Текст книги "Черно-белое кино (СИ)"

Автор книги: Scarlet Heath

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

========== Часть 1. Глава 1. Двери ==========

Мне всегда говорили, что человек обладает правом выбора. Что выбор – это единственное, чего у нас не отнять. Из множества вариантов своего будущего человек выбирает то, что ему близко. И, следовательно, может сам построить свою жизнь и свою судьбу. Мне говорили: «Всё в твоих руках, Аня! Ты сама можешь сделать свою жизнь такой, какой захочешь». Они говорили это с улыбкой уверенности на лице, как будто вручали мне в распоряжение эдакий ключ ко всем замкам в этом мире. А я всегда улыбалась в ответ и говорила: «Да, конечно». Вот только этот ключ меня совсем не радовал. Потому что я никогда не знала, действительно ли я хочу открыть эту дверь? И хочу ли я именно эту дверь, а не соседнюю? А если я ошибусь?

Право выбора – это, конечно, здорово. Наверно. Но, по правде говоря, я всегда предпочитала, чтобы кто-нибудь открывал все двери за меня.

Я училась в девятом классе, когда мне пришлось сделать самый важный выбор в своей жизни. Родители не уставали напоминать, что этот год очень ответственный и трудный. Что настало время подумать о своём будущем. Мать хотела, чтобы я поступала в техникум, а отец настаивал на продолжении учёбы в школе и получении высшего образования. Они часто ссорились из-за этого. И каждая ссора заканчивалась вопросом: «А сама ты чего хочешь, дочь?». А дочь, то бишь я, никогда не отвечала. Не потому, что боялась окончательной размолвки родителей, если я приму чью-либо сторону, просто… Я не знала. Я действительно не знала. Нет, даже не так. Мне просто было всё равно.

С приближением зимы и пробных экзаменов страсти в моём доме накалялись. Родители неделями не разговаривали друг с другом, а я старалась не разговаривать с ними обоими. Мне было всего пятнадцать, но я была не дура и уже тогда понимала, что причина их ссор не во мне. Я училась на отлично, и никаких проблем с экзаменами не было. Нет, в самом деле, я училась на одни пятёрки. Я была уверена, что смогу окончить школу с золотой медалью, если родители захотят этого. Так шли дни, а я терпеливо ждала, когда взрослые придут к какому-нибудь соглашению, чтобы мне самой не пришлось ничего решать.

Это случилось, когда выпал первый снег, в начале ноября. Мы с моей одноклассницей Машей возвращались из школы. Неторопливо шли на остановку троллейбуса и молчали.

Снег падал под ноги и тут же таял, превращаясь в грязное хлюпкое месиво, чёрные острые ветви деревьев прорезали серое, затянутое низкими тучами небо, а мы всё молчали. Маша была не в настроении, она получила трояк по алгебре за самостоятельную, а я – очередную пятёрку. Небось, снова завидует мне, думала я, уставившись на тёмный мокрый асфальт и стараясь не забрызгать грязью новые сапоги.

Маша, как и я, была отличницей, но то и дело отставала от меня. Вся её школьная жизнь была похожа на соревнование. Со мной.

Я бросила косой взгляд на промокший меховой воротник её зелёного пуховика, который весь наш класс считал «отстойным». Маша тоже шла опустив голову, но я заметила капли растаявшего снега на стёклах её очков и хотела сказать ей об этом, но подумала, что Маша знает это и без меня. И я снова отвернулась.

Мы простояли на остановке минут десять, когда я вдруг заметила, что Маша дрожит. Первая мысль: «Плачет?». Но, посмотрев в её сухие холодные глаза, я поняла, что она просто замёрзла. Сгорбившаяся, с мокрой чёлкой и покрасневшим носом, она стояла, спрятав руки в карманы, то и дело легонько вздрагивала и тут же переступала с ноги на ногу, как будто стараясь подавить, прогнать эту дрожь, и шумно выдыхала белые облачка пара. Она была такая серьёзная и от этого ещё более смешная в своём нелепом зелёном пуховике, что внутри меня невольно образовалось чувство, похожее на жалость. Маша, отличница в очках, над которой открыто издевается весь класс. Маша, которая совершенно не умеет одеваться и ходит в церковь каждое воскресенье. Всегда серьёзная и скромная, и даже невольно заражающая окружающих своей принципиальностью. Просто Маша. Мы никогда не были хорошими подругами. Просто учились вместе.

Я уже почти смирилась с её молчанием, когда Маша вдруг произнесла моё имя, по-прежнему не поднимая головы.

– Ань… Я тут подумала… – она запнулась, но тут же откашлялась и продолжила своим обычным, чуть официальным тоном: – У меня день рождения в субботу. И я тебя приглашаю.

– Меня? – глупо переспросила я, прекрасно понимая, что стою перед ней с разинутым ртом, но не в силах ничего поделать с этим.

– Да, – она кивнула и снова поёжилась, никак не реагируя на моё удивление. – Просто я подумала, что это естественно – приглашать друзей на дни рождения. Я никогда этого не делала, но этот год особенный. Может, он последний, а потом наши пути разойдутся.

– А-а-а-а, – протянула я. – А кого ещё пригласишь?

– Ленку наверно.

Я точно знала, что больше друзей у Маши нет, но всё равно спросила:

– И всё?

– Да. И всё, – ответила она с тем же невозмутимым видом. – Родители переночуют у друзей, сестры тоже не будет. Так что, вы с Леной даже можете остаться на ночь. Это первый год, когда мне позволено такое, поэтому имейте в виду, что придётся оправдать доверие родителей. И ещё мы не должны засиживаться до поздна, потому что утром мне в церковь.

Помню, что в ответ на это я сказала нечто вроде нечленораздельного «угу», а потом пришёл Машин троллейбус и мы попрощались.

Конечно, тогда я не думала, что стою на пороге каких-то кардинальных перемен в своей жизни. Тогда я даже не сознавала, что передо мной было две двери: одна вела в Машин день рождения, другая – в обычный субботний день, который я могла выбрать, если бы отказалась. И от этих мыслей меня пробирает мелкая дрожь, совсем как Машу в тот холодный осенний день на остановке. От мысли, что я просто вернулась бы домой после школы, сделала бы вечером половину уроков на понедельник и послушала, как скандалят отец с матерью. Скандалят не потому, что волнуются о моём будущем. Просто уже не любят друг друга.

И всё шло бы своим чередом, как и раньше. И не было бы всего этого. От этих мыслей трясёт и становится холодно. И очень больно в груди.

2

В тот субботний день с утра повалил снег и так и шёл до вечера. Притом, что его не было аж с самого понедельника, когда мы с Машей стояли на остановке. Возможно, этот день так врезался в мою память ещё и потому, что после серой, грязной и слякотной недели улицы вдруг оделись в белоснежные, сверкающие в свете фонарей одежды, и я невольно улыбнулась, глянув в окно. Было очень красиво. И как-то легко на сердце.

Я вернулась из школы ещё около двенадцати, потому что по субботам было всего три урока, но до назначенного часа так и прошаталась без дела, поглядывая то в окно, то на лежащий на столе подарок. Мы выбирали его вместе с Леной, которая удивилась этому неожиданному приглашению не меньше моего, и в итоге купили подарочное издание «Братьев Карамазовых». Маша любила читать, а мы с Леной понятия не имели, чем можно угодить её специфическому вкусу, и решили, что с классикой уж точно не прогадаем.

В пять мы с Леной договорились встретиться у Публичной библиотеки, а потом вместе поехать к Маше. Не зная, чем себя занять и почему-то нервничая, я побросала в сумку кое-какие необходимые вещи, зубную щётку и деньги на проезд, и зачем-то приехала на полчаса раньше.

Уже начинало темнеть, а снегопад усиливался. Мягкие снежные хлопья превратились в мелкие, острые, жалящие кожу крупинки, и я довольно скоро начала замерзать. Прохожие всё спешили куда-то, опустив головы и подняв воротники, а я чувствовала себя оторванной от них, застывшей посреди этого холодного мира, прямо посреди зимы. Наверное, тогда я впервые испытала это чувство оторванности от чего-то всеобщего, и это ощущение мне до того не понравилось, что томившееся весь день волнение начало перерастать в нервозность.

Возможно, это было вызвано тем, что я редко ночевала вне дома, точнее даже не редко, а всего второй раз. А первый был у Лены, год назад. Вы, наверно, уже поняли, что я была не из «тех» девушек. Не из «тех», в смысле, не из популярных. За мной не увивались одноклассники, даже за косички не дёргали в детстве. Я никогда не была в ночных клубах и никогда не встречалась с мальчиками. Достаточно было посмотреть на мою подругу Машу, чтобы понять, что я немногим от неё отличаюсь. Ну, разве что, очки не ношу и не хожу с такой регулярностью в церковь. Ну, и к учёбе не отношусь с таким рвением. Просто у меня всё само получается. Во всяком случае, так всегда говорила Маша, когда завидовала моим успехам. Говорила, поджав губы и отвернувшись, словно я была не достойна даже взгляда. Сейчас я с трудом понимаю, почему пошла тогда на этот день рождения и почему вообще дружила с ней. Но сейчас я знаю, что порой бывает очень сложно определить границы того, насколько дорог тебе человек. И только когда что-то случается, ты осознаёшь, что да, дорог.

Лена пришла, когда я уже перестала чувствовать свои ноги. Её весёлое и звонкое «привет ещё раз» моментально избавило меня от этого ощущения оторванности и отчуждения.

– Что-то ты какая-то посиневшая вся, – заявила Лена, оценив меня беглым взглядом. – Давно ждёшь что ли?

– Нет, только пришла, – зачем-то соврала я.

Сейчас мне уже не сложно признаться, что я всегда боялась оказаться перед Леной в каком-нибудь идиотском положении. Боялась показаться попросту дурой. Лена была весёлой, симпатичной и уверенной в себе. Пожалуй, из нас троих она была самой нормальной. Училась она средне, с четверки на пятерку (причем, последнее случалось значительно реже), встречалась с каким-то парнем и своим присутствием разбавляла наш с Машей дуэт «ботаников».

– Я захватила с собой кое-какие диски с фильмами и музыкой, – с улыбкой шепнула Лена, когда мы вошли в переполненный автобус. – Просто боюсь, что мы помрём от скуки за эту ночь. У Маши наверняка даже выпивки не найдётся.

– Это точно, – усмехнулась я в ответ, и в тот же момент мне стало вдруг противно от самой себя и от этого смеха. Сама я не была большим любителем выпивки, но испугалась, что Лена сочтёт меня такой же, как Маша.

Когда мы приехали, уже совсем стемнело, а метель немного утихла. Лена без остановки трепалась про своего парня Антона, а я старательно делала вид, что слушаю. Ко мне снова вернулось тяжёлое и давящее, как будто вцепившееся в горло одиночество. Сейчас, с Леной оно было ещё сильнее, чем у библиотеки, когда я действительно была одна. Наверное, на меня тогда всё сразу подействовало: вечерняя сгущающаяся тьма, неожиданный снегопад, незнакомые улицы, яркий блестящий пакет с подарком в моей руке. Я так привыкла сидеть в это время дома, что сейчас мне казалось, будто это и не я вовсе иду по тускло-освещённым улицам и смеюсь над шутками Лены. Это точно не я. Это лишь часть меня. А сама я сижу за столом и решаю задачи по геометрии. Пожалуй, в тот день впервые произошло разделение меня на эти две такие странные, непохожие друг на друга части, прежде чем я окончательно утратила одну из них.

До сих пор я ясно помню, как мы вошли в Машину квартиру, осторожно, словно боясь нарушить сгустившуюся там тишину. Да, это было первое, что врезалось в мою память – дома у Маши очень тихо. И темно в прихожей. Где-то в дальней комнате горит тусклый свет, а во всей квартире темно и как-то пусто, как будто здесь никто и не живёт вовсе. Пахло свежесваренным кофе и ещё какими-то пряностями. На вешалке висел только одинокий зелёный Машин пуховик и розовый шарф, чёрные перчатки валялись на тумбочке рядом с ключами и телефоном. Больше ничего. Так чисто, что сразу бросается в глаза. И снова пусто.

Мы неловко потоптались на пороге, пока Лена не вооружилась своей обаятельной улыбкой и не поздравила Машу. Я тоже добавила что-то от себя и вручила ей пакет с книгой.

Что мы делали потом, о чём говорили, я вспоминаю с трудом. Помню только это ощущение какой-то натянутости, когда не знаешь, куда девать руки, куда смотреть и что бы ещё сказать. Но это довольно скоро прошло. Лене всё-таки удалось нас растормошить.

Мы сидели за накрытым столом и как раз допивали чай, хихикая над чем-то, когда это случилось. Напряжение совсем прошло, и нам было по-настоящему хорошо в тот момент.

Сейчас я думаю, что, пожалуй, мы всё-таки были хорошими подругами. Обычными девчонками, просто школьницами, пускай и слишком серьёзными иногда, но всё же беспечными. Нас ещё ничего не тяготило тогда. И было просто хорошо. Тепло, уютно, легко. Это был последний раз, когда мы сидели вот так втроём и, ни о чём не задумываясь, пили чай с бергамотом.

А потом мы услышали чьи-то шаги и смех в коридоре. Звон ключей. Мы с Леной решили, что это соседи, но Маша сразу напряглась, чашка дрогнула в её руке, и Маша со звоном поставила, почти уронила её на блюдце. Кто-то открывал дверь. Неужели вернулись родители? И что тогда? Уже слишком поздно, чтобы ехать домой.

Но, только лишь взглянув в Машины вдруг как-то сузившиеся и потемневшие глаза, я поняла, что это не родители. Что-то очень тяжёлое, суровое, злое появилось в её взгляде, отчего я сразу поняла – праздник испорчен.

Прихожая наполнилась двумя женскими голосами, шелестом снимаемой одежды, звоном железных вешалок. Маша всё молчала. И Лена уже открыла было рот, чтобы прояснить ситуацию, когда в дверном проёме показалась девушка. Не обратив внимания на меня и Лену, она сразу посмотрела на Машу. Обе молчали. Наверно сестра, подумала я.

Но они так не похожи.

Девушка была красивой. Высокой, худенькой и какой-то хрупкой. Её глаза были ярко подведены чёрным, отчего сразу выделялись и казались больше. Чуть вьющиеся волосы рассыпались по плечам, в ушах поблёскивали крупные серебристые кольца. На тонкой бледной шее висел такой же серебряный крестик, упирающийся в край глубокого выреза чёрной блузки. На щеках выступил легкий румянец с мороза.

– Ты обещала, что не придёшь, – сказала вдруг Маша, и я невольно вздрогнула от её голоса. Я не помнила, чтобы раньше Маша говорила таким ледяным тоном. Даже Лена вдруг как-то сразу поникла и потускнела.

– Планы изменились, – ответила девушка, вздохнула, тряхнула волосами. – С днем рождения, сестра.

Сестра всё-таки?! Я в изумлении пялилась то на Машу, то на девушку в дверном проёме, не веря, что сёстры, родные люди могут смотреть друг на друга с такой ненавистью.

В этот момент рядом с Машиной сестрой возникла другая девушка. Её длинные рыжие волосы были заплетены в косу, переброшенную через плечо, а лицо усыпано веснушками. В глазах испуг.

– Диана? – обратилась она к Машиной сестре. Та сразу повернулась к ней и шепнула с улыбкой: – Иди в комнату, я сейчас.

Рыжая бросила последний взволнованный взгляд на Машу и скрылась. Я уже вообще ничего не соображала, но воздух в комнате леденел с каждой секундой их молчания, и для этого не надо было ничего понимать. Всё ясно. Они просто ненавидят друг друга.

– Ты обещала, что не придёшь, – повторила Маша. Её излюбленный сдержанно-официальный тон начинал сдавать. В нём появились визгливые нотки.

– Это мой дом, и я могу прийти, когда захочу, – ответила Диана. Её голос, напротив, был спокойным и даже чуть отстранённым, тихим и мелодичным.

– Ты всегда делаешь только то, что хочешь и не считаешься с желаниями других, – ответила Маша.

– Не заводись, я не собираюсь мешать вашему веселью. Хотя, что-то у вас тут совсем не весело. Музыку бы включили, что ли…

– Не твоё дело! – закричала вдруг Маша, приподнимаясь. – Зачем ты притащила эту девчонку?

– Захотела и притащила. Повеселиться решила, пока родителей нет, довольна? – она усмехнулась. Холодно и вызывающе. – Можете присоединиться к нам, если хотите. Мы вас научим настоящим развлечениям.

– Заткнись! Не смей, – что-то дикое вспыхнуло в Машиных глазах, но тут же потухло. И сама она вдруг сразу успокоилась и повторила: – Не смей.

– Как хочешь. Я только предложила. Ни в коем случае не хотела посягать на твою святость, – Диана спрятала улыбку и развернулась, чтобы уйти.

Маша снова села на стул, взяла было чашку с недопитым и уже остывшим чаем, но чуть не выронила её из дрожащих рук, поставила обратно и, что-то пробормотав, вышла из-за стола и из комнаты.

Мы с Леной ошарашено переглянулись.

– Что это было? – спросила я.

– Не знаю, – ответила Лена. – Но точно знаю, что насчёт музыки её сестра была чертовски права. Хорошие песни на фоне всего этого безобразия нам не помешали бы.

– Но Маша…

– Да, помню. Маша не слушает рок.

Мои музыкальные вкусы полностью сходились со вкусами Лены. Но Маша любила только классику, а я сомневалась, что Бетховен или Моцарт добавили бы нам веселья.

– Я чуяла, что не надо нам сюда ходить, – вздохнула Лена, уткнувшись в свою чашку. Я ничего не ответила, хоть и была с ней полностью согласна.

Маша вернулась через пару минут, и, похоже, к ней снова возвратилось её обычное спокойствие.

– Извините, – тихо сказала она, усаживаясь на своё место. – За то, что так получилось.

Мы ничего не ответили, но ей как будто ничего и не требовалось. Она продолжила:

– Я была уверена, что она не придёт. Она собиралась остаться у кого-то. Я… Если бы я только знала, я…

– Подожди-ка, – прервала её Лена. – Что такого в том, что она пришла? Твоя сестра нисколько не мешает нам. Тихо сидит с подружкой в комнате, что в этом такого?

Я давно заметила, что Лена часто озвучивает то, что я сама всегда хотела спросить. Снова повисло напряжение. Мы обе ждали ответа.

– Она… Она, – Маша долго пыталась подобрать для сестры подходящее определение и, наконец, выдала, поморщившись. – Отвратительная. Ужасная. Я не хотела, чтобы вы её видели.

– А по-моему, она просто красотка, – улыбнулась Лена. – Не понимаю, чего ты так…

– Нет! – закричала Маша, и мы с Леной как по команде подпрыгнули на диване. – Вы её не знаете. Она распутная… она… она… постоянно водит этих девушек, – Маша уже начинала заикаться от злости. – Её парень даже не догадывается… Она обманывает… Всех обманывает. Только я знаю… Только я. Всем лжёт и развлекается, наплевав на чужие чувства. Всегда была эгоисткой. Отвратительная… Водит девушек, – снова повторила Маша.

– Водит девушек? – переспросила Лена испуганным шёпотом. Мы обе совершенно искренне не понимали, что Маша имеет в виду.

– Я много раз грозилась рассказать всё Максиму, её парню, – продолжала Маша, не обращая на нас внимания и как будто разговаривая сама с собой. – Но ей всё равно. Она всё равно будет их приводить, каждую неделю новых.

Я всё ещё ничего не соображала, а вот Лена, кажется, начала въезжать в ситуацию.

– Твоя сестра лесбиянка что ли? – спросила она шутливым тоном. Но когда Маша посмотрела на неё, Лена сразу перестала улыбаться и прикусила язык. А Маша совершенно неожиданно сказала:

– Да.

– Серьёзно?! – переспросила Лена, вытаращив глаза.

– А похоже, что я прикалываюсь, чёрт возьми?! – снова закричала Маша.

Мы опять подпрыгнули, шокированные и криком, и тем, что всё это всерьёз, и этим Машиным «чёрт возьми».

– Моя сестра лесбиянка, великая грешница, безбожница, пьянчуга, лгунья, и список её прегрешений можно перечислять до бесконечности. Если бы она хоть раз удосужилась сходить на исповедь, батюшка ужаснулся бы её порочности.

– Э-э-э, но… – мягко попыталась возразить Лена. – Но ведь она уже взрослый человек, имеет право жить, как хочет. Сколько ей?

– Двадцать. Но она всегда была такой. Родилась нечистой.

Мне показалось, что чай в моей чашке уже ледяной. Лена больше не знала, что сказать, а уж я тем более. В свои пятнадцать лет я имела весьма смутное представление о людях нетрадиционной ориентации. Я никогда не видела их живьём, а единственный фильм про геев, который я знала, был «Горбатая гора», и то я так и не смогла досмотреть его до конца, смутившись. Целующиеся мужчины не вызывали во мне ничего кроме отторжения, а про женщин я даже никогда не помышляла. Даже представить могла с трудом. Знала только, что это… Это просто неправильно. Неестественно. Так не должно быть. И, возможно, Маша в чём-то права, и это действительно противно. Вот и всё, что я думала. Больше ничего думать я не могла, потому что, чем больше пыталась вникнуть в эту тему, тем больше смущалась. В голове сразу всплывали какие-то пошлые анекдоты, случайно увиденные картинки и просто ругательства.

– Ну что, ещё чаю? – спросила вдруг Маша изменившимся тоном, как будто и не говорила всего этого минуту назад.

Мы активно закивали, надеясь как можно скорее сменить тему. И действительно, через какое-то время мы совершенно забыли о том, что произошло. Маша тоже вела себя как обычно и даже разрешила нам с Леной поставить свою любимую музыку. Маша смеялась, сняв очки и смешно щурясь. Маша была Машей, какой мы привыкли её видеть. Но, бросая на неё случайные взгляды, я замечала в её глазах ту суровую тяжесть, с какой она смотрела на сестру. Эта тяжесть, холодная, жестокая, была в самой глубине её тёмных глаз, в складке нервно сведённых бровей, которую она пыталась разгладить смехом, в неестественных развязных движениях. Она так и осталась в Маше, эта тяжесть. И так и не ушла на протяжении всего вечера.

3

Маша загнала нас в кровать около часу. Сама она ушла спать в свою комнату, а нам с Леной разложила родительский диван в зале, предупредив, что разбудит рано. Что ж, даже в воскресенье выспаться не удастся, думала я, с завистью глядя на пристроившуюся к стенке Лену и мирно посапывающую, как только голова её коснулась подушки. Лена всегда быстро засыпала, и была в этом очень похожа на ребёнка. Она даже спала по-детски – на спине, раскинув руки и ноги.

А я всегда трудно засыпала. Родители даже хотели отвести меня к врачу, неврологу, кажется. Мать говорила, что я слишком много думаю, и вообще, слишком умная (под умной подразумевалось «зануда») для своего возраста.

Я не помню, о чём думала в ту ночь, когда вертелась с боку на бок и в итоге оказалась на самом краю дивана, потому что Лена разлеглась по диагонали, сложив на меня ноги. Я только помню, что вот-вот могла упасть, а сон окончательно пропал. Мне было то жарко, то душно, то неудобно, то рука затекла. Короче, я встала, вконец разозлившись на Лену и думая, как отомстить ей с утра пораньше, поплелась на кухню, шаркая ногами и чувствуя себя самой несчастной дурой.

На кухне было совсем светло от выпавшего снега и полной луны. Я налила себе воды из графина в стакан и медленно выпила её, стоя у окна. На улице было так красиво, что возвращаться в комнату совсем расхотелось, и я решила прогуляться до ванной, а потом снова вернуться сюда.

После светлой кухни в коридоре была кромешная тьма, и у меня перед глазами запрыгали белые пятна. Я прошла мимо зала, убедившись, что Лена окончательно заняла весь диван, и остановилась перед открытой дверью другой комнаты. Это была не Машина, значит, сестры? В комнате царила полутьма, на полу были разбросаны подушки и какие-то вещи, где-то раздавались приглушённые голоса: мужской и женский.

Чёрт возьми, даже сейчас я понятия не имею, что заставило меня сделать этот робкий шаг через порог. Почему я выбрала именно эту дверь? Ну почему?!

Голоса стали слышны чуть более отчётливо, но это оказался всего лишь телевизор. На экране разговаривали мужчина и женщина с коротко подстриженными чёрными волосами. Фильм был старый, чёрно-белый, и я знала эту актрису, только не могла вспомнить имя.

– Заблудилась? – спросил вдруг кто-то прямо у меня над ухом.

Я так испугалась, что едва не вскрикнула, и, попятившись назад, в ужасе уставилась на Машину сестру. Она, кажется, тоже испугалась оттого, что я так подскочила, и тоже с любопытством смотрела на меня.

– А… я… нет, я просто шла мимо! – запротестовала я, глупо размахивая руками.

– Тссс, – она приложила палец к губам. – Говори шёпотом, а то разбудишь Машу, она придёт и разорётся.

– Ой, простите, – пролепетала я, желая куда-нибудь провалиться и как можно скорее. Но она вдруг улыбнулась:

– Не можешь уснуть?

– А… я… да. Не спится что-то, – теперь я уставилась в пол, на свои босые ноги, избегая взгляда её лукаво-прищуренных и сверкающих в полутьме глаз.

– Я проходила мимо и увидела, что твоя подружка заняла весь диван, – она усмехнулась. – Не удивительно, что ты не спишь. Неудобно наверно?

– Ага, неудобно, – ответила я и сама вдруг почему-то тихонько хихикнула.

– Бедняга, – улыбнулась Диана. – Я бы предложила тебе свою кровать, но боюсь, сестра рассвирепеет, если узнает.

– А? – я посмотрела сначала на неё, потом заглянула в комнату. – А разве… вы одна? – я сама не знала, почему обращаюсь к ней на «вы», но с зачесанными в хвост волосами она казалась ещё старше и красивее.

– Ты имеешь в виду Катьку? – спросила Диана. – Она уже давно ушла домой. За ней приехал её парень на машине.

– Парень? – удивилась я и слишком поздно опомнилась, чтобы скрыть это удивление.

– Ну да. Катя заходила, чтобы я распечатала ей кое-что для семинара, а потом уехала.

– Но Маша… – я тут же осеклась, понимая, что если сейчас же не заткнусь, наговорю лишнего.

Но было уже поздно, и Диана догадалась обо всём, что заставило меня замолчать.

– Значит, Маша проболталась? – спросила она, и когда я подумала, что умру от стыда на месте, добавила с улыбкой: – Видать, я совсем её допекла. Раньше она молчала об этом.

Чувствуя, что надо уже всё-таки как-то подать голос, я спросила:

– Но почему вы ей не сказали, что ваша подруга приходила просто по учёбе?

– Может, и сказала бы, если бы она с самого начала не разозлила меня. Я ей: «С днем рождения», а она мне: «Зачем пришла?». Но… – она тоже осеклась. – Что это я… Ты же Машина подруга. Ты, должно быть, на её стороне.

– Я… думаю, что Маша была резковата, и это действительно её вина, – честно сказала я.

– Спасибо, – прошептала она. – Тебя как зовут-то? Я Диана. И можно на «ты».

– Эм… а я… Я Аня.

– Аня, – тихо повторила она с улыбкой. – Приятно познакомиться с тобой, Аня.

И я тоже улыбнулась. И что-то случилось со мной в тот момент. Мне вдруг стало очень спокойно. Как будто я очень долго куда-то шла, очень устала в пути, и наконец-то добралась до места назначения, где могу остановиться и отдохнуть.

– Может, всё-таки зайдёшь? Не стоять же всю ночь на пороге. Всё равно у меня тоже бессонница, – сказала Диана, и голос её показался мне таким тёплым, что я не могла ответить иначе как:

– Да, конечно, – и сделала пару шагов в комнату.

Диана прикрыла дверь, а я огляделась. Иногда, уже сейчас, когда я закрываю глаза, я могу вспомнить эту комнату в мельчайших деталях. Именно такую, какой я увидела её в ту ночь. Первое, что бросалось в глаза – это чёрно-белые постеры с изображением той самой актрисы, которую я видела на экране. На столе в неровных стопках уложены какие-то книги, диски, фотографии и даже видеокассеты. На кровати свалена смятая одежда, на полу перед телевизором две подушки и полупустой бокал.

– Извини за беспорядок, я не такая чистюля, как моя сестра, – сказала Диана, сдвигая ногой подушки.

– Да ничего, – ответила я. – Мне здесь очень даже нравится.

– Правда?

– Ага.

Это действительно было правдой. После остальных, вылизанных начисто комнат, эта стала просто глотком свежего воздуха. И было очень уютно. – Когда я пришла сюда, мне даже показалось, что квартира нежилая, настолько было чисто.

– Это потому, что в других комнатах убирается Маша, а сюда я её не пускаю, – сказала Диана, прищурившись и заметив, что я смотрю в телевизор. – «Римские каникулы», – пояснила она. – Знаешь?

Я покачала головой, а она снова улыбнулась.

– Хочешь, можем посмотреть вместе?

– А мы никого не разбудим?

– А мы тихонько, – она подмигнула мне и уселась на пол, жестом позвав меня. – Давай сюда. Я тебе подушку дам.

Я села рядом, и было так странно. Действительно, я чувствовала себя очень странно. Мне казалось, что голос и движения Дианы как будто гипнотизируют меня. Она вела себя так просто и естественно. Как будто я вовсе и не была незнакомой девушкой, подругой её сестры, которую она ненавидела. Как будто нет ничего более естественного, чем просмотр старого фильма в её комнате в два часа ночи. И я сама не понимала, что на меня нашло, но мне это тоже казалось само собой разумеющимся.

Диана потянулась за пультом и спросила:

– Перемотать на начало?

– Ну… если ты не против смотреть сначала.

– Мне всё равно, с какого места смотреть этот фильм. Я знаю его почти наизусть, – она тихонько усмехнулась. – Просто я обожаю Одри и все фильмы с её участием смотрела не по разу. Но этот люблю особенно.

И я тут же вспомнила, что актрису зовут Одри Хепберн, и вроде она очень известная и нравится моим родителям.

Пока кассета перематывалась, Диана взяла с пола свой бокал, в котором, как я поняла, было белое вино, и, сделав глоток, сказала:

– Извини, что не предлагаю. Тебе ведь рано ещё.

– А… да… я не пью, – поспешно отозвалась я, чувствуя, что краснею.

– Ты молодец, – сказала она, как мне показалось, совершенно искренне. – А я люблю вот так смотреть чёрно-белые фильмы с Одри по ночам и пить белое вино. Говорят, что пить в одиночестве очень плохо, но я вообще плохая, так что терять наверно уже нечего. – Диана улыбнулась, но я почувствовала, что она совсем не хочет улыбаться. Потому что так улыбаются только когда больно.

– Я тебя не осуждаю, – сказала я вдруг, неожиданно для самой себя.

– Неужели? – она снова прищурилась и посмотрела на меня. А мне показалось, что таким взглядом можно запросто вынуть душу. – Даже после всего, что сказала моя сестра?

– Ну да, – ответила я, не зная, что сказать.

– Ну и отлично, – в её улыбке чуточку прибавилось радости. – Тогда давай смотреть фильм.

И мы просто стали смотреть фильм.

4

Тогда я сказала, что не осуждаю. И знаете, наверное, я соврала. Это был комплекс долбаной «хорошей девочки». Я ведь всегда была хорошей, и хоть и стеснялась этого в присутствии популярных див нашей школы, но всё же гордилась собой. Мне казалось, что в моём поведении есть что-то благородное, что возвышало меня над другими. Чёрт бы побрал это высокомерие отличницы. Сейчас я так злюсь на себя за него, что просто хочется стукнуть себя же, да побольнее. Своим высокомерием я столько раз причиняла ей боль. Причиняла боль Диане.

Но тогда мы просто смотрели фильм. Это действительно был очень хороший фильм, и мне тоже было очень хорошо. И ей, наверное, тоже. Она улыбалась и казалась такой спокойной и расслабленной, что и мне становилось легко. И всё равно. Всё равно, что наступит утро, всё равно, что мне негде сегодня спать, потому что Лена заняла весь диван, всё равно, что Маша может узнать об этом. В тот момент был только этот фильм. Тихий звук, и её приятный мелодичный голос, её увлечённый шёпот, плеск наливаемого вина и очень вкусный запах чего-то сладкого и фруктового, когда она встряхивала волосами и поворачивалась ко мне, чтобы сказать что-нибудь.