Текст книги "Черно-белое кино (СИ)"

Автор книги: Scarlet Heath

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Мы попрощались, и я долго сидела с телефоном в руке, тупо уставившись на погасший дисплей. Я не хотела врать ей. Это тяжело, это неприятно, но почему? Почему я не хочу видеть её? Почему боюсь? Почему всегда убегаю?

Когда я возвращалась в свою комнату, дверь Машиной была приоткрыта. Я остановилась и какое-то время не решалась заглянуть, а потом, обозвав себя подлой трусихой, вздохнула и подошла ближе.

Маша сидела на кровати и смотрела в окно. На голове её была повязана та самая голубая косыночка с белыми цветочками и листочками, которую она в тот злополучный день надевала в церковь.

– Можно к тебе? – спросила я.

Она не повернулась в мою сторону.

– Можешь зайти, только не садись.

Я вошла, остановилась у кровати и, помолчав немного, сказала:

– Я вчера говорила с бабушкой, она просит тебя позвонить ей. Спрашивает, понравился ли свитер. Я сказала, что понравился.

– М-м-м, – ответила Маша и продолжила наблюдать происходящее за окном.

Я попыталась подавить раздражение, и сначала мне это даже удавалось.

– Не хочешь поговорить?

– О чём?

– Об Ане. Она твоя подруга, и ты несправедливо обходишься с ней.

– Неужели? А я думала, её подруга – ты.

Вдох. Спокойно, говорила я себе, подавляя желание оправдаться. Никаких оправданий я никому не должна. И отчитываться тоже не обязана.

– Ты скоро выйдешь в школу, – сказала я. – Вы снова будете видеться каждый день. Аня очень переживает. Не будь с ней такой суровой, она же ничего плохого тебе не сделала.

– Она заодно с тобой. Этого мне уже достаточно.

– Ты не права! Мы просто… – я осеклась. Мы «просто» кто? – Аня приходила к тебе каждый день, пока ты была без сознания. Волновалась за тебя. Нельзя так раскидываться друзьями, она очень любит тебя.

– Правда? А по мне, так она приходила в больницу, чтобы встретиться с тобой.

Я так опешила, что даже не нашлась, что ответить. Сердце заколотилось, и я почувствовала, что краснею. Да что же это?

– Но мне даже жаль её, – сказала Маша. – Аня сама не понимает, с кем связалась. Ей тяжело придётся, и я хочу избежать зрелища её слёз и стенаний, когда ты бросишь её.

– С чего ты…

– Я знаю, что бросишь. Я ведь знаю, какая ты. Можешь считать меня чокнутой фанатичкой и кем угодно, мне всё равно. Но я всё-таки не дура и всё вижу. А вот ты совсем ослепла. Ты говоришь, что у вас ничего нет, что тебе даже в голову не придёт её соблазнять. Пусть так, я даже готова в это поверить. Но проблема в том, что ты делаешь это неосознанно. Ты соблазняешь так же естественно, как дышишь. Бог наградил тебя редким обаянием, но в данном случае, это скорее твоё наказание. А Аня – только жертва. Ты сейчас думаешь, что я несу полную околесицу и делаешь вид, что не понимаешь, о чём я говорю. Хватит обманывать себя. Аня от тебя без ума, она влюблена и страдает, а ты продолжаешь прикидываться, что ничего не замечаешь. Отмахиваться от того, что тебя пугает – в этом вся ты.

Я молчала. Как это всегда и бывало, Маша умела в нескольких метких, колких и обидных фразах расставить по местам всё, что творилось в моей больной голове. Она с холодным цинизмом и нерушимым спокойствием говорила о том, о чём я даже думать боялась.

Она права. Конечно, она права. Спорить здесь – значит показать себя последней дурой.

– Ладно, – я вздохнула, пытаясь взять себя в руки. – Но почему ты сказала ей, что я постоянно вожу в дом новых девиц и обманываю своего парня? Откуда ты взяла всё это? Зачем лгала? Ты ведь знаешь, что кроме Вики у меня никого не было.

– Знаешь… – моя сестра вдруг горько усмехнулась. – Да я готова была насочинять про тебя какую угодно ложь, самую грязную и мерзкую, только чтобы уберечь её. Когда я видела, как вспыхивают её глаза при упоминании о тебе, я начинала ненавидеть тебя. Я только хотела спасти её от этого губительного чувства, но было уже поздно. А теперь уже ничего нельзя будет сделать. А я лгала во благо, Бог простит меня.

Мне стало нехорошо. По-настоящему. Не зря говорят, что словом можно убить. В тот момент я в полной мере прочувствовала это на себе.

И я сказала только одно, что могла сказать в этой ситуации, то, во что сама так старалась поверить.

– Я никогда не причиню Ане боль.

– Уже причиняешь, – безапелляционно возразила Маша. – Всё так же неосознанно. Если бы тебя действительно волновала её судьба, если бы ты боялась причинить ей боль, ты бы уже давно прекратила с ней всяческие отношения и свела любые контакты до нуля.

От мысли, что Аня вдруг может исчезнуть из моей жизни, меня обуял самый настоящий ужас. Если не будет Ани, что же тогда останется?

– С этим я, пожалуй, сама разберусь, – сказала я. – Спасибо за ценный совет.

– Да не за что. Услышала всё, что хотела? Может, достаточно с тебя на сегодня?

– Достаточно, – и я вышла из комнаты, поборов желание хлопнуть как следует дверью. Меня остановила только мысль, что так делают лишь всякие дуры и истерички в кино.

Однако особо умной я себя тоже не чувствовала. Скорее я ощущала себя оплёванной. Да уж, вот и поговорили.

И без того взвинченная, я налила себе ещё кофе и, попивая его на ходу, вернулась в зал, где на диване так и валялся брошенный телефон.

Нет, говорила я себе. Всё не так! Совсем не так! Я не брошу Аню! Я не сделаю ей больно! А у неё нет ко мне никаких чувств, кроме дружеских! Да, всё именно так. Мы станем хорошими подругами. Всё так и будет. Так и будет… Господи, пожалуйста, пусть всё будет так!

Мои пальцы дрожали, когда я набирала номер. Нет, я докажу, думала я. Докажу, что всё совсем не так.

– Да? – раздался вдруг её удивлённый голос в трубке, и я вздрогнула, потому что пока ждала ответа, уже успела забыть, кому звоню.

– Ой, Аня, привет! – я вдруг неестественно и глупо рассмеялась.

– Привет ещё раз… – я услышала, как она неуверенно улыбается, не зная, хорошее или плохое от меня ждать.

– Я тут подумала… Знаешь, пожалуй, у нас завтра всё-таки получится встретиться.

– Правда?! – её голос ожил.

– Да. Я разберусь со всем и время на тебя тоже найду.

– Ты уверена? – спросила она, и столько надежды и нескрываемой радости было в ней, что сердце моё словно замерло, а время в комнате вдруг остановилось, и даже часы как будто перестали тикать.

– Уверена, – сказала я. И я была в самом деле уверена, что всё делаю правильно. – Завтра будет холодно, так что погулять вряд ли получится. Но можно посидеть у меня, ну… или хотя бы в кино сходить.

– Ну… В кино всё равно ничего интересного нет. Если хочешь, можно и у меня посидеть…

И так мы долго фантазировали о том, что будем делать завтра. Мы любили строить планы. И пока мы говорили, я верила. Что всё совсем не так, как сказала моя сестра. Не так.

А потом мы наговорились вдоволь, и я положила трубку.

Но легче не стало.

5

Когда пришла Аня, я как раз разбирала старые альбомы с фотографиями. Я обещала показать ей те снимки, где я в седьмом классе с короткой стрижкой, и где в девятом, как она.

И как это всегда бывает, когда начинаешь разбирать фотографии, я невольно начала рассматривать их, вспоминать. Я словно смахивала пыль со своего прошлого и снова могла яснее увидеть его.

Сейчас я тоже иногда просматриваю старые фотографии, но всё реже. Если в двадцать лет они вызывали у меня лёгкую светлую грусть и умиление, то теперь только горечь, отчаянную боль, когда хочется сминать, рвать снимки, давясь слезами, и отворачиваться от равнодушных бумажных картинок, на которых вся семья счастливо улыбается в ожидании птички. Все улыбаются.

Больше всего мне нравилась фотография, которую сделал мой отец. А мы с мамой и бабушкой сидели рядышком на длинных качелях во дворе. У бабушки на руках была маленькая смеющаяся Маша. Ей здесь было годика два. А папа тогда тоже смеялся и приговаривал: «Девочки мои любимые!».

А ещё был снимок на тех же качелях, только я сидела одна и держала Машу на коленках. Здесь она тоже улыбалась, хотя за несколько минут до этого ревела на весь двор из-за сломавшегося ведёрка, у которого отломилась пластмассовая ручка.

Как же это было давно. Я помню только обрывки – яркие образы, а себя семилетней уже не помню. Так странно. По этому поводу нет никакого сожаления, ведь, как можно сожалеть о том, чего не помнишь? И вместе с тем внутри зарождалось неприятное и пугающее чувство, что какая-то очень важная часть моей жизни исчезла бесследно, что от неё не осталось ничего, кроме выцветшей черно-белой карточки с помятым уголком.

А потом пришла Аня, румяная с мороза, весёлая, чуть смущённая и сразу с порога протянула мне какой-то пакет.

– Вот, держи! Это мне мама всучила.

– М-м-м… – я заглянула внутрь, откуда на меня смотрели маленькие поджаристые булочки с какими-то причудливыми завитками на верхушке. – Да… Если твоя мама продолжит подсовывать мне всякую вкуснятину, я скоро в дверь пролазить не буду.

– Да брось! – она махнула на меня рукой в пушистой перчатке, которую тут же и сняла. – Вон какая ты худенькая.

– Да? – спросила я с недоверием. – А, по-моему, кто из нас на самом деле худенький, так это ты. Не кормят тебя что ли? Судя по каждодневным булочкам, вряд ли. Выходит, ты сама ничего не ешь? – я положила пакет и помогла Ане повесить куртку.

– Ну почему же, ем, – она вдруг сразу как-то поникла.

– Плохо ешь! Ты не заболела?

– Нет… Конечно нет. Просто аппетита нет.

Я смотрела на болтающийся на ней свитерок, который ещё недавно был в обтяжку, на тонкие запястья, осунувшееся лицо. И, несмотря на эту сквозящую в каждом движении усталость, она была прекрасна. Как-то по-взрослому красива.

«Аня от тебя без ума, она влюблена и страдает, а ты продолжаешь прикидываться, что ничего не замечаешь», – услышала я вдруг в голове Машин голос так явственно, словно он прозвучал у меня за спиной.

Нет. Это не так.

И я продолжала всматриваться в её лицо, но её ускользающий взгляд не давал мне никаких ответов. Тех мыслей, что мучили её и лишали аппетита и сна, я прочесть не могла.

– Ух ты! – воскликнула Аня, проходя в зал, где были разложены на полу и на диване раскрытые альбомы и отдельные фотографии. – С ума сойти, неужели это в самом деле ты?

Она присела рядом со снимком, где мне было лет семь, и осторожно взяла его в руки, как будто боялась, что он рассыплется в прах от её прикосновения.

– Узнала? – я усмехнулась. – А может, это и не я вовсе, а Маша например?

– Нет, это ты. Я бы ни за что не перепутала.

Я со вздохом опустилась на пол рядышком. Желание узнать, о чём она думает сейчас, было столь непреодолимым, что я едва удержалась, чтобы прямо не спросить об этом. Аня смотрела на меня семилетнюю со спокойной умиляющейся улыбкой. Смотрела очень долго, как будто старалась запомнить моё детское лицо.

И мне было и приятно, и немного страшно от этого, и так волнительно.

– Эм… Вот. Та фотка, которую ты хотела увидеть, – я протянула ей групповую фотографию, где у доски выстроился весь наш класс, а в центре сидела учительница математики с огромным букетом жёлтых цветов. Здесь мне было тринадцать. – Найдешь меня? – улыбнулась я, невольно смущаясь. Найти меня на этой фотографии было непросто даже тем, кто знал меня уже давно, уж больно я там походила на мальчишку.

Но Аня сразу указала пальцем на моё обиженное и отчего-то недовольное лицо.

– Вот, – сказала она с поразившей меня уверенностью. А потом улыбнулась. – Ты так похожа здесь на мальчика! Мило!

Я совсем засмущалась и усмехнулась нервно, запуская руку в волосы.

– Да не так уж мило! Ты приглядись получше, вон какая у меня свирепая физиономия!

Она засмеялась, прикрывая рот ладошкой.

– Ты, наверное, была задирой и гоняла мальчишек!

– Так и было. Они боялись меня как огня, – ухмыльнулась я с гордостью.

– А девочки? С девочками дружила?

– Да тоже как-то не очень… Они казались мне дурами и плаксами.

– Хех. Значит, ты была трудным ребёнком?

– А то! Бедных родителей вызывали в школу чуть ли не каждую неделю. Однажды я разбила камнем окно самого директора, и вот тогда мне устроили великую взбучку! Зато все мальчишки зауважали меня и перестали задираться.

Аня улыбалась, не отрывая глаз от фотографии, осторожно провела пальцем по моей хрупкой детской фигурке.

– А училась плохо? – спросила она.

– Нет. С этим как раз проблем не было. Если бы я была ещё и двоечницей, мои родители давно убили бы меня или загремели в психушку. Им всегда было тяжело со мной.

– Зато Маша твоя полная противоположность. Твои родители, наверное, гордятся ей.

Я вздохнула.

– Конечно. Но у них никогда не было таких тёплых отношений с Машей, как со мной. Знаешь, это всегда чувствуется, кого из детей родители любят больше. Так вот, меня они всегда любили больше, хоть и больше ругали. Маша была замкнутым и холодным ребёнком, и они также отвечали ей холодной сдержанностью.

– А твои родители… – Аня запнулась. – Они… знают, что ты…

– Нет. Конечно, нет. В детстве я и так доставила им слишком много проблем, так что решила, пусть поживут спокойно. Ни к чему им это знать.

Я нашла среди фотографий себя в девятом классе, в пиджаке, с двумя короткими косичками и букетом ярко-розовых и белых пионов, и протянула Ане. На этом снимке я была одна на фоне школьного окна.

– Вот. Здесь мне пятнадцать, – пробубнила я себе под нос, снова отчего-то смущаясь.

– Красивая, – сказала Аня с восхищённой улыбкой. – Даже тогда ты была очень красивой.

Она говорила это таким серьёзным тоном, что я впервые не знала, куда себя деть от стыда и растерянности.

– Иногда я думаю… – продолжала она, проведя пальцем по моей шее и воротничку блузки на фото. – Если бы мы были одного возраста и учились в одном классе, подружились бы мы? Почему-то, мне кажется, что нет.

Мне казалось точно так же, но я сказала:

– Кто знает… Может, и подружились бы. Но это только в том случае, если бы ты не дружила с моей сестрой!

Она улыбнулась, с такой грустью и тяжёлой тоской, что мне самой вдруг стало больно. Даже не знаю, почему. Просто очень больно в груди. Я вдруг начала жалеть, что мы не встретились раньше, что я её старше, что мы не учились в одном классе. Быть может, тогда моя жизнь повернулась бы по-другому. Быть может, она была бы лучше и чище, светлее и радостнее. Только если бы мы встретились чуть раньше.

– Аня?

– Да?

Я пододвинулась ближе и осторожно обняла её, положив голову ей на плечо. Неважно, что она будет думать. Только бы не оттолкнула. Только бы позволила посидеть так немного. Совсем чуть-чуть.

Её пальцы разжались, и она уронила фотографию на пол. Опустила голову, а по телу её пробежала дрожь, а потом она успокоилась.

Мы молчали.

Я закрыла глаза, вдыхала её знакомый запах, нежный, лёгкий, принадлежащий только ей одной. И я думала, что даже если это правда, даже если то, что говорила Маша, правда, если Аня действительно что-то чувствует ко мне, я сделаю всё возможное, чтобы не причинить ей боли. Я сделаю всё, что она захочет, всё, чтобы она улыбалась. Я смогу.

Но что я сама чувствую? Сейчас мне так хорошо, тепло и спокойно, словно я вдруг нашла в жизни то, что давно искала. Нашла самое главное, а больше мне ничего и не нужно. Почему так? То ли это истинная дружба, то ли настоящая, сильная любовь.

Я не знала. Я запуталась. У меня никогда не было подруг, настоящих верных подруг, таких, которым всё доверяешь. Я не знала, какие чувства испытываешь к ним. Да и не особо мне хотелось задумываться об этом. Мне хотелось просто чувствовать её рядом. Здесь и сейчас.

– Я нечаянно помяла твою фотографию, – сказала Аня тихо, и голос её дрогнул.

– Ничего страшного, – я крепче обняла её. – Давай просто посидим так немного.

– М-м-м. Давай.

И как бы там ни было, и что бы там ни говорили другие, я почему-то была уверена, что всё у нас будет хорошо. Мы так молоды, и всё у нас впереди, и пока мы можем вот так быть рядом, просто обнимая друг друга, всё у нас будет хорошо. Есть только то, что мы чувствуем сейчас, это самое главное.

Так начиналась наша жизнь.

========== Часть 2. Глава 11. Люблю ==========

1

Человеку свойственно оглядываться на свою жизнь. Это можно назвать самокопанием или копанием в своём прошлом и своих ошибках. Мы очень любим представлять, а что было бы, поступи мы так, а не иначе? Лучше нам было бы или хуже, если бы мы пошли по другой дороге, выбрали другую дверь? И порой это извечное «а если?» доставляет нам много неприятных минут наедине с собой и мыслями о прошлом, когда всё было чище, радостнее, светлее.

И, конечно, я не исключение. И бессонными ночами, когда в комнате стихают все звуки, я лежу на спине, изучаю проплывающие по потолку тени и представляю себя такой, какой я могла бы стать, повернись моя жизнь по-другому. К примеру, если бы той весной я поступила бы в техникум, а не пошла в десятый класс. Если бы я решила бросить школу, то, быть может, сейчас это была бы уже не я, а немного другая Аня? Если бы я не встретила Диану, я, быть может, была бы уже замужем и даже не подозревала ни о какой гомосексуальной части себя. У меня были бы дети, и быть может, я даже была счастлива с мужчиной, не зная, что бывает иначе. Не зная, что мне нужно на самом деле. Я думала бы, что счастлива, а это всё-таки разные вещи.

Иногда я даже задаюсь вопросом, а что было бы, если бы я познакомилась с Дианой, не зная, что она лесбиянка? Вполне возможно, что тогда наши отношения сложились бы совсем иначе. И мне даже в голову не пришло бы думать о ней как о…

А то, получилось так, что эта новость сразу сбила меня с ног, пробудила любопытство, смутила меня и, в конце концов, круто изменила мою жизнь. Я начала задумываться о таких вещах, которые раньше не вызывали во мне ничего кроме лёгкого опасения и отторжения. Я начала вдруг чувствовать иначе.

И порой меня так ужасает та, другая «Я», та, какой я могла бы стать. Та, что живёт за соседней дверью. Ужасает меня так сильно, что тёмная комната начинает куда-то падать, а потолок словно опускается на меня, и я зажмуриваю глаза, но страшные видения не проходят, и становится нечем дышать. И тогда я бужу лежащую рядом Диану, прижимаюсь к ней так крепко, что она начинает что-то недовольно бормотать сквозь сон, а я улыбаюсь, и глаза мне застилают счастливые слёзы.

И только тогда страх уходит, и другая «Я» исчезает, потому что я уже сделала свой выбор. Раз и навсегда. Мне больше не придётся ничего решать. Потому что Диана рядом. И я шепчу:

– Спасибо, спасибо, спасибо…

Спасибо за неё.

– Ну что там у тебя? – ворчит Диана.

– Ничего, ничего… Спи, – всхлипываю я, не переставая улыбаться.

– Сначала разбудит, а потом «спи»… Спать я буду утром, когда из-за тебя опоздаю на работу.

Я целую её в шею, такую тёплую, что глаза сами собой закрываются, и вот мне уже самой хочется спать, а Диана вздыхает и успокаивается.

– Извини, – шепчу ей на ухо. – Я больше не буду.

– Ты каждый раз это говоришь, – отвечает она, но уже не так сердито. – И каждый раз я слышу это «ничего да ничего»! Ты никогда не рассказываешь, что там с тобой происходит посреди ночи…

– Я просто испугалась.

– М-м-м? Чего?

– Того, что могла бы открыть другую дверь.

– А это ещё что? Ты о чём? – она зевает.

– Да так. Спи, – я снова целую её.

Она ловит мою руку, и наши пальцы переплетаются.

– Утром расскажешь, – говорит она. – А будешь опять вертеться – выброшу из кровати.

– Угу, – улыбаюсь я.

Я знаю, что утром она опять забудет спросить, что же так напугало меня. Она будет торопиться на работу и снова начнёт ругаться из-за того, что я якобы брала её расчёску и не положила на место. На самом деле она сама постоянно раскидывает свои вещи, а по вечерам, когда причёсывается перед сном, часто забывает положить расчёску на зеркало и оставляет её то на кухонном столе, то на полке в ванной. А пока она ругается и ищет расчёску, я никогда не спорю – это бесполезно. Но стоит только Диане обнаружить расчёску и вспомнить, что она сама же её там и оставила, как она сразу бросает на меня смущённый виноватый взгляд, но вслух не извиняется. Иногда это жутко бесит меня, а иногда я умиляюсь её забывчивости.

Да. Таким будет наше утро. И как бы там ни было, но я не хочу ничего менять в своей жизни. Единственное, о чём я буду молиться бессонными ночами, так это о том, чтобы всё оставалось как есть. Потому что это счастье. Выстраданное, но принадлежащее мне по праву. Это моя дверь.

И так мы засыпаем.

2

Это случилось в апреле. Очередной переломный момент в наших отношениях. Если раньше мы ещё могли пойти по разным дорогам, то после того тёплого апрельского вечера наши жизненные пути сплелись в одну линию, так что уже не различить было, где чья, ибо она стала единой.

Была пятница, и мы договаривались встретиться вечером после занятий, но Диана вдруг позвонила и сказала, что снова не сможет. Снова – потому что она ссылалась на неотложные дела с самого понедельника, и голос у неё при этом был такой, словно она исполняла тяжкий долг перед кем-то. Скорее всего, перед своей совестью, которая в роли Маши твердила, что Диана испортит мне жизнь.

Это началось с того времени, как Машу выписали из больницы. Поначалу Диана вела себя как обычно, а потом что-то в ней вдруг переменилось, словно надломилось. Она стала намеренно холодна со мной, не подпускала ближе, выстраивая между нами непреодолимый барьер, и каждый божий день намекала, что пора бы мне заинтересоваться каким-нибудь мальчиком, а не проводить всё свободное время с ней, чем доводила меня до белого каления.

Хотела бы я узнать, какими способами Маша прочищает сестре мозги, а ещё больше хотела узнать, зачем вообще она это делает. Почему бы ей просто не оставить нас в покое?

Я устала от вранья и думала, что Диана тоже устала. После того, как мы затратили столько времени и душевных сил, чтобы начать доверять друг другу, ложь была противна нам обеим.

Но я, как и всегда, сделала вид, что поверила в басню о подготовке к какому-то концерту и положила трубку. В тот момент я металась между двумя желаниями – задушить Диану и разрыдаться. Но я не сделала ни того, ни другого, я просто собралась и поехала к её университету. Решила, что буду ждать её столько, сколько потребуется. Но не дам ей уйти.

Никогда раньше я не знала себя такой решительной. В ноябре, когда я встретила Диану, я сторонилась принятия решений и вообще всякой инициативности. В активной жизни школы я почти никогда не участвовала, а если меня и случалось затащить на какое-нибудь мероприятие или собрание, я сбегала под первым же предлогом. А выражение «Всё в твоих руках!» вообще доводило меня до нервной дрожи.

И это незнакомое желание самой распоряжаться своей жизнью стало для меня полной неожиданностью той весной. Да что там говорить, оно пугало меня. Помню, перед тем как поехать за Дианой в университет, я долго стояла перед зеркалом и, сдвинув брови, изображала суровую решимость. Однако в глазах моих по-прежнему стоял детский страх. Я злилась чуть ли не до слёз и ударила по зеркалу кулаком, так что оно дрогнуло и чуть не слетело со стены, но не разбилось. Громкий звук и собственная неуравновешенность ещё больше напугали меня, и мне пришлось сделать ещё несколько глубоких вдохов и выпить стакан воды, прежде чем выйти из дома и сесть на автобус.

Мелькали остановки, куда-то спешили люди, охваченные весенней суматохой, а небо было высоким и чистым, несмотря на то, что день уже клонился к вечеру. В воздухе витало что-то невыразимо лёгкое и тёплое, по-весеннему прекрасное, но в тот день на меня не действовало опьяняющее своим очарованием пробуждение природы. Я съёжилась и сжимала руки в карманах в бессильные кулаки. Я была маленькой и слабой. Впервые в жизни мне так яростно и до горечи захотелось скорее повзрослеть.

Я вспоминала, как за несколько дней до того, как Диана вдруг начала усиленно избегать меня, она случайно узнала, что я в курсе понятия «тема». Я упомянула его совершенно случайно и не догадывалась, что это так подействует на неё.

– Откуда ты знаешь? – допытывалась она. – Кто рассказал тебе?

– Да так… В Интернете наткнулась нечаянно, – ответила я, словно уменьшаясь и оседая под её тяжёлым испытующим взглядом.

– Тогда сделай одолжение, постарайся больше не натыкаться на это «нечаянно», – она была раздражена, а я совершенно не понимала причин её недовольства, и от этого мне стало ещё обиднее.

– А что в этом такого? – спросила я беспомощно.

– Ничего. Просто в последнее время ты пугаешь меня своими познаниями. Знаешь даже лесбийскую символику, и я теряюсь в догадках, зачем тебе это?

Я покраснела, но на лице Дианы не было ни капли смущения. Она говорила о привычных для неё вещах и почему-то злилась всё больше и больше, если я вдруг проявляла свою осведомлённость.

– Мне просто… просто… – промямлила я. – Хотелось говорить с тобой на одном языке. Быть в курсе твоих интересов… Это плохо?

– Плохо? Нет, быть в курсе моих интересов это совсем не плохо! Ради бога! У меня, знаешь ли, много интересов, кроме лесбиянства и темы! Но тебя интересует почему-то только это! Я ведь состою не только из одной своей ориентации! – в её голосе сквозили боль и обида. На меня.

Я испугалась. Диана никогда раньше не говорила со мной так грубо, никогда не повышала голос.

– Прости, – прошептала я, низко опуская голову. Больше всего я боялась поругаться с ней.

Но она как будто и не расслышала моего извинения и продолжала:

– Почему тебя так интересует эта сторона меня? Это же ненормально! Может, тебе пора уже задуматься о своей жизни?!

– А что ты подразумеваешь под «задуматься о своей жизни»?! – вдруг вспылила я.

– Это значит, обзавестись нормальными интересами, по меньшей мере! В твоём возрасте проводить всё своё свободное время в обществе одинокой лесбиянки – это НЕНОРМАЛЬНО! Попробуй пообщаться с мальчиками уже наконец!

Теперь уже мне стало и обидно и больно, особенно больно слышать эти слова от неё. Больно знать, что она нечестна сама с собой, когда говорит это. Я едва удерживала слёзы.

– Но мне не нужен мальчик! Мне хорошо с тобой! – воскликнула я.

– Не надо! – остановила она меня вдруг с неприкрытым отчаянием и отступила на шаг назад.

– Может, мне вообще не нравятся мальчики! – продолжала я, смелея.

– Прекрати! – закричала она. – Ты не должна так говорить.

– Но это правда!

– Нет, не правда! Не правда. Ты ещё не можешь с уверенностью заявлять такие вещи.

– Но я уверена! Я тебя…

– Замолчи! Хватит! Хватит. Ни слова больше.

И я замолчала. Казалось, что я причиняю ей боль каждым словом, самим фактом своего существования. Слёзы всё-таки вырвались и потекли по щекам. Я даже не вытирала их.

Мы сидели молча очень долго, а потом я ушла домой. Мы попрощались достаточно сухо, стараясь сделать вид, что вовсе не поругались.

А на следующий день Диана позвонила и сообщила, что не сможет встретиться со мной.

3

Я присела на лавочку у университетского крыльца и смотрела на часы каждые пять минут. Я точно знала, что у Дианы сегодня четыре пары, а значит, в том случае, если она соврала мне, она должна появиться с минуты на минуту. Ну, а если не соврала… То мне сидеть здесь ещё очень и очень долго, впиваясь взглядом в шумную и курящую студенческую толпу.

Но она скоро появилась. Я так соскучилась по ней за те дни, что мы не встречались, что теперь при одном её виде, всё куда-то поплыло и стало холодно и жарко. Её длинные волосы так красиво развевались на ветру, что только от одного этого у меня едва не подогнулись колени от накатившей внезапно слабости и радости. Но я не дала себе воли, встала и твёрдым шагом направилась к ней. Сейчас или никогда.

Диана была не одна. Рядом с ней плёлся вразвалочку и что-то с увлечением рассказывал худосочный паренёк. Диана, по всей видимости, слушала его лишь краем уха и поправляла лёгкий шарфик.

Так я впервые увидела Максима, друга Дианы. Они странно смотрелись вместе, но довольно мило, и напомнили мне парочку супругов, разменявших не первый десяток совместной жизни и постоянно подкалывающих друг друга.

Наконец, Диана заметила меня и замерла. Взгляды наши встретились. Не уверена, что она была рада меня видеть, потому что в глазах её стояли лишь недоумение, испуг и растерянность. Даже потерянность.

– Аня… – выдохнула она вместе с облачком пара. – Ты пришла ко мне?

– Да. К тебе, – ответила я, ничуть не смутившись, хотя раньше провалилась бы сквозь землю.

– Но я ведь… – она покраснела, догадавшись, что я распознала её враньё.

– Может, познакомишь меня со своей подругой? – услышала я где-то голос Максима и вспомнила о его существовании.

Диана представила нас друг другу, не отрывая от меня глаз.

– Диана много рассказывала про тебя, – улыбнулся Максим, неловко переминаясь с ноги на ногу. Мне показалось, что он смущён моим обществом, и я подумала вдруг, что он очень хороший человек.

– Надеюсь, только хорошее? – улыбнулась я в ответ.

– Конечно! Она рассказала про тебя столько всего замечательного, что я даже засомневался, что такие люди вообще бывают! Даже захотелось на тебя вживую посмотреть, чтобы убедиться! Вот сегодня, например, она только про тебя и болтает весь день…

Диана пихнула его локтем. Похоже, она заметила, что Максиму я понравилась, и это разозлило её.

– Не пора ли тебе линять отсюда? – прошипела она сквозь зубы. – А то на автобус опоздаешь!

– О, конечно! Спасибо, что заботишься обо мне! Ты просто чудо, – не удержался от подколки Максим и, помахав мне рукой, быстрым шагом засеменил в сторону остановки.

Я улыбалась, приятно удивлённая её неожиданной ревностью. А кто-то ещё недавно советовал мне завести мальчика! Про себя я только посмеялась от этого воспоминания, но вслух ничего говорить не стала, ибо мы с Дианой и так ходили по минному полю.

– Извини, что без предупреждения, – сказала я, когда мы остались одни.

– Нет… Это я должна извиниться, – она вздохнула, прикрыла на секунду глаза и показалась мне в тот момент очень уставшей. – Пройдёмся?

Я кивнула. Диана была спокойна и холодна, чем сильно обижала меня. В то время как мне больше всего хотелось обнять её, она даже не смотрела в мою сторону, изучая мокрый асфальт под ногами.

Подул ледяной ветер умирающего дня, и я сжалась и втянула голову в плечи. Мне хотелось, чтобы Диана позвала меня к себе в гости, но она не звала. Мы шли по кишащей народом вечерней улице и были далеки друг от друга как никогда.

И внезапно мне стало так страшно, что я сразу позабыла всё, что собиралась сказать. А ведь я целую речь придумала. Но рядом со мной шёл чужой человек, с которым мне вдруг стало совершенно не о чём говорить. И этот страх, страх, что моя Диана снова погрузилась в тёмную водную пучину, оставив меня одну на поверхности чёрного льда, был настолько силён и непреодолим, что я снова чуть не заплакала. Снова я была маленькой и слабой, наивной пятнадцатилетней девочкой.