Текст книги "Черно-белое кино (СИ)"

Автор книги: Scarlet Heath

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Мы свернули по утоптанной и устланной грязной прошлогодней листвой тропинке в парк, оставив уличный шум позади. Когда-то мы валялись здесь в снегу. И мне казалось, что было это очень давно.

– Небо сегодня такое чистое, – сказала Диана вдруг. – Посмотри.

От звука её голоса у меня защипало в глазах, и я закусила губу, поднимая голову к небу. Над нами с криками пролетела птичья стая, высокая, свободная.

– Красота, правда? – она умиротворённо вздохнула и тоже вдруг стала далека и свободна, как эти птицы. А взгляд её был чист и прозрачен, он отражал синее небо и чёрные взмахи крыльев, и ничто земное, казалось, не волновало и не трогало его.

– У… – ответила я, потому что сил даже на «угу» не хватило. Руки мои дрожали в карманах, и губы тоже дрожали, и я с горечью вспоминала ту решительную «себя», что крутилась перед зеркалом, сводила брови и декламировала заученную речь о наболевшем.

Всё кончено, думала я теперь с ужасом, и этот ужас застилал собой все прочие мысли, важные и неважные. Я всхлипнула, хотя слёз ещё не было. А Диана наконец-то обратила на меня внимание.

– Давай руку в мой карман, – сказала она со вздохом.

Наши пальцы сплелись, и её рука была тёплой, а глаза по-прежнему холодными, смотрящими сквозь меня. В её кармане тоже было тепло, уютно и мягко, не то что в моём, и с дико и сладко бьющимся сердцем я подумала вдруг, что люблю и этот карман тоже. Очень люблю.

– Дрожишь, – сказала она, когда мы свернули на безлюдную дорожку и оказались в окружении высоких сосен и голых лиственниц. – А сегодня вроде не холодно…

– Холодно, – сказала я упрямо.

В ответ она сжала мою руку и снова вздохнула.

– Если хочешь, можем в кафешке посидеть…

Я помотала головой, и Диана больше ничего не предложила. Какое-то время мы шли молча, а потом она спросила:

– Ты… ты ведь понимаешь, почему я солгала?

– Да. Потому что не хотела видеть меня.

– Не в этом дело, – в её голосе была беспомощность, и снова я ощутила себя всего лишь ребёнком, неспособным понять. – Аня, я хочу тебя видеть, но…

– Что «но»? – не выдержала я и вырвала руку из её кармана. – Ты что, совсем дурой меня считаешь?!

Она опустила глаза, остановилась и выглядела теперь совсем потерянной в своей беспомощности.

– Ты ведь знаешь, о чём я думаю! Но вместо того чтобы поговорить, ты убегаешь, вбив себе в голову, что делаешь этим лучше для меня! – кричала я. – Кого ты обманываешь?!

– Ты права, Аня, – она болезненно улыбнулась. – Я обманщица. Я плохой человек, я постоянно лгу и убегаю от проблем, от людей, которые мне дороги. Если ты сейчас уйдёшь, я всё пойму. И так действительно будет лучше.

– Чёрт возьми, но я тоже не святая невинность! – горячие слёзы потекли по щекам, но я уже не чувствовала их. – Ты слишком хорошо думаешь обо мне! А люди, знаешь ли, должны принимать друг друга со всеми недостатками!

– И ты готова принимать меня? – спросила она всё с той же горькой, недоверчивой улыбкой, не поднимая глаз.

– Ну разумеется! Я ведь уже тысячу раз это говорила! Я хочу быть с тобой, я никогда не брошу тебя!

Из груди её вырвался судорожный вздох.

– Не надо так говорить. Ты сама не знаешь, о чём говоришь.

– Я знаю!

– Не знаешь. Ты уже не сможешь вернуть всё назад, даже если очень захочешь. И виновата в этом буду только я.

– Да кто тебе сказал всё это?! – я задыхалась. В груди вдруг стало очень больно и нечем дышать. Ледяной воздух обжигал лёгкие. – Хватит винить себя во всём! В том, что тебя бросали, не было твоей вины!

– Нет, была, – её голос дрогнул. – Я виновата. Я не умею любить. Я не могу подарить счастье, а внутри у меня пусто и холодно. А ты слишком дорога мне, чтобы я позволила себе сделать тебя несчастной.

– Ты не можешь сделать меня несчастной! Я сама отвечаю за свои поступки! Только сам человек несёт ответственность за свой выбор. И этот выбор я сделала уже давно. Ты очень нужна мне, и несчастной я буду без тебя.

Её плечи дрогнули, она снова тяжело и судорожно вздохнула. Но я понимала, что ей сейчас намного тяжелее, чем мне, а потому решила быть терпеливой.

– Послушай… – я понизила голос. – Если ты ещё не забыла… Если ты всё ещё любишь её, любишь Вику, я…

– Нет, – оборвала она меня. – У меня в голове только ты. Это правда.

И я знала, что она говорит правду, и слышать это было так приятно, что на секунду ноги мои стали совсем ватными.

– Тогда… тогда… – я опять забыла, что хотела сказать. – Тогда ты не должна избегать меня. Ты делаешь мне очень больно… Я… я ведь люблю…

– Т-с-с! – она улыбнулась и приложила вдруг палец к моим губам, снова не дав закончить признание. – Тише, милая.

Сердце подпрыгнуло. Сначала мне показалось, что она опять сердится за мою горячность и поспешность, но она не сердилась. Она молча улыбалась и смотрела на меня, на мои губы и снова в глаза. И мне казалось в тот момент, что в её взгляде я вижу отражение самой себя, своих мыслей и чувств. Это был взгляд в самое сердце. И больше нам не нужно было ничего говорить. В глазах друг друга мы нашли все ответы. Мы всё решили. И это было так просто.

Она потянулась ко мне и, прежде чем я успела что-либо подумать, поцеловала меня, сначала совсем робко, почти невесомо, давая мне время. А потом я сама потянулась к ней, к её тёплым губам, осторожным прикосновениям на моей коже кончиков пальцев.

Люблю. Как же я люблю тебя. Вдох, выдох, и воздуха совсем не хватает, но остановиться тоже невозможно. Люблю. Люблю. Люблю. В каждом стуке сердца, твоём и моём. Люблю. И слёзы, счастливые слёзы, дрожащие на ресницах, на губах, твоих и моих. Люблю. И сплетаются пальцы, и совсем горячо, страшно.

Ох, нет… Я же умру, если это продолжится. Но прежде чем я успеваю умереть, Диана останавливается, а эта мысль так и застывает где-то на грани сознания. А я, тяжело дыша, вздрагивая и всхлипывая, обнимаю Диану, уткнувшись носом ей в шею. Она сама дышит неровно и осторожно поглаживает меня по волосам. Люблю.

– Да ты еле на ногах держишься, – она улыбается, прижимает меня к себе.

– Ещё бы… – всхлипываю я. – Это, между прочим… между прочим, мой первый поцелуй! Предупреждать надо! Я же испугалась до смерти!

– Я знаю, – лёгкий смешок и шёпот в самое ухо. – Но если бы я предупредила, ты испугалась бы ещё больше.

На это мне, пожалуй, нечего было возразить, и я лишь сжала в пальцах складки её пальто. В её объятиях я постепенно согревалась и успокаивалась, и если и было на свете абсолютное счастье, то оно было прямо здесь и сейчас, в этот самый момент. Люблю.

– А если бы нас кто-нибудь увидел? – пробормотала я. – Представляешь, что было бы?

– Неприятности. Извини, я об этом как всегда не подумала. Слишком увлеклась тобой.

– Да ладно, что уж там… – смутилась я. Лицо моё всё ещё горело.

Но вечерний ветер был всё же холодней. Мы простояли обнявшись очень долго, и почувствовав в очередной раз мою неуёмную дрожь, Диана сказала:

– Прости, я настоящая свинья. Даже в гости не позвала. А ты совсем замёрзла. Зайдёшь на чай? Я не прощу себе, если ты простудишься.

– Угу, – я нехотя отстранилась, и сразу стало ещё холоднее.

Она взяла меня за руку, и что-то заговорщически прекрасное появилось в её улыбке.

– Побежали?

– А?! – удивилась я.

– Бежим ко мне! Хоть согреешься немного! Ну, давай! – она потянула меня за собой.

И мы побежали, нарушив мрачную и суровую тишину пустынной аллеи своим звонким безудержным смехом.

Нам снова было легко. Мы снова могли быть просто вместе, мы снова хотели смеяться. А над нами всё так же пролетали птичьи стаи, но теперь нам казалось, что мы обгоняем их и как будто поднимаемся над землёй со всей её извечной суетой, ибо у нас было чувство, и оно было огромно, величественно, и всё иное таяло и растворялось в сравнении с ним.

Мы были свободны.

4

У нас сохранилось очень много фотографий того времени. Вокруг Дианы всегда крутились талантливые фотографы, и когда мне было девятнадцать, а ей – двадцать четыре, один безумно талантливый парень даже сделал нашу совместную фотосессию. Я очень люблю те фотографии и храню их в отдельном альбомчике, который частенько пересматриваю. А вот Диана не очень любит. Она, как и все творческие люди, довольно ревностно относится к талантам своих конкурентов, и пусть она никогда не признается в этом, но свои снимки она всегда ценила больше.

Но далеко не всегда фотографии с нами были профессиональными. Иногда Диана просто снимала наши улыбающиеся лица, держа цифровик на расстоянии вытянутой руки, а иногда ставила автотаймер, перебегала через всю комнату и вставала рядом со мной. В таких случаях она говорила, что хочет просто «обычную, нормальную фотку на память».

На одном из таких снимков мы стоим с ней напротив окна, на стекле которого дрожат капли дождя, и держимся за руки. И что-то особенное есть в этой фотографии, что-то печальное и прекрасное, неуловимое, мимолётное и сильное чувство. Здесь мне снова всего пятнадцать.

Пару дней назад, в воскресенье, я проснулась и обнаружила эту самую фотографию рядом со своей подушкой. В полутьме утра я долго её разглядывала. Было всего восемь часов, и я не понимала, что подняло Диану в такую рань и заставило вспомнить прошлое. Может, я забыла какую-то важную дату? Я ужаснулась. День рождения? Годовщина? Нет, всё не то.

Босиком по ледяному полу я прошла на кухню, и в нос сразу ударил резкий запах кофе. Диана сидела на полу с огромной и явно не кофейной кружкой в руках (как всегда взяла первую попавшуюся, не глядя) и рассматривала разложенные вокруг снимки. Часть фоток лежала на столике, и там же стояла открытая банка кофе с просыпанными на скатерть тёмными гранулами. Всегда удивлялась: она что, глаза закрывает, когда насыпает кофе себе в чашку?! Тут же стоял и чайник с аккуратной круглой лужицей пролитой воды. Просто чудо, что фотографии не пострадали.

– Ты чего здесь делаешь?! – простонала я. – Опять рассыпала кофе!

Не обратив на меня внимания, Диана сделала короткий глоток из своей чашки. В руке у неё был ещё один экземпляр той фотографии, что лежала на моей подушке.

– Я сегодня видела это во сне, – сказала она.

– Что видела? – я начала убирать со стола, вытирать пролитую воду и складывать фотографии в ровную стопку.

– Тот день. Мне снилось, что мы снова встали у того окна, в моей старой квартире и всё ждали и ждали, когда же будет вспышка. Но её не было, и мой цифровик сломался. А ты была такая бледная и маленькая, и сказала холодным страшным голосом: «Он сломался, а значит, и ты скоро умрёшь». Я проснулась и сразу нашла эту фотографию, и ты здесь как раз такая, какой была в моём сне. Странно, наяву я с трудом могу вспомнить, какой ты была тогда, а во сне увидела всё так ясно…

– Вот и хватит вспоминать. Лучше посмотри на меня сейчас! – сказала я как можно бодрее, хотя от рассказа мне стало немного не по себе, неприятно, холодно, как всегда бывает, если близкий человек пересказывает содержание увиденного кошмара.

Диана посмотрела, улыбнулась, снова отхлебнула кофе и бросила фотографию на пол.

– Вот так-то лучше! – я тоже улыбнулась. – А если у тебя сломается фотик, мы просто купим новый, только и всего.

Она кивнула, но призрачная улыбка ненадолго задержалась на её губах, и Диана снова помрачнела.

– Ну что ещё? – спросила я.

Она вздохнула, подобрала под себя ноги, ёжась от утреннего холода.

– Не знаю… просто мне кажется… что ты сказала это во сне голосом Маши.

– Да брось, – отмахнулась я, почувствовав вдруг самый настоящий ужас. – Ты ведь уже наверняка и не помнишь её голос.

– Не помню. Но во сне помнила.

– Но ты же никогда не верила снам. Неужели испугалась?

– Немного, – смущаясь, она опустила глаза.

Однако, судя по столь нервному утру, перепугалась она не немного, а порядочно.

– По-моему, ты давно не пила таблетки, – сказала я мягко.

Она покачала головой.

– Нет. Я ни за что больше не буду их пить.

– Но ведь кошмары возвращаются…

– Нет! – возразила она с отчаянием, от которого у меня сжалось сердце. – Я уже целый год не видела Машу во сне! И без всяких таблеток…

– Хорошо. Но если увидишь её снова, если она снова начнёт пугать тебя, сходи к врачу и попроси рецепт. Обещаешь?

– Да, – её плечи поникли. – Ань… Посиди со мной.

– Да ну, на полу холодно! Лучше давай-ка поднимайся и одевайся, а я завтрак приготовлю…

– Пожалуйста, – прошептала она, и вид у неё был такой подавленный, что во мне не нашлось сил спорить.

– Эх, горе ты моё! – вздохнула я, садясь рядом и сдвигая в сторону фотографии того прошлого, что ещё иногда приходит к нам во снах.

Одной рукой я обняла её хрупкую талию в тонкой ночной рубашке, и Диана уткнулась лицом мне в плечо. Я забрала из её опустившейся слабой руки чашку с кофе, сделала глоток и поморщилась. Горький и холодный.

– Я не хочу снова, – прошептала она горячо.

– Пока бояться рано, – сказала я, не зная, чем утешить её. Я и сама боялась. – Это всего лишь один сон, и то ты даже не уверена, что это был Машин голос.

– Нет, я уверена. Такое сказать могла только она… и таким тоном… И этот ужас, эта атмосфера боли и страха, тяжёлая, давящая атмосфера… Она снова была как в тех снах. Я не хочу! – Диана до боли сжала моё запястье, впиваясь в него ногтями. – Зачем она снова вернулась?! Она никогда не оставит меня в покое! Нас не оставит… Никогда не простит.

– Нет, не надо так, Ди. Она уже простила. Ведь мне она больше не снится, и уже очень давно, – солгала я. – А значит, и тебе скоро перестанет. Это пройдёт, вот увидишь.

– Правда? – она вздрогнула всем телом, прижимаясь ко мне.

– Конечно правда.

– Но я… Я так хочу, чтобы это скорее прошло! Что же делать?

Я грустно улыбнулась. Милая, ты стала такой нетерпеливой.

– Отпустить, – сказала я с уверенностью. – Когда мы наконец отпустим её, всё прекратится. Мы просто должны отпустить. А до тех пор, пока в тебе будет жить эта вина, ничего не закончится.

– Хорошо, – отозвалась она уже успокоившимся тоном. – Я постараюсь.

– Вот и правильно. Ты у меня умница.

– Спасибо, – пробормотала она и поцеловала меня в шею. – Я что-то расклеилась с утра пораньше… Извини.

– Извиняю, – я улыбнулась. – Но только при условии, что ты не будешь больше доставать те фотографии… Хотя бы какое-то время. Я сейчас соберу их, а ты не трогай. Хорошо?

– Да. Конечно.

– И ещё кое-что…

– Что?

– Пожалуйста, постарайся больше не рассыпать кофе!

Она рассмеялась, звонко, весело. И это был такой лёгкий, такой замечательный смех, что поселившаяся на сердце тяжесть сразу отпустила. Моя милая снова стала собой.

– Знаю, знаю! – смеялась она. – Ты уже сто раз мне говорила! Прости… Хочешь, я приготовлю завтрак?

– Ну, готовь, так уж и быть, – смилостивилась я. – Тогда я пока в ванную схожу. Но имей в виду, пересолишь – убью!

Она снова засмеялась.

– Да ладно тебе! Я пересолила всего пару последних раз…

– Пару?! Да ты постоянно это делаешь!

– Ну-ну, не ругайся… Знаешь, есть такая примета, если девушка пересолила еду, значит она влюблена…

– Влюблена?! Это ещё в кого?

– В тебя, в кого же ещё! – усмехнулась Диана и быстро чмокнула меня в щёку.

– Не подлизывайся!

– Но это правда.

Я больше не могла изображать строгость и улыбнулась ей.

Иногда я была так счастлива, будто мне снова было пятнадцать. Иногда я снова была так же горячо и безумно влюблена. Так, словно с того весеннего дня, когда мы впервые поцеловались в пустынном парке, ничего не изменилось.

Я, наверное, совсем не романтичный человек, потому что всегда думала, что вся эта вечная любовь – сказки для дураков и маленьких девочек. И бывают иногда моменты, когда мне до безумия хочется стукнуть Диану чем-нибудь потяжелее, и иногда она раздражает меня до такой степени, что хочется куда-нибудь исчезнуть и не видеть её, не слышать.

Но иногда, в такие моменты, как этот, я люблю её так сильно, что на глаза наворачиваются слёзы. Так сильно, что радостно сжимается сердце, и я ощущаю лёгкость неимоверной, неизбывной чистоты своего чувства. Именно сейчас, в этот самый момент, я люблю.

Люблю.

========== Глава 12. Крест ==========

1

Диана всегда говорила, что человек – это неиссякаемый источник красоты. Может быть и так, ей виднее. Но я бы сравнила человека с кристаллом. Кристалл с бессчётным количеством граней. Когда держишь его в руке – видишь только одну сторону, а если перевернёшь – обнаружишь совсем другую, о существовании которой даже не подозревал, с таким же бесконечным числом граней.

С человеком то же самое. Когда тебе кажется, что ты уже немного узнал его, он вдруг поворачивается другой стороной. И можно бесконечно вертеть кристалл в руке, всех граней всё равно не пересмотришь. И, тем не менее, я всегда думала, что процесс познания другого – это самое увлекательное (пусть и не всегда приятное) занятие.

Той весной Диана вдруг повернулась ко мне другой стороной. Она как будто вдруг раскрылась. Насколько замкнутой, вечно держащейся в сторонке на безопасном расстоянии, она была раньше, настолько открытой стала сейчас. Такое ощущение, что она вдруг решила жить по принципу: «А, будь, что будет! Терять мне нечего!». Она не жила, а горела. И я горела вместе с ней.

Теперь она уже могла не сдерживать себя. Наконец она дала себе волю и окружила меня безумной, неудержимой нежностью, любовью, заботой. Конечно, я смутно догадывалась об этой её стороне, но всей её полноты и представить себе не могла, даже надеяться не смела, что когда-нибудь всё это будет направлено на меня.

Были и цветы, и просто подарки без повода, шоколад в красивых обёртках и разные причудливые сладости в форме фигурок, сердечек, бабочек. Диана проявляла просто чудеса изобретательности, её творческая фантазия нашла себе применение и в любви. И даже если она дарила мне простую плитку моего любимого молочного шоколада, это становилось настоящим сюрпризом и шедевром оформительского искусства. Коробочки с атласными ленточками, блестящие мешочки, золотая и серебряная бумага – пока доберёшься до шоколадного лакомства, умрёшь от любопытства. А потом – сладкие губы, поцелуи и снова поцелуи среди разбросанной сверкающей мишуры.

– Я откусила ему ухо, – смеялась я, глядя на шоколадного медвежонка.

– Я тоже сейчас тебе откушу, – шептала Диана мне в ухо, прихватив мочку губами. И было так щекотно, и приятно, и весело. И Диана тянулась ко мне целоваться, но я не могла целоваться, я всё смеялась и не могла остановиться.

Когда мы валялись на полу, в моих волосах запуталась розовая ленточка от шоколада, и Диана с улыбкой вытащила её. А я откусила медведю второе ухо и снова засмеялась.

Я всё ещё очень смущалась, и Диана мягко улыбалась моей неловкости. Никогда она не позволяла мне почувствовать себя в чём-то неумелой, неопытной, и это тоже стало приятным открытием одной из граней её характера. В пятнадцать лет я смутно догадывалась, как люди целуются, но на деле это оказалось чуть сложнее, чем я думала. И я дико стеснялась того, что не умею, но Диана только улыбалась, а я всё не могла понять, чему она так улыбается, в то время как я еле живая от стыда?!

Но Диана умела. И, конечно, я не совсем уверена, но, по-моему, у меня тоже вскоре начало получаться.

Кстати сказать, она так и не дала тогда мне доесть спокойно своего медведя, постоянно отвлекала прикосновениями, горячим шёпотом, и, в конце концов, шоколад совсем растаял в моих пальцах, и я вся перепачкалась. Но Диана нашла, как решить и эту проблему, к моему великому стыду.

Она постоянно писала мне сообщения на телефон, которые были столь красивыми, оригинальными, нежными и тёплыми, что у меня тут же бежали мурашки по коже, и я начинала краснеть. Хорошо, если родителей в этот момент не было рядом…

А однажды она прислала мне настоящее письмо. Велела сходить проверить почтовый ящик уже поздно вечером, где я и обнаружила красивый большой белый конверт с настоящей печатью сургуча и перевязанный алой лентой. Дрожа от нетерпения, я аккуратно распечатала его в своей комнате, и на постель вместе с письмом выпали такие же алые, как и лента, лепестки роз.

Это письмо вместе с конвертом до сих пор лежит где-то в моих бумагах. Иногда я достаю его, и Диана смущается, ворча, что была ещё слишком зелёной для красивых признаний в любви, и что сейчас бы написала намного лучше. Но я всё равно очень люблю то письмо. Это были безыскусные слова о самом важном, столь невинные и романтичные, что сейчас у меня слёзы наворачиваются, когда я перечитываю их.

Господи, какими же мы были юными. Наивными.

А потом наступило лето, жаркое, наполненное солнечным светом и улыбками. И всё было таким ярким, зелёным и голубым, светлым и близким. Сладкое мороженое, прохладная трава в тени деревьев, и можно пройтись босиком, можно лечь и смотреть, как плывут облака и держаться за руки.

И казалось, что Диана делает для меня всё. Живёт и дышит только для меня. Это было пьянящее чувство, омрачённое лишь тем, что я никак не могла придумать, что бы такого сделать для неё. Я была уверена, что такую искушённую особу уже ничем не удивишь. А она всё говорила, что ей достаточно лишь того, что я рядом. Оставалось только проклинать свою бедную нетворческую фантазию, а точнее её полное отсутствие.

Как-то раз мы стояли с мамой в отделе нижнего белья и выбирали себе капроновые колготки. А потом мой взгляд случайно упал на чулки в сеточку, и прошлое нахлынуло, и я совершила очередную глупость, купив их. Я хотела, чтобы Диане понравилось, только и всего, и вместе с тем страсть как боялась вызвать у неё неприятные воспоминания.

Я шла к ней и тряслась, чувствуя себя глупо, как никогда. Нет, не идёт мне всё это. Сексуальные вещички смотрятся на мне, как на корове седло. А потому я предусмотрительно захватила с собой обычные колготки, на случай, если Диана вдруг разозлится или расстроится, чтобы сразу переодеться.

Никогда мне не забыть выражения её лица, когда она увидела меня. Сейчас мне так смешно вспоминать об этом, а вот тогда было не очень.

Какое-то время она просто смотрела на меня, широко раскрыв глаза, и не могла ничего сказать. Она даже рот открыла, и я смотрела с гулко бьющимся сердцем, как беззвучно шевелятся её губы.

– З-зачем ты… – Диана начала было заикаться, но быстро взяла себя в руки. – Зачем ты это надела?

– Я… я… п-просто… – я уже и сама начала заикаться и краснеть. – Просто хотела тебе понравиться…

– Э-э-э… Но милая, ты и так мне нравишься, без всяких этих…

– Ладно, я поняла, – прошептала я, чуть не плача от стыда.

Я снова чувствовала себя последней дурой и мечтала провалиться сквозь землю.

– Пойду сниму их… Извини, я не подумала, – я сбросила босоножки, опустила голову, и хотела проскочить мимо неё в ванную, но Диана поймала меня за руку и крепко сжала запястье.

– Постой. Я сама сниму, – сказала она.

– А?! – выдохнула я, сразу поворачивая к ней испуганное раскрасневшееся лицо. Сердце подпрыгнуло.

Диана невозмутимо смотрела на меня.

– Пойдём.

Она провела меня в свою комнату, усадила на кровать и заперла дверь. Наверное, в тот момент я выглядела как загнанный зверёк, потому что Диана вдруг грустно улыбнулась, а глаза её остались серьёзными, и какая-то невыразимая печаль была в них.

Она села на пол у моих ног, и первым моим инстинктивным желанием было плотно сдвинуть колени. Я дышала громко и тяжёло, но Диана сделала вид, что не замечает этого и поцеловала мою вздрагивающую коленку, и тут же я сама вздрогнула всем телом. Никогда, никогда до этого мне ещё не было так страшно. Ладони тут же вспотели, и я судорожно сжала покрывало.

Осторожные, почти невесомые и ненавязчивые, её руки оказались у меня под юбкой, нащупали резинку чулок и запустили под неё пальцы. Диана без сомнения чувствовала мой ужас и, как всегда, с улыбкой разрядила обстановку:

– А знаешь, чем я сейчас занимаюсь, между прочим?

– Чем? – всхлипнула я.

– Совращением несовершеннолетней, – она улыбалась и стягивала с меня чулок, освобождая кожу. – Если бы твои родители узнали об этом, они затаскали бы меня по судам.

Я неуверенно улыбнулась, дышать стало легче.

– А они не узнают. Я уже решила, что не расскажу о тебе, пока мне не исполнится восемнадцать.

– Мудрое решение, – теперь Диана улыбалась так, как всегда улыбалась, если мы начинали строить долгосрочные планы. Как будто она не верила, что наши отношения продлятся так долго. Как будто ни во что больше не верила.

Я не винила её в этом. Никогда. Я просто думала, что со временем научу её верить. И, кажется, у меня всё-таки получилось.

А потом, когда с чулками было покончено, она обняла обеими руками мои колени и положила на них голову, тихонько вздохнув. Сейчас я могу сказать, что это был один из самых прекрасных и волнительных моментов моей жизни. Её губы снова коснулись моей кожи, и снова я вздрогнула. Комната плыла, а я чувствовала себя такой слабой.

Конечно, я знала, что однажды у нас это случится. Но в тот момент, когда мы были от этого в одном шаге, я испытывала лишь панический ужас. Когда она была так близко, я осознавала, что не готова, и вообще неизвестно, когда буду готова.

Нет, слишком много всего… Слишком горячие губы, слишком умелые прикосновения, слишком много…

И я начала сбивчиво болтать какую-то чушь. Когда мне было очень страшно, я всегда много болтала. И в конце концов, Диана отпустила меня, и я тут же сорвалась с места, хватая ртом воздух. Страшно.

– Мне нужно в ванную! – воскликнула я, спотыкаясь на нетвёрдых ногах.

– Конечно. Иди, – она спокойно смотрела мне вслед и снова с непонятной мне грустью улыбалась. О чём она думала тогда? Быть может, вспоминала себя?

Вернулась я ещё более смущённой, чем убежала. Диана по-прежнему сидела на полу и невидящим взглядом уставилась в противоположную стену. Я застыла на пороге в нерешительности. Наверное, я сделала что-то ужасное, думала я. Наверное, мне не надо было убегать. Наверное, она обиделась теперь.

– Иди сюда, – вздохнула она, не глядя на меня.

Я подошла.

– Ну, давай садись, – она постучала по мягкой поверхности паласа.

Я села, подобрав под себя ноги. Мы сидели какое-то время молча, а потом я прошептала, почувствовав в глазах непослушные слёзы:

– Извини.

Она осторожно обняла меня, привлекая к себе.

– Это ты извини. Я слишком спешу, не надо было мне этого всего делать, – она поцеловала меня в висок.

– Нет, что ты… Это ведь я нацепила эти дурацкие чулки! Знала ведь, что они вызовут у тебя неприятные воспоминания, и всё равно напялила! Знала ведь, что выглядят они на мне ужасно и…

Она чмокнула меня в щёку.

– Нет, не было никаких неприятных воспоминаний, не волнуйся. Ты очень красивая в них. Правда. Вот у меня и снесло крышу.

– Правда?

– Правда. Как-нибудь надень их ещё раз. Для меня.

– Угу, – я шмыгнула носом. – Хорошо.

И мы долго сидели в обнимку и шептались о всяких милых романтичных вещах, о которых шепчутся только безумно влюблённые люди. Так мы и проводили свои лучшие дни.

Да, как же мы были влюблены тогда. Как же молоды.

Как же мы были счастливы.

2

Наше первое лето пронеслось мимо как скорый поезд, и можно сказать, мы почти не заметили его. Слишком были увлечены друг другом.

В конце августа город заливали проливные дожди, и мы не вылезали из дома, занимаясь всякой ерундой. То смотрели фильмы, то готовили какую-нибудь вкуснятину, то просто валялись на диване, болтали и целовались под шум дождя.

В те дни я впервые заметила, что Диана как будто снова немного отдалилась от меня. Но я придерживалась уже выработанной однажды тактики и ни о чём не спрашивала. Ждала и ждала, а Диана всё молчала и молчала.

Я была уверена, что причина во мне, и начинала нервничать всё больше и больше, раздражаться и срываться.

Но истинная причина выяснилась совершенно случайно, уже на второй неделе такого же дождливого сентября. Был уже вечер, тусклый и серый, и дождь колотил по стёклам без остановки, а я думала только о том, как мне добираться домой по такой погоде. Мы сидели в комнате Дианы. Мысли мои текли как-то вяло и обрывками, а потом я вдруг вспомнила, что хотела спросить:

– Почему Маша сегодня не пришла в школу? Заболела что ли?

Диана немигающим взглядом смотрела в окно. Сегодня она была особенно молчаливой и какой-то тихой.

– Маша в больнице, – сказала Диана спокойным тоном.

– Что?! – обомлела я. – Что она там делает?!

– Её положили на обследование, – Диана опустила глаза, вздохнула, потёрла переносицу большим и указательным пальцами.

– Но почему?!

– Головные боли. Я не говорила тебе, но последнее время моя сестра сильно мучается ими. Она принимала обезболивающее, вставала среди ночи, и мы все сидели с ней и ждали, когда боль пройдёт. Но она не проходила. Ей не помогают таблетки, и… В общем, родители забили тревогу, поговорили с врачом и решили положить её в больницу.

Я была в шоке.

– Но почему ты не сказала мне?!

– Не знаю. Правда не знаю. Извини.

Но у меня и в мыслях не было ругать её. Слишком подавленной она казалась. Я только сейчас заметила, что под глазами её пролегли тёмные болезненные тени. Н-да, хороша я влюблённая, даже не обратила внимания, что Диана не высыпается уже которую ночь подряд. Можно представить себе, как она устала, если уже даже не в состоянии скрывать свою слабость, как она обычно это делала.

– А что врачи говорят? – спросила я, подсаживаясь поближе.

– Что, возможно, это последствия полученной травмы. После полного обследования всё станет ясно. А пока… – она вздохнула.

– Ты пойдёшь к ней?

– Не знаю. Не уверена, что она хочет меня видеть. Вчера ночью она даже не приняла стакан воды из моих рук, – плечи Дианы бессильно опустились.

Я осторожно обняла её.

– Тебе нужно отдохнуть. Не спала всю ночь?

– Ну, почти. Может, час или два поспала.

– Тогда, я пойду домой, пожалуй, а ты отдыхай.

– Нет, – она накрыла мою руку своей. – Не уходи, пожалуйста. Я не хочу оставаться одна.

Тогда я впервые услышала это от неё. Но страх уже поселился в ней. Он подобрался незаметно, и также незаметно овладевал её сознанием. Безотчётный, холодный, липкий страх. Это было время, когда ей начали сниться эти её сны. Её кошмары.

– Но уже поздно, – слабым голосом возразила я. – А ты устала…

– Можешь говорить что угодно, но я никуда не отпущу тебя в такую погоду. Там даже под зонтом промокнешь. Простудишься ещё.

– Но… но как же…

– Останешься у меня.

– Нет, так не пойдёт. Твои родители и без того расстроены, я буду мешать.

– Не будешь, – она снова вздохнула, тяжело, судорожно. – Ты просто очень нужна мне сейчас. Не уходи. Пожалуйста.

Ну, на это мне, конечно, нечего было возразить. Я позвонила маме и сообщила, что ночую у Дианы. Она немного поворчала, но возражать не стала. Диана нравилась ей. Всем нравилась.

И всё-таки я, пожалуй, осталась не только потому, что Диана попросила. Что-то было ещё. Я как будто чувствовала, что должно случиться что-то плохое. Очень плохое. И мне тоже стало страшно. И мы молчали.