Текст книги "Черно-белое кино (СИ)"

Автор книги: Scarlet Heath

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Вика засмеялась.

– Ты вообще разговариваешь? – спросила она.

– Редко, – ответила я. – Вообще-то, я не очень разговорчивая.

– А со мной не хочешь поговорить? – она смотрела прямо на меня, как обычно не смотрят на незнакомых людей. Она смотрела зазывающе. – Или ты куда-то торопишься?

– Нет. Не тороплюсь. По правде говоря, я прогуливаю школу…

Так мы познакомились. Очень легко, как будто двое старых друзей, встретившихся в шумной толпе, решили поговорить.

Вика стала вторым человеком, которому я могла доверять. А первой всегда была Маша. Знаешь, ведь до того, как я встретилась с Викой, у нас были идеальные отношения двух любящих сестёр. Маша знала, что я не такая, как другие девочки, но никогда не осуждала меня. Может, была ещё слишком мала, может, думала, что со временем у меня это пройдёт, а может, просто не совсем понимала, что это вообще такое. Иногда я даже думаю, что, если бы не Вика, всё так и продолжалось бы без лишних вопросов и обвинений. Я сама всё испортила. Только я виновата в том, что Маша сейчас ненавидит меня. Это ты тоже должна знать, Аня.

И в то время, пока моя сестра росла, всё больше впитывая в себя своим детским воображением крупицы религии и церковные догматы, мы с Викой предавались настоящему разврату.

Мы с ума сходили друг от друга. На самом деле, я просто голову теряла, когда видела её.

Вика многому меня научила, приучила к тому, чем интересовалась сама. Она действительно умела менять людей под себя, и меня также изменила до неузнаваемости за эти три года. Как скульптор она вылепила из бесформенного куска глины, которым я являлась в свои семнадцать лет, ту, какая я есть сейчас. Между мной прежней и мной теперешней лежит огромная пропасть, в которую мне даже страшно заглянуть.

Вика считала, что девушке не следует вести себя как парню. Что при любых обстоятельствах она должна сохранять женственность и грацию. Она наряжала меня в юбки и платья, и сначала я чувствовала себя в них ужасно глупо, а потом, сама не заметила, как привыкла. Она заплетала мои волосы в косы, укладывала в какие-то сложные причёски, и мне очень нравилось, когда она колдовала надо мной с расчёской. А потом я вдруг сама научилась красиво укладывать свои волосы.

Она работала над моими привычками, манерами и вкусами, пока в итоге не добилась того результата, которого желала. А я так любила её, что из кожи вон лезла, только бы угодить, стать такой, какой она хочет меня видеть.

Со временем я стала похожей на неё. И сейчас ты видишь перед собой результат её безупречной работы. Я уже с трудом помню, какая я на самом деле, я теперь только её тень, ничего больше.

Вика никогда не была такой, как я. В том плане, что ей нравились мужчины. Женщины тоже, но мужчины больше. До встречи со мной она была весьма неразборчивой в связях, так что, три года, проведённые со мной, стали для неё своеобразным рекордом верности.

Но я всегда знала, что это не навсегда. Вика сама частенько говорила:

– Мне хорошо с тобой, но ты должна понимать, что я не смогу так всю жизнь.

Возможно, её первоначальным намерением было всего лишь развлечься со мной, но развлечение затянулось и причинило нам обеим много боли. Бесконечно много.

Она хотела стабильности, материально обеспеченного и зрелого человека. Разумеется, всего этого я пока не могла ей дать. Но когда она заводила разговоры о нашем будущем и как бы невзначай упоминала, что вряд ли мы пойдём по одной дороге, я предпочитала отмахиваться от этих мыслей.

Мне казалось, что если мы и расстанемся, то это будет ещё очень нескоро, когда мы состаримся. И уж никак я не думала, что она захочет выйти замуж, да ещё и так рано. Но она почему-то захотела.

Знаешь, так очень часто в жизни случается. Ты знаешь, что такое может быть, и тебе кажется, что ты готов к этому, потому что предупреждён. Но когда это на самом деле происходит, мир твой рушится. Потому что вещи, которые представлялись тебе отдалённым будущим, вдруг становятся твоим сегодняшним днём.

Вика вышла замуж. Я навсегда её потеряла. Поэтому, когда я сказала, что у нас всё кончено, я не лгала. Быть может, ты скажешь, что замужество ещё никому не мешало заводить любовников, или в данном случае, любовниц. А Вика была бы на это способна. Но они переезжают с мужем в Петербург.

Сегодня я видела её в последний раз. Действительно в последний.

Но тебе, наверное, не это интересно. Ты ведь хочешь знать, что случилось между мной и Машей, в чём я так провинилась. Сейчас. Сейчас я расскажу тебе.

4

Диана снова замолчала. Как будто опять набирала сил для следующего рассказа, и мне хотелось, чтобы она молчала подольше. Потому что слишком много было всего, слишком много для меня. Слишком много боли, её боли, которую я не вмещала в себе.

Всё верно. Когда я видела Диану счастливой и беспечной, мне самой хотелось петь от радости, кружиться в бесконечном танце света и любви. Мне всё было радостно. Но если ей было плохо, я принимала в себя её боль, не потому что пыталась разделить её с ней, а потому, что иначе просто не могла. Если ей больно, больно будет и мне. Всё верно. По-другому и не может быть.

– Это неприятная история, – сказала она наконец, потирая веки большим и указательным пальцами. – Грязная история. Если честно, мне не очень хотелось бы рассказывать её именно тебе.

– Ты можешь не рассказывать! – воскликнула я почти с надеждой. Одного глубокого погружения в её мир мне было больше чем достаточно, и начало казаться, что я в самом деле могу захлебнуться этой горечью, тьмой, неизбывной тоской человека, которого предал тот, кому он больше всего верил.

– Нет уж. Я всегда довожу начатое до конца, – сказала она с суровой решимостью. – Но, если ты не хочешь слушать, если тебе этого уже достаточно, чтобы всё обо мне понять, то…

– Не надо так. Продолжай, я слушаю, – вздохнула я.

– Хорошо. Спасибо. Тогда я расскажу, как всё было. Это случилось в январе, два года назад. Мне было восемнадцать, Маше – тринадцать. Был канун Рождества, а это ведь её любимый праздник, как ты знаешь. Чистый, светлый день, которым моя маленькая сестра больше всего дорожила. Мне действительно жаль, что я всё испортила.

В тот день Маша отправилась на вечернюю службу, но, конечно, всю ночь стоять в церкви ей не разрешили родители. Они тогда были очень заняты на работе и попросили меня встретить её вечером. Я была с Викой, она приехала ко мне на новой машине своего брата и мечтала, чтобы мы с ней прокатились по ночному городу. Я сказала, что момент она выбрала не самый удачный, потому что мне надо возиться с сестрой, а у самой глаза так и горели, когда я смотрела на тот автомобиль, так и хотелось остаться в его салоне с ней вдвоём. Вика сказала, что брат одолжил машину только на один день, и если завтра утром она не вернёт её в целости и сохранности, то лучше ей сразу застрелиться и не ждать расправы.

Мы решили встретить Машу у церкви, отвезти домой, а потом умотать куда-нибудь на всю ночь. И нам так не терпелось, что руки дрожали, и Вика всё время роняла свои сигареты – они выпадали у неё прямо изо рта, а я хохотала над ней как безумная. Мы обе слегка сдвинулись в тот вечер.

На ней были чёрные чулки в сеточку, которые, как я тогда говорила, выносили мне мозг. Стоило ей надеть эти свои чулки – и всё. Я пожирала её голодными глазами, и мы неслись на огромной скорости, а где-то на заднем фоне мелькали огни высоток. А Вика всё роняла свои сигареты и тоже хохотала как пьяная. Я говорила, что мы разобьёмся, а она без конца повторяла, что это же круто – умереть в один день. А я называла её дурой.

Мы припарковались у маленькой церквушки, которую так любила Маша, и стали ждать, а Маша всё не выходила, а нам так не терпелось. А потом Вика вдруг уронила уже раскуренную сигарету себе на ноги, и я в ужасе потянулась, чтобы её поймать. Тогда я больше боялась не того, что она может обжечься, а что испортятся чулки, на которые я молилась. Наверное, я и впрямь жуткая извращенка. Маша молилась Богу, а я – женским чулкам.

Сигарета упала куда-то на пол, где и потухла, а мы уже не помнили о ней. Мои руки лежали чуть повыше её коленок, и через чулки я ощущала её тёплую кожу.

– Хочу секс в машине, – сказала Вика и притянула меня к себе, поймав за галстук, который я тогда почти не снимала.

– Дура, о чём ты думаешь? – возмутилась я, но руки почему-то не убрала.

– О чём? О, это очень неприличные вещи. Наклонись поближе, и я расскажу тебе на ушко, – прошептала она.

И понеслось. Я уже ничего не соображала, да и она тоже. Мы вообще забыли про Машу, которую нужно встретить. Обо всём на свете забыли. Мы были так влюблены и безрассудны, так хотели друг друга, что всё плыло перед глазами. А когда мы вдруг отвлеклись, то обнаружили, что Маша стоит перед машиной и смотрит на нас в окно круглыми, полными ужаса глазами. Я даже не знаю, как долго она там стояла. На ней была голубенькая косыночка в белый цветочек, которую она всегда повязывала, когда ходила в церковь, и она что-то сжимала в своих маленьких пальчиках. А мне казалось, что на меня вылили ведро холодной воды, внутри сразу что-то оборвалось.

Иногда мне кажется, что если бы Маша застукала нас с Викой в постели, но в любой другой день и в другом месте, она бы только смутилась и забыла. Но нет же, надо было этому случиться в канун Рождества и прямо у церкви, когда сердце тринадцатилетнего ребёнка было наполнено самыми радостными и светлыми чувствами! Этого она мне никогда не простит. Я точно знаю.

С тех пор мы больше ни разу нормально не поговорили. Она больше не опускалась до разговоров со мной, и пожалуй, правильно делала. Да мне и нечего было объяснять, свои грехи я и сама прекрасно знала. Наверное, поэтому я никогда и не пыталась оправдаться, а только ещё больше злила её.

Ну, вот и всё. Пожалуй, к этой истории мне добавить больше нечего. Надеюсь, я ответила на все твои вопросы и прояснила твоё представление обо мне как о человеке. Конечно, полной картины у тебя всё равно не будет, потому что я сама уже не уверена, какой я на самом деле человек.

Всё, что ты видишь сейчас перед собой, не принадлежит мне. Это принадлежит Вике, весь мой образ, внутри и снаружи – её безупречная работа. И теперь, когда она ушла, я не знаю… просто не знаю, что от меня осталось.

5

Диана поднялась и села на кровати. Какое-то время она молчала, а я поднялась вслед за ней и молчала тоже.

– Ну, я пойду всё-таки, – сказала она. – Мне что-то совсем нехорошо, и я устала. Тем более, что теперь тебе вряд ли хочется меня видеть.

В какой-то степени она была права. Мне хотелось обдумать её историю, а сделать это лучше было в одиночестве, но я, как Скарлетт, решила, что подумаю об этом завтра. А сейчас есть дела поважнее.

Диана попыталась встать, не поднимая глаза и избегая смотреть на меня. И я знала, что сейчас, после всего, что она только что наговорила, мне ни за что не удастся поймать её взгляд.

И тогда я сделала единственное, что могла, на что решилась, что подсказывало мне сердце. Я просто обняла её. Крепко-крепко и сказала:

– Я никогда тебя не брошу.

Она вздрогнула. Я чувствовала её напряжение, как будто мои объятия причиняли ей боль, но всё равно не разжимала рук.

Я думала, что сейчас она начнёт разубеждать меня и отговаривать. Скажет, что мы не можем ничего обещать, что я ещё слишком юная, чтобы такое утверждать, что завтра всё может измениться. Но она не стала. Она всё молчала. А я уже ничего не боялась, потому что была уверена в своих словах. Да, я никогда не брошу её, думала я, не предам как Вика, не откажусь как Маша, не оставлю её одну и не посмею причинить ей всю ту боль, что они причинили. Я была в этом абсолютно уверена. Я просто знала это своим сердцем.

– Никогда не бросишь? – переспросила она вдруг чуть хрипловатым шёпотом.

– Никогда.

– Никогда-никогда?

– Никогда-никогда.

– Тогда скажи это ещё раз, – она всхлипнула, и сердце моё затрепетало, но я только крепче прижала её к себе со словами:

– Я никогда тебя не брошу. Никогда и ни за что. Я всегда буду с тобой.

И так получилось, что в тот миг я вдруг поверила в эти два слова, которые раньше были для меня пустым звуком. «Всегда» и «Никогда». Я верила.

– Ещё, – она плакала.

– Никогда не брошу, никогда-никогда, – повторяла я, глотая слёзы, потому что плакать мне нельзя было. Сейчас мне нужно быть сильной.

Так я повторяла, пока она не успокоилась и не расслабилась в моих руках. А потом мы молчали, и мне казалось, что в тот момент мы были друг другу ближе, чем кто бы то ни было во всем мире.

Диана действительно очень устала, а этот рассказ совсем выбил её из сил. Да и моя бессонная ночь давала о себе знать, мысли путались, но мне так не хотелось отпускать её.

Я попросила её не уходить, и мы так и лежали, обнявшись, и молчали. С ней было так тепло, уютно и спокойно, а боль постепенно уходила. Я думаю, у неё тоже уходила, потому что дыхание её было ровным и тоже спокойным. Меня переполняла нежность, которую я никогда за собой не знала, и так хотелось гладить её волосы, касаться кончиками пальцев её лица, но я так вымоталась, что не могла даже руку поднять.

Я лежала и думала о том, как бы здорово было вот так засыпать и просыпаться вместе. И это были самые невинные и чистые мысли. Просто просыпаться и чувствовать её сонное тепло. Мне казалось, что прекраснее этого невозможно ничего придумать.

Но вряд ли кто-нибудь понял бы это моё странное желание. В таких случаях у людей в голове сразу зарождаются какие-то нехорошие мыслишки и ассоциации.

Моё же чувство было святым. И пусть я никогда не была такой религиозной как Маша, но это чувство, что переполняло меня, действительно было свято.

Свято, как сама любовь.

========== Глава 10. Весна ==========

1

Весна наступила неожиданно и как-то сразу. Просто однажды я собралась ехать днём на пары, опаздывая, выбежала из подъезда и вдруг замерла на крыльце. Потому что вот она – весна. Календарь отсчитал последние дни февраля, и я стояла, слушая щебечущих пташек, вдыхая тёплый запах сырой пробуждающейся земли и весеннего ветра, и думала, как же так получилось, что я всё это пропустила.

А сейчас почему-то вдруг заметила.

Мимо пронеслась с радостными криками толпа сбежавших с уроков школьников с огромными цветными ранцами за плечами, с восторгом топающих по лужам, и я улыбалась, глядя им вслед.

На пары я в тот день всё-таки опоздала. А вечером мы встретились с Аней, чтобы кормить котят. Мы встречались почти каждый день, а если вдруг случались неотложные дела и увидеться не получалось, я чувствовала себя разбитой и очень уставшей.

Той весной мы подкармливали бездомную кошку и её потомство, появившееся в подвале моего дома. Почуяв весну, подросшие котята стали выбираться на прогулку и смешно ковылять по чёрной земле на своих неустойчивых коротеньких лапках. Когда я увидела их в первый раз, я тут же позвонила Ане, и мне никогда не забыть её восторга при виде малышей.

С тех пор мы каждый день встречались у моего дома после учёбы и выманивали мамашу из укрытия едой, а вслед за ней вылезали и детишки. А потом они привыкли, что мы приходим в одно и то же время, и стали выходить сами и ждать нас.

В тот день я опоздала не только на пары, но и на встречу с Аней и котятами, потому что нас задержали из-за какого-то мероприятия, с которого никак не удавалось улизнуть.

– Ну напиши ей, что задержишься, – шепнул Максим, флегматично наблюдавший, как я дёргаюсь.

– Ты гений! – воскликнула я, потому что эта простая мысль почему-то не приходила мне в голову.

– Нет, это просто ты совсем свихнулась, – в том же тоне отозвался он, зевая.

– Убью.

– Знаешь, мне уже даже интересно посмотреть на эту девочку. Из-за неё ты весь месяц ведёшь себя как сбрендившая: то вдруг захохочешь ни с того ни с сего как дурочка, то без всяких объяснений сбежишь с пар, а то вдруг с философским видом сказанёшь такое, что хоть стой хоть падай.

– Да иди ты! – отмахнулась я, нервными пальцами набирая сообщение и то и дело попадая не на ту кнопку.

– А если без шуток, то я даже рад, что ты так ведёшь себя.

– Да неужели?

– Да. Прошедший год выдался для тебя тяжёлым, а теперь ты как будто снова возвращаешься к жизни. Я рад.

Сердце застучало быстрее, и я даже не знала, что ответить. Но всё-таки я готова была согласиться, что если бы не Аня, я была бы совсем другой сейчас. Она как будто появилась в моей жизни как раз тогда, когда была больше всего нужна мне, и сейчас я уже не представляла, что могла бы жить без неё, как раньше.

Мысли о Вике, её образ, становились всё дальше от меня. Я научилась не думать о том, что причиняло мне боль и отвлекаться на множество интересных вещей, самой интересной из которых была улыбка человека, сказавшего: «Я никогда тебя не брошу». Но была всё-таки одна мысль, не дававшая мне покоя. В тот день, когда я окончательно распрощалась с Викой и пришла к Ане, я не чувствовала ничего, кроме облегчения.

Да, какая-то часть меня была рада, что всё наконец закончилось. Как будто ослабели сковывающие меня цепи, и я почувствовала себя чуть свободнее.

А может, просто пришла весна.

2

Когда я наконец смогла вырваться и приехать, Аня уже ждала меня. И котята тоже ждали.

– Привет! – улыбнулась она.

– Привет, – ответила я тяжело дыша. – Извини, что задержалась…

– Смотри, беленький стал такой толстый! – она смеялась, поднимая белого пушистого котёнка на руки, и я тоже невольно рассмеялась, глядя на его круглое пузико. – Он только что один выпил столько молока, я думала он лопнет!

– Ну, тогда лучше не трогай его, – улыбалась я, опускаясь рядом с ней. – Он наелся и теперь захочет спать. Лучше верни его мамочке, а то вон как она на нас подозрительно смотрит.

Аня залилась звонким смехом. Кошка-мамаша лежала между блюдцами с едой и, хмуро прищурившись, оценивала нас недовольным взглядом.

– Что, не доверяешь нам своих чад? – спросила я, поглаживая её жёсткую короткую шерсть. Мамаша немного смягчилась и позволила приласкать себя всё с тем же недовольным видом.

– А серенький сегодня совсем плохо ест, – сказала Аня. – Может, он всё-таки заболел?

Я посмотрела на прижавшегося к матери серого котёнка, изредка дёргающего крошечным торчащим хвостиком. Может и заболел, думала я, но расстраивать Аню не хотела, а потому ответила:

– Просто он самый слабенький и скромный. Вот подрастёт, окрепнет и загоняет ещё всех.

– Хорошо бы… – Аня всё так же беспечно и умиротворённо улыбалась, позволяя белому покусывать себя за палец. А я смотрела на неё в окружении котят и снова ощущала себя просто счастливой. И было так хорошо, что захотелось остановить мгновение, а я знала только один способ сделать это.

– Можно сфотографировать тебя? – спросила я.

– М-м-м? – Аня встрепенулась, и взгляд её загорелся. – Меня?

– Ага. С котятами. Можно?

– Можно наверно, – ответила она, чуть смущаясь.

Я знала, Аня любила, когда я фотографировала её. Любила, когда я смотрела на неё пристально, хоть и смущалась оттого, что всё внимание было теперь обращено на неё. Но ей это нравилось, как и мне. Что-то особенное происходило между нами в такие моменты.

Я достала из сумки фотоаппарат и попросила Аню продолжать играть с котятами, не обращая на меня внимания. И уже начав снимать, я заметила вдруг, что котята были чёрно-белыми. Два серых, белый и чёрненький с белой грудкой.

А в какой-то миг я заметила, что уже не фотографирую, а просто любуюсь ей. От этого стало немного не по себе, немного неловко, но с тех пор, как я увидела расставленные на Анином столе мои подарки, в моей голове частенько стали появляться странные мысли. Но я постоянно отмахивалась от них. Так же, как и сейчас. Я просто хотела наслаждаться моментом.

Больше всего из той фотосессии мне понравился снимок, где Аня усадила белого котёнка себе на плечо и улыбалась, потому что он щекотал ей шею. Как же хорошо она там улыбалась.

Эту фотографию я распечатала, вставила в рамочку и повесила на стену. Она стала самой моей любимой. Ей много пришлось пережить. Уезжая из дома, я так торопилась, что долбанула нечаянно рамку об угол стола, когда срывала со стены. Но само фото не пострадало. Оно цело и невредимо и сейчас.

А ещё было фото, где Аня с улыбкой склонила голову и протянула котятам раскрытые ладони, а они поставили свои маленькие лапки ей на пальцы, словно здоровались, и с любопытством заглядывали в глаза. Тоже отличная фотография, которая впоследствии висела на выставке моих работ, но мне она нравилась меньше, чем первая, потому что Аня улыбалась котятам, а не мне.

– Ты ещё не придумала, что с ними делать? – спросила Аня, когда я убрала фотоаппарат. Руки её покраснели от холода, и я решила, что на сегодня хватит.

– Я спрашивала у себя в группе, но никому не надо, – ответила я. – Но я ещё у знакомых поспрашиваю…

– У меня в классе тоже никто не хочет, – вздохнула Аня. Она очень переживала о судьбе малышей, а мне так хотелось её обнадёжить, что я готова была придумать любую небылицу.

– Не волнуйся. Пристроим куда-нибудь. Обязательно, – я легонько похлопала её по плечу. – А теперь, как насчёт пойти попить чай и посмотреть фотки?

Аня сначала было по привычке согласилась, а потом вспомнила про Машу. Пару дней назад её выписали из больницы, и теперь она не выходила из дома, и в школу тоже пока не возвращалась.

Странно, но когда я боялась потерять её, когда она лежала в своей глубокой коме, не подавая признаков жизни, мне казалось, что я готова сделать что угодно, лишь бы Бог не забирал её у меня. Мне хотелось просить у неё прощения, и я не раз обещала себе, что непременно сделаю это, если она очнётся. Я плакала, приходя в пустую квартиру, и мечтала, чтобы она снова сидела у себя в комнате над учебниками, никогда не выходя, чтобы встретить меня. А теперь… Когда опасность миновала, и жизнь снова вернулась в привычное русло, забылись и все благородные порывы. Я так и не попросила у неё прощения.

– А это ничего? – спросила Аня тоненьким голоском. – Она не рассердится, если я приду?

– Пусть только попробует! – возмутилась я. Обида всё ещё мешала мне спокойно думать об этом. – Я знаю! Мы запрёмся в моей комнате и никого к себе не пустим! – я подмигнула ей.

Идея Ане понравилась, глаза её загорелись, и мы со смехом побежали в подъезд, оставив котят на попечение их мамаши.

В тот день мы устроили друг для друга настоящий праздник. Я всегда любила неожиданные праздники без повода. Эту любовь ко всему спонтанному, к заговорам для двоих, к побегам и авантюрам я переняла у Вики. Однако Вика почему-то вдруг разлюбила приключения и чулки в сеточку и нарядилась в свадебное платье порядочной девушки. А я… Наверное, я навсегда останусь такой непутёвой.

Но я никогда не была ветреной. Измены представлялись мне крайней низостью, а счастье любимого человека – высшим благом. По этому принципу я и жила, правильно или нет, не мне судить.

Мы много шумели тогда и смеялись, оставив на кухне настоящий погром и побоище. Аня сначала смущалась и всё шептала мне что-то, а потом, убедившись, что Маша закрыла дверь своей комнаты и не выходит, заразилась моим весельем.

Слишком весёлая, беззаботная, немного безответственная, слегка сдвинувшаяся и опьянённая непонятно чем – такой я была в тот день. Во мне вдруг ожили все те качества, что так раздражали меня всегда в Вике, и я, как и она, начала забывать про тормоза. Не понимаю. До сих пор не понимаю, почему я вела себя так, как считала глупым и неуместным, и занималась той же ерундой, за которую когда-то упрекала Вику. Почему я стала так похожа на неё? Где проходит граница, отделяющая меня от неё вместе со всем нашим прошлым? Неужели она настолько размыта, что я даже не могу решить для себя, а какая я на самом деле?

На что похожа истинная я?

3

Я открыла холодильник и позвала Аню со словами:

– Забирай всё, что понравится и тащи в комнату.

Аня облизнулась и робко спросила:

– А можно ещё фрукты из вазочки взять?

– Не можно, а нужно! Сделаем фруктовый салат, хочешь? У нас даже йогурт есть.

– Здорово! – обрадовалась Аня, забирая у меня из рук клубничный йогурт.

Я потянулась за начатой бутылкой белого вина.

– Не возражаешь, если я напьюсь? – спросила я с улыбкой. – Раз пошла такая пьянка…

– А мне можно?

– Тебе? – я хмыкнула с важным видом. – Нельзя. Если ты опять отключишься, что я с тобой делать буду?

Аня пихнула меня локтем.

– И вовсе я тогда не отключилась!

И мы устроили шуточную потасовку, и хохотали и визжали так, словно в квартире кроме нас больше никого не было. Какая-то часть меня понимала, что веду я себя не очень хорошо. Это была та часть, которая не хотела показывать Ане «Детский час» и поить шампанским на Новый год. Та часть, которая, быть может, уберегла бы меня от множества ошибок, если бы я прислушивалась к ней почаще. Но, Господи Всемогущий, как же мне нравился её смех, как мне хотелось без конца смешить её, так, чтобы она долго не могла отдышаться и вытирала слёзы. Как же мне нравились её тяжелеющие веки после выпитого лёгкого вина и приоткрывающиеся губы. Её такие милые неловкие движения, когда она не знала, как себя вести, если я вдруг оказывалась слишком близко.

Если всё это и было ошибками, то я хотела бы ошибаться снова и снова. Снова и снова.

Когда все вкусности были похищены и переправлены на мой стол, я заперла дверь комнаты, включила музыку и ноутбук, задёрнула шторы и торжественно объявила:

– Добро пожаловать на нашу вечеринку! Кроме нас мы больше никого сюда не пустим! И сами всё съедим…

Аня засмеялась.

– Если честно, я не очень представляю, что такое «вечеринка», – сказала она. – Да и веселиться толком никогда не умела, так что…

– Тогда я покажу тебе, что это такое, – и я улыбнулась улыбкой маньяка. – А не будешь веселиться, защекочу тебя до смерти!

И так я какое-то время гонялась за ней по комнате, раскидав подушки, а она всё визжала и смеялась. Аня действительно очень боялась щекотки, и это было таким милым открытием и ещё одной возможностью услышать её замечательный смех. И мне дико, до безумия нравилось ловить её и щекотать до такой степени, что она начинала умолять прекратить и стонала, что сейчас умрёт. И только тогда я готова была сжалиться и слушала её прерывистое дыхание, любовалась на выступивший на щеках румянец.

Вот такой я была маньячкой. По уши счастливой.

А набесившись вдоволь, мы уселись за ноутбук и стали смотреть новые фотографии и уплетать разложенные кругом вкусности. Мы забыли взять вилочки для салата и решили есть руками, перепачкавшись в сладком фруктовом соке и йогурте. И что-то ударило мне в голову (как и всегда вообще-то), и я стала кормить Аню, отправляя ей в рот кусочки яблок и дольки мандаринов в йогурте. Она смущалась, но позволяла. А у меня были мысли самые невинные. С ней всегда. Что бы я ни делала: кормила ли её из рук, щекотала, поправляла размазавшуюся косметику или вдруг крепко-крепко прижимала её к себе – мои мысли были чисты и прекрасны. Она пробуждала лучшие чувства во мне, самые светлые, и я даже помыслить не могла о том, чтобы вдруг осквернить Аню любым намёком, пусть и случайным.

Мне хотелось, чтобы так было. Чтобы наши отношения были такими всегда.

– А вот интересно… – сказала Аня, облизывая сладкие губы и откидываясь на спинку стула.

– М-м-м?

– Интересно, а через десять лет мы так же будем дурачиться? Какими мы будем вообще?

– Ну… Мне будет тридцать, а тебе двадцать пять. Мы изменимся, наверное. Но это ведь не помешает нам дурачиться, правда?

– Десять лет… – протянула Аня. – Это ведь так много. Даже страшно.

Тогда нам действительно казалось, что десять лет – это страсть как долго. Я не могла представить, что когда-нибудь мне будет тридцать, а школьнице Ане, играющей с котятами – двадцать пять. Не могла и всё тут.

Всё-таки хорошо, что у меня было так много её фотографий. Она осталась на них такой, какой была в тот вечер в моей комнате. И я никогда не забуду.

– Это нам только кажется, что много, – сказала я. – Вот увидишь, не успеешь ты оглянуться, как станешь старой бабулькой, развлекающей внуков разноцветными погремушками.

Она улыбнулась и в то же время как-то погрустнела. Я смотрела в полутьме на её вдруг повзрослевшее, красивое лицо. Она действительно словно повзрослела за эти четыре месяца с того дня, как мы встретились. И по моей коже вдруг пробежали мурашки.

– Мне так не хочется, чтобы что-то менялось, – прошептала она и вдруг взяла меня за руку. Сердце моё подпрыгнуло и задрожало. – Я хочу, чтобы даже через пятьдесят лет, когда мы станем бабульками, мы оставались такими же, как сейчас. И чтобы ты так же щекотала меня, а я смеялась.

Я улыбалась и сжимала её руку. В глазах почему-то защипали слёзы.

– Так и будет, – шепнула я. – Даже через пятьдесят лет.

И осознала вдруг с пронзительной ясностью, что хочу провести с ней всю жизнь. И даже состариться. Вот так как сейчас держать её за руку, только всю жизнь. И никогда не отпускать.

Такое было со мной впервые. Как будто кто-то шепнул мне на ухо: «Вот оно, то, что тебе нужно». То самое. То, чего я всегда искала.

И эта мысль настолько потрясла меня, что я смотрела на Аню во все глаза, и сердце моё бешено колотилось, а в горле пересохло.

– Что с тобой? – спросила Аня. – Ты смотришь на меня как на привидение.

– Правда? – я нервно усмехнулась, отпустила её руку, запихнула в рот мандариновую дольку и начала быстро жевать.

– Что-то не так? – она испугалась.

И я тоже боялась. Боялась собственных чувств, которые вдруг вспыхнули с такой неожиданной силой, что в какой-то момент мне показалось, они убьют меня. И я действительно была напугана и растеряна, и смущена.

– Нет, всё отлично, – ответила я и добавила холодно: – Мы так и не досмотрели фотографии.

4

В первых числах марта снова ударили морозы, и я замерзала даже дома, напяливала на себя несколько тёплых кофт и пила горький крепкий дымящийся кофе, сидя напротив Аниной фотографии с котёнком. Я ни о чём не думала, только смотрела, вздрагивая от холода. А в окна бился яростный ветер.

На улице было серо, дома – как-то слишком просторно, тихо, уныло.

Какая-то непонятная тяжесть навалилась на меня. На самое сердце, так что я то и дело вздыхала, словно что-то сдавливало грудную клетку. Может, я пила слишком много кофе.

А потом я вдруг позвонила Ане и отменила нашу встречу на завтрашний день, сказав, что не успеваю сделать кое-какую работу в университете.

Её расстроенный вздох лёг на сердце ещё большим камнем, и теперь я вдобавок чувствовала себя последней сволочью. Стало противно.

– Ну ничего, – сказала она, изображая, что ничего страшного не случилось. – Посмотрю фильм, который ты мне дала.

– Извини.

– Угу. Всё нормально.