Текст книги "Черно-белое кино (СИ)"

Автор книги: Scarlet Heath

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Но я точно знала, что не хочу, чтобы на месте Дианы сейчас оказался Коростылёв. Да что там Коростылёв, я вообще не хотела видеть на её месте никакого мальчика.

Тогда я уже могла, хоть и смутно и так сяк, но могла представить себе секс с женщиной. Эти мысли мне хоть и не нравились и заставляли меня мучительно краснеть, но отвращения не вызывали. Я не видела в этом ничего плохого, но и хорошего тоже не видела. Не думаю, что тогда, в свои пятнадцать лет я вообще способна была до конца понять это дело. Я просто думала, что с Дианой это не было бы ни отвратительно, ни плохо. И я не могла представить на её месте любую другую женщину. Н-да, невесёлые мысли, что и говорить. В конце концов я окончательно запуталась в своих внутренних рассуждениях и притихла, спрятав раскрасневшиеся щёки в пушистый шарф.

– Что с тобой? – она наклонилась ко мне с улыбкой. – Никак не оттаешь?

– Ничего! – я подпрыгнула на сидении и снова по-идиотски замахала руками. – Всё нормально!

Она с любопытством смотрела на меня. А мне вдруг стало невыносимо стыдно от того, о чём я только что думала. Я смотрела на Диану, а в мозгу всё ещё плыли эти «нехорошие» картинки, и сердце моё застучало где-то в животе.

– Смотри, какие узоры на окнах, – сказала Диана, кивнув в сторону окна, у которого я сидела.

– О, узоры! Да! – я думала, что если сейчас же не успокоюсь, начну как всегда нести какую-нибудь чушь. Диана ведь спокойная, а я чего в самом деле?!

– Похожи на цветы, – сказала она тихо, откинувшись на спинку. – На много белых замёрзших цветов. Удивительно, правда?

– Да. Удивительно.

Это действительно было удивительно. То, что происходило с нами тогда. А может, мы просто сами наделяли всё это каким-то волшебством. Да это и не важно. Важно не это.

– Когда я вижу эти узоры, я сразу вспоминаю свою сестру.

– Машу? – удивилась я. И сразу почему-то стало ещё холоднее.

– Да, кого же ещё. Слава Богу, у меня нет больше сестёр.

Я усмехнулась.

– Когда Маша была маленькой, она спросила у меня: «Если всё создаёт Бог, то эти узоры тоже сделал Он?». Она всегда задавала много вопросов. И часто я даже не знала, что на них ответить.

Я тоже не знала, что ответить. Но я поняла тогда, что Диана и Маша всё-таки похожи. Они сёстры, они родные, и они обе удивительные. Неповторимые, как эти узоры на стекле, уникальные каждая по-своему, но обе способные лишать меня дара речи.

А потом мы приехали. Потом был магазин и витрина с самыми разными пирожными, и я никак не могла выбрать. Я так хотела есть, что мне казалось, я всё могу попробовать. И трубочки, и корзиночки, и бисквитные с кремовыми розочками.

– Так что тебе купить? – Диана склонилась ко мне.

От этого вопроса я только ещё больше растерялась.

– А можно два пирожных? – спросила я тихонько.

– Да хоть десять.

– Тогда можно трубочку и корзиночку с клубникой?

Уже стоя на кассе, мы неизвестно зачем набрали ещё каких-то сладостей в ярких блестящих упаковках, и Диана всё шутила, что если я съем это, то не смогу потом разлепить зубы. Она говорила со мной совсем как с маленькой, и мне это очень нравилось. Такой нежности и заботы в голосе я не слышала даже от родителей. Откуда в ней всё это? Откуда в её холодном, закрытом для всех сердце, нашлось столько участливой и искренней теплоты?

А когда мы стояли перед дверью подъезда, и Диана искала в сумке ключи, я вдруг подумала, что первый раз пришла сюда не к Маше. Я пришла к Диане. Страх и волнение смешивались во мне, рождая всё новые и новые грани этого переливающегося, искрящегося чувства.

Лестничные пролёты, тесная кабинка лифта, холод в пальцах и жар в сердце. Звон ключей в торопливых пальцах. Если и есть в этом мире счастье, то оно было прямо сейчас, здесь, в этих нервных движениях, случайных фразах, громком смехе, в этом тепле человека, случайно оказавшегося рядом. Никогда не знаешь, где найдёшь, не так ли?

Прошло уже действительно немало времени. Для меня это время тянулось долгими месяцами и годами боли, то горячими и вязкими, как кровь, то ледяными, как проточная вода. Но в конце концов всё забывается. В конце концов мы живём дальше. Но тот вечер мне до сих пор очень тяжело вспоминать. Как будто я погружаюсь в битое стекло.

Диана сварила какао. Без преувеличений, это было самое вкусное какао, что я когда-либо пробовала. Чёрт возьми, да с Дианой у меня было всё лучшее, что со мной когда-либо случалось.

– А по-моему, я всё-таки передержала его, – вздыхала она, пробуя какао из своей чашки.

– Нисколько. Оно восхитительное.

– Серьёзно?

– Ага. Особенно в сравнении с тем, что варит моя мама.

– Спасибо, – говорила она и смеялась. Она много смеялась в тот день.

Когда какао было выпито, и я сообщила, что наконец-то наелась, Диана молча, но довольно красноречиво посмотрела на меня.

– Ну ладно! Ладно. Тащи свой фотик.

– Ур-ра! – воскликнула она, сорвавшись с места. – Пойдём в мою комнату!

И, конечно, мне ничего не оставалось, кроме как с усталой улыбкой плестись за ней. И наверное, нужно сразу сказать, что дома было легче. Может, уже потому что тепло. Может, потому что на мне не было всей этой мешающейся верхней одежды, которую я всегда терпеть не могла. Но в какой-то степени было и труднее. Может, потому что дома мы были одни и на вопрос: «А что я здесь делаю?» у меня не находилось внятного ответа. А ответ очень скоро потребовался.

Она фотографировала меня в основном у окна. И получалось очень красиво. Даже я сама себе нравилась. Несколько снимков было на полу. Несколько – на её кровати, но совсем немного, потому что ей было неловко просить меня об этом. Если честно, я вообще не помню каких-либо пошлых намёков от Дианы. Вообще никаких намёков от неё не помню. Она всегда относилась ко мне очень осторожно. Иногда даже слишком.

Но те немногие фотографии, что были на кровати, оказались самыми лучшими. Самыми нежными. Волшебными.

– Знаешь, тогда на Машином дне рождения, – Диана вдруг опустила фотоаппарат и посмотрела на меня сверху вниз. – Тогда, когда ты уснула в этой самой кровати, я еле удержалась от того, чтобы сфотографировать тебя. Ты была такой милой. Но я подумала, что нехорошо делать это без твоего разрешения. Всё равно что украсть что-нибудь у человека, который тебе доверяет. И я решила, что если это Судьба, то случай ещё обязательно представится. Можно сказать, я просто заболела этой идеей. И вот. Случай представился, – она улыбнулась моей растерянности. – Можешь притвориться спящей?

– Попробую, – прошептала я и закрыла глаза. Я пыталась расслабиться, как если бы действительно спала, но не уверена, что у меня до конца это получилось. Диана была где-то совсем рядом, но я её не видела, только слышала, и было немного странно ощущать это. И мне казалось, что я сама куда-то плыву, как будто лежу на надувном матрасе, качающемся на волнах. Но страшно не было. Просто странно. Я не боялась очутиться в открытом море, я полностью доверяла человеку, которого видела третий раз в своей жизни. Даже после всего, что говорила о ней собственная сестра, я продолжала доверять Диане и просто лежала на спине с закрытыми глазами в чужой квартире, в чужой постели. Я доверяла, просто знала, что этот человек никогда не воспользуется моим доверием. Тогда я думала, что она просто не способна причинить мне боль. И в какой-то мере я оказалась права. Диана действительно никогда не причиняла мне боль. Сознательно.

А потом кто-то позвонил в дверь, и мой надувной матрас сильно покачнулся. Думаю, он попал в шторм. Я подскочила и в ту же секунду встала с кровати.

– Кто это может быть?

Но Диана растерялась не меньше меня. Она действительно не знала.

– Без понятия. У родителей ключи, они бы сами открыли, а друзья сначала позвонили бы в домофон, если только… – и тут она запнулась.

Я хотела спросить: «Если только что?», но не спросила. Диана уже что-то поняла, и я сразу увидела это в её глазах. И надо сказать, мне не понравилось то, что я увидела. Я помню, тогда мне захотелось закричать: «Не открывай! Не надо! Кто бы там ни был, пожалуйста, не открывай!». Но в большинстве случаев мы оставляем без внимания или просто подавляем те самые первые порывы, которые, так или иначе, оказываются самыми верными.

Диана положила цифровик на кровать и пошла открывать дверь, а я пошла за ней, хотя единственным моим желанием было спрятаться в шкаф. Но мы ведь храбрые девочки, мы не прячемся. Я просто сейчас пойду домой, подумала я.

Диана посмотрела в глазок, и её плечи вдруг как-то сразу опустились.

– Чего ты хотела, Вик? – спросила она, привалившись к стене, как будто ноги её подкашивались.

– Открой дверь, – ответил спокойный женский голос.

– А если я не хочу? – боль. Вот она та боль, что была в ней, когда мы столкнулись вчера в дверях.

– Не упрямься. Открывай.

Ещё какую-то долю секунды Диана колебалась, а потом повернула задвижку. И тогда я впервые увидела Вику. Но её голос, говорящий «открой дверь», запомнился мне почему-то лучше, чем она сама. Возможно потому, что этот голос, чуть шутливый, но неизменно спокойный, всегда заставлял Диану срываться с места и бежать на край света. От меня. От себя.

Вика была красивой молодой женщиной. Постарше Дианы. Она выглядела уверенной и взрослой. И конечно, я сразу разглядела сходство с Одри Хепберн. Причёска, макияж, тонкая изящная шея, открытая, несмотря на мороз, и расстёгнутое чёрное пальто, под которым были такая же чёрная трикотажная блузка и крупные бусы из жемчуга. На тонких пальцах крупные кольца. Создавалось впечатление, что эта женщина только что сошла с чёрно-белого плаката в комнате Дианы.

– Капризничаешь? – она улыбалась. – Только не говори, что не рада меня видеть, всё равно не поверю.

– Вот ещё. Я вообще-то занята, – буркнула Диана, не глядя на неё. А я вдруг подумала, что они даже чем-то похожи внешне. И знают друг друга уже давно. И очень хорошо знают.

– Занята? И чем же? Неужели уже наряжаешь ёлку? Не рановато ли? Я между прочим видела по дороге обалденные ёлочные шары чёрного цвета… – и тут она наконец-то заметила меня. В её спокойном взгляде при этом ничего не изменилось. – Что же ты не говоришь, что у тебя гости?

– Ты всё равно не слушаешь.

– Так познакомь же меня с этой девочкой.

Диана молчала и смотрела в пол. А мне вдруг стало дурно.

– Я… я уже ухожу! – заявила я, схватив с полки шарф и наматывая его на шею. – Я просто Машина подруга, забыла здесь кое-что и вот заскочила, чтобы забрать. А теперь мне пора бежать домой!

– Всё нормально, Аня, – отозвалась Диана совсем тихо. – Не обязательно тебе врать ради меня.

Я залилась краской.

– Да ладно, – Вика вдруг улыбнулась. – Мне всё равно, чем вы тут, ребята, занимались. Не против, если я заскочу в ванную?

И не дождавшись разрешения Дианы, она сбросила сапоги и с хозяйским видом пошла по коридору. Диана одарила её спину колким взглядом. Мне показалось, слова Вики, что ей всё равно, задели Диану.

Я потянулась за пуховиком. Всё. Хватит с меня, думала я. Жила себе в своём скучном мирке и дальше жить буду.

– Прости, – сказала Диана. Она даже не пыталась меня задержать. И это так жутко злило меня, что я еле выдавила из себя:

– Да всё нормально. Это я не должна была приходить. Увидимся ещё в больнице. И не забудь про фотки, – я смогла улыбнуться. Тогда я уже научилась изображать улыбку. – Спасибо за какао и пирожные.

Она вздохнула. Так тяжело, даже не пытаясь скрывать свою боль, что я тут же показалась себе самой бесчувственной эгоисткой. Я ненавидела себя, но мне не за что было злиться на Диану. Так мне и надо, повторяла я про себя. Дура.

Я обулась, задержалась на секунду в дверях и сказала:

– Пока.

– Пока, – ответила она, избегая моего взгляда. И я вдруг подумала, что та Диана, с которой я познакомилась, которая была со мной всё это время, вдруг куда-то исчезла. Она совсем закрылась от меня. Стала другой. Чужой, холодной. Потерянной.

И я тоже была потерянной. Я прислонилось к стене лифта и хотела падать на нём вечно. Просто падать и чтобы двери никогда не открывались. И слёзы щипали глаза, а я всё никак не могла понять, почему плачу. Почему мне так плохо?

Я так и не сделала тот реферат по биологии про геном человека. И на следующий день получила свою первую законную двойку, но это не вызвало во мне никаких эмоций. Я еле смогла отсидеть шесть уроков и переполненная страхом, волнением и сожалением, а ещё какой-то болезненной радостью, поехала в больницу. Я так хотела увидеть её. Я думала мы сможем снова говорить и смеяться, как будто вчера ничего не было. Я готова была на всё. Но в тот день Диана не пришла в больницу.

Не пришла она и на следующий день. Моя жизнь превратилась в дорожку из битого стекла.

========== Глава 4. Холод ==========

1

Моя комната всегда была очень холодной по утрам. Как будто всю ночь там не закрывались окна и ветер хлестал шторами. Иногда я даже просыпалась от этого звука, но шторы всегда висели неподвижно. Этот звук был таким же нереальным, как и ветер. Как и холод. Внутри меня.

Но в то утро было особенно холодно. Моя сестра говорила, что я морозоустойчивая, когда я предлагала ей свою одежду. Но это было не так. Просто я не хотела, чтобы она замерзла и всегда убеждала Машу, что мне тепло. Я часто лгала.

Но проснулась я тогда даже не от холода, а от запаха табака. Над моей головой собирался в кольца сигаретный дым и таял, расплываясь в какие-то бесформенные жуткие очертания. Я ненавидела этот запах. Ненавидела сигареты, и особенно дамские «Virginia Slims», которые курила Вика. Ненавидела, потому что после своего ухода она всегда оставляла пустую пачку, которую я не могла выбросить.

– Сколько раз говорить, чтобы ты не курила в моей комнате? – простонала я, поднимаясь.

Вика сидела на краю кровати, уже почти одетая, и улыбалась, видя, что я проснулась.

– Ты не дала покурить мне ночью, вот и расплачивайся теперь, – она улыбнулась ещё шире, как будто издевалась надо мной. Этот тон я тоже ненавидела.

– Тебе вообще бросать пора. Скоро станешь молодой мамочкой, а им курить противопоказано. Ты, кстати, ещё не беременна? – я помню, что мне всё хотелось уколоть её, но она никак не реагировала и продолжала улыбаться. Не потому, что хотела разозлить меня, просто она как всегда старалась быть доброй и мягкой со мной.

– Нет, слава Богу. Я не беременна. Мы с Сашей предохраняемся.

– Не рассказывай мне эти мерзости, – я встала с кровати и поплелась в ванную. Я думала, что если как следует разозлюсь на неё, не заплачу.

– Подожди, – она поймала мою руку.

– Чего ещё?!

– Злишься? – она уже не улыбалась.

– Да с чего бы мне злиться? Всё ведь отлично.

– Не иронизируй. Ответь честно.

Я молча смотрела на неё. Как я могла злиться на неё, такую милую по утрам, без косметики: теней и стрелок, загнутых пушистых ресниц и кроваво-красной помады? Такую расслабленную и тёплую, пахнущую моей постелью, моими духами. Такую беззащитную, с этой опущенной бретелькой. Как я могла злиться? Я ведь безумно любила её.

– Оденься. Холодно, – только и смогла сказать я.

– Заботишься обо мне? – снова игривая улыбка.

– Да ну тебя! – я вырвала руку и нашла в себе силы, чтобы уйти.

В ванной я простояла довольно долго, слушая шум воды и просто глядя на себя в зеркало. После встреч с Викой, таких редких и таких болезненных, я всегда казалась себе немного другой. Как будто часть меня, причем лучшая часть, живая и способная жить, осталась с ней. А из зеркала на меня смотрит только пустая оболочка.

Когда я вернулась, она была уже полностью одета и пыталась застегнуть бусы.

– Не поможешь? – обратилась она ко мне.

Мои пальцы коснулись холодного металла застёжки, но я всё медлила, глядя на её плечи. Она не торопила меня. Она знала, что я любуюсь ей.

– Это он тебе подарил? – я знала, что не должна спрашивать, что я только себе сделаю хуже, но ничего не могла поделать со своей ревностью, которая разливалась во мне серной кислотой и разжигала всё внутри до невыносимой боли.

– Он же мой жених. Ему положено делать подарки, – спокойно ответила Вика.

– Ты могла бы хоть ко мне приходить без напоминаний о нём по всему телу. Кольца тоже его? И серьги с жемчугом?

– Тебе незачем ревновать, – она повернулась ко мне, пытаясь улыбнуться, но на этот раз даже ей с трудом удавалось справиться с собой. – Ты всё равно лучше, чем он. Ты вытворяешь со мной такое, на что мужчины просто не способны.

– Обойдёмся без пошлостей, – я отвернулась.

– А что плохого в пошлостях? Это же весело!

– Всё тебе весело.

И как же мне хотелось, чтобы она ушла. И как же хотелось, чтобы осталась.

– Ну, перестань. Милая, не надо, – Вика порывисто обняла меня за шею, и я чувствовала как её бусы впиваются мне в грудь. Было больно. И я хотела, чтобы стало ещё больнее, и прижимала её к себе, сминая ткань трикотажной блузы. Мне хотелось оставить отметины на её спине. Но я просто не могла причинить ей боль. – Давай не будем драматизировать. Давай просто тихо… разойдёмся.

– А я и не собиралась ничего драматизировать. Просто кто-то тут решил выскочить замуж.

– Диана, успокойся. Не надо. Ты же знала, что вечно так продолжаться не может. Ты с самого начала знала.

– Знала, – эхом отозвалась я, крепче сжимая пальцы. Я думала тогда, что если отпущу её, то это уже навсегда. И тогда я просто умру.

– Мне двадцать четыре, у меня хорошая работа, у меня всё есть. Самое время выйти замуж.

– И хороший начальник, – уточнила я. – Я бы ещё поняла, если бы ты выходила за него по любви. Но этого, Вика, я понять не могу.

– Но я… – её руки опустились. Нет, не отпускай. – Но я люблю его.

– Любишь… – снова повторила я. – Тогда, тогда… зачем ты… – я совсем потерялась и забыла, что хотела сказать. – Зачем ты пришла ко мне вчера… после того, как я немного оправилась, ты снова пришла и набросилась на меня… зачем говорила всё это?

Зачем заставила хоть на секунду поверить, что всё ещё можно вернуть?

– Я просто… пришла попрощаться, Ди, – ответила она.

«Не называй меня «Ди», если больше не любишь!», – хотела закричать я, но подступившие к горлу слёзы мешали говорить. Попрощаться. Но ведь для этого совсем не обязательно было спать со мной. Зачем?

И тогда я поняла. Её глаза всегда говорили мне больше, чем её спокойный насмешливый голос. Она сделала это из жалости. Она просто жалела меня, не понимая, что этим делает только больнее.

– Ди, милая, послушай… Ты должна отпустить меня. Пожалуйста. Мне тоже очень тяжело, но отпусти. Я просто хочу устроить свою жизнь. Чтобы жить как все нормальные люди.

И это слово «нормальные» нанесло мне последний, можно сказать смертельный удар. А жалость в её взгляде лишила меня воздуха. И было так больно, что я не могла больше стоять и начала медленно оседать на пол, цепляясь за её одежду. Я сидела у её ног как собака, из последних сил сминая мягкую ткань её чёрных брюк, и шептала:

– Не уходи. Не уходи…

Вот видишь, до чего ты меня довела. Ты меня совсем сломала. Просто сломала. Так, что я готова была теперь ползать у твоих ног и умолять, унижаться.

– Я люблю тебя. Пожалуйста. Не бросай.

Она долго молчала, а потом сказала чужим, надтреснутым голосом:

– На Новый год мы уезжаем в Швейцарию. Оттуда сразу в Питер, где и будет свадьба. Где мы и будем жить. Мы будем очень счастливы. И ты тоже живи, Ди. И будь счастлива. Живи без меня, – Вика сделала неловкий резкий шаг назад, и мои пальцы разжались, и руки упали на пол.

Она поспешно схватила со стула свою сумочку, накинула на плечо и выбежала из комнаты. Она очень торопилась. Я слышала, как она обувается, как звенят вешалки и открывается дверь. Уходит. Вот уходит моя жизнь.

– Ты не закроешь за мной дверь? – услышала я её осторожный голос.

Я не сдвинулась с места и даже головы не подняла. Она, кажется, ждала несколько секунд, а потом я услышала стук её каблуков по лестнице. Даже лифт не стала вызывать.

А потом стало тихо.

Ушла.

Я коротко вздохнула и окончательно легла на пол, поджав под себя ноги. Меня тошнило, а перед глазами всё плыло куда-то – чёрное, белое – белое, чёрное. И слёзы всё текли. И я думала тогда, что от этой боли можно умереть.

Я думала, что уже никогда не смогу подняться.

2

Из холодного вязкого забытья меня вырвала заигравшая вдруг мелодия «My favorite game» The Cardigans. Я долго пыталась разлепить опухшие веки и сообразить, где нахожусь. Мелодия становилась громче и отдавалась в моей больной голове грохотом наковальни. Потом я вспомнила, что недавно поставила эту песню на звонок мобильника и поползла на коленях к столу, чтобы взять телефон.

Я даже не надеялась, что это Вика, но почему-то всё равно очень расстроилась, услышав Максима.

– Ты где?! – кричал он дурным голосом. – На зачёт прийти не собираешься?!

– Зачёт? – переспросила я, и, наверное, по моему голосу он всё понял.

– Эй, что случилось? – испугался он.

– Я… – я хотела объяснить, что случилось, но не сразу вспомнила. А когда вспомнила, уже не могла говорить.

– Что-то с сестрой?

– Нет… Она по-прежнему в коме.

– С Викой?

Я молчала. Я очень хотела бы всё объяснить ему и сказать, что не приду, чтобы меня уже наконец оставили в покое, но не могла, потому что от звука этого имени, её имени, я снова начала плакать.

– Значит, с Викой… – он вздохнул. – Ты дома? Я сейчас приеду.

Я тут же успокоилась.

– Эй, не надо приезжать! У тебя же зачёт! Ты же староста!

– Да чёрт с ним. Скажу, что у меня был понос, и я сидел на горшке весь день.

– Ужас. Может что-нибудь другое придумаешь?

– Вместе придумаем, когда пойдём на пересдачу. Жди, я скоро буду, – он отключился.

Я в отупении посмотрела на телефон. Руки мои дрожали, и сама я вся дрожала, как от сильного озноба. В квартире было очень холодно, и только тогда я вспомнила, что так и не закрыла дверь. Если бы мимо проходили грабители, они могли бы вынести все ценности, а я бы даже пальцем не шевельнула.

Я посидела ещё пару минут и встала. В конце концов, мы всегда встаём. Некоторое время мне пришлось постоять, держась за угол стола, чтобы вернуть утраченное равновесие. Потом я прошла в коридор, закрыла дверь, ни о чём не думая, не глядя по сторонам, и села на стул в кухне, чтобы ждать. За следующие полчаса я, кажется, даже не шевельнулась и смотрела в одну точку, которой оказалась блестящая ручка кухонного шкафчика, уже потёртая с одной стороны.

А потом пришёл Максим.

– Господи! – воскликнул он, едва увидев меня. Уронил сумку на пол и начал поспешно раздеваться. Я ему не помогала, просто стояла, прислонившись к стене. Он сам казался мне очень забавным тогда, взъерошенный, с раскрасневшимися от мороза щеками, взволнованный и с чернеющей щетиной на лице. Во время зачётной недели он частенько забывал побриться.

– Выглядишь ужасно, – сказал он.

– Спасибо, – буркнула я в ответ. – А что это за жуткая рубашка с оленями на тебе?

– О, спасибо. Я рад, что ты ещё в состоянии подкалывать меня.

– Не за что.

Он сделал шаг ко мне, взял мои руки в свои, слегка сдавил и констатировал:

– Ледяные. Почему у тебя так холодно? Чаю хочешь? Я печенья купил. Пойдём, тебе надо присесть, – он хотел снова усадить меня на стул на кухне, но я в ужасе шарахнулась от него.

– Не хочу на нём сидеть! Пойдём в зал…

– Конечно. Зал так зал.

В зале он усадил меня на диван, сам присел на краешек и пригладил мои растрёпанные волосы, убирая пряди с лица.

– Вот так намного лучше. Тебе какой чай: Эрл Грей или белый китайский?

– Эрл Грей.

Через пять минут Максим уже вернулся с дымящейся чашкой. Он неплохо управлялся на моей кухне, потому что ему было уже не впервой откачивать меня. И он ничего не спрашивал. Ждал, когда я сама заговорю.

– Где твои родители? – спросил он, когда я допила чай и поставила чашку на пол. Я уже не дрожала, но и тепло не стало.

– Ещё не вернулись. Они ночевали сегодня в больнице с Машей.

– Значит, ты была одна?

Я молчала.

– С Викой, да?

– Да. Она вдруг зашла вчера вечером.

– Всё-таки осмелилась? Поверить не могу!

– Она… сказала, что хотела попрощаться. На Новый год они… они с мужем улетают в Швейцарию… а потом… потом в Питер. Они… она будет жить там, – и тут меня как будто прорвало. Я говорила и говорила, настолько невнятно, что до сих пор удивляюсь, как Максим смог понять тогда весь этот бред. Я говорила и плакала, а он молчал и слушал. А когда я закончила, мне казалось, что он сам вот-вот заплачет. И мне хотелось сказать ему тогда, какой же он хороший и добрый, и как сильно дорог мне. В тот момент, в один из самых тяжёлых моментов моей жизни, он был особенно дорог мне. Можно сказать, незаменим.

– Надо же… У неё хватило наглости прийти к тебе ещё раз и оставить тебя в таком состоянии, – говорил он, не менее сбивчиво и взволнованно, чем я сама минуту назад. – Она ещё хуже, чем я думал!

– Не надо так. Не надо о ней плохо.

– И ты ещё защищаешь её?! Да ты должна её ненавидеть! Ужасная женщина!

– Я не могу её ненавидеть, – всхлипнула я. – Я люблю её.

– Но она тебя не любит! Она нехорошо обошлась с тобой, понимаешь? И даже по отношению к своему Саше она поступила отвратительно!

– Тебе не понять, что она чувствовала. Она была вчера такой… отчаянной, исступлённой.

– Если бы она хоть каплю любила тебя, а не думала только о себе, она бы не пришла.

– Ну и пусть. Ну и пусть, что она меня не любила. Я просто… просто не смогу держать на неё зла. Она ведь только хочет быть счастлива. Я не вправе ей мешать. Да ведь, не вправе?

Он вздохнул. Смахнул мои собравшиеся упасть слёзы и прошептал:

– Говоришь как святая. Боже, ты действительно очень любишь её.

– Люблю. Очень, – повторила я и заплакала.

Он обнял меня и долго не отпускал. Начинало темнеть.

3

С Максимом Селиверстовым мы сдружились как-то сразу, очень естественно, с первого сентября первого курса. Мне было семнадцать, и тогда я ходила с двумя косичками и галстуком, и помнится, была очень милой. Это было время, когда у меня с Викой всё только начиналось, когда у меня вообще всё начиналось. Я была ещё немного замкнутой, а если открывала рот, то говорила нарочито громко и заносчиво. Максим сказал, что я «гаркала как охрипшая ворона». Понятия не имею, что это значило, но, наверное, в этом была доля истины.

На собрании нашей группы и знакомстве с куратором мы сидели за одной партой, я у окна, он – с краю. Не думаю, что он вообще сел бы со мной, если бы не это единственное свободное место на первой парте и не его слабое зрение. Я даже немного обрадовалась тогда, потому что с мальчиками мне всегда было легче общаться в школе, хоть я и была задирой.

Первое, на что я обратила внимание – это его неумение усидеть на месте. Он ёрзал на стуле так, как будто тот стоял на открытом огне. Как же он будет высиживать лекции, если получасовое собрание выдержать не может, подумала я.

– С тобой всё нормально? – спросила я, когда он в очередной раз дёрнулся так, что закачалась парта, и я сама вздрогнула от неожиданности.

– Да! Да! Всё нормально! – заорал он на всю аудиторию и тут же покраснел и краем глаза посмотрел на меня.

Я улыбнулась. Он был очень стеснительным и робким. Наверное, моё присутствие его смущало. А потом, когда мы разговорились на следующий день, я узнала, что он учился в школе для мальчиков, и это его смущение сразу получило оправдание.

– Ого, ничего себе! Не думала, что такие заведения ещё остались, – сказала я.

Он снова смутился и начал теребить стальную пуговицу на своей бирюзовой рубашке.

– Это очень элитная школа, – сказал он, краснея.

– О, не сомневаюсь! – я заулыбалась его стремлению похвалиться. – Но это наверное ужасно – проводить всё время в окружении одних парней. Или может, ты гей?

– Что?! Конечно, нет! – он стал совсем красным. Как настоящий переспелый помидор.

– Да расслабься. Шучу, – и я похлопала его по плечу. Наверное, со стороны мы выглядели очень странной парочкой. Тощий скрюченный юноша с вечно всклокоченными волосами и нервными пальцами и прямо-таки излучающая уверенность и спокойствие угловатая девчонка, маленькая, но с большим галстуком. Он говорил тихо и сбивчиво, я – «гаркала как охрипшая ворона», он смущался, я – смущала, он любил девушек и я тоже. Но не это нас объединяло. Пожалуй, объединяла нас любовь к красоте, абсолютной красоте, которую так сложно поймать на плёнку. Поймать не тот момент, когда красота только зарождается или уже угасает, а именно тот миг, когда она находится на пике, на вершине, возвышается над всем прекрасным, что только есть вокруг.

На этом наши разговоры о гомосексуалистах закончились. Я не стала сразу говорить ему, что мне нравятся девушки. И даже больше, чем нравятся. А зря. Быть может, если бы я сказала это сразу, он не успел бы влюбиться в меня.

– Посиди со мной ещё, – попросила я в тот день. Когда Вика ушла от меня.

За окнами было уже совсем темно, и синий сумрак пробирался в комнату. Родители давно вернулись из больницы, но оставаться дома с ними – это всё равно что одной.

– Сказку рассказать? – спросил Максим, поудобнее устраиваясь на полу.

– Расскажи. Только чтобы обязательно конец хороший. Чтобы все были счастливы.

– Даже злая колдунья? – он улыбнулся.

– Да, даже колдунья. Пусть найдёт себе злого колдуна, и они полюбят друг друга. Главное, чтобы счастливы.

И мы вместе сочиняли добрую сказку. В этой сказке девочки любили мальчиков, а не других девочек. И никто никого не бросал и не разлюблял. Хорошая вышла сказка. А ещё мы пили чай, а мама даже соорудила нечто вкусное и накормила нас. Она была рада, что ко мне в гости пришёл парень. И я наконец-то согрелась и даже смогла смеяться. Как всё-таки хорошо, что он был со мной в тот день.

Ушёл Максим довольно поздно. И может, он засиделся бы и подольше, если бы мне вдруг не стало плохо.

– Что-то меня тошнит, – сказала я, поморщившись. – И живот болит. Похоже, у меня начались месячные.

– Это всё от стресса. Месячные раньше времени, – заявил Максим, помогая мне встать с пола.

– Много ты понимаешь, – буркнула я.

Я проводила его, пообещав завтра прийти на пары, сходила в ванную и за таблеткой на кухню. Мама мыла посуду, а отец возился со сломанным радиоприёмником. Классическая картина, от которой сразу становится теплее.

– Сегодня в больнице мы встретили ту девочку, – сказала мама. – Аня, кажется.

– Аня? – я повернулась к матери. И вид у меня, наверное, был такой, словно меня только что окатили водой из ведра.

Я ведь совсем забыла о ней. Даже не вспомнила Аню с того момента, как закрыла за ней дверь.

– Она спрашивала про тебя, а я даже не знала, что ответить, – продолжала мама. – Спросила, всё ли с тобой в порядке, и я сказала, что да. В порядке ведь?

– О… конечно.

– Она будет приходить в больницу каждый день. Я так тронута. Может, ей что-нибудь передать от тебя?

– Передать… Скажи, что я помню про фотки и скоро принесу.