Текст книги "Исполняющая обязанности (СИ)"

Автор книги: Санди ака Владлена

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

– С каких это пор вы приглашаете в команду девочек? Или на безрыбье у вас полное равноправие?

– Лилечка, мы погибаем! В феврале будет чемпионат, а если нас отстранят сейчас, если мы в срочном порядке не найдем хотя бы одного дополнительного игрока, то не попадем даже в отборочный матч. А что девочка? Моя сестра в молодости вот как-то играла в футбол в мальчишечьей команде, честно-честно!

– Кто, Ирма?

– Другой сестры у меня, к счастью, нет!

«Как жаль, что ее молодость прошла!» – скептически подумала Лили. Ирма была даже моложе ее собственной сестры. И, честно говоря, всегда казалась Лили совершенно несовместимой с каким бы то ни было видом спорта…

– Ты не думай, нам именно что запасной игрок нужен. Продемонстрируем, что на коньках ты прекрасно стоишь, а играть, думаю, и не придется вовсе. А я тебе… мне-э, – парень задумчиво почесал затылок, прикидывая, что бы такого пообещать. – давай за желание. В пределах разумного – любой каприз прекрасной дамы!

– Так в пределах разумного или любой каприз? – неожиданно развеселившись, уточнила Лили. – Где это ты видел дамские капризы в пределах разумного? Ладно, не стоит. Я попытаюсь.

Как бы ни радовало то, что Крис, похоже, за всем этим и думать забыл о свое попытке признания – может, за выигранное время в Лили получится разобраться в себе и что-нибудь придумать – но страшно было подумать, что скажут родители на эту ее попытку. А что скажет Неля?!.

========== 5. Ирма ==========

– Последнее время я только и делаю, что всех встречаю! – приобняв Тарани за плечи и с торжественном видом увлекая за собой в сторону стоянки такси, расположенной буквально в двух шагах от вокзала.

Осень постепенно вступала в свои права… не так уж много времени оставалось до очередного «юбилея» знакомства девчонок с Вилл и обретения волшебных способностей, совпадающего с традиционно волшебной ночью Хэллоуина. Увы, Ирме казалось, что последние несколько лет их команда стала не такой сплоченной, как в школьные годы. Ведь школьницам – даже совершенно разным по характеру и жизненным интересам, ничто не мешало быть практически неразлучными, а вот взрослых девушек течение жизни неизбежно влекло в разные стороны. В колледжах и университетах все учились разных, по-разному решили строить свою дальнейшую жизнь… Они оставались подругами, но дружба эта больше не занимала, кажется, первого места в шкале жизненных ценностей.

– Осталось только заключить с Джеем и остальными долгосрочный договор на оркестровое сопровождение! Или там девочек из группы пригласить… они ведь так и не нашли себе новую вокалистку после моего ухода!

Еще в школе Ирма мечтала о карьере поп-певицы, однако, когда на группу юных энтузиасток, сформированную в колледже, не поспешила с неба сыпаться мировая слава и бешеные гонорары – слегка охладела к этому начинанию, сочтя своим истинным призванием актерское мастерство. Увы, как ни странно, обладавшая превосходными актерскими задатками в быту, на сцене ни школьного, ни студенческого театра девушка не сумела блеснуть в полной мере так, чтобы все ослепли, а на экран и вовсе угодила разве что в паре рекламных роликов, явно перетягивающих актерское мастерство в модельное. Все, хватит, пусть хобби остается хобби, а в жизни пора и за ум браться! У всех подруг жизнь устроена, одной ей, что ли, неприкаянной маяться?

Правда, в вопросе личной жизни гораздо «неустроеннее» могла бы показаться Тарани – только не с точки зрения самой мулатки, на подобные намеки заявляющей, что личная жизнь – это жизнь личности, то есть, интеллектуальный рост и нравственное самосовершенствование. На поиск «второй половинки» у юного светила науки просто не оставалось времени, а несколько довольно скоротечных студенческих влюбленностей так ни во что и не переросли.

– Психология, – при ставших не такими уж частыми общих сборищах морщила носик Ирма. – по книжкам людей не изучишь! Чтобы людей узнать – надо среди людей и жить.

Но, как ни крути, а Тара среди своих исследований счастлива. Любой человек счастлив, когда занимает в жизни свое собственное место. Полагающуюся ему нишу. А где же ее, Ирмы, место – пока что оставалось загадкой… Именно в этом – а вовсе не отсутствии постоянного приятеля – заключалась вся эта болезненная неустроенность. Анна только с улыбкой отмахивается «какие твои годы»… и что теперь, до пенсии с завидной регулярностью менять мужей, профессии и прически?!

– Как-то ты слишком уж спешишь с этим замужеством? – осторожно заметила Тарани. – Тебе никогда не казалось, что из-за этого и возникают проблемы? Не лучше ли сперва узнать человека получше, а потом принимать решение? Как я понимаю, вы и познакомились недавно…

– Папа познакомил. Но не в этом дело…

Ирма помолчала. Наверное, с Тарани вполне можно было поговорить об этом. Авось, и пригодится для опыта пока не практиковавшего по-настоящему психолога.

– Вообще-то я детский психолог, – мягко напомнила мулатка. – кстати, в следующем году буду проходить практику в Шеффилдской школе – для дальнейших исследований мне потребуется больше педагогического опыта.

Ирма внутренне содрогнулась. Были, конечно, в школьной жизни и радостные моменты, однако отнюдь не настолько ностальгии вызывали воспоминания, чтобы по доброй воле возвращаться туда с какими бы то ни было целями! Среди кругов ада наверняка есть такой, в котором грешникам вечно четырнадцать и они вечно обречены толкаться в переполненных коридорах с неподъемными рюкзаками за спиной!

– Тогда можешь выслушать меня просто как подруга! По крайней мере, так я буду уверена, что мне не выставят счет… Ты ведь слышала, Мартин уезжает во Францию. Так вот, я никому не рассказала, с чего это все началось! – печально вздохнув, Ирма собралась с мыслями.

Вернее, конечно, было бы сказать, с чего все началось для нее лично. Но на закате – ярко пламенеющем многочисленными скандалами закате – предыдущего своего брака за жизнью Мартина она не особенно-то следила. Ну не ошивался вокруг с тем же завидным постоянством, что и раньше… так вся эта учеба, аспирантура да ранние кандидатские тоже требуют времени и сил. А в один прекрасный вечер – или, скорее, ближе к ночи – все рухнуло окончательно! Как будто мало ей было Шона, с одинаковым восторгом относившегося буквально ко всем представительницам прекрасного пола – к Шону-то Ирма никаких особенных претензий не имела, расстались полюбовно: пошумели, конечно, но остались друзьями – да и вообще, ловеласы способствуют хорошему настроению. Только вот серьезных отношений с таким не построишь. Но Шон никогда не позволял себе критики в ее адрес, напротив, лучился неподдельным восхищением, словно солнышко, и сердиться на него Ирма совершенно не умела. По крайней мере, дольше часа. Со вторым мужем повезло меньше: в тот достопамятный вечер на претензии, касательно слишком уж пристального его внимания к какой-то очередной модельке (таким знатоком до женского пола, как Шон, сей благоневерный, конечно, не был, но по роду деятельности постоянно был окружен разными модельками, певичками и актрисульками – однако, отношение к ним до того момента казалось исключительно деловым) вообще запальчиво заявил, что Ирма сама во всем и виновата. Не желает она, видите ли, соответствовать его представлениям об идеальной девушке! И это после того, как сие благородное стремление ее почти превратило в жертву какого-нибудь концлагеря: все знакомые с ужасом интересуются, не переболела ли она чем! Впрочем, на это у «упыря и кровопийцы» тоже нашелся ответ – заявив, что тощая корова – все равно не лань, муженек, в это же мгновение автоматически переведенный в категорию «бывший», демонстративно хлопнул дверью. В ту же ночь Ирма навсегда покинула его жилище, оставив на память вполне соответствующую строгим запросам вешалку.

На этом бы и поставить точку, но о том, КУДА идти посреди ночи, кипящая от гнева Ирма заранее не подумала – только уже сидя на чемоданах посреди тихой приморской улочки, начала терзаться сомнениями. Хай Линдон, к которой на правах лучшей подруги можно было бы ввалиться в любое время дня и ночи, в городе отсутствовала, к Вилл или Корнелии с такими проблемами идти было как-то неловко, к родителям – тем более. Наверное, «верный паж» Мартин со школьных времен зарекомендовал себя своего рода палочкой-выручалочкой, когда писал за даму своего сердца доклады и оказывал посильную помощь с тестами и контрольными работами… как бы то ни было, к нему притащиться посреди ночи Ирме отчего-то совсем не казалось зазорным – для нее с детства непреложной истиной стало убеждение, что смешной очкарик будет рад ее видеть абсолютно всегда. Хотя даже к кому-нибудь из своих бывших приятелей… не говоря уж о том, что приятельские-то отношения при разрыве отношений романтических особенно не страдали – заявиться без звонка Ирме и в голову бы не пришло. Особенно к Шону, который, как известно, один не бывает!

О том, что Мартин тоже может быть не один, пришло в голову с изрядным запозданием, да и то – перед лицом неоспоримого факта, когда дверь Ирме открыла изящная блондиночка с очень короткой стрижкой.

– О, Ир’ен, – с легким, смягчающим согласные акцентом воскликнуло сие внезапное явление, заставив в голове оторопевшей девушки что-то со щелчком встать на свое место.

– Э-э… добрый вечер, Мишель, – слегка смутившись, пробормотала Ирма. – не знала, что ты снова в Хиттерфилде.

– Решь’ила потратить отпуск с много-большь’е пользы для дела. А ты, Ир’ен, мало-мало позднее время, чтобы ходить в гости, – с ноткой недовольства пожурила француженка. Отчего-то смутившись еще сильнее, вопреки своей привычке, немногословно, Ирма поведала о сути проблемы и предполагаемых целях своего визита. Выглянувший в коридор Мартин ожидаемо продемонстрировал радость лицезрения ее изможденной диетами особы, так что Мишель, хоть и одарившая в связи с этим незваную гостью еще более недовольным взглядом, не решилась взывать к ее совести.

– И чь’ясто Ир’ен таким образом негде оказывается остановиться? – немного сухо осведомилась она. Мартин со своей обычной рассеянной улыбкой поправил вечно сползающие с длинноватого носа очки:

– Мишенька, я же тебе много раз говорил – мы с Ирмой просто друзья!

«В школе ты считал иначе!» – с неожиданной горечью подумала Ирма. Мартин никогда не был ей особенно нужен – как парня с тех же школьных лет его воспринимать было сложновато – однако в привычку вошло считать его «своим». Что-то подкупающе-лестное было в его почти собачьей преданности… Март, сделай это, Март, сделай то, собери информацию, напиши реферат, помоги, принеси, отвези, подай… не хотелось, совершенно не хотелось этого лишаться – слишком удобно и слишком тешит самолюбие. До тех пор, пока вечно покорный «влюбленный болванчик» не открещивается твоими же собственными словами «мы просто друзья» от явно недовольной таким положением вещей красавицы.

– Хорошо, что ты заглянула, – в отличие от Мишель, такие жизненные мелочи, как время суток, Мартина мало беспокоили. – я как раз хотел с кем-нибудь посоветоваться, а ты всегда была самым близким для меня человеком…

Француженка что-то пробормотала себе под нос: не то, чтобы Ирма совсем уж не знала языка, тот же Мартин когда-то подтянул ее на вполне заслуженную «четверку» – но разобрать слов не получилось. Эмоциональный смысл, однако, был бы понятен и без перевода.

– В родном городе Мишель открывают новый научно-исследовательский центр. Именитых ученых туда, конечно, не заманишь, вот они и решили сосредоточиться на молодежи научных кругов, еще не успевших сделать себе имя – меня пригласили на физико-математическую кафедру.

– Но это же здорово! Побывать во Франции – когда еще такой случай представится! Корнелия как-то бывала в Париже…

– Турь’исты вечно считают, будто вся Франция состоит из исторь’ических достопрь’емечательностей и модных бутиков! – все еще пребывая в раздражении, вставила Мишель. Мартин невесело улыбнулся.

– Речь идет не о туристической поездке – договор придется заключить, самое меньшее, на пять-семь лет, а там уж как карта ляжет… не знаю. Я пока еще ничего не решил. Говорят, в Хиттерфилде тоже собираются открывать Институт Инновационных Технологий, от корпорации Симультек, хотя, конечно, это еще весьма долгосрочная задумка… мне совсем не хотелось бы уезжать отсюда!

– Чь’естно говор’я, я в этом сомневаюсь. Хь’иттерфилд – курортный городок, глухомань, ньикто не станет спонсь’ировать эту безумную идею! Давно говорила Марть’ину, что здесь не то место и не та публика, чтобы в полной м’ере оценить его таланты по достоинству, – Мишель послала оч-чень красноречивый взгляд в сторону припозднившейся гостьи. – чь’то же… пойдем, Ир’ен, сварим кофе.

Ирма здраво сомневалась, что Мишель вдруг понадобилась в сем славном занятии ее помощь, скорее, французская гостья собиралась сказать что-то подальше от ушей Мартина и Ирма, честно говоря, почти не сомневалась в том, что за разговор ее ждет.

– Надь’еюсь, Ир’ен, ты отдаешь себе отчет в том, что в действительности самым близким человеком для Марть’ина являюсь я, – без обиняков заметила Мишель, когда девушки оказались на кухне. – й’если ты действь’ительно его лучший друг и желаешь ему добра, ты же нье станешь отговаривать его от этой пой’ездки.

– У меня в мыслях не было, – честно возразила Ирма.

– Разумь’еется, Ир’ен, – колдующая над кофеваркой блондиночка с дозированным дружелюбием улыбнулась. – й’ я и не думала, что ты станешь повторь’ять злой-злой собака, лежащий на сене.

Совершенно не понявшая такого поворота беседы Ирма на всякий случай кивнула. Ей действительно и в голову не пришло бы отговаривать Мартина от «утечки за рубеж», но почему-то от слов француженки на душе стало совсем уж препаршиво…

Когда Ирма, как обычно, отвлекаясь на детали и нюансы, заканчивала рассказывать, такси уже свернуло на улицу, где располагался дом семейства Кук. Тарани слушала, не перебивая, только время от времени задумчиво барабанила пальцами по окну машины.

– Не совсем понимаю, какой совет тебе тут нужен, – честно призналась, наконец, мулатка. Ирма обреченно пожала плечами.

– Хоть просвети темноту, что за «злой-злой собака, лежащий на сене», – чересчур гротескно передразнив легкий акцент Мишель, усмехнулась она.

– Это поговорка. Вернее, даже, не поговорка, а небольшая басня. Собака лежала на сене и огрызалась на корову, когда та пыталась это сено есть, а корова и сказала что-то вроде «и сама не ест и другим не дает». Так говорят о человеке, не желающем уступать что-то, что ему самому при этом совершенно не нужно.

– Приятно для разнообразия, что с коровой на сей раз отождествили кого-то еще! – хмуро буркнула Ирма и замолчала.

– Тем не менее я не вижу абсолютно никакой связи между Мартином, Мишель, его отъездом в Париж и твоей попыткой броситься в очередной новый брак, как в омут с головой!

Ага, конечно! Почему бы не подождать, не присмотреться, не подумать… Таре-то легко так рассуждать, ее нисколько не пугает остаться одной! А как можно тянуть, когда даже Мартина тут готовы увести прямо из под носа – пусть ему хоть трижды ничего и не светило!

– Ладно, замяли. Не хочешь, не отвечай. Лучше скажи, что за дела тут у вас за дела с исчезновением детей творятся? Вы еще не проверяли, нет ли во всем этом какой-нибудь… потусторонней подоплеки? И Оракул, как всегда, молчит, пока каша не заварится всерьез?

– А я-то наивно полагала, что ты из-за моей свадьбы приехала! – слегка развеселившись, язвительно воскликнула Ирма.

========== 6. Корнелия ==========

Загородный домик, где им предстояло поселиться на время ее вынужденного безделья, Корнелии категорически не понравился. Во-первых, она заурядно не любила жить за городом, пусть гороскопы и прочая чушь упорно шили ей любовь к природе, доходящую до проживания чуть ли не в лесу, но Корнелия это игнорировала, и больше всего любила города. Крупные мегаполисы, в которых часто бывала в туристических или командировочных целях, или такие, как родной Хиттерфилд. Трудно было представить жизнь в здешнем «сонном царстве»! Мхом покрыться недолго… Отчасти поэтому Корнелия и промолчала, сочтя, что – что этот дом, что какой-нибудь еще – роли особой не играет. Во-вторых, все же сам дом… довольно стандартный особнячок за белым заборчиком, в котором хорошо смотрятся счастливые семейки с тройкой-четверкой ребятишек. Сама по себе мысль… жутковатая. Корнелия и одного-то ребенка пока с трудом себе представляла, кажется, так и не успев до конца осознать.

«Когда мне говорят: смотри – там счастье, я смотрю и вижу тюрьму» – вспомнилась фраза то ли из давно прочитанной и успевшей позабыться книги, то ли из Интернета.

– И снова ты грустишь, – тихо и слегка обиженно заметил Питер, щекотнув ухо теплым дыханием. – не заставляй меня думать, что я порчу тебе жизнь.

– О чем ты? – почти испуганно уточнила Корнелия, резко обернувшись, но муж отвел взгляд.

– Я раскидаю вещи, которые мы привезли сегодня, – уклончиво сообщил он. – а ты пока отдыхай.

– Можно подумать, наотдыхаться я тут не успею! – проворчала она, но, слегка шокированная его заявлением, спорить не стала.

Не то, чтобы Корнелия вообще не хотела заводить детей. Года через четыре или пять об этом вполне можно было подумать… Было, ага! Чего теперь рассуждать? А теперь от ощущения подставленной судьбой подножки спасало только то, что еще в подростковом возрасте пришло понимание – за все свои ошибки и недосмотры отвечаешь сама, нет смысла винить ни других людей, ни какую-то абстрактную «судьбу». А раз так, то принимай последствия и строй свою жизнь заново – теперь уже с учетом новых обстоятельств. Пусть никогда раньше и не приходилось действительно бояться неизвестности.

Сколько бы пути ни было пройдено, остановиться хоть ненадолго – значит начинать потом все практически заново. Если вообще начинать. А ведь можно и навсегда сойти с дистанции в том же фигурном катании… рано или поздно в спорте стоит испытать себя на стезе тренера, перестав карабкаться на вершины самостоятельно, но… все же хотелось бы, чтобы лучше поздно, чем рано.

Устроившись поудобнее в кресле, Корнелия уставилась вверх и постаралась выбросить из мыслей все лишнее. Ей предстоит провести в этом домике за белой штанкеткой, как минимум, ближайшие полгода и, чем голову себе не забивай, тут уж ничего не изменишь. Ничего существенного, по крайней мере: этот дом или какой-нибудь еще – разве это имеет какое-либо значение?

«Неужели со мной действительно что-то не так… И Питер… в очередной раз мне кажется, что все это… нечестно… Быть может, не зря Тереза чувствует ко мне антипатию… Быть может, я действительно рассуждала бы иначе, если бы сохранила способность любить кого-то так, как в детстве?»

Подставив лицо мягким лучам осеннего солнца, Корнелия закрыла глаза, подумав, что совсем неплохо было бы научиться впадать в спячку до весны – кажется, это сейчас устраивало бы всех в наибольшей степени.

Раннюю весну легко спутать с поздней осенью или даже зимой. Легко спутать, но Корнелия никогда этого не делала: слишком уж явным для нее, особенно чутко слышащей землю, было пробуждение и возрождение природы весной. Даже весной ранней, когда еще недалеко ушли холода и внешне все кажется неизменным. Наверное, именно сейчас за гранью видимого глазам все было особенно ярко. Потому что даже атомный взрыв не обладает той колоссальной внутренней силой, что зарождающаяся жизнь в готовой проклюнуться из зернышка травинке или набухшей почке. Это внушало трепет… и, наверное, в какой-то степени даже пугало.

– Опять ты сидишь на холоде, – услышала Корнелия негромкий укор прежде, чем получить нежный поцелуй в лоб.

– Я слушаю природу, – отстраненно откликнулась она. – как приходит весна.

– Весна пока еще только собирается приходить, – муж приобнял ее за плечи. – и на свежем воздухе все еще очень холодно, не стоит сидеть тут подолгу. К тому же скоро ужин.

– Ох, не говори мне ничего о еде! – приоткрыв глаза, Корнелия мрачновато уставилась перед собой. Дышащее свежестью весеннее небо казалось не голубым, а бледно-зеленым с розовыми росчерками зарева скорого заката, солнце – плотное и по вечернему неяркое, хотя еще и не сменившее свой цвет сусального золота на багряный, тяжело катилось к горизонту. Еще не покрывшиеся листвой тонкие верхние ветки деревьев темными трещинками покрывали часть фантастического зеленоватого неба. Сейчас: полулежа на гибриде кресла и шезлонга – Корнелия, по крайней мере, не видела ненавистного белого заборчика. Хотя необходимость любоваться собственным животом, раздувшимся до столь пугающих размеров, что загораживал теперь почти всю нижнюю часть панорамы заднего двора и садика, не говоря уж о таких мелочах, как ее собственные ноги, тоже, мягко говоря, не радовала. – и так уже на дирижабль стала похожа.

– Опять за свое! – объятья стали крепче, муж, на которого она сейчас не смотрела, склонился к Корнелии, пощекотав щеку теплым дыханием. – В который раз повторяю: ты сейчас красива, как никогда. Или ты слову моему не веришь?

– Уверена, ты так говоришь, просто чтобы меня успокоить, – усмехнувшись, блондинка повернула голову, чтобы принять поцелуй… и ошарашено замерла. Вместо отчего-то ожидаемых кофейно-карих глаз на нее смотрели совершенно другие, неярко-зеленые. И слегка еще по-мальчишески простодушное лицо с упрямым подбородком уж точно не могло бы принадлежать Питеру. – Калеб… – едва услышав свой голос выдохнула она.

Молодой мужчина оскорблено насупился – обвинение во лжи для него было одним из самых страшных. Но Корнелии, похоже, готов был простить даже такое.

– Ну, сколько можно капризничать? – тоном мягкой укоризны, словно женушка сама была маленьким ребенком, посетовал он, поглаживая ее шарообразный животик. – Ты ведь знаешь, как это важно для меня. В семьях Меридиана принято иметь много детей, особенно если родители могут себе такое позволить: это говорит не только о благополучии в доме, но и об искренности взаимных чувств супругов. А ты опять чем-то недовольна!

– Почему искренность и взаимность чувств, по-твоему, должны нуждаться в каких-то доказательствах, да еще для сторонних наблюдателей?!

– Какая же ты все-таки упрямая! Все женщины и девушки – даже королева Элион – только мечтают о таком счастье, как у нас с тобой. Этот малыш – уже пятый наш ребенок – и, тем не менее, каждый раз ты заводишь одну и ту же пластинку…

Корнелия искренне поразилась тому, что при этих его словах у нее не зашевелились волосы на голове, но Калеб не заметил ее настроения. Что, спрашивается, за жизнь она тут вела последние годы? Так и валялась в этом их загородном поместье недалеко от столицы, день ото дня раздувающимся пузиком кверху, с ненавистным чувством обладания огромной, но совершенно пассивной внутренней силы, словно внутри поселилось такое же мягко греющее круглое и тяжелое предзакатное солнце… Не вполне принадлежащей ей, как не принадлежит почве сила готового дать росток семечка, а оттого невозможной для того, чтобы применять по собственному усмотрению: только хранить и защищать.

Какое-то время у нее просто начисто пропал дар речи, только когда муженек прекратил вещания и уязвлено уточнил, неужели она не счастлива, блондинка нашла в себе силы выдавить:

– Прости меня, – сказать Калебу все как есть, поделиться истинными чувствами, было просто невозможным. Он искренне не понимал ее, а правда непременно стала бы нешуточным ударом. Делать же Калебу больно Корнелия не хотела ни за что на свете. Да и чем ей поможет эта откровенность? Спровоцирует небольшой семейный скандальчик, после которого все равно придется извиняться? Уж лучше сделать это сразу. – Я просто устала. Совершенно расклеилась, вот и срываюсь. Сил уже нет таскать такую тяжесть.

– Разве я стал бы на тебя сердиться? – Калеб довольно улыбнулся, еще крепче обнимая не столько Корнелию, как ей показалось, сколько ее живот. – Придется еще немного потерпеть, красавица моя. Знахарка ведь предупреждала, что, возможно, снова двойняшки… но ведь недолго осталось. Ты заставляешь меня чувствовать себя виноватым, но, ты же знаешь, я и мои сородичи появились в мире, как колдовские Твари, созданные князем. То, что я встретил тебя – чудесный подарок судьбы, позволяющий нам стать настоящим видом живых существ, пусть хотя бы во втором поколении, и только женщина с твоей волшебной связью с Землей и растениями способна была помочь нам. Только наша пара может иметь детей –это наша ответственность перед всем моим народом.

Корнелия открыла было рот, кажется, собираясь возмущенно выпалить, не вообразил ли он ее горшком для рассады, но Калеб очень вовремя закрыл ей его поцелуем, заставив растерять все слова. В смятении и мешанине мыслей неподвижной и очевидной была только одна: трезвое понимание, что ради любимого человека Корнелия и дальше будет жить такой вот растительной жизнью, не смея рассказать о своих настоящих чувствах, чтобы не задеть его. Калеб не виноват, что у них оказалось разное представление о счастье: да и неудивительно это у выходцев из разных миров, разных семей, разных слоев общества – он тоже многим пожертвовал ради этой любви и вполне заслуживает, чтобы жена поступала так же. Потому что любовь все равно важнее привычек и представлений.

– Ну. Уж. НЕТ! – резко открыв глаза, Корнелия снова увидела над собой солнечное осеннее небо и пышные еще не успевшие поредеть кроны деревьев. – Приснится же такая чушь…

А ведь Калеб снова приснился ей… спустя очень много лет. Словно заныл перед непогодой застарелый шрам от давней раны, о которой, как казалось, успела напрочь забыть.

Поймав себя на том, что боится опустить глаза, все еще явственно чувствуя тяжесть и мягкое тепло даже после пробуждения, блондинка выругалась про себя, почти что усилием воли заставив себя посмотреть вниз. И едва не рассмеялась, увидев причину – свернувшегося пушистым комочком и безмятежно дрыхнущего котенка-подростка, похожего на белоснежное мохнатое облачко.

– И откуда же ты взялась, киса?! Напугала меня до полусмерти, – с улыбкой сказала Корнелия. Зверек дернул во сне розоватым под легким белым пушком ухом в ее сторону. Блондинка огляделась, гадая, откуда он мог бы прибежать. Дома в коттеджном поселке располагались довольно далеко друг от друга: кусочек крыши соседей можно будет увидеть только поздней осенью или в начале зимы: когда уже облетят все листья в слегка запущенном саду, но еще не выпадет постоянного снега. Надо будет поинтересоваться, не сбежала ли малышка (почему-то у Корнелии сразу возникло чувство, что котенок – девочка) от кого-то из соседей. Выглядела кошечка весьма породистой и даже ухоженной. Если же нет – Корнелия давно хотела завести себе кошку. Когда она вместе с Питером поселилась в собственной квартире, кот Наполеон остался жить с родителями и сестрой – было решено, что переезд на новую жилплощадь чересчур его травмирует. Хотела завести, но что-то никак не могла найти времени этим заняться… Кажется, все были правы, обвинив ее в чрезмерном карьеризме.

– Зато теперь самое время завести кошку, фиалки в горшках и все такое прочее, – почесывая пушистую гостью за ушком, подумала вслух Корнелия.

– Кое-что становится яснее! – насмешливо заметил вышедший на крыльцо Питер, присаживаясь на корточки рядом с ее креслом. В густо-кофейных глазах поблескивали золотистые искорки. – Выходит ты, как истинная женщина своего века, боишься оказаться привязанной к дому и плите.

Он попытался поцеловать ее, но Корнелия легонько поймала его зубами за нос.

– Эй! За что?

– Этого тебе лучше бояться: если я встану к плите, тебе же есть придется ту дрянь, что в результате получится! – запуская ладони в его вьющиеся черные, как смоль, волосы, пригрозила она. Питер охотно, хотя и не очень достоверно, изобразил испуг открывшейся перспективой. Посерьезнев, Корнелия негромко добавила. – Наверное, я какая-то неправильная. Девушки должны рассуждать вот так, как Лили, превыше всего ставить любовь. А для женщин дом и семья должны быть главным в жизни. Но я все равно чувствую, что все это ну настолько НЕ МОЕ… и ничего невозможно с этим поделать.

– Ты всегда говорила, что тебе трудно с ходу принимать неожиданности. Чем большую роль они играют в судьбе, тем труднее, помнишь? – Питер взял ее лицо в ладони. – Однако пока ни одно неожиданное обстоятельство не заставило тебя свернуть с выбранного пути, насколько я знаю. Кажется, это вообще невозможно.

– Со мной, должно быть, очень тяжело.

– Наверное, такие, как ты, очень пугают мужчин с недостатком самооценки.

– Нам обоим невероятно повезло, что это – точно не про тебя! – Корнелия рассмеялась. – Наверное, только ты один и умеешь принимать меня такой, какая я на самом деле есть, правда…

– Я просто тебя люблю, – напомнил он и тут же посмотрел на жену с легким опасением, словно ожидая слов о том, как мало на самом деле порой оказывается просто любить. Но Корнелия улыбнулась.

– Ты замечательный, Питер.

Она не сказала «я тоже тебя люблю». Кажется, она этого ни разу вообще ему не говорила – словно какой-то глубинный страх не позволял произнести это вслух – за все то время, пока они были вместе счастливы. Действительно счастливы… А Питер не настаивал. Наверное, не всегда слова были нужны.

========== 7. Хай Линдон ==========

Благодаря работе отца Ирмы – ну, а теперь еще и очередного ее же жениха – в полиции, именно водная Стражница по мере возможностей следила за обстановкой в Хиттерфилде и вводила остальных в курс дела, если вдруг события криминального или околокриминального мира становились подозрительными, возможно, требуя вмешательства Стражниц. Увы, постоянно работать «обыкновенными супер-героями» девушки все же не могли, так что преступления, не связанные ни с магией, ни с пришельцами из других миров, если и предотвращались их командой, то разве что по случайным совпадениям. Но ведь не всегда узнаешь, есть в очередной проблеме что-нибудь сверхъестественное или нет, пока по самые уши в нее не влезешь!

Хоть Хай Линдон и не разделяла несколько неприязненного отношения Тарани к Кондракару и его порядкам, время от времени и ее раздражало то, что Оракул почти никогда заранее не предупреждал Стражниц о необходимости вмешаться – до того самого момента, как они сами влезали в какую-нибудь очередную историю. Видимо, с высоты вечности и мудрости «совета старикашек» молодые женщины недалеко ушли от девчонок, еще только ставших Стражницами, оттого и отношение сохранилось неизменным: учитесь, орлята, сами летать!

Исчезновения детей, в систематичности которых уже не оставалось сомнений, были как раз из тех историй, которые непременно следовало проверить – независимо от того, замешана тут была магия или нет! Вот только никто из подруг понятия не имел, с какой стороны за все это браться. У Ирмы – да и Корнелии – вообще голова не тем оказалась занята, Хай Линдон даже не сразу ввели в курс дела, однако когда пропал мальчишка из класса Кристофера, обе старшие сестрички, разумеется, запоздало переполошились.