Текст книги "Противостояние. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Сан Тери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

За несколько сотен лет до появления первых королевств фейри практически вымерли. Остались единицы, и до сих пор доподлинно не известно, от кого на самом произошли потомки ведьмаче. Действительно ли причиной распространения магии среди людей стали межрасовые союзы и браки? Слухи о родстве со снежными феями подогревало то обстоятельство, что все выходцы из нашего клана отличались мощным магическим потенциалом, непереносимостью солнца и нестандартным внешним видом.   Собственно, в своё время именно это и определило мою карьеру в составе Ночных призраков. Не последнюю  роль сыграл в этом решении и мастер Канто. Послушники знали его в роли обычного наставника по боевым искусствам, и только посвящённые  ведали, что этот острослов, которому палец в рот не клади, на самом деле –  Призрачный Айгура, грозный предводитель элитарного отряда.

Представители низших рангов и простые бойцы не владели информацией и не допускались до главного дома. Я имел доступ по двум причинам: моей воспитательницей была Эвей, что само по себе давало широкие возможности, а моим учителем заделался Канто. Приметив меня на тренировках, он поставил магистра перед очевидным:  в открытую мне не работать, но он согласен взять  меня под своё крыло и добиться толку. Сказать, что магистр был удивлён?  Мастер Канто много лет не брал учеников и вот решил отступить от собственного правила.

Обдумав это решение, магистр серьёзно посоветовал Канто забыть о моём существовании.

Гоняться за призраками прошлого бессмысленно. Мёртвых невозможно вернуть к жизни, а  ненависть и желание исправить ошибки способны отравить существование живых и привести к ещё худшим ошибкам. Существуют вещи, с которыми  приходится смиряться и жить с ними дальше.  Нести  груз в собственной душе, невзирая на тяжесть. Когда ноша станет непомерной, мастер Канто может прийти к Магистру Гавейну.  Он не разделит бремя, но выслушает всё, что Айгура пожелает рассказать.  Не следует отступать от своих обетов. Клятвы даются не для того, чтобы по желанию брать их обратно. Слова – испытание для человека, одна из тех основ,  на которых, как на трёх китах, держится этот мир.

Гавейн видел многое, зрел в глубину, в самую суть.

Канто отмахнулся, сказав, что свои обеты человек принимает для себя сам. Они помогают ему постичь собственный дух.

На это магистр ответил: «Когда этот ребёнок уничтожит твой дух, ты вспомнишь мои слова».

Канто пожал плечами, заметив, что «человек теряет сердце один раз, а он перестраховался и забыл своё у кукушки в гнезде».

***

Мастер Канто сдержал обещание. Именно он выковал из меня профессионального убийцу уровня матёрой элиты. Официально я продолжал числиться послушником самого низкого ранга, но единственное, в чём я уступал взрослым – мне не хватало  жизненного опыта, знаний и представлений о мире. Этому можно обучиться только живя на воле, и мне предстояло наверстать упущенное по достижении шестнадцати лет. А может, гораздо раньше.

Миссия с бумагами Людорльфа Савойского поручена мне.

***

Айгура не попрощался со мной в день отъезда. В это время он был на другом задании, выполняя один из секретных приказов. Лунные призраки не придерживаются принципов. Их единственный  принцип – служить тому, кто больше платит. Магистр Гавейн не раз брал поручения от короля. Может быть, именно поэтому Лунный храм продолжал действовать и процветать – там, где многие другие шли ко дну. Мы считались силой. Силой, которую нельзя игнорировать. Король многое бы отдал, чтобы взять магистра Гавейна за горло и прижать к ногтю, но все его усилия шли прахом. Можно было до бесконечности облагать гору войсками, брать штурмом, разыскивая секретный проход, это было бы бессмысленной тратой сил и ресурсов, а нам бы ни чуточки не помешало.

========== Храм луны. Мастер Канто (продолжение) ==========

       

***

Я приехал в Риберне в фургоне бродячих городских актёров. План мой был прост, но состоял из нескольких частей. Маскировка, разработка деталей и возможность скрыться занимали в нем не последнее место. Тщательность –  половина успеха. Мастер Канто учил относиться внимательно к тому, что делаешь, и не пренебрегать мелочами.

Господин Жуар, владелец театральной труппы, до самой смерти будет пребывать в святой уверенности, что идея поехать на выступление в поместье принадлежала ему.

Мне не пришлось долго ждать. Хватило одного выхода на сцену. Подавая главной героине шаль, я застенчиво стрельнул глазами, добавив лишь самую малость магического воздействия.

Лорда Людорльфа потрясла актерская игра молодых талантов, и нашу труппу пригласили пожить в замке несколько недель. Радости и счастью господина Жуара не было предела. Бедолага спал и видел вершины собственной славы и горы дублонов, которые свалятся на нас, когда мы начнём выступать на подмостках королевской сцены. Незаслуженный успех совершенно вскружил ему голову.

К слову сказать, актёр из меня никудышный. В жизни я неплохо вхожу в роли, но на сцене становлюсь деревянным. Господин Жуар держал меня исключительно из  сострадания. Убить мечту бездарного мальчишки стать актёром у него не хватило духу, а прок от меня был. Я готовил, стирал, убирал, занимался реквизитом, помогал с поклажей и охотно брался за любую работу, особенно, когда, по словам господина Жуара, искусство требовало жертв. Но жертв совершенно не находилось, так как  жертвовать собой – чистить котлы и убирать конюшню на благо искусства – никто не хотел.

Все великие актёры играют маленькие роли: их вечно недооценивают, недопонимают, им недоплачивают. Я находился среди гениев, каждый из которых мнил себя великим и пытался донести это до окружающих – чтобы понимали, рядом с какими людьми повезло побывать.

Латая сапоги, стирая бельё и штопая дырки на реквизите, я послушно «благоговея», внимал драматическим монологам, стихам, призванным приобщить к прекрасному, и  незаметно морщился, когда вопли очередной великой недозвезды резали слух душераздирающими завываниями. Пытаясь восполнить недостаток эмоциональной выразительности, актёры нажимали на силу голоса, стараясь, чтобы талант из них так и пёр. Я вздрагивал, но терпел. Запоминал, учился новому, читал пьесы по вечерам, погружаясь в увлекательный мир страстей, интриг и любовных переживаний, которые не вызвали во мне отклика – скорее, недоумение по поводу совершенного отсутствия  житейского прагматизма и замалчиванием реалий. Вот почему ни один автор в своей книге не указывает, что после смерти происходит расслабление мышц и опорожнение кишечника?

Слуга из меня получился отменный: исполнительный и умеющий не путаться под ногами. Лорда Савойского я идеально устраивал – тихий, покладистый сирота. Заступиться некому. В случае исчезновения никто не хватится.

К  радости лорда, я оказался понятливым малышом, не без перспектив на будущее. Поломался немного вначале, изображая поруганную невинность, похныкал для приличия, но потом вошёл во вкус и позволил старику поверить, что он доставляет мне удовольствие и открывает новые грани. На второй день, наивно хлопая глазами, я свободно гулял по всему замку. Пара монет и новое платье – счастью простоватого деревенского мальчишки не было предела. Реакции я копировал с господина Жуара, что меня самого очень веселило.

Задание удалось выполнить в течение нескольких дней. Я дождался отъезда труппы, чтобы в случае подозрений навести на ложный след, выкрал бумаги и грохнул старика, инсценировав естественную смерть от сердечного приступа.

После всего, что со мной вытворял этот извращенец, я получил настоящее удовольствие от его смерти. Не такое, как хотелось, но заказчику требовалась тихая смерть.

Ошивающийся по замку мальчишка незаметно убрался, и мало кто из прислуги смог бы описать его толком. Лёгкая корректировка поля сознания – вещь незаметная, но эффективная.

***

В защиту Савойского (впрочем, его не оправдывая) могу сказать: отправляясь на задание, девственником я не был. От этого недостатка мастер Канто благополучно избавил меня в возрасте четырнадцати лет, и нередко случалось, что долгими зимними ночами я согревал кости своему учителю. Как и обещал, он позаботился обо мне во всех смыслах.

Тело убийцы – инструмент, назначение которого – выполнить миссию. Цель оправдывает средства, и для достижения успеха в ход идёт всё, от шантажа до соблазнения.

В искусстве смерти и мастерстве обольщения никто не мог превзойти призрачного Айгуру. О человеческом организме и его функциональных возможностях  наставник знал абсолютно всё и не раз демонстрировал  применение навыков на практике.

С помощью одного-двух касаний он мог отнять у человека жизнь. Мог отсрочить смерть по времени, сделать безболезненной или, наоборот, превратить в мучительную агонию. Умел подарить высочайший экстаз наслаждения и причинить чудовищную боль на грани пытки, не оставив ни единого следа на теле. Учитель знал свойства ядов и лекарственных растений. Лечил ничуть не хуже, чем калечил.   Мог парализовать нервные окончания, заставить тело двигаться против воли хозяина. Владел гипнозом, знал техники управления мыслями, более того – он мог убить человека, вообще к нему не прикоснувшись. Хватало одного взгляда, мастер внедрялся в энергетику и разрушал её изнутри, с усмешкой рассказывая о том, что порой забавно наблюдать таких живых мертвецов. Иногда ему хватало даже не человека, а просто вещи этого человека, и он мог наслать проклятие, выйдя на образ.

Ведьмаче боялись не зря. Байки, ходящие об умениях проклятых колдунов подтверждались действительностью, просто мастеров уровня Канто насчитывались единицы.

И всё перечисленное было лишь малой частью его сокрытых умений, на самом деле Канто мог гораздо больше – одно его управление стихиями и умение сменить погоду по желанию чего стоило. Думаю, магистр Гавейн не знал его настоящих способностей, а может, предпочитал не распространяться о них, кто знает? Возможно, они не могли быть столь велики. Мне сложно себе представить, чтобы такой дальновидный управленец, как Гавейн, стал бы держать на службе настолько опасного человека. Был и другой вариант: у Гавейна существовали способы контроля и рычаги управления этим чудовищем. Чем больше времени я проводил с учителем, тем глубже виделась пропасть открывающихся моим глазам знаний. Иногда мне казалось, что всей жизни не хватит, чтобы овладеть и половиной того, что умел он.

Именно Канто научил меня искусству мимического перевоплощения, бросив  как-то, что я – неблагодарный и глупый ребёнок – совершенно не ценю помощи госпожи Эвей. А ведь она устроила для меня отличную тренировку. Как я планирую стать убийцей, если заваливаю простейшие задания?

В ответ я задрал нос и заявил, что это – бесполезное умение. Любого парня в два счёта раскусят, стоит ему напялить женские юбки.

Канто, сузив глаза, поинтересовался: считаю ли я его мужчиной?

Наставника своего я уважал просто по факту и поэтому вытаращил глаза, не уловив суть вопроса.

Айгура двинул плечами и шагнул за комнатную ширму, после чего – в качестве доказательства – продемонстрировал поистине невероятное преображение.

 Когда  мне навстречу выпорхнула хорошенькая юная брюнетка в розовом кринолине и принялась кокетничать, вертясь во все стороны и дуя крашеные губки, я долго не мог понять: куда делся мастер Канто? Может, это волшебство,  и он стал птичкой и улетел?

Красавица кокетливым движением мизинчика в кружевной перчатке отвесила мне такую больную затрещину, что я с воем рухнул на пол. А девчушка, придавив моё тельце к полу острой шпилькой каблучка, с леденящей кровь улыбочкой поведала доверительным голосом мастера Канто, что дураком я родился, дурнем и помру.

Но, очевидно, что–то во мне присутствует, раз Айгура согласился тратить на меня свое драгоценное время. Может, стоит вспороть мне брюхо и посмотреть, что  такого занимательного есть во мне, раз он пытается это найти и всё без толку?

Не подумайте, что я был полным идиотом, не способным отличить парня от девушки.  Просто мастеру Канто макушкой я доставал до подбородка. Несмотря на свою жилистую худобу, шириной плеч Айгура мог косяк разворотить. Девчонка же,  успешно стреляющая подведёнными глазками, была одного роста со мной.

Мастер умел проделывать феноменальные метаморфозы со своим телом: сжимать, растягивать, завязывать в узел собственные конечности. Пролезал в любое отверстие, куда проходила голова; и невероятным казалось, что этот немаленький человек мог совершать подобное.

Когда затянутая в корсет и шелка изящная куколка, расставив длинные ножки в кружевных панталончиках, грохнулась на мой пресс, придавив задницей к полу, и повела пространный монолог, я понял, что испытывает кролик, находясь, во власти змеи.   Болтая со мной, девчушка прокручивала меж пальцев стальные иглы (любимое оружие Айгуры), так что  страх мой был неизбежен. От мастера никогда не знаешь, чего ожидать. Несмотря на видимую адекватность и добродушие в обращении с детьми, глава ночного отряда, в плане способностей к жестокости, мог дать фору любому извращённому психопату.

Спустя годы ученичества, я имел повод согласиться со взрослыми. Маска Айгуры Канто – не его вторая сторона,  хладнокровная, лишённая эмоций ипостась убийцы-призрака. Это и был настоящий Канто. Человек с бледным, непроницаемым лицом и ледяными, неумолимыми глазами, похожими на стылую чёрную бездну, внутри которой полыхает пламя. Маской служил наш снисходительный наставник по боевым искусствам – остроумный дядя Канто, которого все знали и любили, совершенно не подозревая, что за всем этим скрывается. Я знал. И причин для любви к Айгуре у меня нет. Правда, и причин для ненависти – тоже. Скажу больше,  мне нравилось быть его любовником. Он никогда не становился грубым или бессмысленно жестоким. Только в самый первый раз, когда я заскулил и начал молить о пощаде, мастер позволил себе разгневаться. Но тот гнев был отсроченным проявлением наказания. Не могу пожаловаться проклятым богам на то, что я его не заслужил.

Я всегда считал, что вил верёвки из госпожи Сольвей. Однако наставница никогда не позволяла мне переходить границы. Просто по натуре своей она была добра, хоть и старалась это скрыть. Айгура Канто – полный её антипод.  Масштаб собственной детской власти над этим человеком я смог осмыслить только спустя годы. Признав её, магистр Гавейн подчинился и ушёл в сторону, позволив Канто подписать себе приговор.

Читая знаки небес, глава видел будущее. Он боялся нашей связи. Звёзды шептали, что  я погублю Айгуру Канто. Прошлое подсказывало, что у меня существует немало причин желать наставнику смерти.

Никто не мог контролировать Призрачного Айгуру, запретить ему получить желаемое. Бесполезно останавливать сокрушительную волну. Круг должен быть завершён, проклятие  разрушено. Магистр Гавейн часто употреблял эти непонятные слова.  Нити из прошлого вели в настоящее и сходились в эпицентре моего существования. Одного магистр не пожелал мне ничего открыть, ибо не понимал и сам.

Я родился под знаком смерти и искупления. Это означало, что для того чтобы я жил, окружающие меня люди, будут умирать. Мне от рождения было предназначено стать одним из тех, кто принесёт спасение  Фельчиоре... или гибель. Звёзды говорили, что будущее страны находится в моих руках. Магистр не знал, что это означает, и потому доверил выбор судьбе и мастеру Канто, который и стал одним из слепых орудий, а может... бесчисленных жертв.

***

Сообразить, для чего я нахожусь в спальне наставника, мне удалось не сразу.  Не считая того шутливого обломавшегося поцелуя в щёчку в детстве, мастер  никогда не позволял себе никаких телодвижений в мой адрес. Не проявлял ни малейшего интереса. Я просто поверить не мог, что мне придётся разделить с ним ложе и  учиться ублажать мужиков.

Я позволил себе оттолкнуть его, упрашивая об отсрочке и моля не делать этого со мной... Канто на мгновение растерялся, а потом разозлился. Привыкнувший к послушанию, он не ожидал сопротивления.

Со своей стороны, Айгура и так затянул с процессом, насколько возможно. Через несколько месяцев мне должно было исполнится четырнадцать – возраст  совершеннолетия, а я, по мнению Айгуры, очевидно, и не целовался ни разу. Я развеял чужое убеждение, вдоволь намиловавшись на конюшне с одной из служанок Эвей. Вероятно, от взора наставника ничего не укрывалось. На следующий вечер Канто приказал мне явиться к нему в спальню, саркастичным тоном поведав, что, раз я достаточно взрослый, чтобы валять девок в стогу, не пора ли мне вспомнить о своих прямых обязанностях.

Любой десятилетний пацан в храме имел представление о том, как доставлять удовольствие старшим.  Это было распространённой практикой и считалось частью обучения. Частью, которой я удачно избежал, находясь под протекцией Канто.

Айгура нервничал. Впервые на моей памяти у мастера дрогнули пальцы, когда неторопливо шагнув в моём направлении, он предложил успокоиться и...

Не слушая слов и не воспринимая ненавязчивые ласки, я начал вырываться;  заорал резаным поросёнком, сообразив, что учитель не намерен меня отпускать и продолжит в любом случае.

Несмотря на существенные потери в гардеробе, мне удалось отбиться и удрать, что немало говорит о моих способностях.

В двенадцать лет я выдерживал боевые спарринги с Айгурой Канто. В тринадцать – практически на равных бился с ним на мечах, уступая лишь в силе и опыте, но годы шли... Я рос и становился крепче с каждым днём.

К сожалению, к умственному развитию это не относилось. По мнению Айгуры, оно у меня крепко запаздывало.

Подозреваю, Канто временами сам не понимал, за какие грехи я ему достался, и не раз проклинал день, когда, не слушая предостережений Гавейна, взялся за моё обучение.

Парнем я был способным, пожалуй, слишком. Полуголый наставник, пытающийся отловить собственного ученика, скачущего практически в чём мать родила –  зрелище не для слабонервных, учитывая, что я выпрыгнул в окно и кинулся прямиком через крышу, решив спрятаться  в лесу и отсидеться, пока у Айгуры голова на место не встанет.

Дикий вопль «Себе х*й в ж**у засунь, старый извращенец!!!» не слышал только глухой.

Госпожа Эвей подавилась чаем. Магистр, активно обсуждающий в этот момент с одним из посланников цену на услуги и расхваливающий навыки своих людей,  осёкся на полуслове, провожая глазами эпическую картину бегства.

Окно в комнате третьего этажа вылетело, взрываясь осколками, изнутри выскочило полураздетое тело, совершило сальто и вскарабкалось на крышу, делая рывок на ускорение. Следом бесшумной молнией сигануло второе – в штанах, и, сориентировавшись, запрыгнуло сразу, одним движением, экономя время.

По несчастливому совпадению, открытая терраса, где происходило чаепитие,  выходила в сад именно на сторону комнаты Канто, решившего не в добрый час взять халтурку на дом.

Повисла неловкая, гнетущая пауза, во время которой все, кто встречал несущееся по храму недоразумение, реагировали тем или иным образом.

Билась посуда, тихо отвисали челюсти, любимые кошки бабушки Эвей, решившие погреться на тёплой печке внутреннего двора, с диким мявком прыснули куда попало, роняя горшки и плошки.

–  Луна сегодня... необыкновенная, – первым нашёлся посланник, торопливо опуская глаза и делая вид, что занят выбором закуски.

–  Действительно. Влияние её так удивительно. В этот период энергия двух начал циркулирует особенно сильно, что помогает в использовании специальных техник на раскрытие  внутренних способностей.  Эффект от слияния с животной природой  поистине уникален.  Мастер Канто – один из наших лучших учителей – работает нетрадиционными методами, что мы имели возможность наблюдать.

Госпожа Эвей с невозмутимым видом предложила посланнику ещё чашечку чая.  Она вообще славилась тем, что умела находить выход из самых неловких ситуаций.

Храм  нас запомнил.

Разозлить и довести до белого каления Канто не мог даже магистр Гавейн. Нездоровые вопли, распугавшие ночных обитателей леса, сообщали всем желающим их послушать, что ученику мастера это удалось. Использование  сексуальных техник без предварительной подготовки считалось жёстким наказанием, на грани садизма. Мастер Канто не торопился и применял их по очереди, убедительно доказывая некоторым неподдающимся, что х** в ж*** ещё заслужить надо и кое кто сегодня просить будет, но х** допросится.

Приглушённый вопль и отчётливый мат, в котором угадывались интонации мастера Канто, подсказывал, что кое–кто допросился, хоть и абсолютно не заслужил.

Наутро Канто с невозмутимым видом прошёл через главные ворота, таща на плече повисшего тряпочкой ученика. Тот с лицом идиота пускал слюни.

Убедительно доказать, что я осёл, сам себя лишивший счастья, ему удалось, как и донести: по возвращении моя шальная выходка не сойдёт с рук.

Единственное, что спасло меня от расправы на месте: в планы мастера не входило,   чтобы  занятия любовью ассоциировались с негативными воспоминаниями и превращались в бездумное исполнение без души. Работа убийцы – творческая. Айгура Канто возводил её в ранг искусства, считая смерть высшим проявлением совершенства, призванным подчеркнуть красоту жизни, когда убийство, как последний штрих, завершает целостность картины. Подозреваю,   Белая госпожа не зря считала Канто больным на всю голову. Но, зная о его странностях, она не могла отрицать безупречность такой логики. Холодное трезвомыслие и рационализм неизменно отличали ночных убийц на заданиях. Они никогда не теряли головы, оценивая ситуацию и безошибочно выбирая оптимальное решение.

Иногда ценой такого выбора могла стать чья–то жизнь. Ходили слухи,  что в прежние времена напарником Айгуры Канто была Белая госпожа. Но в критической ситуации Канто предал её и оставил умирать. Добиться правды от убийц сложно, однако туманные намёки и недоговорки позволяли сделать кое-какие выводы.

Белая госпожа хранила молчание, однако при виде Айгуры Канто глаза её становились стеклянными и ничего не выражали, а иногда за ресницами – угольными бабочками – порхала непроглядная темнота.

Сердца разбиваются предательством любви. Люди живут с осколками в душах, острые края которых ранят больно и продолжают причинять страдания спустя долгое время.

Лучше бы наставник избил меня самым зверским образом. Но... Канто редко опускался до плебейского рукоприкладства. Зачем?  В его распоряжении было более совершенное оружие.

Боль может быть разной, иметь множество оттенков и граней. Айгура Канто мне показал всего лишь несколько цветов.

Пара точечных касаний обездвижили эффективнее любой самой крепкой верёвки. Трепетная ласка пальцев вдоль горла – и кляп не понадобился.

Вооруженный спицами-иглами Канто, поджав ноги, разместился рядом на полу,    ничего не выражающим тоном рассказывая о том, что, когда длина поводка велика, пёс забывает, что на нём надет ошейник.  Наглеет и, заигравшись, смеет кусать руки хозяина. Пёс не понимает хорошего отношения, считает, что так и должно быть. Но что дало право псу думать, что он особенный?

– Красивым людям многое прощают, Реми, однако  заблуждение по поводу пределов собственных возможностей их подводит. Они начинают  мнить это своей заслугой,  забывая,  что красота хрупка и разрушима. Одно движение, и...

Канто медленно провёл иглой по щеке, оставив след и тоскливое понимание: мастер изуродует меня. Я доигрался, перешёл грань.

– ... она может исчезнуть, – проговорил Айгура, не двигаясь и не углубляя нажим.

Я не знал, что  он выберет. Знал: он может принять любое решение и нет способа на него повлиять. Он сам определит меру, а мне останется только смириться. Я слаб противодействовать. Но придёт день, который сделает меня сильнее, напоит местью. Я отключил эмоции, читая в неумолимых глазах приговор.

В свете ночника длинные ресницы наставника дрожали чёрной травой. Ночь рисовала их кисточками, щедро бросая краску горстями, отчего они стали пушистыми и длинными. На точёных скулах бронзовый румянец шлифовал кожу сливочным бархатом; тронь – и на ощупь она нежнее шкурки персика, хотя на самом деле была сухой и обветренной.

Я дотрагивался прошлой ночью не раз, мечтая сорвать с лица маску, увидеть человека, но оказался бессилен перед стеной наслаждения и бесконечного обмана поцелуев. Лжи, в которой мне не хотелось тонуть, потому что утонуть в болоте иллюзий может пожелать лишь глупец. Вчера он воспринимался заботливым богом, а сегодня стал равнодушным демоном, в клочья разрывающим своим безразличием.

Пощады ждать бесполезно. Обречённость твёрдо сомкнутых губ, решимость мрачного взора, что ещё утром нежила меня сладкой негой. Лаской, похожей на ядовитую отраву, проникающей в разум, делающей человека податливым и слабым, заставляющим верить.

Я приоткрыл рот – в отвращении, желая стереть вкус памяти, – но оказался не в силах двинуться.

Трепещущий белый мотылёк, пойманный за крылышко, кружащий на ветру в танце золотых разлетающихся лепестков. Грозовые небеса, заполненные искорками светильника. Способен ли Айгура Канто проиграть собственному оружию?

По щеке стекло несколько капель крови. Канто наклонился и слизал их языком,  смял губы, сжигая поцелуем, возвращая воспоминания не позволяя отринуть, разорвать установившуюся связь.

Металлический привкус стали, смерть снежинок, разлетающихся в воздухе. В ночь,  когда  войска короля напали на наш замок, мир пылал, лишённый воздуха, взрывался снопами искр. Снежным крошевом рыдала зима над насилием, но метель не могла победить огонь. Я помнил гибельную черноту небес, морозные звёзды, гарь и копоть, жуткий треск горящего дерева и лопающихся камней, крики, трупы, выпотрошенные на снегу. Скрип снега, бесконечный звук.

Скрип. Скрип. Скрип.

Бежит по сугробам человек с  трёхмесячным ребёнком на руках, уходит от погони. Срывающееся хриплое дыхание...

Губы Канто обладали способностью пробуждать глубинное, давно позабытое, спрятанное внутри.

–  Твоя красота причиняет боль, Реми, – шептал Канто завороженно. – Вы так похожи – два отражения в зеркале. Я смотрю на тебя и вижу её... Она раздражала меня... была моей слабостью... как и ты...

О, если бы я мог говорить! Но всё, что я получалось, – бессильно слушать, разрываясь от противоречивых эмоций. Мастер Канто впервые коснулся запретной темы. Впоследствии именно это стало побудительным толчком, заставившим меня попытаться найти ответы самостоятельно.

– Это сводит меня с ума, вынуждает терзаться бессилием. Сильвермэйн – проклятое семя. Вам дана власть над людьми, и именно поэтому вы уничтожаете всё, к чему прикасаетесь, разрушаете своим существованием. Никто не может противостоять этой власти, остановить. Гибельная красота. Она уничтожала людей. Ей нравилось стравливать их между собой и смотреть, как проливается кровь. Её это возбуждало, представляешь? Она была сумасшедшей, но – небо свидетель – я любил её.  Я не мог смотреть, как она страдает... именно поэтому.

С этими словами мастер Канто сдёрнул пояс и завязал себе глаза.

Я не понял половины из того, что он говорил. О ком он говорил. О моей сестре?  Что всё это означало? Однако осознание: Канто завязал глаза, чтобы не видеть меня, – кристальной ясностью открыло намерение учителя причинить мне боль.

– Всё, что я делаю, – безразличным тоном сказал Канто, и в статуях проклятых богов, украшающих ступени храма, было больше жизни, чем в моём учителе в этот миг, – делаю для твоего же блага. Сумеешь победить слабость – я остановлюсь, не сумеешь – ночь не закончится. Этот урок станет наказанием, но не забывай: прежде всего – это урок. Извлеки из него понимание и пользу.

Канто прекратил истязания, когда я  осознал, что чем больше поддаюсь боли, тем сильнее она становится. Мастер заставил меня преодолеть боль и изменить порог восприятия.

Пытка прекратилась, когда необходимость в ней отпала. Моему телу не было нанесено ни единой раны, ни единого синяка или следа не осталось на коже, но Канто знал куда нажать или надавить, используя иглы. В какую точку воткнуть острие, чтобы мир перед глазами превратился в преддверие ада, а сознание взорвалось раскалённой лавиной боли, которая приходила не сразу, но нарастала постепенно, погребая под собой без остатка.

Завершив работу, Айгура Канто не спеша положил иглы в коробочку и только после этого снял с глаз повязку, позволяя себе удостовериться в результате.

Он не стал вызывать слуг. Вернул телу способность двигаться и говорить, после чего сообщил, что у меня есть два часа позаботиться о себе и навести порядок в комнате, прибрав  за собой. Иначе мы повторим урок. Я справился меньше, чем за полчаса, оценив щедрость наставника, тактично предоставившего мне время для уединения.

Закрыв глаза, я сидел на полу – стискивая зубы и вжавшись затылком в  столбик кровати. Я думал о том, что, помимо боли физической, существует и другая. Душит змеёй.

К приходу Канто пол блестел чистотой. В курильницах дымились благовония. В открытые окна врывался сквозняк, выстиранная одежда сушилась на заднем дворе.

Один из послушников, решивший сострить по поводу подозрительных постирушек на ночь,  отшатнулся. Я собирался уничтожить его, произнеси он любое слово. И он поспешил убраться прочь. Намерение убить стегнуло его ударом хлыста, заставив кружащую в воздухе смерть распахнуть крылья. Канто долго вытаскивал из меня умение подавлять противника энергетикой. За одну ночь я освоил гораздо больше, чем мог в себя вместить, повзрослел на несколько лет.

Никто не знал, что случилось в комнате наставника, ни единого звука не раздалось из–за закрытых дверей. Просто мастер не выходил больше двух суток, и никто не смел его побеспокоить. А те, кто знал, предпочитали не распространяться о случившемся. В клане лунных не принято лезть в чужие дела.

Канто приземлился рядом, долго смотрел на свои длинные ноги, потом вытянул ладонь и накрыл мой затылок. Кроме кровати, стоявшей на ступенчатом постаменте, письменного секретера и ширмы, в комнате практически не было мебели. Да и та, что была, воспринималась декорацией, пародией на нормальную жизнь, которой для нас не существовало. Убийце много не требуется, он обходится минимальным. Способен спать на полу, есть то, что добудет сам, выживать в любых условиях. Роскошь виделась помехой. А может, сама жизнь воспринималась помехой перед вечной красотой смерти.

– Ты правильно понял, Реми. Плачь, если хочешь. Я не накажу тебя за эти слёзы.

Он обнял меня и отпустил, ощутив напряжение спины. В эту ночь мы оба приобрели и потеряли одновременно. Причина порождает следствие. Совершая поступки, мы расплачиваемся за них  возникающими чувствами и никогда не знаем, что придётся принести в жертву на алтарь необходимости.