Текст книги "Противостояние. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Сан Тери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Узнать бы, что побудило его встать на этот путь изначально, я бы нашёл способ всё вернуть. Столько времени потраченного впустую. И всё зря. Оставалось только расхохотаться от кретинизма ситуации. Я жаждал сразиться с ним, я – Рем, но он выбрал меня – Мишеля. Пустышку, обёртку, фарс...

Захотелось постучаться головой о подушку, выдать нечто совершенно безумное в стиле

«Лория, ты лгал мне. Ты лорд Рейвентри, но и я тебе лгал... Найдём компромисс. Рейвентри достанется Мишель. Рему – Лория. Станем встречаться вчетвером».

Я расхохотался, перепугав маркиза. Мой прекрасный Андре никак не мог взять в толк, что происходит. Мишель переутомился, заболел, сказалось перенапряжение, может... ЧТО?

В конце концов, солдат пересилил любовника и маркиз Рейвентри, аккуратно прицелившись, отвесил любовнику пару хлёстких пощёчин, за которые тут же принёс извинения, попросив не пугать.

Очень хотелось вернуть ему эти слова. Не пугать. Он отбирал у меня всё, что я имел. А что взамен? Ничего. Начать с ним жить? Невозможно. Никогда в жизни мне не хотелось признаться, что я ведьмаче, так остро, как в тот момент; посмотреть на реакцию, спросить – и что теперь?

Любишь? ДОКАЖИ!!!

Я поднялся, сообщив, что вспомнил о некоторых не сделанных делах в городе. Совершено забыл, но они не терпят отлагательств. Этот порыв выбил Алиссина из равновесия. Маршал как раз размышлял – не послать ли за доктором? Очевидно, Мишель заболел. Симптомы лихорадки налицо.

Ну конечно, бред у меня начался, просто жар за ним запаздывал. Я начал одеваться, надеясь, что любовнику не придёт в голову меня останавливать. В подобном состоянии ничем хорошим это не закончится. Я не причиню вреда человеку, которого люблю, но под горячую руку с меня станется по морде двинуть, вымещая досаду за собственное несостоявшееся.

Конечно, я не хотел, чтобы он рисковал собой. Для меня смерть Лории станет непоправимым ударом. Но я убийца, а он солдат. Вся наша жизнь – риск, и нам приходилось с этим мириться, как с некоей данью судьбе. Но сидеть дома? Променять битвы с Ремом на тёплую постель, подогретое вино и задницу любовника? Нет, такое не укладывалось у меня в голове.

– Какие дела? Ночь на улице. Ангел мой, опомнись, что ты такое говоришь?

Лория хмурился, не отставал. Я читал острое желание поступить по своему: сдёрнуть одежду и не опускать, пока любовник не объяснит внятно, с чего его понесло непонятно куда и зачем, посреди ночи. Но самое главное – что именно в его словах спровоцировало вспышку злости?

А вот такой я... Загадочный.

Маркиз Рейвентри взял верх над Лорией, раздражённо сообщив, что ему надоело. Хватит. Вечные отлучки без причин, отказ объясниться. Что за игры я веду? Что за тайны скрываю? Где я живу, кто мои родители, мой дом, есть ли у меня семья? Он имеет право знать. Сколько я планирую избегать его, обижать недоверием и скрытничать?

– Нет, – начал он, запирая дверь на замок, – Пока не объяснитесь, никуда отсюда не выйдете, Мишель. Достаточно я мирился с вашими выходками и позволял творить сумасбродства. Вы ведёте себя, как безрассудный мальчишка, я не могу вам позволить...

Мишель ответил волчьим взглядом, полыхнувшим такой ненавистью, что Лория осёкся на полуслове, подавившись воздухом, и забыл, что хотел сказать. Молча открыл дверь, бросив ключ на комод, и вышел из спальни, хлопнув дверью.

Нормальный человек должен радоваться и скакать до потолка при известии о том, что любимому не придётся рисковать собой, а меня изнутри клеймом выжигала обида. Я грезил его клинком, мечтал о сражениях с ним, и вот... жесточайшее разочарование.

Нет, какая-то часть меня радовалась. Я понимал, что готов пожертвовать этим, но... Хотелось побыть одному в этот момент, осознать, чего лишаюсь.

Ради меня значит? Насколько далеко он готов зайти ради меня? Ради меня?

Кто сказал, что у нас нет проблем? Мы их сами себе находим на ровном месте.

Я вернулся в храм. Не стану говорить о том, что делал, вымещая досаду на деревьях, подвернувшихся по пути. Тренировался, дозволяя усталости взять верх, а медитации привести мысли в порядок. Картинка складывалась неутешительная.

Пару дней я не появлялся в особняке Лории. Вызвался на задание в другом городе, мстительно решив заставить его побеспокоиться. Действительно, хуже ребёнка. Детям можно простить их отвратительное поведение, оправдав возрастом, своё я ничем не мог оправдать; но в оправданиях не нуждался, совершенно упорно изводя самого себя.

Это была наша первая размолвка. Я понимал, что обидел любовника на ровном месте. Следовало извиниться, и я собирался это сделать. Любовь выше глупой ссоры, но злился я по-детски. Обида на язык наступала, а я так скучал по нему, безумно скучал. Хотел увидеть, просить прощения, но не знал, с какой стороны подступиться. Если приду первым, придётся идти на уступки, и кто знает, что он может от меня потребовать взамен. На третий день, не выдержав тоски, я пришёл мириться и застал его во дворе собственного дома, пакующим вещи.

Собственно, особо паковать было нечего. Всё было собрано ещё пару дней назад. Маркиз Рейвентри планировал отбыть в собственное поместье, так что я пришёл очень вовремя – как раз проводить и пожелать хорошей дороги. На меня Лория обращал внимания не многим больше, чем на мебель. Вёл себя подчёркнуто холодно и отстранённо, раздавал приказания слугам, поинтересовавшись надменно, что я здесь забыл?

Моё легкомысленное «Дык, на Вашу Светлость поглазеть» и попытка изобразить деревенскую простоту, не вышибла из Лории ни капли невозмутимости. Приподнял бровь вопросительно, хмыкнул, разрезая безразличием. Аристократа он умел включать. Я тоже умел не хуже, но не в нашем с ним случае.

Я шмыгнул носом, решив брать нахрапом, но Лория только плечами пожал. Красивый, модный, истинный щёголь в светлом дорожном костюме с тросточкой в руках. Слуги проворно сновали мимо, затягивая последние ремни, на меня косились без особого интереса, не отличаясь в этом от хозяина. Привычка скрываться настолько плотно въелась в кожу, что я в и общении с Алисси старался как можно реже светить мордой. Инквизитор списывал это на застенчивость. Сейчас она в очередной раз меня губила. Лория раздавал указания, помахивая тросточкой, так и не соизволив уделить мне внимание.

Скот.

Не выдержав, я отвесил ему пинка, игнорируя обалдевшие от этого действия лица прислуги. Подозреваю, Лория сам обалдел. Он, конечно, знал, что Мишель – парень темпераментный, но не до такой степени, чтобы заканчивать жизнь самоубийством во цвете лет.

Я, выдав не самую преданную мину, убедительно заверил, что был не прав, но исправлюсь. Но и он мог бы повести себя немного иначе, понять, что он дорог мне; просто не надо на меня давить и ставить условия. Мне необходимо время, для всего. И перемены меня пугают, но я люблю его и готов пугаться вместе с ним. Просто мне надо время.

Причина звучала достаточно убедительно, на мой взгляд, как и сила драматизма.

– Отлично, – сообщил Лория, сузив глаза и нервно хлестнув себя тростью по бедру, – Сколько тебе требуется времени, чтобы обдумать моё предложение?

Мы стояли посреди двора. Двор – не комната, но и тут Лория умудрился одним властным жестом отпустить слуг, заставив их испариться из поля зрения. Инквизитор, одним словом. Посреди двора остались последние сундуки, лошади нетерпеливо перебирали ногами, желая тронуть карету с места. Я прибыл вовремя – ещё полчаса, и мы бы разминулись, но лучше бы не приходил. Вопрос моментально загнал меня в тупик. Я забегал глазами по сторонам, выдав жалкое:

– Не знаю...

– Вот когда будешь знать, этот разговор будет иметь смысл, а сейчас, думаю, тебе лучше уйти.

От этих простых слов у меня в горле перехватило, я переменился в лице и забыл, как дышать, сердце заныло. Он меня что, выгоняет? Вот прямо так берёт и выгоняет? Насовсем?

– Если только ты не планируешь поехать со мной, – со вздохом закончил Алиссин, внимательно наблюдавший за моей реакцией, и покачал головой, словно сам себе не веря.

– Мишель, ты самая большая головная боль и заноза в заднице, которую я знаю, – доверительно поведал он, распахивая дверцу кареты и, подхватив за локоть, запихнул внутрь, забрасывая следом трость, – Никогда не считал себя мазохистом, но раз я всё это терплю, видимо мне это нравится.

– С чего ты решил, что я поеду с тобой? – я немедленно просунул голову в окно, планируя высказать ноту протеста.

– Ветер на ушко нашептал, – Алиссин с готовностью развернулся, даря поцелуй и обхватил лицо ладонями, удерживая и не давая спрятаться обратно, – И раз уж ты сам всё признал, я прощу твою дикую выходку, но не надейся на снисхождение в будущем. Я собираюсь как следует заняться твоим воспитанием. Поездка будет долгой.

– Ты просто... бесстыдно самонадеян, – я покраснел до корней волос, из ушей только, что пар не шёл.

– Это жест отчаяния, – клятвенно заверил Лория, чьи губы нахально обосновались поверх моих, пробуя на вкус, – Стоит мне заговорить о будущем – ты сбегаешь. Я не знаю, что думать. Мишель, я из кожи вон лезу, желая тебе понравиться.

– У тебя неплохо получается...

Подозреваю, зрелище нашего милования деморализовало психику многих нестойких.

– Насколько неплохо?

Он уже смеялся, и я смеялся вместе с ним, понимая, что всё простил и совершенно ничего не соображаю. Хочу к нему.

– Ты действуешь в верном направлении.

– Дай мне десять минут, золотко, – Алиссин нехотя отстранился, провёл ладонью по щеке и шутливо затолкнул обратно, возвращаясь к делам.

Когда он запрыгнул в карету и стукнул по бортику, приказывая трогаться, имело ли смысл говорить, что я пребывал на седьмом небе от счастья, совершенно не желая ни думать, ни соображать, ни осторожничать.

Какой проклятый дух украл мой рассудок, толкнув отправиться с Лорией в родовой замок клана Рейвентри в провинции? Не знаю. Я не думал. Просто взял и поехал с ним. Вот так.

========== Глава 12. Цена прозрения ==========

Вершина лета радовала погожими деньками. Синее небо одаривало безоблачностью, жарой и трескотнёй кузнечиков в спелых колосьях ржи, пестрящих маками и васильками.

Приближался Сомайн – праздник влюблённых. День признаний и самая короткая летняя ночь. После Сомайна дни пойдут на убыль, а ночь станет прибавлять минуты. Крестьяне готовились вовсю. Второй день сооружали помосты, обустраивали навесы и заготавливали дрова для костров, что должны гореть всю ночь, варили медовуху. От аппетитных запахов кружилась голова, женщины пекли пироги, жарили, парили. Торговцы и фермеры прибывали со всех окрестных деревень, разбивая палатки, лавочки, а иногда располагаясь с товаром на телегах или прямо на земле.

Накануне Сомайна самая ходкая торговля, впрочем, как и в любые ярмарочные дни. Мы с Лорией, обнявшись, гуляем вдоль торговых рядов, игнорируя людей, пересуды и взгляды, обращённые в нашу сторону. Мы привлекаем внимание резким контрастом, да и просто хорошо смотримся вместе. Красивая пара. Прохожие оборачиваются вслед, улыбаются. Кто узнаёт в Лории господина, кланяется, и заставляет сгибать спины детей. Некоторые славят щедрость Рейвентри.

Решив поделиться счастьем, Лория раскошелился для праздника, заказав музыкантов и актёров, устроив великолепные декорации и бесплатное угощение. Такого здесь давненько не видели – разве что при жизни прежнего лорда. Отец Алиссина был большим любителем праздновать. То, что замок Рейвентри сгорел и был заново отстроен семь лет назад, я выяснил у слуг. Пожар случился в знаменитую «ночь резни». Не удивительно, что у инквизитора не существовало причин для любви к ведьмаче. Мои соплеменники уничтожили его семью. В те дни кровь лилась рекой, восстание ведьмаче называли первой волной, но это не было простым восстанием – речь шла о полноценной войне, а на войне не обходится без жертв.

Тема была запретной, при господине никто не осмеливался её затрагивать, опасаясь разбередить старые раны. На вопрос о семье Лория криво улыбнулся и просто взъерошил мне волосы, сообщив, что я его единственная семья. Я предпочёл не расспрашивать, интуитивно понимая, что затрагиваю болезненные воспоминания. Он тоже был моей единственной семьёй – остальных уничтожила инквизиция.

Сегодня Сомайн. Играет музыка, пиликают дудочки и скрипки. Нарядно одетые поселяне спешат на представление, жилеты мужчин украшены цепочками и платками, волосы девушек обрамляют венки из цветов, а грудь украшают яркие ожерелья и бусы. Посреди площадки прыгают весёлые акробаты, развлекая толпу. Громко кричат зазывалы, предлагая купить товар, у лотков с фруктами и водой скапливаются очереди.

Солнце припекает. Жара невыносима. Алиссин хмурится, с беспокойством косясь в мою сторону. В отличие от него, я обгораю мгновенно. Вот и сейчас, рискнув выбраться из дома без шляпы, поступил опрометчиво. Нос краснеет и начинает чесаться. Глаза слезятся, и я похож на щурящегося кролика с коротким куцым хвостиком волос на голове.

Лория со смехом закатывает глаза, качая головой, подхватывает под локоть и, не слушая протестов, тащит к торговым палаткам. Его Светлость лорд Рейвентри развлекаться изволит.

– Алиссин, отвали... чтоб тебя...

Мишель бранится и шутливо отбивается от водружённой на голову панамы с цветочками. Лория дразнится, ему весело. Возможность безнаказанно поиздеваться над любовником выпадает не часто, и он отрывается вовсю.

Куда делась его суровая сумеречность и строгая сдержанность? Этот безумный веселящийся незнакомец меня в гроб загонит своими шуточками. Удерживает за шею и надевает головные уборы один за другим. Не сомневаюсь – выбирает самые идиотские и нелепые. Кто сказал, что Алиссин не любит целоваться? Лорд Рейвентри дня прожить не может без того, чтобы не шокировать общественность.

«И виноват в этом один белобрысый парень. Притащил на свою голову неизвестно откуда незнамо кого. Совсем лорда околдовал».

Содержание некоторых разговоров я подслушал. Торговец держит зеркало и напряжённо улыбается. Всё, о чём он думает, написано на лице и мысли эти не в нашу пользу.

Маркиза в поселении узнаёт каждая вторая собака. Не удивительно – это его родные владения. Меня здесь скоро тоже будут знать, как родного. Ещё бы – громко посылать Его Светлость куда подальше и оставаться после этого в живых – с такой вопиющей наглостью здесь отродясь не сталкивались. Все сходятся во мнении, что лорд держит меня в качестве экзотического развлечения, когда надоем – повесит.

У всех бывают каникулы, у ведьмаче и орденцев в том числе. Наши каникулы затянулись на две недели. Ни один из нас не жалеет, посёлок тоже запомнит надолго. С моим присутствием в родовом замке лорд Андре открылся прислуге с неожиданных сторон. Его Светлость маркиз Рейвентри – образец суровой сдержанности, вежливости и надменности. Это знают все. Абсолютно все: и слуги, и крестьяне, и поселенцы – от молочницы до аббата.

Увидеть скупую улыбку лорда возможно раз в году по праздникам, исключительно в качестве формальности. Ржущий, как конь, белозубый Алиссин – зрелище, к которому даже я постепенно начинаю привыкать. Веселящийся Алиссин, распевающий песни во всё горло, перешучивающийся с челядью и щипающий служанок. Великовозрастный дылда, носящийся за мной по замку, творящий сумасбродства. Мне кажется, в детстве ему определённо чего-то не хватало. Может, папа игрушки к полу прибивал, а мама инструменты прятала?

Роль любимой игрушки мне нравится. Временами, конечно, раздражают перегибы, но чем бы дитя ни тешилось... Лория счастлив, а я счастлив, когда счастлив он. От этого знания всё внутри замирает.

Так что Мишель брыкается, пинается, ворчит показушно, но позволят себя безнаказанно тормошить всеми способами – от приличных до непристойных. А Рем набирается терпения и мысленно выпускает воздух, считая до ста, затем до двухсот... Потом не выдерживает и начинает хохотать.

Лория заразен. Абсолютно заразен. Зараза он полная, что и говорить. Изнутри словно плавно отпускает стальную остро взвинченную пружину. Сколько лет я держал её внутри? Мне кажется, что впервые я счастлив, и не знаю, как описать это состояние, как объяснить идеальную формулу гармонии покоя. Мне кажется, что я способен забыть, простить...

Шрамы, боль, ожоги... всё дурное уходит и изглаживается из памяти, омытое целительным бальзамом чужих рук, губ, бесконечным пониманием глаз. Беспечностью ласково греющего лета, умиротворяющим покоем вечерних закатов. Благословенной тишиной ночей, напоённой ароматами яблонь, лимонной мяты и писком звонцов.

Мы – опалённые мотыльки – тянемся друг к другу крыльями, и пусть не говорим, но между нами существует огромное, незримое понимание: свеча горя у нас была одна, и мы оба в своё время прошли через неё.

А сейчас... сейчас мы просто счастливы.

Ослепительная лазурь небес пылает жаром. Я, запрокинув голову, барахтаюсь в объятиях Лории. В шуме и гомоне народа неслышно ругаются сойки, раздражённые вторжением в свою рощицу, а на обочине дороги – среди зарослей лопухов и крапивки – гордо выпрямив головы, цветут напоённые мёдом ярко – жёлтые одуванчики, готовые вскоре выстрелить первыми белыми пылинками.

Я подмечаю детали машинально – множество деталей, ставших частью моего мира. Упавшую на землю плошку с водой, оставившую мокрый след, пританцовывающих у прилавка девушек в пышных юбках, бумажные гирлянды цветов и фонариков, украшающих деревянные крыши лотков, заросли цветущего шиповника...

– Упрямимся? Придётся пойти на крайние меры.

Взгляд Алиссина кровожадно обозревает ряды материи и выхватывает с вешалки синий прозрачный шарф из терсенского шёлка. Обычно такие носят женщины, но Лории сегодня не угомониться на дурости. Его несёт, распирает хохотом, он оживлён. Сдаюсь, изображая вялое сопротивление, позволяя детинушке играться, замотать себя до глаз и плевать что подумают.

Рука Лории дрожит. Не сразу понимаю, что происходит. Маркиз меняется в лице, рассматривая меня с ужасом, словно видит смерть, отшатывается. До меня доходит, и кровь разом отливает от щёк. Хорошо, что я бледен, и бледнеть дальше мне некуда. Мысленно обзываю себя кретином. Проклятые боги, я действительно кретин.

– Что случилось? – безмятежностью и недоумением в моём голосе можно смело оправдать все преступления мира – поверят.

– Рем...

Это не вопрос. Утверждение. Почти утверждение, и страх в голосе – металлический, тягучий, наполненный лёгкий скрежетом. Рука невольно шарит у пояса, тянется к несуществующему мечу, и этот жест болью и кровью отзывается в сердце – жест, говорящий так много.

– Это невозможно. Твоё лицо... Таких совпадений не бывает. Мишель... скажи правду.

Глаза Лории сузились, превратившись в безжалостный клинок, полной чёрной, гибельной бури.

– Или я должен называть тебя Рем? А может, это тоже не настоящее твоё имя? Как тебя на самом деле зовут?

Я срываю с себя шарф и отвешиваю ему оплеуху. Ору, только бы он не понял, как страшно мне сейчас. Насколько колотится сердце. Никогда в жизни я не боялся так, как боялся эти несколько долгих, безумных секунд.

– Ах, ты ублюдок!!!

Я швыряю шарф в Лорию, почти отталкиваю, и разворачиваюсь резко, высказывая намерение броситься в бегство. Он перехватывает запястье и сжимает с силой, готовый сломать, но продолжая удерживать самого себя. Делает несколько шагов, уводя нас в сторону от людного места, и непонятно кто кого ведёт – он меня или я его в этом стремлении разорвать существующую между нами связь или сделать её ещё крепче.

Не освобождаюсь. Выжидая момент, возможность, бью второй наотмашь. Он перехватывает вторую. Не освобождаюсь. Дёргаясь слабо и беспомощно, как это сделал бы Мишель. Пинаюсь ногами, похожий на барахтающегося дохлого червяка, которого Лория без усилий отрывает от поверхности, не подозревая о силе, таящейся за внешней слабостью.

Мы давно стали кормом для глаз, а теперь в очередной раз даём пищу для пересудов.

Лория понимает. Скрипит зубами, оглядывается досадливо. Сгребает в объятия, силком уводя за собой. Не хватало только разыграть скандал на глазах у такого количества народа.

«В тот день, когда он связался с этим чёртовым мальчишкой, совершил очень большую ошибку» – ясно читается в его энергетике.

Добавляю ещё пару акцентов. А что, я в своём праве. Мишель не позволяет себя утащить. Дерётся, шипит бешеным котом. Он разъярён. Все ревнивые бабы мира, дерущие морду своим мужикам, меркнут на моём фоне. Рычу, извиваюсь, кусаюсь. Алисин, плюнув на щепетильность, забрасывает на плечо, благодаря всех богов, что сообразил утащить позор подальше.

В рощице неподалёку никто не помешает. Заросли пышно цветущей сирени и акации, ссыпающей на голову белую метель, служат слабым укрытием от посторонних, но это лучшее место для выяснения отношений на данный момент. Единственное, оказавшееся в досягаемости убежище. Испуганно затыкаются сойки, настороженно пялясь на двуногих, что ведут себя странно. Лория поспешно продирается сквозь шиповник, не щадя роскошного костюма, по пути стаптывает клумбу, засаженную гиацинтами и нарциссами, что ещё не отцвели, но уже доживали свой век.

Ни одно моё слово, ни одно оправдание не смогло бы для меня в тот момент сделать ничего, спасти от неизбежной плахи понимания, как то, что я расцарапал ему лицо в ярости, навешав оплеух.

– Ты постоянно говоришь о ком? О своём бывшем, верно? А я для тебя – просто замена? Так? Потому что похож на него, да? Поэтому ты меня выбрал? Кто такой Рем? Ты не в первый раз меня так называешь. Вот как, всё так... да... Не хочу больше видеть твою рожу!!! Лживый ублюдок, опусти меня, опусти, ненавижу!!!

Мне удаётся вывернуться, выдраться. Бросаюсь бежать, не забывая отчаянно вскидывать колени и сбивать равновесие, чтобы движения казались неверными. Так даже новички не бегают. Сам не знаю, куда бегу, но аффекту простительно всё. В замок – собрать немногие вещи, и на коня. У меня нет вещей, всё своё ношу с собой. Всё что есть, принадлежит Лории. Конь мне не нужен, без него я передвигаюсь гораздо успешнее и продуктивнее – могу бежать без остановки пару суток. Но Мишель бегать не умеет.

Поэтому когда его нагоняют в два прыжка, только огрызается и брыкается в кольце чужих рук. Выдраться он не может по определению. Впрочем, от стальной хватки Алиссина даже Рему нелегко избавиться. Разворот. Лория придумывает единственный способ заткнуть истерику, зажимает затылок и целует, целует...

Ну, уж нет. Идти, так до конца.

Он у меня ещё на колени за это встанет. Кусаю за губу, бью коленом в пах. Рем внутри мысленно убивается. Я не могу позволить, чтобы меня раскусили. Просто потому, что мне будет очень стыдно за этот день, за такое поведение. В пах, естественно, не попадаю. Да и не дурак – себя самого счастья лишать, а вот губу хорошо задеваю. На глазах Алиссина от боли слёзы проступили. Ах, какие мы нежные! Ничего, потерпит.

– Прости малыш, прости идиота. Просто... нереально. Я словно призрака увидел.

Алиссин шепчет и молит о прощении с таким отчаянием, что не простить его невозможно, да это и не входит в мои планы.

– Кто такой Рем? – спрашиваю обиженно, пытаясь размазать несуществующие слёзы, показывая, что я зол, что очень зол – в бешенстве просто! – Твой бывший? Ты с ним спишь?

У Лории начинается нервный отходняк. У меня тоже. Впрочем, у меня с ним не жизнь, а один сплошной постоянный отходняк. Инквизитор начинает смеяться, прижимает меня к себе и отвечает с весёлой злостью:

– Нет, малыш, он не мой любовник.

– Тогда кто? – спрашиваю требовательно.

Я ещё не готов простить. Смотрю на то, что с ним сделал. Становится смешно и стыдно одновременно. Всю рубаху ему порвал. Машинально пытаюсь привести его в порядок, руки сами делают. Стираю кровь с царапин, прикладываю платок. Вот этим и извиняюсь.

– Это мой враг. Особенный враг.

В голосе Алиссина столько страсти, что мне становится жутко. Он спохватывается, понимая, затем мрачнеет, перехватывает ладони и целует пальцы. Разумеется, они же перетрудились бедненькие – устали, физиономию ему расцарапывая.

– Ты... хочешь убить его? – спрашиваю я с замиранием, понимая, что вроде бы беда миновала, и мы помиримся сейчас...

– О, да! – мечтательно отзывается Лория, и моё сердце срывается в мёртвую бездну, остановившись на миг, а затем начинает выстукивать через раз зарождающимся пониманием и страхом. Словно огромная чёрная волна поднималась из глубины, и я её видел.

– Ты... настолько ненавидишь?..

Мне не хочется знать ответ, хочется просто уйти. Становится пусто, не по себе, словно разом задул невидимый сквозняк и погасил пламя жизни.

– Это не ненависть, – в глазах Алиссина нечто очень далёкое от Мишеля. Затуманенная страсть, – Это то, что способны понять только мы двое.

– Как у нас с тобой? – тихо отзываюсь я.

– Нет, как у нас с тобой только у нас с тобой, и я никого в это не допущу, – Алиссин нежно гладит меня по лицу, целует, успокаивая, извиняясь.

«Ты дурак, Алиссин, – хочется сказать мне, – Слепец».

– Я похож на него?

Понимаю, что играю с огнём, но это единственный способ окончательно отвести от себя подозрения – не уходить от скользкой темы, но пройти по грани.

– Нет, просто показалось…

Лория уже успокоился и теперь рассеяно гладит меня по волосам, перебирая прядки между пальцев, озираясь по сторонам, движимый желанием поскорее уйти из этого места, изгладить следы ссоры из памяти.

Трава усыпана снегом лепестков. Отцветут сирень и акация, распустятся жасмин и магнолия. Эта дивная роща похожа на райский сад, только живут здесь совсем не ангелы господни. Местечко давно облюбовали нищие, и следы их присутствия видны наблюдательному глазу. Красоту надо беречь и хранить, иначе она разрушится – слишком хрупкая и ненадёжная для этого жестокого мира.

Говорят, Его Светлость старший лорд Рейвентри приказал разбить здесь парк для своей жены, но не успел реализовать задумку. На замок напали, и у выживших нашлись дела поважнее, чем поддержание порядка. Спустя годы парк зарос, превратившись в лесной островок буйной неухоженной природы, и только деревья, сменяющие друг друга в сезонах цветения, оплакивали былое величие слезами лепестков, не желая сдаваться, продолжая верить.

– Я не видел его лица, – Лория не сразу ответил мне, раздумывая над ответом и разбивая словами собственную тишину, – Но глаза... мне показалось, что ты и он... – Алиссин помотал головой, опровергая самого себя, – Бред. Я гоняюсь за призраком.

– Зачем тебе его лицо? – в моём голосе ревнивая обида.

– Любопытство, – Алиссин замечает и мою ревность, и недовольство, но он спокоен и пальцы его расслабляются, – Он сильный боец.

– Почему тебе так важно убить его? Он сделал тебе что-то плохое?

В глазах Лории удивление:

– Он ведьмаче, малыш. Это мой долг. Пока эти твари не будут уничтожены, мы не сможем спокойно жить.

Это звучит настолько неожиданно и нелепо, что я просто немею, не в состоянии переварить. Мне всегда казалось, что Лория – просвещённый муж, и достаточно разбирается в политике, чтобы понимать откуда растут ноги у этой ереси.

– Ты... правда, веришь во всё это?

В голове не укладывается. Я отворачиваюсь, делая вид, что любуюсь каштанами. Белые свечки радуют глаз, но запах тяжёлый, дурной, резко разрушающий очарование царящих вокруг ароматов. Спасает свежий ветерок. В саду у Лории тоже цветут каштаны. Один из них достигает окна нашей спальни.

Изнутри ворочается пласт чего-то огромного, очень тёмного, это понимание причиняет боль, ложится на душу тяжестью.

– Может ли человеческое существо выбирать, кем ему родиться? Люди рождаются с даром, но кто сказал, что этот дар несёт в себе зло? Ведьмаче боятся и уничтожают из страха, а они вынуждены сражаться, защищать свою жизнь. Нас учат ненавидеть, матери рассказывают страшные сказки детям, но... раньше такого не было, Лория. Были другие времена – до того как всё это началось. Люди и ведьмаче жили в мире. Разве ты станешь это отрицать?

– Они умело маскировали свою суть, но они не люди. Выродки под человеческой личиной, – в голосе Лории искренняя ненависть.

Я удивлён. Не знал, что это настолько важно для него. А ты оказывается фанатик, мой Алиссин... Но следующие слова заставляют меня остановиться:

– Эти твари вырезали мою семью... всех... – слова даются ему тяжело, но он заставляет себя говорить, пытаясь передать важность сказанного, рассматривая собственный сжатый кулак, – Как скот... молча, безразлично. Убивали... словно траву косили. Никто не мог понять сначала... всё так быстро происходило. Что-то появилось из темноты, и начало убивать наших людей. Очень быстро. Потом крики. Все забегали, началась паника, огонь... Замок загорелся так быстро. Стало всё видно, как на ладони. А они продолжали убивать. Детей, женщин, стариков... никого не щадили. Брат спрятал меня в колодце. Я всё видел. Помню, как ему вспороли живот. Эта картина у меня до сих пор перед глазами. Мне было шесть, но я всё понимал и ничего не забыл.

Я молчал, не зная, как реагировать. Сказать, что меня потрясло это признание? Да в какой-то мере, но совсем не так, как мог ожидать Лория. Я не мог бы считаться призраком, если бы живя здесь, не собрал информацию о замке и его владельце. Для меня рассказ Алиссина не воспринимался кошмаром. Он просто был частью существующей в те времена реальности, но существовала и другая сторона – собственная реакция Алиссина.

– После того, что увидел, я не могу воспринимать их, как людей. Они опасны. Я видел, что способна сотворить их богомерзкая магия. До тех пор, пока этот проклятый род существует, люди будут жить в страхе. Когда я вступил в орден, моей единственной причиной было желание отомстить, но потом, со временем, это стало не просто местью. Избавляя мир от тварей, я спасаю жизни других людей. Это единственное, что позволило мне не сдаться в тяжелые времена, придавало смысл. А сейчас в моей жизни появился ты...

Алиссин разжал кулак и повернулся ко мне – древний, как само время.

– Я устал ненавидеть. Пришла пора остановиться и отпустить прошлое. Иначе оно так и будет меня преследовать и сводить с ума. Мне повсюду мерещатся враги. Я смотрю на тебя, а вижу призрака. Пора завязывать.

Осознание приходит не сразу. Обрушивается сверху, неумолимой тяжестью пробуждающегося понимания. Мы провели вместе несколько месяцев, а я ни разу не спросил его о семье. Не задумался на предмет, какую ношу он носит под сердцем, не увидел, насколько глубока она... Бездна между нами.

– Значит, ты ненавидишь всех ведьмаче?

– Истинно так.

– Никого не пощадишь?

– Нет.

– А женщины, дети?.. Неужели существуют вещи, через которые можно переступить?

– Ты не понимаешь, Мишель, – Алиссин тяжело вздохнул, проводя ладонью по лицу, – Ты говоришь о них, как о людях, но пойми, ведьмаче – не люди. У них нет души. И то, что они выглядят как мы, говорят, думают, пьют и едят, не даёт им права называться людьми.