Текст книги "Хищник"
Автор книги: РуНикс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
потому что, конечно, я была немного напугана.
—Ты была всего лишь ребенком, – заговорила Морана, прежде чем она смогла помочь себе, ее голос был ржавым и тихим.
Амара грустно улыбнулась, теребя край топа.
– Так и было, Морана. Мы все об этом забыли.
Морана проглотила комок в горле, вцепившись пальцами в ее верхнюю часть.
– Тот факт, что он был таким ужасающе
тихим мальчиком, только усиливал настороженность, которую все испытывали к нему. Люди говорили о нем, и я уверена, что он знал, но никогда не произносил ни слова. Ничего. Первый раз, когда я на самом деле услышала, как он заговорил было много лет после того, как он пришел в дом.
Качая головой, словно желая избавиться от воспоминаний, Амара продолжила.
– Мистер Марони поклялся своим людям молчать о правде Тристана, не по доброте его сердца, если она у него вообще есть, и не потому, что он хотел защитить мальчика. О нет, это было так, чтобы человек, которым однажды станет Тристан, должен был ему.
Отвращение в голосе Aмары просочилось в Морану, ее сердце содрогнулось. Глубина жестокости в ее мире поразила ее. Несмотря на то, что она знала, насколько жесток их мир, это все же застало ее врасплох. Здесь не было места невинности. Никто не был не виновен.
То, что маленький мальчик сделал инстинктивно, стоило ему репутации. Не потому, что кто-то хотел ему отомстить, или потому, что кто-то хотел убить его для себя. Нет, но потому что кто-то хотел его просто эксплуатировать. Его следовало любить и защищать. Что еще более важно, его нужно было простить. Напротив, его тигель только начался от рук людей, которые его утащили.
– Блядь, – прошептала она, не зная, что еще сказать, это одно слово идеально описывало всю ситуацию.
– Да уж. Как будто этого было недостаточно, его держали подальше от всех остальных детей в семье, в отдельном крыле, – вспоминала Амара, еще одна слеза катилась по ее щеке, ее хриплый голос дрожал. – В течение дня, когда другие дети ходили в школу за стенами или играли, пока не пришло их время тренироваться, его запирали на территории с частными репетиторами. Лучшие люди Марони тренировали его, пытали, и он не говорил ни слова. Мама сказала, что иногда слышала его крики, когда уходила в флигель. Все мы в какой-то момент его слышали. Но никогда не слышали его слов. А через некоторое время крики просто прекратились.
Морана закрыла глаза, ярость вливалась в ее кровь, желание убить всех этих людей, необходимость убить всех этих людей, уничтожить их, как они уничтожили ребенка, настолько острой, что у нее заболело сердце.
Она вспомнила глубокие крапчатые шрамы, которые она видела по всему его телу, ожоги на его спине. Сколько из них было нанесено этими людьми? Сколько, когда он был еще мальчиком? Сколько людей довели его до грани смерти? На грани безумия?
Слеза скатилась по ее щеке, слеза боли, гнева, сострадания, прежде чем она смогла остановить ее. Она позволила скатиться, глубоко вздохнув, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце. Она открыла глаза.
– Продолжай.
Амара мягко вздохнула, на ее лице застыло раскаяние.
– Я никогда не прощу себе, что игнорировала его тогда. Я знаю, что была всего лишь ребенком, но даже тогда я знала, что этого не должно было происходить. Я знала, что это
неправильно. И все же абсолютно ничего не сделала, чтобы помочь ему, никоим образом. И иногда мне интересно, может, доброе слово, самоотверженный жест, рука дружбы сделали его жизнь немного лучше...
Морана ничего на это не ответила. Она не могла. Не с гневом, который она чувствовала.
Амара сглотнула, очевидно, борясь с чем-то, прежде чем втянуть воздух и продолжить.
– Я видела его на территории в течение многих лет. Я бродила по дому, играла с другими детьми, не проходящими обучение, или помогала маме, и мельком видела его на протяжении многих лет.
Потерев рукой обескровленное лицо, она продолжила.
– Он всегда был в синяках. Иногда прихрамывал. Иногда едва мог ходить. И даже тогда никто не осмелился пожалеть его или поговорить с ним. Через несколько лет стало ясно, что он смертельный. Его молчание еще больше усилило это. Люди в семье избегали его из-за того, что он был чужаком, а люди снаружи избегали его за то, что он был внутри. Он не принадлежал никому. И хотя с ним никто не связывался, с ним тоже никто не разговаривал.
– Ч-что случилось потом? – Морана заикалась, с трудом выговаривая слова, ее сердце сжималось для мальчика, которым он был, желая, чтобы она не знала его тогда.
Она тоже была такой одинокой, когда росла, в окружении людей, и ей не с кем было поговорить. Может, она могла бы протянуть руку товарищества, как бы сюрреалистично это ни было. Может, они могли бы помочь друг другу почувствовать себя менее одинокими. Может быть...
Амара слегка улыбнулась, прерывая мысли Мораны, все ее лицо смягчилось.
– Данте случился.
Морана нахмурилась, не понимая. Амара покачала головой, мягко усмехаясь, ее красивые
глаза заблестели.
– Несколько лет спустя Мистер Марони начал обучение Данте с теми же людьми, которые тренировали Тристана в течение многих лет. Иногда они оба тренировались в одном месте. Уже шли разговоры о том, что Тристан возглавит семью, когда вырастет, и Данте был очевидным наследником, старшим сыном и всем остальным. Не помогло и то, что Тристан почти никого не узнавал, а тем более ни с кем не разговаривал. Данте пытался поговорить с ним, а Тристан так быстро его отталкивал... он был таким со всеми. Говорил только тогда, когда к нему обращались, и большую часть времени даже тогда. Данте не привык не добиваться своего. Это создало между ними большую напряженность.
Она могла представить.
– Однажды ночью после тренировки Данте ударил его. Попал в лицо Тристану. Тристан попытался уйти, и Данте ударил его. Тристан сломал челюсть.
Амара остановилась.
– Он сломал челюсть старшему сыну Лоренцо Марони боссу Наряда Тенебры.
Морана почувствовала, как ее глаза расширились, из-за чего у нее перехватило дыхание, по спине пробежала дрожь. Ветер кружился вокруг них, принося им на колени
упавшие листья.
– Его наказали? – шепотом спросила она, боясь ответа.
Ответный смешок Амары удивил ее, когда она снова покачала головой.
– Мистер Марони позвал всех в особняк. Весь персонал тоже был и спокойно наблюдал. В любом случае, он создал большую сцену, требуя виновного, требуя, чтобы он сломал челюсть его сыну. Он воспринял это как удар по своей чести или что-то в этом роде.
Морана наклонилась вперед, ее дыхание участилось.
– Затем?
Эта маленькая улыбка на лице Амары осталась.
– Данте никогда не заговаривал и даже не смотрел в сторону Тристана, он уже ненавидел своего отца. Но Тристан тоже. Помню, как я была ошеломлена, когда Тристан без колебаний выступил вперед. В этом мальчике не было страха. Вовсе. Я имею в виду, я видела, как взрослые мужчины съеживались перед ним и Лоренцо Марони... в любом случае, Марони пытался скрытно угрожать ему...
Поднялся ветер. Морана вздрогнула. Это становилось все лучше и лучше.
– И это был первый раз, когда я услышала голос Тристана.
Морана подняла брови, сердце заколотилось.
– Что он сказал?
Выражение благоговения на лице Амары, даже в старых воспоминаниях, соответствовало удивлению в ее голосе.
– Боже, я все еще помню это, будто это было вчера. Мистер Марони угрожал Тристану, думая, что он почувствует себя обязанным, может, испуганным, может, уважительным, Бог знает, о чем он думал, и Тристан.. он встретился носом с мистером Марони и сказал ему: Ты когда-то нацепил на меня поводок. Я им тебя задушу.
Морана ошеломленно моргнула.
– Что, что он сказал?
Амара кивнула.
– Ты когда-то нацепил на меня поводок. Я им тебя задушу. Слово в слово.
Она попыталась осмыслить это, когда ее охватило изумление.
– Сколько ему было лет?
– Четырнадцать.
Морана откинулась назад, чувствуя, как ветер вышибает из нее. Амара кивнула, будто полностью поняла.
– Он был бесстрашным, Морана. Это был первый раз, когда кто-либо из нас видел, как мальчик заткнул Босса. Это был также момент, когда Данте решил, что он полностью в команде Тристана. И когда его отец сказал ему правду о Тристане, чтобы заставить его держаться подальше, это только сделало Данте более непреклонным подружиться с этим парнем.
Обкрадывая дыхание, Морана спросила:
– Так они стали командой?
– Конечно нет! – возразила Амара, качая головой в приятных воспоминаниях. – Данте всегда был очаровательным снаружи. Он мог соблазнить тебя на одном дыхании, планируя миллион способов убить тебя на следующем, а ты даже не догадалась бы об этом. Тристан не доверял ему ни на дюйм, но и избавиться от него не мог. Данте был и остается обманчиво упрямым. И хотя он был старшим сыном с обязанностями, Данте неоднократно шел против отца, поддерживая связь с Тристаном. Марони хотел, чтобы они соревновались. Они фактически показали ему палец. С годами они как бы сдружились, на самом деле они не друзья или братья, но в битве на их стороне не было бы никого. С ними сложно.
Морана молчала, переваривая все это. Открутив крышку бутылки в руке, Амара сделала глоток воды, медленно сглотнула и, прислонившись спиной к надгробию, долго молчала, пока Морана все впитывала.
– Меня забрали несколько лет спустя, – тихо сказала она в пространство между ними, ее голос был хриплым, а глаза потускнели от воспоминаний. – Тристан нашел меня.
Морана начала с этого. Амара кивнула.
– Да, он нашел меня и оставил с Данте, пока решал вопрос с людьми, которые держали меня в плену. Это было после того, как меня обнаружили, что я действительно общалась Тристаном. Пока я выздоравливала, он стал ... более присутствующим, я полагаю, не будучи очевидным на этот счет. Тогда я не знала, что это произошло слишком близко для него. Он защищал меня. Не очевидно, и никогда с людьми вокруг, но он просто... стал присутствием в моей жизни. Он никогда не говорил много, но тот факт, что он смотрел на меня, слушал, если я говорила, говорила все. Вот почему я знаю, что он невероятно защищает женщин и детей. Я видела его таким уже много лет.
Морана начинала осознавать его глубоко укоренившуюся потребность в защите. Тот факт, что он пережил все, что у него было, и не избавился от этой потребности в защите, говорило о нем больше, чем что-либо, когда-либо могло, больше, чем он когда-либо мог показать.
– Он никогда никому не доверял, Морана, – продолжила Амара, в ее голосе была грусть. – У него никогда не было особых причин.
– Он доверяет тебе и Данте, – напомнила ей Морана.
Амара снова грустно улыбнулась.
– Только до некоторой степени. Он живет за своими стенами, совсем один, мертвый для мира. Нам разрешено приближаться к этой стене, но не быть за ней. Вот почему его так боятся. Все знают, что ему нечего терять. У него нет так никаких слабостей. Даже сейчас. Нет слабых мест. Ни одного. За все годы, что я наблюдала за ним, я никогда не видела, чтобы он был чем-то, кроме как смертельным. Он недовольный. Он не грустный. Ему не больно. Он просто ничего не чувствует внутри себя ...
Воспоминания пришли в Морану в спешке. Я причинил тебе боль? Его бессонные глаза, интенсивность его вопроса, тишина в теле. Ярость в нем, когда она подошла к нему. Тепло в его глазах , когда он трахал ее в своем уме. Проклятия в душе, когда он разрезал себя, истекая кровью.
Амара ошибалась, он не был бесчувственным. Он чувствовал. Он чувствовал так глубоко, что не позволял себе чувствовать. Он чувствовал так глубоко, что боялся собственной реакции на это. Или все это было уловкой, чтобы ею манипулировать? Чтобы заставить ее уступить его мести?
Громкий раскат грома прокатился по небу, напугав ее. Морана подняла глаза и удивилась, увидев, что солнце низко над горизонтом, скрытое за густыми темными облаками, клубящимися друг над другом. Ветер мчался по кладбищу, в неистовстве хлестал листья на деревьях, хлестал ее волосы вокруг лица, свистел сквозь колонны, заставляя ее почувствовать засохшую кровь на ее руке из того места, где образовалась огнестрельная рана в результате взрыва.
Безмолвно взяв у Амары бутылку с водой, Морана оторвала относительно чистый кусок ткани от нижней части своей рубашки, промыла рану, насколько могла, с помощью ограниченного количества воды, которое у нее было, и завернула его в ткань, чтобы снова не кровоточить.
Бутылка была почти пустой, она вернула ее другой женщине, зная, что она спокойно наблюдает за ней. Ей нужно побыть одной. Ей нужно побыть одной, чтобы даже начать обрабатывать все, что она узнала. Ей нужно время, чтобы побыть наедине с собой, чтобы осознать всю важность того, как они всегда были связаны друг с другом, насколько определялись они оба, он больше, чем она, своим прошлым. Но что еще более важно, ей нужно время, чтобы понять свое будущее, их будущее, возможно ли это для них?
Глубоко вздохнув и подавив тяжесть в горле, Морана посмотрела Амаре в глаза.
– Мне просто... мне нужно, – она пыталась подобрать слова, не зная, что сказать.
Она увидела, как глаза другой женщины смягчились, когда она кивнула, отталкиваясь от земли, чтобы встать на колени. Подняв свою просторную сумку и поместив в нее бутылку, Амара встала, перекинула сумку через плечо и похлопала зад, чтобы убрать траву.
Морана осталась сидеть на твердой земле, прислонившись к надгробию, и посмотрела на высокую женщину, свет в небе падал прямо на шрам на ее тонкой шее. Шрам, который она получила, когда отказалась задеть свой народ в пятнадцать лет. Морана никогда не видела его раньше, из-за шарфов, макияжа или теней, но теперь он был открыт для глаз, толстая, неровная белая линия приподнятой плоти проходила прямо по ее горлу.
Морана посмотрела в свои прекрасные глаза прежде, чем смогла пристально смотреть. Амара пришла к ней с обнаженным шрамом, демонстрируя такое доверие, которого Морана никогда раньше не испытывала, и она не подведет, заставив себя чувствовать.
– Я даже не могу представить, как это должно быть тяжело для тебя, Морана, – тихо сказала красивая женщина своим скрипучим голосом, голосом, который каким-то образом начал успокаивать Морану. – Просто позвони мне, если я тебе понадоблюсь.
На что была похожа дружба? Она не знала.
Слезы снова угрожают доброте, которую эта странная женщина неоднократно проявляла к ней, жесткой правде, которую она открыла, несмотря на то, что была связана своим словом с кем-то, кого любила, и бросила все, чтобы прийти ей на помощь по одному телефонному звонку, Моране было чуждо это. Но помоги ей небо, она собиралась попробовать.
Она сглотнула, стараясь не дрожать губами.
– Спасибо, Амара, – сорвался с нее шепот, вырвавшись прямо из глубины ее души. – Спасибо тебе за все.
Амара всхлипнула, вытирая слезы и улыбаясь.
– Я просто счастлива видеть тебя. В моей жизни и особенно в жизни Тристана. Он.. он двадцать лет страдал от боли, не осознавая этого. Я люблю его, Морана. Он как брат, которого я никогда не знала. И он через столько всего прошел, он такой одинокий... просто...
Морана вздохнула от ее колебаний, ожидая, что она продолжит.
Амара глубоко вздохнула.
– Я могу понять, если это слишком много для тебя... если он слишком для тебя. Честно говоря, я была бы удивлена, если бы он не был. Просто, если это слишком, просто не давай ему надежды, если ее нет. Он никогда не показывает слабости. Он не ожидает, что кто-то останется с ним, останется для него. Вот почему он никому не доверяет. Так что, пожалуйста, это моя единственная просьба к тебе, Морана. Пожалуйста, не давай ему надежду, чтобы он доверял тебе, если ты в конце концов собираешься уйти.
Выдохнув, она провела рукой по темным волосам.
– Я рассказала тебе все это, потому что тебе нужно было узнать правду о себе и о нем. Делай то, что тебе нужно, Морана. Не стану отрицать, что часть меня надеется, что это тоже то, что ему нужно, но на всякий случай делай то, что должна делать для себя, и, пожалуйста, не причиняй ему вреда.
Комок в горле рос, пока зрение не затуманилось. Она закрыла глаза и кивнула.
– Мне нужно... обработать. Это слишком.
– Я знаю. Я оставлю тебя.
– Только не... не говори никому об этом какое-то время, пожалуйста.
– Хорошо.
С тихим бормотанием Морана услышала, как шаги Амары отдаляются, когда она оставила ее одну на кладбище с мертвыми.
Морана закрыла глаза, откинув голову назад к камню. Смерть. Столько смертей. В ее прошлом. В настоящем. В будущем тоже? Было ли это то, к чему она шла? Хотела ли она так идти вперед? Зная, что она не сделала ничего плохого? Она была совсем маленькой. Она даже ничего не помнила, черт возьми! И все же часть ее, глубоко в ее животе, тяжелая в груди, укоренившаяся в ее сердце, купалась в боли, боли за мальчика, которым он был, боль за мужчину, которым он стал, боль за все, чем он потерялся.
Прошло двадцать лет. Как он выжил? Ее глаза открылись. Она знала. Он выжил благодаря чистой воле ради нее. Она представила себе все шрамы, которые видела на его теле, все шрамы, которые она еще не видела. Она представила его, маленького мальчика, который потерял все, не получая ничего, кроме боли, шрам за шрамом, день за днем, год за годом.
За двадцать лет у него не было ничего, абсолютно ничего, кроме того, что, по его мнению, она ему была должна. Ее жизнь. Он жил за ее жизнь. Он держался за ее жизнь. И хотя ее сердце истекало кровью из-за него, когда она понимала его, разве она этого заслуживала? Правильно ли было, что она осталась с мужчиной, который поклялся однажды взыскать свой долг? Могла ли она жить с таким мечом, висящим над ее головой?
Она не могла.
Морана посмотрела на свои грязные пальцы и позволила себе быть абсолютно, предельно честной с собой. Больше никаких отрицаний. Она позволила себе подумать о каждом моменте, который она провела с ним, от первого момента удара ножом о ее шею до последнего момента его текстового сообщения, в котором говорилось, что он не верит, что кто-то сможет справиться с ней, если она не захочет, чтобы к ней прикасались.
За несколько недель она изменилась. Она восставала против этого изменения, боялась этого изменения, но оно было неконтролируемым. Она изменилась. И она не могла поверить, после той искренности, которую она видела в его глазах, раз за разом, о его похоти, его ненависти, даже его боли, что он тоже где-то не изменился. В то время как мальчик, которым он был, мог желать ее жизни, мог все еще удерживать долг в своей голове, мужчина, которым он был, хотел только ее.
Это была его слабость. Он хотел ее, и он сделал это очевидным. Он хотел ее, и по этой причине она была еще жива. Он хотел ее, и именно поэтому защищал ее, укрывал, спасал ее, раз за разом, от ее собственного отца. Это желание было его слабостью. И перед ней стояло два выбора: она могла использовать эту слабость и бороться с ним, чтобы обратить его, или она могла обнажить собственное горло и поверить в него, в свою веру в него, чтобы не вырвать его.
Каждый инстинкт выживания, который она оттачивала годами, возмутился при мысли о втором варианте. Тем не менее, глубоко внутри нее раздался крошечный голос, говорящий ей, что это единственный путь вперед. В последние несколько недель он всегда действовал в ответ на ее выбор. Она должна действовать первой. Помимо всего прочего, суть в том, что она была жива сегодня, потому что он решил спасти ее. И она не могла уйти, не дав ему некоторого объяснения. Этим она была ему обязана за свою жизнь. Убегать больше нельзя. Ее жизнь имела для него все значение. Он снова придавал ей значение.
Она убила двоих мужчин своего отца. Она убила в ярости и мести, которые испытывала двадцать минут за свою машину. Он таил в себе эту ярость двадцать лет. Боже, это беспорядок. И она даже не позволяла себе думать о своем отце или Лоренцо «Мудаке» Марони и обо всей этой ерунде с Альянсом. Ее мозг не мог выдержать так много вместе.
Глубоко вздохнув, она взглянула на уже темное небо, когда над головой громко пролетел еще один полет, облака стали совершенно серыми на черном фоне ночи. Ей что-то нужно. Если она собиралась раскрыть свою слабость, свою уязвимость, ей нужно было что-нибудь, хоть что-нибудь, чтобы сказать, что это не самая страшная ошибка в ее жизни. Все, что могло бы сказать ей, что все, что она пережила до сих пор, не было манипулятивным с его стороны и не было истолковано ею в ее голове.
Шум у входных ворот внезапно проскользнул сквозь пустую тишину. Морана замерла. Было поздно, позже, чем она думала. С колотящимся сердцем она тихонько приставила пистолет к себе, заставляя руки перестать дрожать.
Она не сможет принять любое решение, если умрет. И она не могла умереть вот так, ни после попытки отца , ни после того, как узнала правду, ни после двадцати лет, которые Тристан Кейн провел в стремлении всё завершить.
Капли дождя тяжело цеплялись за облака, на ветру громко трескались молнии. Морана чувствовала это в воздухе, сильный дождь, в который утонет ее боль сегодня вечером.
Было уже темно, солнце задушило ночь за горизонтом, и она поняла, насколько она замкнута. Встав так тихо, как только могла, ветер холодил ее голые руки, Морана быстро вышла из-за надгробия и присела, направляясь к месту взрыва у ворот, откуда исходил шум. Оставаясь в тени, благодарная грязи, которая не давала ее ботинкам шуметь, благодарная облакам, которые скрывали луну и обеспечивали укрытие, она ползла вперед, ее собственные глаза привыкли к темноте за очками, позволяя ей видеть в основном ясно.
Наконец, зайдя за дерево с прекрасным видом на ворота, Морана прижалась к нему, слегка наклонившись наружу, ровно настолько, чтобы она могла видеть, что происходит. Двое коренастых мужчин в костюмах рылись в взорванной ею машине, явно люди ее отца. У одного был прижат телефон к уху, в то время как другой смотрел по сторонам, курил сигарету, оранжевое свечение кончика горелки с ее точки зрения.
Держа пистолет наготове, Морана оставалась на месте и наблюдала. А потом ее сердце остановилось. Он был здесь. Каким-то образом он нашел ее место.
Ее удивление длилось всего мгновение, ее сердце было тяжело от знаний, которых у нее не было раньше. Амара была права. Знание правды изменит ситуацию для нее, но не для него, ей придется сделать это самой. Сердце бешено колотилось, ее тело остро ощущало это так, будто это было только в его присутствии, чувства бдительны, Морана смотрела, как он плавно выходит из черного внедорожника, на котором обычно ездил, его тело было заключено в костюм, а его обычный открытый воротник был закрыт тёмным галстуком. Его одежда говорила ей, что он был в важном месте, где-то далеко, и приехал прямо сюда. Зачем?
Двое мужчин подняли руки и направили на него оружие. Он выстрелил одному в колено еще до того, как закрылась дверь машины. Мужчина упал на землю, крича от боли, когда его партнер прицелился прямо.
Морана даже не вздрогнула. Она достаточно видела его в действии, чтобы знать, что он не получит ни единой царапины. Захлопнув за собой дверь, он медленно двинулся вперед, все его тело было напряженным, подвижным, плавным в неторопливых движениях, вспышка света давала ему смертельное сияние, прежде чем окутать его черным. И затем его голос, этот голос виски и греха, заговорил в смерти.
– Где она?
Тишина.
Ее сердце начало хаотично колотиться, громыхая в груди. Без сознательной мысли Морана вжалась глубже в кору дерева, крепко держась за нее пальцами, пока ее суставы не побелели, а глаза не приковывались к человеку, который сегодня решит, будет ли он ее жизнью или ее смертью.
У нее перехватило горло, ей внезапно захотелось позвать его. Она подавила это желание.
Неповрежденный мужчина ее отца не сказал ни слова; он просто держал свое оружие наготове.
– Где она?
Он не угрожал. Не хвастался, как многие мужчины. Но в этом не было необходимости. В этих трех словах было столько смерти, что трудно не заметить. Очевидно, так думал и человек ее отца, который хныкал на земле.
– Мы только что приехали. Из-за взрыва, сгорели обе машины. Отпусти, пожалуйста. У нас есть семья.
Морана наблюдала, как он внезапно замер, его глаза впервые обратились к сгоревшим останкам ее машины. На мгновение ничего не двигалось, ни ветер, ни листья, ни люди.
– Где она, черт возьми.
Гром расколол небо; ветер стал хаотичным, заставив его галстук и расстегнутый пиджак хлопать по твердой груди, его рука с пистолетом была направлена прямо на другого человека, неминуемая смерть в его голосе заставила ее вздрогнуть. Но его взгляд оставался на ее машине. Что-то сжалось в ее груди.
– Мы не знаем. Нам сказали прийти проверить наших ребят.
Он повернулся к мужчинам, опустив пистолет, без движения на лице. Человек, который стоял, кивнул, положив пистолет, после он помог раненому мужчине встать и пойти сторону их собственного автомобиля. Через несколько минут они были в машине и уехали, яркие задние фонари исчезли, оставив все в темноте. Он их отпустил.
Морана слегка отошла от дерева, не в силах его понять, ее сердце бешено колотилось, кровь текла по венам. Медленно осела пыль. Она смотрела, как он сделал несколько шагов к груде
обугленного металла, бывшей ее любимой машиной, и остановился. Пистолет свободно болтался в его руке сбоку.
Он стоял перед разбомбленными останками ее машины, спиной к ней, пиджак его костюма цеплялся за его мышцы, когда они напрягались, прежде чем трепетать под натиском ветра.
Морана тихо стояла у дерева на виду у всех и наблюдала за ним сзади, желая увидеть его реакцию. Потому что, если она собиралась играть с этим мужчиной, ей нужно было знать свои карты. Она не разговаривала с ним с тех пор, как отправила ему последнее сообщение. Ее телефон был выключен, и она пообещала Амаре дать ей немного времени, чтобы разобраться во всем. Она отсутствовала в течение нескольких часов, и ей нужно было увидеть его реакцию, но не перед этими мужчинами, а только его реакцию. Потому что даже при том, что она ничего не поняла, если он дал ей хоть немного надежды, она знала, что не сбежит. Впервые в жизни она хотела остаться.
Его спина двигалась, когда он дышал, его руки были сжаты рядом с ним, пока он продолжал смотреть на ее сгоревшую машину. Тьма окутывала его тело, только вспышка молнии ярко освещала его на доли секунды, прежде чем он снова оставил его стоять одного в темноте на кладбище.
В агонии прогремел гром. Ветры сетовали. Морана подавила боль в груди, но не двинулась с места, инстинктивно зная, что даже крошечное движение заставит его осознать ее. Так что, она просто продолжала наблюдать за ним, ожидая, я что он что-то сделает.
Он сделал. Он коснулся ее машины. Погладил. Только раз. Но он это сделал. Он сделал это, когда думал, что никто не смотрит. Он сделал это, когда думал, что совершенно один.
Морана моргнула, заметив жжение в глазах, когда увидела, как его большая грубая рука нежно двигалась по обугленным останкам, и теперь осколок надежды превратился в осколок.
Она знала. Она видела. И собиралась драться за него, бороться за него, как он боролся за нее. Она собиралась сыграть. Она собиралась броситься со скалы в надежде, что он ее поймает. Потому что она не понимала, как они могут двигаться дальше, если она этого не сделает. Господь знал, что он не станет.
Сделав глубокий вдох, она сделала шаг вперед в темноте, глядя на него. На мгновение ничего не произошло. Было тихо. Было темно. Было пусто.
Теперь она стояла у всех на виду, достаточно, чтобы он мог просто повернуть шею и увидеть ее. Но ничего не произошло. С колотящимся сердцем Морана сглотнула, держа в руке пистолет, и сделала еще один шаг вперед.
Он просто сделал глубокий вдох, его спина расширилась, ткань его пиджака натянулась на покрытые шрамами мышцы, но он не повернулся. И внезапно Морана знала, что он знает, что она там. Он знал, что она стоит позади него, наблюдая за ним, и не обернулся. Боже, он не собирался облегчать ей задачу. Что ж, она тоже не собиралась облегчать ему это.
Она сделала еще один шаг вперед, затем еще и еще, наблюдая, как мышцы его спины напрягаются вместе с каждой из них, его тело изгибается.
Дежавю поразило ее с того самого утра, когда она рассказала ему о его ненависти к ней, к его сестре и тому факту, что она была одной из тех пропавших без вести девочек.
Я никогда не ненавидел тебя за это.
Нет, никогда. Не за это. Неужели это было только утром? Всего несколько часов? Это было похоже на всю жизнь. Но она вызвала у него реакцию.
Сделав еще один глубокий вдох, на мгновение закрыв глаза и собрав все силы внутри себя, Морана бросилась к нему.
– Я знаю.
Два слова. Пробивая тишину между ними, как пули. Паря в воздухе между ними.
Он не повернулся, не двинулся с места, только его спина вытянулась один раз, когда он тяжело вдохнул. Ее руки болели, чувствуя эти мышцы, эти шрамы под пальцами. Она сжала их в кулаки. Его собственный пистолет свободно висел рядом с ним, а другая рука уходила в карман брюк. Тем не менее, он не повернулся, не посмотрел на нее, не признал ее.
– Я знаю ...– она закусила губу, – Тристан.
Молчание. Они замолчали. Он замер еще больше, невероятно. Она рефлекторно замерла еще больше. Воздух между ними опасно застыл. Она знала, что перешла невидимую черту, которую они оба неоднократно признавали, но никогда не переступали. Она знала, что, назвав его по имени, она отважилась на неизвестную территорию. И это ее напугало. Настолько сильно, что она стояла дрожа от теперь уже спокойных штормов, ее руки сжались в кулаки рядом с ним, а глаза были прикованы к его спине, ожидая реакции.
