Текст книги "Визит из невыразимого (СИ)"
Автор книги: Pinhead
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
– Всё очень просто. Ты сказал вчера, что твердо решил жениться, несмотря на все преграды, и ждать больше не собираешься. Именно поэтому я даже испытала некоторое облегчение. Конечно, потерю тебя ничем не восполнить, но я хотя бы перестану мучиться от постоянных отвратительных картинок, которые рисовало моё воображение. И мук совести из-за того, что знаю о происходящем, но ничего не могу поправить. Дело же не только в слове, которое я ей дала. Я и сама понимаю, что иной раз надо и наплевать на всякие такие красивые обещания. Больше всего я боялась, что могу наворотить чего-нибудь на эмоциях. Или по глупости. И сделать всё намного хуже. Я думала, что если уж Гермиона не нашла из этой ситуации выхода, то мне лучше даже не пытаться встревать, а не то потом до конца жизни придется расплачиваться за ошибки. И… чтобы ты там ни думал, Гарри, но я, вообще-то, тебя люблю. И не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Поэтому мне оставалось только молчать и ждать. Но когда я узнала, что ситуация изменилась, что вы сошлись и решили жить вместе, теперь уже точно, я поняла, что пришел и мой черед как-то оправдаться за своё молчание.
– Тебе нет нужды оправдываться, Джинни. Это я должен…
– Замолчи! Тошнит от таких речей! Дай уже мне договорить. Короче говоря, я нашла удобным поводом момент, когда он примчался с утра пораньше выяснять отношения. Он с чего-то решил, что она периодически ночует здесь. Понимаешь, несмотря на всё, ему самому было невыгодно, чтобы всплыло его поведение, чтобы ты о нём узнал. Поэтому какое-то время он терпел, когда она стала проводить с тобой всё больше времени. Но, в конце концов, не вытерпел, примчался сюда. И наткнулся на меня. И я ему выложила всё начистоту.
– Всё?
– Прежде всего, что я в курсе его поведения, того, что он творит. Он об этом не знал, это его слегка шокировало, а я на такую реакцию и рассчитывала. Ошеломить, а потом добить сообщением, что лафа его кончилась. Что больше уже ему не удастся её контролировать, птичка выпорхнула из клетки. Ты твердо решил сойтись с его женой, и теперь у него есть альтернатива – либо отпустить её по-хорошему, либо, в случае скандала, всплывут все его гадкие делишки. Не могут не всплыть, потому что, если он станет её удерживать, ты начнешь задавать вопросы. И когда получишь ответы, не от Гермионы, так от меня, мало ему не покажется, но даже если дело не получит огласки – и этим я добила его окончательно – он больше никогда не увидит собственного ребёнка. Как я и подозревала, он понятия не имел, что Гермиона беременна. Почему-то таким говнюкам подобные вещи не приходят в голову. Так что ему ничего не оставалось, кроме как согласиться на развод. Видел бы ты его рожу! Он для виду посопротивлялся, конечно, но…
Она внезапно заметила, как изменилось его лицо.
– Гарри, что с тобой?!
– Ты сказала ему, что у неё будет ребёнок?!
– Ну да, и надеялась, что этот аргумент обязательно сработает. Он и сработал… а почему ты спрашиваешь?
– Что ты наделала! Что! Ты! Наделала!
– Гарри! Гарри?..
– Она… – он сглотнул, – больше не беременна.
– Как?! Почему?!
– Избавилась от ребёнка.
Джинни прикрыла ладонью сам собой открывшийся рот.
– Когда? – прошептала она мертвецким тоном.
– Вчера днем. Решила, что это препятствие, которое нас разделяет. Признаться, я вчера был пришиблен этим известием, но теперь-то понимаю, что трудно её судить за такое решение, учитывая, каким образом этот ребенок получился. Но дело не в этом…
Он вскочил.
– Утром она сказала, что отправляется закончить наши общие дела. И я молюсь о том, что она имела в виду работу. Если она отправилась домой, выяснять отношения…
– Я всё-таки всё испортила! – захныкала Джинни каким-то совершенно уничтоженным голосом. – Я всё-таки всё испортила! Мерлин, ну почему, почему, почему?! Гарри, пожалуйста… Я не хотела! Гарри, я не хотела!
– Так! Некогда причитать! Нужно срочно отправляться туда. У них нет камина, а я был у них в последний раз чёрт знает когда. Джинни, ты можешь нас аппарировать к их дому? Джинни!
Он встряхнул её за плечи, она выглядела совершенно раздавленной, ни жива, ни мертва, и только после энергичной встряски попыталась как-то сосредоточиться.
– Джинни! Ты можешь мне помочь, Джинни?!
Она судорожно закивала головой.
– Да. Там… недалеко, снимают дом знакомые отца. Я была у них недавно.
– Хорошо! Тогда отправляй нас туда. Быстрее, Джинни, умоляю тебя, быстрее!
В голове вертелась и вертелась одна и та же фраза «только не домой, только не домой»!
Глава 24. Труп для несущего горшок
Вернулся я домой,
И труп любимый мой
Спросил меня: «Что делал ты,
когда ты был живой?»
БГ.
Есть что-то невыразимо тоскливое в том сходстве, которое представляют собой пригороды большого английского города. Лондона это касается прежде всего. Оказавшись на пустынной улице Рикмансворта, Гарри в первый момент показалось, что он вернулся обратно лет на восемь, и стоит сейчас где-нибудь на Тисовой аллее в Литтл-Уингинге. Вот сейчас в доме через дорогу откроется окно на втором этаже и оттуда выглянет миссис Фигг, высматривающая во дворе одну из своих обожаемых кошек…
Он тряхнул головой. Момент для воспоминаний его рассудком был избран самый неподходящий. Он огляделся, пытаясь узнать из ряда однообразных домов тот самый, который выбрали его друзья, когда решали, где поселиться после свадьбы, но Джинни уже тянула его за руку.
– Туда! – указала она на один из домиков из красного кирпича, которые однообразной чередой выстроились на протяжении всей длины улицы.
«Вот вы смотрите на эти рассеянные вдоль дороги дома и восхищаетесь их красотой. А я, когда вижу их, думаю только о том, как они уединенны и как безнаказанно здесь можно совершить преступление», – эта фраза из какого-то давным-давно прочитанного детективного рассказа всплыла сейчас перед ним, и он снова вспомнил собственное детство и ужасное обращение со стороны его родственников. Его мысли приняли мрачный оборот, начиная вторить герою рассказа, и он вообразил, какое количество безнаказанного домашнего насилия могло твориться за стенами этих уютных пригородных домиков. Воображение заставило ужасаться одного вида этих кирпичных стен, одинаковых крыш и аккуратных крылец. Он пошел вслед за Джинни с каким-то обреченным чувством человека, который ничего уже не может исправить, который безнадежно опоздал, и теперь ему остается просто констатировать происходящие последствия.
В доме бормотал телевизор. Джинни сразу же завопила: «Рон! Рон, ты дома?!», а он окинул взглядом широкую прихожую, машинально отмечая про себя привычную подчеркнутую чистоту, почти стерильность, которая была свойственна домам, в коих практиковали магию для уборки помещений. Он прошел направо, на большую кухню, бегло взглянул на кучу немытой посуды в мойке и стоящую на столе одинокую чашку с отколотой ручкой из сервиза, подаренного молодоженам кем-то из родственников. Почему ему так запомнился этот сервиз, он и сам не мог понять. Возможно потому, что в последний раз, когда он был здесь, они сидели вместе с хозяином на этой самой кухне и пили кофе из этих самых чашек.
Под столом что-то лежало. Что-то продолговатое, но согнутое углом. Он наклонился, чтобы разглядеть получше, и резко отпрянул назад. Это была волшебная палочка. Палочка Гермионы, которую она приобрела сразу после финальной битвы в прошлом мае. Бук и сердечная жила дракона. Само по себе то, что подобная личная и ценимая вещь может валяться вот так под кухонным столом, словно уроненный кем-то и забытый столовый прибор, уже могло навести на неприятные размышления. Но хуже всего был этот странный образовавшийся изгиб. Гарри несколько раз в своей жизни видел сломанные палочки, и всякий раз это становилось волею несчастного случая. Первый раз он видел палочку, сломанную намеренно. Она была не просто сломана – она была расщеплена и сплющена посередине сильным ударом, похожим на удар каблука. И далее, видимо, зашвырнута под стол той же ногой, что проделала с ней это кощунственное действие.
Какая-то замеченная ранее деталь, связанная с его мыслью о столовых приборах, заставила его еще раз оглядеться по сторонам. Рядом с мойкой наблюдался небольшой беспорядок, на котором он первоначально не сконцентрировал своего взгляда. Теперь он посмотрел внимательней. Деревянная стойка для ножей лежала на боку, несколько из них вывалилось наружу, лезвия поблескивали полированной поверхностью. Одного не хватало.
Он почувствовал, как постепенно деревенеют виски и затылок. Так бывает, когда мозг получает информацию, но не желает её воспринимать. Когда анализ происходящего загоняется куда-то внутрь, а снаружи всё заливает странное спокойствие, будто происходящие события не имеют к тебе прямого отношения, а тело вдруг начинает действовать почти что само собой.
– Их нет в гостиной! – Джинни влетела на порог и показалась сейчас каким-то чужеродным элементом в этой картине опустевшей кухни, выглядящей словно иллюстрация к детективному рассказу. – Я посмотрю наверху.
– Нет! – сказал он резко, предостерегающе поднимая руку. – Я сам посмотрю.
И тут же увидел, как ноги сами собой несут его обратно в прихожую, из которой налево поднималась лестница на второй этаж.
«Кто из двоих? Чьи руки схватили нож?» – эта мысль вертелась в пустой голове одиноким маяком, идя за которым можно было выйти к нормальному состоянию привычных рассуждений. Вопрос состоял только в том, хотел ли он туда возвращаться!
В доме по-прежнему было тихо, несмотря на весь тот шум, который они устроили, ворвавшись сюда, особенно, конечно, Джинни, и пока он преодолевал два коротких пролета, он изо всех сил пытался поймать со второго этажа хоть какие-то звуки. Но их всё не было, а когда он поднялся, ему немедленно стало не до звуков.
Прямо посередине верхней площадки на полу багровела здоровенная кровавая клякса. Перила с внутренней стороны были покрыты мелкими отметинами разлетевшихся брызг. Мысли в глубине закостеневшей головы продолжали свою работу, копошась там и выдавая противоречивые версии, и это даже начало слегка раздражать. Как будто бы он сейчас не увидит всё сам, воочию. Полюбуется на результаты своего поведения. И, независимо от того, какими они будут, покоя он уже больше не обретёт никогда.
Он переступил через кляксу и вошел в полутемный коридор, в который выходили двери спален и ванной комнаты. Направо по полу удалялась длинная цепочка ярких пятен-капель. На стене остался сильно смазанный отпечаток ладони, как будто она съехала вниз в попытке её обладателя удержаться на ногах. Он не смог понять, чей это отпечаток.
Он пошел вдоль кровавой цепочки, машинально про себя отмечая, что она становится всё более широкой и постепенно превращается в настоящую полосу, кое-где размазанную попавшими в неё следами подошв. Сзади раздался вскрик, он услышал его, словно сквозь заглушающий экран. Джинни обнаружила кровь на верхней площадке лестницы. Сейчас ему не было до этого дела, он размышлял лишь о том, в какую именно из трех дверей свернет багровый след. Впрочем, долго гадать не пришлось, потому что дверь в левую спальню была распахнута настежь. Дальнее окно оказалось разбито и оттуда сразу потянуло сквозняком, как только он показался в дверном проеме. Цепочка кровавых следов вела сюда, и всё, что ему сейчас хотелось – никого здесь не обнаружить. Это было бы каким-то непонятным чудом, но он молился только об этом – хоть бы тут никого не было. Да, это просто откладывало на более поздний срок то, что он и так неминуемо должен был бы узнать, но он соглашался откладывать снова и снова сколько угодно раз. Однако судьба не сжалилась над ним, и финал этого короткого расследования предстал перед ним во всём своем кошмарном красноречии.
Кровавый след вёл к разбитому окну вокруг большой двуспальной кровати, возможно, той самой, на которой… происходило то, о чем говорила Джинни. Подоконник и оконная рама были сильно заляпаны, и тут же рядом, прямо в узком пространстве между кроватью и окном, он и обнаружил её, в луже собственной крови. Собственно, он обнаружил её сразу же, еще с порога, потому что трудно было спутать пышные каштановые волосы с короткими рыжими, но ему словно бы надо было удостовериться, словно бы он всё еще сам для себя не прорисовал во всех подробностях картину происходящего здесь совсем недавно. Их объяснение на кухне, вырванная палочка, нож в его руке, короткое преследование до лестницы, первый удар, попытка добраться до ближайшего окна, с которого можно было спрыгнуть вниз на козырек заднего входа, и наконец… финал! Сколько ударов он ей нанес, объятый яростью от известия, что она избавилась от нежеланного ею ребёнка? Трудно было сказать. Она полусидела на полу, с совершенно белым лицом, прижимая руки к животу, и вся её одежда была так перепачкана кровью, буквально пропитана ею, что этих ударов должно было быть немало.
Он медленно опустился на корточки, с удивлением смотря на неё, и почувствовал, что его слегка мутит. Этого не могло быть. Это не могла быть Гермиона. Казалось, он знает её столько, сколько себя помнит. Она не могла выглядеть вот так – такой растерзанной, такой застывшей, такой… мертвой. Не могла сидеть с таким глуповатым выражением на лице, с приоткрытым ртом, из угла которого вытекала струйка крови с мелкими пузырьками в ней, не могла выглядеть как нелепый брошенный манекен. Совсем недавно, буквально пару часов назад, он видел её до верху наполненной жизнью, планами, мыслями, ожиданиями. Куда всё это делось, ушло, растворилось, как могла произойти настолько быстрая и разительная перемена? Теперь почти ничего не осталось, только оболочка, пустая, безжизненная, испорченная прочным кухонным ножом с рукояткой из светлого дерева, который валялся здесь же, в метре от тела, и длина его лезвия вызывала лёгкий, неприятный холодок где-то пониже грудины.
Гарри протянул руку и машинальным движением положил пальцы на горло сидящему телу. Чисто автоматически, ему не хотелось сейчас прикасаться к нему, словно оно было чем-то ужасно осквернено. В действительности, он просто всё ещё никак не мог совместить в своей голове Гермиону и вот эту самую оболочку, подобная мысль казалась смешной и нелепой. Он вздрогнул, когда услышал за спиной сдавленный возглас. Казалось, что он сидит здесь уже целый час, совершенно один, хотя прошла всего секунда с тех пор, как он опустился на корточки. Из-за этого возгласа его рука дрогнула, и сложилось ощущение, будто…
Впрочем, почему только ощущение?
Он начал подниматься, распрямляя почти одеревеневшие ноги, будто бы и вправду просидел тут целый час. Джинни тихонько подвывала, держась руками за лицо.
– Эй! – сказал он. – Эй!
– Я не… я не… я не… – пыталась выговорить она, но ничего не получалось из-за крупной дрожи, которая била её с головы до ног.
– Джинни! – выкрикнул он.
Она махнула рукой куда-то в пространство.
– Должны… Аврорат… поймать… – выдохнула она сквозь рвущиеся рыдания.
– Джинни, она может быть жива! Слышишь?!
Она сперва закивала, подтверждая, что услышала, потом резко закрутила головой, глаза сделались испуганные и какие-то затравленные.
– Гар…ри… взгляни… на… неё! Она… нет… ты… не в себе…
– Джинни! – рявкнул он и, схватив её за плечи, встряхнул несколько раз как следует. – Ты мне нужна! Соберись!
– Хор… ошо! – она снова закивала, резко втянув носом воздух, пытаясь справиться с истерикой.
– С ней нельзя аппарировать в таком состоянии, где здесь ближайший камин?!
– Там! – она махнула рукой. – В… в… в доме.
– У знакомых отца? Хорошо. Я возьму Гермиону, а ты иди вперед и сделай так, чтобы меня ничто не задерживало. Ты поняла? Ты всё поняла?!
Она снова закивала, хотя глаза по-прежнему оставались сильно испуганными, когда она косилась на лежащее тело. Ему сейчас было всё равно, что она принимает его за помешавшегося, он не чувствовал себя помешавшимся, он чувствовал себя всё таким же заледеневшим и ничего не воспринимающим куском материи. Скорее, он сам ощущал себя живым мертвецом – совсем никаких эмоций и всего несколько мыслей.
Когда он стал поднимать тело на руки, Джинни уже выскочила из комнаты, и он подумал, что это хорошо, потому что оно оторвалось с громким хлюпаньем из кровавой лужи, и вряд ли бы это добавило ей спокойствия. По рукам тут же побежали липкие ручейки, затекли в рукава, а потом стали просто беспрепятственно капать вниз, заливая штанины и создавая скользкие лужицы, в которые норовила попасть подошва. Когда он вышел из дома со своей ношей, Джинни отбежала уже на середину улицы, нетерпеливо оглянулась и тут же невольно схватилась рукой за горло. Очевидно, со стороны его вид и вправду мог внушать некоторую долю отвращения, учитывая, какое количество крови покрывало его одежду. Впрочем, не то чтобы он сейчас сильно об этом заботился. Наверное, он должен бы был считать, что ему самому серьёзно повезло, раз он прихватил с собой свидетеля, способного подтвердить, что он-то никак не причастен к произошедшему, но и эта мысль также прошла у него как-то вскользь, не затрагивая никаких эмоций.
Собственно говоря, где-то в глубине души он понимал, что, вероятней всего, несёт сейчас на руках мёртвое тело, и будь оно чьим угодно другим телом, он бы давно уже это признал. Но даже если ему и не показалось тогда, в лечебницу он всё равно принесет уже труп. И пускай даже каким-то чудом признаки жизни сохранятся, никакие медики тут уже не помогут. Но это осознание ничуть не мешало ему продолжать этот последний поход, как будто в нём был безусловный смысл. Словно его тело наплевало на отчаявшийся ум с его логикой и продолжало упорное, почти механическое движение. А в голове сейчас всплыли слова о заклинании, доступном лишь единицам, способном на время удерживать душу, о котором совсем недавно его подруга поведала ему, и с горькой иронией подумал, что для неё самой подобного избранного не нашлось. Как будто она не заслуживала такого шанса.
– Алохомора! – Джинни даже не стала стучаться, а сразу вскрыла дверь, выполняя его указание обеспечить ему беспрепятственный доступ к камину.
Он зашел в чужой дом вслед за ней, щедро заливая кровью светлый коврик у входной двери, даже не задумываясь над тем, что будет с хозяевами, если они увидят подобного непрошеного гостя, да еще с такой ношей. Но заклинание Джинни было вполне оправданным, дома никого не оказалось, она открыла Гарри дверь в большую гостиную и сразу же первая метнулась к камину.
– Бегу предупредить! – бросила она и тут же скрылась в зеленом облаке.
«Надо бы потом извиниться перед хозяевами», – возникла в голове естественная, но абсолютно нелепая сейчас мысль, и внезапно его затрясло. Будничность этой фразы как будто что-то пробудила в нём, первые отголоски настоящих эмоций, связанных с произошедшим. Он покачнулся и с трудом, на негнущихся ногах преодолел пространство гостиной, зачем-то отшвырнув ногой с дороги густой ворсистый ковер, лежащий около самого камина, чувствуя, как к горлу уже подступает волна, которую надо непременно преодолеть, непременно дотерпеть до того момента, когда от него уже ничего не будет зависеть. Он шагнул в камин и вдруг понял, что его горло не способно выговорить простое слово, фиксирующее пункт назначения.
– Ммм… мму…
«Нет, надо попробовать еще раз…» Он сделал глубокий вдох и с облегчением осознал, что на выдохе сказал всё, как нужно.
Камин в лечебнице Святого Мунго всего один, и по негласным правилам вежливости им пользуются только в случаях, когда необходима действительно неотложная помощь. Поэтому всякий, кто выходит из него в просторный вестибюль на первом этаже, немедленно обращает на себя внимание дежурной сестры и немногочисленных пациентов, не успевших разбрестись на верхние этажи. Он ожидал общего громкого возгласа. Вместо этого увидел, что за креслом дежурного никого нет, а все смотрят куда-то в боковой коридор.
– Эй… – сказал он и едва услышал свой собственный голос, прозвучавший тихо и хрипло. Он прокашлялся и хотел повторить вновь, но в этот момент из коридора послышались громкие голоса. Кто-то о чем-то спорил и ругался.
Через секунду в вестибюль вылетел низкорослый, упитанный колдомедик в новеньком, ярком халате, преследуемый Джинни, а за ними по пятам бежала дежурная сестра.
– Пожалуйста, перестаньте вести себя так агрессивно, мы не можем по первому требованию всей больницей бросаться… – бормотал доктор, и его коротко стриженую шевелюру покрывали бусинки пота.
Внезапно он уперся взглядом в Гарри и застыл с начатой фразой на губах, а его глаза за узкими стеклами очков приобрели серьезно озадаченное выражение. Его растерянность длилась от силы пару мгновений. А потом он повернулся и заорал неожиданно громким баритоном куда-то в глубину коридора:
– Каталку, быстро! И вторую операционную подготовить! Немедленно!
Гарри почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Он каким-то чудом дотерпел до того момента, когда перед ним оказалась больничная каталка, не слушая вопросов колдомедика и его быстрых распоряжений, которые тот рассыпал персоналу, и, отпустив тело Гермионы, понял, что начинает заваливаться куда-то на бок, видя быстро приближающуюся к нему стойку для приема пациентов, когда его подхватили чьи-то сильные руки, и он обнаружил, что опирается на плечо своей жены.
– Не надо… ты испачкаешься, – слабо запротестовал он, но у неё было такое жуткое, совершенно уничтоженное выражение лица, что он замолчал и позволил ей проводить себя до ближайшего кресла.
Он ощутил, как над ним словно сомкнулся какой-то кокон, как тогда на поляне, когда невыразимцы остановили время для них двоих. Он сидел внутри, вжав голову в плечи, и тихонько выглядывал вверх, замечая происходящие рядом события, и чувствовал себя неспособным к ним присоединиться. Только на этот раз все вокруг, наоборот, словно ускорились и мелькали туда-сюда перед ним, как при убыстренной съемке. Более всего, конечно, Джинни. Он словно в полусне видел, как она сперва долго пытается убрать покрывающую его кровь очищающим заклинанием, как у неё при этом сильно дрожат руки, отчего кончик палочки ходит ходуном, потом бегает, пишет что-то на листке и отправляет его с совой, потом поднимает и тащит его куда-то в глубину того самого коридора, в который уехала каталка, подальше от любопытных глаз собравшихся в вестибюле больницы. Более-менее очнулся он, уже какое-то время сидя в узком ответвлении от основного коридора у высокой двери с матовым ребристым стеклом, со скромной табличкой сверху «Операционная».
Он повертел головой и облизал пересохший рот. За исключением Джинни, рядом с ним на длинной мягкой скамье никого не было. Кажется, она что-то пыталась втолковать ему, что-то об Аврорате и о своей записке… По крайней мере, её лицо приняло более привычное выражение, и в нём появилась даже некоторая толика уверенности в себе. Его обрадовала эта перемена.
– …говорю тебе, он никуда не денется. Теперь его будут искать все. Можешь мне поверить!
Кажется, он понял. Она говорила о Роне. Он забыл вспоминать о нём с тех пор, как услышал то, что услышал. Да и сейчас… Ему было всё равно. Странно, но абсолютно всё равно, что именно произойдет. Поймают его или нет – никаких эмоций. Главное, что он понял для себя: на этот раз он не виноват. Как в свое время он пытался взвалить на себя часть ответственности за то, во что его друг превратил свою жизнь, так сейчас он каким-то трезвым взглядом видел, что нельзя винить себя, когда кто-то делает такие вещи, заходит настолько далеко. Нельзя за полгода из хорошего и доброго человека сделаться жестоким подонком, да еще и без веских на то причин. Значит, что-то такое всегда в нём присутствовало, жило и раньше, просто не находило выхода. И не его – Гарри – вина, что он не хотел думать плохо о своих друзьях.
При мысли о друзьях его взгляд устремился на дверь по соседству, и на него снова накатила эта волна непонятной апатии, полного отключения от происходящего. Снова он словно попал под кокон, а внутри только вертелись каруселью три-четыре бессмысленных фразы, связанных с надеждой, чудом и самочувствием, которые уже практически потеряли свой основной смысл, а только повторялись по инерции, и поверх них тяжелым как каменный гроб лежало одно слово – «труп». Он не знал, сколько времени он просидел таким образом, время отказывалось хоть как-то демонстрировать свою продолжительность.
Когда он очнулся в следующий раз, Джинни куда-то отлучилась, а вместо неё рядом с собой он с некоторым удивлением обнаружил двоих сидящих магов в неприметных серых мантиях. Внешность обоих была настолько невзрачной, что даже собрав в голове все пункты инструкции по запоминанию лиц, трудно было бы впоследствии вспомнить, как они выглядели. С очевидностью можно было только сказать, что обоим под пятьдесят и они среднего роста. Тот, кто сидел рядом, слегка повыше, с зачесанными назад волосами и внимательным взглядом серых, маленьких глаз, обратился к нему вежливо и как-то вкрадчиво, словно хотел убедиться, что собеседник воспринимает его всерьез.
– Здравствуйте, мистер Поттер, я – мистер Боумен…
Эта фамилия вызвала какие-то отдаленные воспоминания, он попытался сосредоточиться, и в голове почему-то возник облик Снейпа. Кажется, тот её называл… Нет! Это был не он, это Гермиона в разговоре со Снейпом упомянула эту фамилию в несколько странном контексте, которого он тогда не понял. При слове «Гермиона» он снова стал проваливаться куда-то, но, удивительное дело, голос собеседника не дал ему этого сделать, особая интонация как будто бы удерживала его на поверхности сознания.
– …а это мой коллега – мистер Троттер.
Мистер Троттер был еще более невзрачен. Он напоминал бухгалтера в летах, уставшего от жизненной рутины, скучного и никому не интересного. У него были значительные залысины на высоком лбу, тонкие неприятные губы и колючие глазки за узкими стеклами очков без оправы. Он просто кивнул и не сказал ни слова.
В том состоянии, в котором находился Гарри, было довольно трудно размышлять хоть о чем-то отвлечённом, но догадка, кто именно эти люди, пришла к нему практически сразу.
– Вы ведь… её начальник? – обратился он к мистеру Боумену, даже не потрудившись поздороваться.
– Можно сказать и так, – кивнул тот, – хотя это не настолько принципиальный вопрос.
– Вы пришли узнать, что с… Погодите! А как вы так быстро узнали, что с ней что-то случилось?
– Слово «быстро» слишком неконкретно, мистер Поттер. Что именно вы под ним подразумеваете?
Он тут же подумал, что действительно понятия не имеет, сколько прошло времени с тех пор как… с тех пор, как он оказался здесь. И Джинни за это время, наверняка успела сообщить обо всём кому надо.
– Да, наверное, я просто… не очень хорошо сейчас соображаю.
– Вполне понимаю ваше состояние и не собираюсь долго вам докучать. У нас к вам, собственно, один-единственный вопрос, ответьте на него, и мы тут же откланяемся, в надежде встретиться при более благоприятных обстоятельствах.
Эта подчеркнутая вежливость отчего-то начала раздражать.
– Значит вы здесь только из-за какого-то вопроса? Вы пришли сюда не из-за вашей коллеги? Неужели вам совсем наплевать, выживет она или нет?
– Странным образом дело обстоит так, что ответ на этот вопрос может быть связан с состоянием миссис У… – внезапно Боумен заметил выражение его лица и поправился, – …вашей подруги.
– Значит вы верите, что она может выжить? Странно. Даже я не верю. Да, – повторил он себе под нос, – я не верю. Трупы не воскресают…
– Что вы сказали, мистер Поттер?
– Не имеет значения. Так какой вопрос вы хотели мне задать?
– О, очень простой. Что именно сказал вам Хастур, когда вы отказались отдать…
– Не называйте Его имя вслух, вы, идиот! – зарычал он, хватая Боумена за плечо.
Тот взглянул каким-то на редкость пронзительно-внимательным взглядом и затем закивал.
– Да, да, вы правы, конечно, мне стоило быть осмотрительней.
Эта вспышка вдруг показала, что внутри бурлит какое-то неосознанное желание выплеснуть наружу немного противоречий. Безусловно, гермионин начальник вызывал у него смешанные чувства, и неожиданно он подумал, что каков бы ни был исход, вряд ли ему выпадет еще шанс, как тот выразился, «встретиться при более благоприятных обстоятельствах». Нет, прямо сейчас, вот сейчас он должен задать свои вопросы, если они у него есть (а они есть), потому что всё это дело свернулось в какой-то жуткий клубок, и кто знает, куда какая нить могла вывести.
– Я скажу вам, только если вы, в свою очередь, кое-что объясните мне.
– Вы уверены, что сейчас подходящий момент? Поверьте…
– Уверен. Я уверен. Спешить мне теперь точно некуда.
– Хорошо. Но не думайте, что сможете услышать что-то неожиданное. Ничего особенно нового я вам не скажу.
– Вы знали заранее о том, что это Руквуд стоит за всем этим делом? Вы… ваш отдел имел к этому отношение?
Боумен слегка улыбнулся.
– Вы нас представляете какими-то всеведущими монстрами, мистер Поттер. Мы самые обычные люди, уверяю вас, разве по нам этого не заметно?
– Вы не отвечаете на вопрос.
– Я же сказал, что вы знаете ответ. Нет, мы понятия об этом не имели. Мы не знали даже, что он выжил после битвы, иначе, уверяю вас, мы приняли бы меры.
– Неужели вы не догадывались раньше, что он сходит с ума? Это что – было настолько незаметно?!
– Понимаете, Август – он… как бы это сказать… всегда был несколько увлекающимся человеком. Он мог загораться какой-то идеей, и вел себя при этом немного… необычно. Но, вдобавок, замечательно умел скрывать то, что другим знать было необязательно. Потому-то его и послали на такую сложную работу – докладывать изнутри, что происходит в кругу данной категории магов.
– «Категории магов»?! Преступников и агрессивных фанатиков!
– Но их поддерживала определенная прослойка магического сообщества. Учитывая, что их лидер не был склонен ограничивать себя в средствах борьбы, нам необходимо было периодически осведомляться об этих средствах.
– И вы даже не попытались его остановить! Ну, да ладно, нет никакого желания спорить. Скажите, Дамблдор знал, что Руквуд – ваш агент?
– Думаю, что не знал. Шеклболт знал.
– Угу, теперь понятно, почему эти двое столько времени никак не могли попасть друг в друга, когда мы сражались с упивающимися внутри вашего отдела. И… кажется, я начинаю догадываться, почему именно Кингсли занял министерское кресло.
– Догадываться вы, безусловно, можете о чём угодно.
– Это же вы были тогда в лифте, с Гермионой?
– Она вам рассказала? Я думал, мы считали этот вопрос исчерпанным. Нет, это был не я, это был коллега Троттер, – он кивнул в сторону, – а что вас смущает?
