Текст книги "Просто друзья (СИ)"
Автор книги: PaperDoll
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)
Джо не успела договорить. Я услышал из соседней комнаты оборванный крик, а затем чертыханья, что заставило меня резко подняться на ноги и оказаться рядом. Она ранила руку, пытаясь открыть ещё одну бутылку. Всё же получалось у неё это не так хорошо, как я полагал. Ругнувшись под нос, я не стал говорить ей и единого упрека. Схватил резко за запястье и подставил кровоточащую ладонь, по которой скользнул острый край штопора, под поток холодной воды.
– Мне больно, – тихо выронила девушка. Я смотрел на неё лишь до того, как она подняла глаза на меня. Сперва подумал, что дело было в ране, а затем вспомнил о том, что по-прежнему сжимал её запястье. Выпустив его небрежно из рук, я отошел от неё на шаг. Облокотился об один из кухонных шкафчиков, перевел взгляд на вид за окном.
Я во многом ошибался. Я так тщательно пытался не обращать внимания на разрастающуюся трещину между нами, заклеивая её то и дело беспорядочно пластырями, но за ними она разрасталась. И эта трещина была наложена на нас клеймом с самого начала незаурядного знакомства, когда я дал ей сходу понять, что хотел быть оставленным в покое, а Джо своим скоропостижный уходом заявила о том, что изменит это желание, заставив меня только и думать о том, чтобы она никогда не оставляла меня в покое. Мы не распадались на части, но ломались сами по себе, возлагая всё больше сил, чтобы заполнить пропасть, что становилась между нами всё больше.
Похоже, Джо почувствовала это куда раньше. Я понял это в ту самую секунду, когда журчание воды привело мысли в норму. Те кололи стенки сознания, вынуждая принять тот факт, что Джо уезжала. И дело было даже не в том, что она оставляла меня, а в том, что я терял время, что мог посвятить ей. И я злился на самого себя, что испортил всё ещё с самого чёртового начала, прежде чем сделать эти отношения здоровыми и полноценными.
Она выключила воду, погрузив нас обоих в тишину. Снова взялась за дурацкую бутылку. Я сдался и всё же помог ей открыть её, получив в благодарность слабую улыбку. Пока я разливал вино по бокалам, Джо принесла бинт и антисептик. Я привел её руку в порядок. Наши ладони соприкасались, кожа к коже, взывая цветы расцветать внутри моей грудной клетки, а затем убивать легкие из-за аллергии на них же. Джо крепко сжала мою ладонь в своей, не позволив усомниться в том, что она и в этот раз не заметила, как сплелись наши пальцы. Её глаза неотрывно наблюдали за моей реакцией. Казалось, девушка издевалась надо мной.
Джо нарезала сыр. Я сделал салат. Мы уселись на кухне друг напротив друга и продолжили пить вино, не превращая вечер в беспорядок.
– Знаешь, я рад за тебя, на самом деле, – без особого энтузиазма признался я.
– Врешь, – её глаза блестели. Пьяная улыбка украшала красивое лицо. Я должен был бы остановить Джо, если бы сам не испытывал нужды в алкоголе. – Всё ещё злишься.
– Возможно, но уже не так, – признался я, немного приукрасив правду. Я по-прежнему был зол и сбитый с толку. Ударенный в голову алкоголь лишь подпитал воспаленные чувства, дал им большую волю на распоряжение моим уставшим телом.
– Ты ещё привыкнешь к этому, – Джо снова рассмеялась. Я ухмыльнулся, не находя в сложившейся ситуации и капли того, что могло бы меня рассмешить. Находится рядом с ней уже было мучительно. Но мог ли я оставить её лишь из-за чувства обиды за то, что девушка развивалась, двигалась к призрачной цели, шла за мечтой? За то, что она делала что-либо, чтобы её жизнь была разнообразней. За то, что меня ей было недостаточно.
– Мне придется это сделать.
– Господи, – Джо наклонилась над столом. Она набрала полные легкие воздуха и прикрыла глаза, будто ей стало вдруг плохо. Распахнув их, девушка сделала большой глоток вина. Ей всё было мало. Она выпила достаточно для того, чтобы ей было плохо, но девушка топила себя в красном полусладком море, растворяясь в нем, как в обезболивающем.
Я поднялся с места, чтобы сделать попытку вырвать из её рук бокал, в который она незамедлительно подливала вино. Это было уже слишком. Джо не должна была делать этого, потому что это была та крайность, к которой мне не хотелось бы её подталкивать. И после того, как я всё же сделал это, теперь оставалось лишь не потерять её вовсе, пока не случилось чего хуже.
Она не сопротивлялась. Подняла блестящие от повышенного градуса внутри тела глаза и мягко улыбнулась. Моё выражение лица оставалось непроницаемым, хоть меня и переполняли чувства. Они были противоречивыми, и сказать, что одно из них овладевало мной больше, было бы глупостью. Я испытывал боль и радость, горькость и сладость, ненависть и любовь. Равносильны были во мне желания ударить её и поцеловать, уйти и остаться рядом. Понимала ли она это? Понимала ли насколько глубоким было моё чувство? Или насколько слабым делала меня в этот самый момент?
– Тебя так сложно любить, Фредерик, – пролепетала она, подперев одну щеку сложенной в кулак ладонью. Джо продолжала смотреть на меня и улыбаться, когда я застыл на месте от этого заявления. – Ты будто не хочешь, чтобы тебя любили. Или не замечаешь, как другие делают это.
– Ты любишь меня? – ошеломленно спросил я, чувствуя жар внутри грудной клетки. Сказанные невпопад слова взволновали меня, заставили нервничать. Казалось, будто Джо нарочно играла со мной, сбивая с толку громкими выражениями. Мстила за небрежность в поведении с ней, наказывала за все ошибки.
– Я ненавижу тебя, – прошипела она мне в лицо, поднявшись не без труда с места. Джо скорчила злую гримасу, которая обезобразила её милые черты, прежде чем она громко рассмеялась, издеваясь надо мной ещё больше.
Мы стояли достаточно близко друг к другу, чтобы её смех отбивался внутри моего помутненного сознания эхом. Я ненавидел её так сильно, что это доходило до крайности. Она сбивала меня с толку, мучала, медленно убивала.
Я сделал резкий порыв вперед, поддавшись тягостному чувству и поцеловал её. Это заставило девушку умолкнуть и растеряться. Я боялся, что Джо оттолкнет меня, но её ладони совсем невесомо касались моего лица, когда я позволил своим рукам лечь на изгиб талии, притянув её к себе инстинктивно ещё ближе. На её губах ещё оставался алкоголь, как и на моих, но, кажется, поцелуй привел нас обоих в чувство.
И всё же она отстранилась первой. Губы девушки не вытягивались в улыбке, когда я не мог перестать улыбаться, как идиот. Джо даже не смотрела на меня, опустив глаза на уровень моих губы, на которых ещё остался её след. Ладони медленно спустились вниз, остановившись напротив моего сердца, что норовило выпрыгнуть из груди. Я продолжал держать её близ себя, опасаясь того, что она разрушит это, увеличив расстояние между нами.
– Для тебя это всё шутка? Мои чувства для тебя, как шутка? – Джо осмелилась поднять на меня глаза, в которых плескалось беспокойство. Мы будто поменялись местами. Всё случилось слишком быстро.
– Любовь или ненависть? – я не мог перестать улыбаться, что должно быть сбивало её с толку. Ещё минуту назад я сам это проходил.
– Для меня это одно и тоже, – голос девушки дрожал. Она резво замотала головой, закрыла ладонями лицо, а когда открыла, то выпустила тяжелый вздох. И я понимал её, как никто другой. Наши чувства находили отражение друг в друге, и эта минуту должна была продолжаться вечность, застывая в голове болезненным воспоминанием, что положило начало ещё большим страданиям, чем те, которым я предавался прежде.
– Я знаю, – тихо произнес я, словно кто-то другой мог подслушивать нас, что было такой глупостью. И я обхватил её лицо ладонями, чтобы снова поцеловать. Едва мои губы коснулись её, как я почувствовал соль слез, что теперь смешивались с влагой её пьяных губ. И я целовал их, глотал, чувствовал внутри себя.
– Фредерик, – Джо сделала попытку отстраниться, но я не позволил ей этого сделать, завладев её губами снова. – Пожалуйста, – она немного наклонилась, и прежде чем я успел поцеловать её снова, девушку просто вывернуло наизнанку. Она успела наклониться, не задев меня. И даже это не могло испортить момента.
Я придержал её волосы, хоть и пол в кухне был не лучшим местом для очищения желудка. Благо тому, что на нем не было ковра, что был бы безуспешно потерян.
– Прости меня. Прости, пожалуйста. Мне так стыдно, – залепетала Джо, как только закончила.
– Всё в порядке, – я притронулся к уголку её губ, чтобы стереть след рвоты, не испытывая и капли отвращения к этому, в отличии от Джо, которая не на шутку разволновалась из-за этого. Внутреннее рвение к совершенству пристыжало её. – Я уберу. Иди умойся.
– Не стоит… – резво запротестовала она, когда я молча указал ей в сторону ванной. Девушка неловко поблагодарила меня, после чего, в конце концов, послушалась.
Уборка заняла около получаса. Большая часть времени ушла на поиски приспособлений. Всё это время Джо не выходила из ванной, вызывая опасения. Оказавшись у двери в комнату, я прислонился ухом, но не услышал журчания воды, что подразумевало бы, что девушка решила принять душ или ванную. Легонько нажав на ручку двери, я приоткрыл её и тихо вошел, шепотом позвав Джо. Она по-прежнему не отвечала, что и не смогла бы сделать, так как уснула прямо в ванной.
В преподнесённом настроении я даже находил это милым. И я смотрел на неё, как дурак, ещё некоторое время, поражаясь тому, не было ли всё это сном. Затем перенес девушку в комнату, нисколько не побеспокоив её сна. Сел на полу рядом и слушал размеренное дыхание, испытывая счастье в его самом чистом виде, которого, казалось, не смог бы когда-либо постигнуть. Я чувствовал облегчение, когда все точки над «і» были расставлены, все сомнения и страхи развеялись.
Я долго думал о природе чувств Джо и пытался понять, в какой момент всё изменилось для неё. Не с первой ли встречи, как это случилось со мной? Или совсем недавно?
Едва ли услышав скрип входных дверей, свидетельствующий о возвращении мистера и миссис Дойл, я выпрыгнул через окно её комнаты, оставив на щеке девушки прощальный поцелуй. Я был достаточно счастливым идиотом, чтобы вспомнить об оставленной обуви и куртке, лишь когда оказался на улице. Но это не казалось большой проблемой после всего.
Джо заполнила меня доверху собой. Я был болен ею. Одержим. И не сомкнул ни разу глаз, думая всё о ней до самого утра. Не впервые ли эти мысли не угнетали, заставляя испытывать злость по отношению к себе. Джо любила меня, как и я её. И я был убежден в этом в той же мере, как и в том, что имя моё было Фредерик Филлипсон.
Стал осыпать её сообщениями с семи утра. Очевидно, Джо ещё спала, но мне было невтерпёж увидеться с ней снова, чтобы целовать, не спрашивая об этом разрешения, не сомневаясь в том, хочет ли она этого, не страшась быть отвергнутым. Спрашивал о её самочувствие, подтрунивая за похмелье, что было после всего выпитого ею неизбежным, вспомнил будто невзначай о забытых вещах, интересовался не было ли у неё проблем с родителями.
Джо объявилась в сети только в половине первого дня, известив о положении дел лишком коротким сообщением:
«Меня наказали. Домашний арест до самого отъезда. Можешь вернуться за своими вещами в любое время»
Я не стал ждать. Нашел старую куртку, обул кеды и направился, не медля дольше, к Джо. Я ощущал внутреннее поднесение. Это было так странно и не привычно, но всё же приятно. Весенний воздух поднимал настроение ещё больше, подавая большие надежды на то, что теперь всё будет не как прежде. Мы стерли границы, стали достаточно близкими, чтобы я не терзал себя сомнениями на счет изменчивых чувств девушки. Подгоняемый теплым ветром, я спешил, словно у нас не оставалось времени. Отчасти так и было. Я вдвое больше жалел об уезде девушки.
Джо открыла передо мной двери, когда я трижды нажал на проклятый звонок. Не терпелось её увидеть. Я стоял с идиотской улыбкой на лице, приветствуя девушку, вид которой свидетельствовал о том, что она была не столь рада меня видеть. Джо была измучена. Под глазами виднелись мешки, на ней по-прежнему была вчерашняя одежда, волосы, будто и не расчесаны после сна.
Девушка молча протянула мне вещи, выдавив из себя лишь слабую улыбку. А затем прислонилась спиной к дверям, подбирая слова, словно собиралась сказать что-то важное.
– Всё настолько плохо? – спросил я, подозревая, что дело было в родительском наказании.
– Нет, могло быть и хуже, – Джо даже не смотрела на меня, что вызывало лишнее волнение. Натянув рукава вязанного свитера, она неотрывно смотрела на сложенные в замок руки. – Я им всё объяснила, но помимо того, что они поняли, что я была пьяной, они ещё и убеждены, будто… Будто мы с тобой… Ну, ты понимаешь?.. – она посмотрела на меня украдкой. Это заняло несколько минут, прежде чем я всё же додумался.
– Да. Я понимаю. Какие глупости… Я бы никогда не воспользовался тобой в подобном состоянии, – ситуация, правда, была неловкой.
– Они поверили мне, – Джо мягко улыбнулась, отчего даже стало легче. – Вчера я, должно быть, наговорила глупостей разных. Прости, если я перешла черту. Это не то, что я о тебе думаю, – она продолжала наблюдать за мной, когда её слова казались мне такой глупостью.
– Всё в порядке. Ты не сказала ничего лишнего, – я сделал шаг ей навстречу, отчего девушка едва ли не вжалась в дверь. Я не стал больше делать резких движений, оставаясь на месте. Кажется, я её пугал, чего не должно было быть в сценарии, уготованном ещё со вчерашнего вечера внутри моей головы.
– На самом деле, я не помню большую часть вечера. И не хочу, чтобы ты напоминал мне об этом, потому что, уверена, что бы это ни было, мне будет ужасно стыдно и… – она стала тараторить, и я едва успевал понять смысл её слов, расставаясь окончательно с прекрасной выдумкой, в которую заставил поверить себя касательно нас двоих. Она заставляла моё сердце болезненно сжиматься.
– Ничего постыдного в этом нет, мы, всего лишь…
– Фредерик! – она повысила голос, убивая последнюю попытку вернуть волшебство вчерашнего вечера, когда я был так близок к её сердцу, будто оно уже вот-вот лежало в моих ладонях, преподнесенное ею, как самый драгоценный подарок. – Мне холодно. Нужно возвращаться в дом. Может, придешь завтра после школы? Родителей как раз не будет дома.
– Да. Ладно. Если будет время, я зайду.
Я не пришел к ней ни на следующий день, ни в течение всей последующей недели. Джо не писала мне, я не писал ей. В один момент я решил, что всё понял, но в итоге не понимал ничего.
Глава 25
Джо заставила меня чувствовать себя растеряно и глупо. Я ненавидел её, но ещё больше – себя. Позволил чёртовой самонадеянности сбить меня с толку, бросить лицом в грязь и выставить себя дураком. Слова девушки, оказавшиеся не больше, чем пьяным лепетом, заставили сперва поверить ей. Стоило пенять на то, что Джо была изрядно подвыпившей, в её глазах играл нездоровый блеск, она едва держалась на ногах, но я поверил ей легко, потому что хотел этого. Ей стоило всего лишь невзначай произнести неуверенное признание в скрытых чувствах, как я нашел в своей душе отклик для них, не задумываясь о том, что с её губ могла сорваться пустая глупость, не таящая в себе и капли правдивости.
Чем большее количество дней разлучало нас, тем больше я думал о случившемся. Боролся с убеждением, что это всё был не сон, и наш поцелуй, желанный или случайный, был реальным, как и мы сами. Кроме того внутренний голос взял за привычку внушать, будто Джо нарочно всё забыла, словно такое было вообще возможным. Память девушки вторила её желанию вычеркнуть наилучшее моё воспоминание из своей жизни, будто она не была соучастницей событий, перевернувших всё с ног на голову. Я почти был убежден, что Джо не хотела вспоминать о нас, заранее решив, что мы сделали ошибку, заставившую расплатиться её стыдом. Заметь я его малейший отклик в красивых глазах девушки, как это убило бы меня окончательно, зарыв глубоко под землю самоистязания. Лучше пусть убеждает себя в беспамятстве, чем помнит о том, что отдалило бы её от меня.
Я жалел о многом в это время. Например, что так легко поддался самообману, самонадеянно решив, что теперь всё будет иначе. Или, что воспринял её слова в другом ключе, допустив одну мысль о том, что любовь Джо была из того же теста, что и моя. Вместо того, чтобы расслышать, как следует, твердое «Я ненавижу тебя», я остановил внимание на слабом и неуверенном «Тебя так сложно любить». И каждое слово из нашего короткого разговора я знал наизусть. Придавал значение каждому вздоху, движению, малейшему взгляду. Джо была слишком убедительна. Это я понял её неправильно.
Единственное о чем я не жалел, да и как бы смог, это наш поцелуй. Губы Джо оказались приятными на вкус. Другого от неё не стоило и ожидать. Большого опыта у меня не было, но этот поцелуй был отменным от других. Он был без преувеличения особенным. Ничто прежде не вызывало во мне столько трепета и волнения. Закрывая глаза, в памяти я старался вспомнить каждую мелкую деталь, поддерживая убеждение в том, что это не было выдумкой моего больного разума. Теплые суховатые губы, на которых оставался сладкий терпкий вкус алкоголя, отвечали неуверенно, но без отвращения. Казалось, для неё это было в новинку, и мне даже льстила мысль о том, что я мог украсть у Джо первый поцелуй, но это было бы для меня слишком. Было достаточно и этого. По крайней мере, до того момента, как иллюзия не рассеялась перед глазами ожесточенной правды о том, что Джо отвергала меня, делая это намеренно, из страха узнать хоть немного больше.
И я терял день за днем, которые мы могли бы провести вместе. Наши переписки были скудными и заканчивались быстрее, чем мы успевали спросить друг у друга привычное уже «Всё ли в порядке?», заранее зная ответ. Джо спросила несколько раз, не думал ли я навестить её, и моя ложь, будто я был занят, была слишком очевидной, чтобы девушка прекратила расспрос.
«Приходи сегодня в половину шестого в паб на прощальный вечер с Джозефиной Дойл. Тебе там будут рады», – написала девушка накануне своего отъезда, всполошив мои чувства наново. Это напоминало последний жест доброй воли, отклонив который я мог бы сильно пожалеть, потеряв девушку окончательно.
«Разве ты не наказана?»
«В последний день надо мной решили сжалиться. Так ты придешь?»
«Ещё не знаю, но я постараюсь»
«Буду ждать тебя)»
Казалось, для неё не думать о произошедшем было проще простого. Да и стоило ли винить девушку в этом, когда она решила забыть обо всем, без единого шанса хотя бы намекнуть ей о том, что случилось кое-что гораздо более важное, чем она могла себе, наверное, вообразить.
Я думал о том, чтобы прийти, хоть и не горел желанием делать этого. Это означало начать в который раз всё с чистого листа, на котором оставались всё ещё следы наших прошлых ошибок, которые ни один из нас не смог бы стереть. И мы запускали эту карусель раз за разом, кружась на ней до тех пор, пока не начинало тошнить, а затем слезали, чтобы сделать перерыв, прежде чем вернуться обратно. Если сперва это и приносило какое-то веселье, то затем с каждым разом становилось всё невыносимее возвращаться к тому, от чего начинало воротить.
Я долго колебался, потому что боялся увидеть девушку снова и ощутить себя ещё большим дураком, чем был до этого. Представлял её невинный, полон нерешительности и вины взгляд, и ёжился, настолько сильно мне было не по себе. Джо непременно заставила бы простить себя, невзирая на то, что и сама не подозревала, в чем была её вина. Хватило нескольких минут, чтобы я ощутил всю полноту испытываемых чувств и извлек из них что-то кроме страха и разочарования. Впервые любить Джо показалось приятным занятием, стоящим всех прежних переживаний, на которые я себя обрек.
Сопротивляясь восставшей из пепла гордости, я всё же решил пойти. В конце концов, мы оставались собой. Были обычными Джо и Фредом, которые неизменно возвращались друг к другу, прощая любые оплошности. Сердца разбиваются каждый день, моё – не исключение. Мне нужно было всего лишь больше времени, чтобы смириться с этим и принять, как должное, в чем Джо меня ограничивала.
Я напечатал историю, желая доверить её исключительно Джо. Она сподвигла меня на написание, даже не подозревая о том, насколько важным это окажется для меня. Сперва, нас это даже сплотило. Нэнси свела нас, а затем покинула мою голову, казалось бы, раз и навсегда, оставшись чернильным привидением на бумаге.
Сложил рукописи в рюкзак, куда заодно бросил баночку розового варенья в качестве прощального подарка. Затем немного помедлив, всё же струсил открываться перед девушкой, раскрывая ей историю, где не было места для выдумки. Может, Джо и заслуживала правды, но я решил не рисковать, отдавая ей в руки важную часть жизни, утерянную навсегда. По крайней мере, решил, что для этого было рано. Мнительность ещё никого не красила, и всё же я ею не пренебрёг, выложив напечатанные страницы из рюкзака.
Я опаздывал, о чем Джо решила напомнить, будто я сам не видел времени. Девушка осторожно спрашивала, приду ли я, но каждое её сообщение оставалось без ответа. Дорога до паба занимала пятнадцать минут ходу, что означало, что опоздать я мог не больше, чем на полчаса, что было не такой уж большой проблемой, как то, что около недели назад я полагал, что Джо была влюблена в меня, что она находила большой ошибкой.
Остановился чуть издали, заметив силуэт девушки в большом окне. Она была не одна. Напротив Джо сидели Рик, Тильда и Стэн, прижимающейся к её подруге вплотную. Рядом с ней сидел Артур. Конечно же, в этой компании не хватало только меня. Все весело болтали и смеялись, только Джо время от времени проверяла телефон, находившейся под рукой и осматривалась вокруг в поисках кого-то, кто решил не приходить.
Я зря надеялся, что нас будет только двое. Она и я. Мы попрощались бы в том самом месте, где впервые встретились, в этом был бы неким символизм, значение которого поняли бы только мы. Вместо этого Джо пригласила помимо меня ещё много других людей, будто бы нарочно, чтобы не оставаться наедине со мной. Даже сейчас она этого боялась.
Спрятавшись в неосвещенном фонарем укромной месте, я некоторое время наблюдал за этой сценой. Курил сигареты, злился и продолжал смотреть за тем, как её беспокойство росло на глазах. Моё отсутствие изводило её, совсем как она мучила меня. И по всему моему телу тянулось отвращение к Джо, этим людям, себе, потому что всё должно было быть по-другому. И я снова был обманут собственными ожиданиями.
Она стала из-за стола и вышла на улицу. Забыла взять куртку, а потому обняла себя, едва оказалась на улице. На Джо было то самое лимонное платье. Мне это даже показалось ироничным. Я почувствовал, как в горле застрял огромный ком. Казалось, будто мы были знакомы уже десятки лет, хотя не прошло и года, как мы впервые встретились. Сперва, я не замечал её вовсе, затем стал видеть везде. Джо бессовестно измывалась надо мной. Я почти был уверен, что делала она это нарочно.
Мой телефон зазвонил. Я принял вызов сразу, чтобы девушка не сумела расслышать знакомый звонок и увидеть меня. Не хотел, даже чтобы она знала, что я был рядом. Джо придумала для меня изощренную пытку, облачившись в то самое платья, и я всем сердцем хотел насолить ей тем, что всё её усилия были напрасными. Если она хотела помучать меня, то у неё это получилось, только знать ей об этом не стоило.
– Привет, ты где? – голос Джо звучал виновато, ни единого намека на раздражение или обиду. Это даже не было похоже на девушку. Обычным был для неё обвинительный тон, заставляющий меня испытывать сожаление, напрочь отсутствующее тогда.
– Прости, я не приду.
– Почему? – в голосе девушки пробивались нотки волнения. Это было приятно. Она так быстро вторила мне, словно была готова принять этот ответ заранее.
– У меня есть некоторые дела.
Джо резким движением руки утерла слезы, вырвавшиеся из плена голубых глаз. Подняла голову вверх. Я отчетливо слышал, как девушка сделала глубокий вдох, прежде чем прервать тяготившее этот разговор молчание.
– Мне жаль.
– Мне тоже, – бросил я, прежде чем сбросить вызов. И это заставило Джо разозлиться. Девушка с силой сжала ладони в кулаках, губы стиснулись в тонкую линию. Она закусила нижнюю губу достаточно сильно, чтобы порвать тонкую кожицу и выпустить капли крови из своей неосторожности. А затем до меня донесся сдавленный протяжный стон. Джо беспомощно закрыла лицо ладонями, пряча за ними и звуки отчаянья, сорвавшиеся ненароком с языка.
Не в силах наблюдая за её отчаяньем дольше, я ушел. Стал гулять пустыми улицами Хантингтона, обходя стороной плохие компании. В разговоре с рассудком, доводы которого склоняли неизменно к тому, что вины Джо в забвение вовсе не было, я добрел к дому Нэнси. Остановился напротив и поджег сигарету, от запаха которой стало тошнить.
– Всему виной ты, – прошептал в пустоту, почти уверенный в том, что Нэнси меня услышала. Она должна была, если действительно заботилась обо мне, как утверждала прежде. – И я ненавижу тебя! – произнес чуть громче, разрезая тишину громкостью своего голоса, который эхом отбивался от холодных стен мёртвого дома. – Ты не должна была значить для меня так много. Ты не должна была быть особенной! Ты не должна была заставлять меня чувствовать себя особенным! – слова царапали глотку, но отпуская их, я чувствовал, как освобождаюсь от их груза, тяготившего меня всё это время.
Я отрицал влияние смерти Нэнси на свою жизнь настолько умело, что научился жить с этим. Оставаясь с незапамятных времен тихим ребенком, я всё же не обладал той озлобленностью, что пятнала кровь, вынуждая меня ненавидеть и презирать всех, а больше всего самого себя. Смерть сделала Нэнси бессмертной. Долгое время я не мог найти ей замены, находя в других неизменно одни лишь недостатки, что вынуждали вести себя, по меньшей мере, отвратительно. И я хоронил в себе всё живое, пока оно не выползло наружу и не отомстило.
Я всё время молчал. Рассказав в суде однажды историю Нэнси, умолк навеки. Наверное, стоило рассказать отцу или матери о том, что я видел, как после занятий мистер Грей отвозил её домой, сворачивая всегда в другую сторону улицы. Или о том, как несколько раз на перемене он подзывал девочку к себе. Они скрывались в его скромной комнатке, из которой Нэнси выходила неизменно не в себе. Когда я спрашивал у неё, что ему было нужно, она мотала молчаливо головой, умоляя, чтобы я никому не рассказывал. Мне стоило рассказать родителям, как Нэнси однажды призналась, что боялась мистера Грея. Все находили его внешний облик отталкивающим, но это было другое. И не стоило утаивать, как однажды он предложил подвезти домой и меня. Остановившись на перекрестке улиц, он пригрозил, если я расскажу кому-либо о том, что видел его рядом с Нэнси, как он выпустит мои кишки наружу. Я ответил ему, что не боюсь, но в ту же ночь проснулся от кошмара, в котором он меня убил.
Я мог всё изменить. Мог предотвратить смерть Нэнси, но был слишком жалок для этого. Клеймо труса останется со мной навечно. И по правде говоря, я бы ничего не смог сделать, останься в городе тем летом, потому что не сделал ничего до этого. Когда я замечал проходящего мимо мистера Грея, скромно улыбавшегося мне доброй улыбкой, то задумывался над тем, не придумал ли я всё это. Не обманывало ли меня воображение?
– Он причиняет тебе боль? – спросил я однажды у Нэнси, когда мы играли наверху в её комнате одни.
– О ком ты говоришь? – девочка выдавила нервный смешок, таящий в себе опасение.
– Ты знаешь о ком.
Она резко поднялась с пола и тихо заперла двери, подперев их спиной.
– Нет. Нет, – Нэнси не смотрела на меня, опустив глаза вниз. Её голос не звучал убедительно. Вспоминая об этом позже, я пришел к выводу, что ей могло быть крайне стыдно об этом говорить. То, как она сжимала нарочно губы, будто те могли выдать тайну, как прятала от меня глаза и нервно двигалась в попытке не вызывать лишних сомнений. – Тебе не стоит волноваться за меня. Всё в порядке, – неуверенно повторяла девочка раз за разом, заставляя меня на время забывать о беспокойстве.
Я ведь мог убедить её самой во всем сознаться. Но бросил расспросы об этом после первой же неудавшейся попытки выведать правду. После этого всё, чем я занимался, это наблюдал, как положение дел становилось только хуже. И я совершенно ничего не делал. Просто смотрел и делал выводы.
– Как же сильно я тебя ненавижу! – взревел я и забежал в пустой дом, где стал крушить запылившуюся мебель, за которой уже никто никогда не вернется. Я ломал всё, освобождая внутреннего зверя. Отпускал воспоминания о боязливом взгляде Нэнси, единственном что продолжал помнить, всё время чувствуя его на себе. Стерлись черты лица, золотистый перелив волос, её одежда, голос и мысли. Я смог забыть всё кроме чёртового взгляда. И я вырывал его с корнями из своего сознания, как паразита, что убивал клетки моего организма в течение стольких лет.
Первые признаки усталости заставили меня остановиться. Я упал устало на грязный пол, вдохнул пыльный воздух, и вроде бы стало легче.
***
Не знаю, как долго спал, но разбудил меня не будильник, а лучи солнца, пробивающееся через неплотно задернутые шторы. Это был день, когда Джо должна была уехать на три месяца, и к собственному сожалению, я понял это сразу, как проснулся. Я провел с этой мыслью несколько тянущихся с вечность минут, но так и не привык к ней. Мы даже не попрощались, и я знал, что буду жалеть об этом.
В мышцах отдавало болью. Пришлось приложить большие усилия, чтобы подняться с места. Это напомнило о сотворенном накануне погроме, который, как я надеялся, должен был спасти меня. И всё же мне по-прежнему было тяжело. Может, дело было вовсе не в Нэнси?
Даже не взглянув на часы, я понадеялся, чтобы родители либо спали, либо были заняты делами за стенами дома. Хотел остаться один, как можно дольше. Но их перешептывания, послышавшееся из гостиной, стерли в прах все планы. Я приготовился объясняться, почему пришел так поздно без детального описания действительных событий, о которых им было бы лучше не знать.
Мои тихие шаги заставили обоих вмиг умолкнуть. Мама и папа подскочили с дивана и стали смотреть на меня так, будто видели впервые. На глазах матери стояли слезы, которые она едва сдерживала. Отец, приобняв её за плечи, выглядел ошеломляюще виноватым. Я пытался понять, в чем было дело. Может, кто из соседей видел меня в доме Нэнси и сообщил в полицию? Может, Джо сообщила им о моем отсутствие, и те стали переживать? Секунды тянулись с вечность. И я уже намеревался спросить, в чем было дело, как заметил на журнальном столике распечатанную историю, что я собирался отдать Джо.
