Текст книги "Смерть и Возрождение (СИ)"

Автор книги: Pale Fire

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Лерой задумался и признался:

– Была сыпь от шоколада, но давно. А что на завтрак?

– Овсянка с медом и изюмом, черничный смузи и для очень голодных – оладьи. Ты очень голодный?

– Очень, – кивнул Лерой и кинулся одеваться.

Он сунулся в шкаф в своей комнате. Там лежала вчерашняя одежда, выстиранная и отглаженная. Она приятно пахла чем-то вроде мяты. Лерой посмотрел на нее, потом на шорты и футболку на кресле и оделся в них. Шорты были из грубой синей ткани, с металлическими пуговицами и обтрепанными понизу штанинами, а футболка – ярко-желтая, с зеленой надписью «Я люблю Сан-Франциско» и картинкой какого-то моста. Наверное, это была одежда Оуэна, до которой тот еще не дорос – Лерую Оуэн доставал едва ли до уха.

Кухня была очень большая, с огромным деревянным столом и тяжелыми стульями. На стенах над плитой висели медные кастрюли и сковородки, а над столом, как цветы – стеклянные бокалы.

– Мама, а можно какао, а не чай? – спросил Оуэн, отодвигая стул и вспрыгивая на него. – И Лерою какао.

– Лерой, ты не против? – спросила Туу-Тикки. – Тебе тоже какао?

– Да, пожалуйста, – сказал Лерой. – Туу-Тикки, мне тоже называть тебя мамой?

– Называй меня так, как тебе удобнее.

– Я буду звать тебя Туу-Тикки. Потому что мама у меня все-таки есть.

– И это правильно, – согласилась Туу-Тикки, ставя перед мальчиками тарелки. – Приятного аппетита.

Лерой ел и поглядывал на Оуэна, который сидел на против. Оуэн уминал кашу, как будто его не кормили несколько дней. Он моментально опустошил тарелку, выскреб ее, с хлюпаньем выпил чашку какао, с еще более громким хлюпаньем опустошил большой бокал со смузи, утянул с тарелки теплую оладью, полил ее медом, закапал половину стола и себя, облизал мед с пальцев. Он скакал и вертелся, а не болтал только потому, что рот был занят. Туу-Тикки неторопливо ела оладьи, макая их в блюдце с медом, и пила чай из красивой бело-синей чашки.

– А Грен где? – спросил Лерой, отодвигая пустую тарелку. – Спасибо, очень вкусно.

– Грен договаривается насчет документов для тебя, – ответила Туу-Тикки. – Тебя не примут в школу без них. Ты не против быть нашим приемным сыном?

Лерой в задумчивости начал пить какао. Оно было очень вкусное и пахло похоже на зубную пасту, только с шоколадом.

– Не против, – сказал он наконец. – Только я не думал, что Грен захочет взять меня к себе. Он просто обещал, что отвезет меня туда, где меня никто не найдет. Но он так и сделал. Больше мы ни про что не договаривались.

– Лерой, – серьезно сказала Туу-Тикки. – Подумай сам. Тебе десять лет, у тебя нет ни образования, ни профессии. Увезти тебя из Альба-сити – этого недостаточно. Тебе нужна семья, которая поддержит тебя, поможет получить образование, хотя бы среднее, будет о тебе заботиться, защищать тебя. Ты слишком молод, чтобы жить в одиночестве. А детские банды – это не выход, в них долго не живут.

– Правда, – кивнул Лерой. – А что такое детские банды? Это дети-преступники?

– Ну да. В общем, не место ребенку на улице. Да и зачем, если есть дом?

Лерой думал, что Туу-Тикки будет ругаться из-за закапанного медом стола. Или сделает несчастное лицо и начнет его вытирать. Или и то, и другое. Но она просто строго посмотрела на Оуэна, и тот, убрав посуду в раковину, вымыл руки, взял тряпку и начал сам оттирать стол. Лерою казалось, что Оуэн больше размазывает, чем убирает, но когда тот закончил, стол был совсем чистый. А еще Лерою показалось, что вокруг стола кружат какие-то полупрозрачные тени.

Оуэн отжал тряпку, вытер руки полотенцем и сказал:

– Мам, мы на батут, ладно? Лерой, пойдем на батут!

– Нет-нет, – покачала головой Туу-Тикки. – Никакого батута сразу после еды. Весь завтрак из себя вытряхнешь. Через час, не раньше.

– Ну тогда мы пойдем играть в железную дорогу. Или фильм смотреть, про пиратов. Лерой, хочешь фильм про пиратов?

– А когда Грен придет? – спросил Лерой у Туу-Тикки.

– Не знаю. Идите и правда смотреть фильм. Только тихо.

– Можно взять с собой? – Лерой показал на бокал со смузи. Дома ему не разрешали есть в гостиной.

– Можно, – кивнула Туу-Тикки.

Оуэн посадил Лероя на кожаный диван перед большим экраном, порылся в стопке дисков и сунул диск в плеер. Включил и сказал:

– Про пиратов – это круто. Жаль только, что там драконов нет.

Впрочем, фильм оказался хорош и без драконов. Там были пираты, были солдаты, было море и корабли под парусами, и целая команда пиратов-скелетов. Уилл Лерою не понравился, он был слишком правильный и с усиками; Джек Воробей был забавный, а Барбосса – противный. Больше всего Лерою понравились обезьянка и Элизабет. Жаль, что его мама не была такой смелой, как Элизабет. Они с Оуэном досмотрели фильм до титров, а потом слушали музыку, и обезьянка, неожиданно бросившаяся с экрана почти в лицо, Лероя напугала.

После того как молния на экране ударила в сухое дерево, Оуэн выключил телевизор и сказал:

– Есть еще целых три фильма про Джека Воробья. Только мама с папой не разрешают смотреть больше одного фильма в день. Хотя мультики можно.

– Не больше часа, – напомнил Грен из-за их спин. – И не полнометражные. Лерой, Туу-Тикки сказала, что ты хочешь со мной поговорить. Оуэн, бонги. Вперед.

Оуэн насупился, скрестил руки и засунул их под мышки. Грен взлохматил ему волосы.

– Иди. Мы с Лероем все равно будем разговаривать.

– Ну ладно. Но потом – на батут!

Грен отвел Лероя в свой кабинет, где были рояль, целых три саксофона и маленькая арфа, усадил на стул, сам сел на второй и спросил:

– Так о чем ты хотел со мной поговорить?

– Ну… о многом. Вот Оуэн говорит, что ты сидхе, а что это значит? Волшебные существа? Как феи?

Грен с улыбкой посмотрел на Лероя. Никто из взрослых, никогда, не улыбался Лерою так, как Грен и Туу-Тикки. Как будто он самый лучший, самый важный человек на свете, как будто им тепло оттого, что он есть.

– Сидхе – это те, кого принято называть эльфами. Не знаю, читал ли ты или смотрел что-нибудь про эльфов…

– Ничего, – помотал головой Лерой. – Эльфы – это кто?

– Это раса, которая когда-то жила вместе с людьми. Очень давно, и не в этих краях. У них даже были общие дети с людьми. Потом люди их вытеснили, прогнали, и теперь эльфы – сидхе – живут только в своих мирах. Мы с Туу-Тикки не чистокровные сидхе, у каждого из нас эльфом был один из родителей. Причем мы их никогда не видели. Так получилось.

– Как у меня с моим отцом?

– Не так трагично. Нашими родителями были сидхе-дорожники, которые все время странствуют по Дороге. Наши матери приглянулись им, получились мы, а отцы ушли бродить дальше. Я сам некоторое время странствовал по Дороге, а потом нашел родину своего отца и жил там. Учился играть на арфе и жить как сидхе. Потом вернулся сюда.

– Почему ты вернулся? Если ты сидхе, там тебе должно быть лучше, чем здесь, там же все, как ты.

– Ну… я все-таки полукровка, не совсем такой, как они. И потом, у меня тут есть работа.

– Какая? Музыка? Ты выступаешь с концертами?

– Хотелось бы… Нет, Лерой, музыка для меня – это только хобби. Хотя когда-то я был профессиональным музыкантом. Я – хозяин дома-у-дороги, а Туу-Тикки – его хозяйка. Наша работа – принимать гостей с Дороги и помогать им. Нам за это платят зарплату.

– Кто?

– Магические существа, которым нужен дом-у-дороги в этом месте.

– А я их увижу?

– Сегодня ближе к вечеру придет Эндрю, он маг. Он будет делать для тебя документы.

– Магические?

– Да, но от настоящих их не отличить. Он тебя сфотографирует.

– Ясно, – Лерой пригладил ежик светлых, почти прозрачных волос. – А чем сидхе отличаются от людей? Ну то есть вы с Туу-Тикки очень красивые, но есть же и люди красивые.

– Люди красивы иначе. Сидхе… Для начала, сидхе живут дольше людей и дольше остаются молодыми. Сидхе никогда не лгут – просто не могут. Сидхе умеют улавливать чужие эмоции: я узнал, что ты в беде, просто потому что почувствовал тебя, когда ты играл. Я вообще-то приехал в Альба-сити по своим делам. У Туу-Тикки все растет, цветет и зеленеет, потому что она сидхе, человек бы выращивал такой сад лет пять, не меньше. Еще нам подчиняются духи этого дома, может, ты их уже заметил. Я могу музыкой вызывать любые эмоции, могу исцелить, могу утешить. От музыки Туу-Тикки проходит боль, если только это не боль от глубокой раны. Кай – тоже эльфийская собака, он сам меня выбрал и он разумен, просто не разговаривает. У сидхе врожденные таланты к музыке и пониманию всего живого, у людей так не бывает. То есть бывают люди с такими талантами, но сидхе такие все.

– Ясно. А почему сидхе больше не живут с людьми?

– Потому что человеческая ложь их убивает. И потому, что люди ксенофобны – не переносят других. Люди зачастую даже других людей, если они отличаются, боятся и ненавидят, а другие расы они просто чуют. Представь, каково существам, чувствующим чужие эмоции, жить в окружении человеческого страха, ненависти и лжи.

Лерой попытался представить и передернулся.

– Расскажи мне про ситтин, – сказал он. – Этот дом – ситтин, потому что вы сидхе, или вы сидхе потому, что живете в ситтине?

– Ни то и ни другое, – улыбнулся Грен. – Этот ситтин был создан для дома-у-дороги. Потом в нем построили дом и сделали сам дом ситтином в ситтине. Этот дом предназначен для тех, кто приходит умирать и возрождаться, он так устроен. Потом магические существа, которые это все придумали, нашли нас с Туу-Тикки, спасли, усилили в нас кровь сидхе и назначили работать здесь. Чем дольше мы здесь живем, тем больше в нас от сидхе и меньше от людей.

– А это ничего, что я человек? И Оуэн?

– Это судьба, я думаю, – пожал плечами Грен.

– А почему у вас нет своих детей?

– Потому что магические существа не хотят, чтобы людей становилось больше. Но они не против, чтобы мы брали приемных детей. Потому что детям нужна помощь независимо от вида.

– Кэри всегда говорил, что дети – это дорого. Но там мама получала на меня пенсию, а тут у меня нет никаких денег. Это плохо?

– Это неважно, – покачал головой Грен. – У нас с Туу-Тикки достаточно денег, чтобы выращивать вас с Оуэном. Кроме того, магические существа, которые придумали этот дом, увеличивают нам плату с каждым ребенком, которого мы принимаем как своего. Так что не беспокойся на этот счет.

– Они, наверное, добрые, – задумчиво сказал Лерой.

– Они не добрые и не злые, просто очень сильные и волшебные.

– И это из-за них в дом нельзя приводить друзей?

– А тебе бы хотелось?

– Не знаю. Дома у меня не было друзей. Ну то есть были, пока мы жили у бабушки с дедом, мы играли с Роном во дворе, а потом мы переехали – и все.

– Может, появятся тут. Но ты прав, приводить их в этот дом нельзя. Потому что с твоими друзьями-ровесниками могут прийти их родители, а взрослым людям нечего делать в ситтине. Мы с Туу-Тикки не рвемся с ними дружить, мы слишком другие. Кроме того, у нас часто бывают гости с Дороги, и они не всегда люди. Им нужен покой, а не куча любопытных под окнами, которые снимают видео и фотографируют.

– Значит, рассказывать про гостей и про ситтин тоже никому нельзя? И про то, что вы сидхе?

– Нельзя, – согласился Грен. – Про гостей и про сидхе – точно, про ситтин тоже не стоит. Понимаешь, люди не верят в магию и решат, что ты выдумываешь, если ты начнешь рассказывать.

– Будут смеяться?

– И смеяться тоже. А еще есть люди, которые могут поверить, и это еще хуже. Они…

– Я понял, – кивнул Лерой. – Я не буду рассказывать. Слушай, я хочу дальше играть на флейте. Ты можешь меня учить?

– Я попробую. Ты не взял с собой свои рабочие тетради?

– Взял две, самые последние.

– Неси их и флейту, и я посмотрю, что ты умеешь.

========== 4 ==========

Лерой сыграл Грену все, что он умел играть на флейте – от самых простых пьесок до достаточно сложных, выученных буквально в последние несколько дней. Грен слушал, иногда делал замечания – не обидные и не злые, просто по делу. А потом предложил:

– Если ты не против, я найду тебе частного преподавателя флейты и ты будешь у него заниматься.

Лерой подумал и сказал:

– Я не против. А это дорого?

– Не дороже денег. Мне кажется, у тебя хорошие способности, их надо развивать.

– А ты не можешь меня учить?

– Я перестал играть на флейте, когда мне было столько же, сколько Оуэну. И было это слишком давно. Давай я сыграю тебе на арфе?

Лерой кивнул и признался:

– Я никогда не слышал арфу. Ну то есть я знаю, что это такое, но в моей музыкальной школе класса арфы нет.

– Это арфа сидхе. Таких в мире людей совсем нет.

Они перешли в гостиную. Лерой с ногами забрался в кресло, а Грен сел на стул перед большой бело-сиреневой арфой и начал играть. Музыка разлилась по дому, как вода. Лерой нырнул в нее с головой, она объяла его, утешая и успокаивая, обещая, что все будет хорошо – обязательно будет хорошо. Лерой слушай и слушал, ему казалось, что эту арфу можно слушать бесконечно.

К нему подошла собака и потыкалась мордой в ладонь. Лерой осторожно погладил ее по узкой длинной голове. Пришел Оуэн и сел в соседнее кресло, подсунув ладони под себя. Краем глаза Лерой заметил, что неподалеко устроилась Туу-Тикки с каким-то рукоделием. Но он не стал смотреть на нее, хотя еще никогда не видел, чтобы люди занимались рукоделием. Он смотрел на Грена, который, играя, стал совсем волшебным. Наверное, когда он играет на арфе, никто уже не принимает его за человека. У людей не бывает таких огромных сияющих глаз, и таких умных пальцев, и такую музыку люди тоже не играют. Даже не знают, что она может быть.

– Ты волшебник? – спросил Лерой, когда Грен перестал играть. Музыка стихла, но Лерою казалось, что ее отголоски остались в доме и отражаются от колонн-деревьев и стеклянных стен.

– Немного, – улыбнулся Грен.

Он поднялся, подошел к Туу-Тикки, наклонился к ней и поцеловал.

– Ты снова вяжешь, – одобрительно сказал он. – Значит ли это, что ты решила, будто достаточно профессиональна как музыкант?

– Достаточно по своим критериями, – ответила она, пощелкивая спицами. – Но все равно, два часа в день – впрочем, ты и сам все знаешь.

– Знаю, – кивнул Грен. – Я же сам такой.

Большое зеркало на стене пошло рябью, и сквозь него в гостиную шагнули двое мужчин. Лерой напрягся. Тот мужчина, что шел впереди – высокий, с длинными волнистыми черными волосами и светлыми глазами, в черной с зеленым одежде, с усмешкой на лице, – Лерою не понравился. Выражение лица второго было мягче, и он был рыжий – не темно-рыжий, как Оуэн, а ярко-рыжий, огненный, и тоже с длинными волосами.

– О, – сказал первый. – У вас пополнение.

– Привет, – сказал второй. – Я Дани. А это Эшу.

– Привет. Я Лерой, – кивнул мальчик. – Вы тоже сидхе?

– Только отчасти и только я, – ответил Дани.

– Грен, мы играем сегодня, или ты будешь возиться с детьми? – требовательно спросил Эшу.

– Играем, конечно, – ответил Грен.

– Эшу, а ты потом превратишься в котика? – улыбнулся Оуэн. – Лерой, Эшу такой классный котик! Тебе понравится, честно!

Лерой молчал. Он не понимал, как человек – ведь Эшу же не сидхе – может превратиться в котика. Он же больше любого кота, даже больше Киану. Куда деваются лишние куски, когда он превращается? И потом, Грен не говорил, что сидхе умеют превращаться в зверей.

Грен увел своих гостей куда-то вниз.

– Они репетируют в нижнем подвале, – объяснил Оуэн. – Мам, ну можно мы теперь пойдем на батут?

Батут Лерой увидел впервые. Это оказалась здоровская штука, и прыгать на нем было здорово. Несколько раз, когда его выбрасывало куда-то вбок и он уже думал, что сейчас улетит в кусты, он чувствовал, как его удерживают и возвращают на середину невидимые руки. Пес лежал на дорожке возле батута и смотрел на мальчиков.

Напрыгавшись, Оуэн повел Лероя в сад. Деревья в нем были молодые, но на некоторых Лерой увидел апельсины и лимоны – прямо на ветке. И эти деревья еще и цвели. А как они пахли!

Оуэн подпрыгнул, сорвал апельсин и протянул Лерою.

– Держи, – сказал он.

– А можно? Туу-Тикки не будет ругаться?

– Нет, конечно. Она ругается, только если незрелые рвать.

Лерой почистил апельсин, засовывая корки в карманы, чтобы не сорить, разделил его на две части и протянул половину Оуэну.

– Спасибо, – кивнул тот.

Апельсин оказался таким вкусным, что Лерой сначала подумал, что это, наверное, какой-то ненастоящий апельсин. Потому что купленные в магазине на вкус были совсем другие и никогда не были такие сочные. А потом он сообразил, что это в магазине были ненастоящие апельсины, а вот этот – настоящий и есть.

– А почему вы их все не собрали и не съели? – спросил он. – Вы не любите апельсины?

– Я мандарины люблю, но мы их на Йоль все собрали, – ответил Оуэн. – И мне нравится, когда на деревьях все время что-то есть. Вот сейчас цветы отцветут, мы оберем последние апельсины и съедим. Здорово, правда? Жаль, что сад совсем еще молодой и по деревьям нельзя лазить. Было бы здорово. О, а хочешь, пойдем на стрельбище?

– Ты уверен, что нам туда можно?

– Конечно! Папа же сейчас репетирует, а не стреляет.

Лерой думал, что Грен стреляет из пистолета или из винтовки. Но, конечно, сидхе не стреляют из порохового оружия. Три соломенные мишени на склоне холма были все в дырках от стрел.

– Папа стреляет из лука сидхе, – объяснил Оуэн. – Из охотничьего. Так классно! Он такой красивый! Он здорово стреляет. А мне папа не дает лук, говорит, он взрослый. Но он мне обещал, что когда мне исполнится двенадцать, то он купит мне спортивный лук и мы будем стрелять вместе. А ты будешь с нами стрелять?

– Если у меня будет лук, – ответил Лерой.

– Я тебе свой обязательно дам пострелять! – пообещал Оуэн.

– Слушай, этот Эшу… Ну, который с Греном репетирует. Они что, выступают вместе?

– Ага, на Дороге. На перекрестках. Ездят, потом возвращаются. Они так в Баллибей ездили, ну, откуда я.

– А как ты здесь оказался?

– Я сбежал, – улыбнулся Оуэн, показав дырку на месте бокового резца. – Меня бабка била, потому что я незаконнорожденный, а мама умерла. И я сбежал. Я думал, что найду маму, мне потом Туу-Тикки объяснила, что она умерла. Я забрался к папе в машину, ну, в кузов, и уснул там. А проснулся – и мы уже здесь. Грен и Туу-Тикки решили, что они будут моими родителями. А про тебя я знаю, вы с папой договорились. Тебя тоже били? Ты поэтому сбежал?

– Поэтому, – коротко ответил Лерой, не желая вдаваться в подробности.

Оуэн взял его за руку.

– Тут тебе будет хорошо, – пообещал он. – Мама и папа никого никогда не бьют, даже не ругаются. Я когда только начал тут жить, увидел бокалы, ну, которые в кухне над столом, взял вилку и начал на них играть. Они так красиво звенят! Играл, играл – и разбил два. Так перепугался! Думал, меня побьют и выгонят, дорогие же бокалы. Разревелся, и еще стекло везде. Стою на стуле и реву. Мама пришла, велела духам убрать битое стекло, обняла меня и сказала, что все это ерунда и что бокалы она новые купит. Ну и купила. А папа купил мне бонги, чтобы если мне хочется стучать, я стучал по ним.

– Моя мама бы ругалась, – признался Лерой. – А Кэри – это ее муж – дал бы мне подзатыльник и велел бы убирать все самому. Он всегда ругался, если я или Пол били посуду.

– Пол – это кто?

– Мой сводный брат.

– Сводный – это как?

– Ну, это когда мама общая, а отцы разные.

– А я про своего отца ничего не знаю, – вздохнул Оуэн. – Мама знала, но у нее-то уже не спросишь. А ты про своего отца знаешь?

– Да. Он воевал на Титане и погиб.

– Титан – это мир такой?

Лерой улыбнулся.

– Титан – это спутник Сатурна, – объяснил он. – Вот там, откуда ты, какой год был?

– Вроде пятьдесят шестой, – Оуэн поскреб в затылке.

– Какого века?

– Двадцатого.

– Ясно. А у нас – две тысячи семьдесят пятый. И я с Марса, а не с Земли.

– Ух ты! – восхитился Оуэн. – Папа тоже с Марса, он рассказывал. Только это все равно тайна, потому что никто не поверит. Тут даже на Луну не летают. Летали когда-то, а потом перестали. Мама говорит, что экспедицию на Марс сколько лет собираются отправить, и все никак.

Они шли по тропинке, не особенно глядя, куда. Лерой оглянулся. Дом остался далеко позади. Медная крыша сверкала на солнце.

– Пойдем обратно, – предложил он. – Уже, наверное, обедать пора.

Оуэн тоже оглянулся.

– А, тут рядом, – отмахнулся он. – Когда будет пора, мама духа пришлет. А если ты хочешь в туалет, пописать и в траву можно. Давай кто дальше!

========== 5 ==========

Благословением Гуаньинь матушка Бию нашла дорогу в святилище Господина Горных Дорог. Сама она, да с умирающим пупи ни за что не прошла бы по горным карнизам под безжалостным дыханием весенних ветров. Господин Горных Дорог выслушал уставшую женщину, не перебивая, а потом просто взмахнул рукой и сказал: «Ступай. Там помогут». Матушка Бию растормошила замершего грязной грудой снежного барса и повела, куда показали. Пупи не сопротивлялся, ему было безразлично, где умирать.

Мир вздрогнул, и тёплый ветер нежно огладил морщинистое лицо матушки Бию, принёс незнакомые ароматы. Женщина невольно улыбнулась, прошептала благодарность бодхисатве Гуаньинь. Место, в которое их отправил Господин Горных Дорог, дышало покоем. Под ногами шуршали гладкие цветные камушки, вокруг всё цвело, а таких домов матушка Бию никогда не видела.

Женщина подвела барса к крыльцу, отпустила запавшие бока и поднялась на ступени постучать в дверь.

– В дверь стучат! – вскинулся Оуэн. – Мама, мне открыть?

– Я сама, – ответила Туу-Тикки и подошла к двери.

На крыльце стояла старая китаянка в, кажется, аутентичном наряде, а возле нее на подкашивающихся лапах, грязный и встрепанный, повесил голову большущий, больше Эшу, снежный барс.

– Входите, – сказала Туу-Тикки. Обернулась в дом и добавила: – Мальчики, идите к себе.

Лерой тут же послушался, хотя ему было любопытно. А Оуэн просто поднялся до середины лестницы и сел там, подглядывая сквозь балясины.

Матушка Бию повела пупи в дом, зверь, кажется, даже не заметил, что они перешли из мира в мир.

– Нам нужна помощь, миленькая, – сказала матушка Бию хозяйке дома. – Пупи долго держали в ловушке. Он теперь умереть хочет. А ему не к чему умирать. Ему жить бы.

Туу-Тикки ободряюще коснулась головы барса. Тот даже ухом не шевельнул.

Духи по команде принесли все тот же драный матрац, застелили его пледом, принесли таз с водой.

– Идем, мой хороший, – позвала Туу-Тикки. – Вот место, чтобы полежать, вот вода. А вам, наверное, чаю надо и поесть. Я Туу-Тикки.

Лерой, приоткрыв рот, смотрел, как в дом вошел огромный грязный кот.

– Это что, тоже гости? – спросил он у Оуэна.

– Ага, – кивнул тот. – Еще один котик – круто!

– Он ни на кого не кинется? – с опаской поинтересовался Лерой.

– Неа, – с уверенностью, которой не ощущал, заявил Оуэн.

До сих пор всех «котиков» в доме был Эшу, а Эшу был разумен. Был ли разумен этот зверь, понять было невозможно.

Барс рухнул на матрас и закрыл глаза. Матушка Бию огляделась. Заметила на лестнице мальчиков, улыбнулась им. Тут было куда теплее, чем в горах, под горным плащом становилось жарко.

– Я переночую тут, миленькая? – спросила матушка Бию. – Пупи покормить надо, скоблёным мясом. У него зубы сточены, жевать не сможет. И детям пока лучше не подходить к нему.

– Конечно, – улыбнулась Туу-Тикки. – Присаживайтесь, я сейчас обо все распоряжусь.

Туу-Тикки ушла заваривать чай и приказывать духам сделать смесь из фарша, яиц и сливок для барса.

– Мы так и не будем понимать, о чем она говорит? – спросил Лерой.

Оуэн только вздохнул и развел руками.

– Я никогда гостей не понимаю, – признался он. – А мама и папа понимают как-то. Магия. Нам не положено. Как ты думаешь, если мы в гостиную спустимся…

– Туу-Тикки велела нам уйти к себе, – твердо сказал Лерой, встал и потянул Оуэна за локоть. – Идем, поиграем в железную дорогу.

Туу-Тикки вернулась в гостиную, неся поднос, а на подносе – чашки, чайничек с зеленым чаем, сухофрукты и маленькие рисовые печенья. Духи тем временем принесли еду для барса и поставили прямо перед его носом. Исцарапанные пересохшие ноздри дрогнули.

Матушка Бию распустила завязки горного плаща, размотала шарф и сняла всё это. Бережно пристроила на вешалку у дверей. Без тяжёлой одежды она выглядела сухонькой и маленькой, лёгкой. Как ей удалось дотащить зверя таких размеров, было непонятно.

Барс приоткрыл глаза и долго смотрел на стоящую перед ним миску. Кажется, он не верил тому, что видел. Потом с трудом перекатился на живот, ткнулся носом в фарш. Облизал нос. Еда была настоящей. Зверь лизнул фарш раз, другой. Распробовал еду и зачавкал, на всякий случай предупреждающе ворча.

Матушка Бию смотрела на него с умилением.

– Пупи живучие, – похвалила старая женщина. – Выкарабкается, я думаю.

– Давно он не ел? – спросила Туу-Тикки. – Если давно, то сразу помногу ему нельзя.

– Я не знаю, – развела руками матушка Бию. – Он не отвечает на вопросы. Сказал только, что просит милости скорой смерти у бодхисатвы Гуаньинь. А бодхисатва отправил нас сюда. Однако у него шерсть стёрта на шее и лапах. Когти стёрты и слоятся. Он не видит на снегу. Шкура вся в проплешинах. Может его и кормили, только мало и плохо.

Барс вылизал пустую миску, полакал воды и со вздохом растянулся на матрасе. Рёбра у него приподнялись там, где был желудок.

– Откормим, подлечим и вычистим, – пообещала Туу-Тикки. – С ним все будет хорошо. Да и вам бы не помешало отдохнуть – такая дорога… У него есть другая форма?

– Тень у него есть, значит есть и другая форма, – матушка Бию доела последнее печенье, сложила руки на животе. – У нас люди почитай что и не живут, просто звери – да. А так больше оборотни. Только пупи в наших местах давно не видели. Давно. Я глазам сперва не поверила, думала, это горный дух так шутит.

– Я велю, чтобы его кормили понемногу каждые два часа, – сказала Туу-Тикки. – И запрещу мальчикам подходить к нему. Чем ему еще можно будет помочь? И как его зовут, вы знаете?

– Не знаю, миленькая. Ох, я сама-то не назвалась, – женщина покачала головой. – Матушка Бию меня зовут. Надо ему будет когти подстричь. Если даст. Поговорить с ним. Пупи не любят жить в клетках. Я ничего не знаю про него.

– Добро пожаловать в наш дом, матушка Бию, – улыбнулась Туу-Тикки. – Попозже, может, и даст. У нас тут дом, сад и часть холма наши. Поохотиться негде, но прогуляться место найдется.

Входная дверь открылась и вошел Грен в сопровождении Кая. Улыбнулся тетушке Бию, с сочувствием посмотрел на барса.

– Снова котик, – сказал он.

Матушка Бию улыбнулась в ответ. Она отогрелась, была сыта и почувствовала усталость. Зевнула, прикрыв рот сложенной горстью ладонью. Барс тоже зевнул, показав чёрные стёртые зубы, свернулся клубком, накрыл морду лапой.

– Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату, – предложила Туу-Тикки. – Вымоетесь, отдохнете.

Кай улегся на полу возле камина, краем глаза подглядывая за барсом. Сесса и Киану в доме не было, они ушли гулять.

Грен подумал, что ему очень хочется взять щетку и вычистить барса, но вряд ли пока это стоит делать. А вот что стоит, так это позвать Эшу или Йодзу. Наверное, сначала Эшу.

Матушка Бию поднялась. Комнаты в доме показались ей слишком большими и светлыми, а смывной туалет и душ она видела впервые в жизни. Недоверчиво проследила за тем, что ей показывала хозяйка дома. Вода в душе текла тёплая, даже горячая – чудо из чудес! Матушка Бию видела горячие источники, но чтобы вода просто так текла…

Туу-Тикки показала на халат:

– В него можно переодеться после купания, в комнате в шкафу есть платья и белье, а вашу одежду пока духи вычистят и выстирают. Мы будем ужинать через некоторое время, я приду за вами. Отдыхайте.

В гостиной Грен соображал, как добыть Эшу. Телефоном тот не пользовался принципиально.

– Как ты думаешь, как бы нам добыть Эшу? – спросил он вернувшуюся Туу-Тикки.

– Я думаю, – сказала она, – что нам не Эшу нужен, а Йодзу. Все котики Фазы в его ведении. Зубы мне у этого барса не нравятся. Остальное-то восстановится, а вот зубы…

– Напишешь ему?

– Позвоню. А ты скажи пока мальчикам, чтобы они не трогали котика. Он сейчас в таком состоянии, что может начать обороняться, а это все-таки не Киану.

Барс спал неглубоко, отвык за двадцать лет расслабляться и спать нормально. Когда хозяева дома разговаривали, он шевелил ухом в сторону звука. Потом он захотел пить, во сне ему казалось, что он по-прежнему в камере, воду придётся слизывать со стылых стен. И спросонок не понял, что видит – чей-то дом, камин с открытым огнём, собаку. Барс шарахнулся, припал к полу, но собака просто смотрела на него, а никакой охраны с оружием рядом не было.

К тому же тут пахло… жильём тут пахло, а не болью и нечистотами. Барс поднялся, огляделся по сторонам. Он вспомнил, что просил бодхисатву о милости скорой смерти. Что же, его молитва была исполнена? Но чувствовал он себя еле живым, все суставы ломило, ныли зубы, глаза слезились. Что ж, похоже, его везения для скорой смерти недостаточно.Барс нашёл миску с водой, напился и растянулся опять на матрасе. Накрыл морду лапой.

Духи принесли ему миску со свежей едой – снова индюшачий фарш, индюшачьи яйца, сливки и кошачьи витамиты, те, что дают кошкам, восстанавливающимся после тяжелой болезни.

Кай так и лежал у камина, стараясь даже не смотреть на нервного гостя.

Барс почуял запах еды, поднял голову. Духов он видел и понимал, что это не люди, но не мог сейчас разобрать, кто это. Барс подтянул к себе миску лапой, зачавкал торопливо. Даже подавился от жадности, долго кашлял. Потом умывался, стирая фарш с усов и носа. Голоса теперь доносились откуда-то со стороны. Барс не понимал, кто там говорит и вообще, где он находится. Где там старая снежная коза, которую он смутно помнил в святилище? Почему тут так тепло?

Барс с трудом поднялся и пошёл в сторону голосов. Его шатало, он хромал на все четыре ноги поочерёдно, но оставаться дальше в неведении было выше его сил.

– О, котик пришел, – сказала Туу-Тикки, нарезавшая рыбу к ужину. – Хочешь рыбы? – она подошла к нему и протянула кусок филе на ладони.

Барс с трудом протиснулся в дверь кухни, остановился, принюхиваясь. Поразглядывал мужчину и женщину, осторожно понюхал то, что она протянула ему на открытой ладони. Слизнул колючим языком. Хрипло мяукнул. Кашлянул, мяукнул ещё раз.

Туу-Тикки дала ему еще кусок рыбы.

– Ты в безопасности, – сказал Грен. – Этот дом – хорошее место, чтобы выздоравливать. Все наладится. Твоя спутница отдыхает наверху. К ночи обещал прийти кот всех котов, он о тебе позаботится.

В безопасность барс особенно не верил, но его это не волновало. Главное, что он вырвался из Чор Гом, всё остальное не важно. Воспоминания о тюрьме вернули его имя, Тай Лунг шевельнул хвостом. Да, он вырвался из Чор Гом, он помнил панику в глазах мастера. Но здесь и это не было важным. Барс благодарно коснулся носом плеча жещины и вернулся на матрас у камина. Странно, конечно, что бодхисатва не даровал ему смерть.