Текст книги "Смерть и Возрождение (СИ)"

Автор книги: Pale Fire

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Книгу принесла Туу-Тикки – вместе с подносом с завтраком. Омлет и салат, тосты, джем, сок. Никакого чая. Эдит подозревала, что больше никогда в жизни не будет пить чай. Туу-Тикки рассказала, что сейчас читают по большей части такие книги, показала, как настроить шрифт, как листать, посоветовала почитать что-нибудь веселое, порекомендовала книгу со странным названием «Моя семья и другие звери»… А перед этим она помогла Эдит добраться до странно деревянной – хотя в этом доме все было очень деревянное – ванной, показала, где здесь и что, помогла обтереться влажной губкой, потому что принять ванну со всеми своими повязками Эдит не могла никак, расчесала ей волосы, помогла одеться в светло-коричневое домашнее платье. Эдит поразило, насколько коротки современные панталоны. Она не поняла, зачем в ванной розовая бритва. Туу-Тикки объяснила, и что это бритва, и зачем она. Все-таки у людей стали очень странные обычаи.

Когда Эдит в халате поверх платья дохромала в постель, Туу-Тикки дала ей маленькую белую круглую таблетку – обезболивающее. Эдит выпила его с опаской, но боль в боку и ноге и правда утихла. Боль утихла, и появился аппетит, и Эдит захотелось есть, а потом – побыть одной. И Туу-Тикки ушла, велев звать духов, если что-то или кто-то понадобится.

Духов Эдит видела – прозрачные стеклянистые зыбкие фигуры, унесшие поднос с пустой посудой и принесшие изящную бамбуковую трость на случай, если Эдит понадобится передвигаться. Эдит с легким испугом поблагодарила их и натянула одеяло на плечи. Здесь было тепло, и у нее не было озноба, но с одеялом было все же надежнее.

Где-то с полчаса, сытая и чистая, она читала про приключения семьи англичан на греческом острове. История была добрая, светлая, солнечная, как день за окном, и захватывающая, но все чаще Эдит замирала над книгой в раздумье.

Больше всего ее радовало, что она не убила Люсиль. Да, самооборона, да, оправданная, и все же убийство – тяжкий грех, и Эдит была рада, что он не лежит камнем на ее душе. Хотя она была готова убивать – считается ли это? Как только Люсиль жила с таким количеством смертей за душой? Хотя, наверное, сумасшедшие о таких вещах совсем не думают. Интересно, Люсиль сошла с ума сама по себе или от проклятия, о котором говорила Туу-Тикки?

Когда-то Эдит не верила в проклятия, но верила же она в духов и призраков – она точно их видела. Значит, и проклятия реальны. Шарпов кто-то проклял. Интересно, кто и когда? Да еще эта странная история про сидхе. Эдит не могла поверить, что она сама сидхе. Правда, она почти ничего не знала про них. Интересно, Томас знает? Он и сам сидхе.

Эдит очень слабо помнила, как оказалась здесь. Были снег и кровь, были страх и ужас, был немолодой черноволосый мужчина, очень похожий на Томаса, был вороной конь и долгая-долгая дорога. Эдит не представляла, как из Аллердэйла они пришли сюда, в этот дом. В Калифорнию из Англии, в двадцать первый век. Это не укладывалось в голове, несмотря на странную книгу, странный дом, его странную хозяйку в странной одежде. У нее ногти выкрашены серым лаком. И под тонкой серой рубашкой с высоким воротом, кажется, ничего нет. И нижней юбки она не носит. И ходит по дому босиком, да еще говорит, что у них так принято и что все они тут ходят босые. Но она красивая – светлые волосы, синие глаза, молодое лицо. Совсем не похожа на людей, каких Эдит видела раньше. Другая. И говор другой. Но она добрая. Эдит уже не очень хорошо помнила мать, но доброта Туу-Тикки казалась ей материнской.

Она всплакнула, вспомнив отца. Люсиль его убила… Как могла эта женщина убить такого сильного мужчину? Отец правда был силен, Эдит точно это знала. И он дрался в молодости, он бы не дал себя так просто убить. Он бы сопротивлялся. А ей – нет. Почему? Потому что она его зачаровала? Нет, она зачаровала Томаса. А отца просто убила. Сумасшедшие сильны.

Эдит мысленно послала Люсиль такие слова, какие порядочной женщине и знать не полагается. Впрочем, после всего – могла ли она считать себя порядочной женщиной? Если Томас уже был женат?

Но Люсиль убила всех его прежних жен – они вместе убили. Значит, он был вдовец, когда женился на Эдит. Значит, брак был законный. Интересно, почему она говорила, что пора бы и ему замарать руки? Посылала его убить Эдит? Потому что он никого никогда не убивал? Получается, так? Получается, Томас все-таки не убийца?

Но он соучастник. Он знал, и заманивал женщин, и ничего не сделал, чтобы их защитить. Но он их не любил. А Эдит защищал. Потому что любил ее.

И все равно занимался этим с сестрой. Вот почему она так злилась, когда они заночевали на почте – ревновала. А Томас все равно любил Эдит. И когда она застала их вместе – в его лице не было ни радости, ни удовольствия. И он был младше, и мать застала их… Может, Люсиль, безумная и сильная, его заставила? Но он ведь мужчина, он мог отказаться.

Как все сложно, и запутанно, и еще проклятие, и безумие всей семьи. Томас тоже безумен? Не у кого спросить.

Эдит плакала, сама того не замечая. Томас, Томас… Мечтатель, романтик, изобретатель. Убийца. Хорошо, соучастник. Любимый. Все равно любимый. Несмотря ни на что.

Эдит не знала, сможет ли его простить. Люсиль – не сможет точно, да и не хочет. А Томасу измученный ум ищет оправданий.

Но он взял деньги всех этих женщин. Взял деньги, и провел электричество – интересно, как? Если поместье в четырех часах пути от ближайшего жилья, и не проложены провода, и нет электрической станции в самом поместье? Непонятно. Но электричество там есть. И есть вода – просто из крана, и сливная канализация. А в крыше все равно дыра, потому что у хозяев «крышу снесло», как говорит Туу-Тикки.

Томас зря приехал в Буффало – баронет, поставщик королевского двора. Отец не любил аристократию, и его друзья и коллеги не любят – они сделали себя сами, своими руками, им ничего не досталось просто по праву рождения, как Шарпам. Лучше бы Томас поехал куда-нибудь в Атланту или в Новый Орлеан. Но тогда бы они с Эдит никогда не встретились…

Да. И отец был бы жив. И рано или поздно Эдит вышла бы замуж за Алана. Была бы женой уважаемого врача, родила бы ему детей. Может быть, умерла бы в родах. Никогда не встретила Томаса, никогда не узнала бы про Багровый пик. Интересно, как бы Алан отнесся к ее писательству? Он никогда об этом не говорил.

Что об этом думать? Случилось то, что случилось, и теперь придется со всем этим жить. Пока – жить здесь, в доме, который его хозяйка называет домом смерти и возрождения. Возрождение – это дарит надежду. Но смерть пугает.

Как хорошо, что Томас выжил! Эдит внезапно до боли захотелось увидеть его, но она боялась. Просто потому, что хотя он и был в соседней комнате, хотя они и были супругами, где-то в этом же доме, может быть, за соседней стеной, была и Люсиль.

Эдит перекатилась по постели, взяла с тумбочки стакан слабо светящейся воды, пахнущей молодыми листьями, выпила. В воде какое-то зелье, что-то возвращающее к жизни. Что-то, что залечивает раны и выводит яды. Значит, Эдит выздоровеет? Прекратится кровохарканье, перестанут болеть нога и бок…

Эдит вздохнула. Пожелала Багровому пику провалиться. И вернулась к чтению.

Кружка с медленно остывающим чаем грела ладонь. С толстыми глиняными стенками и солярным выдавленным узором, глазурована она была только внутри, снаружи – просто рыжая глина. Не такая алая, как в Багровом пике, просто рыжая. Эдвард бездумно смотрел в огонь, иногда подносил кружку к губам и делал глоток. Собственные руки, совершенно лишённые волос, выглядели непривычно. Смотреть на себя в зеркало старший Шарп пока не рискнул. Он всегда гордился своей шевелюрой и, хотя не жалел о жертве, видеть результат пока не стремился.

Без живой сети проклятия под кожей собственное тело казалось непривычно тяжёлым. Эдвард не сразу понял, что у него наконец-то расслабились мышцы – спина, плечи, бёдра. Тело чувствовало чужое и отторгало его, но разум сидхе оказался слишком затуманен, чтобы опознать беду. Было ли это уроком или наказанием? Шарп вздохнул. Он согласен был на любой вариант для себя, но его сын и дочь… Его плоть и кровь оказались беззащитны. И он не смог защитить их. Не потому ли он столько лет не показывался в ситтине своего отца?

Эдвард услышал быстрый топоток по лестнице и поднял голову – мальчик не старше десяти лет, тёмно-рыжий, в странной местной одежде, скатился по лестнице. В руках он держал заложенную книгу. Подбежал к сидящей на диване Туу-Тикки и что-то ей протараторил, Шарп не понял языка, только отдельные слова «это», «сколько», «потом».

– Стоп-стоп-стоп, – попросил сына Грен. – Все то же самое и помедленнее.

– Стих задали, – ответил Оуэн, приплясывая на месте. – Ты меня проверишь? Я все выучил!

– Хорошо, – кивнул Грен. – Идем в мой кабинет. А почему Лерой тебя не проверил?

– У него математика. Он тоже сейчас придет.

И действительно: по лестнице спускался Лерой с книгой, тетрадью и ручкой. В черно-белой кигуруми-скелете.

– Хэллоуин только в пятницу, – напомнил ему Грен.

– Я знаю, – ответил Лерой. – Мам, я запутался. У нас сейчас дроби. Ну, ты знаешь. Помоги понять, как привести две дроби к общему знаменателю.

Туу-Тикки отложила вязание и улыбнулась.

– Пойдем ко мне. Не будем мешать гостю.

Лерой посмотрел на Эдварда.

– Ой, – сказал он. – А…

– Потом, – покачала головой Туу-Тикки. – Грен, Оуэн, вы тоже идите.

– А почему стихи всегда проверяет папа, а математику мама? – заныл Оуэн. – Хочу наоборот.

– Потому что папа в дробях ни в зуб ногой, – ответил Лерой, взял Туу-Тикки за руку и потянул к кабинету.

Эшу, на коленях которого устроил голову Дани, проводил их взглядом. Был факт, который веселит его и одновременно заставлял ревновать: барса Тай Лунга эти дети любили больше, хотя, по мнению Эшу, как котик он был красивее.

– Минуту, – откликнул Эдвард. – Туу-Тикки, Эдит или Томас – кто из них сейчас бодрствует?

– Эдит, – ответила Туу-Тикки. – Дани, пожалуйста, иди, помоги ей спуститься.

Дани послушно поднялся и пошел наверх – где встретил вышедшую из комнаты Эдит, которая придерживала халат на груди и опиралась на трость.

– Больно? – спросил Дани. – Я помогу.

Он подхватил не успевшую и слова вымолвить Эдит на руки и быстро снес вниз. Усадил в кресло, улыбнулся, посмотрел на Эшу. Наклонился над ним, поцеловал и шепнул:

– Пойдем отсюда.

– Ну если ты так говоришь… – протянул Эшу и встал. – Пойдем.

– Всем до послезавтра, – бодро попрощался Дани и потянул Эшу к зеркалу.

Они обнялись и ушли – только стекло колыхнулось.

Эдит была потрясена. Чужой мужчина, который нес ее на руках, который поцеловал другого мужчину, переход сквозь зеркало… Это магия такая? Или это такая современная дверь?

Туу-Тикки и Грен увели сыновей. В гостиной остались только Эдит и Эдвард.

Старший Шарп покачал головой и поднялся, подошёл к креслу, в котором замерла жена его сына.

– Эдит, вы помните меня? Я Эдвард Шарп, отец Томаса.

– Добрый день, – растерянно сказала Эдит, поспешно набрасывая на колени сложенный плед, лежавший на подлокотнике кресла. – Да, но… что с вашими волосами? Они же были.

Сесс запрыгнул к ней на колени, потоптался, лег и замурлыкал. Эдит погладила кота, посмотрела на него.

– Отдал в жертву огню, чтобы снять проклятие. Как вы себя чувствуете, Эдит? Можете поговорить со мной? Принести вам воды или вина?

– Воды, пожалуйста, – Эдит не хотела пить, ей хотелось выиграть немного времени, чтобы подумать.

Вот этот странный человек – отец Томаса. И он на самом деле жив. И правда, Томас же не говорил, что он умер. Его просто не было.

Когда Эдвард принес ей стакан, Эдит поблагодарила и сказала:

– Болит бок. Болит нога. Но тут хорошие лекарства. Это вы привели меня сюда? Почему именно сюда? В этот год, в этот город?

– Тут хорошие лекарства, безопасно, хорошие климат и хорошая еда, – Эдвард со своей кружкой сел на диван. – Я узнал, что Томас вступил в брак, и поспешил вернуться домой. Но я был слишком далеко и приехал слишком поздно. Я глубоко сожалею, что вы вошли в мою семью при таких обстоятельствах, Эдит. Когда я приехал в Багровый пик, только вы были в сознании. Да и то весьма относительно. Томас и его сестра умирали. В поместье у них не было шансов, но я слышал о доме, в котром можно пройти через Смерть и выйти к жизни. Поэтому я забрал вас всех сюда. Но я не знал, что этот дом находится в другом времени и другой стране.

Эдвард перевёл дух, сделал глоток чаю из кружки. Бледная-бледная молодая женщина в большом светло-зелёном халате казалась такой юной и такой потерянной. Неужели ей хватило сил противостоять Люсиль?

– Я четвертая жена Томаса, – сказала Эдит. – Почему вы приехали только сейчас? Они с Люсиль отравили всех прежних жен, чтобы завладеть их деньгами. И меня травили. Томас велел мне не пить чаю, но было уже поздно. И ребенок у них умер. Где вы были так долго?

– Четвёртая? Это невозможно, – качнул головой Эдвард, – я бы узнал. Что Томас вам рассказывал о семье?

– Про мать – ничего. Про вас – что вы много путешествовали и промотали состояние. Люсиль говорила, что вы жесткий человек. Сломали ногу своей жене, она долго болела… Еще она говорила, что мать тоже была жестокой. Била их, запирала в мансарде, не позволяла спускаться вниз. Про жен – это правда! Я нашла в подвале сундук Энолы, и была ее собака с мячиком – Люсиль убила собаку, когда Томас отказался убивать меня. Еще были призраки и фотографии в том сундуке, и фонограф…

Старший Шарп поставил кружку на столик, потёр переносицу.

– Всё это очень странно. Возможно, дело в проклятии и том, что мы не люди. Я видел в доме неупокоенную душу одной незнакомой мне женщины и тень леди Шарп, моей жены. Но где тогда ещё трое? Вы позволите мне рассказать то, что мне известно? А потом мы сравним наши истории.

– Да, конечно, – кивнула Эдит. – И еще расскажите мне про проклятие. И про сидхе. Я ничего о них не знаю.

– Я расскажу. Вам удобно? Рассказ будет долгий.

– Да, спасибо.

– Мой отец получил титул баронета из рук короля Иакова первого в тысяча шестьсот двенадцатом году. Тогда в нашем графстве сидхе жили среди людей открыто. Я второй баронет Аллердэйл, родился в тысяча шестьсот девяносто пятом году от Рождества Христова. Наш предки, туатта, приплыли в Британию раньше римлян. Сидхе нас называют потому, что мы живём в холмах, сидах или ситтинах. Мы похожи на людей, но не люди. Мы живём долго, не можем лгать, у нас бывает несколько обликов, мы владеем магией, можем путешествовать между мирами, видим призраков и прочих созданий. С людьми мы можем иметь общих детей, торговать или воевать, довольно часто живём мирно. Сидхе живут во многих странах, но я не знал, что кто-то из народа холмов перебрался в Америку. У вашего отца была борода?

– Да, была, он ею очень гордился, – кивнула Эдит.

– Значит, он был человеком, а ваша матушка – сидхе. Ваша кровь сидхе от неё. От неё же ваша способность видеть призраки. Полагаю, вы видели в Аллердэйл и одного из наших слуг, чёрное существо с длинными пальцами?

– Так это был слуга? Я подумала – призрак… И еще удивлялась, что все лампы горят, печи топятся, комнаты не заросли пылью. А ведь слуга-человек только за лошадьми ходил. Но эти бабочки… Так странно, правда – бабочки зимой.

– Бабочки выдумала Люсиль, давным-давно, – мельком улыбнулся Эдвард. – Ей нравились бабочки, а Томасу – механические игрушки. Та паровая конструкция во дворе – это его игрушка?

– Да, – кивнула Эдит. – Мы познакомились, когда он приезжал к моему отцу, чтобы найти денег на ее постройку.

– Денег? Что ж, о деньгах чуть позже, – старший Шарп сделал ещё глоток чая. – До моей свадьбы Аллердэйл выглядел совсем иначе – у нас часто бывали гости, что люди, что сидхе, никаких дыр в крыше. Никаких призраков. Сорок лет назад мой отец решил уйти в холмы насовсем, передал мне титул и официально стал считаться умершим. А я нашёл себе жену, вторую дочь одного из северных графов. В ней тоже была кровь сидхе, очень дальняя, но их женщины ходили под благословением одной из старых богинь, и она могла родить детей в нашем союзе. Я просил её руки у старого графа, получил согласие на брак и уехал готовить ситтин к приезду моей леди. Она привыкла к человеческим удобствам, я приказал провести водопровод в дом, установить газовые лампы и оборудовать подъёмник. Когда я вернулся за невестой с разрешением на брак, что-то изменилось. Я тогда не понял, что, решил, что меня просто беспокоит свадьба. Но на самом деле я не мог выпустить мою невесту из вида, меня злило, когда она разговаривала с кем-то чужим, особенно чужим мужчиной, – Эдвард отвернулся, уставившись в огонь.

– Что же случилось дальше? – мягко спросила Эдит.

– Дальше было только хуже, – старший Шарп повернулся и посмотрел на свою невестку. Даже не слишком похожий на человека, он выглядел тяжело больным и смертельно уставшим. – Вам не стоит слышать всю историю. Когда родилась Люсиль, я уже просто не мог находиться рядом с моей женой. И не мог её оставить. А она, мне кажется, совсем не обрадовалась дочери. И когда через два года родился Томас, она велела слугам держать детей в комнатах в мансарде. Честно сказать, тепло к тому моменту было уже только там. Я видел, что ситтин разрушается, но меня это не трогало. Я словно всё время был пьян. Не заметил, что гости к нам больше не приезжают, а из слуг остались только конюх и броллаханы, даже сторожевые баргесты ушли. Однажды осенью, Томасу исполнилось четыре года, ко мне приехал вестник Охоты, был мой черёд собирать Охоту. Он вытащил меня из ситтина, и я почти увидел, что с нами стало. Но я не мог мыслить трезво, не мог контролировать мою ярость. Я уехал. Испугался, что могу убить детей.

– А теперь? Вы принесли жертву, значит, проклятие с вас снято? И что это было за проклятие?

– Это был приворот на крови, с жертвой крови одной из старых богинь. Сейчас проклятие снято с меня, на вас его след ещё остался. Когда вам станет лучше, Эшу, это маг, вы видели его – мужчина в чёрной одежде с чёрными волосами, снимет остальное. Но я хочу сказать вам главное – то, каков мой дом, то, каковы мои дети – ваш муж и его сестра – это безумие, жестокость, их связь – это не они. Это исказивший их приворот. И я прошу вас, прежде чем вы решите, хотите вы остаться с Томасом или оставить его, подождите, пока проклятие будет снято, и вы все вернётесь к жизни.

– Почему для вас это так важно? – спросила Эдит.

– Я вижу, что у моего сына с вами есть будущее.

– Потому что он любит меня? Разве это так важно? У них с Люсиль был ребенок, я видела его призрак. Я не могу этого понять.

– Потому что ваша любовь взаимна. И она реальна, это не призрак, не проклятие. Это то настоящее, что помогло вам выжить. Люсиль… – Эдвард помолчал. – Вы понимаете, что любовь может быть разной? Дочери к отцу, сестры к брату, жены к мужу, матери к детям? Это всё – любовь. Люсиль под влиянием своей матери и этого проклятия выросла с уверенностью, что существует только любовь женщины к мужчине, не важно, брат и сестра это, муж и жена или отец и дочь. Я уехал, мать их ненавидела. У Люсиль просто не было больше никого.

Эдит вздохнула. Она чувствовала, что ей еще только предстоит обдумать эту историю, и все же она сочувствовала Томасу и Люсиль. Особенно Томасу.

– Я понимаю, – наконец сказала она. – Вы, наверное, хотите отдохнуть? Вы выглядите усталым.

– Я хотел бы уснуть и не просыпаться месяц, – улыбнулся Эдвард. – Боюсь, мой рассказ вас утомил. Вы голодны?

– Да. Я попрошу здешних духов накрыть на стол. Вы ведь тоже их видите?

– Да, к вам приставлены двое, вон они стоят, – кивнул старший Шарп. – Составить вам компанию или вы хотите побыть в одиночестве? В этом доме вы действительно в безопасности.

– Да, я чувствую это. Ведь это тоже ситтин? Такой он должен быть правильный? Значит, Туу-Тикки и ее муж – тоже сидхе?

– Такой он может быть правильным. Ситтины – разные, как и сидхе. Хозяева этого дома – сидхе-полукровки. Но создавали ситтин не они. Это закрытый от людей ситтин, Аллердэйл открыт для людей.

– У меня так много вопросов к вам, – улыбнулась Эдит. Она откинула плед и встала, опираясь на трость. – Но вы правда очень устали. Я задам их позже.

На кухню Эдит вошла, опираясь на трость правой рукой и на свекра – левой. Стол был накрыт, ароматный пар поднимался над тарелками с супом, пахло печеным мясом и пирогом с яблоками.

Когда Эдит и Эдвард уселись за стол, в кухню, которую Эдит оглядывала с неимоверным удивлением, вошел Грен.

– Эдвард, – сказал он. – У меня вопрос про вашего коня. В ситтине нет конюшни, но есть возможность поставить его на конюшню неподалеку. Вы задержитесь у нас, сейчас осень, в неприспособленном помещении коню будет плохо. Вы не будете возражать, если я перевезу его?

– Боги, – Шарп положил ложку на стол и сделал жест, который в современной Америке называли «фэйспалм». – Я забыл про Эмриса. Просто отпустите его в большой ситтин, он уйдёт скрытыми путями. В случае нужды я позову его.

– У вас хватало забот, – улыбнулся Грен. – С ним все в порядке. Я провожу его в большой ситтин.

– Скажите, – обратилась к нему Эдит, – а миссис Туу-Тикки еще занята? Я бы хотела с ней поговорить.

– Она скоро освободится. И – если миссис, то Шук, если Туу-Тикки – то просто Туу-Тикки. О, я же вам не представился. Грен Эккенер.

– Так вы с Туу-Тикки не женаты?

– Она просто не стала менять фамилию в браке, – пожал плечами Грен. – Дети у нас приемные. Тоже с примесью крови ши, как мне говорили. Приятного вам аппетита. Не буду мешать.

========== 25 ==========

Эдит с огромным любопытством оглядывала кабинет Туу-Тикки. То, что у нее был собственный кабинет, уже поражало. Большой, светлый, с огромным окном, с множеством книг по полкам, какими-то странными машинами и устройствами на столах, с белыми поблескивающими коробами из неизвестного материала. С одной из машин свисало полосатое красно-розовое вязаное полотно. На центральном столе на экране вороной конь картинно выгибал шею. Эдит заметила три гитары – все разные и все очень красивые. Тут сильно пахло табаком и еще чем-то сладким, незнакомым.

Туу-Тикки усадила Эдит в кресло-качалку, села в свое кресло у стола с экраном, достала трубку с длинным мундштуком, набила ее и закурила.

– Так странно, что вы женщина – и курите, – сказала Эдит.

– Мне нравится, – улыбнулась ей Туу-Тикки, – а современное общество хотя и не одобряет курения, при виде курящей трубку женщины только удивляется. Сейчас нравы намного свободнее тех, что вам привычны.

– Да, я заметила, – кивнула Эдит. – Этот рыжий мужчина, который снес меня со второго этажа – он поцеловал того, другого…

– Эшу. Мага, который поможет вам избавиться от проклятия. Да, они пара. Сейчас такие отношения не осуждаются и не преследуются. Главное, что эти двое любят и уважают друг друга.

Эдит потупилась.

– Не знаю, что сказать, – промолвила она. – Все так странно.

– Да, – согласилась Туу-Тикки. – Для вас это и правда должно быть странно. Но вы привыкнете. Вам предстоит жить в этом доме до Имболка, это февраль. Сейчас конец октября. И я бы хотела показать вам город, когда вы выздоровеете. Сан-Франциско очень красив. Даже зимой. Все-таки здесь субтропики. Мой сад до сих пор в цвету.

– Спасибо, – кивнула Эдит. – Все эти книги – вы их читали?

– Да, и некоторые – по многу раз. Половина из них написана женщинами. Одна моя сестра – тоже писательница. Я – так, почеркушки для собственного удовольствия.

– Ой, – Эдит слегка зарумянилась. – Я тоже написала роман. Но его не захотели издавать. А Люсиль сожгла рукопись.

– Это печально, – вздохнула Туу-Тикки. – А про что вы писали?

Эдит принялась рассказывать, сначала скованно, но потом слова полились с языка свободно. Не считая Томаса, Туу-Тикки оказалась первым человеком в ее жизни, которому был интересен роман Эдит и который принял ее работу всерьез. Она говорила и говорила. Духи принесли ей воды, когда пересохло в горле. Туу-Тикки курила, кажется, уже третью трубку.

Наконец Эдит замолкла. Туу-Тикки наклонила голову и сказала:

– Спасибо. Жаль, что рукопись погибла.

– Все у меня в голове, – Эдит тронула висок. – Я смогу написать его заново. Правда, не знаю, стоит ли. Сейчас, после всего, он кажется мне таким наивным.

– Понимаю. Знакомое чувство. Но талант окажет себя: вы не сможете не писать, а значит, напишете что-нибудь еще. К тому же наш дом полон книг, вы сможете читать. Найдете новые идеи. Двадцатый век очень богат на хорошую литературу. Да и двадцать первый не подкачал. Эдит… – Туу-Тикки задумалась. – Может, передем на «ты»?

– Да. Хорошо, – согласилась Эдит. – Можно личный вопрос?

– Конечно.

– Почему ты не сменила фамилию после замужества?

– Мне было лень возиться со сменой документов, – призналась Туу-Тикки. – Паспорт, водительские права, банковские документы… Никогда не любила этой суеты. Поэтому оставила старую фамилию.

– А ваши дети? Чью они фамилию носят?

– Дети у нас приемные. Оуэн взял фамилию Грена – Эккенер, а Лерой оставил отцовскую – Фитцджеральд. Своих детей у нас быть не может.

– Мне жаль, – потупилась Эдит. – Скажи, а сидхе правда не могут лгать?

– Не могут, – кивнула Туу-Тикки. – Физически не могут. Но могут недоговаривать, а это иногда опаснее лжи.

– И полукровки?

– Насчет полукровок не знаю, – Туу-Тикки покачала головой. – Мы с Греном не лжем друг другу, мало общаемся с людьми – нам просто нет необходимости лгать.

– Понимаю. Вы так любите друг друга?

– Очень.

– И вы давно вместе?

– Два с половиной года. У нас еще многое впереди. Но мы истинная пара – мы предназначены друг для друга.

– Вот как…

Эдит задумалась о том, что такое истинная пара. Спрашивать отчего-то не хотелось.

– Истинная пара находит друг друга в любых перерождениях, – объяснила Туу-Тикки. – Вместе друг с другом им лучше и правильнее, чем с кем бы то ни было. Несмотря ни на что. Мы прожили вместе несколько месяцев, а потом Грен осознал, что он должен стать сидхе-арфистом, и покинул меня почти на год. Для него прошло несколько лет – он нашел земли своих предков, нашел родича, учился у него. Потом вернулся. Я ждала его. Он вернулся, и мы вместе, и мы заключили брак по обычаю людей и по обычаю сидхе.

– По обычаю сидхе – это как?

Туу-Тикки принялась рассказывать. Эдит казалось, ее слова сопровождает тихая-тихая музыка. И правда: в гостиной играла арфа. То, что говорила Туу-Тикки, казалось Эдит прекрасной сказкой: путешествие в ладье по морю, остров мхов, цветущие деревья…

Наконец Туу-Тикки замолкла и спросила:

– Ты не против поговорить о чем-то менее возвышенном? Например, о том, что тебе нужно?

– Ой, – Эдит покачала головой, разгоняя наваждение. Но арфа все еще продолжала звучать. – Все мои вещи остались в Багровом пике.

– А твоя рубашка так изодралась, что не стоит доброго слова, – добавила Туу-Тикки. – Значит, тебе нужно все. Скажи, ты носишь брюки?

– Никогда не надевала, – призналась Эдит.

– Тебе нужно несколько платьев или длинных юбок – вряд ли тебе будет уютно в современных коротких. Колготки или чулки. Белье. Пижамы или ночные рубашки. Пара халатов. Куртка или пальто. Перчатки сейчас носят только по погоде, сейчас для них слишком тепло. Шляпок вообще не носят, ходить с непокрытой головой нормально. Но тебе нужны будут расчески, маникюрный набор, какая-то косметика.

– Я не употребляю косметику, – призналась Эдит.

– А кремы для лица? Дезодорант? Свой шампунь, своя пена или соль для ванны, все такое.

– Наверное, – неуверенно произнесла Эдит. – Я бы хотела почитать какой-нибудь роман, написанный женщиной. Только не любовный.

– Терпеть не могу любовные романы, – фыркнула Туу-Тикки. – Дай подумать… То, что у меня есть из женской прозы, либо на русском, либо детское, либо откровенно непристойное по меркам твоего времени. Разве что… – она подошла к полке, вытащила яркий том с драконом на обложке. – Вот. «Волшебник Земноморья». Попробуешь?

Эдит взяла книгу, раскрыла. Прочитала имя автора – «Урсула ле Гуинн». Странная фамилия.

«Остров Гонт – это, по сути дела, одиноко стоящая гора, вершина которой издали видна над бурными водами Северо-Восточного моря. Гонт славится своими волшебниками. Немало гонтийцев из высокогорных селений и портовых городов, вытянувшихся вдоль узких заливов, отбыло в иные государства служить властителям Архипелага – кто в качестве придворного волшебника, кто просто в поисках приключений, скитаясь по всему Земноморью от острова к острову и зарабатывая на жизнь колдовством».

Туу-Тикки тем временем взяла в руки черную гитару и начала ее настраивать. Эдит подняла голову от книги, посмотрела на Туу-Тикки.

– Спеть тебе? – спросила та.

Эдит кивнула.

– «Потому что снег летит вертикально вверх, – запела Туу-Тикки. У нее оказался низкий сильный голос. – Потому что не будет выше, сильнее, слаще; потому что жизнь легко перешла на бег – мы бежим друг от друга все дальше, дальше…»

Что-то мягкое и тёплое щекотало нос при каждом вдохе. Томас совсем уже проснулся, но каждый раз опять уплывал в сон. Слишком было тепло, тихо, мягко. Безопасно, хотя он не думал об этом. Окончательно его разбудили голод и неотъемлемые потребности тела. Томас почесал нос, пальцы задели то мягкое, и это оказался зверь. Младший Шарп вытаращился спросонок – на него ярко-зелёными глазищами смотрел очень крупный кот. Увидев, что человек проснулся, кот замурлыкал, закогтил подушку.

– Кис-кис, – растерянно сказал Томас.

Что же, они с Люсиль в гостях у тётки Агаты, дальней родственницы по материнской линии, одной из немногих, кто из родни соглашался принимать их? Томас приподнялся на локте, оглядываясь – вся комната была отделана светлым деревом, никаких обоев. Что-то похожее младший Шарп видел в Америке, пока добирался до Буффало, но там обстановка была скорее бедной, а здесь было чисто, красиво, как в ухоженном богатом доме. Что это за место? Почему у него чувство, словно он проснулся от долгого-долгого кошмара? Или ещё не проснулся, сейчас этот котище зачарует его и съест?

Котище зевнул, показав устрашающие клыки, поднялся, потянулся всеми лапами и подошёл к Томасу, лизнул его в подбородок. Сел, обвернул хвостом лапы.

– Что, не станешь меня есть? – младший Шарп сел, спустил ноги с постели.

Он спал совсем без одежды, впрочем, тут было тепло. И камина или печи в комнате не видно. Шкаф для одежды есть, у широкой кровати две тумбочки, на ближайшей к Томасу стакан с водой из толстого стекла. Томас дотянулся до него, выпил воду почти залпом. Огляделся, в изножье кровати на спинке висел синий халат. Младший Шарп приободрился, потянулся за халатом, удивился тому, как дрожит его рука. И что у него с рукой? Волос на тыльной стороне ладони нет, а кожа выглядит странно. Томас не сразу понял, что на его руке заживший ожог. А когда понял, зашарил по груди в поисках ран или повязок. Но ни того, ни другого не обнаружил. Так сон это был или реальность?!