Текст книги "Пока смерть не разлучит нас (СИ)"
Автор книги: MsHelena
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
Ощущаемое им томление совсем не похоже на испытанное когда-то – все чувства стали острее, будто он вынырнул из морской глубины на поверхность, слушая крики чаек, звуки прибоя и музыку ветра вместо глухого подводного рокота.
В какой-то миг юноша вспоминает о грузных телах покровителей, но эти картинки стираются, тают как рисунок на песке, смазанный прибоем, оставляя перед ним лишь гибкое молодое тело. Мужчину, покорившего своей грацией ещё на гонках и выбравшего именно его.
Младший прихватывает мочку уха зубами и запускает пальцы в светлые пряди, ловя дрожащие вздохи; обводит языком адамово яблоко и пульсирующую жилку, жадно втягивает аромат в изгибе загорелой шеи – там кожа пахнет травами, мёдом и палящим солнцем, заливающим оливковые рощи расплавленным золотом. От каждого прикосновения юноша открывает рот в беззвучном крике, исступленно стискивает ладони и вздрагивает от острого наслаждения, отчего сердце Младшего сжимается от радости обладания.
Мужчина наслаждается минутами близости, пытается напиться ими, как путник у холодного родника после долгой дороги, но только растравляет жажду сильнее.
Впервые в жизни азарт и скорость отходят на задний план: сейчас больше всего на свете он хотел бы запомнить, запечатать эти мгновения в янтарь, сохранить в памяти, чтобы неумолимое время обошло их стороной.
Не сговариваясь, они выбираются из бассейна и подходят к ложу, стоящему рядом.
Руки и ноги мужчин тесно сплетаются как корни деревьев, пар от нагретых камней в печи наполняет тело и разум обволакивающим жаром, от которого воздух застревает в горле. Младший смачивает ладони оливковым маслом для массажа и скользит ими по загорелому телу, оставляя блестящие дорожки на груди и боках, обводит поджарый живот, вызывая тихие стоны удовольствия.
Чужое колено меж разведённых ног заставляет светловолосого юношу сжать зубы и сильнее упираться ступнями в ложе – желание захлёстывает его огромной волной, собственная кожа кажется настолько раскалённой, что капли воды могли бы с шипением испариться. Прикосновение слегка прохладных пальцев к ягодицам вместо обжигающего чувства стыда вызывает только дрожь предвкушения.
Непривычное ощущение растянутости с лихвой окупается глубоким поцелуем, скольжение языка сменяется жадными укусами, отвлекая, распаляя всё больше. Юноша не сразу слышит тихую просьбу на ухо «Перевернись», а когда различает слова сквозь шумящий ток крови, то медленно повинуется, словно в дурмане.
Младший любовно проводит пальцами по спине вдоль цепочки позвонков, слегка царапая ногтями, наслаждается плавными линиями тела, собственнически скользит языком по шее.
Единственное быстрое движение, и юноша роняет запрокинутую было голову на руки, подавляя болезненный всхлип, но любовник крепко придерживает поперёк груди, лишая возможности отстраниться, давая привыкнуть, успокаивающе трётся щекой об лопатку.
Спустя несколько коротких толчков юноша срывается на хриплые стоны, порой пытаясь проглотить эмоциональное «о Боги!», подаётся навстречу руке, обхватившей его напряжённую плоть.
Толчки становятся глубже и резче, ноги подрагивают от напряжения, исполинская всесокрушающая волна неумолимо надвигается, сквозь пенный гребень видны проблески солнечного света.
Младший чувствует жжение в груди, будто воздух в лёгких пылает, пальцы невольно поджимаются, дыхание становится редким и рваным: он опасно балансирует на самом краю. Ещё мгновение и волна поглощает его и оглушает, солнечный свет разливается внутри, играет белыми бликами; теряя себя в этом водовороте, он чувствует, как юноша под ним напрягается сильнее и громко стонет, окропляя ладонь горячей липкой влагой.
Утомлённые и разморенные, они буквально падают рядом, расслабленно сплетая пальцы.
***
Время от времени они продолжали встречи, и тогда страсть кидала их в объятия друг друга. Юноша чувствовал себя счастливым, от того, что у него появился красивый и молодой любовник, и не осознавал, как постепенно привязался к Младшему, для которого новизна их отношений со временем потеряла былую привлекательность, выцветает, как яркий узор ткани под палящим жаром солнца.
В храме Аполлона, куда его все-таки завлек старший брат, он познакомился с Александром Македонским, и последний произвёл на него неизгладимое впечатление – Младший был восхищён его молодостью и честолюбием; Александр действительно оказался прирожденным лидером, способным повести за собой людей куда угодно.
Разве сравнится скучная и сонная политика с кипучей энергией Александра, бурлящей через край? Завороженный такой неординарной личностью, Младший, разобравшись в своих чувствах, вдруг понял, что тоже хочет быть причастным к великим свершениям.
Испросив разрешения брата, он решил присоединиться к войску, полагая, что его способности стратега будут востребованы. Прощаясь с молодым любовником, Младший напоследок вложил в его ладонь мешочек с золотом, которого было достаточно для выкупа брата.
А что же жрец?
Что он мог сделать, чувствуя, как его сердце разрывается на части от предстоящей разлуки? Не осознавая до конца, что с ним происходит, юноша стоял на высоком холме, с тоской глядя в след удаляющемуся войску. Казалось, в этот день сама природа проливала слёзы вместе с ним, разразившись долгим дождем. Скрепя сердце, юноша изо всех сил старался принять тот факт, что его ожидание будет долгим, а если Младший сложит голову в одной из битв, то в этом мире им уже не суждено будет встретиться.
Месяцы шли за месяцами, но тоска юноши не проходила, хотя он и загружал себя работой сверх меры – сил оставалось только на то, чтобы дойти до постели. Каждый прожитый день юный жрец безумно жалел, что не отправился вслед за возлюбленным на войну.
Потеряв голову от отчаяния и томительного ожидания, он осмелился прийти в дом Старшего, чтобы расспросить того, где сейчас сражается его брат.
Воспылав гневом от подобной наглости, мужчина с изумлением смотрел на ничтожного лекаря: брат прославляет их род славными деяниями, а какой-то мальчишка желает глупыми чувствами загубить на корню всё, к чему он так долго готовил брата? Устав терпеть жалкий лепет юнца, Старший попросту приказал спустить на жреца собак.
Злые цепные псы гнали юношу по двору, с утробным рычанием вгрызаясь острыми клыками в теплую плоть, и вскоре повалили сопротивляющуюся жертву на землю, яростно атакуя. Слуги смеялись, наблюдая за жестокой забавой, пока на помощь не кинулась молодая женщина в темных одеждах, что пришла к дому высокомерного вельможи вместе с юношей.
Она бесстрашно оттаскивала собак, кричала, умоляя людей помочь. Но только по знаку хозяина, которому надоела эта возня, рабы отогнали свирепых животных. Сидя на земле, бережно обнимая ослабевшее, истерзанное тело юноши, она плакала и причитала.
– Брат, открой глаза, молю тебя, – просила она, отводя слипшиеся от пота и крови пряди с лица юноши, – посмотри на меня. Он не стоит того, чтобы ты так страдал!
На последних словах голос женщины утонул в глухих рыданиях. Прижав к себе брата, лишившегося сознания от боли, она убаюкивала его в объятиях, словно неразумное дитя. Когда-то, будучи ещё ребёнком, брат немало времени проводил в кольце её успокаивающих рук, а когда родители отдали их в храм, сестра заменила ему мать.
Смотреть на эту сцену было невыносимо.
Пристыжённые слуги, которые каких-то несколько мгновений смеялись, отводили глаза, чувствуя жалость к несчастному парню. И только их хозяин стоял на ступенях, с невозмутимым видом обозревая эту картину.
Бросив короткое «Убрать!», он, подхватив на руку полу плаща, скрылся в доме. Сострадание никогда не входило в число его достоинств, а получая редкие письма от брата, он больше всего гордился его успехами, с надеждой глядя в будущее. Его думы были заняты мечтой о том дне, когда Младший сможет занять достойное место в совете города, вернувшийся, овеянный славой ратных дел.
Кое-как приведя в чувство младшего брата, жрица Аполлона помогла тому встать на ноги и повела прочь со двора, посылая проклятия жестокосердным людям, обитающих под сенью этого дома. Надеясь, что этот жестокий урок поможет брату излечиться от пагубной страсти, она даже не подозревала, что тот уже сдался.
Она даже не задумывалась о том, что пылающая чувствами молодость не может трезво оценить все трудности, что предвещает жизненный путь. А уж когда дело касается безответной любви, так и вовсе лишается рассудка.
Это сестра жреца осознала гораздо позже, когда на песчаном берегу залива, помимо ракушек и гладких коряг, оказалось бездыханное тело её брата, которое исторгли из себя морские пучины – юноша бросился с горы Парнас прямо в мутные воды Ионического моря.
Всё, что она могла сделать – это обмыть тело и облачить его в чистые одежды, положив, согласно обычаю, в рот монету для перевозчика через реку Стикс Харона. Пока плакальщицы, нанятые для погребения, выражали скорбь по умершему криками и плачем, она не проронила ни слезинки – внутри всё окаменело, словно взгляд Медузы Горгоны настиг её душу.
И пусть ее брат не пал от руки убийцы, она все равно с силой воткнула в могильный холм копье, как напоминание об обещании преследовать причастных к его смерти.
Виновные должны будут понести наказание.
========== Глава 5 ==========
Инспектор Лестрейд возвращался домой, намеренно сдерживая шаг. Вечерний Лондон дышал прохладой, тихая улочка, по которой он шёл, призывно мигала вывесками мелких магазинчиков; изредка мимо пробегали спешащие к метро парочки.
Медленно переставляя ноги, Грегори вспоминал о том, как все начиналось: какими красками играла его молодость, какие грандиозные планы роились в голове, и к какому итогу пришла его жизнь на этот момент.
Расстояние между ним и домом стремительно сокращалось с каждым сделанным шагом, а настроение падало ниже ватерлинии с каждым витком новых воспоминаний и сожалений.
«Кризис среднего возраста, – решил Грег, – не иначе».
В школе Грегори Лестрейд был капитаном футбольной команды и, как следствие, пользовался популярностью среди сверстников. Тогда ему казалось, что перед ним открыты все двери, времени ещё достаточно, чтобы стать кем-то значимым. Возможно, именно из-за юношеского максимализма и желания принести пользу, Грегори поступил в полицейскую академию. Звёзд с неба не хватал, конечно, но числился на хорошем счету за исполнительность и последовательность.
Закончив академию, он женился на милой девушке по имени Джиллиан – тогда сердце сладко замирало от одного звука её имени. Джилл была умна и красива, прекрасно готовила, не говоря о том, что мать Грегори его избранница просто покорила.
Грег просто обожал ее улыбку, когда на щеках появлялись ямочки, делая девушку очаровательной до невозможности. Спустя некоторое время его полностью захватила навязчивая идея о дочке с такими же ямочками, локонами пшеничных волос и выразительными карими глазами, как у него, но для Джилл карьера была на первом месте, и он покорился её «давай через год». А там ещё через год, и ещё...
Только поженившись, молодожёны подыскали себе для съёма крошечную квартирку на верхнем этаже многоэтажного дома; в ней было так тесно, что, перемещаясь в пространстве, они то и дело задевали друг друга – сталкивались локтями и руками, стукались коленями и шутливо пихались, что рано или поздно превращалось в шумную возню. Которая заканчивалась вполне ожидаемо – не выдерживая наэлектризованного напряжения, что проскальзывало между ними, молодые супруги притягивались как магнит и железо, неотвратимо, бесконтрольно, бессознательно.
Зачастую прелестно раскрасневшаяся Джилл уже бежала в душ, а Грег лежал на смятых простынях, приходя в сознание, и никак не мог перевести дух, оглушённый яркостью ощущений и нежностью, скручивающейся в груди тугим пульсирующим комком.
Когда карьера обоих супругов пошла в гору, они перебрались в более престижный район, оставив в той квартирке и свое счастье. Грегори не помнил, как так вышло, что постепенно они отдалялись друг от друга, прикрываясь служебными обязанностями, зато остро помнились погасшие, уставшие глаза жены и её недовольно поджатые губы. Джилл что-то говорила и говорила, а накрашенные тёмно-розовой помадой губы неприятно кривились, уже не вызывая в душе Грегори никакого отклика.
Ту ночь он провёл на диване.
Им так и не хватило смелости ликвидировать трещину, что медленно разрасталась, оставляя их по разные стороны обрыва.
В итоге, к тридцати пяти годам, дослужившись до звания детектива-инспектора Скотленд– Ярда и поседев от бесконечных стрессов, Грег пришел к неутешительному выводу – его семейная жизнь не удалась.
Джилл все чаще встречала его не горячим ужином, как когда-то, а горой книг, вроде «Женщина – не домохозяйка!», «Мужчины с Марса, женщины – с Венеры» или «Азы феминизма: как поставить мужчину на место». О детях теперь никто даже и не заикался.
До недавнего времени жизнь инспектора Грегори Лестрейда подчинялась привычному и до зубовного скрежета скучному распорядку: работа, дом, опостылевший кофе из автомата и пончики, иногда – походы в бар с сослуживцами и очень, очень много бумажной волокиты. Джилл давно уже не говорила ничего важнее «Передай соль» или «Выброси мусор»: по сути, они превратились в совершенно чужих людей, по какой-то причине все еще живущих под одной крышей.
Последние несколько месяцев Лестрейда преследовал навязчивый сон, в котором маленькая девочка с ямочками на щеках и грустными карими глазами, протягивая к нему пухлые ладошки, звала «Папа!». Осознание того, что этот сон так никогда и не станет явью, наполняло его такой тоской, что даже природный оптимизм не спасал – Грег заявлялся на работу, заведённый с самого утра.
В такие дни подчиненные старались держаться подальше, не приближаясь к нему без особой надобности. А когда по почте пришли документы на развод, Лестрейд, оглушив себя изрядным количеством спиртного, провалился в тяжелое небытие, где снова увидел свою мечту о дочке, которую, несмотря на все его мольбы, он так и не выпросил у Джилл.
Его чудное сокровище, которое так и не довелось подержать на руках, для которой он давно уже выбрал имя – Софи -, таяло, растворяясь как утренний туман. Просыпаясь в холодном поту и чувствуя, в каком бешеном ритме бьется сердце, ощущая спазм, перехвативший горло, не давая вздохнуть, он понимал – пришло время проститься со своей мечтой.
Очнувшись от погружения в невеселые мысли, Грег не заметил, как подошел к своему дому. Мельком взглянув на темные окна, он поморщился, представив, как зайдет в полупустую пыльную квартиру, будет цепляться взглядом за темные пятна на выгоревших обоях – там, где раньше висели фотографии, запечатлевшие счастливые мгновения их с Джилл семейной жизни. Желание спрятаться, не видеть и не чувствовать стало практически осязаемым.
Лестрейд ухватился за лестничные перила, когда в кармане зазвучал звонок телефона, оглашая окрестности развеселой мелодией. Сердце снова сжалось – эту песню когда-то выбрала Джилл, а он и не менял её, сентиментальный дурак. Кляня на чем свет стоит свою забывчивость, и обещая сегодня же изменить настройки рингтона, Грег поднес телефон к уху:
– Лестрейд, слушаю.
– Инспектор, – раздался в трубке приятный мужской голос, – вас ждут для приватного разговора в клубе «Диоген». Будьте любезны принять приглашение. Это касается вашей работы.
Это «будьте любезны» в сочетании со снисходительным тоном говорившего, напрямую сообщало, что отказ в этом случае – совсем не вариант. Грег разозлился и посмотрел на дисплей – телефон услужливо подсказал, что номер скрыт.
– Но как... – грозно начал он, с неудовольствием ловя себя на радостной мысли, что не придется прямо сейчас возвращаться в квартиру, когда его перебили:
– Вам не о чем беспокоится, – сообщил неизвестный собеседник. – Мой автомобиль доставит вас по назначению и так же вернет домой.
Не ожидая его ответа, телефон разразился короткими гудками
Инспектор все еще в недоумении смотрел на экран телефона, когда за его спиной послышался шорох шин и тихое сытое урчание автомобильного двигателя.
Грегори обернулся и невольно присвистнул – машина была роскошна, если бы он хотя бы что-то понимал в роскоши. Смутившись своей реакции, Грег подошел к автомобилю и забрался на заднее сидение.
Оказалось, он не был здесь единственным пассажиром – в полумраке салона компанию ему составила красивая молодая женщина, что-то набирающая на своём смартфоне. В холодном бледно-голубом свете дисплея её лицо казалось лицом античной статуи, однако это впечатление слегка развеялось, когда женщина подняла глаза и одарила инспектора вежливой улыбкой, а затем вновь ловко защёлкала клавиатурой смартфона.
Грег вздохнул, поняв, что на его расспросы вряд ли будет дан какой– либо ответ, поэтому поудобнее устроился на сиденье и принялся размышлять.
Что он знал о клубе «Диоген»? «Диоген» славился как сугубо мужской клуб для привилегированных персон, это раз. Стать членом клуба, в который обычному человеку попасть не представлялось возможным, было практически нереальным, это два. Это место, как и никому неизвестная личность владельца, были овеяны различного рода слухами и предположениями – поговаривали и о китайских триадах, и турецкой мафии, и о тайной и очень могущественной организации, которая по сути являлась теневым правительством... Слухи, опять же, никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть. Это три.
«М-да, негусто», – хмыкнул Грегори и нахмурился.
Тот факт, что его вот так просто пригласили (хоть и в обязательном порядке) в это легендарное место, словно к матушке на чашку пятичасового чая, настораживал.
Отчитать за проделанную работу? Бессмысленно, для этого хватило бы кабинета и его непосредственного начальника.
Кому-то необходима его помощь? Да, Грег не самая крупная сошка, бывают и побольше, тем более Грег даже не рассматривал возможностей подкупа, отсылая таких «просителей» куда подальше. Запугивание тоже не особо помогало.
Хотят одолжение? Тут Грегори всерьёз задумался. Возможно, родственник кого-то из власть имущих попал в переплёт, и инспектора призывают оказать содействие в спасении «заблудшей овцы»?
Плюнув на все мысли, Грегори откинулся на удобное сиденье и решил просто наслаждаться поездкой. Остальное будет ясно на месте.
Машина доставила его скромную персону по назначению к ничем не примечательному особняку, расположенному на территории небольшого парка. Испытывая любопытство и изрядную долю напряжения, инспектор в сопровождении служащего шел через анфилады комнат – в большинстве из них сидели люди, читая прессу.
Пару раз ему показалось, что он узнавал некоторых – обычно эти лица смутно мелькали в рубрике политических новостей. По роду своей деятельности Грегу не раз доводилось общаться со знаменитостями всех мастей, но члены клуба не принадлежали к медийным личностям, предпочитая оставаться в тени.
Проходя нарочито медленным шагом, Лестрейд на автомате подмечал такие странные и любопытные детали, как мягкая обувь у обслуживающего персонала, оглушающая тишина, разбавляемая шуршанием газет или звуком льющегося в бокал напитка.
Стоя перед закрытой дверью, Грегори вспомнил табличку, увиденную в холле, и пытался представить, как же будет происходить общение, если в клубе действует закон об абсолютном молчании.
Служащий, облачённый в старомодную форму и – ну надо же! – кипенно белые перчатки, нажал на ручку двери и впустил его внутрь.
Помещение оказалось просторным кабинетом, отделанный дубовыми панелями – мягкая кожаная мебель, широкий массивный стол и тихо потрескивающий огонь в камине. Грегори заинтересованно оглянулся и только спустя мгновение приметил темную фигуру, восседающую в кресле у невысокого столика.
Грег нахмурился, оценив обстановку – с такого расстояния рассмотреть лицо человека не представлялось возможным, так как рассеиваемый свет от торшера падал на ту сторону комнаты, где пустовало другое кресло, предназначенное, по всей видимости, для него.
Словно прочитав его мысли, человек приглашающе взмахнул рукой, и Лестрейду ничего не оставалось, как сесть. Он ещё не оставил попытки разглядеть своего визави – в полумраке комнаты ему удалось понять, что у мужчины, сидящего напротив, темные волосы (оттенок из-за недостатка освещения рассмотреть не получилось), отлично сшитый на заказ (а как же иначе?) костюм темно-серого цвета, который органично смотрелся на худощавой фигуре.
«Шпионский роман какой-то», – раздражённо решил Грегори, осознав, что лицо мужчины всё так же оставалось в тени, только слабо блестели белки глаз, а вот он был виден как на ладони. Чёртова таинственность!
Неловкая пауза затягивалась, в то время как Грегори разглядывали, словно редкое и прелюбопытное животное.
– По какой причине вы отстранили мистера Шерлока Холмса от расследований, которыми занимается ваш отдел, инспектор? – вкрадчиво поинтересовался Голос. Лестрейд вздрогнул от неожиданности и едва не рассмеялся.
Он ожидал чего угодно: любых, самых каверзных вопросов, касающихся его работы и расследований, приказов или нелепых распоряжений, но того, что в его будут допрашивать о чертовом невыносимом гении, который все-таки уже сидел в печёнках и у Грега, и у его ребят – нет, этого явно не было в списке.
– Почему вас интересует этот человек? – вопросом на вопрос ответил инспектор и, к своему удивлению, услышал, как из кресла напротив раздался короткий смешок.
– Статистика раскрытий преступлений вашего отдела показала как никогда высокие результаты, – невозмутимо продолжил собеседник. В поле зрения Грегори появились ухоженные длиннопалые руки, которые сделали замысловатый пасс и легли поверх подлокотников кресла. – Является ли это следствием того, что мистер Холмс вносит внушительный вклад в вашу работу?
– Несомненно, – кивнул Грег.
– Тогда я не понимаю, чем вас не устроило это весьма взаимовыгодное сотрудничество? – хмыкнул Голос. – Неужели вы так горды, что пренебрегаете помощью?
Не видя лица, Лестрейд, как завороженный, наблюдал за плавными движениями ухоженных рук и слушал бархатистый голос мужчины, впитывая его обертона и едва заметные насмешливые нотки.
– Шерлок Холмс – великий человек, и, возможно, когда-нибудь, станет и понятным, – честно высказался инспектор. – Но с чувством такта у этого чёртового гения явные проблемы, – добавил он чуть тише.
– Я правильно понимаю, что первопричиной вашего поступка является забота о собственной команде, – Голос язвительно усмехнулся, – а не тот факт, что «чёртов гений» весьма едко прошёлся по поводу вашего неудачного брака, а вы в тот день получили подтверждение в виде бумаг на развод?
Грегори напрягся, услышав, как бархат голоса превратился в холодную сталь.
– И вы утверждаете, – Голос сочился ядом, – что здесь совсем не задействованы личные мотивы, что вы не заботитесь о Холмсе, словно нянька пытаясь накормить его и возясь с каждой царапиной, если это касается выгоды для отдела, но стоит затронуть вас... Да вы даже представить себе не можете, насколько ему нужна эта работа!
– Знаете что? – вспылил Грег и выбрался из кресла. – Я не обязан выслушивать обвинения в подобном непрофессионализме, даже не зная, с кем именно я разговариваю. Если бы вы лично на себе испытали дедукцию Шерлока Холмса, когда с вас будто живьем сдирают кожу, выставляя на всеобщее обозрение, то вряд ли бы столь убедительно пытались мне его навязать! Он несдержан, не имеет малейшего понятия о чувстве самосохранения и не подчиняется приказам, поэтому я его отстранил. Исправит всё это – добро пожаловать в команду. А вам – счастливо оставаться!
Грег быстро дошагал до двери, но не успел взяться за ручку, как его догнало тихое:
– Я лучше, чем кто-либо могу вас понять. Меня зовут Майкрофт Холмс и я – старший брат этого невыносимого гения. Приношу свои извинения.
Грегори обернулся и оказался лицом к лицу с высоким мужчиной, который успел бесшумно встать из кресла и сделать несколько шагов в его сторону.
Выдерживая паузу, Грегори скользил взглядом по лицу собеседника, отмечая и высокий нахмуренный лоб с падающим рыжеватым завитком волос, и длинный нос, а так же тонкие поджатые губы и острый блеск тёмных глаз. На первый – и очень поверхностный – взгляд, Шерлок и Майкрофт не имели ни малейшего фамильного сходства. А вот умение кидать пронзительные взгляды и высокомерный вид, достойный королей, явно передаются по наследству.
Лестрейд позволил уголкам губ дрогнуть, мысленно улыбнувшись этому забавному сходству.
– Я не в курсе, какие у вас с братом отношения, – произнёс инспектор, – и это совсем не моё дело. Но как по мне, ему не расследования нужны, а адекватное жильё и нормальный режим питания, потому что иначе он себя угробит. Если беспокоитесь о нём, помогите ему выбраться из того клоповника, в котором он сейчас обитает.
Майкрофт Холмс ответил Грегу по-отечески теплой улыбкой, отчего лицо его изменилось до неузнаваемости. Лучики мелких морщин собрались возле глаз, а искорки нежности зажгли взгляд.
– Мой брат, инспектор, человек не самый простой, – мягко произнёс Холмс-старший. – Он наивно полагает, что живет так, как ему хочется – отчасти мне назло, я думаю. Я неоднократно пытался уговорить его сменить жилищные условия на более приемлемые, но мои слова не возымели должного эффекта. А когда вы отстранили его от расследований, он впал в жуткую депрессию, и, как следствие, был рассеян, произведя неудачный химический опыт. Опыт закончился пожаром, посему Шерлок снова ищет жильё.
– Вот как! – инспектор отчего-то смутился. – Я не собирался отказываться от его помощи надолго, только хотел немного проучить. К сожалению, я единственный, кто еще хоть как-то терпит его выходки. Признаю, он отличный детектив, но, Бога ради, вдолбите в голову вашего брата, что даже мое терпение не может быть безграничным!
Когда Грегори клятвенно заверил Холмса-старшего, что вернёт Шерлока к участию в расследованиях уже завтра, они обменялись рукопожатиями.
Уже прибыв домой и устроившись в кровати, Грегори подводил итоги этого странного разговора и лениво размышлял, почему от лёгкого рукопожатия в тёмно-серых глазах Холмса промелькнуло изумление, граничащее с паникой. Однако усталость сморила его прежде, чем он успел придумать достойное этому объяснение.
***
Отгородившись от водителя затемнённым стеклом-перегородкой, Старший задумчиво потирал правую руку – после рукопожатия её до сих пор покалывало теплом. Случившееся в клубе выбило его из колеи.
Стоило признать, инспектор Лестрейд был достаточно привлекательным мужчиной. Харизматичным. Сильным. Уверенным. Честным. Но этого было явно недостаточно, чтобы тело реагировало настолько остро.
Но факт оставался фактом – когда их ладони соприкоснулись, Майкрофта бросило и в жар, и в холод одновременно; тепло шершавой ладони покалывающими искрами пробежало по предплечью и в мгновение ока распространилось по всему телу, отдаваясь в паху тянущей сладостью.
Майкрофт был растерян. Подавлен. Обескуражен. О да, пожалуй, это подходит больше всего.
Тело, за столько веков привыкшее и к боли, и к наслаждению, утратило контроль: желание, по своей силе превосходившее все, что он когда-либо испытывал завладело всем его существом; огромным огненным цветком оно распустилось в его сознании, плотно оплело гибким стеблем, оставляя томительный жар во всём теле и наполняя голову звенящей пустотой.
Желание мягко обволакивало, направляя и подталкивая, словно нашёптывая – немного усилий, и можно притянуть за руку ближе, прикоснуться, завладеть...
Ценой неимоверных усилий, Майкрофту удалось сбросить оцепенение. Судя по слегка удивлённому взгляду инспектора, это вышло слишком заметным.
Дождавшись, пока Лестрейд покинет клуб, Старший позволил себе пару порций виски – ему не помешало бы расслабиться и всё как следует обдумать. Но даже после этого Майкрофт ни на йоту не приблизился к пониманию того, что же с ним произошло.
До этого он не испытывал влечения к Грегори Лестрейду.
Наблюдая за инспектором сквозь всевидящие объективы камер (которые по его велению устанавливались в жилищах, где проживал брат) Макрофт не испытывал ничего, кроме простого любопытства. Абсолютно. Ничего.
Даже когда инспектор Лестрейд прибыл в клуб и сел напротив, Майкрофт видел лишь ревностного служаку, озабоченного исключительно работой и квартальными отчётами; мужчину, несколько дезориентированного крушением семейной жизни так, что это даже бросалось в глаза.
Да, несомненно, Грегори Лестрейд хорош собой: мягкая искренняя улыбка, гладкая оливковая кожа, к которой хочется прикоснуться, и глаза цвета горького шоколада, сияющие мальчишеским задором, а губы...
Старший встряхнул головой, отгоняя наваждение и зарождающуюся искру желания.
– Да что же... – произнёс он одними губами и скривился, словно от зубной боли. Бесконтрольное тело приносило дискомфорт.
Отвлекаясь от мыслей, Холмс погладил пальцами шероховатую поверхность папки, лежащей на коленях, и улыбнулся. Он вез своему скучающему брату загадку, по своей масштабности превосходившую всё, что попадалось тому до этих пор.
Ступив на подъездную аллею собственного дома, в котором временно проживал Младший, Майкрофт с облегчением вздохнул, обнаружив своё жилище целым и невредимым. С брата бы сталось устроить пожар в доме, как это случилось из-за злополучного химического опыта и небольшой неточности в пропорциях.
Младший был обнаружен в кабинете, вытянувшимся на диване. Абсолютно неподвижный, с закрытыми глазами, тот не отреагировал на вошедшего брата, погруженный в свои мысли.
– У меня к тебе разговор, – сказал Майкрофт и тронул его за плечо.
Тёмные ресницы Шерлока дрогнули и приоткрылись, блеснул острый внимательный взгляд – брат явно насторожился, почувствовав едва слышную нотку волнения в его голосе.
Холмс задумчиво покачнулся с пятки на носок и прошел к столику, на котором стоял графин с бренди, плеснув себе куда больше, чем на два пальца.
Уловив его растерянность, Шерлок увидел отличный шанс слегка поиздеваться над старшим братом, и упускать его не желал.
– Трудный день? – с издевкой протянул он, садясь и жадно оглядывая Майкрофта. – Неужели, не смог развязать Третью мировую войну?
Старший молчал, рассматривая содержимое бокала на свет, прежде чем залпом опрокинул в себя его содержимое.
– У тебя когда-нибудь было такое... – Старший замялся, – ...ощущение, когда от простого прикосновения к человеку тебя накрывала волна такой неконтролируемой жажды, что кажется, будто теряешь рассудок?
Младший с немым изумлением наблюдал за братом, который задумчиво покачивал бокал в пальцах, гоняя последнюю янтарную капельку алкоголя по дну.
