Текст книги "Пока смерть не разлучит нас (СИ)"

Автор книги: MsHelena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

– Помню, – кивнул Младший, подобрав мешочек. – В полдень на главной площади города, первого числа первого месяца, как и всегда.

– А ты и вправду отвоевывал у мавров Гранаду*? – не смог сдержать любопытства Старший.

– Нет, – усмехнувшись, признался Младший, – неделю назад я сошел с корабля, прямиком из Константинополя. Услышал в порту, что некий Колумб собирает экспедицию к берегам Индии, хотел присоединиться, но, видимо, не судьба... Ну что ж, – неловко переминаясь с ноги на ногу, начал Младший, – я ...

– Иди, – понимая, как тяжело брату произносить слова благодарности, епископ решил облегчить его положение, только лишь печально посмотрел вслед удаляющемуся бессмертному спутнику, дороже которого у мужчины никого больше не было.

Опустившись на колени возле слуги, Старший несколько раз похлопал того по щеками, приводя в чувство. Джованни медленно приходил в движение, несколько раз поморгал и открыл глаза, не понимая, где он очутился и что происходит. Его юное лицо буквально перекосило от ужаса, когда чуть выше кадыка ткнулось холодное острие кинжала.

– Ты следил за мной, – бархатный голос епископа прозвучал угрожающе, – решил узнать мою тайну, не зная, что поплатишься за это жизнью. Кто послал тебя?

Старший не знал, чего ему больше хочется: вонзить в нежное горло кинжал по самую рукоять или поцеловать приоткрытые губы мальчишки, сейчас слуга находился полностью в его власти, а значит можно будет сделать с ним всё, что угодно.

– Господин... – прошептал Джованни, распахнув испуганные тёмные глаза. – Меня никто не посылал, я никогда не предам вас. Не предам.

– Почему я должен тебе верить? – поинтересовался епископ, сильнее надавив на лезвие, так, что на коже выступила тёмная в лунном свете капелька крови.

– Я расскажу вам свою тайну, чтобы вы поняли – мне нет смысла лгать. Моя жизнь в ваших руках.

Юноша бросил на него полный мольбы взгляд, всем видом напоминая оленёнка, который смотрит в глаза охотнику последний раз, прежде чем метко выпущенная стрела оборвёт его жизнь. Чувствуя в груди ворочающееся тепло, Старший принял решение.

– Говори, – приказал он, для острастки встряхнув Джованни за воротник.

– Я – сын маррана*, – выпалил слуга. – Моих родителей сожгли на костре десять лет назад, меня, тогда еще ребенка, тоже потащили на эшафот. В тот день казнили стольких людей, что в неразберихе плохо привязали к столбу. Когда поднялся дым, и огонь охватил одежду, мне посчастливилось ослабить веревки и скатиться с помоста. Украв с верёвки простыню и смешавшись с толпой, я убежал, слыша крики моей семьи, предаваемой огню. Мне повезло. В тот день я спасся и даже сумел дойти до ворот монастыря, где потерял сознание. Очнулся уже в монастырской лечебнице. Раны очень плохо заживали, лекарь сказал, что мне нужен хороший уход и лекарства, на которые у них не было денег.

Слушая эту своеобразную исповедь, Старший немного отвёл руку с кинжалом, лезвие теперь едва касалось кожи, чуть задевая дёргающийся кадык.

– Но Господь Бог и тут не отвернулся от меня, – Старший изумлённо заметил, что Джованни даже сумел улыбнуться. – В монастырь приехал с проверкой молодой епископ. Он ходил по всей обители и заглянул в лечебницу, где я готовился отдать Богу душу. Выслушав о потребностях в лекарствах от настоятеля, он прошел, рассматривая больных и немощных, остановился возле моей кровати и спросил, от чего у меня такие ожоги. Лекарь поведал мою выдуманную историю о сгоревшем доме, в котором погибла моя семья, но... Ведь вся Испания знает, какие костры горят на площадях и кого на них сжигают.

Глядя прямо в глаза человеку, что держал его жизнь в своих руках, ожидая в любую секунду, что крепкая сталь прорвет тонкую кожу, Джованни осмелел и произнес уже твердым голосом:

– В тот день вы спасли мне жизнь, сделав вид, что поверили в происхождение моих ожогов. Вы дали настоятелю денег, особо выделив статью расходов на лечебницу. С трудом, но я выжил. Помогал в монастыре по хозяйству, не чурался грязной работы. Заметив, что я тянусь к знаниям, меня научили читать и писать. Расспросами я узнал ваше имя, желая хоть чем-нибудь отблагодарить.

– Отблагодарил тем, что поступил на службу и следил за мной?

– Следил, – согласился юноша, – но только потому, что беспокоился, как бы с вами ничего не случилось. – Он крепко зажмурился, ожидая, что произнесённое им будет последними словами, что станут итогом его короткой жизни. И меньше всего Джованни ожидал, что острое лезвие исчезнет, напоследок лишь кольнув кожу.

Юноша несмело открыл глаза и с изумлением воззрился на своего господина, который стоял над ним, протягивая руку.

– Вставай, – нетерпеливо приказал епископ и дёрнул уголками губ, словно в усмешке. – Когда откроют ворота, мы вернемся, как ни в чем не бывало.

Молодой человек робко протянул руку в ответ, не веря, что это происходит действительно с ним.

***

Несмотря на то, что стояла уже глубокая ночь, Джованни не разгибая спины таскал воду с кухни – перед последним его приходом двое дюжих слуг втащили в покои господина массивную деревянную ванну и выстлали её тканью. И пусть дыхание сбилось от бесконечных подъёмов и спусков по лестницам, Джованни как никогда был счастлив – он был жив и служил своему господину! На другие мысли не оставалось ни сил, ни времени – епископ ждал омовения.

Те же слуги развели в камине огонь и ушли, оставив Джованни наедине с вёдрами горячей воды. Юноша наполнил ванну, проверил температуру, а так же приготовил для своего господина большую простыню и кусок мыла, и почти было вышел за дверь, когда услышал за спиной тихий оклик:

– Джованни.

Слуга замер, оцепенев и не смея повернуться.

– Останься, – мягкая просьба из уст епископа заставила молодого человека на миг затаить дыхание. – Я очень устал. Поможешь мне вымыться.

За все годы служения своему господину, Джованни никогда не оставался в его покоях дольше положенного, и уж тем более не присутствовал при омовении.

Когда епископ поднялся из кресла и принялся раздеваться, Джованни не смог отвести взгляд от изящных пальцев, неторопливо распускающих шнуровку на сорочке. Вскоре одежда осталась лежать на полу, а матовая белизна чужого обнажённого тела заставила наконец юношу стыдливо опустить глаза и не поднимать их до тех пор, пока хозяин не погрузился в горячую воду.

Юноша медленно, словно в полусне, развернулся и подошёл к ванне. Намочив подготовленную мягкую тряпицу и мыло, он намылил её до пены и осторожно прикоснулся тканью к лопаткам мужчины, по которым были рассыпаны созвездия золотистых веснушек. Мягкими круговыми движениями, массируя уставшие за день мышцы, он прошёлся мочалкой по цепочке выступающих позвонков, переходя на плечи.

Мужчина издал тихий стон блаженства, наслаждаясь горячей водой и постепенно расслабляясь, наклонился вперёд, чтобы Джованни мог натереть всю спину полностью.

То и дело отводя взгляд, слуга терпеливо дождался, пока его господин закончит мытье, после чего накинул на вставшего из ванны мужчину длинную простыню – во рту пересохло, кровь прилила к щекам, и Джованни как никогда молился Всевышнему, чтобы тот уберёг его от соблазна скользнуть взглядом по груди господина и ниже.

Оставляя влажные следы, епископ прошёл к креслу у камина и облачился в приготовленный халат, в то время как юноша проворно собрал грязную одежду в корзину.

– Ты можешь вымыться, пока вода не остыла, – тихо произнёс епископ. Джованни непонимающе посмотрел на мужчину, но не посмел возразить – руки сами собой потянулись к шнуровке сорочки. Слуга с сомнением взглянул на ванну, полную тёплой воды

– Я настаиваю, – епископ утвердительно кивнул, откидываясь на спинку кресла.

Молодой человек смущённо потянул завязки, нехотя стянул с себя сорочку и штаны, оставаясь теперь полностью обнажённым и беззащитным для чужого внимания. Пока он опускался в ванну, Старший внимательно разглядывал Джованни – одежда скрывала ужасные шрамы от ожогов, которые охватывали весь левый бок и паутиной расползались от плеча до трогательной ямочки над ягодицами. Как, впрочем, эта же одежда скрывала тонкое гибкое тело, сильные руки, поджарые ноги...

Значит, Джованни говорил правду. Старший закрыл глаза, пытаясь представить, какую реакцию у юноши вызывает его интерес. Испуг, отвращение, стыд? Что сделает Джованни, если он его поцелует?

Что ж, он всегда питал некоторую слабость перед Джованни – юноша был умён, проворен, на него всегда можно было положиться; в нём была та самая мальчишеская лёгкость и свежесть, которой Старшему не доставало с каждым проходящим годом всё больше. Возможно, эта симпатия, желание прикоснуться к чужой молодости и послужили главной причиной тому, что он не устранил мальчишку, когда выдалась подходящая возможность. Старший нахмурился.

– Господин, – тихо взволнованный голос окликнул его.

Мужчина так задумался, что не услышал, когда юноша успел вымыться и даже одеться, натянув рубашку прямо на мокрое тело. Старший поднял голову, взглянув в глаза Джованни – тот смотрел на него с необъяснимой смесью ласковой теплоты и тоски; немного помедлив, юноша опустился на колени и взял в ладони его правую руку. Епископ прикрыл глаза, наблюдая, как юноша потянулся к его перстню и поцеловал в знак преданности своему господину.

А затем перевернул его кисть ладонью вверх, и, подняв глаза в безмолвном вопросе. Старший вздрогнул, когда горячие губы опалили центр ладони, передавая этот жар всему телу.

Время для них остановилось. Он ошибся – это однозначно не было ни испугом, ни отвращением.

Эта короткая ласка ударила по многолетней броне как обитый сталью таран разносит в щепки крепостные ворота. Исчезли епископ и Его Преосвященство, все звания и громкие титулы: в этой комнате остались двое человек, один из которых смертельно устал от бремени одиночества, а второй – смело предложил разделить эту долю на двоих.

Встретив обжигающий взгляд карих глаз («Я не прошу тебя об ответном чувстве. Просто прими мой дар») Старший протянул руку и невесомо коснулся ладонью смуглой щеки, осторожно оглаживая её большим пальцем, задевая трепещущие чёрные ресницы; провёл самыми кончиками пальцев от линии роста волос до розовых полураскрытых губ, обжигающих руку пряным дыханием.

«Я принимаю».

Джованни жмурится от восторга, ещё не до конца веря в происходящее, и быстро покрывает тёплую ладонь короткими поцелуями, трётся об неё носом и щекой, будто изголодавшийся по ласке пес.

Хозяин жестом поднимает слугу с колен и мягко тянет к ложу под балдахином. У Джованни замирает сердце, когда сильные руки притягивают его – ближе, плотнее, жарче – и чужие, желанные губы накрывают его рот именно в тот момент, когда он хочет вдохнуть.

Лёгкое движение рук – и халат опадает складками у ног, а через несколько секунд к нему присоединяется сорочка юноши.

Кровать принимает тяжесть двух сплетённых тел, озарённых янтарными всполохами камина: поцелуи становятся все более раскрепощёнными и глубокими, мужчина ласкает губами некогда обожженную кожу, прослеживая ими тонкие ниточки шрамов, нежно гладит шею и ключицы.

Оказывается, Джованни сдержанно молчалив, но, если прикоснуться открытым ртом к шее под волосами, прихватывая кожу, он тихо-тихо постанывает и непроизвольно выгибает спину. У него нежные, узкие стопы, которые так нравится целовать, слегка царапая заросшим подбородком и прижимаясь губами к тёмной крошечной родинке на своде стопы – после этой ласки юноша открывает рот в беззвучном крике и буквально давится воздухом, судорожно цепляясь за простыни как за последнюю опору.

Хозяину нравится перебирать пальцами тёмные вьющиеся пряди, тихо нашёптывая Джованни на ухо, что он прекрасен, невыразимо притягателен в своей чувственности и открытости, отчего у юноши ярко расцветает румянец на скулах.

Джованни тонет в ощущениях, как мушка в тягучем сиропе: сладко, страшно и кажется, что уже никогда не выберешься. Он с силой гладит белые веснушчатые плечи, прижимает к себе горячее, сильное мужское тело, опасаясь, что происходящее всего лишь плод его воображения.

У его господина мягкие каштановые волосы, нежные руки и острый взгляд из-под ресниц.

И Джованни готов отдать ему всё, что тот ни попросит.

В какой-то момент Старший отстраняется от извивающегося в его руках юноши; Джованни, чей разум затуманен искристым удовольствием, разливающимся по всем нервным окончаниям, разочарованно выдыхает. Но когда через мгновение сильные руки снова ласково поглаживают рёбра, живот, бёдра, юноша шепчет что-то бессмысленное пересохшими губами, плавясь, растекаясь горячим воском по простыням.

Хозяин оглаживает кожу живота, где под его ладонями напрягаются мышцы, потирает выступающие тазовые косточки, проводит по дорожке тёмных жёстких волос от пупка, и Джованни сбивается на частые вдохи-выдохи. Не открывая глаз, юноша шепчет « Можно... Можно мне...?», до конца не осознавая, что именно он просит.

«Можно мне принадлежать тебе?»

Его понимают с полуслова.

В душном воздухе комнаты поплыл едва различимый запах кипариса и жасмина.

Тёплые, влажные пальцы скользят по внутренней стороне бедра, по нежной смуглой коже, вызывая дрожь и тихие вздохи, осторожно массируя. Джованни закусывает костяшки и вздрагивает всем телом, когда они проникают в него, поглаживая, раскрывая, постепенно сменяя жжение на томительный жар удовольствия, в котором слились и горечь, и сладость.

Плечи покалывают мириады маленьких иголочек – так огонь страсти, разжигаемый в неопытном, но жаждущем теле, ищет выход.

Старший завороженно любуется юношей – влажные ресницы трепещут, грудь быстро вздымается, мышцы напряжены до предела, а руки невольно начинают царапать спинку кровати, когда мужчина сгибает пальцы внутри распалённого тела.

Когда господин подтягивает его ближе к себе, подхватывает горячими ладонями под бёдра и неожиданно целует в колено, Джованни удивлённо распахивает глаза. Юноша вглядывается в глаза своего хозяина и понимает, что это – больше чем поцелуй. Это обещание.

«Я не сделаю тебе больно».

И слуга в ответ обвивает мужчину ногами, прижимая ближе.

Дыхание на вдохе становится хриплым и неритмичным, юноша жалобно вскрикивает и пытается отстраниться, но его хозяин целует влажный висок, а бархатистый голос тихо вливает в сознание нежные слова успокоения.

Постепенно тягуче-медленные движения ускоряют свой темп, пальцы рук переплетаются, и Старший низко стонет – Джованни извивается под ним, часто всхлипывает, судорожно сжимая его ладонь в своей.

Обжигающее удовольствие искрами разбегается по венам, мужчина приподнимается на локте и свободной рукой ласкает молодого любовника – тот беззащитно приоткрывает рот, жмурится, румянец заливает щёки, лоб покрывает испарина.

Несколько быстрых движений с головой погружают юношу в пучину блаженства: Джованни мучительно-сладко стонет и выгибается в ошеломляющем оргазме, обхватывая Старшего дрожащими руками и ногами.

Тихие вздохи на ухо, пульсирующий узкий жар тела, крепко сжимающие его ноги – и мужчина не выдерживает, прижимается открытым ртом к щеке юноши, содрогаясь и делая последние толчки.

Обессиленно навалившись на юношу, Старший тихо посмеивается ему в висок, а Джованни коротко улыбается, убирая с его лба выбившуюся каштановую прядь.

***

Они не расстанутся еще долгие годы, уедут во Францию и проведут всю длинную жизнь Джованни вместе. Именно Старший будет тем человеком, кто закроет навечно его глаза, шепча на ухо, что он был светом его жизни.

Последним пристанищем Джованни будет тихое кладбище церкви Сен-Медар и надгробие с эпитафией на испанском: «Оплачьте же «...» Мою любовь, порыв безумный мой»*, которое спустя столетия иссекут дожди и ветра, оставив от этих слов лишь едва читаемые очертания.

_______________________________________________________________________________________________________________________

ссылка на фото Джованни, которым мы вдохновились в комментарии http://cs412421.vk.me/v412421825/1980/vVmrFxA0GG0.jpg

*Вы, о деревья, что над Фаэтоном

Еще при жизни столько слез пролив,

Теперь, как ветви пальм или олив,

Ложитесь на чело венком зеленым, -

Пусть в жаркий день к тенистым вашим кронам

Льнут нимфы любострастные, забыв

Прохладный дол, где, прячась под обрыв,

Бьет ключ и шелестит трава по склонам,

Пусть вам целует (зною вопреки)

Стволы (тела девические прежде)

Теченье этой вспененной реки;

Оплачьте же (лишь вам дано судьбой

Лить слезы о несбыточной надежде)

Мою любовь, порыв безумный мой.

Луис де Гонгора-и-Арготе

Испа́нский сапо́г – орудие пытки посредством сжатия коленного и голеностопного суставов, мышц и голени. Металлический вариант представлял собой железную оболочку для ноги и ступни и использовался испанской инквизицией для допросов. Пластины «сапога» сжимались с помощью кривошипного механизма, повреждая плоть и ломая кости стопы. Часто краги могли нагревать на ноге во время пытки и иногда перед пыткой.

Бу́лла от лат. bulla – «печать», букв. «пузырёк») – основной средневековый папский документ со свинцовой (при особых случаях – золотой) печатью.

Сикст IV лат. Sixtus PP. IV; в миру Франческо делла Ровере, итал. Francesco della Rovere; 21 июля 1414 – 12 августа 1484) – папа римский с 9 августа 1471 по 12 августа 1484.

Томáс де Торквемáда (исп. Tomás de Torquemada, читается как Торкемáда; 1420 – 16 сентября, 1498) – основатель испанской инквизиции, первый великий инквизитор Испании.

Падение Гранады произошло 2 января 1492 года после нескольких месяцев осады города, став кульминацией так называемой Гранадской войны 1482—1492 гг. Город был захвачен Королевством Леон и Кастилия. Передачу Гранады регулировал специально составленный Гранадский договор (1491), состоящих из 77 пунктов. Вместе с падением Гранады прекратил существование Гранадский эмират. Взятие Гранады означало конец 780-летнего мусульманского присутствия на Иберийском полуострове и конец Реконкисты.

Марра́ны или Мара́ны – термин, которым христианское население Испании и Португалии называло евреев, принявших христианство и их потомков, независимо от степени добровольности обращения (конец XIV—XV вв.).

========== Глава 3 ==========

Утро инспектора полиции Скотланд-Ярда Грегори Лестрейда началось с отвратительного электронного писка будильника. Впрочем, как начинались сотни, тысячи предыдущих дней, за исключением тех особенно напряжённых, когда инспектор попросту засыпал за рабочим столом, уткнувшись лбом в стопку отчётов.

Обречённо застонав, Грегори тяжело перевернулся с боку на бок и положил руку на предсказуемо пустующую половину кровати – жена отбыла на работу значительно раньше него. Это не был новостью – в конце концов, их брак уже давно шёл по наклонной, близясь к ожидаемому финалу, Грег давно ко всему привык, но сегодня этот факт оказался особенно удручающим.

Пытаясь пить чертовски горячий кофе, который судя по ощущениям, собирался прожечь огромную дыру в желудке, инспектор горестно размышлял, в какой именно момент его жизни ожидание ярких и интересных событий обернулось серой безликостью будней. И наступающий день, похоже, тоже не предвещал ничего хорошего.

Дурные предчувствия оправдались буквально через полтора часа – именно в этот день его отделу поручили расследование нескольких дел, от которых отказались более опытные инспекторы, считая их безнадежными. И вместе с этими делами ему достался сомнительный бонус в виде частного консультирующего детектива по имени Шерлок Холмс.

Прошло уже полгода, как Лестрейд получил повышение до инспектора. В наследство от предыдущего начальника отдела, помимо тугодумного и склочного Андерсона и парочки достаточно тихих констеблей, ему досталась сержант Салли Донован, которую он выделял из ряда сотрудников – молодая и амбициозная, Салли никогда не лезла за словом в карман, неплохо соображала и могла сделать неплохую карьеру. И Грег в ней не ошибся – Салли была благодарна за оказанное доверие и частенько вставала на сторону инспектора, напоминая добермана-пинчера, готового ради хозяина порвать обидчика на лоскуты.

Появление Шерлока Холмса в Ярде на правах добровольного помощника внесло в упорядоченную жизнь Грегори хаос.

В первые же дни Холмс снискал себе славу резкого, бесцеремонного, но гениального сыщика: показатели раскрываемости росли как на дрожжах, равно как и количество доведённых им до срыва сотрудников. Всего лишь за пять месяцев работы Шерлок сменил трёх инспекторов, причём последний из них подал рапорт о собственном переводе в другой отдел.

На места преступлений, куда вызывали Холмса, сотрудники Ярда приходили как на цирковое представление – новый консультант устраивал перебранки с патологоанатомами, оскорблял баллистиков и вообще вёл себя как заносчивая задница, но, к всеобщему удивлению, его невероятные выводы были точны и логичны.

Количество нераскрытых преступлений упорно сводилось к минимуму, до тех пор, пока очередной инспектор не хлопал ладонью по столу в приступе бешенства, отказываясь терпеть выходки невыносимого консультанта.

Инспектор Лестрейд наблюдал за этими концертами со стороны, изредка фыркая в картонный стаканчик с дрянным кофе, и даже подумать не мог, что однажды его тоже коснётся эта беда по фамилии Холмс. И что беда не приходит одна.

По удивительному стечению обстоятельств, сейчас это «счастье» свалилось прямо на него.

Сказать по правде, с Шерлоком Холмсом судьба свела Лестрейда задолго до повышения. Менее года назад они накрыли подпольную лабораторию по изготовлению метамфетамина, задержанных покупателей и дилеров отвезли в участок, где с ними еще предстояло разбираться, но Шерлока, бывшего в числе покупателей, по звонку «сверху» вызволил наглый чиновник одного из министерств.

Грегори сделал вид, что поверил в байку об агенте под прикрытием, в душе подозревая, что этот самый «агент» уже давно попал в плен зависимости. И теперь этого человека собирались прикрепить к нему для расследований? Нет проблем! Лучше не бывает!

Грегори возвращался с обеда, на бегу откусывая от пончика – второй рукой он сжимал целую стопку папок, которые нужно было просмотреть. По дороге к своему кабинету инспектор ловил на себе сочувственные взгляды сослуживцев, но списал это на свой паршивый вид – что говорить, ночёвки в участке его не украшали.

Запихнув остатки пончика в рот, инспектор открыл дверь и чуть не подавился, узрев в своем кресле Шерлока Холмса, лениво перелистывающего его бумаги.

– Фто, фёрт возьми, ты тут забыл? – спешно дожёвывая пончик, Лестрейд не успел даже толком возмутиться бесцеремонности вторжения. – Разве ты сейчас не должен быть с Лукасом, у них вроде ограбление с огнестрельным?

Шерлок даже не пошевелился, только скользнул взглядом-рентгеном по инспектору и сложил руки в молитвенном жесте.

– Вы так сердиты, потому что я вторгся в ваш кабинет, – Холмс взглянул на него их под ресниц, – или из-за того факта, что у вашей жены интрижка?

Да, Шерлока Холмса можно было смело назвать самым бесцеремонным человеком на этой планете. Грег тяжело вздохнул.

– Что? Как... А впрочем, я не обязан выслушивать всю эту чепуху, – фыркнул он. – У меня есть неотложные дела, так что убирайся из моего кресла, – Лестрейду очень хотелось избавиться от проницательного детектива, пока тот не стал рассказывать что-нибудь еще.

– Я знаю о тех делах, которые ваши коллеги скинули на ваш отдел, и могу помочь их распутать, – вкрадчиво произнёс Шерлок, выскальзывая из-за его стола.

Получив назад своё кресло, Грегори вздохнул ещё раз – к сожалению, Холмс совсем не спешил уходить, проявляя завидную настойчивость и переводя испытующий взгляд то на Грега, то на папки с материалами.

– Нет, – отрезал инспектор. – Работаешь с Лукасом – вот к нему и иди. Пусть он тебя терпит. А мне и своих проблем хватает, – схватив верхнюю папку, инспектор сделал вид, что погрузился в чтение увлекательнейшего романа, а не сухого отчёта баллистиков.

По всей видимости, чёртов Холмс не понимал намёков и исчезать из кабинета даже не собирался.

– Инспектор Лукас отказался со мной работать, – Холмс опустился в кресло напротив.

– Да ну? – саркастично хохотнул Грег, отрываясь от чтива. – Ты знаешь, я нисколько не удивлен. Ты доводил беднягу до белого каления своими выходками.

– Но я же раскрыл преступление и поймал убийцу, – запротестовал Шерлок.

– Ну конечно. А потом Алан Лукас полдня строчил отчеты, пытаясь подвести научную базу к раскрытию убийства, потому что кое-кто не поделился с ним своими выводами и смылся с места преступления. Послушай, Шерлок, я знаю, что ты умнее нас всех вместе взятых, – понижая свой голос до шепота, признался инспектор, боясь, как бы кто-то из его коллег не услышал, – но даже это не дает тебе право обращаться с нами, как с малыми детьми. Поэтому убирайся.

Дверь громко щёлкнула замком, и в кабинете показалась голова Салли Донован.

– Сэр, – обеспокоенно сказала она, – у нас вызов. Горничная известного психолога Эдварда Сильверстайна пришла убирать дом и обнаружила хозяина мертвым, – скользнув по Шерлоку неодобрительным взглядом, Салли стремительно покинула кабинет, собирая команду на выход.

– Я еду с вами, – вскочив с кресла, вызвался Шерлок.

Грег, в этот момент доблестно сражавшийся с собственным плащом, замер, застряв рукой в рукаве.

– Нет, – отрицательно покачал он головой, всё ещё надеясь побороть строптивый рукав, – не едешь. И я не давал своего согласия работать с тобой. Даже не начинай, – предупредил он открывшего было рот Холмса.

Прибыв на место преступления, группа занялась делом: Салли тихо успокаивала всхлипывающую горничную, Андерсон осматривал труп, когда на пороге появился Холмс, заставив мысленно застонать самого терпеливого инспектора Скотленд-Ярда.

– Кто тебя впустил? – яростно прошипел Лестрейд.

Шерлок попросту проигнорировал его вопрос и прошел сразу к найденному телу, присев рядом и внимательно его осматривая.

– Время смерти?

Андерсон поднял глаза на своего непосредственного начальника, ожидая его реакции.

– Ответь ему, – разрешил Лестрейд. Андерсон недовольно поджал губы.

– Мы полагаем, около трёх часов дня, плюс-минус час, – кисло произнёс он. – Пять ударов ножом, три в грудь, два в плечо. Судя по характеру нанесения удара, нападавший или нападавшая были намного ниже жертвы и действовал в состоянии аффекта. Наверняка любовная ссора или припадок ревности.

– Неверно, – детектив опротестовал его заявление, рассматривая края раны в лупу. – Нападавший определенно был мужчиной.

– С чего ты это взял? – заинтересовался инспектор.

Встав с колен, Шерлок настолько ехидно ухмыльнулся, что у Грега в этот момент отчаянно зачесались кулаки от желания заехать в эту невероятно самодовольную физиономию.

– Посмотрите вокруг: дом на сигнализации, на окнах решетки. Эдвард Сильверстайн очень беспокоился о своей безопасности. Ежедневник на журнальном столике, запись на сегодня: визит кабельщика, время сходится с примерным временем смерти. Расспросите горничную, возможно, этот мастер и раньше бывал в доме. Тогда у вас будет описание потенциального преступника. Скорей всего, это мужчина за сорок, склонность к алкоголю, неудовлетворённость жизнью, проблемы с контролем гнева.

Все замолчали, осмысляя услышанное. Первым ожил Лестрейд и кивнул Салли, чтобы она допросила горничную. Через несколько минут выяснилось, что мастер по ремонту действительно бывал в этом доме неоднократно.

Питер Смит, кабельщик, обладал абсолютно неказистой внешностью и ужасающей навязчивостью – он был большим фанатом книг мистера Сильверстайна, особенно тех, в которых писалось о контроле гнева. Ремонтник так доставал хозяина дома расспросами и просьбами об автографах, что тот решил отказаться от его услуг, попросив фирму прислать другого человека.

– Очевидно, что отверженный поклонник пришел в бешенство, – продолжал Шерлок, – когда ему сообщили, что своим назойливым поведением он отпугнул кумира.

– Все ваши предположения основаны только на записи в ежедневнике? – встряла в разговор скептичная Салли. – Вы вот так с ходу выдаете подробность за подробностью, и мы должны вам верить?

– Да, сержант, – обернувшись к ней, высокомерно произнес Холмс, убрав руки за спину и выпрямляясь во весь свой внушительный рост, – Для меня это очевидно. Так же как и то, что вы влюблены в своего начальника по уши. Сколько уже, года два?

В комнате наступила оглушительная тишина. Сотрудники Ярда замерли, переводя заинтересованные взгляды с сержанта Донован на инспектора. Грег почувствовал, как щёки заливает нервный румянец, а Салли и вовсе побледнела, от чего её лицо приобрело землисто-пепельный оттенок. Мгновение – и она резко развернулась на каблуках, выскочив на улицу.

– Что? – недоуменно спросил Шерлок, замечая гневные и обескураженные взгляды, которыми награждал его каждый второй сотрудник – большинству Салли нравилась. – Я всего лишь сказал правду!

– Да кому нужна твоя правда? – тихо, сквозь зубы прошипел Лестрейд. – Проводите мистера Шерлока Холмса за оградительную ленту, – громко добавил он, обращаясь к одному из сержантов.

Через несколько минут, мстительно понаблюдав, как протестующего Шерлока выпихнули за ограду, Грегори отправился на поиски Салли. Донован укрывалась от порывов ветра за углом, подняв воротник короткого пальто. Неизвестно откуда взятая сигарета дрожала в её пальцах.

– Салли, – Грег шагнул ближе, – немедленно брось сигарету! Не вводи в соблазн, я столько времени пытаюсь бросить, к тому же, ты не куришь.

– Простите, сэр, – старательно пряча от него покрасневшие глаза, очень тихо ответила Донован. – Просто...

– Можешь ничего не объяснять, – пробормотал Грег. – Я понимаю.

– Понимаете? – с горечью спросила Салли, поднимая на него взгляд, в котором обида и презрение к себе смешались в гремучий коктейль. – Разве это вас выставили полным идиотом на глазах у людей, с которыми вы проводите большую часть своего времени? Как мне спокойно работать, зная, что за спиной меня жалеют или смеются?

Губы Салли предательски подрагивали. Сердито бросив недокуренную сигарету под ноги, она закрыла лицо ладонями, давая волю злым обиженным слезам.

Не зная, как утешить, Лестрейд по-отечески притянул Донован к себе, обнял и терпеливо ждал, пока у нее не закончится истерика. Отчасти Грег чувствовал себя виноватым – приручил Салли, выделил её из толпы, поощряя инициативу в делах, даже дарил пару раз куцые цветочки в честь праздников, а много ли женщине надо... На Шерлока Грегори был зол как никогда.

.

– Сэр, я... – изредка всхлипывая, Салли пыталась что-то выговорить, но Грег похлопал её по плечу.

– Да брось. Если Холмса закрепят за нами – будь он трижды неладен! – ты ещё долгое время будешь наблюдать, как он выставляет идиотом меня, – забормотал он, неумело пытаясь развеселить Салли. Та несмело улыбнулась, подняв заплаканное лицо.