Текст книги "Расскажи мне всё! (СИ)"

Автор книги: Меня зовут Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

В этот момент возвращается мистер Мелларк и ставит в вазу передо мной огромный букет из подсолнухов. Тяжёлые, набитые семенами шапки тут же начинают клониться вниз, не в состоянии тягаться с силой притяжения.

– Они как сияющие солнца, – говорит он улыбаясь, и я, улыбнувшись в ответ, киваю. Пекарь окидывает взглядом гостиную, будто бы прощается с комнатой до следующего утра, и уходит наверх, тяжело шагая по деревянной лестнице, отчего та поскрипывает под его разношенными ботинками.

– Помню, как мама всегда рассказывала, что люди и растения похожи, – говорю я, касаясь желтых лепестков огромного бутона, – зависят от любви и того, кто выращивает их. Даже в Шлаке мы ухаживали за небольшим огородом. Мама с Прим были уверены, что растениям нужна любовь и забота, чтобы выжить. Как и людям.

Пит лишь хмыкает:

– Ведь есть растения, которые растут сами, не нуждаясь в уходе.

– Разве что сорняки, – добавляю я, вытаскивая из плотно набитой головки цветка чёрные семечки. – А растения, которые приносят плоды, делают это как бы благодаря за те усилия, которые люди в них вложили.

Судя по тому, как дергаются губы парня, я решаю, что он насупился, но вместо этого Пит слабо улыбается.

– Видишь тот дуб? – указывает он на высокое дерево во дворе у забора, которое возвышается над другими деревьями, укрывая их своей кроной. Парень смотрит туда, пробегая взглядом до самой верхушки.– Он вырос без чьей-либо помощи. Большинству растений действительно нужно много заботы и любви, чтобы выжить, – продолжает Мелларк, грустно ухмыльнувшись, – но деревья, к примеру, достаточно сильные, для того, чтобы полагаться лишь на себя. – Пит достает сигареты и, прикурив одну прямо от пламени свечи, выдыхает дым вверх и меня передергивает от этой его новой привычки!

– Они тебя убивают, – я морщу нос, отворачиваясь в сторону.

– Можно подумать: жизнь сама по себе не убивает.

Странно слышать от него такое – слишком глубокомысленно и мрачно для молодого парня.

– У них отвратительный запах, – не сдаюсь я и презрительно добавляю, – твое полчище фанаток этого не оценит.

Он качает головой, словно говоря: «Ты не исправима Эвердин» и стряхивает пепел в небольшую керамическую тарелку.

– У меня есть куча доказательств обратного, – будто специально пытаясь меня поддеть, отвечает он.

– Восхитительно, – сухо бормочу я, отвернувшись в другую сторону. – Я за тебя очень рада!

Пит ничего на это не говорит, докуривает сигарету и поднимается наверх по лестнице, указывая жестом идти за ним. Он открывает передо мной дверь, и я вхожу.

Комната на втором этаже совсем небольшая, гораздо меньше моей в доме в Деревне победителей. Моя сумка уже здесь, стоит на полу, где оставил ее мистер Мелларк. Я оглядываюсь: туалетный столик с ящичками, зеркало над ним, рядом небольшой плетеный шкаф. Большое широкое окно выходит на лужайку перед домом.

– Ну, располагайся, – говорит парень, окидывая взглядом комнату, – на ближайшие сутки это твой дом. – Я оставил на тумбочке чистую футболку и свои шорты. Если хочешь, надень. Я уже понял, что вещей с собой у тебя совсем нет, так что можешь смело пользоваться.

Я сажусь на кровать. Рядом шевелится что-то округлое, рыжее и пушистое. Протягиваю руку… и в ответ раздается шипение.

– Это наш кот, Янтарь. Обычно он очень дружелюбный, но, видимо, ты ему не понравилась, – с язвительной улыбкой добавляет парень, касаясь его длинной шерсти пальцами.

Животное шевелится, вытягивает лапы, впиваясь когтями в мягкую постель, и широко зевает.

– Зато могу утверждать с уверенностью, что ты нравишься моему отцу, – делает замечание Пит, отходя и облокачиваясь на подоконник.

От этого признания у меня на душе почему-то становится теплее.

– Ну с мы с ним давнишние знакомые, – смущенно улыбаясь, отвечаю я, – он один из тех, с кем всегда было приятно торговать. А ты давно перевез родителей в Четвертый?

– Нет, пару месяцев назад, – отвечает парень. – У отца сильно ухудшилось здоровье из-за работы в пекарне. Мучная пыль со временем плохо влияет на лёгкие, а климат Двенадцатого совсем не способствует их лечению. А здесь влажный морской воздух, мягкая зима, да и Финник с Энни под боком, поэтому Дистрикт-4 оказался самым логичным выбором.

– И твоя мама так легко сдалась и согласилась уехать?

– Она возмущалась первые пару недель, хотя мы другого и не ждали, но, поразмыслив, пришла к понимаю того, что братьям там будет проще, а им с отцом тут – легче, – он пересекает комнату и, повернувшись, добавляет, – Да, мама, кажется, уже тоже полюбила тебя.

– Это что был сарказм?

Но парень, ухмыльнувшись, пожимает плечами и, закрыв дверь, уходит.

Мне неловко находится здесь и просто ждать, поэтому я спускаюсь вниз и вызываюсь помыть посуду, чтобы хоть как-то отблагодарить хозяев. Миссис Мелларк всё время смотрит, как я это делаю, словно контролирует. Вспоминая рассказ Пита в пещере о том, что его отец мечтал жениться на моей маме, понимаю, что я – последний человек, которого эта женщина хотела бы видеть в своём доме.

Их сын уехал, сказав, что вернётся около десяти. Сначала я думаю, что он просто опаздывает, но минуты бегут, и я прихожу к выводу, что он не придет.

– А Пит не предупреждал, что задержится? – спрашиваю я.

– Как видишь, он уже давно передо мной не отчитывается, – говорит она как обычно немного резко и бросает полотенце для рук на стол. – Пит никогда нам не говорит, где он и чем занимается.

Я возвращаюсь в комнату и натягиваю его футболку. Она пахнет свежестью и при этом достаточно большая, чтобы сойти за ночнушку.

Я размышляю о том, что Мелларк сказал мне сегодня. Имел ли он в виду себя, говоря про то дерево, прикрываясь туманными фразами? Мы мало времени успели провести вместе на арене, но, вспоминая, как будучи мальчишкой, он дал мне хлеб, и реакцию его матери, я понимаю, что Пит действительно много вынес. Возможно, он гораздо более выносливый, чем была бы я на его месте. Ведь мои родители всегда любили нас с Прим. Я даже не могу представить такую ситуацию, чтобы они могли ударить её или меня.

Не знаю почему, но я жду Пита почти до полуночи, один раз даже порываюсь ему позвонить, но сбрасываю звонок с первыми гудками. Что я ему скажу? Периодически выглядываю в окно в надежде услышать знакомый шум колес автомобиля, но, в конце концов, засыпаю.

========== Глава 8. Мальчик и насилие со странными переменными ==========

Я смотрю на экран телефона, на котором высвечиваются два пропущенных звонка. От отца и от Китнисс.

Я обещал вернуться в десять. Но стрелки часов уже показывают полночь, и имена на экране жгут глаза, словно горящие угли. Угли стыда. Угли отвращения к самому себе.

Я не должен быть здесь. То, что осталось от моего сердца, понимает, что я обязан быть там, с ней. Должен жить нормальной жизнью, пригласить, наконец, девушку, которая мне нравится на свидание, проводить её домой и, стесняясь, поцеловать возле двери, а не играть в эти чёртовы игры, пытаясь достать президенту информацию. Не трахать чужую жену, чтобы она выложила необходимый мне компромат.

«Используй всё, что тебе дано, в своих интересах, – разносится голос Финника в моей голове, – в том числе, и свое обаяние. Женщины тебя полюбят. Используй их».

«У тебя талант завоёвывать расположение людей, – резонируют слова матери из глубокого детства, – ещё была б от этого в пекарне польза». Она всегда мастерски умела превращать комплименты в пренебрежительные упрёки. Кто бы мог знать, что её слова окажутся правдой.

Мне до сих пор чужда эта двойная жизнь, хотя я давно понял, что информация – это оружие, которое можно использовать таким же образом, как чувство юмора, хитрость или интеллект.

Ты пользуешься тем арсеналом, что у тебя есть. А кто-то пользуется тобой.

Мое пристанище на вечер – роскошный офис в центре Четвертого. Он словно серая бетонная жаба, усевшаяся на центральной улице курортного расслабленного района. Здание настолько не вписывается в местную инфраструктуру, что сразу бросается в глаза. У него есть лишь одна положительная черта – подземная парковка, столь непривычная для дистриктов, но безусловно удобная.

Я достаю ключ из зажигания и включаю сигнализацию. Офис уже закрыл свои стеклянные двери, проводив последних клиентов по домам, опустив жалюзи и заперев на замки двери. Но я ведь не просто так появился здесь в самом конце рабочего дня.

Женщинам жизненно необходимо чувствовать себя любимыми, а счастливая женщина – это кладезь полезной информации – нужно лишь знать, как ею правильно воспользоваться.

21:00 Моя рука на её груди, а вторая постепенно задирает вверх рубашку, стаскивая лифчик, даже не расстегивая его. Я сжимаю ее круглый зад, одновременно поднимая и закатывая юбку. «Конечно, и я тоже скучал», – выдыхаю я, целуя тонкую шею.

21:30 Я не тороплюсь, только не в этом деле. Укладываю её на стол, прямо на деловые бумаги, развожу в стороны ноги в дорогих чёрных чулках и «любуюсь» видом когда-то холодной неприступной женщины и верной жены, которая теперь распластана с задранной и смятой одеждой, выставив на обозрение свои гладко выбритые прелести. Она начинает умолять. Потребовалось всего-то три недели.

23:00 Обнаженная грудь, идеально вылепленная столичными хирургами, подскакивает в такт движения моего тела. Я даже не мог предполагать, что Аннабель решит закончить начатое в офисе в номере отеля.

Желая поскорее закончить с этим, я рывком переворачиваю её на спину, продолжая ублажать эту замужнюю дрянь. Я использую все известные мне приемы, стараясь не просто удовлетворить её, а полностью насытить, чтобы она сама искала встречи. Что же касается меня – единственной необходимой её частью является только рот, который уже и так выболтал нужные сведения, но я ведь не могу уйти просто так: мы теперь вроде как встречаемся. Пока.

Это мой первый секс с тех пор, как вернулась Китнисс. Её запах, её образ и голос окружает меня, когда я дотрагиваюсь до чужого обнаженного тела. Обвинение в серых глазах преследует меня, когда я кончаю в чужую женщину. Её имя безмолвно слетает с моих губ в порыве опутанного стыдом наслаждения, и, прикрыв веки, я представляю всего на краткий миг, что подо мною находится она.

Но иллюзия испаряется быстро…

Та, что на самом деле извивается и стонет подо мной, гораздо старше – трофейная жена Капитолийского аристократа, предоставленная лишь бизнесу, салонам красоты и бесконечным лаундж клубам с шумными подругами. Одинокая и игнорируемая мужем, у которого достаточно собственных шлюх, чтобы держаться подальше от надоевшей женщины, с которой его связывает лишь бизнес, объединивший семейные корпорации. Она в шикарной форме, так что мне не на что особо жаловаться, и когда эта женщина наконец удовлетворена и измождена, она с довольной улыбкой на губах шепчет:

– Милый, как же давно мне не было настолько хорошо.

Я встаю, натягивая джинсы и ухмыляясь, киваю.

– Пит, сколько тебе лет? Знаю, я уже спрашивала, когда мы познакомились пару недель назад, но тебе ведь на самом деле не может быть столько…

Я озаряю её улыбкой.

– Больше восемнадцати, Аннабель, поэтому не переживай, ты в безопасности, – я теперь всегда обращаюсь к женщинам любого возраста на ты: им больше нравится, видимо, так они чувствуют себя моложе.

Она закрывает глаза рукой и падает обратно на подушки.

– О, Господи! Я практически совратила подростка. Просто ты такой самодостаточный… дорогая машина, личная галерея, я бы ни за что не дала тебе меньше двадцати семи.

Я вспоминаю всех тех женщин, которых трахал до неё, убежденных, что мне двадцать, в то время как мне едва исполнилось семнадцать. Ни у одной из них не хватило сообразительности догадаться, что недавнему Победителю Голодных Игр не может быть столько лет. Наивные идиотки. Я слишком быстро повзрослел, и никто не имеет ни малейшего понятия о том, каково это.

Капитолийцы как дети, они быстро переключаются на новую игрушку. Только игры взрослые. Спустя пару лет уже никто не помнит, какие именно Голодные Игры ты выиграл. Новые Победители заменяют прежних, завладев на мгновение вниманием публики. А ведь есть ещё модели, музыканты, певцы, актеры. Каждый из винтиков этого огромного развлекательного механизма работает для того, чтобы отвлекать внимание от настоящих проблем. Такой толпой очень легко управлять.

– С тобой невероятно приятно проводить время, – ласково говорю я, наклоняясь к ней ближе и целую в обнажённое плечо.

Это не так.

В этом вообще нет ничего приятного. Последний раз, когда я испытывал от секса настоящее удовольствие, а не тошнотворное освобождение, был… никогда.

Я ненавижу секс.

Но моя игра всегда идеальна.

Точно такая же идеальная улыбка как и сейчас красовалась на моем лице, когда я впервые уходил от клиентки, находившей ролевые сценарии жестокого изнасилования предельно сексуальными. После того, как я закончил работу, несколько часов играя эту жуткую роль, меня ещё час рвало в ванной отеля. Я старался вытравить из себя воспоминания, пытался очиститься от порока. Но невозможно очистить память.

Возле двери я оглядываюсь назад на ещё один безупречный гостиничный номер, который хранит доказательство моих отвратительных действий на своих белых, эталонно открахмаленных простынях. Завтра они снова будут сиять невинной белизной. Жаль, что совесть не очистить и не отстирать.

С сигаретой в руке я поднимаюсь на крыльцо родительского дома, опускаюсь на садовый стул, закидывая ноги на перила. Из-за чертовых цикад, здесь даже ночью шумно, как в Капитолии в полдень. Время от времени слышно шипение раций миротворцев, проверяющих соблюдение комендантского часа. Но нас, Победителей, это не касается. Мы – особенная, привилегированная часть населения Панема, для кого ночь – время отдать свой долг щедрому государству.

Я откидываюсь на спинку стула, из-за чего его передние ножки отрываются от пола. Зажигаю сигарету и затягиваюсь. Никотин помогает мне выкинуть всё то дерьмо, что копилось в моей голове в течение дня.

Спать совершенно не тянет, потому что снова и снова я мечтаю проникнуть в сознание заносчивой сероглазой брюнетки, которая там наверху, наверняка, уже видит сны. Жаль, что мои не помогают даже на время забыть о ноющей боли в том месте, где гнездится совесть.

Пока я медленно отравляю свои лёгкие, я понимаю, что всё, что происходит здесь и сейчас между нами, черт возьми, неправильно. Временами мне кажется, что она ревнует меня. Китнисс ревнует. Меня, – я смеюсь от глупости собственных мыслей, выдыхаю едкий дым и смотрю, как белое облачко спиралью поднимается к небу. – Она слишком гордая и никогда бы не стала за мной бегать. Не после того, что произошло между нами на Арене.

Чего тогда она хочет?

Я не могу найти ответа, но зато точно знаю, чего хочу сам. Мне все чаще начинает казаться, что в мире, к которому я теперь принадлежу, где нормой являются все грани извращения, я самый редкий сексуальный психопат. И это не садо-мазо, не кинк, и не фетиш. Нет, я беру гораздо выше. Я хочу, чтобы меня любили.

Я хочу иметь все права на её сердце, её душу, её мысли, её тело, на всю неё без остатка. Хотя сам ничего не могу дать ей взамен. Я больше никогда, ничего и никому не смогу дать. Мое сердце пустое, сломанное и бесполезное.

Какую любовь я могу предложить? Моя любовь причинит ей только боль и унижение, а я хочу её исцелить. Хочу освободить её, а не утащить вместе с собой на дно.

Пока я пытаюсь разгадать этот непонятный для меня ребус, мой телефон начинает вибрировать. Я вытаскиваю его из кармана и отвечаю на звонок. На сей раз это Вив – наш с Финником агент. Несмотря на позднюю ночь, в Капитолии жизнь только начинается.

– Вивиан, солнышко, как дела? Как поживает мой график в следующем месяце? – приветливо спрашиваю я, пальцами стряхивая горячий серый пепел.

– Всё вполне спокойно, но Беатрис опять забронировала тебя на пятнадцатое. Та, чокнутая, помнишь?

– Ещё бы я не помнил. Сложно забыть, когда тебя на сутки привязывают к кровати, – кривясь от воспоминаний, говорю я. – По крайней мере, не та, что со змеями, она была ещё хуже. А что там у Финника?

– У него, кажется, проблема, Пит, поэтому я тебе и звоню.

– В смысле?

– Тартиус снова в Капитолии, – произносит она, и кровь в моих венах останавливается, – он как обычно приехал на пару недель, чтобы заключить контракт с правительством, и уже спрашивал, когда у Финника аукцион по Четвёртому протоколу.

Пытаюсь вдохнуть, но в моих легких разгорается пожар, разрывая тело на куски. Мне кажется, я никогда не смогу забыть тот день, когда в квартиру посреди ночи охранники втащили истерзанного Финника. Я буду всю жизнь помнить то, как он упал, скрючившись прямо у порога, сотрясаясь от боли и страха. Десятки мелких порезов на его руках и теле, следы от ударов… Испуганный, не прекращающийся ни на минуту шёпот «хватит»… Кровавые подтёки и натёртые раны на руках и ногах. А еще слезы, бесконечные слезы, тяжёлыми каплями падающие на запачканный кровью ковер.

Мне не забыть, как я опускал растоптанного и уничтоженного друга в ванну. Помню, как вода окрасилась в красный цвет. И это всё из-за меня. Ни с одним Победителем Сноу бы не позволил сотворить такое, и раз он не может подобраться напрямую ко мне, то ведёт свою грязную игру через тех, кто мне дорог.

Обмениваясь с агентом небрежными фразами, я изображаю спокойствие, хотя в действительности мне его катастрофически не хватает.

– Вив, если президент поставит Финника на аукцион, то снимай с моего счета всё, что там есть. Перебивай ставки этого извращенца из Второго, не дай ему выиграть на этот раз.

Девушка на секунду замолкает, словно не знает что сказать, и в конце концов снисходительно выдавливает:

– Пит, у тебя на счету осталось всего двести тысяч.

– А что насчёт картин? – начинаю дёргаться я, постукивая пальцами по деревянным перилам веранды. – Суммы от продаж ещё не поступали?

– Пока нет, – лаконично отвечает девушка. – Твои картины слишком мрачные. Кто захочет повесить такое в своей гостиной? Я же тебе говорила, что нужно рисовать то, что просит публика, но ты сам заупрямился. «Я не позволю им ещё и здесь мне указывать», – твои слова.

Она права. Возможно, не будь я настолько упертым, сейчас на моём счету было бы достаточно средств, чтобы его спасти.

– Продавай мою машину.

– Пит, не надо, – уговаривает меня Вив. – Ты же её обожаешь, – произносит она, обращаясь ко мне так, будто я перестал соображать и пытаюсь сотворить величайшую глупость, только я не считаю нужным объяснять ей мотивы своих поступков.

– Я перегоню её в Капитолий ближе к концу недели. И никто не должен знать. Особенно Одэйр, – отрезаю я и спустя пару секунд тихо добавляю, – пожалуйста.

– Ты не сможешь спасать его вечно, Пит.

– Но пока я в состоянии, я буду делать это, – говорю я таким тоном, чтобы она поняла, что разговор закончен. – Набери мне на следующий месяц побольше сделок среди моих постоянных: нужны хорошие деньги, – я слышу, как она стучит карандашом по столу.

– А хребет не переломится, малыш?

– Что ты, я же с отпуска, полон сил и так и жажду, когда чья-нибудь домашняя змея вновь укусит меня за мою прекрасную задницу.

– Всё остришь! – она произносит это как утверждение, а не вопрос.

– А что ещё остаётся, солнышко? – говорю я и, не прощаясь, выключаю телефон.

Стараясь отделаться от назойливых воспоминаний, я надавливаю ладонями на глаза. Вот же черт! Но для Финника будет лучше, если он не узнает. Ещё один секрет, который я обязан держать в себе. Ещё один человек, который пострадал по моей вине.

Я вхожу в дом и запираю дверь. Из окна на пол падает тонкая дорожка света, на которой уселся Янтарь, встречая меня у порога.

– Я лживая тварь! – говорю я коту, стягивая ботинки и бросая их в угол комнаты, но животное лишь зевает в ответ.

Тихо поднимаясь по лестнице, чтобы никого не разбудить, я прохожу по коридору и вижу Китнисс, заснувшую в кресле у окна. Ее локти покоятся на подоконнике, голова на ладонях. Она спит мирно и спокойно. Я застываю в дверном проходе, готовый стоять и любоваться ею вечно.

Тихо подхожу к креслу, прислушиваясь к бесшумному дыханию девушки. Подавив желание приласкать её, погладить по щеке, провести пальцами по волосам, я поднимаю её на руки, прижимаю к себе и, стараясь не разбудить, перекладываю на кровать.

Стоя возле неё на одном колене, я понимаю, как ненавижу свою жизнь, потому что отдал бы всё, чтобы просто жить, как другие люди, а они принимают свою свободу как должное.

Эвердин крепко спит, словно только упала с небес как птица, чьё свободное сердце притянула к себе земля. Я любуюсь ей и ничего не могу поделать с собой, представляя в своей постели. В груди начинает стучать сильнее. Я воображаю, как Китнисс засмеется и скажет: «Иди ко мне, я соскучилась!», – и понимаю, что нужно уйти, иначе я просто сойду с ума.

Я не спас любимую девушку от смерти, как она меня когда-то, но зато я предотвратил нечто, способное повредить её душе. И как бы мне не хотелось, но я вовсе не её герой, которым так сильно старался ради нее быть. «Возможно, ей вообще не нужен герой», —подсказывает мне разум. Зачем он ей? У Китнисс есть она сама. Сильная и вольная. Но моё сердце всегда было своенравным. И оно хочет лишь одного: чтобы эта девушка заперла его в своей груди и никогда не отпускала.

========== Глава 9. Мальчик, персики и белая пыль ==========

Проснувшись утром в кровати, я понимаю, что ночью на автомате дошла до постели, едва не уснув в кресле у подоконника. Я подхожу к окну, раздвигаю шторы, и в комнату льётся мягким потоком утренний свет. Из спальни открывается вид на густую крону старого дуба. Я провожу пальцем по стеклу, обрисовывая контур дерева.

Оглядываю взглядом улицу, на которой в этот час ещё довольно пустынно – всего несколько мам с детьми и один старик, который медленно бредет вдоль центральной дороги, опираясь на тросточку. Солнце на минуту скрывается за облаками, я вглядываюсь вдаль на море, которое выглядит таким бледным, что кажется свинцово-серым. Опускаю глаза вниз, на лужайку. Машина Пита на месте, значит он все-таки вернулся вчера. Я одеваюсь и спустившись вниз, крадусь через гостиную, стараясь не наступать на скрипучие доски.

Бодрой походкой следом за мной на кухню входит хозяин дома, ставит большой чан с тестом для хлеба на стол и проводит рукой по затылку, приглаживая свои светлые седеющие волосы.

– Доброе утро, Китнисс, – приветствует меня мистер Мелларк, широко улыбаясь.

– Здравствуйте, – аккуратно присаживаюсь на край табурета у стола, улыбнувшись в ответ.

– Чаю? – Он ставит рядом с чайником две чашки и, открыв небольшой шкафчик, достает оттуда тёмные листики заварки.

– Спасибо, не откажусь, – пекарь не спеша заваривает чай, поглядывая на меня. Обычно такой разговорчивый, сегодня он молчит… Тишина множится, неторопливо ложится и ширится между нами. От этого чувства становится не по себе.

– Благодарю, – говорю я, принимая из его рук большую дымящуюся кружку, и хозяин придвигает ко мне рогалик, густо намазанный творожным сыром. Он смотрит на меня, открыто изучая мое лицо. Я не привыкла, чтобы меня так сверлили взглядом, желая при этом добра, поэтому опускаю глаза и подношу к губам кружку, слегка подув на янтарную поверхность. Метью достает из шкафчика стеклянную банку с печеньем и высыпает часть из них передо мной в тарелочку.

– Угощайся, Китнисс, – пододвигает он ко мне блюдце, и я вежливо киваю, поблагодарив за угощение. – Не сочти за грубость, но я хочу спросить тебя кое о чем, – произносит он тихо, словно ему самому неудобно об этом говорить.

– О чем?

– Между вами с Питом что-то происходит?

– Нет, что Вы, нет, – трясу я головой, уставившись на собственные пальцы, сжимающие кружку. – Мы правда встретились случайно, – я знаю, что, скорее всего, глубоко разочаровала родителей Пита, игнорируя их сына после Игр. Да ещё и тот поцелуй с Гейлом… Чувство стыда сходит на меня лавиной, от которой бесполезно бежать – всё равно накроет, и я, быстро подавив угрызения совести, меняю тему. – Кстати, а где Ваш сын сейчас?

Я засовываю круглое печенье целиком в рот и делаю пару глотков. Печенье хрустит, а чай приятно согревает горло.

– Спит, – резко отвечает мужчина. Он встаёт и начинает доставать из кладовки небольшие мешки с продуктами. – Раньше Пит всегда просыпался с рассветом, помогал мне, сейчас же раньше одиннадцати его не поднять, – говорит он, приподняв брови, и переводит взгляд на улицу. Кухня их небольшого дома не выходит окнами на море, как у Финника, но зато из неё открывается вид на плодовый сад.

– Мой младший сын сильно изменился, – жалуется мистер Мелларк, раскладывая продукты по столешнице. – Я всегда думал, что пекарня для него значит больше, чем для старших братьев, ведь у Пита определено есть талант к этому делу, но с тех пор, как он перебрался в Капитолий, его невозможно даже заставить помочь, – тяжело выдыхает пекарь.

Я жду, что хозяин дома спросит, известно ли мне что-то о причинах, но он не спрашивает. Наверное, понимает, каким будет ответ: я и сама понятия не имею.

– Хотите я Вам помогу? – спрашиваю слегка неуверенно. – Правда, я толком ничего не умею, особенно с тестом обращаться… и даже могу испортить…

Его лицо озаряется радостью.

– Почту за честь, Китнисс, – говорит мистер Мелларк и, открывая один из деревянных шкафчиков, достает и бросает мне в руки белый длинный фартук.

Пекарь шаркает на другой конец кухни, долго листает увесистую книгу в толстом кожаном переплете, а затем кладёт её передо мной, начиная медленно и подробно рассказывать о том, как подготовить продукты для выпечки, как правильно их отмерять, и как важна рабочая температура каждого из ингредиентов. Мы решаем, что проще всего сделать пирог с фруктами, поэтому оставив детальные указания, Мэтью уходит во двор, набрать персиков.

Я пододвигаю ближе фамильную книгу рецептов семьи Мелларк и пролистываю раздел, посвященный пирогам. Я так боюсь испортить эту семейную реликвию, что держу её подальше, чтобы случайно ни в чем не вымазать.

Отобрав необходимые по списку ингредиенты, я принимаюсь за работу. Сверяюсь с инструкциями и заметками, сделанными хозяевами пекарни на полях, и начинаю отмерять муку. Солнце заливает кухню, приятно грея мне спину и я тихо напеваю одну из песен, которую отец пел маме, когда я была совсем маленькой.

– Вот это да, Огненная Китнисс печёт… – произносит скучающий голос позади меня. Пит стоит, облокотившись плечом на дверной проём и засунув руки в карманы. Его волосы растрепаны, а под глазами синяки. Видимо, не выспался.

Покраснев, я перестаю петь и отворачиваюсь, убирая чашку на другую сторону.

– Нет, представь, что меня здесь нет. Продолжай. Это так похоже на сюжет одного из глупых Капитолийский фильмов, где девушка поёт на кухне, пока какой-нибудь влюблённый в неё олух незаметно наблюдает. В моем фильме на ней правда ничего бы не было, кроме фартука, но я не придирчив.

Я игнорирую его и, высыпав в ёмкость муку, снова беру мерный стаканчик. На какой чашке я остановилась? Ругаясь про себя, высыпаю всё обратно в пакет.

Пит огибает кухонный стол, берет печенье, и вопросительно смотрит на то, что я делаю. Он подходит к гигантскому рыжему коту, который лежит на подоконнике, греясь на солнышке, и чешет его за ухом.

– Чай горячий? – спрашивает Мелларк.

– Если хочешь горячего, подогрей сам, – говорю я, отряхивая руки.

Словно почувствовав нотки агрессии в адрес хозяина, Янтарь одаривает меня презрительным и весьма устрашающим взглядом, а затем вновь опускает голову на лапы и закрывает глаза.

Я перестаю отмерять и смотрю, как Пит наливает себе кружку дымящегося напитка. Сделав большой глоток, парень оборачивается и, увидев, что я таращусь на него, поднимает вверх зажатое между пальцев печенье и произносит:

– К чаю или кофе всегда предлагают что-то сладкое, если ты не знала. Хозяйка из тебя выйдет никудышная.

Схватив с тарелки ещё одну глазированную фигурку, он идет к обеденному столу и садится, закидывая ноги на стоящий рядом стул.

– Я гостеприимна только с теми, кого хочу видеть у себя в гостях, – складывая руки на груди, резко осаждаю его я. Мука тут же оставляет белые следы на рубашке, и я начинаю их отряхивать, схватив со стола небольшое полотенце.

Пит смотрит на мои руки, которые уже по локоть испачканы в белых пятнах, а затем посылает мне многозначительный взгляд.

– А-а! – Он слегка улыбается и, глядя на мои кулинарные потуги, добавляет: – Слушай, не проще ли пойти в магазин и купить?

Его самодовольная ухмылка рождает во мне желание подойти и хорошенько отлупить его этим полотенцем.

– И это говоришь ты, Пит? Серьёзно? – удивлённо поворачиваюсь к парню, упирая руки в бока. – Я просто не могу поверить. – Разозлившись, я вновь начинаю отмерять муку из миски, разделяя её на кучки. – Нет, не проще, – раздражённо проговариваю я, отделяя каждое слово. – Тем более, я пообещала твоему отцу.

– Такими темпами мы и к вечеру не увидим плодов твоего труда, Эвердин. Дай я тебе покажу, как правильно, – он подходит ко мне, встаёт за спиной, и я чувствую, как его руки плавно скользят вокруг моей талии, пытаясь развязать фартук.

– Что… ты делаешь? – отпрыгиваю я от парня.

Пит смотрит на меня так, словно я сошла с ума. – Если я буду помогать, то мне нужен фартук. Логично? Я не собираюсь пачкать одежду. А на тебе – мой фартук, – указывает он пальцем на надетый на мне предмет.

– Тогда найди для меня другой, – говорю я, стряхивая с белой ткани несуществующую пыль. – Когда я пообещала твоему папе свою помощь, он сам дал мне его.

Пит запрокидывает голову и что-то досадливо стонет, но слов разобрать невозможно. Он открывает шкаф и начинает рыскать в поисках другого фартука. Достав ещё один поменьше, видимо, принадлежащий миссис Мелларк, он протягивает его мне. Я развязываю свой, отдаю его, отворачиваюсь и возвращаюсь к измерениям.

– Умоляю тебя, оставь пока эту несчастную муку, – произносит Пит, явно наслаждаясь ситуацией. – Вывали лучше кусочки масла в миску с сахаром и хорошенько разотри. Когда закончишь, я дам тебе следующее задание.

Парень поворачивается, открывает навесной деревянный шкафчик и, осмотрев содержимое, закрывает. Потом, открыв другой, берет какие-то пакетики со специями и складывает их в ряд на столе.

Не знаю, что ответить, потому просто упираю руки в бока и хотя я злюсь, но делаю так, как мне сказали. Всё же у меня слишком мало опыта. Какое-то время мы работаем молча, занимаясь каждый своим делом.

– Итак, почему вы с отцом решили готовить именно пирог с персиками? – внезапно спрашивает Пит, заглядывая в открытый разворот кулинарной книги. – Хеймитч его любил. Ну, по значимости после хорошего виски, естественно, – шутя добавляет он.