Текст книги "Getting my demons out (СИ)"
Автор книги: MasyaTwane
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
– Чёрт, – ругается Луи.
Внезапно его лицо оказывается совсем близко, тёплая сухая ладонь касается лба, по-отечески, таким естественным и правильным движением. Гарри легко может представить, как он точно так же касается лба одной из своих сестёр, проверяя температуру.
– Ты горишь.
Гарри пытается сглотнуть, но внезапная сухость в горле дерёт нежные стенки гортани. Он хрипит что-то неразборчивое и сквозь слабость чувствует руки Луи на себе, его собственнический рывок.
– Сможешь идти? – Гарри едва переставляет ноги, но Луи поддерживает, что-то ворчит себе под нос, но крепко прижимает его слабое замёрзшее тело к горячему боку. – Я отвезу тебя домой.
Послушный кивок – единственное, на что хватает растворяющихся в высокой температуре тела сил.
Яркий свет школьного коридора бьёт в глаза, и Гарри зажмуривается, сжимает дрожащие пальцы на куртке Луи. А потом внезапный порыв ледяного ветра бьёт по лицу, и Гарри содрогается всем телом. Спотыкается.
Он почти не помнит, как Луи тащит его по парковке, что-то говорит, прислонив безвольное тело к заиндевевшему металлу машины. Поездка тоже проходит в ледяном тумане зимы. Гарри замерзает, несмотря на включённую на максимум печку, стучит зубами и бредит.
Уже у квартиры Гарри немного приходит в сознание. Он обнаруживает себя вжатым грудью в тело Луи, а спину холодит бетон стены. Томлинсон что-то уверенно ищет в его рюкзаке.
– Давай… я… – хрипло произносит Гарри и, несмотря на болезнь, глубоко вдыхает через нос восхитительный аромат сжимающего его парня.
– Я открою, – отмахивается Луи. – Ты же на ногах еле стоишь. Просто скажи, какой карман.
Гарри засовывает руку в рюкзак и на ощупь находит ключ. Он старается игнорировать удивительное тепло, разливающееся от кончиков пальцев, когда он сталкивается с рукой Луи в рюкзаке.
– Спасибо, – благодарит он, надеясь попрощаться с Луи у двери, но Томлинсон подхватывает оба их рюкзака одной рукой, а второй продолжает придерживать Гарри.
– Я должен убедиться, что ты будешь в порядке, – отвечает он на удивлённый взгляд.
Гарри не спорит, позволяет довести себя до кровати. Стянув ботинки, не раздеваясь, он падает на матрас. Сил стыдиться собственного жилья перед Луи не остаётся, и он засыпает мгновенно, будто теряет сознание. Проваливается во тьму, спасительную, забирающую головокружение и холод.
Ещё только один раз он просыпается, когда Луи пытается влить в него горячее лекарство. Он послушно глотает, и, возможно, виноват жар, но Гарри слышит похвалу от Томлинсона и вновь падает на подушку, рассеянно приподняв уголки губ. Он не знает, как выглядит его лицо, Гарри почти не контролирует собственное тело, но ему отчаянно хочется улыбаться сквозь всю эту плотную вату болезни.
Когда входная дверь мягко щёлкает, закрываясь за Томлинсоном, Гарри погружается во мрак беспамятства окончательно.
Полностью теряя над собой контроль.
***
Ледяной воздух не помогал потушить злость, и, сколько бы Зейн ни бродил по крайней улице города, цедя сигарету за сигаретой, ярость всё равно клокотала в груди. Резкие порывы и приносимые ими горсти сухого твёрдого снега били по лицу, но это даже близко не походило на тон Томлинсона.
«Друг».
Зейн бесился, сжимал кулаки. До хруста в суставах.
Он медленно брёл дальше по тёмной улице, прочь от жилых домов и ярко горящих в поздний зимний вечер фонарей к месту, где кончалась заасфальтированная улица и начинались ухабы ведущей к карьеру просёлочной дороги.
Гнев выжигал не только холод, но и любые чувства. И злился Малик не на Луи. Не на команду. Его бешенство, иррациональное и неподвластное разуму, нашло свою цель.
Сейчас Зейн ненавидел школьного неудачника.
Каким-то образом, сам не отдавая себе отчёт, Стайлс влиял на Луи, возвращал его в прежнее состояние, в то, каким он был пару лет назад.
Зейн не собирался мириться с этим.
Остановившись, он вдруг услышал это. Тихий скрип снега под чужой подошвой. Деревья шелестели вверху, в непроглядной зимней тьме, но даже их шум не мог заглушить этот звук.
Он обернулся, сжимая в руках пачку сигарет, но позади была пустынная улица. Малик застыл, и ветер утих на мгновение, оставив в покое деревья. На улице воцарилась полная тишина; тишина не шевелилась и наблюдала за ним, подобно страшному монстру из детской страшилки.
– Эй, – произнёс Зейн и удивился, как дрожал его прокуренный голос. – Там кто-то есть?
Ответом ему послужила ещё одна пригоршня снега и сбивающий с ног сильный ветер. Прикрыв глаза козырьком из ладони, Зейн вглядывался во тьму, и вдруг…
Шевеление.
Он мог поклясться, что видел тень, скользнувшую от одного дерева к другому. Расширившимися от удивления и подобия страха глазами он наблюдал за тем местом, сражаясь с порывами ветра. Сердце гулко отдавалось в груди, а ноги будто приросли к земле. Хотелось бежать, но он не мог.
Когда силуэт сделал шаг, отделился от ствола дерева, далёкий звук шин по глубокому снегу спугнул тишину между ними. Зейн моргнул и уставился на дерево, у которого никого не было. Свет фар прорезал тьму, и спустя несколько мгновений, за которые сердце успокоилось, пришло в свой привычный ритм, Малик уже готов был поспорить с самим собой о том, видел ли он хоть что-то. Игра воображения, подумал он.
– Зейн, чёрт возьми! – Майкл остановил машину прямо перед ним, приоткрыл дверь. – Садись, не морозь свою задницу.
– Пожалуйста, – произнёс другой голос.
Луи вылез из машины под снег и ветер. Подошёл ближе. Протянул руку.
– Я бы хотел объясниться. И извиниться тоже, – добавил он.
Всё ещё недовольный Зейн демонстративно проигнорировал протянутую руку. По хрусткому снегу он преодолел несколько шагов до машины, залез внутрь, негромко хлопнув дверью. Луи молча последовал его примеру.
Уезжая в тепле, под тихо играющую поп-панк мелодию на старой авто-магнитоле, Малик ни на секунду не мог предположить, какой чудовищной опасности только что избежал.
Когда свет и звук растворились в морозном воздухе, а вокруг вновь разлилась ночь, силуэт вышел на дорогу, не скрываясь. Блеснуло лезвие ножа, спрятанного в кармане лёгкой тёмной куртки. Он скривился в ухмылке и прошептал:
– Ты сгоришь в своей ненависти, Зейн Малик…
========== Первый секс ==========
Комнату наполняет ночь. Не просто тьма, а сама ночь, отсутствие света. Холодно, как на земле до первого утра. Гарри трёт глаза и кончиками вечно холодных пальцев чувствует собственный жар. Но сознание возвращается к нему полностью.
За окном метель, и ветер, будто волк, завывает в щелях деревянного окна, между хрупкими от мороза стёклами. По темноте и глухому урчанию в животе Гарри делает вывод, что проспал не только ночь, но и следующий день. Он откидывает одеяло, поднимается на слабые, подгибающиеся ноги. Мерное тиканье часов в кухне подтверждает его теорию – они показывают восемь вечера.
На столе – блистер с таблетками, подсохшее пятно от пролитой воды. Следы того, как Луи хозяйничал на его кухне.
От этой мысли перехватывает дыхание, и Гарри сжимает пальцы вокруг спинки стула, тяжело опускается на него. Болезнь раскалывает голову болью, и он опускается на сложенные на столе руки. Он чувствует себя слабым и немощным. Никчёмным. Память подкидывает ощущение тёплых маминых рук, поддразнивания Джеммы, когда он лежал, закутанный, словно гусеница, в кокон из нескольких одеял. Болел.
Детство безвозвратно ушло вместе с любящими людьми, наполнявшими его. Они растворились в пустоте, в холодной ночи, царствующей за окном. В болезненном осознании собственного изъяна. От прошлого остались лишь воспоминания, пронзающие холодным металлом сожаления и без того настрадавшееся сердце.
С тяжёлым вздохом Гарри отгоняет мысли о семье, закидывает в рот то, что находит в холодильнике, и возвращается в остывшую постель. Ему как никогда хочется пожалеть себя, опустить так долго сдерживаемые барьеры и позволить печали затопить его.
Безвыходность положения, наконец, настигает всей своей тяжестью. Гарри одинокий, потерянный среди этой снежной зимы в незнакомом городе, а тьма наступает на пятки. И бежать больше некуда.
Уткнувшись в подушку лицом, он надеется, что слёзы принесут облегчение мечущейся в смятении душе, а также остудят горящее в лихорадке лицо. Никакого облегчения, потому что слёз нет.
Гарри теряет последние остатки человечности, разучившись плакать.
***
Дни не тянутся старой жевательной резинкой, они мчатся вперёд, подгоняя, кусая за пятки. В суете пересдаваемых тестов, постоянных тренировок с командой и ежевечерних попыток не отдаляться от ребят из банды Луи теряет контроль над собственными действиями. Поддаётся крутящей суматохе учебной жизни.
Первые несколько дней он беспокоится за Стайлса, и желание навестить, узнать, насколько тяжело протекает болезнь, велико. Но дискомфорт в груди от воспоминания беспомощного подростка в его руках колется жёсткой шерстью внутри.
Изо всех сил Луи сопротивляется собственным эмоциям. Но, кажется, война проиграна.
Это становится понятно, когда Гарри проскальзывает в столовую, тенью двигаясь между учениками. Они слепы, погружены в свой однобокий мир, состоящий из уроков и неудачных свиданий, из попыток стать популярными в экосистеме школы. Но Луи видит всё.
Против воли он замечает залёгшие под глазами тени, впалые щёки. Гарри поднимает руку и осторожно кашляет в кулак. Такой простой жест, естественный для любого человека, вызывает внутри Луи гремучий коктейль эмоций, начинающихся раздражением и оканчивающихся несмелым желанием приласкать.
Болезнь тяжело далась Стайлсу, он более бледный, так и норовит раствориться в прохладном воздухе столовой. Незамеченный никем.
– Хей, – говорит Луи громко, привлекая его рассеянное внимание к себе. Гарри медленно моргает, смотрит на него. – Как ты?
– Уже лучше, – отвечает тот. Голос ещё более хриплый, чем обычный медленный говор.
Гарри делает неуверенный шаг к нему, но останавливается. Луи видит, как мучительно он решает, присесть ли за столик Томлинсона. Но Луи не приглашает, и после секунд раздумий Гарри не садится. Остаётся стоять, чуть сгорбленный и одинокий.
– Спасибо, что помог. Я ещё нужен тебе?
Глаза Луи чуть расширяются от удивления, и Гарри, наконец, понимает, как звучит его вопрос.
– В смысле, твои уроки. Нужна ли ещё помощь?
– Не откажусь, – кивает Луи.
Уставшая, измученная интенсивно запихиваемыми внутрь знаниями, его голова со скрипом переваривает мысли, сознание едва ворочается. Тонкие пальцы, по которым, Луи никогда не произнесёт это вслух, он скучал, теребят край выношенной куртки.
– Стайлс!
Громкий резкий Найл появляется будто из ниоткуда, приобнимает хрупкие плечи рукой.
– Рад, что ты вернулся, – произносит он, пока Гарри старается побороть слабость, едва улыбаясь другу. – Болел?
Тот кивает, а Луи поднимается, со скрипом отодвигая свой стул. Его почему-то дико бесит рука Найла на плече Стайлса. Этот странный тёмный огонь внутри разгорается всё ярче с каждым днём, и сколько бы Луи ни пытался погасить его, потушить безразличием и жестокостью, всё бесполезно.
Стайлс внутри него, глубоко внутри.
– Как насчёт того, чтобы вновь влиться в школьную жизнь? – с прищуром спрашивает Хоран. – Сегодня у Пейна поздравляем Луи с днём рождения. Приходи.
– Я пас, – мягко качает головой Гарри и добавляет специально для Найла, когда видит его прищур. – Боюсь, мне не хватит сил после болезни.
Он так старательно прячет взгляд от Луи, будто боится увидеть то, что причинит ему боль. Но интерес, пряный, будто восточные специи, дразнит, побуждает рисковать.
– Ты приглашаешь его на мой праздник, – улыбается Луи, но Найл отмахивается. Почти пренебрежительно.
– Это дом Лиама, уймись.
Гарри опускает голову, пытается возражать. Луи видит, как его пальцы бледнеют, сжимая ткань.
– На самом деле я и сам хотел предложить.
Луи игнорирует понимающую ухмылку друга, смотрит лишь на Стайлса. Тот вздрагивает, вскидывает голову. Зелёная радужка мутнеет, и надежда смешивается со страхом, рождает этот захватывающий коктейль во взгляде, заставляющий разгораться возбуждение под кожей.
– Приходи, – тихо, но настойчиво произносит Луи, полностью игнорируя замершего Хорана, и слышит в ответ такой же тихий выдох Гарри.
– Хорошо.
***
Алкоголь делает своё дело, расслабляет тело, развращает мысли. Громкий смех сыплется на Луи, подобно праздничной мишуре, со всех сторон. Поздравления, поцелуи, крепкие объятия – старые друзья потихоньку возвращаются. Пусть с опаской, но они улыбаются, тянут руки.
И Луи чувствует, наконец, что он не потерян и всё не зря. Он вернулся назад.
Лишь чёрный платок вокруг шеи, подобно опасной змее, покоится. Ждёт своего часа. Но и он со временем уйдёт в прошлое. Луи сменит его на капитанскую повязку.
От улыбки болит лицо, но остановиться невозможно. Стэн с радостью веселит ребят из футбольной команды, вернувшись в круг бывших знакомых, откуда его так резко выдернул Луи, став местным хулиганом. Ребята рады ему, не скрывают своего расположения, принимая обратно с распростёртыми объятиями.
Майклу труднее. Под косыми взглядами других он чувствует себя лишним. Сжимает пластиковый стаканчик и что-то набирает в телефоне, напрочь игнорируя окружение.
Луи падает на соседний стул, ставит между ними бутылку вина.
– Не весело? – улыбаясь, спрашивает он. Майкл лишь пожимает плечами, убирает телефон в карман.
– Наверное, я недостаточно пьян, – он разливает вино по стаканчикам, и парни, не сговариваясь, опрокидывают его в себя.
Терпкое, оно наполняет Луи ягодной сладостью. Словно поцелуй с Гарри.
– Думаю, он всё-таки сделает это, – с сожалением произносит Майкл. – Испортит тебе праздник.
Луи оборачивается и теряет весь свой запас радости при виде развернувшейся картины. Мрачная чёрная туча сгустилась посреди гостиной Пейна, заставив музыку притихнуть, а радостных школьников – сжаться к стенам.
Зейн.
С тяжёлым вздохом Луи поднимается, намереваясь успокоить друга и спасти беднягу, попавшего под руку вечно недовольного Зейна. Алкогольное опьянение замедляет реакцию, притупляет сознание, и когда Малик чуть сдвигается, Луи видит знакомые вьющиеся волосы, тонкую молочно-белую шею и чёрную кожу рукава куртки Малика. Это сочетание выбивает воздух из груди. Луи спотыкается, медлит.
Со стороны он наблюдает, как ягодные губы Стайлса что-то произносят, а Зейн предплечьем надавливает на его горло сильнее, вжимая тощее тело в стену.
Вопросительный взгляд зелёных глаз направлен на Найла, и Луи заставляет себя оторваться от идеального лица Гарри и тоже бросить взгляд на Хорана. Как и Стайлс, Луи не понимает – Найл сдерживает Пейна от попыток вмешаться и сам не спешит помочь.
Он только смотрит.
Обстановка накаляется, и когда Гарри закашливается и его грудь болезненно опадает под давлением Малика, а лицо выражает страдание – Луи срывает тормоза. Странный инстинкт собственника толкает его вперёд, сквозь замершую толпу.
Молча он разворачивает Зейна за плечо к себе лицом и из последних сил сдерживается, чтобы не ударить.
– Один день, – шипит он. – Один грёбаный день в году ты мог бы удерживать свой нрав в узде?
Краем глаза он замечает Гарри. В той же позе, с поедающим Найла взглядом. Желчь поднимается по горлу вверх от нелепой обиды, что Стайлс не смотрит на него, как на защитника. Ему интереснее безразличие Хорана. И хочется бросить обвинения в бледное вечно уставшее лицо, а потом ещё добавить за то, что он никак не может перестать бесить Зейна.
Но это потом. Сейчас Малик, с его темнеющим до чёрного прищуром.
– А в Дне ли Рождения дело, Томлинсон? – мрачно спрашивает тот.
– Не надо, – предупреждает Луи. И почему-то именно сейчас до сознания вдруг доходит одна простая истина – они с Зейном не могут остаться друзьями. В возвращении к старой жизни есть один серьёзный минус – жестокости и Малику в ней не будет места.
– А то что?
– Не заставляй меня натягивать платок, – просто говорит Луи, но это будто взрывает водородную бомбу в помещении. Тихий шёпот нарастает, плавно превращаясь в гул и ропот, становясь всё громче. До того, как он начнёт разрывать перепонки, Луи останавливает всё одним простым словом. – Уходи.
Толпа замирает в ожидании ответа. В ожидании бури, что обрушит свою стихию на голову Томлинсона, разотрёт в порошок. Год, проведённый в обществе Зейна, не позволяет обмануться, надеяться на лучшее: если вечер и не закончится дракой, то ледяного презрения после Луи уже никак не сможет избежать.
Зейн в одночасье оказывается потерян для него.
На удивление, он берёт себя в руки. Прикуривает, не глядя ни на кого, и медленно поднимает голову. Серебристый терпкий дым, выдыхаемый в лицо – унизительное прощание от Зейна. Всё также молча он отворачивается, бросает последний взгляд на ребят из команды, пренебрежительно усмехаясь. Луи думает, что Малик заберёт Стэна и Майкла, но он не зовёт их, лишь стряхивает пепел на пол, сверлит Стайлса тяжёлым взглядом в хрупкой тишине комнаты.
– К чёрту, – сам себе шепчет Малик, и Луи сжимает зубы, когда плечо в кожаной куртке врезается в тощее тело Гарри, чуть отбрасывая того назад, но молчит.
Лишь когда входная дверь захлопывается, отрезая холоду и снегу доступ в дом, оставляя Зейна на улице, Луи сжимает плечо Гарри, впиваясь пальцами в место ожога.
– Ну какого чёрта?! – рычит он. Гарри хлопает глазами, растерянный, полностью погружённый в свой мир, и это раздражает сильнее. Желание вытряхнуть его из своей оболочки, заставить понять этот мир чувствуется жизненно необходимым. Но Стайлс в себе и своих мыслях, безразличный к страху или корысти. Он здесь, но будто далеко.
– Я ничего не сделал.
– Именно! – взрывается Луи. – Идите развлекайтесь, – рычит он на окружающих, – шоу закончилось! Драки не будет!
Рубашка Стайлса мягкая, когда Луи сжимает её в собственном кулаке. Не церемонясь, он тащит его по лестнице вверх, и лёгкое смущение, что Найл всё ещё не произнёс ни слова, пустил дело на самотёк, оставил Гарри выпутываться из ситуации самостоятельно, никотиновым вкусом горчит на языке.
Но злость сильнее печали, и раздражение тяжёлым грузом лежит на плечах. Луи хочет сбросить его любой ценой. Избавиться от зудящего чувства гнева под кожей.
Терпеливый Гарри – лучший на роль жертвы.
– Знаешь, в чём твоя проблема? – кричит Луи. Толкает парня в комнату и с силой захлопывает дверь за своей спиной. – Ты постоянно нарываешься!
– Я ничего не делал, – возражает Гарри. На его щеках вновь этот нежный цвет, и Луи не думает, почему он смущается, не гадает, отчего кожа приобрела этот коралловый оттенок – гнев или стыд. Всё, на чём концентрируются мысли, – почему он такой красивый?
Должно быть, это суперспособность Стайлса – быть тем, что Луи ненавидит, и заставлять его любить это. Чёртов румянец на любом другом человеке вызвал бы лишь раздражение, желание содрать кожу с чужих щёк; покорность, с которой Гарри принимает удары судьбы, насмешки и жестокость окружающих, должна вызывать жалость и пренебрежение, но Луи испытывает лишь уважение к спокойному взгляду зелёных глаз.
Гарри будто создан для того, чтобы утопить Луи в пучине сомнений и невозможности собственных желаний.
– Именно, Стайлс, – раздражение тёмной маслянистой жидкостью плескается в теле – бензин, который загорится от любой, самой лёгкой искры. – Хоть раз опусти свой блядски-уверенный взгляд в пол и сделай вид, что тебе не похуй.
Ругательства против воли покидают рот, будто Луи его вовсе и не контролирует. Слова грубые, злые, как плевки.
– Ты говоришь, что я должен делать вид, что мне страшно, – спокойно произносит Гарри.
Он делает пару шагов к столу у окна, внимательно вглядывается в тёмное заснеженное стекло. У Луи перехватывает дыхание от вида этих тонких пальцев, бездумно поглаживающих деревянную поверхность.
– Но почему? Я не боюсь вас, – искренность его слов поражает. Луи не шевелится, затаившись, будто хищник. Чутьё внутри него упорно твердит, что вот сейчас он услышит откровение. – Ни ты, ни Малик – вы не несёте в себе реальной опасности.
Гарри медленно поворачивается, невесомо моргает. Волосы на затылке Луи поднимаются дыбом, когда он вглядывается в бледное, всегда полное спокойствия и внутренней тоски лицо. Глаза Гарри больше не похожи на мутное бутылочное стекло. Теперь они будто чёрные дыры, полные тьмы и высокого давления. Гравитация несёт Луи в центр этого космического чуда, чтобы сожрать, схлопнуть под высоким давлением, не оставив ни атома.
– Что значит пара синяков в сравнении со смертью? – продолжает Гарри. – Что вы можете по-настоящему?
– Серьёзно? – Луи стряхивает наваждение, ныряет рукой в передний карман джинсов и, не обдумывая свои действия, на эмоциях вытаскивает нож.
Он нечасто угрожает кому-либо им, предпочитает платок и горящий кончик сигареты, но чёртово упорство, с которым Гарри отрицает его силу, требует жестоких кардинальных мер.
– Как тебе такое по-настоящему?
Между ними всего несколько шагов. Луи преодолевает их за половину секунды и прижимает каменно-спокойного Стайлса к деревянному столу собственным телом, лезвие ножа – к горлу.
– Так достаточно по-настоящему?
Последнее, чего ожидает Луи – это ядовитая усмешка, кривящая сладкие губы. Тёмный взгляд долгое мгновение сканирует его лицо, а потом Стайлс подаётся вперёд, ранит собственную кожу о нож. Тонкая струйка крови сочится из-под холодного металла, бежит ручейком вниз по молочной коже, и паника стучит в висках, но усилием воли Луи удаётся удержать руку.
Глаза в глаза, они замирают, будто их сознания борются друг с другому, и он чувствует, что не должен давать слабину. Он не проиграет Стайлсу.
Но, кажется, у Гарри другие планы. Он медленно поднимает руки, кладёт ладони на кисть Луи, сжимающую нож, и тонкие пальцы, будто лапы паука, обхватывают её.
Он тянет руку прочь от своего горла, и Луи поддаётся, позволяет. Очарованный тьмой внутри зрачка Гарри, он позволяет ему вести себя, и только когда тот приподнимает его руку чуть вверх, приближает к своему лицу, Луи видит кровь на своих костяшках. Кровь Гарри.
За секунду до того, как Стайлс касается его руки губами, он уже знает, что произойдёт. Чувствует кожей сгустившееся вокруг желание Гарри. То же электрическое потрескивание воздуха вокруг них, как и в старом парке. А потом пухлые губы касаются кожи, влажный язык слизывает алые капли, оставляя после себя ожоги.
Безумие заражает, подобно опасному вирусу. Луи вдыхает его приоткрытым ртом, срывает с губ Гарри.
Тёмный взгляд Стайлса вкручивается в него, будто крюком цепляет душу, вырывает её наружу, выворачивает. Он облизывается, и Луи перестаёт дышать, внимательно глядя в лицо напротив, игнорируя их сцепленные руки и острый окровавленный нож между ними.
Лёгкий налёт страха и тяжёлый, слишком сладкий запах цветов, исходящий от Гарри, душат. Луи теряет уверенность, внутри всё дрожит.
Толчком Гарри отбрасывает его руку с зажатым ножом, обхватывает ледяными пальцами затылок и тянет на себя. Поцелуй оглушительный, выбивающий почву из-под ног. Мягкие губы на его губах подобны щелчку от переключения триггера – Луи отвечает на поцелуй, перехватывая инициативу. Он опускает руку вниз и сжимает бедро Гарри сквозь джинсы, а пальцы второй сильнее обхватывают рукоять ножа.
Стайлс стонет сквозь поцелуй, но отстраниться не пытается. Огонь между ними разгорается всё ярче, и Луи ведёт рукой в сторону, обхватывает с силой ягодицу. Он не отдаёт себе отчёта, приподнимает Гарри вверх и сажает на стол.
Оторвавшись от сладких мягких губ Гарри, он на секунду ловит его чёрный взгляд из-под ресниц и отчётливо видит свою смерть внутри. В абсолютной тьме.
Стайлс пугает, заставляет лёгкие сокращаться быстрее, чтобы доставить хотя бы толику необходимого кислорода заходящемуся в адском стуке сердцу.
– Блять, – выдыхает Луи, опуская глаза, а потом резко втыкает свой нож в стену, сдаваясь окончательно. Гарри лишь усмехается, наклоняет голову и вновь целует, делясь солёным вкусом собственной крови.
Влажными ладонями Луи сжимает его бёдра, отвечая на поцелуй. Рваный, перемежаемый укусами и выдохами, он будто пытается насытить свой голод, что был заперт внутри тела много лет и теперь вырвался на свободу. И Гарри чувствует это, шире открывая рот, позволяя языку Луи подчинять себе.
А когда дыхание окончательно срывается и продолжать поцелуй невозможно, Луи чуть отстраняется, ведёт носом от уголка губ вниз, мягко утыкается в шею, заставляя Гарри приподнять голову. Влага на его губах солёная, и он слизывает её языком, чувствует, как судорожно дёргается кадык Гарри. От желания прикусить его сводит челюсть.
Продвигаясь поцелуями вниз по нежной ароматной коже, Луи заставляет Гарри мягко стонать под ним. Узкий ворот рубашки мешает, и дрожащими пальцами он расстёгивает пуговицы, торопится открыть больше молочной плоти, но ледяная рука Стайлса ложится сверху, и сквозь нехватку воздуха он шепчет:
– Не рви одежду только.
Это отрезвляет. Луи чуть отстраняется, обдумывает следующее действие. Этот хриплый шёпот подобен горсти дождевых капель в лицо – освежает голову. Но каким бы неправильным ни было то, к чему они сейчас стремятся, Луи не в силах остановиться. Край пропасти давно остался позади. Сейчас они просто летят в бездну. Стремительно.
Осторожно, пуговицу за пуговицей, Луи расправляется с одеждой Гарри, отводит в сторону полу рубашки, чтобы увидеть. Сигаретный ожог на коже подобен мерзкой язве, отвратительному наросту, и Луи сожалеет о содеянном. Он хочет вернуть чистоту снежно-белой коже, не предполагая, что это мелочи. Душу Гарри пожирает тьма.
Холодные пальцы пробираются под ремень его джинсов, и Стайлс в два счета справляется с молнией, тянет джинсы Луи вниз.
– Не медли, – с придыханием и хрипом шепчет он. Знает, чего хочет. Знает, что делает. И Луи больше не намерен сомневаться, он до сведённых судорогой мышц мечтает получить это тело.
Гарри сам приподнимается, сам помогает избавиться от остатков одежды, а потом впивается тонкими пальцами в ткань на груди Луи, тянет к себе. Снова целует. Их перепачканные кровью губы сталкиваются, сливаются воедино, и язык Гарри подобен крепкому сладкому вину – пьянит.
Но Луи мало этих ласк, когда влажный горячий член Гарри упирается в живот, а собственный напряжён так, будто вся кровь из тела сконцентрировалась в нём. Он отпихивает Стайлса от себя, грубо толкает собственные пальцы в чужой рот и в сладком оцепенении наблюдает, как припухшие окровавленные губы Гарри обхватывают его костяшки, с каким наслаждением тот втягивает в рот пальцы, закатывая глаза. Второй рукой Луи обвивает его талию, прижимает к себе.
Полярность бушующих в нём эмоций пугает, заставляет чувствовать себя потерянным психом. Желание увидеть болезненный излом чуть нахмуренных бровей всё время граничит с решимостью покрыть каждый дюйм прохладной кожи поцелуями, оставив собственные метки. Поэтому Луи давит сильнее, трахая податливо открытый рот пальцами, и оставляет почти незаметное касание губ на подбородке.
Но Гарри чувствует, стонет сквозь его пальцы, и капля слюны, розоватая от крови, вытекает из уголка его рта.
– Луи, – умоляет он, но этого не требуется: Луи сам на пределе.
Он опускает влажную руку вниз, и всё тело содрогается от одного вида покорно раздвигаемых ног. Чёрные глаза Гарри не отрываясь следят за каждым его движением, и как только Луи касается его подушечками двух пальцев, Гарри закидывает голову назад и дёргается вперёд всем телом, насаживаясь на пальцы.
Несмотря на то, какой Стайлс всегда холодный, внутри него жарко, как в аду. Температура зашкаливает, и Луи уверен, она способна плавить металл, поэтому его выдержке приходит конец. Так же, как и разум, она растворяется в источаемой Гарри страсти.
– Можно я?.. – спрашивает Луи, прижимаясь собственным лбом ко лбу Гарри, и тот кивает. Томлинсон благодарен ему за покладистость, с которой он принимает грубые нетерпеливые ласки, и покорность, с которой он берёт всё, что Луи готов дать в свой первый раз.
И лишь когда он медленно, преодолевая сопротивление неразработанных мышц, входит, сгорая заживо в огне, бушующем внутри тела Гарри, тот упирается руками в его плечи и тяжело дышит. Глаза широко распахнуты, а рот болезненно открыт в немом выдохе-крике.
Луи замирает, прижимает к себе вмиг покрывшееся холодным потом тело. Целует.
В этот раз Гарри не отвечает ему.
– Хочешь, чтобы я остановился? – спрашивает Луи в самое ухо, касаясь губами холодной мочки. Тот лишь крутит отрицательно головой, сжимает пальцами платок на его шее.
– Продолжай, – говорит Гарри, морщась от боли, когда Луи толкается глубже.
Под сноп ярких искр, взрывающихся в голове от тугого удовольствия, Луи привстаёт на носочки, вжимает Гарри в стол сильнее. И трахает.
Стайлс извивается, стонет, но Луи уже не может остановиться. Будто сумасшествие накрыло его окончательно, он не отдаёт себе отчёта, когда кусает бледные ключицы Гарри, оставляя на них багровые отметины.
– Луи, чёрт, – вылетает изо рта Гарри, и он толкает Томлинсона в плечо, но тот перехватывает кисть, сжимает до хруста под лёгкий вскрик. – Луи!
Собственное имя распаляет, подобно алкоголю, подогревает кровь. Сопротивляться сжигающему изнутри пожару практически невозможно, и прежде, чем алая пелена от незнакомого прежде удовольствия застилает его разум окончательно, Луи прижимает к себе Гарри, отмечая его разрушенный и дезориентированный вид. Ему нравится быть причиной этого румянца и болезненного стона.
От этих мыслей, от резких быстрых толчков внутрь горячего тела Гарри Луи настигает оргазм. Будто выстрел в голову, сокрушительный и смертельный. Продолжая двигаться по инерции, он чувствует, как захлёбывается этим удовольствием, и тянется вперёд, но не для поцелуя.
Губы касаются зарубцевавшейся кожи на месте ожога, и Луи прижимается с силой, вылизывает этот участок, словно бессознательно просит простить его за жестокость, у которой даже не было серьёзной причины. Гарри хнычет в ответ и тянет его за волосы прочь.
Лишь остановившись, Луи медленно приходит в сознание. Удовольствие рассеивается, возбуждение спадает, и он, наконец, начинает чувствовать, как дрожит Гарри в его руках, слышать его тихое, похожее на скулёж дыхание.
– Я сделал тебе больно, – шёпотом констатирует он и кивает сам себе, не решаясь посмотреть в чёрные глаза Стайлса. – Опять.
– Всё нормально, – Гарри касается ледяными кончиками пальцев его лица, убирает прядь за ухо, ведёт большим пальцем по коже у губ. Слишком нежно для всего, что только что случилось между ними. – Я хотел, чтобы это был ты.
Фраза звучит странно. Царапает слух неправильностью построения. Луи пытается понять, что именно его так тревожит, отпустив хрупкое тело, отступает на шаг, чтобы привести себя в порядок. И лишь застегнув ремень и оправив футболку, он резко вскидывает голову и смотрит Стайлсу прямо в глаза, в ужасе открыв рот.
