Текст книги "Getting my demons out (СИ)"
Автор книги: MasyaTwane
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Тьма ушла из его взгляда вместе с желанием, и электричество покинуло воздух, но на смену ему пришёл горький вкус сожаления. И глядя в глубину мутного зелёного зрачка, Луи вдруг понимает, что растревожило его.
– Это был твой первый раз? – осторожно спрашивает он и молится, чтобы Гарри ответил отрицательно.
Но тот лишь коротко кивает. А Луи чувствует, как земля уходит у него из-под ног, и громкое «блять» – единственная разумная мысль в голове. Её он и озвучивает.
– Блять, – с чувством, будто выплёвывает он.
– Да ладно, – пожимает Гарри плечами и достаёт платок из кармана, чтобы стереть всё также сочащуюся из шеи кровь. – Кого это волнует? – спрашивает он и, не дожидаясь ответа, направляется к двери.
Но перед тем, как покинуть комнату, он останавливает свой потухший взгляд на лице Луи, чуть кривит губы, возможно, пытаясь улыбнуться, и произносит:
– С Днём Рождения, кстати.
Громкий щелчок двери звучит укором.
Он вновь облажался с Гарри.
***
– Зейн…
Вкрадчивый шёпот пытался вернуть его в сознание. Вытащить из окутавшей своими ледяными руками тьмы. Но он не хотел. Странное предчувствие, что тьма – это спасение, не покидало его.
– Зейн… Просыпайся…
Предчувствие, что что-то ужасное, то, чего он не может себе даже представить, ждёт его, стоит только открыть глаза, стоит только проснуться, забралось под кожу.
Предчувствие не обманывало.
========== Глубже ==========
– Зейн… Зейн… Просыпайся…
Веки разлеплялись помимо воли, а пространство вокруг заполнилось резким лекарственным запахом, окончательно выдёргивая парня из небытия.
Перед глазами всё расплывалось, меняло очертания, выводя из себя. А ещё затылок. Он нещадно пульсировал, будто кто-то не очень нежно приложил его о стену. Хотелось провести ладонью по голове, попытаться хоть немного унять боль, но не получилось поднять руку. Что-то мешало.
– Где я?
Собственный хриплый голос эхом раздался в холодном заброшенном здании, пугая Зейна больше неизвестности, потерянности. Неопределённости. Но туман перед глазами не рассеивался, а руки были скованы чем-то холодным, тяжёлым, царапающим слух своим лязгом.
– А разве это имеет значение?
Зрение потихоньку возвращалось, и тут же захотелось вновь провалиться в спасительную тьму, забыться, не слышать этого мерзкого лязга железа и своего учащённого дыхания. Не видеть своего разбитого, заляпанного кровью и ужасом лица в грязном отражении огромного зеркала, стоящего напротив стула, к которому он был прикован ржавыми цепями.
Прикован.
Слово эхом разносилось по сознанию, пытаясь прикрепиться к реальности. Но пока всё происходящее напоминало чью-то жестокую шутку. Только было не смешно. Холод и страх забрался под кожу, а в нос ударил запах цветов.
– Гораздо важнее, зачем ты здесь, – силуэт стоял позади зеркала, внимательно наблюдая. – «Лишь временной бывает безнаказанность». Ты слышал когда-нибудь это изречение, Зейн?
– Да пошёл ты!
Силы возвращались, а вместе с ними и злость. Она перемешивалась со страхом, устраивая внутри парня бурю. Собственное отражение ярко показывало, в каком отчаянном положении он находился, и слёзы бессилия выступили на глазах.
– Ты слишком долго не отвечал за свои поступки, – спокойный голос сливался с отчаянными попытками Зейна освободить руки, эхом отражаясь от голых стен. Бесполезными попытками. – Всё сходило тебе с рук, Зейн. Вся жестокость, за которой ты прятал свою слабость и трусость…
– Да что ты обо мне знаешь?
Безнадёжность острыми зубами прогрызала в груди парня дыру, заставляя сердце колотиться с невероятной скоростью.
– Я знаю, что безнаказанность окончательно развратила тебя, превратила в прогнившего ублюдка. И теперь…
– Чего? Чего ты хочешь от меня?
Монстр на секунду замер, а в следующую – уже сжимал горло Зейна своей рукой. Его глаза были похожи на чёрные дыры, выпивающие последние жизненные силы, заполняющие всё вокруг холодом, ужасом, смертью.
– НЕ ПЕРЕБИВАЙ МЕНЯ! ИНАЧЕ Я ОТРЕЖУ ТВОЙ ГНУСНЫЙ ЯЗЫК!
В глазах стремительно темнело, руки отчаянно пытались защититься, стирая кожу о металл. Но мучитель отступил так же внезапно, как и напал.
– Твоя злость и безнаказанность сожрали тебя, – спокойно продолжал он, не обращая внимания на жуткий кашель Зейна. – А я хочу справедливого наказания. Я хочу преподать тебе урок. Ты должен ответить за свои поступки.
Он вновь отступил за зеркало, и запах цветов превратился во что-то размытое, еле различимое.
– Урок?
– Урок, Зейн. Жаль только, что о его пользе никто не узнает.
Зейн обречённо наблюдал за действиями своего мучителя, всячески избегая смотреть на собственное отражение, на собственное поражённое ужасом лицо. Он привык к подобным «урокам». Его отец так же называл побои. Он привык к боли. Вот только запах… Внезапно появившийся в этом холодном помещении… Новый, но хорошо знакомый, оттеняющий своей резкостью аромат цветов.
– Нет…
Он сразу понял, что это. Но догадка была слишком ужасна, чтобы мозг мог принять её. Запах, заставляющий захлёбываться в отчаянии.
– Не надо… Прошу…
Монстр вновь показался из своего укрытия, и перед тем, как слёзы брызнули из глаз Зейна, застилая собой страшную реальность, парень успел разглядеть красную канистру в руках монстра.
– Пожалуйста…
– Ты можешь кричать. Так будет легче.
– НЕ…
Крик Зейна превратился в булькающие звуки. Бензин заливал рот, глаза, уши, покрыл чёрную кожу куртки, пропитал тонкую ткань джинсов. Зейн отчаянно пытался освободиться, всё время прося, умоляя монстра остановиться, превращая собственные запястья в кровавое месиво. Вопли и бензин раздирали горло, а голова начала кружиться.
Маленькая спичка упала к его ногам, и пламя жаркими поцелуями начало покрывать кожу. Сначала он не почувствовал ничего: страх выкинул всё из его головы. Но потом пришла она.
Боль.
Когда огонь начал пожирать его плоть, поднимаясь от ног выше. Когда джинсы слились с кожей, а в нос ударил тошнотворный запах горелого мяса. Его собственного мяса.
Невыносимый жар разъедал кожу, горячий дым обжигал горло. А монстр жадно наблюдал за мучениями парня, желая лишь одного – чтобы они длились как можно дольше. В его чёрных глазах отражалась плавящаяся кожа куртки, горящие волосы, пузырящаяся кожа лица, обугленные куски мяса. И этот взгляд… Взгляд совершенно обезумевшего от боли человека.
Тёмный силуэт ещё долго стоял в заброшенном здании, вдыхая полной грудью запах сгоревшей плоти.
***
Кошмары мучают Гарри. Реалистичные, яркие. Оставляющие глубокие алые борозды от ногтей на предплечьях, когда в голове царит ужас и хочется выцарапать из себя всю боль и тьму. Но она слишком глубоко внутри, и Гарри знает – он не может спастись. Он проклят.
Огонь, сжигающий его последние месяцы, обретает форму, вырывается из-под контроля. Пожирает плоть с отвратительным запахом горелой кожи, она пузырится, вздуваясь, и шипит. Картинки яркие, не желающие покидать голову, даже когда Гарри суёт её под струю холодной воды. Он не добивается ничего, кроме пронзающей иглами стужи под кожей.
Огонь всё ещё в голове.
И лишь Луи под силу стереть сны и заменить их воспоминаниями. Не менее болезненными, но более реальными.
– Привет, – бросает он, так и не подняв головы, практически уткнувшись кончиком носа в тетрадь.
Ничего не остаётся, кроме как сесть напротив, на скрипящий библиотечный стул. И Гарри тяжело опускается, подтягивает ноги к себе, чтобы случайно не задеть Луи под столом.
Косой свет настольной лампы позволяет разглядеть каждый дюйм его лица, длинные тени на щеках от густых ресниц, но Гарри не смотрит. Боится столкнуться с полными электричества глазами, увидеть в них безразличие. Или сожаление.
Больше всего Гарри не хочет, чтобы Луи жалел.
Прячась от правды, которую в глубине души он знает, но отказывается принимать, Гарри разглядывает тонкие пальцы, старые следы от ударов на костяшках. Руки Луи занимают отдельное место в его голове, постоянно возникая в сознании, как мучители, приносящие боль, или же его самое невероятное наслаждение.
Ручка скользит по бумаге, пачкая белизну, ломая ровные клетки тетради корявыми цифрами, и Гарри знает, что нужно начать, отбросить лишние мысли и объяснить Луи тему. Это то, зачем он здесь. Но вместо этого он думает о том, как бесстыдно стонал, обхватив эти пальцы губами, какими шероховатыми чувствовались подушечки Луи на его языке.
Старое осеннее воспоминание, погребённое под воздушным слоем чистого снега, вновь встаёт перед глазами, будто тот мучительный разговор случился вчера. Сигарета в таких любимых пальцах и насмешливое «нет» в ответ на признание в искренних чувствах. На хэллоуинской вечеринке Луи отверг его, и сейчас ничего не поменялось.
Гарри всё ещё не отвечает на приветствие. Молча рассматривает парня перед собой, убеждая собственное сердце остановить эту гонку. Алкоголь и та животная страсть, что рождается между ними, стоит Луи выйти из себя, повысить голос определённым образом, виноваты в случившимся. Надежды никогда не существовало, и она не может умереть на обломках понимания, но сердце в груди сжимается, и странная покалывающая боль сопровождает каждый вдох. Тёплый, немного колючий запах Луи, такого близкого и одновременно с этим совершенно недоступного, превращает лёгкие в решето.
– Ты… – Луи останавливается, набирает в грудь воздуха, чтобы высказать на одном дыхании. – Ты хочешь поговорить о том, что случилось?
Не смотрит на Гарри, и тот видит, как Луи пальцами мнёт край тетради. Волнуется. И Стайлс чувствует в себе необходимость успокоить.
– Нет, – он протягивает руку, накрывает холодной ладонью беспокойные пальцы Луи, чуть сжимает. Тот вскидывает голову, удивлённо смотрит ему в лицо, и Гарри сам не понимает, откуда берётся смелость, но пользуется ею, чтобы скользнуть под рукав свитера и легонько погладить набитую на запястье верёвку. – Мы оба получили то, что хотели. Забудь.
И будто ничего не произошло между ними, ни на вечеринке, ни только что. Гарри убирает руку, раскрывает обшарпанный учебник на нужной странице.
– Давай заниматься. Время не ждёт.
Страницы шелестят под пальцами, когда Гарри ищет нужную главу в учебнике, сглатывая горькую слюну. Дыхание Луи тихое, и сам он, тёплый и настоящий, близко, только руку протянуть. Гарри смотрит на его плавно вздымающуюся грудь и может почувствовать жар его тела. Именно в этот момент он осознаёт до конца, насколько сильно нуждается в Луи.
Лишь сжав пальцы в кулаки, до хруста, до побеления костяшек, он может удержать в себе желание прижаться, спрятаться от тягот своей дурацкой проклятой жизни, утопив себя в запахе Луи.
Но Луи не чувствует ничего, кроме физического влечения, и Гарри старается чаще напоминать об этом своему трепещущему сердцу. Случайный секс и подобие приятельского отношения – всё, что может случиться между ними. Несмотря на схожесть душ, которую Гарри чувствует каждый раз, стоит им с Луи обменяться молчаливым взглядами, разница слишком велика.
Усталость берёт своё, и Гарри не чувствует, что сможет дотянуть до конца зимы.
Зубрёжка уроков вместе с Луи в школьной библиотеке хоть немного отвлекает от холодной неуютности собственного жилья, и Гарри почти с удовольствием засиживается допоздна. Но не сегодня.
– Хей, завтра тренировка, – обращается Найл к Томлинсону, врываясь в их сумеречное уединение, словно ураган, громкий, решительный. Гарри лишь сильнее втягивает голову в плечи, не желая встречаться с ним взглядом, но Хоран тут не ради него, хоть и бросает лёгкое «привет».
– Конечно, я успею, – Луи пожимает протянутую руку, всё ещё глядя в тетрадь. И Гарри надеется, что Найл покинет их, оставит в библиотечном полумраке, но тот пристально смотрит на него сверху вниз, размышляя над чем-то.
Первый раз за два тяжёлых тёмных года Гарри хочет позволить себе обидеться на другого человека. На друга. Эмоции вязкой густой кислотой текут по венам, и Гарри сжимает в пальцах ручку, уверяя себя, что Найл ему ничего не должен.
Но чёрта с два это работает! Обида гнилью засела внутри, мешая дышать. Почему же он ничего не сказал Зейну на вечеринке? Хотел вместе со всеми насладиться шоу?
Не дожидаясь приветствия, не собираясь выяснять отношения или хоть как-то намекать на свою обиду, Гарри поднимается. Стул скребёт ножками по протёртому покрытию пола, и проницательный цепкий взгляд Луи скользит по лицу. Каменная маска трескается под напором понимания, и Гарри спешит отвернуться, на ходу бросая «мне пора». Словно раскрытую книгу, Луи читает его, проникая в самую глубину души вместе со штормом, бушующим между ними. И, наверное, Гарри должен быть благодарен, что Томлинсон не заинтересован в нём, потому что там, в глубине замёрзшего сердца, спрятан секрет, который будет стоить им всем жизни.
Никто из ребят не спешит его догнать, узнать причину поспешного бегства. Никому не интересны заскорузлые чувства Гарри. Поэтому ледяной ветер, бьющий в лицо, практически не чувствуется на щеках. Они горят румянцем от ярости. Жажда справедливости, похороненная под тленом, в который превратились чужие жизни из-за Гарри, восстаёт, разбуженная грозой Томлинсона и этим разочарованием в Найле.
Но не мести желает сердце, спрятанное под слоем тьмы и пустоты.
Гарри устал сражаться. С Луи. С собой. Со смертью. Всё, о чём он мечтает – немного тепла и ласковый взгляд.
Но снег под подошвой скрипит, школьные лампы разливают вокруг мерцающий волшебством свет, а холод пробирается в кости, лишая воли. Слёз нет, есть только горькое горячее разочарование, но к нему Гарри привык. И сумасшедшее желание вскрыть, вывернуть наизнанку собственные вены, лишь бы избавиться от бессилия, поселившегося в крови.
– Хей, что за фигня? – произносит Луи позади и властным рывком поворачивает к себе.
Мгновение требуется сердцу, чтобы взорваться, разогнаться, кажется, до скорости света. Гарри сглатывает, надеясь, что в тихом вечернем дворе школы Луи не слышит этот громкий отчаянный стук.
– В смысле? – глупо выдаёт он.
– Ты сбежал от Найла. Почему?
Незастёгнутая куртка хлопает по бёдрам, и ветер треплет чёлку, но Луи лишь сжимает лямку на плече и смотрит. Внимательно разглядывает лицо, стараясь понять причину.
Гарри не желает открываться ему вновь.
– Вовсе не сбежал. Время позднее, – как можно безразличнее говорит он и пожимает плечами. Но Томлинсон каким-то неведомым чутьём знает, когда и что Гарри чувствует.
– Да брось, я знаю тебя, – брошенная на зимний ветер фраза хлещет сердце, подобно кнуту. Гарри чувствует толстый рубец, наливающийся кровью. – Это из-за того, что случилось на вечеринке?
Внезапно запах сигарет и яблок захлёстывает со всех сторон, Гарри делает вдох, и его лёгкие оказываются наполнены этим сладко-убивающим ядом. Утыкаясь кончиком холодного носа в горячую шею Луи, он больше не чувствует пронизывающего ледяного ветра и медленно, с ужасом понимает, что Томлинсон обнимает его.
Но несмотря на то, как сильно Гарри тянет к Луи, он слишком взвинчен, чтобы откликнуться. Поэтому, упираясь ладонями в тёплую грудь, отталкивает единственное, что даёт силу, прочь.
– Мне не нужна ваша жалость! – повышает голос он, но Луи растерянно хлопает длинными ресницами, и короткий укол совести заставляет Гарри притихнуть. – Ни твоя, ни его.
Гарри отворачивается, делает несколько шагов по направлению к воротам, но, будто вспомнив что-то, замирает посреди продуваемого двора, чтобы сказать в пустоту зимней ночи:
– Мне плевать на то, что было на вечеринке.
***
Возвращаясь к ожидающему в библиотеке Найлу, Луи всё прокручивает последнюю фразу Стайлса в голове и никак не может отделаться от рези между рёбер, вызванной ею. Ещё утром он надеялся, что всё будет просто, и Гарри не станет навязывать свои чувства, несмотря на секс, спонтанный и яростный, что случился между ними на вечеринке. Луи очень рассчитывал на понимание, которое раз за разом проявлял Гарри.
И тот проявил его, мазнул по татуировке рукой и позволил забыть о случившемся, не предъявляя обид. Так почему же грудь сдавливает тисками, пока в голове звучит хриплое «всё равно»?
– Он обиделся, да?
Задавая вопрос, Найл не поднимает голову, пролистывая тетрадку Луи, забытую на столе. Весь его вид излучает безразличие и спокойствие, но чуть поджатые губы выдают волнение. Томлинсон опускается на стул напротив, на стул Стайлса, всё ещё хранящий след хрупкого холодного тела, и откидывает голову на спинку.
– Говорит, что нет, но, я думаю, его задело твоё бездействие на вечеринке.
Тишина, в которую они погружаются после этих откровенных слов, густая и плотная. Луи закрывает глаза, надеясь впитать её полностью. Каждой клеточкой тела он чувствует родство Гарри с этой тишиной. Она скрывает свои секреты во тьме, но сама уютная и спокойная.
– Ты же понимаешь, почему я поступил так, как поступил? – Найл возвращает тетрадь, растерянно треплет собственные волосы и, не дожидаясь ответа Луи, продолжает. – Я знал, что ты не оставишь его на растерзание Малику.
– Найл, – раздражённо тянет Луи, но тот лишь отмахивается, как от упрямого ребёнка.
– Признавайся, что произошло между вами на вечеринке. Я видел, как он уходил, и, знаешь, сделал выводы.
– Ты идиот, Хоран, – голова бессильно падает на скрещенные на столе руки, и пальцы зарываются в волосы. Платок на шее сминается и прижимается к губам, напоминая ощущениями холодную кожу пальцев Гарри. – Я мог бы обойтись с ним гораздо хуже, чем Зейн.
– Но ты не обошёлся, – задумчиво произносит Найл. Тусклый свет в его глазах преображается, будто проходит сквозь голубой кристалл, отчего взгляд кажется открытым, горящим изнутри.
Утверждение, не требующее ответа. Пока Луи пытается распутать этот клубок собственных чувств и эмоций, Найл уже знает ответ. Чужая уверенность бьёт под дых, лишая остатков сопротивления. Луи стонет, впиваясь пальцами в корни волос.
– Слишком запутанно. Слишком сложно.
– Просто скажи «да» собственным желаниям, друг, – рука сжимает предплечье, и Луи поднимает голову, внимательно смотрит в спокойное лицо.
– Ты видел его? Он же потерянный…
– Так помоги ему найтись, – не отстаёт Найл.
– Я разрушу его сильнее, – всё ещё сопротивляется Луи, но исход спора предрешён. Даже если ему удастся убедить Хорана в своём безразличии, собственное сердце знает правду.
Гарри глубоко в его венах. Будто паук, вцепившийся в трепещущую нить паутины, удерживающийся изо всех сил.
И Луи почти готов подчиниться его желанию, его чувствам. Почти готов сказать «да» собственной гибели.
========== Первый свет ==========
В безостановочном течении зимних дней Луи теряет приобретённую жестокость, меняя её на усердие. Постоянные тренировки на поле вентилируют застоявшийся в лёгких кислород, и он уменьшает количество выкуренных в день сигарет ровно на половину. Капитанская повязка греет правое плечо, а улыбка Найла, полная гордости и восторга, толкает дальше, позволяет мечтать о спортивной студенческой стипендии.
Платок с шеи Луи не снимает, будто боится, что, если чёрная змеящаяся ткань покинет своё законное место, он станет уязвим, потеряет силу окончательно. Количество улыбок вокруг говорит о том, что жестокость больше не нужна, но Луи слишком хорошо помнит, как больно одноклассники могут сделать, всадив нож издевательств в спину. Слова Малика о том, что Луи возвращается туда, где его предали, эхом отдаются в голове.
– Эй, – Майкл наклоняется вперёд и шепчет Луи в спину. – Зейна нет слишком давно, ты не волнуешься?
– А что о нём волноваться? Он взрослый мальчик, – Луи зевает, откидывается на стуле, глядя на увлечённую собственным уроком Шерил. Её улыбка освещает класс, пока она жестикулирует левой рукой, сжав в правой книгу в потёртой обложке.
– Он ещё не пропадал так надолго.
– Думаешь, попал в неприятности? – Стэн подвигает свой стул ближе, присоединяется к беседе, но Луи не хочет думать о Малике. Слишком ярко горит обида в груди, он не готов простить.
– Надеюсь, что нет, – тяжело выдыхает Майкл.
Взгляд Луи скользит по классу, едва касаясь ссутуленных спин, скучающих лиц, беспокойно крутящих карандаши пальцев. На секунду он задерживается, потому что цепляется за другой, ответный взгляд. Светло-карие глаза Лорел смотрят с любопытством, а губы сложены в робкую, полную невинности улыбку.
Не интересует.
Он отворачивается от девушки, возвращая взгляд к учительнице. Яркость её света подобна солнечной, поэтому Луи вовсе не удивляется, замечая, как преданно Стайлс смотрит на неё. На его бледном лице едва заметный румянец, а вечно суетливые пальцы, наконец, в покое. Он выглядит замерзающим цветком, на который попал случайный луч солнца.
Сейчас, когда собственная жизнь перестала быть засасывающей в грязь трясиной, Луи хочет помочь ему, превратив ледяную реальность Гарри в весну. Но его нужно согревать от самой разбитой сердцевины души и до кончиков пальцев, медленно, вливая собственные силы без остатка в его поломанную сущность. Слишком много ответственности для Луи, и он боится не справиться, поэтому не делает этот последний шаг навстречу.
Звонок прерывает мисс Коул, и она останавливается в середине фразы, улыбается присутствующим:
– Не смею тратить ваше драгоценное время на произведения великих классиков ни минуты больше, – класс смеётся в ответ, шумно складываются вещи в рюкзаки, лязгают металлические замки сумок. – Все свободны. Увидимся уже после выходных, ребята.
В общей суматохе Луи отказывается от возможности выкурить необходимую сигарету, хотя жажда никотина внутри царапается голодным котом. Движением руки он отпускает ребят, не сводя пристального взгляда с Гарри: тот медленно убирает вещи в старый рюкзак, не обращая ни на кого внимания. Даже более задумчивый, чем обычно, и Луи интересно, где витают его мысли в этот раз.
Стоит сумке оказаться на плече парня, Луи делает шаг вперёд, преграждая ему путь. Взгляд Гарри всегда направлен в пол, поэтому он замечает препятствие слишком поздно, врезается Луи в грудь. Холодные руки тут же впиваются в предплечья, и Стайлс пытается удержать равновесие, а Луи испытывает настоящий восторг от этих прикосновений. И как бы он ни бежал от ответственности, удовольствие перевешивает. Он наклоняется ниже и шепчет:
– Привет.
Треск, с которым вспыхивают электрические искры в пространстве между ними, невозможно заглушить самым громким звуком на планете. Луи чувствует вибрации внутри своего тела, чувствует дрожь Гарри, и электричество связывает вместе, подталкивает быть ближе. Сладкий запах гиацинтов пьянит.
– Я опаздываю, – Гарри отступает, и Луи прикладывает усилие, чтобы остаться на месте – тело тянется вслед холоду Стайлса.
– Я хочу поговорить.
– Нет.
Вот так просто. Одним безэмоциональным «нет» Гарри убивает порыв, на который Луи копил энергию и решительность последние дни. Но не злость распускается цветком в груди. Досада. Луи прикусывает нижнюю губу, глядя в хрупкую спину Гарри, и хочет приложить его лопатками к стене, лишь бы не дать ему снова сбежать.
– Луи! – зовёт Шерил, и он оборачивается, понимая, что класс опустел, пока он был занят мыслями о Стайлсе. – Что-то произошло между вами?
Складка между идеальных бровей кажется лишней, ломающей прекрасные черты лица. Мисс Коул создана для того, чтобы улыбаться, не для беспокойства.
– Порядок, – беззаботно пожимает плечами Томлинсон. – Я разберусь.
– Могу я дать совет? – спрашивает она. – Дружеский.
Напряжение привычно сковывает плечи, и Луи сдувает волосы с лица, глядя ей прямо в глаза, готовый закрыться в себе, стоит ей переступить черту установившегося между ними доверия. Но, к его счастью, Шерил слишком хорошо знает, из какого теста слеплен её самый проблемный ученик.
– Не пытайся дать ему что-то, Гарри отринет эти попытки. Делай то, что его в тебе так манит – будь сильным и бери. Он раскрывается, лишь когда отдаёт сам.
Она не ждёт реакции, опускает голову и с увлечением заполняет журнал, оставив Луи переваривать информацию. И лишь когда он открывает дверь, чтобы покинуть класс, бросает вдогонку, как бы невзначай:
– Ах да. Знаешь, у него день рождения в следующий понедельник, – улыбка превращается в заговорщическую, и Шерил подмигивает. – Учительские каналы связи.
Луи бредёт на следующий урок, подавляя в себе раздражение от недостатка никотина, и раздумывает над словами мисс Коул. Возможно, теперь ему стоит озаботиться выбором подарка для Стайлса.
***
Свет сочится сквозь серые занавески, оставляя на полу золотые полосы. Гарри наслаждается подаренной красотой, свешивает руку с края кровати и окунает пальцы в золотое свечение. Зимнее солнце не греет тело, но тлеющие угли внутри души разгораются, словно прогоревшие почти до конца поленья от порыва ветра.
Зима перевалила за половину, но ощущения близости весны нет. Лишь длинные тёмные вечера и постоянный снег. Этот солнечный луч, внезапный и нежданный, похож на порыв Луи, когда тот преградил дорогу после литературы, сказал «привет» сиплым голосом, и Гарри едва удалось взять себя в руки, удержаться от прилюдного объятия.
После физической близости его стремление к Томлинсону перешло на совершенно новый уровень: больше не было страха Тьмы, печали по прошлому, отчаяния будущего – лишь ЛуиЛуиЛуи в голове. Гарри постоянно думал о тех прикосновениях, что Томлинсон подарил ему, о тепле его кожи, о запахе мягких волос. Сила притяжения превзошла все возможные лимиты, и Гарри больше не может держать себя в руках. Остаётся лишь убегать.
Кривая улыбка разрезает лицо пополам. Убегать – это то, что он умеет идеально, его главный талант в этой жизни. И, как любой профессиональный беглец, Гарри не имеет права на корни привязанности. Так же, как он закапывает в промерзшую землю свою бесконтрольную страсть к Луи, он пытается унять желание дружить с Найлом.
Они не общаются с вечеринки в честь дня рождения Томлинсона, и Гарри тоскует по человеку, ставшему другом после всех этих долгих месяцев одиночества. Но разочарование слишком велико, чтобы вернуться в колею прежних отношений.
Гарри продолжает касаться солнечного света, мягко ласкающего ледяные пальцы, и с печалью думает, что, как раньше, между ним и Найлом уже ничего не будет.
***
Не раздумывая о том, что напугает друга, Луи опускает ладонь на плечо Хорана, улыбаясь на слово, вылетевшее из его рта вместо приветствия.
– Мудак.
Найл держится за сердце, которое, судя по всему, готово покинуть собственного хозяина: с такой силой оно выколачивается из грудной клетки прочь.
– И тебе привет, радость моя, – заливается смехом Луи. Он подтаскивает стул от соседнего компьютера, переворачивает его и седлает, сложив руки на спинке. – Чем занимается твой просветлённый мозг в библиотеке в середине недели вечером? В день перед игрой, между прочим.
– Ты поэтому такой счастливый? – Найл качает головой в ответ. – Готовишься выйти на поле завтра?
– И это в том числе, – кивает Луи. – Я безумно скучаю по футболу и обещаю завтра вас не подвести. Но есть ещё кое-что.
Улыбка загадочная, Томлинсон наклоняется ближе, притягивает Найла за воротник, чтобы прошептать в самое ухо, будто величайшую тайну столетия:
– Угадай, у кого сегодня день рождения?
Найл лишь растерянно хлопает глазами, стараясь сообразить. Даты путаются в голове, и он сдаётся, вопросительно глядя на друга.
– Стайлс, – просто отвечает тот.
– И это радует тебя?
– Да, – соглашается Луи. – Я, наконец, решился. Понял, что бегать бесполезно. Как бы я ни старался оттолкнуть, каким бы замкнутым он ни был, мы, делая круг, всё равно притягиваемся.
– Ты такой осёл, – качает головой друг, но улыбка искренняя. – Слишком упрям, а ведь я говорил давно. Да и он такой же упёртый, под стать тебе.
– Всё ещё не помирились?
Радость принятого решения омрачается растерянностью друга. Хоть тот и пытается скрыть беспокойство, Луи знает, Найлу тяжело далось недоразумение, лишившее его общества Гарри.
– Он сбегает, даже не выслушав меня, и я, честно говоря, отчаялся пытаться. Глупо получилось, но если он предпочитает думать, что я мудак, пусть так, главное, чтобы был хорошего мнения о тебе, – Найл бьёт Луи кулаком в плечо и вновь возвращает внимание к библиотечному компьютеру. – Задание само себя не сделает.
– Ладно, – тянет Луи, недовольный прервавшимся на такой ноте разговором. – Намёк понят, убираюсь с глаз твоих. Но я поговорю с ним о тебе, он просто не понимает. Не видит, как всё на самом деле.
Найл кивает, но Луи уже не смотрит на него, его взгляд цепляется за знакомые завитушки волос, и он кричит, игнорируя сердитое выражение лица библиотекарши миссис Швейцер, пугая других учеников.
– Стайлс!
– Не сейчас, – получает он привычный ответ, и Гарри проносится мимо, будто все демоны из «Божественной комедии» гонятся за ним следом.
Кровь вспыхивает от азарта, когда Луи срывается с места, чтобы догнать убегающего парня. Придерживая рукой закинутый на одно плечо рюкзак, лавируя между учащимися, он выбегает из библиотеки и слышит приглушённый хлопок двери в конце коридора. Гарри шустрый, но недостаточно – Луи поворачивает вправо и что есть сил несётся к школьной столовой, чтобы выйти через двери к стадиону. План срабатывает, и ему удаётся перехватить Стайлса за углом школы.
Его тяжёлое дыхание слишком громкое для морозного безветренного дня, а плечи под ладонями содрогаются то ли от холода, то ли от нехватки кислорода в лёгких, когда Луи прижимает тщедушное тело к кирпичной стене.
– Попался, – шепчет он.
Школьники проходят мимо, перешёптываются и поглядывают в их сторону, но не больше, чем обычно. В этой школе уже мало кого может удивить сцена, когда Томлинсон угрожает кому-то. Только в этот раз всё по-другому: Луи не натягивает платок на лицо, не торопится достать сигарету. Лишь стоит максимально близко, не оставляя между ними ни дюйма, и с удовольствием отмечает, как трудно Стайлсу дышать.
– Вечно убегаешь, – тянет Луи, а пальцы сильнее впиваются в чужие плечи.
Несмотря на электричество, сгустившееся между ними, на холодный воздух, Томлинсону каким-то чудом удаётся контролировать себя, чего нельзя сказать о Гарри. Он выглядит ещё более сломленным, чем обычно, а тени под глазами цвета чернильных туч, будто он совсем забыл о том, что такое сон. Луи приподнимает руку, касаясь большим пальцем тонкой кожи под глазом, пробуя на ощупь беспокойство его бессонных ночей, и Гарри закрывает глаза. Ресницы дрожат, и Луи видит, насколько трудно Стайлсу сдерживаться, чтобы не зажмуриться, всё его тело напряжено, натянуто тугой струной.
– Я приду сегодня, – наклонившись к лицу Гарри, шепчет Томлинсон, мысленно уговаривая себя воздержаться от поцелуя сейчас, хотя губы зудят от беспокойства, от желания коснуться.
Ответа Луи не ждёт – отстраняется, прячет руки в карманы вечно расстёгнутой зимней куртки, с удовольствием наблюдая за шоком на усталом лице Гарри, когда тот распахивает глаза, и они огромные, будто мутные болота, способные затянуть в густую застоявшуюся воду, лишить жизни. Луи больше не боится, он готов.
