Текст книги "Getting my demons out (СИ)"
Автор книги: MasyaTwane
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Зимнее солнце пробивается сквозь тучи, бросает на них косой золотистый луч, и в глубине глаз Гарри Луи видит отблески яркой зелени, блестящие звёзды на тёмных ресницах. Гарри медленно выдыхает, одними губами произносит «хорошо», а Луи со смиренным ужасом осознаёт, как чертовски сильно запал на эти красивые глаза.
***
Учащённое болезненное сердцебиение не покидает до самого вечера, и Гарри трёт кожу на груди, глубоко и медленно вдыхает, стараясь выровнять ритм. Ничего не выходит. Глупая надежда селится внутри после слов Луи, пускает свои корни, крепко цепляется за благодатную почву отчаявшегося сердца.
Гарри не хочется признавать этого, но до дрожи в пальцах ждёт его.
Но время идёт, тихо тикают старые часы в кухне, и пока он замёрзшими руками строит пирамидку из разных батончиков купленного специально для Луи шоколада, вечер приближается к своему завершению. Стрелка неумолимо щёлкает, сдвигаясь раз в минуту к цифре двенадцать на циферблате часов, под треснувшим старым пластиком. День рождения подходит к концу.
Не то чтобы у Гарри были планы получше на свой праздник, он всё равно провёл бы его в одиночестве. Ожидание Луи лучше, чем постоянная бесполезная трата времени, в которой проходят все остальные вечера.
– Почти весело, – шепчет он себе под нос, когда шоколадки рассыпаются по столу.
Надежда превращается в горечь на кончике языка, но Гарри не собирается заедать её шоколадом, которого накупил с лихвой. Он оставляет яркие обёртки разбросанными на старом деревянном столе и поднимается с тяжёлым вздохом, как старик. Холод в костях поёт свою зимнюю песню, и Гарри надеется, что сегодня она послужит колыбельной.
Но стоит дойти до спальни, и громкий стук пугает сонливость и темноту. Гарри возвращается в прихожую и, не спрашивая, распахивает дверь.
– Хей, – произносит Томлинсон, прежде чем войти.
– Поздно уже, а завтра игра, – неодобрительно качает головой Гарри, но внутри взрываются праздничные салюты, и их отсветы практически невозможно скрыть. Стайлс чувствует, как блестят его глаза, поэтому опускает их в пол.
– Заботишься обо мне, – тёплая ладонь Луи ложится на щёку, и Гарри дёргается от ласки, будто от пощёчины. – Постоянно.
– Что происходит?
Он пытается скрыть свою растерянность, но эмоции берут верх: тело сотрясает крупной дрожью, а от руки на щеке идёт тепло, и он, будто льдинка, медленно тает.
Луи не отвечает, загадочно улыбается, и от этого ещё страшнее. Гарри привык к его жестокости, к поджатым губам и ледяным глазам, и теперь он совершенно запутался, не понимает, чего ждать от этого нового Томлинсона, который гладит, а не бьёт, касается, а не хватает.
– Я кое-что долго гуглил, а потом кое-что долго искал, – непонятно объясняет Луи, пока стаскивает пахнущую морозом куртку, развязывает шнурки на ботинках. – Поэтому задержался.
– У меня есть шоколад, – зачем-то невпопад заявляет Гарри и тут же чувствует, как краснеет, но Луи смеётся без злости.
– Верю, – он берёт его за руку, тянет за собой в сторону единственной комнаты, которая служит Гарри спальней, но ноги будто примёрзли к полу, скованы волнением. – Ну, идём же, – настаивает Томлинсон.
Нереальность ситуации пугает посильнее любых угроз, и, оказавшись на спине в собственной кровати, Гарри остаётся лишь растерянно моргать, глядя, как Луи расстёгивает молнию на кофте, стягивает её с широких плеч.
– Луи?
– Шшш… – он прикладывает палец к губам и улыбается так, что у Гарри сводит судорогой пресс, а пальцы на ногах поджимаются от предвкушения.
Луи ставит колено на кровать, опускается сверху. Прижатый к матрасу его телом Гарри цепенеет, особенно когда тёплые ладони забираются под старый растянутый свитер, блуждают по впалому животу, разгоняя мурашки. Поцелуи больше похожи на настоящего Томлинсона: яростные, резкие, полные животной жестокости. Гарри стонет от напора, с каким Луи терзает его губы, сжимая пальцами бока, не в состоянии даже ответить на поцелуй, он лишь шире открывает рот и пытается не задохнуться во всём этом безумии страсти.
– Луи, подожди… – Гарри пытается прийти в себя, остановить это помешательство, потому что чувство, что они стремительно несутся с обрыва в пропасть, холодит в груди.
Но Томлинсон в ответ кусает Гарри за нижнюю губу, отстраняется на мгновение, чтобы в следующее стянуть с него свитер.
Ему не дают опомниться пальцы в волосах – Луи сжимает пряди в кулак и тянет голову в сторону. Гарри подчиняется, открывает шею и хватает воздух широко открытым ртом, когда Томлинсон впивается в кожу у плеча зубами. Сильный импульс проходит сквозь всё тело, и Гарри содрогается под настойчивыми ласками, сам поднимает руки, обхватывая шею Луи, и прижимает того к себе.
Объятие наполнено спокойствием и светом, теплом летних вечеров. Кожа Луи под пальцами горит, и впервые за многие дни Гарри не чувствует озноба. Ему хорошо.
О таком подарке он не смел даже мечтать, но Луи отстраняется, и на блестящих после поцелуев губах сверкает улыбка, которой Гарри никогда не видел. Будто солнечный луч прожигает грудь, его красота ослепляет, и полностью подчинённый моменту Гарри сам не понимает, что улыбается в ответ.
Губы покалывает электричество, разбуженное близостью Луи. Оно трещит в волосах и искрами ласкает кожу. Пахнущие сигаретами и снегом пальцы Томлинсона касаются губ, и он нежно ведёт по тонкой коже, будто изучает улыбку, но стоит Гарри вновь поднять руки, чтобы коснуться его в ответ, Томлинсон перехватывает запястья, заводит их над головой подростка.
– Луи?
Переход с нежности обратно к повседневной ожесточённости резкий, выбивает воздух из лёгких, и он вырывается вопросом в холодное пространство комнаты. Но Томлинсон разговаривать не настроен, он удерживает Гарри одной рукой, пристально глядя в глаза, а второй тянет угол платка. Бесшумно развязывается узел, и чёрная ткань, мазнув по оголённой коже локтя и груди, оказывается вокруг запястий. Луи связывает его, а улыбка на его губах застывает и медленно вовсе сходит на нет.
– Луи, – ещё раз пробует Гарри. Его сердце колотится от ужаса перед предстоящим. Воспоминания о боли первого раза ещё живы внутри, и тело едва оправилось. Гарри не хочет вновь переживать тот момент, объятий ему хватило бы с лихвой, чтобы унять жажду близости Томлинсона. – Позволь мне сделать тебе приятно по-другому? Как тогда в машине, ртом? Пожалуйста, Луи!
Неконтролируемые просьбы срываются с губ одна за другой, и Гарри чувствует, как голос предаёт его, дрожит и ломается, а Луи просто смотрит сверху вниз, и на его лице невозможно прочесть ни одной эмоции.
– Если бы я хотел минет, – произносит он тихо, мгновенно заставив Гарри замолчать властным тоном собственного голоса, – я бы поставил тебя на колени ещё днём у школы, Стайлс.
Собственная фамилия режет острее ножа, вспарывает кожу на груди, и кажется, ещё немного и у Луи будет шанс достать его сердце из тела голыми руками. Но Томлинсон наклоняется, прижимается губами к подбородку, ведёт цепочку ласковых поцелуев вверх по щеке. Гарри совершенно не понимает, что происходит.
– Сейчас вернусь, – говорит Луи в его кожу и ловко поднимается, оставив после себя ласковое эхо прикосновения.
Минута, которую Гарри проводит без него, наполнена холодом и темнотой. Собственная комната не кажется безопасной, а скованные над головой руки добавляют беспокойства в кровь. Но тёмный узел платка на мраморно-белых запястьях словно якорь в этом океане тьмы, Гарри не понимает, но нутром чувствует, что Луи тут для него.
– То, что я искал.
Со стуком Луи ставит что-то на рассохшуюся деревянную тумбочку, и Гарри поворачивает голову, щурится в ночных сумерках, чтобы разглядеть это. Форма упаковки и вызывающий розовый цвет наводят лишь на одну мысль. Её Гарри и озвучивает, не заботясь о том, насколько абсурдно звучат его слова.
– Клубничная зубная паста?
Хохот Луи оглушает, а вид откинутой назад головы, ровной линии загорелой шеи лишает последних сил к сопротивлению. Гарри наблюдает за его безудержным смехом, приоткрыв рот, поглощает потрясающее видение, чтобы иметь возможность окунуться в него снова, когда этот проблеск света рассеется, вновь оставляя его в вечной темноте.
– Конечно, – тянет Луи. – Пусть будет паста.
Пальцы ловко управляются со штанами Гарри, с его бельём, и Стайлсу остаётся лишь судорожно втягивать воздух, пока Луи раздевает его; пока стаскивает собственную футболку через голову. От вида голых плеч и взъерошенных волос Гарри тяжело дышит и, будто загипнотизированный, не моргая, смотрит в лицо Луи. Лишь когда молния на джинсах Томлинсона расстёгивается с лязгом и они съезжают ниже, зацепившись за тазобедренные косточки, открыв вид на красивый загорелый живот, Гарри одумывается, дёргает связанными руками в очередной попытке освободиться.
– Пожалуйста, Луи, – пытается он ещё раз, но тот кладёт ладонь на грудь и повторяет дословно то, что Гарри когда-то говорил Найлу о самом Томлинсоне.
– Доверься мне. Я не подведу.
И Гарри сдаётся, прикрывает глаза и позволяет рукам Томлинсона ласкать своё тело. Кажется, что его пальцы сразу повсюду, будто электрические импульсы, несут тепло и дрожь. Возбуждённые стоны срываются с губ один за другим, но в Гарри нет стыда, он позволяет себе озвучить это удовольствие, что доставляет ему Томлинсон.
– А это то, что я гуглил, – тихо произносит Луи.
Воздух пахнет клубникой, перебивая чуть заметный аромат кожи Томлинсона и сигарет, и его пальцы, эти жестокие злые пальцы, почему-то скользкие и влажные, растягивая, проникают внутрь.
Гарри громко выдыхает, распахивает глаза, потому что чувство наполненности уже не кажется таким страшным. Ему нравится, особенно когда Луи медленно вынимает их и так же медленно погружает обратно, не отрывая блестящего возбуждением взгляда от лица Гарри.
Боли нет. Ритмичность медленных неторопливых движений вызывает в теле отклик, Гарри чувствует нарастающую волну удовольствия, пока далёкую и едва заметную, но она приближается.
– Тебе нравится? – спрашивает Томлинсон, голос хриплый, непривычно низкий. Гарри распахивает глаза, впивается в него нуждающимся взглядом.
– Да. Я хочу больше, Луи, я хочу… – просит он.
– Нет, – качает Томлинсон головой. – Я больше не сделаю тебе больно.
Гарри обхватывает талию Луи ногами, тянет к себе, и тот подчиняется, прижимается обтянутыми в жёсткую джинсу бёдрами, склоняется для поцелуя.
– Я готов.
– Ладно, Стайлс, – пальцы сжимают подбородок, и Луи фиксирует его лицо, чтобы наблюдать за отражающимися на нём эмоциями. Второй рукой он придерживает поясницу и медленно, в одно плавное движение входит до конца.
Громкий стон Гарри, хриплый и бесконтрольный, отражается от стен, пугает тишину квартиры. Луи улыбается, смотрит на него своим пронзительным взглядом, толкается внутрь, и жар от его действий превращается в крупные капли пота на груди.
Ткань джинсов неприятно натирает ягодицы, а металлическая застёжка царапает кожу, но Гарри почти не обращает на это внимания, полностью поглощённый ритмом толчков. Ногти впиваются в ткань платка, кожа запястий горит под ним, но ничто не способно приглушить глубокое наслаждение от действий Луи: от его ярких глаз так близко, от горького дыхания у губ, от запаха электричества и сигарет.
– Ещё, – просит Гарри, и Томлинсон отпускает его подбородок, выпрямляется, такой красивый в тусклом свете уличных фонарей, пробивающихся сквозь грязное стекло окна.
Только когда обе его руки ложатся на бёдра, Гарри меняет правила. Тьма вползает в сердце, змеится по венам опасным ядом. Луи будит в нём эту тьму своим электричеством, поэтому он и становится жертвой. Гарри распахивает глаза, подбирается всем телом, будто перед броском, и, не позволяя опомниться, упирается обеими пятками в плечи Томлинсона.
– Я сам, – хрипит он и насаживается на член до упора, вырывая из горла Луи такой же хриплый стон.
Гарри неудобно, руки устают слишком быстро, а пальцев он почти не чувствует, так велико напряжение в теле, но он, будто заколдованный, не может остановиться, продолжает двигаться, трахая себя членом Луи.
– Твои глаза… – голос срывается от резких толчков, но Луи не пытается вернуть себе инициативу, глотает воздух раскрытым ртом и придерживает Гарри напряжёнными пальцами; вдавливает их в светлую кожу, будто пытается удержаться от падения. Волосы взмокли и прилипли ко лбу, делая его лицо ещё более невинным, беззащитным. – Твои чёртовы глаза опять чёрные, – наконец договаривает он.
– Боишься? – с ухмылкой спрашивает Гарри, но ощущения уже закручиваются внутри него ураганной воронкой; в неё стягиваются разумные мысли, все до одной, оставляя лишь голое наслаждение.
Под собственный крик, звучащий приглушённым и далёким, Гарри до хруста выгибает спину, разбрызгивая собственное удовольствие перламутровыми каплями. Сильные руки Луи держат его, не позволяя упасть, пока звуки наслаждения, подобно свету, разрывают его горло, а грудь тяжело вздымается от нехватки кислорода. Всё его тело растерзано новым, незнакомым прежде восторгом.
Слабость накрывает целиком: ноги разъезжаются в стороны, и Гарри обмякает на кровати, руки бессильно повисают в чёрном узле платка. Луи наклоняется ближе, медленно покидает его тело, и по ощущениям Гарри может понять, что тот всё ещё возбуждён.
– Я не боюсь, – произносит Луи, прикасается губами к губам Гарри, целует мягко, как никогда до этого. Гарри не в силах даже ответить, ему едва хватает сил держать глаза открытыми. – Снова зелёные.
Луи облокачивается на локоть, практически ложится на Гарри сверху, заглядывая ему в глаза, и его лицо мягкое, немного уставшее. Более красивым Стайлс не видел его никогда. Их дыхания смешиваются, и Гарри чувствует покой внутри, чувствует безопасность, наполнившую его стылую комнату.
– Мне последние тормоза срывает, когда ты такой, – искренность в голосе подкупает, и Гарри вновь инстинктивно дёргает рукой в попытке коснуться Луи, но те всё ещё связаны.
Он тянется поцеловать, но не хватает какого-то дюйма, чтобы коснуться. Луи ласкает себя, без стыда глядя ему в глаза, и хватает пары минут, прежде чем черты лица ломаются удовольствием. Он тяжело дышит и кончает в собственный кулак, Гарри чувствует горячие капли, попавшие на его тело.
Волшебство дня рождения заканчивается, как только Томлинсону удаётся выровнять дыхание. Он поднимается, и Гарри тяжело сглатывает, глядя на его обнажённый торс; несмотря на то, что он удовлетворён и смертельно хочет спать, Гарри никогда не хватит близости с Луи.
Пальцы ловко натягивают так и не снятые джинсы выше, без какого-либо стеснения Луи приводит себя в порядок, и от играющей на его губах отрешённой улыбки внутри Гарри цветёт весна.
– Ты в порядке? – спрашивает Томлинсон, легко развязывая платок. Руки бессильно падают на подушку, и сильные пальцы Луи усердно трут онемевшие запястья, пока покалывание крови не затмевает все другие ощущения.
– Спасибо, – шепчет Гарри, и Луи взлохмачивает запутанные кудряшки, прежде чем покинуть комнату.
На кухне включается вода, и Гарри приподнимает голову с подушки, чтобы предупредить Луи, что она ледяная, что горячей у него не бывает, но усталость берёт своё, наваливается всей массой бессонных зимних ночей. Тьма поглощает сознание.
Последнее, что он чувствует сквозь пелену сна – это поцелуй со вкусом шоколада и натягиваемое на плечи одеяло, а также тихий шёпот, больше похожий на волшебство.
– С днём рождения, Гарри.
***
Февральское солнце придаёт обстановке унылый вид; стадион тонет в медленно оседающем снеге. Серыми хлопьями он падает с небес на пластиковые скамьи, заполненные учениками. Солнца нет, оно спрятано за седыми тучами, но отсутствие ветра скрашивает погоду в целом.
Луи затягивается сигаретой, наплевав на указ тренера не курить. Внутри него настоящая метель, и температура расстроенного сердца в десятки раз ниже, чем холодная зима в их городе.
Гарри нет среди учеников на стадионе. Первая игра Луи в этом году, его триумфальное возвращение в команду, сразу на должность капитана, а Гарри нет. После вчерашней близости, после этого негласного признания в собственных чувствах.
Гарри нет.
– Хей, – Пейн грызёт ноготь большого пальца, а его глаза беспокойно бегают по лицу Луи, будто он пытается найти в нём немного уверенности. – Найл не звонил тебе?
– С чего бы? – удивляется Томлинсон. Мысли о Гарри мгновенно растворяются в суматохе предматчевой подготовки и тревоге.
– Его нет. Сотовый не отвечает.
Луи подтягивает капитанскую повязку выше по руке, бросает последний взгляд на трибуны. Страх, беспочвенный и неконтролируемый, усиливает сердечный ритм, закручивается в животе горячим комом беспокойства.
Найл пропускает игру, и инстинкты Луи рвутся с цепи, предупреждая его о надвигающемся несчастье. Он волнуется за друга и не понимает, почему отсутствие на стадионе Гарри усиливает этот страх.
Превращает его в ужас.
========== Счастливее ==========
Внутри всё скручивалось, вызывая лёгкую тошноту, и даже яркий солнечный свет за окном не успокаивал. Вилка с неприятным скрежетом царапала тарелку, но от одного вида еды становилось ещё хуже. Волнение никак не покидало. Как всегда перед игрой.
– Дорогой, ты должен поесть, набраться сил. Сегодня важная игра, ты сам говорил.
Найл нахмурился и раздражённо бросил вилку на стол, не обращая внимания на неодобрительный взгляд матери.
– Не могу я есть перед игрой.
– Найл…
– Тем более сегодня от меня ничего и не зависит. Мы всё равно взгреем этих придурков, потому что Томмо снова в команде, – Найл поднялся из-за стола, окончательно убедившись, что поесть не удастся, и схватил сумку с формой. – Я лучше прогуляюсь перед игрой.
Мама тепло улыбнулась, потрепала сына по голове и оставила на щеке лёгкий поцелуй.
– Удачной игры!
Встретивший его на улице холод освежал мысли, и волнение потихоньку отступало. Найл улыбнулся, вдыхая полной грудью морозный воздух, представляя, как здорово будет оказаться на поле вместе с Томлинсоном. Команда вновь обрела своего капитана, и теперь всё будет, как раньше.
Погрузившись в свои мысли, он не заметил, как у выхода из переулка остановился темный силуэт, пристроился в тени здания, поджидая. Радостные крики болельщиков уже звучали в ушах, а предвкушение игры ослепляло, Хоран не чувствовал опасности, не видел, что именно силуэт сжимал в руках.
Найл уже собирался выйти из холодной тени переулка на освещённую зимним солнцем улицу, как человек выступил из своего укрытия, заставив парня испуганно подпрыгнуть на месте.
– Чёрт возьми! Чувак! Как ты меня напугал!
Он рассмеялся и схватился за бешено бьющееся сердце. Его попытки отдышаться резко прервали: человек перехватил второй рукой биту и размахнулся.
Резкая боль, пронзившая парня, не дала возможности даже вскрикнуть, а горячая кровь потекла из сломанного носа, пачкая светлую ткань куртки.
После второго удара темнота бережно окутала сознание. А силуэт оглядел тихую безлюдную улицу и улыбнулся.
***
Время бьётся в окно ветром и снегом, будит Гарри кровавым лучом заходящего солнца. Но холода зимы нет. Тело хранит прикосновения Луи, его вкус покрывает губы ягодным соком, и запах никак не хочет исчезать. Всю ночь Гарри ворочается в постели, сквозь сон улавливая эти нотки сладких персиков кондиционера для белья и горечь дешёвых сигарет.
На удивление, он ни разу не просыпается: кошмары спрятались в свои тёмные углы, выжидая подходящего момента, и в груди царствует умиротворение. Лишь навязчивый запах Томлинсона, будто его незримое присутствие, навевает фрагменты фантазий, врывается в подсознание воспоминаниями, в которых чередуются болезненные тычки и сладкие поцелуи.
Гарри сходит с ума из-за этой непонятной связи.
Но несмотря на боль и неопределённость, несмотря на жестокость Томлинсона – он единственный луч света в вечной ночи его жизни. И именно к нему Гарри стремится раз за разом, выныривая из тьмы. Жаль, что она всё ещё слишком сильна, и это короткие передышки перед погружением на дно.
Мысли о своём секрете стирают зачатки улыбки с лица, и, будто только этого момента и ждал, холод проникает под одеяло, вонзается в кожу миллионами студёных игл. С усталым вздохом Гарри садится на кровати, наклоняется к полу за брошенной там одеждой. События вчерашней ночи напоминают о себе лёгкой болью.
Когда босые ступни касаются пола, Гарри вздрагивает, кутается в неизменный свитер сильнее. На часах вечер, уроки прошли, поэтому он собирается перекусить и завалиться обратно в постель. Сегодня тот редкий случай, когда Гарри по-настоящему выспался, но более важных, чем согреться, дел по вечерам у него нет.
На столе есть шоколад и, пересчитав количество блестящих батончиков, Гарри улыбается краем губ: Луи оставил ему ровно половину. Сердце бьётся громче, чем обычно, но не оттого, что Луи оставил, а оттого, что он забрал. Внутри тепло от мысли о том, что Томлинсон не побрезговал предложенными сладостями.
Он берёт одну, всего одну конфету в яркой шелестящей обёртке и разворачивает привычным, пусть и слегка подзабытым жестом. Сладостей Гарри лишил себя больше года назад, когда понял, какое чудовище скрывается под его бледной кожей, сколько тьмы струится по венам вместе с густой кровью. Но сейчас шоколад тает во рту, словно поцелуи Луи, возвращает его во вчера, полное наслаждения.
Вместе с шоколадом заканчивается и время фантазий, Гарри сжимает в ладони пустую обёртку, и уголки его губ опускаются вниз. Нельзя обманывать себя: Луи подарил ему драгоценную передышку, возможность изредка спать без кошмаров, но он не вылечит полную тьмы душу и не останется с Гарри. Особенно если узнает его смертельный секрет.
Стайлс возвращается в постель, холодную и пустую, накрывается с головой старым одеялом. Только в темноте он вспоминает о важности сегодняшнего дня – первая игра для Томлинсона после перерыва. И сразу капитан.
Сожаление о том, что он так глупо проспал триумф Луи, тусклое, растворившееся в чувстве восторга. Зима подходит к концу, а вместе с ней завершается эра жестокости. Гарри гордится всем, что сделал Томлинсон, путём, который он прошёл за этот год, и не может побороть светлое чувство надежды, что однажды и его невзгоды останутся позади.
Долгую ночь Гарри лежит без сна, перебирая в уме все воспоминания, связанные с Луи: от первого взгляда в жестокие глаза цвета ягодок годжи в тёмном проулке до приоткрытого в мягком изломе рта, когда Луи кончил в кровати Гарри.
Ведя замёрзшими пальцами по тонкой наволочке на подушке, Гарри грустно усмехается во тьму: сердце пропускает удар от мысли, внезапной и незваной, что сбивает весь сердечный ритм.
Он серьёзно влюбился в Томлинсона.
***
Утро пятницы для Гарри чувствуется серединой дня – бесполезно потраченное время, что он провёл, глядя в изъеденный жучком потолок своей ветхой квартирки, отдаётся головной болью в затылке. Вечно замёрзшие пальцы вместо расчёски проходятся между спутанных кудрей, которые давно пора состричь, и всё тело ноет от утомления и поселившейся внутри зимы. Школьник, но с душой старика, с усталостью в каждой косточке, каждой мышце тела.
Глядя в зеркало на себя, Гарри убирает волосы назад, отчего шея кажется особенно длинной, а глаза – темнее и больше. Он зажмуривается на секунду, считая мгновения, надеясь очнуться от этого затянувшегося кошмара, в который превратилась его жизнь в последние годы, но, распахнув их, снова видит всё того же измождённого и худого мальчика. Луи никак не мог запасть на кого-то настолько жалкого.
В злости на себя и на свои глупые надежды, Гарри запихивает вещи в рюкзак и надеется, что февральский мороз выгонит непрошеные мысли из головы. Отрезвит. Но глаза останавливаются на чёрном пятне, грязной кляксе из ткани, что лежит на его столике.
Луи оставил свой платок.
Внезапный испуг выливается в хаотичный перестук сердца, в неконтролируемую дрожь пальцев. Спустя половину минуты, за которую Гарри учится вновь дышать, дрожь охватывает всё тело.
Со священным страхом, с обожанием и детской неуверенностью он подходит ближе, тянется трясущимися пальцами, но в дюймах от вещи отскакивает, будто она угрожает ему, будто может отравить.
Он и так отравлен. Голубыми глазами, запахом сигарет. Жестокими пальцами.
Теперь становится ясно, почему запах преследовал Гарри даже после того, как Луи ушёл. С опаской Стайлс сворачивает ткань, стараясь не вдыхать любимый аромат полной грудью, аккуратно укладывает в рюкзак. Всю дорогу до школы Гарри надеется, что ему удастся отдать Луи его вещь, не привлекая внимания, но уже у школы, споткнувшись о ледяной взгляд, он понимает, что всё напрасно. Жизнь вновь насмехается над ним, потому что Луи медленно затягивается, не отрывая от Гарри пристального взгляда, и выпускает густую струю сигаретного дыма в потрескивающий морозом воздух. Вокруг него вновь толкаются люди, преданно заглядывают в приоткрытый в улыбке рот.
Улыбке?
Гарри растерянно моргает, когда Луи прерывает Стэна, похлопав по плечу, и направляется к нему, всё также беззаботно улыбаясь. Рюкзак сползает с плеча, и, инстинктивно отступая, Гарри лихорадочно соображает, что задумал Томлинсон в этот раз. Мысль о том, что платок лежит в сумке Гарри, жжёт, мучает сознание.
– Привет, – говорит Луи, останавливаясь. – Я вижу, что ты в секунде от того, чтобы рвануть прочь, и сразу хочу тебя предупредить – не делай этого. Ты будешь выглядеть глупо и всё равно не сможешь убежать от меня. Никогда не мог.
Всё также безмятежно улыбаясь, Луи склоняет голову в сторону, разглядывая Гарри, будто видит впервые. Хитрый прищур глаз не выдаёт намерений, и по спине того бегут мурашки – зная Луи, Гарри предполагает худшие варианты этого странного поведения и внезапно проснувшейся прилюдной доброжелательности.
– Я не собирался бежать, – пытается он защититься, но Луи лишь смеётся в ответ. Снисходительно, будто видит насквозь, и Гарри, не особенно обдумывая, выдаёт: – Я платок вернуть хотел.
При ярком зимнем солнце хорошо видно, как зрачок расширяется, вытесняет ледяную серость из глаз. Луи медленно выдыхает, и веселье уходит с лица, сменяясь напряжением.
– Вернуть? – осторожно переспрашивает он.
Голос отстранённый, далёкий, и Гарри предпочёл бы насмешку, лёгкую издёвку, с которой началось их утро. Он старается не глядеть на ожидающих Томлинсона приятелей, но и в застывшее лицо Луи смотреть нет сил. Гарри уминает снег носком ботинка и тихо произносит.
– Ты ведь забыл, помнишь? Я принёс. Отдам, когда вокруг будет меньше людей. Я помню, что всё произошедшее, – Гарри сбивается на хрип, откашливается и чувствует, как на щеках цветёт румянец. Кулаки сжимаются от злости и бессилия, он так ненавидит выглядеть слабым перед Томлинсоном. – Всё останется в тайне, как ты и говорил…
– Доставай, – грубо перебивает его Луи. Гарри вздрагивает, и от ледяного тона к горлу подкатывает ком.
– Здесь?
Неуверенно снимая рюкзак с плеча, он пытается понять логику Томлинсона, но тот нетерпеливо цокает языком, вырывает сумку из замёрзших ладоней. С ужасом Гарри наблюдает за тем, как Луи расстёгивает молнию и извлекает на свет свой платок.
Рюкзак падает в снег, а Томлинсон делает шаг ближе, поднимает ткань. Гарри хочет шарахнуться в сторону, будто от ядовитой змеи, но замирает, обездвиженный, глядя широко распахнутыми глазами, как Луи завязывает платок вокруг его шеи. Кружащий голову запах бьёт в нос, окутывает со всех сторон – Гарри захлёбывается им и своими чувствами.
Луи даже бровью не ведёт, когда ледяные пальцы Гарри оказываются на его ладонях, когда Стайлс пытается остановить, оттолкнуть. Томлинсон лишь затягивает узел туже и маниакально улыбается.
– Никогда не снимай, – шепчет он. Гарри, будто зачарованный, не может отвести глаз от тонких губ, продолжая судорожно цепляться за Луи.
– Я не понимаю…
– И не надо, – отмахивается Луи. – Пойдём.
Его рука по-хозяйски ложится на ссутуленные плечи, и Гарри едва успевает подхватить свой рюкзак, когда Томлинсон тянет его вперёд, к зданию школы. Ропот вокруг нарастает, затылком Гарри чувствует взгляды: удивлённые, ехидные, настороженные. Не дружелюбные. Кожа под платком чешется, и рука то и дело дёргается поправить, потрогать ткань, но усилием воли он сдерживается. Старается думать лишь о дыхании и ритме шагов, чтобы не сбиваться, идти в ногу с Луи, но тело не слушается.
Луи предпочитает игнорировать его слабость, частые тихие хрипы. Будто ничего необычного не происходит, с гордо вздёрнутым подбородком, с сияющим взглядом победителя он входит в школу, прижимая Стайлса к себе.
***
Это в корне неправильно – игнорировать математика мистера Миллера и новую тему урока, но Луи просто не может заставить себя слушать нудные объяснения старика, когда в голове то и дело всплывают шокированные глаза, а на тыльной стороне ладоней всё ещё чувствуется холод от пальцев Стайлса. Его фантастический румянец занимает остатки мыслей, не позволяя вниманию сконцентрироваться на уроке.
– Ты улыбаешься, как идиот, – недоверчиво хмурит брови Стэн. – Это из-за утреннего происшествия?
– Происшествия, – передразнивает Майкл. – Томлинсон себе парня завёл, Стэн. Только идиот этого бы не понял после утренней демонстрации.
– Стайлс? Его парень? – Стэн закатывает глаза, умело подражая в этом жесте Томлинсону. – Он же лузер. Ты бы не запал на лузера…
Уверенность растворяется, исчезает из голоса, стоит только Стэну увидеть насмешливо приподнятую бровь.
– Запал, – повторяет он растерянно. – На лузера. На слабака.
– Он не слабак.
– Только потому, что врезал тебе тогда на парковке? – Стэн странно зол, желваки на его щеках подрагивают, а пальцы вокруг ручки – белые.
– И правда! – восклицает Майкл. – Он тогда хорошенько проехался по твоему хорошенькому личику. Думаешь, искра вспыхнула именно тогда?
Луи вспоминает злость в тёмных зрачках Гарри, боль, сковавшую лицо после удара, и жжение в ладонях. А потом, будто адское пламя, его пожирает изнутри картинка Гарри, прижатого к дереву, с вздёрнутыми руками, с его хриплыми мольбами, и звуки приближающейся грозы.
Нет, это началось не тогда.
Прохладный сумрак библиотеки и тихое дыхание за спиной. Книги, которые поручили раскладывать – скучны, а мальчик за столом занятный. Какая-то тайна скрывается за тщедушной внешностью и блестящим взглядом. Напряжение между ними, полное искр и треска электричества, а потом шокирующая правда – родители Стайлса мертвы.
Луи хмыкает и возвращается в прошлое ещё дальше.
В тот момент, когда Гарри получил Twix, предназначенный Томлинсону. Поджатые губы и сталь во взгляде, когда Луи назвал его убегающим от собственных демонов слабаком. Уже тогда он чувствовал внутри себя интерес и тягу к этому красивому скрытному парню.
