Текст книги "Getting my demons out (СИ)"
Автор книги: MasyaTwane
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
– Хэй, – щёлкает Стэн пальцами у него перед носом. – Только не говори, что Стайлс покусал тебя, и теперь ты тоже заразился – улетаешь в космос, забывая о реальности?
– Идиот, – смеётся Луи в ответ. – Я думал… Знаешь, наверное, я действительно заметил его тогда в переулке, когда мы проучили того гомофоба, – Луи напряжённо хмурится, пытаясь вспомнить имя, но потом просто отмахивается. – Не помню. Но меня ещё потом к директору вызывали.
– Ты шутишь? – удивляется Майкл. – Я помню, там кто-то был, но и подумать не мог, что это Стайлс. Ты разглядел его в темноте и запомнил?
Недоверие на лицах друзей объяснимо, Луи и сам не понимает, почему взгляд остановился на неприметном мальчике. Возможно, что-то было тогда в его лице: отсутствие страха, интерес. Влечение к боли, испытываемой тем парнем, к ноге которого Томлинсон прижимал сигарету.
– Любовь с первого взгляда? – Стэн не может сдержать скептицизм внутри, выплёскивает его наружу недоверием и пренебрежительностью. Луи всё ещё пытается понять причину, по которой его лучший друг так категорично отвергает Стайлса, но пока безрезультатно.
– Нет, – качает он головой. – Я просто заметил его. Мы сталкивались раз за разом, и это будто снежный ком – всё обросло деталями и оттенками. Я узнал его. Хоран был прав с самого начала.
– Кстати о нём, – подбирается на стуле Майкл. – Он пропустил игру и сегодня не объявился в школе. Что с ним?
– Может, заболел? – интересуется Стэн, но хмурит брови, захлопывает тетрадь с недописанным конспектом. – Или пропал, как Зейн.
– Зейн не пропал, – возражает Луи.
– Да? А где же он? Прошло несколько недель.
Луи тянется за пачкой сигарет под тикающий в голове таймер, что отсчитывает секунды до конца урока. Беспокойство, словно зуд под кожей, чешется и жжёт, и выгнать его из крови невозможно, но пара затяжек определённо поможет унять, уменьшить в половину.
– Узнай у Пейна. Скорее всего, ничего серьёзного, но если он тоже не знает, где Найл – начнём бить тревогу, – просит Майкл.
Под оглушительную трель звонка Луи срывает со спинки стула кофту, забрасывает рюкзак на плечо, стараясь протолкнуться сквозь покидающих класс учащихся к Лиаму, а в груди – холод дурного предвидения. Облегчение от принятия собственных непростых чувств к школьному лузеру растворяется в предчувствии грядущего кошмара.
***
Белая пенистая капля скапливается в уголке губ, пока щёку оттягивает зубная щётка: Гарри интенсивно двигает запястьем, царапая дёсны жёсткой щетиной до лёгкого жжения во рту. Он надеется, что сможет вычистить не только рот, но и очистить голову от ненужных мыслей, но перед глазами чёртов Луи, с его снисходительной улыбкой, с тёплыми сильными пальцами. На плече всё ещё чувствуется прикосновение, ободряющее сжатие.
Гарри сплёвывает пасту в раковину и наблюдает, как она медленно сползает в металлический сток, чуть окрашенная розоватым. Дёсны кровоточат от жестокого обращения, но он лишь сплёвывает вновь, ощущая на языке вкус мяты и соль крови.
Какая красивая аллегория всей его жизни – любое приятное чувство искажено внутренней ненавистью, отравлено тьмой. Как свежий вкус пасты испорчен металлическим привкусом. Гарри вглядывается в потрескавшееся зеркало и ненавидит эти тёмные круги под глазами, ненавидит свои длинные кудри и постоянное выражение усталости на лице. Почему же Луи обратил на него своё внимание? Почему подарил свой платок?
Вернувшись в комнату, как величайшую драгоценность, Гарри берёт его в руки, прижимается к пропахшей сигаретами ткани губами. Ком слёз застрял поперёк горла, мешая вдохнуть, но глаза сухие. Всю зиму Гарри надеялся, что Луи увидит в нём хотя бы друга, а не постоянную игрушку для битья, – это казалось невозможным, но до боли желанным и притягательный – сейчас же, когда Томлинсон обозначил свои намерения, Гарри никак не мог решить для себя, да или нет. Он трусливо сбежал, пока Луи разговаривал с Пейном, хмурясь и нервно жестикулируя.
Часы на стене негромко тикают, отсчитывая время, и Гарри аккуратно сворачивает ткань, кладёт её рядом с кроватью на столик. Любовно гладит подушечками пальцев. Он хорошо помнит последние слова Бена: «Любовь – это уничтожение, и если тебя полюбят – тебя уничтожат». Тяжёлые полновесные слова до сих пор звучат незатихающим шёпотом в ушах.
Страшнее всего сейчас поверить в искренность Луи, а потом получить нож предательства в грудь. Увидев страх, разочарование, омерзение в ледяном взгляде Томлинсона, Гарри умрёт в тот же момент. Тонкие пальцы тянутся к изношенной наволочке, и, подцепив за край дырявый конец, Гарри тянет, с громким треском дорывая ткань.
Он хочет Луи: чтобы голубые глаза смотрели лишь на него, а пальцы сдавливали лишь его запястья. Хочет, чтобы всё внимание Томлинсона принадлежало безраздельно только ему. И соблазн велик. Луи сказал ему «да» платком и сегодняшним поведением, и Гарри нужно лишь ответить на его порыв, согласиться на эти отношения.
А значит, секрет нужно спрятать ещё глубже; убедиться, что он не всплывёт в новой жизни, не испортит то, что придало внезапный смысл бесцельному прозябанию в холоде.
Жажда разрушения подогревается сомнениями, лезет наружу с неуверенными вдохами. Гарри, сам того не замечая, разрывает ветхую ткань на тонкие лоскуты, прокручивая в мыслях варианты собственного будущего. План остаться незаметным, не сближаться ни с кем, давно рассыпался в прах, и теперь, стоя на пороге новых, по-настоящему серьёзных отношений, Гарри пугается. Не за себя, за Луи. Он закрывает глаза, помнит хлещущую из-под ножа кровь и тёмные глаза Бена, расширенные от изумления. И вдруг резко вздрагивает, покрываясь мурашками, вспоминая свой давний сон: улыбающийся Томлинсон подходит ближе, глаза светятся желанием, и Гарри чувствует тепло в кончиках пальцев, а в следующую секунду рот Луи искривляется от боли – из груди торчит рукоять ножа.
Не задумываясь о разодранной в клочья наволочке, Гарри вскакивает с постели, натягивает свитер, сверху – куртку. Ключи приглушённо звенят в кармане, когда он выходит за дверь, в ночной мороз. Он собирается принять всё, что Луи готов дать ему, любую крупицу его солнечного тепла, но прежде, чем Стайлс ответит «да», он обязан убедиться в том, что прошлое осталось в прошлом.
В том, что последствия его страшного секрета похоронены.
***
Восторжённые крики трибун, крепкие объятия друзей, кипящий в крови адреналин…
Яркие вспышки фантазий оборвались слишком резко, сменились болью, бьющейся внутри черепной коробки, обездвиживающей. Реальность возвращалась, обдавая всё тело холодом, и к горлу подкатывала тошнота.
Найл пытался открыть глаза, но запёкшаяся кровь не давала векам разомкнуться. За онемевшие руки его тянули по бетонному полу, стирая тонкую ткань штанов, царапая кожу. А холод пробирался всё глубже и глубже, к самому сердцу, заставляя его замереть в страхе.
В голове, пульсируя, повторялось только одно – бежать. Как можно быстрее. При любой возможности. Вот только страх сковывал тело прочнее любых оков.
Монстр отпустил руки Найла, и тело свалилось на пол тряпичной куклой. Звуки удаляющихся шагов вселили такую необходимую надежду. Он попытался подняться, тихо, бесшумно, еле сдерживая болезненный стон.
Бежать!
Ноги почти не держали, голова кружилась, а тошнота усиливалась с каждой секундой. Но Найл понимал, что на слабость нет времени, это единственная возможность спастись. Не оглядываясь, он приготовился сделать шаг. Но ледяной голос остановил его.
– Ты не выберешься отсюда. Поверь, я позаботился об этом. Я не могу позволить тебе сбежать.
В нос ударил сладкий запах, и Найл спиной почувствовал взгляд, но не смог обернуться. Надо только досчитать до трёх. И бежать.
Один… Шаркающий шаг, эхом раздавшийся в этом холодном и пустом месте.
Два… Сжатые в кулаки кисти и глубокий вдох.
Три… Оцепенение.
Потому что взгляд зацепился за обезображенное тело. Обугленные остатки, навсегда прикованные к стулу, замершие в мучительной агонии.
Найл попытался сделать вдох – безрезультатно. Паника завладела сознанием, в глазах потемнело, а ноги подкосились. Потому что он узнал. По остаткам кожаной куртки он узнал, кому принадлежит сожжённый труп.
А тонкая игла незаметно воткнулась в шею. Найл провёл рукой по месту укола, и слеза скатилась по его щеке, прокладывая маленькую дорожку среди кровавых разводов. Безнадёжный мрак разливался по венам, надежда окончательно ушла, уступив своё место отчаянию. Вокруг стремительно темнело, и Найл провалился во тьму, понимая, что у смерти сладкий запах цветов.
========== Первая забота ==========
Холод. Он проникал в каждую клеточку дрожащего тела, конечности немели, а разум затуманился. Разъедающая тишина нарушалась лишь судорожными вздохами.
Найл не хотел открывать глаза, знал, что именно увидит. Обшарпанный серый потолок. И не было никакой возможности повернуть голову, хотя бы ненамного. Крепкие жгуты приковывали к столу его голову, туловище, руки и ноги, лишая даже иллюзии свободы.
Он не видел, когда ушел монстр, очнулся уже в таком положении, окружённый лишь холодом и тишиной. И запахом, от которого раз за разом желудок скручивался в узел, накатывала тошнота и горло сжималось в мучительном спазме.
Бензин и горелое мясо. Горелая человеческая плоть.
Зейн.
Слёзы выступили в уголках глаз, раздражая и так красную кожу. Хотелось кричать. Орать, раздирая горло до крови, но выходило лишь тихое мычание, потому что рот был туго стянут тряпкой.
Найл зажмурил веки – единственное, что ещё осталось в его власти – как можно сильнее, только бы стоящая перед глазами картинка ушла, исчезла навсегда. Но она появлялась снова и снова: изуродованное тело, в некоторых местах сгоревшее до кости, кусками висящие шматки кожи, обугленная кожаная куртка. И слёзы продолжали катиться по бледному лицу.
Найл потерял счёт времени, реальность и сны – всё смешалось в одно, а ожидание убивало. Ожидание неизвестности, ожидание боли.
Мысли, что его ждёт та же участь, что и Зейна, приводили в тихий ужас, сжимали тихо стучащее сердце мёртвой хваткой, выбивали остатки воздуха из лёгких. Но попытки освободиться Найл оставил, когда от боли в запястьях и на лодыжках потемнело в глазах.
Шаркающие шаги эхом раздались в помещении, вызывая паническое удушье, словно груда камней свалилась на грудь. Он хотел повернуть голову, чтобы увидеть вошедшего – ему нужно было увидеть, но жгуты стягивали и глаза смотрели лишь на бетонный потолок.
– Здравствуй, Найл.
Голос было еле слышно, но его спокойный тон вселял жуть, а до ужаса знакомый запах цветов перемешался с запахом сожжённого тела, вызывая очередной рвотный позыв.
– Прости, что оставил тебя надолго одного. Не переживай, скоро всё закончится.
Закончится. Найл представил тёплую улыбку мамы. Как бы он хотел вновь очутиться в её родных объятиях, услышать звонкий смех, увидеть морщинки вокруг глаз! Только для него всё закончится совсем иначе.
В голове поражённое горем мамино лицо сменялось искажённым трупом Зейна, и смерть стала такой реальной, такой близкой. Ужас накрыл с головой, позволяя наплевать на боль, попытаться вырваться, спастись. Хотя бы в последний раз.
Только теперь было слишком поздно. Шаги приближались.
– Я понимаю твой страх. Очень хорошо понимаю. Но нужно всегда задумываться о последствиях. Совершая каждый шаг, произнося каждое слово, закрывая глаза на несправедливость, на жестокость.
Чем ближе становился голос, тем сильнее Найл пытался вырваться, стирая кожу до мяса, впиваясь зубами в грязную тряпку. Паника завладевала сознанием, лишая способности разумно мыслить. Но он резко замер, когда почувствовал прикосновение тёплых рук к своему лицу, они грубо сдёрнули с него кляп. Найл тут же сделал глубокий вдох, но даже не подумал закричать, позвать на помощь. Он понимал – никто не придёт, никого нет рядом. Только он и невидимый силуэт.
И один единственный вопрос. За что?
– Пожалуйста… Я ничего не сделал.
Говорить было сложно, а собственный голос казался чужим. Слишком хриплый, нереальный, отчаянный, эхом отражающийся от ледяных бетонных стен.
Тёмный силуэт навис над ним, и в тот же миг яркий свет ослепил Найла, не позволяя разглядеть лицо. Но мысли о мучителе отступили, когда он понял, что всё окружающее напоминает операционный стол.
– Именно! Ты ничего не сделал! Но что есть бездействие, как не самый большой из грехов? Ты не согласен со мной?
Силуэт был совсем рядом, Найл чувствовал на своей коже его дыхание, но не мог распознать голос: он был словно в вакууме из собственного ужаса.
– Я не понимаю.
Найл услышал тяжёлый вздох и звук, который заставил забыть про всю боль в онемевших конечностях, про холод, забравшийся глубоко в грудную клетку, про отчаяние, заполонившее сознание. Звук бьющейся друг о друга стали. Безжалостный. Приближающий боль.
– Нет, – слёзы градом покатились из глаз. – Не надо. Не убивай меня, – перед глазами стоял фильм ужаса, который он посмотрел ещё в детстве. Он вспомнил стол убийцы, который был завален орудиями пыток. Он вспомнил крики его жертвы.
– Бездействие хуже любого зла. Ты стоял, ты смотрел, ты ничего не делал, чтобы помочь. Для чего тебе глаза?
– Мне очень жаль, – Найл пытался успокоить срывающийся в рыдания голос, но страх был слишком силен. – Я хотел как лучше! Правда! В тот момент мне казалось это лучшим решением.
– И это решение несет за собой непоправимые последствия.
– Пожалуйста…
Найл отчаянно задёргался всем телом. Бесполезно. Тряпка вернулась на место, а из-за паники окончательно потемнело в глазах.
– Прости, но я должен вернуть кляп на место. Я бы послушал, как ты кричишь, но ты можешь меня укусить.
На секунду Найл понадеялся, что отключится, провалится в небытие и не почувствует ничего, просто уснёт. Но этому не дано было сбыться.
Жгут на голове стянули сильнее, и он почувствовал небольшое давление на глаз. Его веки одно за другим насильно раскрыли, заставив смотреть на ненавистный бетонный потолок, и Найл уже не смог сомкнуть их. Он понимал, что его ждёт. Но не хотел в это верить.
– Всё пройдёт быстро. Но будет больно. Вдохни поглубже.
Найл попытался последовать совету, но у него не вышло. Как можно успокоиться, когда видишь приближающееся лезвие, зажатое перетянутыми перчатками руками? Когда страх сковал тело и невозможно пошевелить ни одной мышцей? Когда видишь приближение боли, нестерпимой, невозможной, но не можешь ничего сделать?
В первую секунду он не почувствовал ничего. Наверное, страх вышиб из головы всё остальное. Но потом словно тысяча игл воткнулась в его черепную коробку. Он завопил в тряпку и услышал смех мучителя, который не останавливался – отделял его глаз от тела. Медленно, с наслаждением, не обращая внимания на сдавленные кляпом крики парня, на судороги в его конечностях. А Найл чувствовал. Как ткани разрезаются одна за другой, как он сходит с ума, сжимая тряпку зубами что есть силы, будто это могло помочь унять ужасную боль.
Найл заскулил, когда понял, что одного глаза уже нет. Его затошнило, но боль немного успокоилась, и он, наконец, смог сделать глубокий вдох. Руки и ноги непроизвольно тряслись, словно его лихорадило, кровь заливалась в его уши, пачкая светлые волосы.
Монстр что-то говорил, но Найл не слышал, не хотел слышать ничего. Он хотел умереть, хотел, чтобы обещание монстра исполнилось и всё закончилось как можно быстрее. Но время будто остановилось, секунды неторопливо стекали по его щекам кровавыми ручейками, разрывали тело на кусочки болью, раздирали сознание неизбежностью.
Это был ещё не конец. Новый взрыв боли последовал слишком быстро – мучитель прижал ватный тампон к кровоточащей уродливой ране, с удовольствием наблюдая, как сжались в кулаки кисти парня, но было ещё много работы. Оставался ещё один глаз. И он быстро схватил лезвие и подошёл с другой стороны тела, ласково ведя ладонью по покрытому каплями пота лбу Найла, улыбаясь.
– Ещё немного.
Найл принял приговор спокойно, сил кричать, вырываться, сопротивляться уже не было. Он сжал ткань зубами сильнее, а мир вокруг него потухал, исчезал, оставляя от себя лишь запахи и звуки. Противные звуки глумления над его телом, издевательства, надругательства.
– Вот и всё.
Поглотившая его темнота вселяла невероятный ужас, но Найл почувствовал лёгкий укол в шею и проговорил про себя «Спасибо».
Всё закончилось. Он просто хотел уснуть и никогда больше не просыпаться.
***
Смерть вокруг него. Оседает белым снегом на замёрзшей коже, прячется в школьной библиотеке между книжными полками, глядит пристально из зеркала в собственной квартире.
Смрад её дыхания смешивается с февральским воздухом. Гарри дышит смертью, пусть и не может осознать до конца, насколько близко к краю они зависли. Лишь один толчок, и всё покатится в пропасть.
Зима близится к завершению. Но в груди ничего, кроме вихрящейся в пустоте бури. Отношения с Луи дарят якорь, освещают непроглядную тьму пути. И, как ни прискорбно, мешают. Теперь Гарри есть что терять, и от этого страх усиливается многократно.
– Хей, – горячие губы касаются щеки, руки обвивают талию.
Томлинсон ловит его у школы. Не спрашивая разрешения, прижимается к спине, и позвоночник будто пронзает металлический штырь. Гарри каменеет.
По напряжению в горячем теле Луи, по его прервавшемуся на секунду дыханию Гарри понимает, что его острая реакция не осталась незамеченной.
– Всё ещё боишься? – спрашивает Луи, касаясь пламенными губами затылка. Волна тепла сотрясает тело, и что-то глубоко внутри плавится.
– Никогда тебя не боялся, – хриплый голос выдаёт волнение, и Гарри откашливается, пытается скрыть чувства.
С Луи это не работает. Он разворачивает за плечи к себе и, хмурясь, заглядывает в лицо в поисках ответов на свои невысказанные вопросы. Гарри одновременно ценит и ненавидит его проницательность.
– Тогда что? – пронзительные глаза будто выворачивают наружу все спрятанные глубоко секреты. Игнорируя проходящих мимо учеников, шёпот и взгляды, они не отрываясь смотрят друг на друга. Луи пытается вытащить на поверхность, Гарри – спрятать глубже. – Я думал, мы решили этот вопрос. Теперь всё изменится.
Тёплой рукой он заправляет волосы Гарри за ухо, ведёт по щеке. У губ его ладонь останавливается. Луи очерчивает контур большим пальцем и облизывает свои.
Стук собственного сердца и тихое подвывание ледяного ветра – звук его счастья. Света, внезапно найденного во тьме. Гарри приподнимает голову, приоткрывает рот. Он зажмуривается, когда дыхание Луи касается его лица, задерживает своё.
Первое прикосновение наполнено тлеющей нежностью. Луи обхватывает губами его нижнюю губу, чуть втягивает её в свой рот. Дыхание теряется в сотрясающем тело удовольствии. Гарри чувствует влажный язык у себя во рту, руки Томлинсона, нежно поглаживающие щёки. Сладость от этой ласки разрушает его физически, и он стонет, болезненно и потерянно, Луи в рот.
– Остановись, – умоляет Гарри, но Томлинсон в ответ лишь обвивает его талию рукой, настойчивее прижимает к себе. Губы не замирают ни на секунду, будто он, умирающий от жажды, ищет живительную влагу внутри Гарри. – Луи!
Голова идёт кругом от непрекращающихся прикосновений чужого рта. Пространство вокруг подёргивается рябью и размывается. Не остаётся ни спешащих на занятия школьников, ни холодной зимы, ни утекающего сквозь пальцы времени.
Лишь Луи и его поцелуи.
Гарри сам больше не понимает, старается он ответить или оттолкнуть. Руки упираются в каменную твёрдость груди Томлинсона, но губы послушно открыты, язык следует за чужим языком. И все страхи растворяются в этой уничтожающей влюблённости. Гарри забывает себя настоящего, когда Луи дарит ему свою близость. Забывает свой смертельный секрет.
– Что за привычка целоваться на холоде?
Голос Шерил отрезвляет. Бьёт холодным ветром по щекам, приводя в чувство. Гарри отталкивает от себя Томлинсона, но тот лишь сжимает руку на пояснице до боли. Яркая вспышка проходит по телу волной, превращаясь в стон, который едва удаётся сдержать на кончике языка.
– Привет, – здоровается Луи с учительницей. Гарри не в силах поднять глаз, лишь кивает, изучая вытоптанный снег под ногами.
Несмотря на то, в какой неловкой ситуации они оказались пойманы, голос мисс Коул лучится радостью, когда она предупреждает:
– Не опоздайте, сладкая парочка, – смеётся она. – Первый урок – мой, и я жду жаркую дискуссию с Луи о трагической судьбе Фауста.
– Борьба со стремлением к неограниченной свободе личности, заканчивающаяся разрывом с людьми, одиночеством и гибелью, – фыркает Луи в ответ. – Слишком просто. Скучно.
Гарри встряхивает от его слов, будто они говорят не об одной из книг, а о его странной печальной жизни. Сам того не ощущая, он прижимается ближе к телу Томлинсона. Словно прячется от реальности в его запахе.
– Очень хорошо, Луи, – качает головой учительница. – Но, уверена, у Гарри есть мнение, отличающееся от твоего. Сегодня шоколад может достаться ему.
Подтянув сумку на округлом плече, она ещё раз окидывает ребят довольным взглядом и удаляется в сторону школы, поскрипывая хрустким снегом под подошвами сапог.
Гарри медленно выдыхает, и воздух превращается в пар на морозе. Ему кажется, что он сходит с ума, разрываемый надвое взаимностью Томлинсона и своим кровавым прошлым.
Пальцы Луи скользят по подбородку, согревая замёрзшее лицо, а второй рукой он закидывает съехавший рюкзак за спину.
– Идём, я дам тебе шанс стать победителем сегодня, – Томлинсон коротко целует искусанные губы Гарри. – Я готов отказаться от выигрыша, потому что от этого шоколада ты станешь ещё слаще.
За руку Луи тянет его в школу, и зима уже не кажется ледяной, а жизнь – безнадёжной.
***
Последний урок заканчивается головной болью и глухим урчанием голода внутри. Гарри складывает исписанные математическими формулами листы в тетрадь, отправляет всё это вместе с карандашом в портфель. Класс медленно пустеет.
Он знает, что сегодня у Луи тренировка: с тех пор, как они выиграли матч на прошлой неделе, Томлинсон полностью вернулся к прежнему образу жизни. Теперь он выкуривает с бандой лишь одну сигарету в день, между вторым и третьим уроком. Утро занято Гарри, вечер – футболом.
И всё вроде бы хорошо: февраль наполнен ярким негреющим солнцем и яростным нетерпеливым теплом Луи. Но Гарри чувствует напряжение, слышит тихие разговоры, замаскированные под сплетни и выдумки.
Найл пропал.
Это беспокоит каждого ученика, но лишь единицы связывают его исчезновение с пропажей Зейна. И только Гарри покрывается холодным потом, когда думает об этом.
– Ты чего копаешься?
Луи заглядывает в кабинет, взъерошенный, будто воробей, с раскрасневшимися от холода щеками и растрёпанными волосами. Широкими волнами от него расходится запах выкуренной сигареты.
– Просто не тороплюсь, – растерянно моргает Гарри в ответ. Учитель прощается с ними, покидает класс. Луи, наоборот, заходит.
– У меня тренировка сегодня, – говорит он, приближаясь.
Гарри всё ещё не по себе. Наученный за долгие месяцы, он ждёт боли от близости с Томлинсоном. Но касания нежные, пусть и нетерпеливые. Луи вплетает пальцы в волосы на затылке и тянет к себе для поцелуя.
В прикосновении губ есть всё – горящая ярким пламенем страсть, темнеющая зимней ночью тайна, обнадёживающее обещание более глубокой связи. Гарри сжимает кулак на воротнике куртки, прижимается бёдрами теснее.
Но всё не может быть хорошо: его желудок громко и протестующе урчит. В тишине пустого класса звук кажется ещё более комичным, и Гарри понимает, почему Томлинсон хихикает ему в рот. Но алый румянец всё равно расплывается по шее и щекам. Гарри чувствует, как горят стыдом кончики ушей.
– Увидимся завтра? – всё ещё ослепительно улыбаясь, спрашивает Луи. – У меня есть планы на тебя.
Остаётся лишь кивнуть, что Гарри и делает, молча отстраняясь. Но прежде чем уйти, Томлинсон вкладывает в его ладонь выигранный на первом уроке Твикс.
Дверь хлопает за его спиной, и звук рассеивается в пространстве. С Гарри остаётся только тишина. Она чуть заметно дышит, обволакивает его со всех сторон. Оглядывается за плечо он с уверенностью, что Тьма притаилась за спиной. Пальцы дрожат от подступающего безумия. Но в пустоте класса только он.
Одиночество играет с Гарри злые шутки, заставляя верить в то, чего нет. Окунает сознание в плохие мысли. Он сжимает лямку рюкзака в ладони и спешит покинуть пустое здание школы.
Гарри спускается по лестнице, идёт длинным коридором к выходу. Иногда он замечает других задержавшихся после занятий учеников – такие же скучные, как и он сам, серые тени, бродящие по сумрачным кабинетам школы.
Голод становится невыносимым, но Гарри вскрывает шоколад, только выйдя за ворота школы. Не спеша разворачивает золотую обёртку, сжимая батончик в заледеневших пальцах.
Кажется, этот холод не победить. Он уже не помнит, когда его руки были тёплыми, а тело не дрожало от постоянно низкой температуры. Но шоколад на языке словно первый признак приближающегося счастья. Сладость карамели и хруст печенья гарантируют Гарри спокойствие. Луи гарантирует Гарри, что эта остановка финальная и его бегство закончено.
– Это Твикс, который выиграл Луи? – Шерил нагоняет его в нескольких метрах от школьных ворот. Её улыбка ослепляет, и Гарри кажется, что он чувствует тепло, идущее от её огромного доброго сердца.
– Да, – просто говорит он. Протягивает ей нетронутую шоколадную палочку, но учительница качает головой, отказываясь. – Я был голоден, наверное, поэтому Луи отдал шоколадку мне.
– Заботливый бойфренд, – смеётся Шерил, но в следующую секунду лицо её принимает серьёзное выражение. – Думаю, мы все должны быть благодарны тебе за избавление школы от тирана.
Лёгкая рука ложится на плечо, ободряюще сжимая сквозь слои одежды. Гарри чувствует её тепло интуитивно. Его тянет к ней, к Луи. К Найлу.
Его тянет к их свету.
– Это не я, – медленно отвечает он, пряча недоеденную шоколадку в карман куртки. – Он просто стал собой. Благодаря вашей поддержке в большей степени.
– То есть ты не приложил к этому руку? – хитро прищуривается мисс Коул. – А я вот помню, кто заставил футболистов посмотреть на ситуацию с другого ракурса. Пожертвовав собственным комфортом, кстати говоря.
Гарри тоже помнит. День первого снега в этом городе и грохот падающего на пол подноса. Злой предупреждающий взгляд Луи до сих пор вызывает морозную рябь мурашек по спине.
– Может, только немного, – с неохотой соглашается Гарри.
Но в глубине души ему действительно хочется верить, что именно он спас жизнь Луи. Вытащил его на свет из того тёмного болота, в которое Томлинсон медленно погружался до его появления в этом городе. Это бы немного уравновесило чашу весов, и, возможно, стрелка сдвинулась бы с отметки монстр.
– Ты загадка, Гарри, – продолжает тем временем Шерил. – Я вижу в тебе огромную светлую душу, желание помочь, забыв о собственных интересах. И в то же время чёткое понимание зла, будто ты знаешь его изнутри.
Она не обвиняет, не указывает на него пальцем со словами «ты убийца», но страх всё равно сковывает движения, горло сжимает предательский спазм.
– Одно я вижу чётко – вы нужны друг другу, и каким-то образом судьба распорядилась так, чтобы столкнуть вас, – она останавливается. – Движение в противоборстве, Гарри. А мне туда.
Она указывает вправо, и Гарри кивает. Ему в другую сторону. Они прощаются безмолвно: учительница улыбается ему открыто и радостно, а он машет ледяной рукой.
Когда её хрустящие на снегу шаги стихают вдали, Гарри останавливается, чтобы перевести дыхание. Всё слишком хорошо в его жизни.
Это неправильно.
***
Копы в школьном коридоре не становятся неожиданностью. Луи ожидал их со дня на день. Слухи разрослись до состояния грозовой тучи: они клубятся в классах, распространяясь с холодным сквозняком между кабинетами. Ученики шепчут, отчаянно доказывая друг другу собственную теорию об исчезновении Найла.
И вот полицейские в школе. Пейн оказывается прав насчёт того, что их друг – не тот, кто сбегает из дома. А значит, причина его отсутствия серьёзна и, вполне возможно, плачевна.
– Они хотят поговорить со всеми, – Стэн дёргает молнию на куртке, стараясь унять волнение, и Луи приходится стиснуть зубы и не рявкнуть на друга. Его злит вся ситуация, и гнев накапливается внутри, требует выхода. Пусть даже на ни в чём не повинного приятеля.
Контроль над жизнью, в который он так верил, рассыпается в прах. Что-то происходит, и он не только не в состоянии помочь, он не в состоянии понять, что именно.
– Нужно сказать им о Зейне, – тихо говорит Майкл. – Даже если это никак не связано с Найлом. Лишним не будет.
Луи кивает, соглашаясь. Взгляд неотрывно следует за служителями закона: их лица выражают скуку каждой своей чертой, а досада в глазах выдаёт несерьёзное отношение. Они не верят в пропажу подростка, и это бесит Луи.
Холодный нос утыкается ему между лопаток, и Гарри тяжело выдыхает в слои одежды, очищая лёгкие, чтобы секунду спустя втянуть запах Луи внутрь. Томлинсон заметил эту необходимость Гарри постоянно дышать им.
– Проводи меня домой, – шепчет он. Луи заводит руку за спину и находит его ладонь. Она дрожит, но холод здесь вовсе ни при чём.
– Они должны опросить каждого ученика, и только тогда мы будем свободны, – подаёт голос Майкл. – Лучше дождаться своей очереди, чтобы не было лишних неприятностей.
Момент, и Гарри напрягается, сжимает его ладонь в своей ледяной руке, а секундой позже – расслабленно отпускает. Он отступает на шаг, и Луи наконец может повернуться, чтобы взглянуть Стайлсу в глаза.
Они дикие. Тёмно-зелёная радужка поменяла цвет на болезненно-серый, и сам Гарри похож на испуганного, загнанного когтистой кошачьей лапой в угол мышонка.
– Хей, – ободряюще шепчет Луи, убирая мешающие пряди с его лица. – Ты чертовски бледный.
Но Гарри не смотрит на него в ответ. Над плечом Луи его затравленный взгляд не отрывается от полицейских.
– Я тогда один… – губы еле шевелятся, когда он говорит. – Мне надо идти.
Ладонь Луи бессильно падает, когда Гарри отступает. Весь его разбитый вид кричит, взывает к помощи. Но Луи не понимает, чем именно может помочь. Какова природа страха Гарри?
Неуверенной походкой Стайлс направляется к выходу, закинув свой изорванный рюкзак за сгорбленную спину. Луи размышляет о том, как одиночество в чужом городе, должно быть, давит на него, пристально разглядывая его удаляющуюся фигуру.
– Какого чёрта он прячется от копов? – шипит Стэн, вырывая из наполненных жалостью мыслей. – Он точно замешан во всём этом дерьме.
– Стэн! – Майкл бросает быстрый взгляд на Луи, но тот не спешит впечатывать лучшего друга в стену. Он медленно поворачивается, задумчиво прикусывает нижнюю губу.
