Текст книги "Getting my demons out (СИ)"
Автор книги: MasyaTwane
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Это он привёл её в город.
***
Удар с подкруткой, и мяч летит прямо в ворота. Луи смеётся, смакуя победу на кончике языка. Её сладкий чистый вкус разливается по телу, вытесняя тревогу и беспокойство. Футбол выгоняет злость из вен, очищает тело от ненависти, а сильный дружеский хлопок по плечу от Найла делает по-настоящему счастливым.
– Отличная работа, Томмо! – кричит он, обгоняя Луи. Они направляются к кромке поля, где кучей свалены их рюкзаки и спортивные сумки.
Луи припадает губами к бутылке, чувствуя, как холодный зимний ветер ласкает мокрое от пота тело, пробираясь под спортивную кофту. Пальцы Гарри всегда были холодными.
Мысль приходит в голову против воли, сама по себе, а рука Томлинсона сжимается сильнее вокруг пластиковой бутылки. Он злится на себя каждый раз, когда думает о Стайлсе. Проходя мимо него по коридору, Луи старательно делает вид, что того не существует, но слишком много усилий, приложенных для этого, говорит как раз об обратном. Каждый раз, когда Стайлс отрицательно мотает головой при попытке Шерил втянуть его в диалог о произведении, Луи напрягается, не глядя на Гарри, мечтая, чтобы он исчез и вместе с ним исчез интерес к этим загадочно блестящим глазам.
Но Гарри никуда не собирается, он жмётся по углам, пытаясь как можно меньше попадаться на глаза, и Луи благодарен, но это не работает. Мысли возвращаются к парню: с жалостью, с раздражением, с интересом, иногда, поздними вечерами, с желанием.
Именно сексуальный подтекст делает их отношения такими трудными. Луи бы ничего не стоило втянуть Стайлса в компанию ребят, тем более что Найл уже прикипел к парню всей душой, но очевидное влечение пугает Томлинсона. Он не собирается отвечать Гарри взаимностью, насмешки и разговоры за спиной всё ещё ранят его, особенно сейчас, когда он вступил на тонкий лёд возвращения к себе прежнему.
Томлинсон хорошенько обдумал свои эмоции после поездки в Лондон. Им руководил интерес и странный импульс жалости, Гарри выглядел чертовски одиноким, потерянным. Но его замкнутость, за которой скрывалось что-то большое и серьёзное – инстинкты Луи вопили во всю глотку об одной мысли о прошлом парня – не позволяла сблизиться с другими ребятами. Луи хотел помочь, но всё только запуталось сильнее.
А теперь, когда Луи знает вкус удовольствия, которое ему способен доставить только Гарри, ни о какой дружбе речи не идёт. Огромных усилий стоит не смотреть на пухлые губы, вечно сосредоточенно поджатые, на тонкие пальцы, натягивающие растянутую кофту до самых костяшек. Чувственность Гарри, увиденная Луи в старом парке, его решительность и опыт, проявленный в машине по пути из Лондона, не выходят из головы. Томлинсон думает о том, с кем Гарри был в прошлом, и искушение воспользоваться ситуацией и самому получить этот опыт становится всё сильнее. Луи не верит, что можно с таким наслаждением отсасывать в первый раз, без страха льнуть и подставляться под чужую руку, не имея опыта.
Останавливает лишь самоотверженность, с которой Гарри врал директору, а потом исправлял ситуацию с командой. Луи понимает, что за желанием помочь наладить его катящуюся под гору жизнь скрывается серьёзное чувство. Но у Луи к Гарри нет романтичных чувств, поэтому он держит своих демонов глубоко внутри.
Политика полного игнорирования работает. Пока что.
– Хей! – Найл щёлкает пальцами, возвращая друга в реальность. – Доиграем матч? Мы почти выиграли.
Луи кивает, закручивая пробку на бутылке, а потом задумчиво поворачивается в сторону Хорана.
– Ни, дай мне номер Стайлса.
Найл прищуривается с подозрением, но Томлинсон лишь отмахивается от него.
– Не думаешь, что я должен поблагодарить его за это? – Луи неопределённо машет рукой себе за плечо, показывая на парней из команды, счастливо смеющегося Стэна, на всё, что стало возможным благодаря Гарри. Хоран кивает, но выражение его лица невозможно прочесть. Он протягивает свой телефон разблокированным экраном вверх и, когда пальцы Луи сталкиваются с его пальцами на корпусе, говорит:
– Не знаю, заметил ли ты, но вы играете за одну команду.
Уголок губ дёргается, но Томлинсон успевает превратить нервный жест в ухмылку. Каким-то чудом ему даже удаётся посмотреть приятелю в глаза.
– Не в моём вкусе, – отшучивается Томлинсон, а Найл лишь вздыхает.
– Жаль. Он классный. Возможно, именно тот, кого тебе не хватало. И смотрит словно щенок, снизу вверх, с преданностью, – Найл кусает губы, намереваясь что-то добавить, но всё-таки не решается.
Луи переписывает номер, стараясь сдержать дрожь в пальцах: Хоран этим разговором тревожит то, что Луи пытается спрятать поглубже. Он уверен, если поддастся и ситуация выйдет из-под контроля, больно будет лишь Стайлсу.
– Без вариантов.
Луи возвращает другу телефон и бежит на поле, не оборачиваясь. Он знает, Найл и так последует за ним.
Они больше не поднимают эту тему, смеясь и забываясь в азарте игры. Томлинсон игнорирует собственные эмоции, практически забывая про новый номер в записной книжке своего телефона. Ему почти плевать на Гарри.
Почти.
~~~
Бум. Бум. Бум…
Размеренный стук где-то внутри головы. Он не даёт забыться, провалиться обратно в умиротворяющее небытие. От него не убежать, не избавиться.
Бум…
Веки превратились в неподъёмные валуны, оставляя Энди в кромешной темноте, а тело налилось свинцом. И только молот всё продолжал и продолжал стучать.
Бум…
С каждой секундой он становился всё тяжелее.
Бум…
А его удары – невыносимее.
Бум…
Уловить тонкую ниточку воспоминаний не удавалось, сознание вновь и вновь проваливалось во мглу, и лишь неясные вспышки напоминали о том, кто он.
Бум…
Вот он выходит из дома, натягивая на замёрзшие плечи куртку. Вот он подходит к тату-салону, вглядываясь в до раздражения знакомую фигуру Томлинсона. Вот он разглядывает своё разбитое лицо в грязной витрине. А потом всё. Пугающая темнота. И стук.
Бум…
Пока не появилась боль.
Она пришла внезапно, ворвалась подобно смерчу, сшибая всё на своем пути. Она накрыла его, заполнила каждую клеточку тела. Энди закричал… хотел закричать, но услышал лишь своё слабое мычание, а зубы стиснули грязную тряпку.
Глаза открылись, но темнота никуда не пропала, она окутала его своими чудовищными объятиями. И появился страх. Страх, который Энди не испытывал никогда в своей жизни. Страх перед неизвестностью. Страх перед болью. Страх перед смертью.
Паника наваливалась на парня сильнее, мешая принять хоть какое-то решение, мешая сделать вдох. Энди рванул руками наверх в желании поскорее избавиться от мешающейся ткани. Ему просто нужен был воздух. Один глоток кислорода, который успокоил бы его. Но вместо этого кисти пронзила агония и слёзы брызнули из глаз. Хотелось кричать, раздирая горло в клочья, но удавались лишь тихие всхлипы.
– Успокойся, Энди. Не нужно лишних движений. Будет только больнее.
Голос показался знакомым, такой спокойный, тихий, заботливый. И картинка резко всплыла в голове. Тёмный переулок, тихая фраза…
«Зря ты тронул того парня»
… и рука, уверенно сжимающая летящую в лицо биту.
– Ты знаешь, что не должен был делать этого. Не должен был касаться его даже кончиком своего пальца.
Энди увидел слабое движение где-то слева, он дёрнул ногой – зря, новая волна боли окутала его, заставляя голову кружиться.
– Но уже ничего не изменить, ты сделал это, и сейчас самое время подумать о последствиях своего поступка.
Сердце колотилось, словно безумное, ещё чуть-чуть и оно сможет проломить грудную клетку. А Энди не видел путей спасения, он не шевелился – боялся, безумно боялся. Страх и боль проникли в его вены, парализовали тело, спутали мысли. А тёмная фигура поднялась и шагнула ближе к нему.
– Ты готов их принять?
Еще шаг и комнату озарил свет, ослепляя. Энди зажмурился, и теперь свет, казавшийся спасением, причинял боль. Он часто заморгал, привыкая, и опустил взгляд на свои конечности.
Голубые глаза расширились, к горлу подкатила тошнота – из кистей торчали большие ржавые гвозди, они сломали кости, разорвали мясо и навсегда пригвоздили парня к стулу.
Энди крепче стиснул зубами тряпку, которая не позволяла безумному крику вырваться наружу. Кровь медленно текла по изуродованным рукам поверх запёкшихся багровых пятен. Раны болезненно пульсировали, а перед глазами плясали красные пятна. Становилось дурно, голова закружилась и упала на грудь. Парень на секунду закрыл глаза, но потом вспомнил, что чувствовал боль не только в руках.
Он сделал глубокий вдох и тут же перевёл взгляд на ступни. Босые, они стояли на деревянной подставке, а шляпки гвоздей уродливо торчали из костей. Энди завороженно смотрел на них, своих невольных мучителей, а слёзы капали на колени, оставляя на джинсах мокрые пятна.
– Ты думаешь, что я монстр. Но монстр здесь только ты.
Энди не хотел поднимать голову, не хотел видеть своего убийцу, он боялся встретиться с мёртвыми глазами, он не мог оторвать своих от ног и лишь сжимал ткань зубами.
Но неприятный шорох заставил поднять голову. И боль отступила на второй план, уступая своё место всепоглощающему страху. Энди рвался прочь, разрывая свою плоть, потому что незнакомец надвигался на него, потому что незнакомец держал в руке топор.
Энди кричал, вот только крика не было слышно.
Энди умолял остановиться, но он был нем.
Блеск поднятого вверх лезвия отразился в синих глазах, а Энди всё пытался освободить руки от оков. Он чувствовал, как кости трутся о металл, как рана разрастается, потому что он разрывал её края. Он хотел освободиться, отодрать руки от стула, но гвозди крепко удерживали его на месте.
Всё произошло очень быстро: взмах и удар. Крик, утонувший в грязной тряпке, капли пота, скатывающиеся по вискам.
Брызги крови попали в глаза, застилая всё красным, а в ушах стоял отвратительный скрипучий звук, с которым топор вонзился в кость, отделил её от тела. Гвоздь теперь не мешал движению левой руки.
НЕТНЕТНЕТНЕТ
Энди замотал головой из стороны в сторону, не решаясь посмотреть на руку. На обрубок. С лезвия топора капала кровь, попадая на ботинки незнакомца. Он что-то говорил, но молот боли, стучащий в голове, заглушал всё вокруг.
НЕТНЕТНЕТНЕТ
И вновь вскинутый наверх топор. И вновь пожирающее отчаяние, вырывающееся из груди сердце, приглушённый скулеж.
Вновь взмах и удар. И сводящий с ума звук.
И Энди потерял сознание.
Кровь хлестала из обрубленных рук, пропитывая собой пол, а жизнь мучительно медленно уходила из бледного тела.
========== Холоднее ==========
Комментарий к Холоднее
Поборов хлопоты первого сентября и сорокоградусную температуру я всё же сделала это, пусть и не уложившись в срок. Простите, что с опозданием в сутки, но лучше поздно, чем никогда.
Это для тех нескольких человек, кто трепетно ждал. Вы поддерживаете во мне жизнь, спасибо.
На календаре последние числа ноября, но зима в воздухе не позволяет обмануться, впивается иглами холода в щёки, пробирается под тонкую ткань куртки, выхолаживая Гарри изнутри. Цепким взглядом он следит за тем, чьи длинные пальцы занимают слишком много мыслей в уставшей голове.
Луи сутулится, прислонившись к кирпичной стене школы, время от времени поднимает худую руку ко рту и затягивается сигаретой. Высасывает последнюю порцию её горячего яда, блаженно прикрыв яркие, пронизывающие тело током глаза.
Зима идёт ему: раскрашивает острые скулы морозным румянцем, заставляет глаза искриться выпавшим за ночь снегом. Так же, как и зима, Луи выхолаживает Гарри сердце, оставляя на его месте ледяной камень, падающий в бесконечную пустоту.
Тучи жмутся друг к другу, будто пытаются согреться, и с минуты на минуту пойдёт снег. Гарри дышит на руки, пытаясь отогреть пальцы, но его дыхание такое же холодное, как и зима вокруг. Как безразличие Луи.
Почти три недели с того самого дня, когда пошёл первый снег, Луи почти не смотрит на него. Скользит равнодушным взглядом по толпе учеников, и ничего не происходит, когда он натыкается на Гарри. Воздух больше не электризуется вокруг них, лишь плотным вакуумом густеет вокруг Гарри, сдавливая в своих невидимых смертельных объятиях.
Остаётся лишь наблюдать украдкой, следить из-за угла, с вечно колотящимся сердцем, с постоянным страхом быть пойманным. Но, кажется, все и так знают, в какую беду попал Гарри, как глубоко в его венах звучит сладко-кислый голос Луи. Слишком часто он выпадает из реальности, заглядываясь на школьного тирана.
– Пялишься, фрик? – грубый голос Зейна возвращает из фантазий и бьёт о твёрдую землю. Гарри вздрагивает, но не успевает ответить, кулак врезается в живот, забирает дыхание.
Медленно, словно снежинки в безветренный день, Гарри оседает на вытоптанный за день школьниками снег. Холод жжёт колени, но когда Зейн бьёт ещё раз, уже ногой, Гарри падает на ладони, не думая о том, что замёрзнет ещё сильнее. В голове только боль.
– Постоянно пялишься, – он сплёвывает на снег рядом. – Не думай, что можешь получить его.
– Я… Я не… – Гарри всё ещё хватает побледневшими губами воздух, не в состоянии разговаривать.
– Зейн, – зовёт яркий голос Луи, и спустя несколько мгновений он появляется из-за угла, как всегда, окружённый друзьями.
Гарри не смотрит на него, не поднимает взгляд выше тёмных ботинок. В груди жжётся смущение, и стыд заливает щёки краской.
– Что происходит? – безразлично спрашивает Луи, и от этого холодного голоса немеет всё внутри, сковывает конечности Гарри. Но, может, это просто снег и зима.
– Этот лузер, кажется, запал на тебя.
– Я знаю, – отвечает Луи, и Гарри вскидывает голову, сдувая с глаз непослушные волосы. Смотрит и не может поверить. Это не тот парень, которому Гарри открылся в библиотеке, не тот Луи, что взял его с собой в Лондон.
– Только не говори мне, что у вас роман, – стонет Зейн разочарованно. – Серьёзно, друг. Я не против, что ты гей, но встречаться с ним, – он указывает пальцем на пытающегося подняться Гарри. Брезгливо, с презрением. – Он же ничтожество! Выбрал бы Майкла.
– Меня? – один из ребят приподнимает руки ладонями вперёд. – Почему сразу меня? Я не гей.
Напряжение возвращается в воздух, потрескивает электричеством, пока Гарри с помощью стены пытается подняться, Луи взглядом, полным холодной ярости, сканирует друзей. Гарри стряхивает снег с окоченевших рук и осторожно, украдкой кидает взгляд на Томлинсона.
Боль отступает, но ей на смену приходит ужас: тонкая венка на щеке Луи едва заметно дёргается, выдавая частое биение сердца, и Гарри ощущает его гнев в воздухе, пока разряженный, но он нагнетается, собирается в тяжёлый снаряд, готовый обрушиться на их головы. На голову Гарри в основном.
– Давай-ка проясним кое-что, – спокойно произносит Луи, но Гарри слышит эту сталь, спрятанную глубоко за безразличием. – Во-первых, ты что, заделался мне в мамочки? С каких пор, ты думаешь, меня должно интересовать твоё мнение о том, кого я могу трахать, а кого – нет?
Ребята вздрагивают, когда Луи повышает голос, меняя тон на угрожающий, и лишь Зейн спокойно смотрит в его светлые уничтожающие глаза, гордо вздёрнув подбородок. Он уверен в правоте своих действий.
– Во-вторых, ты спутал меня с Хораном. Я не занимаюсь благотворительностью.
Это удар. Гарри распахивает глаза, в неверии смотрит на затылок Луи. Их расположение на школьном дворе говорит о том, что Луи защитник, он стоит между ребятами и Гарри, закрывая последнего от нападок. Но его слова, будто ножи, врезаются в тело, оставляя рваные кровоточащие раны.
Гарри всегда знал, что Найл подсел к нему из жалости, протянув свою крепкую ладонь для рукопожатия. Их разговоры были пустыми, а проведённое вместе время – нечастым. Гарри и не ждал от этого знакомства ничего. От знакомства с Луи ждал.
Не дружбы или любви, но доверия. Каких бы стычек не происходило, Гарри был уверен, случившееся всегда останется между ними. Тонкая связь между душами, что он почувствовал в Лондоне, обнадёживала.
Видимо, не сегодня. Злость на друзей, что не поддерживают, а терпят то, кем ты являешься, изо дня в день бросают косые украдкие взгляды, толкает Луи на поступки, о которых пожалеют они все в итоге.
– Тогда почему ты носишься с ним? Почему он всё ещё жив после того, как ударил тебя?
Зейн приподнимает бровь, и какую-то долю секунды Гарри кажется, что Луи просто пошлёт приятеля и, как всегда, ничего никому не объяснит, но Томлинсон цинично улыбается, а потом произносит то, что делает Гарри больнее, чем любой из самых сильных их ударов.
– Он живёт один, Малик, – Луи оборачивается, и в его глазах Гарри может видеть свой приговор, жестокий и скорый к исполнению. – И всячески старается не выделяться. Как думаешь, что скрывает Стайлс?
– Думаешь, там что-то интересное? – переспрашивает Зейн.
Он подходит ближе к Луи, и пока они плечом к плечу разглядывают Гарри, будто музейный экспонат, с интересом и лёгким налётом презрения, он просто пытается научиться дышать заново. В голове вихрятся мысли, и больше всего хочется бросить обвинения Томлинсону в лицо, но единственное, что делает Гарри – это поворачивается к ним спиной и пытается уйти, волоча свой рюкзак по грязному снегу следом.
– Далеко собрался? – первый раз за много дней обращается к нему Луи, но Гарри лишь плотнее сжимает губы и даёт себе нерушимое слово молчать. Он не скажет Томлинсону больше ни слова. – Не думай, что тебе удастся так просто уйти.
Рывком Луи разворачивает его к себе лицом, но Гарри не смотрит в его удивительные глаза; он сыт по горло. Томлинсоном, своей никчёмностью и страхом. Громкое «пошёл ты!» жжёт губы, и все силы уходят на то, чтобы сдержать крик внутри.
– Посмотри на меня, – требует Луи. Он не чувствует ужаса Гарри, не чувствует, что ему подчиняются. – Посмотри!
Медленно, нехотя Гарри поднимает глаза на злого Томлинсона, смотрит из-под ресниц, вкладывая в этот взгляд всю степень своего разочарования.
– Ты где-то ошибся, – улыбается Зейн.
– О чём ты? – переспрашивает Луи и толкает Гарри к стене, удерживая от побега.
– Он не боится тебя, смотрит сверху вниз. Теряешь хватку, Луи, не можешь запугать задрота вроде него.
Его манипуляции достигают цели: Луи достаёт пачку из кармана и зубами вытягивает сигарету, глядя Гарри в глаза, и тяжёлый густой воздух между ними оседает в лёгких пеплом. Зейн хмыкает с одобрением, ребята подходят ближе, а Гарри всё не может решиться.
Он знал, что этот день настанет, никогда не обманывался насчёт Луи и его окружения, но сердце всё равно стынет, а пальцы, промёрзшие и негнущиеся, отказываются служить.
Тем временем Луи закуривает, с мрачным наслаждением выпускает струйку дыма, и Гарри больше чем уверен, что удовольствие тот получает от мыслей о том, что сейчас произойдёт, а не от поступающего в кровь никотина.
Долгое мгновение Гарри смотрит в морозную радужку глаз Томлинсона, вдыхает воздух, полный его сигаретного дыма и, пропустив его через собственные лёгкие, медленно выдыхает обратно.
И бьёт.
Никто не ожидает сопротивления от него, забитого тихого неудачника, но это маска, способ защититься, такая же, как маска злодея на Луи. И, когда Гарри бьёт Томлинсона в солнечное сплетение, секунды никто не шевелится, в ступоре и немом онемении. Это даёт драгоценные мгновения для побега, и Гарри использует этот шанс, отталкивает от себя задыхающегося Луи и бежит.
Недолго, впрочем. На стадионе Майкл нагоняет его, заваливает внезапной подножкой в снег. Лицо обжигает холодом, и Гарри впивается пальцами в мёрзлую землю, но деться уже никуда не может: чужая нога стоит на его спине, не позволяя подняться.
– Ты совсем дурак, – тихо говорит Луи, и Майкл услужливо переворачивает Гарри на спину.
Ребята обступают его плотным кругом, загораживая серое, наполненное снегом небо, и Гарри прикрывает глаза, не желая смотреть на их тёмную одежду, на сжатые в кулаки пальцы.
Луи не натягивает свой платок, наверное, Гарри не стоит этого, он просто садится на корточки и вздёргивает несопротивляющееся тело чуть вверх. Угол скамьи врезается между лопаток, и Гарри глотает стон. Томлинсон не услышит от него ни звука.
– Ты уже ударил меня однажды, Стайлс. И я тогда обещал тебе, что второй раз будет смертелен для тебя, – с громким треском Луи тянет на себя ворот его неприметного свитера, рвёт его по некрепкому шву. – Своё слово я держу. Всегда.
Горячий кончик сигареты касается нежного места у плеча, и миг Гарри ничего не чувствует, а потом боль пронзает кожу, лавиной расплывается по всему телу. Инстинктивно он хватает Луи за запястье, которое держит сигарету прижатой, и отталкивает, но то, будто камень, не сдвинуть. Вторая рука сжимает куртку Томлинсона, пока Гарри ловит воздух открытым ртом, пытаясь совладать с болью.
Её не укротить. Огромная, она разрушает барьеры, обесценивает данные себе обещания. Но Малик что-то говорит, шум в ушах не даёт услышать, и Луи убирает сигарету. Медленно боль из невыносимой превращается в сильную пульсацию, а хлёсткий зимний ветер приводит в сознание.
Скорость, с которой ребята покидают стадион, говорит лишь об одном – учитель, и Гарри облегчённо выдыхает. На сегодня его мучения закончились. Но пальцы всё ещё впиваются в Томлинсона, и он не вырывается, не пытается освободиться. Гарри смотрит снизу вверх ему в глаза и медленно разжимает пальцы, позволяя Луи отодвинуться.
– Ребята? – Шерил звучит взволнованно, и Гарри видит на лице Луи это выражение, как тогда, в кабинете у директора, когда он разочаровал маму. – Всё в порядке, Гарри?
Решение приходит за доли секунды, и Гарри не раздумывает, тянет Луи на себя и прижимается губами к его искривлённым в жёсткую гримасу губам. Чувство такое же сильное, как и боль от ожога, наполняет тело истомой, и Гарри теряется в полноте эмоций: в запахе Луи, его сладко-кислом вкусе и сильном биении сердца.
Желание прильнуть ближе, чтобы согреться, колет в груди, и лишь замершие губы Луи, не целующие в ответ, да острый угол скамьи, впивающийся в спину напоминанием реальности, позволяют сохранить разум, не упасть в эту бездну безумия. Гарри закрывает глаза, сжимает пальцами гладкую ткань платка, обёрнутого вокруг шеи Луи, и пытается запомнить всё, до мельчайших деталей. Этот момент вряд ли повторится когда-нибудь вновь.
Шерил тихо смеётся, и Луи отстраняется. Глядя в его шокированное лицо, мисс Коул окончательно успокаивается.
– Вам лучше найти место для поцелуев потеплее, – она подмигивает Гарри, и он пытается улыбнуться в ответ, незаметно для неё натягивая порванный ворот кофты на ожог. От соприкосновения с тканью боль усиливается, и Гарри старается не морщиться.
– Да, мы… Это спонтанно вышло, – оправдывается Гарри. Голос хриплый, будто он кричал долго и надрывно. – Мы уже уходим.
Встать на ноги трудно, и от всей этой сцены, от того, что нужно врать Шерил, от непредсказуемого холодного Луи, от первого поцелуя, такого неправильного и потраченного, желчь подступает к горлу, и Гарри хочет всё бросить. Просто уйти. Но что-то внутри него отчаянно защищает Луи, толкает на необдуманные рискованные поступки, чтобы спасти Томлинсона от самого себя. Поэтому Гарри берёт его за руку, переплетает их пальцы, как если бы они были влюблены, и тащит прочь от учительницы, стараясь не оборачиваться.
Слёзы замерзают в глазах, склеивают ресницы, а сильные пальцы Луи сжимают ладонь до хруста, и от боли спасает лишь то, что руки Гарри онемели от холода. Жаль, что мороз не способен справиться с болью внутри тела.
Они возвращаются к месту, с которого началась сегодняшняя стычка. Рюкзак всё также валяется у кирпичной стены, и Гарри чуть дёргает руку, пытаясь освободиться, но Луи не отпускает.
Сейчас, когда от улыбающейся Шерил их отделяет несколько десятков метров и кирпичная стена школы, Луи, кажется, собирается продолжить.
– Ты тряпка, Стайлс, – грубо говорит он. – Столько вытерпел от меня и продолжаешь спасать. Думаешь, что это поможет тебе забраться в мою постель?
Нахально приподняв бровь, Луи всё сильнее стискивает пальцы Гарри в руке, и теперь даже холод не способен отвлечь его от боли. А ещё болит плечо, и Гарри впервые хочется оказаться в той дыре, что является его домом сейчас. Подальше от этой надуманной и ненужной жестокости Луи.
До учащённого пульса он хочет рассказать Томлинсону о том, что дело вовсе не в романтических чувствах, хотя они есть и с каждым днём становятся всё сильнее, но движет им желание созидать. После всего разрушения, оставленных позади сломанных отобранных жизней Гарри до дрожи в пальцах хочет его спасти.
Но Стайлс молчит, плотно сомкнув губы – Луи игнорировал его в течение недель, а значит, ему не нужны слова, глупые оправдания. Не нужен Гарри. И он просто вырывает руку и движением, которое стало привычным с момента знакомства с Томлинсоном, отворачивается.
Сила, которой мог бы стать для него Луи, яркий свет и тепло – всё растворяется в его застывшей маске безразличия. Гарри выдыхает сквозь зубы, трёт онемевшей от холода рукой лоб и не понимает, как позволил себе упасть в эту бездну. Его душе будто мало поселившейся внутри Тьмы, и теперь она тянется к отчаянно сопротивляющемуся Луи, умоляет его ответить на порыв, который заранее обречён.
Кажется, это проклятие Гарри – отдавать не тем людям своё сердце. И если в первый раз ему удалось спасти его, кровоточащее и едва живое, то сейчас он в шаге от смерти, полной его остановки.
Первые снежинки, робкие, невесомые, едва касаются его заледеневших губ и не тают. Эхо поцелуя ещё ощущается на тонкой коже, но разочарование, гнилое, как осенние листья под белым снегом, убивает, выгрызает бьющееся с каждой секундой всё медленнее сердце из груди.
Сигаретный ожог становится горячей точкой в их иллюзорных отношениях.
***
Беспокойство ворочается в груди ленивым чудовищем, скребёт стенки и воет, постоянно возвращая Луи в момент, когда Гарри, отвернувшись, ушёл. Рюкзак, закинутый лишь на одно, здоровое плечо и дрожащие пальцы. Он выглядел вполне нормальным, но будто доведённым до крайности, и как Луи ни пытается, он не может выбросить из головы это застывшее напряжение в хрупкой спине.
Сладкий запах блинчиков и громкие споры сестёр наполняют его реальность, стоит переступить порог родительского дома, но, рассеянно ероша волосы одной из близняшек, Луи всё равно думает лишь о Гарри. О том, как обидел его сегодня.
– Останешься на ужин? – мягко спрашивает мама и получает в ответ короткий кивок.
Улыбка робкая, несмелая. Джоанна всё ещё боится отказа. Страх о том, что любимый сын вновь захлопнет дверь в своё ожесточённое сердце, незримой тенью присутствует в любом из их разговоров.
– Что-то не так, Бу? На тебе нет лица, – произносит мама, нежная ладонь ложится на лоб.
– Я сделал кое-что дурное сегодня, – тяжело вздыхает Луи.
– Ох, расскажи нам больше, ведь это так несвойственно тебе! – театрально фыркает Шарлотта и обходит стол, чтобы поставить в центр дымящийся заварочный чайник.
Пинком Луи отправляет свой рюкзак к общей куче портфелей сестёр, грудой сброшенных у двери, и стаскивает с плеч куртку. Мама забирает её, чтобы повесить, неодобрительно цокает на старшую сестру, но Луи лишь улыбается уголком губ. Сёстры не ненавидят его, но и одобрения ждать глупо.
– Лотти, твой брат старается…
– Старается стать криминальным элементом? – прерывает маму девушка. – Объясни мне точнее, чего Лу хочет достичь насилием?
Джоанна лишь качает головой. Никто из них не способен спасти Луи от будущего, которое он выбрал сам. К которому он следует день ото дня. И лишь то, что он вернулся в семью, сладким бальзамом покрывает нанесённые последним годом раны.
– Хуже тебя только Малик, вот честное слово! – положив ухоженную ладонь на сердце, восклицает Шарлотта, а Физзи рядом согласно кивает.
– Ты не знаешь Зейна, – парирует Луи.
– Мне не нужно его знать. Томми ходит в одну с тобой школу, и у него всегда есть шокирующая история.
– И обо мне? – спрашивает Луи, неосознанно сжимая вилку. Но Лотти лишь качает головой.
– Я знаю тебя, Лу. Вижу разницу. Ты… – она задумывается на секунду, подбирая слова, убирает светлую прядь за ухо. – Ты честнее, что ли. Малик мерзкий, прогнивший насквозь.
– Малик – мой друг, Лотс. Отнесись к этому с уважением, – отрезает он.
Напряжённая тишина закручивается с дымом над чашками с горячим чаем, и Луи старается игнорировать накалившийся воздух. Безуспешно. Сердце колотится сильнее, и отчаянно хочется сбежать от угнетающего молчания. От разочарования семьи.
Атмосферу разряжает детская непосредственность, с которой маленькая Фиби обращается к маме.
– Мамочка, Лу-Лу расстроился, что кто-то хуже него?
– Не волнуйся, братик, для нас ты всегда будешь лучшим из худших! – восклицает вторая близняшка с радостной улыбкой.
И Луи не может не улыбнуться в ответ, ласково ведёт ладонью по её щеке, а Лотти громко смеётся на заявление Дейзи, и напряжение покидает комнату сквозь приоткрытое окно в кухне. Ужин продолжается под детский смех и рассказы старших сестёр, и Луи дарит искренние улыбки каждой, позволяет маме прижать свою голову к плечу, что-то ободряюще шепча и лишь много позже, затихающим вечером, он сбрасывает с кровати душащее одеяло и вспоминает о Гарри.
В тёплой темноте его комнаты так трудно поверить, что мальчик с ледяными пальцами и загадочно блестящими зелёными глазами существует. Но ночь шепчет о том, что он настоящий, а резкий холодный ветер бросает в окно твёрдый снег, будто подначивает Луи быть решительнее, выяснить все тщательно хранимые за душой секреты.
Стайлс остаётся чёртовой сводящей с ума загадкой. Инстинкты внутри рвутся с цепи, умоляя бежать прочь, стоит сделать шаг в сторону него, но врождённая любознательность толкает в объятие к тайне.
Вслед за одеялом отправляется подушка, когда Луи со злостью отшвыривает её прочь. Собственная постель кажется колючей и неудобной, раздражает. Мысли мешают уснуть, впиваются жалами, будто насекомые. И нет от них спасения. Спустя несколько месяцев до Луи, наконец, доходит, почему Гарри вызывает в нём злость.
Это вовсе не Гарри.
Собственные эмоции выходят из-под контроля, и Луи злится на свою неспособность действовать, прикрывая всё издевательствами и жестокостью. Каким-то непонятным образом он чувствует настроение Стайлса, чувствует все невысказанные порывы, но ответить на них не в силах. Страх сковывает сознание и заставляет совершать глупости.
Как сегодня, например.
Лотти права насчёт Малика, Луи понимает. Помнит тот момент, когда Зейн парой ловких фраз зажёг в нём этот огонь разрушения, когда он переключил триггер внутри Луи, и Гарри, подобно многим другим, получил свою порцию боли.
Воспоминания об этом моменте вызывают румянец стыда, и Луи прячет лицо в простыне, хотя никто, кроме ночи, не способен увидеть его раскаяние. Ему кажется, что он ощущает жжение сигаретного ожога на собственном плече. Воспоминания концентрируются на дрожащем теле Стайлса под ним, холодных пальцах, что впились в запястья, и хриплых выдохах. Гарри не закричал, не потерял сознание, лишь сжимал ткань его платка, будто она может облегчить боль. И всё его тело, замершее в этом мгновении агонии, влекло, манило. Луи чувствовал себя мотыльком, подлетевшим слишком близко к пламени, несмотря на то, что это он прижимал горящую сигарету к плечу Стайлса.
