Текст книги "Getting my demons out (СИ)"
Автор книги: MasyaTwane
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Сейчас в них полыхает желание убить.
Дверь раздевалки футбольной команды громко хлопает, когда Гарри, напуганный открывшейся сценой, неловко отпускает её. В его сторону поворачиваются несколько ребят, но все остальные поглощены столкновением.
Одетый в спортивную форму, потный и всклокоченный после часовой тренировки Луи прижимает Марко к стене. Волосы того мокрые после душа, а джинсы едва держатся на бёдрах, но ухмылка жёсткая. В глазах нет страха.
Зато Гарри боится. Боится, что Луи сорвётся, лишит себя заслуженного звания капитана команды. Во влажном, пропахшем потом воздухе натягивается готовая вот-вот лопнуть струна терпения.
– Повтори, – требует Луи.
Чуть расставленные ноги, напряжённый взгляд – Гарри знает эту позу, таящую в себе угрозу. Он замирает, внутренне молится, чтобы Томлинсону хватило благоразумия.
– С радостью, – улыбается Марко. – Я сказал, что педику не место в общей душевой.
Гарри дёргается, будто от удара, но Луи стойко выдерживает издёвку. Вопреки всем страхам Стайлса, он отступает на шаг от оппонента, вздёргивает гордо подбородок и, не оборачивась, обращается к толпе:
– Кто-нибудь ещё так считает?
В ответ он получает шёпот, шорох одежды, когда они переглядываются, переминаются неуверенно с ноги на ногу. Никто не поддерживает Марко вслух.
– Мне плевать на твою ориентацию, пока ты приносишь победу команде, – осторожно произносит кто-то, чьего имени Гарри даже не знает.
– Ты хороший капитан, – соглашается ещё один голос.
Они стараются ретироваться, незаметно скрыться с линии огня. Никто не желает быть втянутым в разборку с Луи. Слишком свежи в памяти воспоминания о его прежней жестокости.
– Ты в меньшинстве, – пожимает плечами Луи.
Гарри подходит ближе, теряясь между телами футболистов. Никто не обращает на него внимания, просто ещё одна школьная тень. Скучный и неприметный.
– До первой неудачи, Томлинсон. Они растопчут тебя, как только оступишься, – злой насмешливый взгляд оказывается на Гарри, будто сдавливает, перекрывая кислород. – Твоя пассия здесь.
– Вали лучше, – в последний раз огрызается Луи и поворачивается к Гарри, игнорируя злорадный смех за спиной. – Идём, здесь воняет.
Пальцы привычно смыкаются вокруг запястья Гарри, а второй рукой Томлинсон подхватывает сумку. Футболисты прячут глаза за металлическими дверцами своих шкафчиков, не смеют поднять их, полные вины, на своего капитана. Пока Луи тянет его прочь из раздевалки, Гарри чувствует клокочущее раздражение у него в крови. Оно разъедает тонкие стенки вен и жжёт сквозь кожу.
– Ты как? – несмело интересуется он уже на улице. Вспышка боли в руке обжигает, когда Луи сжимает пальцы, будто стальные тиски, оборачивается.
Поцелуй неожиданный. Такой же неистовый, как любое проявление чувств между ними. Штормовым ветром он уносит крупицы оставшегося у Гарри самоконтроля.
– Теперь лучше, – в губы ему шепчет Томлинсон. – Прости, что тебе пришлось стать свидетелем этого фарса. Люди – дерьмо.
– Не все, – кладёт Гарри холодную ладонь на тёплую щёку Томлинсона. – Ты отлично справился. Я рад, что ты не размазал его по стене.
Луи забавно фыркает и смеётся над его словами.
– Но я хотел.
– Знаю, что хотел, – улыбается Гарри. – Но не должен был и поступил очень разумно.
– Благоразумие – это не про меня, – застёгивает Луи куртку на ходу, чуть сгорбив плечи, а Гарри впивается обожающим взглядом в его фигуру, не в силах противостоять нежности. – Пейн не позволил бы им подобной сцены, но сегодня он пропустил. Я беспокоюсь, честно говоря, по этому поводу.
Гарри спотыкается о рыхлый вытоптанный снег, неловко хватает Луи за локоть. Сильные руки поддерживают, помогают устоять на ногах. Словно сухие листья шелестят у него в горле, когда он решается заговорить:
– Он тоже пропал?
– Блять, – с чувством сжимает Луи зубы от злости. – Надеюсь, что нет. И надеюсь, что с Хораном всё нормально.
Под хруст снега, треплющий волосы холодный ветер они идут в напряжённой тишине. Зато рука об руку. Гарри чувствует тепло Луи, когда во время ходьбы легко касается его ладони костяшками пальцев.
– Давай на сегодня забудем о проблемах? – вдруг говорит Томлинсон, и Гарри вздрагивает, переводя на него потерянный взгляд. Слишком глубоко ушёл в свои мысли о Найле и оказался будто пойманным с поличным этим громким дерзким голосом. – Вот мой дом, и тебя ждёт знакомство с моей семьёй. Маму не бойся, а вот с сёстрами будь осторожнее, – улыбается Луи и ободряюще сжимает его ледяную ладонь.
– Я не уверен, что это было правильное решение, – шепчет обескровленными от волнения губами Гарри, глядя на обычную деревянную дверь, понимая, что за ней его ждёт пробуждение с таким трудом усыплённых воспоминаний о семье.
– Возможно, но в любом случае ты уже здесь, – отвечает Луи и толкает дверь.
Томлинсон по-хозяйски заходит внутрь, подзывает растерянного, скованного ужасом Гарри, а в голове последнего лишь одно – он расковыряет эту старую рану, и сегодня она превратится в незаживающую язву.
И идёт он на это добровольно.
***
Мамины глаза блестят волнением, а руки суетливо сжимают край выстиранной белой футболки, в которой она предпочитает находиться дома. Луи рад, что никто из них не решил добавить вечеру торжественности: близняшки как всегда растрёпаны, Физз не посчитала нужным сменить очки для чтения на линзы, а на Лотти ни грамма макияжа. Всё по-домашнему просто.
Втягивая Гарри внутрь, в пропахший мясным рулетом и сладостями дом, Луи совсем не обращает внимание на его трясущуюся руку.
– Гарри, это моя мама. Зови её Джоанна, она это любит, – с улыбкой говорит он. – Девочек даже перечислять не буду, ты не запомнишь всех. Выучишь за ужином.
– Их много, – шепчет Гарри за его плечом, сжимая куртку в районе поясницы.
– Иди сюда, мой дорогой, мы посмотрим на тебя, – мама вытаскивает подростка на свет под тихо жужжащую лампочку и крепко прижимает к себе.
– Мам! – страдальчески стонет Луи. – Ему ведь не двенадцать лет.
Глаза Гарри широко распахнуты, когда он неловко обнимает её в ответ. Луи может посчитать его вдохи – настолько медленно поднимается грудь. Лицо бледнее, чем обычно. Взглядом Гарри умоляет помочь.
– Ты, должно быть, совершенно особенный, – Физзи поправляет очки на переносице и тянет руку для приветствия. – Он перестал быть таким засранцем только после твоего появления.
– Нет, он сам, – хрипло возражает Гарри. – Луи – хороший человек, попавший в трудные обстоятельства.
– Какой интересный, – смеясь, выдаёт одна из близняшек.
Девочки обступают Гарри со всех сторон, представляются, задают вопросы, и Луи его почти жаль. Откидывая волосы со лба, он чувствует липкое прикосновение пота на коже и без особой охоты принимает решение оставить Гарри без присмотра на несколько минут.
– Я не принял душ после тренировки, – объясняет он маме, чуть подталкивая Гарри в сторону кухни. – Позаботься о нём.
– Да, Луи, пожалуйста. Душ тебе необходим, – морщит нос Лотти, отворачиваясь от брата. Её изящная рука ложится на локоть Стайлса, пока девушка увлекает его прочь из холла.
– Луи вонючка, – громко кричат близняшки, перебивая друг друга, и Луи бросается щекотать их под громкий заливистый смех и возмущённый окрик мамы.
– Я быстро, – губами шепчет Луи с лестницы, и Гарри успевает потерянно кивнуть, прежде чем оказывается окончательно утянут в кухню.
Скорости, с которой он преодолевает ступеньки, а потом стягивает прилипающую к влажной спине одежду, может позавидовать любой спортсмен. Луи усмехается, когда думает, что тренер мог бы гордиться его стремительностью. Но Гарри за столом, в окружении его неугомонных сестёр, и этот факт заставляет поторапливаться.
Вода смывает грязь, пот, а также раздражение прошедшего дня: оскорбительные слова Марко и виноватые взгляды команды. Луи больше не чувствует злости, лишь удивление, что сдержался, не переломал кости чёртовому гомофобу прямо там. Оскорбления ориентации всё ещё задевают его, но сегодня разум взял верх над эмоциями и инстинктами.
Возможно, ощущение близости Стайлса, свежий привкус азота в воздухе, помогло. Мама бы сказала, что он, наконец, взрослеет.
Луи натягивает футболку уже спускаясь по лестнице, разбрызгивая капельки воды с влажных волос. Он вбегает в кухню, с удовольствием отмечая, что никто не косится на Гарри, не давит на него личными вопросами: Лотти увлечённо рассказывает что-то, пока мама деликатно выясняет, что Гарри предпочитает из еды.
Вздох облегчения и ледяная рука на колене под столом – лишь это выдаёт нервозность Гарри, позволяет Луи заметить её. Остальные остаются в неведении о том, как напряжён их гость, о его желании сбежать как можно дальше.
Никаких вопросов о семье и прошлом, никаких разговоров о пропаже Найла, о творимых в их маленьком городке безобразиях – ужин проходит тихо и тепло. Джоанна настаивает, чтобы Гарри остался, и хотя тот отпирается, Луи сжимает его поясницу, лишая кислорода, а вместе с ним и воли, и соглашается за него.
Позже он понимает, насколько прав оказался: когда Гарри, одетый в его футболку, неловко устраивается рядом и Луи накидывает узкое одеяло на них.
– Ближе, – произносит он и сталкивается взглядом с влажными блестящими глазами Стайлса.
Не отрывая своих наивно-распахнутых глаз, тот придвигается. Луи прижимается сам, облокачивается на локоть. В тишине засыпающего дома хриплый голос Гарри хрустит подобно нежнейшему крекеру:
– Спасибо.
– За вечер? – уточняет Луи, приподнимая бровь. Его свободная рука скользит под одеяло, и он останавливает её на талии Гарри.
– Да, – кивает Гарри. – И за тепло.
В его лице столько неприкрытого обожания, что Луи становится не по себе. Он видит эти глубокие чувства внутри Гарри, но боится на них ответить. Ему не нужна любовь сейчас: слишком трудно сдерживать гнёт насмешек, и всего несколько месяцев до окончания школы. Дальше их пути разойдутся, но Томлинсон не хочет об этом думать.
И пока удаётся обмануть себя, сводя желания касаться и обладать к подростковой страсти.
– Луи, я должен сказать, – начинает Стайлс, но Томлинсон малодушно сбегает от признания – прижимается к его раскрытым губам, отрезая словам путь наружу.
Физическая близость становится способом оттянуть неизбежное, отсрочить слова, что изменят всё между ними. Луи вылизывает задыхающийся рот Гарри, забирается под футболку рукой, чтобы прижать прохладное тело ближе. Поцелуи чередуются с укусами, и Гарри тихо стонет в его руках.
– Тише, сладкий, – в нежную кожу на шее шепчет Томлинсон. – Если мы разбудим девочек, мама меня убьёт.
Гарри кусает губы, кивает, показывая что понял. Луи влажно целует его губы, поощряя проявленное послушание. Зелёные глаза в темноте комнаты похожи на океаны тьмы, в которой они оба тонут. Тяжёлое дыхание Гарри выдаёт его напряжение, будто происходящее значит для него много больше.
Глядя в это бледное лицо Луи улыбается, старается вложить в эту улыбку всё: секс, поддразнивание, чуть-чуть цинизма. Гарри будто прошивает высоким разрядом электричества; он выгибается, сдёргивая одеяло с них обоих, и оно медленно соскальзывает на пол. Стайлс сам тянется за поцелуем, сам толкается в нетерпении возбуждённым членом Луи в бедро. Томлинсону даже не нужно смотреть, он знает, глаза подростка вновь чёрные.
– Хочешь меня?
– Хочу, – вырывается из груди Гарри стоном, хрипом, мольбой.
Луи льстит такое желание, неприкрытое напускной скромностью, дикое и необузданное. Он торопливо стягивает с Гарри бельё, пока холодные руки подростка обследуют каждый дюйм его горящего от возбуждения тела. И только когда они оба оказываются обнажёнными, едва дышащими, опьянёнными, Луи сокрушённо стонет сквозь зубы:
– Смазка осталась у тебя дома.
Он укладывает помрачневшего подростка на обе лопатки, вновь облокачивается на локоть рядом – это положение потихоньку становится любимым, – убирает свободной рукой вьющиеся волосы с лица.
– Если ты, конечно, не позволишь мне вылизать тебя.
Просьба буквально лишает Гарри рассудка: он становится мягким, как желе в сильных руках Луи, и долгие секунды не может вдохнуть, чтобы ответить. Его всегда печальное лицо выглядит полным смеси благоговейного ужаса и животного желания. Томлинсон уверен в ответе. Поэтому «нет», едва слышно, но решительное, удивляет его.
– Включил скромника? – насмешливо спрашивает он. – Ну же, Стайлс. Тебе понравится.
Но Гарри отрицательно качает головой, на ощупь находит его руку.
– Дотронься до меня, – едва слышно просит он, и тут же исправляется, – до нас обоих.
Мгновение требуется Луи, чтобы понять, но когда он осознаёт, кровь приливает к щекам, бьёт в голову. Это не стыд. Похоть, дурманящая рассудок страсть, доводит до аффекта. Томлинсон придвигается, облизывает собственную ладонь, и ещё до того, как успевает что-либо сделать, Гарри теряет голову. Он приоткрывает рот, глаза плотно зажмурены, и Луи не целует, просто прижимается собственными губами к его рту, лишая возможности стонать.
Правильное решение, потому что когда он обхватывает оба их члена, плотно прижимая друг к другу, наслаждение оказывается слишком сильным. Томлинсон всхлипывает, и Гарри хнычет в ответ, толкаясь без остановки.
Луи ничего не остаётся, кроме как подчиниться желанию подростка. Он ловит ритм его движений, подстраивается, зажмуривая глаза с такой силой, что цветные круги под веками ослепляют.
Член Гарри горячий и твёрдый, влажный. Его запах дурманит, подобно ядовитому цветку. Аромат проникает в поры, отравляет Луи. И чем глубже он пытается дышать, тем больше Гарри в его лёгких, тем плотнее пелена дурмана.
– Ещё, – бормочет Гарри всё также прижатыми к его рту губами. – Я почти.
Этот бессвязный, пьяный шёпот – тот нужный толчок. Луи чувствует, как все его мышцы сокращаются и сжимается в тугой ком, стараясь продлить наслаждение. Его сперма пачкает живот Гарри, стекая по костяшкам пальцев, и размазывается по прижатым друг к другу членам.
– Давай, Стайлс, – побуждает Луи, и тот будто ждал приказа: тело выгибается дугой, а короткие ногти впиваются Луи в плечи.
Кончает Гарри без единого звука, и Луи не может отказать себе в удовольствии: чистой рукой ведёт вверх по судорожно втянутому животу, по сокращающейся без воздуха груди, хватая за подбородок.
– Стайлс, чёрт возьми, – выдыхает он и слышит едва заметный смех в ответ.
Даже темнота не способна скрыть радостные искры в глазах Гарри.
***
Звонок телефона дробит ночь на осколки. Луи вздрагивает, чуть ведёт плечом – рука затекла и едва слушается. Он разлепляет веки и расстроенно выдыхает. Вокруг темно, и ночь в самом разгаре, но телефон настойчиво зовёт.
– Гарри, дай. Мне нужно взять трубку.
Стайлс спит на нём, очаровательно нахмурившись, и последнее, чего хотел бы Томлинсон, это нарушать драгоценный сон. Но до телефона не добраться по-другому, а время звонка подсказывает Луи, что произошло нечто важное.
– Гарри, – ласково зовёт он, и тот, наконец, открывает глаза.
Он тут же приподнимается, освобождая Луи из плена, и Томлинсон перелезает через его тело, чтобы взять незатихающий сотовый.
– Лиам, брат, четыре утра, – жалко произносит он в телефон, но тут же замолкает. Слова Пейна отрезвляют, сгоняют марево сна и налёт безмятежности последних дней наедине с Гарри. – Ты не шутишь? Найл правда вернулся?
Грудь Гарри под его телом замирает, и сам он будто стекленеет. Становится холодным и твёрдым.
– В больнице? Что-то серьёзное? – Луи игнорирует своего парня, увлечённый разговором, но рука его по-внутреннему наитию тянется к Гарри. Будто котёнка, он ласкает Стайлса, не задумываясь о своих действиях. – Да, мы будем там утром. Увидимся.
– С ним всё в порядке? – Гарри взволнован. Он прижимается щекой в руке Луи, но тут же отстраняется. Всего миг колебания, и он прижимается к Луи, крепко обнимая за шею вновь холодными руками. – Он помнит что-нибудь?
– Он жив – это главное, – успокаивает Томлинсон.
Хватка Гарри от этих слов становится сильнее.
Отчаяннее.
***
В помещении оказалось слишком много людей.
Живые яркие лица были повсюду. Ослепительно-белые халаты докторов, дежурные улыбки медсестёр, внимательные взгляды больничных охранников.
Он продвигался медленно, старательно расправив плечи. Делая вид, будто знает, куда идёт. Но правда оцепенением собиралась внизу позвоночника, превращаясь в ледяной пот под рубашкой: он понятия не имел, в какой из палат его жертва.
Чёртов везучий школьник. Наверняка ирландская кровь сыграла свою ключевую роль: он отвлёкся на внешний шум, оставил мальчишку непривязанным, а когда вернулся – обнаружил лишь пустой стол и открытую настежь дверь.
В какой-то степени он даже гордился побегом парня: не каждый способен, потеряв зрение, испытав столько агонии и ужаса, встать на ноги. Да ещё и уйти. В темноте и холоде, с отголосками боли в каждой клетке измученного тела. Он определённо гордился этим мальчишкой.
Мысль зажглась, будто лампочка в сумерках его сознания. Он положил ладонь на металлическую ручку двери и вдруг осознал – мальчик не должен умирать.
Он заслужил свою жизнь.
========== Серьёзнее ==========
Уютное тепло, исходящее от спящего Томлинсона, опутывает слабостью, закручивает в кокон спокойствия и иллюзорной безопасности. Оно печёт прохладную кожу, жаром собирается внизу живота. Вытесняет холод из груди, а вместе с ним и страх.
Если бы у Гарри была возможность остановить время, он не задумываясь нажал на паузу прямо сейчас. Утро не сулит ничего, кроме разочарования и боли, подросток чувствует это глубоко в костях. То же химерическое ощущение покалывания в пальцах. Та же дрожь сотрясала его тело в ночь перед тем, как нашли тело Тей.
Гарри чуть сползает вниз, прячет кончик холодного носа в сгибе у плеча Томлинсона. Он чувствует трепет сердечного ритма под кожей, губами ощущает едва заметную пульсацию венки. Ценная, важная жизнь Луи течёт по сосудам в этом драгоценном теле вместе с кровью. Больше всего на свете Гарри желает защитить эту жизнь.
К сожалению, в реалиях собственной жизни, в этом мутном болоте скверны, что засосала его много лет назад и не отпускает даже здесь, вдали от прошлого, вдали от смерти, Гарри бессилен. Остаётся только плыть по течению, барахтаясь изо всех сил, надеясь, что они не пойдут ко дну.
Запах Луи, агрессивный и резкий, такой же, как все его слова и поступки, пропитывает волосы, кожу, душу Гарри. Подросток жмётся ближе, надеясь, что если утро принесёт им расставание, этот аромат останется у него под кожей. Луи останется у него под кожей.
Вчерашнее волнение, вызванное знакомством с семьёй Томлинсона, кажется давним воспоминанием. Будто не было этой тщательно скрываемой тоски в глазах, когда потерянное семейное счастье внезапно оказалось так близко, что можно дотронуться рукой. Вот только жизнь давно показала Гарри своё истинное, жестокое лицо, и будто сквозь стекло, он вчера наблюдал за чужой семьёй обливаясь кровью изнутри.
Вчера это было важно и болезненно, занимало все его мысли, пока Луи не ворвался в голову со смелым предложением и жаркими ласками, смёл огнём страсти всю боль.
Звонок Лиама расколол не только ночь пополам. Он смешал вязкую неопределённость последних недель в густой ком волнения, в готовую растечься мутной грязью по ладоням правду. С момента пропажи Зейна эта пружина скручивалась всё туже, и вот пришло время ослабить давление, позволить спирали раскрутиться.
Гарри тяжёлым вдохом набирает полные лёгкие любимого запаха и замирает на груди Луи, с ужасом наблюдая в окно за чуть засветившимся зимним воздухом. Рассвет приближается, а вместе с ним его хрупкое счастье становится всё дальше.
Он почти уверен, что тьма, от которой он надеялся скрыться, настигла его.
***
Холодная рука Гарри чуть дрожит на его запястье, когда Луи останавливается у двери палаты. Тонкие пальцы судорожно дёргаются, стоит Томлинсону постучать, и Гарри неожиданно впивается ногтями в татуировку верёвки.
– Мне больно, Гарри, – мягко говорит Луи, поворачиваясь к своему парню.
Зелёные глаза Стайлса влажные, наполненные неясной тоской, и возможно страхом. Луи пытается разглядеть пожирающие подростка чувства, но тот опускает подбородок, прячет взгляд за упавшими на лоб кудряшками. Прежде, чем ему удаётся заострить внимание на странном поведении Гарри, дверь открывается.
– Привет, – едва слышно шепчет Пейн.
Лиам выглядит бледным, когда показывается в проёме. Он молча кивает, чуть сторонится. Переступая порог палаты, Луи переплетает пальцы с пальцами Гарри, тянет его за собой.
Приветствие стынет в горле, а слюна наполняется горечью, будто он наелся прогорклых ягод, и этот вкус впитался в дёсны. Голова Найла обмотана свежими бинтами, что выглядит слегка комично, но в стерильной белизне палаты пугает до разбежавшихся по спине мурашек.
Вокруг Хорана семья, и из общих знакомых только Лиам, на правах лучшего друга. Луи теряется под взглядами взрослых, безотчётно прячет Гарри за спину, сдвигаясь.
– Луи? – голова Найла поворачивается в сторону, на звук открывшейся двери.
– Хей, приятель, – одеревеневшим голосом здоровается Томлинсон. Лиам отчаянно жестикулирует, и Луи надеется, что понимает эти знаки верно, когда продолжает преувеличенно бодрым голосом. – Ты нашёлся. Мы тут волновались все.
Несмотря на осуждающий взгляд заплаканных материнских глаз, Луи подходит ближе, смелеет. Обветренные губы Найла дёргаются и он улыбается, вымучено и несмело, но по-настоящему.
– Как прошла игра? – спрашивает Хоран, будто его глаза не спрятаны под плотными бинтами, а на лице нет этой печати пережитой боли.
– Мы победили, как по-другому, – Луи кладёт руку на плечо, ладонью ощущая накрахмаленную ткань больничной одежды. – Что случилось, Ни?
– Мам, ты можешь оставить нас с Луи наедине? – спрашивает Хоран. Он поворачивается на шорох её одежды, когда женщина отрицательно трясёт головой. Она всхлипывает в прижатый ко рту платок, сдерживая рыдания внутри, но они рвутся разрушенными звуками в прохладу комнаты.
Луи ёжится, когда холодок касается лопаток, взглядом ищет источник. Окно в дальнем углу палаты приоткрыто. Движением головы Лиам предлагает закрыть его, и Томлинсон кивает – холод надоел, набил оскомину за эту долгую, полную страха и безликой опасности зиму.
– Грэг, пожалуйста, уведи её, – более твёрдым голосом просит Найл, когда мама цепляется за него пальцами с облупленным маникюром, когда она плача, причитает, обещает, что не оставит его больше ни на секунду. – Мне нужно поговорить с Луи.
Лицо Найла спрятано за повязками, и Томлинсон не видит глаз, не может понять о чём пойдёт речь. Разглядывая бледные пальцы друга, без движения лежащие поверх одеяла, он думает лишь о том, через что прошёл Найл, где он был, и, главное, что за важное дело заставляет отталкивать семью в такой момент, ища приватности для разговора с Луи.
Будто у жертвы похищения, у Найла на руках цветут отвратительные ссадины. Следы от связывающих верёвок, въевшиеся бордовыми ранами в запястья, и сломанные ногти заставляют Луи содрогаться внутренне, тонуть в чувстве сострадания.
Все жестокие, мерзкие поступки, совершённые им, кажутся лишь страшными снами. Или чужими воспоминаниями. Звуки чужой боли, обугленная под кончиком сигареты кожа, фиолетовые синяки, оставленные его кулаками – всё вдруг превращается в детскую забаву, не выдерживает сравнения с белизной бинтов на лице Найла. Луи боится спросить, что врачи спрятали под ними.
Понимание того, что есть настоящая, не знающая жалости и сострадания, жестокость, оглушает, наполняет голову звоном. Луи путается в своих мыслях, дезориентированный, потерянный в нахлынувшем вдруг страхе. Кто мог совершить такое? А главное, за что? Луи уверен, Найл никогда в жизни не делал чего-то, что хоть на ничтожную часть оправдало бы такое зверство.
Из задумчивости Луи выводит нарастающий писк больничных приборов. Рука Найла дёргается на одеяле, взмывает вверх. Он неловко шарит ею в воздухе, будто ищет что-то, и, наконец, находит – сжимает локоть Томлинсона мёртвой хваткой, вырывая у того удивленный стон.
– Лиам, в палате должны остаться только я и Луи, – тихо произносит Найл. Прерывающийся голос выдаёт его с головой, так же как и испуганный ритм сердца, озвучиваемый кардиомонитором.
– Я понял, Ни, – Пейн подхватывает под руку несопротивляющегося Гарри, о котором Томлинсон совершенно забыл, увидев измученного друга, и выводит того из палаты следом за наполненными скорбью родственниками Найла.
У Луи нет времени волноваться о неестественной бледности своего парня, о его тёмных, наполненных обречённостью глазах. Хватка Хорана на его руке становится сильнее, пальцы вдавливаются в кожу, и кажется, ещё немного, и они услышат хруст костей Луи в воцарившейся в комнате тишине.
– Эй, все хоро… – начинает Луи, морщась от болезненных ощущений, но Найл его быстро перебивает:
– Мы одни?
Луи кивает, но тут же смущённо добавляет:
– Да.
– Он был здесь, Лу! Он был здесь!
Рукой Найл отчаянно цепляется за Луи, будто просит защиты, и он хочет помочь другу, обнять и сказать, что все хорошо, все ужасное, что с ним произошло, уже позади, что бы это ни было. Но Луи словно оцепенел. От страха, который безумными волнами исходит от друга, от его голоса, пронизанного паникой.
– Что? О ком ты говоришь, Найл? Что случилось?
– Этот запах, – шепот Найла срывается в тихий вой, от которого Луи покрывается холодным потом. – Этот сладкий запах. Его запах!
Луи с трудом расцепляет пальцы Найла, обхватывающие его руку, и присаживается на кровати рядом, притягивает приятеля ближе, чувствует своей грудной клеткой бешеные удары сердца.
– Успокойся, друг! Я рядом. Тут только я. Скажи спокойно, что случилось.
Дыхание Найла выравнивается, когда он чувствует дарящее безопасность тепло друга, и сердце возвращает свой привычный ритм. Он делает глубокий вдох и продолжает:
– Там все пропахло цветами. И даже вонь разлагающегося трупа не смогла заглушить этот запах.
– Трупа? О чем ты…
– Он сжег его. Зейн мертв, Томмо. Мертв, – пальцы цепляются за одеяло, а голос дрожит.
Удивления нет. Лишь жёсткая складка прорезает кожу Томлинсона в уголке губ, он знал. Ещё когда Майкл рассказал про Энди, в глубине души Луи чувствовал, что Малика постигла та же участь.
– Уверен? – всё-таки спрашивает он, просто потому что нет других слов. Луи не знает, что сказать ещё.
– Более чем, – зло бросает Найл. – Это, блять, последнее, что я видел в жизни, так что я уверен.
– Последнее?
Неосознанные подозрения, крутившиеся в сознании, налипшие плёнкой холодного пота на ладони, наконец, обретают форму. Луи протягивает руку вперёд, и тут же оддёргивает – ему страшно коснуться друга.
– Что с твоими глазами?
– Их нет.
Чуть подрагивающие кончики пальцев Найла оказываются на бинтах. Он дотрагивается осторожно, а обломанные, повреждённые ногти притягивают магнитом взгляд Луи. Сердце в его груди разрывается от боли и ужаса, при взгляде на неподвижную фигуру друга.
Тук. Тук. Тук.
Где-то в горле, в кончиках пальцев, в висках.
– Найл! – голос срывается и сипит, изо рта вырывается жалкий писк.
– Кто приходил с тобой, Луи? Я почувствовал его запах, когда вы закрыли окно.
Осознание того, о ком говорит Найл приходит быстро, бьет по голове тяжелым молотом. Луи поднимается с больничной кровати, а Найл натягивает одеяло выше, будто оно может защитить.
– Луи, пожалуйста, скажи… Кто это был?
– Ты не можешь… ты не говоришь о Гарри. Нет…
– Гарри.
Голос, которым Найл называет это имя, механический, неживой. Губы его приоткрыты, Луи слышит, как он дышит, видит, как блестят его зубы, но отказывается принимать происходящее. Мозг выстраивает связи за него: молнией проносятся слова Стэна о неправильности Гарри, долгий грустный взгляд Майкла, когда он сообщает о том, что Бирсак
умер.
– Стой, подожди, – умоляет Луи друга прекратить этот лихорадочный шёпот, который разрушает его мир, ломая так долго выстраиваемые опоры. – Ты что-то путаешь. Ты видел его?
Движением головы, осторожным и уязвимым, Найл стряхивает оцепенение, возвращается в реальность сам и возвращает Луи.
– Там было очень холодно. И так страшно, Луи! Так… – воспоминания даются ему с трудом, Луи видит по мертвенной бледность всегда румяных щёк, слышит в тихом шорохе голоса. – Луи, это чудовище вырвало мне глаза! Я теперь… – он задыхается от волнения, а кардиомонитор сходит с ума, заполняя комнату надсадным писком. – Я теперь слепой.
– Но если ты не видел Гарри… – из последних сил отталкивает от себя реальность Томлинсон.
– Я никогда не забуду этот запах, Луи. Я бы хотел, поверь, – слова раздирают Найлу горло, звучат нечётко, будто пересохший язык еле ворочается во рту. – Я бы никогда не мог подумать, что это он, но…
– Попей, – Луи берёт стакан, осторожно протягивает другу. Прежде чем он успевает нащупать ладонь Найла и обернуть её вокруг стекла, тот выбивает посуду из рук.
– К чёрту воду, Томмо! – кричит Найл, и разлетающееся по полу стекло вторит его разбитому голосу. – Твой парень убил Зейна, искалечил меня, и совершил ещё Бог знает что! И если ты не собираешься сдать его копам, то хотя бы держись подальше!
– А ты собираешься сдать его копам?
Так же внезапно, как произошёл срыв, Найл успокаивается. Откидывается на подушку, тяжело дыша.
– Я даже не был уверен, что это он, пока вы не заявились сюда вдвоём. Я не знаю, Луи. Я должен сказать, пока не пострадал кто-то ещё, понимаешь?
– Дай мне время? – просит Луи, и безразличное выражение его лица вовсе не вяжется с отчаянием, с которым он стискивает руку друга. Но Найл не может видеть ни его отстранённых глаз, ни плотно сжатых губ. Найл больше никогда ничего не сможет увидеть, и Луи осыпается пеплом, превращается в прах, глядя на искалеченного друга.
– Что ты намерен делать? – спрашивает Найл.
Ногтями он впивается в собственную руку, стараясь унять волнение и страх. Луи замечает, осторожно убирает кисть в сторону и долго смотрит на крошечные бусины крови вдоль кривой царапины, прежде чем ответить:
– Выяснить правду.
***
В том, как Луи смотрит на него, не говоря ни слова, есть нечто ужасное. Что-то, что заставляет сердце сжиматься в крохотный испуганный комок, сбиваться с ритма и пропускать в панике удары.
Воздух между ними меняется после того, как Луи покидает палату Найла. Напряжение возвращается потрескивающим электричеством, хотя Томлинсон пытается делать вид, что всё в порядке: поправляет собственный платок на шее Гарри, переплетает свои жестокие пальцы с ледяными пальцами подростка, провожает домой неспешным шагом.
Они не говорят.
В молчании, скованном заканчивающимся февралём, они бредут по улицам этого маленького, всё ещё слишком чужого, городка. Гарри только сейчас понимает, что не нашёл здесь дома, когда отстранённость Луи режет вены ярким контрастом со вчерашней близостью.
