Текст книги "Мир для Мирры"
Автор книги: Мануэлла
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Я купаю её точно ребенка, затем, завернув ее в огромное полотенце, веду ее в спальню:
–Ложись.
Она, с некоторой опаской поглядывая на меня, ложится на мою большую кровать. Я ложусь рядом, притянув ее к себе...и мгновенно проваливаюсь в сон. Меня больше не мучают кошмары, я не хожу, вымеряя шагами комнату– нет. Рядом с ней мне так спокойно...Как не должно было быть! Просто не должно! Словно она– мой маяк в штормовом море.
Проснувшись, я смотрю на нее. Обняв меня рукой, она лежит, прижавшись ко мне щекой. Мне не хочется шевелиться, чтобы не будить ее. Во сне она что-то бормочет, накрывая меня одеялом. Видимо, вспоминала сестру. И тут я вспоминаю свою... И будто удар под дых:
–Вставай! – рявкаю я ей.
Она открывает глаза, с минуту не понимая, где она.
–На спину и раздвинь ноги! – моя ненависть находит свой выход в сексе. Жарком и безудержном. Теперь мне наплевать на её чувства, отклик. Пускай хоть сдохнет подо мной! Я имею ее как в последний раз в жизни. Вытащив член, я кончаю ей на живот. И, как ни странно, злость уходит, оставляя лишь привкус лёгкого недовольства– я хотел бы ещё. Но, отчего-то, берегу её:
–Молодец. А теперь – спи дальше. Сегодня ты останешься здесь, ясно?
Она лишь кивает, не глядя на меня.... А я... Обхватываю ее талию, прижимая к себе. Втягиваю носом мускусный аромат нашего секса– и зверь внутри меня лениво рычит, укладываясь спать. Мирра помечена мной. Она моя.
Весь день я думал о ней, все так странно, так неопределенно– впервые я не знаю, что делать дальше. Сметающая все на своем пути ненависть постепенно трансформируется в спокойствие, подобие нежности. Но нет! Нужно не забывать, зачем она здесь! Я– словно сумасшедший, в котором уживается несколько личностей, вечно спорящих между собой. Одна яростно требует наказать хотя бы эту за преступление её матери. Преступление не во всеобщем его значении. Её преступление гораздо хуже. Она посмела подарить одинокому и измученному чужой ненавистью мальчишке надежду. Надежду на то, что всё будет хорошо. Дни, наполненные её добротой и заботой. А после взяла и разом всего лишила.
Другой голос твердит, что ни Юла, ни её другие дети не виноваты в моей и Лиоры искалеченной судьбе. Я знаю, кто единственный виновный. И лишь он должен расплачиваться за всё.
17. Мирра
Днём Дем отправляет меня в барак, даже не взглянув. Он собирается улетать с острова, оставив приказания охране насчёт девушек.
Нас несколько дней почти не кормят, одна из девушек несколько раз падает в голодный обморок. Я бросаюсь к ней, чтобы поднять. Другие девушки лишь отворачиваются– доброта здесь не в цене, да и слабых не жалуют вовсе. А любые симпатии тут же замечают охранники, передавая эту информацию наверх. Чтобы после можно было использовать это как рычаг давления или способ очередного издевательства.
Девушка, тихо плача, признается мне, что беременна от одного из охранников– тот обещал спасти ее с острова, но обманул, воспользовавшись. Если хозяин узнает о ее беременности, то ребенка отдадут в приют, как только он родится. Об абортах речи быть не могло– дети– слишком ценный ресурс в мире, где очень многие после излучения не могут их иметь. Глупые! Знали бы они, сколько такого чумазого голодного" ресурса" бегает по закоулкам трущоб. Я тайком делюсь своей частью еды с ней, лишь прося, чтобы она ела ночью, иначе могут отобрать другие– нас то приковывают, то нет. Жаль, ведь я бы смогла найти съедобные травы, насекомых– да что угодно. По выживанию мне нет равных. А как иначе– трущобах каждый день – это выживание. С самого детства выросшая там, я практически не видела иной жизни. Разве что, будучи в услужении. Но, вернувшись после него обратно, мне стало казаться, что все это происходило не со мной, а с какой-то другой Миррой. Или же всё былое– только мои фантазии.
Воду мы растягиваем на несколько дней, сегодня особенно жарко, хочется пить, но неизвестно, принесут ли сегодня ещё воды– охранники приходят всегда в разное время, а в некоторые дни не приходят вовсе. Но мне не привыкать– в трущобах техническую растягивали на недели, даже месяцы. А здесь вода чистая, свежая. Здесь одна моя норма на день равна недельной в трущобах
На рассвете нас выгоняют из барака, девушки заспанно щурятся– нас заставляют вымыться, надеть две разные формы. И ведут на огромное поле, где трибуны заняты зрителями. Среди них– Дем, он сидит на главной трибуне. На его руке повисла миловидная блондинка, презрительным взглядом обводящая все вокруг, словно давая понять– здесь все ей – не ровня. По шепоткам, доносящимся с трибун, становится ясно– это– новая любовница самого Главного Управителя, человека, что привел нашу Землю, разрушенную ядерным апокалипсисом, вновь к подобию цивилизации. Вернее, несколько центральных районов– там вновь были деревья, свежие продукты, животные. Люди там жили, работали, влюблялись, создавали семьи... В районах наподобие нашего, далеко за центральным кругом, люди лишь выживали, завистливо поглядывая через огромные стены на окраины центральных районов. Огромное число вооруженной охраны день и ночь следили, чтобы вдруг какой-то нелегал не просочился на недоступную ему территорию. Сити– город-мечтс, мегаполис, недоступный простым смертным. Город, максимально приближенный к той реальности, что когда-то была на Земле. Правда, ходят слухи, что есть несколько колоний, где условия почти такие же, а вот жизнь совершенно иная. Там люди равны, там нет насилия, жестокости и вражды. Но даже когда произносишь подобное вслух, то понимаешь, как жалко и мечтательно это звучит. Нет, колонии– лишь мираж, созданный измученными жестокой действительностью умами.
Сам же Главный Управитель – будто мираж, фантазия, что управляет нашими судьбами. Он живёт попеременно в нескольких огромных убежищах, приводя их к подобию нашего. С центром и окраинами, как говорят его приближенные – для баланса. А ещё они говорят, что трущобы в эту схему не вписываются. И изоляция – лишь первый шаг на пути к тотальной ликвидации. Это заставляет моё сердце сжиматься от страха– что ни говори, а ведь там живут такие же люди, как и везде...
Охранники со смехом объявляют, что сейчас будут игры для гостей, участвуем в них мы– каждый гость выбирает себе девушку, которая получит его номер и будет бороться с другими за победу. Победа означает еду, жизнь в одном из домов на территории... Но, самое главное, то, от чего по рядам девушек проходит возглас удивления, победительница получит свободу.
Глядя на пресытившееся и откровенно скучающее лицо Дема, лениво разглядывающего девушек, я усмехаюсь– возможно, свобода будет вечной. Уведут ночью к одному из одним им известных проходов в стене, сбросят с обрыва, а другие так и будут верить в довольную и сытую жизнь товарки за пределами острова. Как в нашем убежище все верили, что на земле не выжить– но часть владений хозяина– на поверхности. Соленые волны омывают скалистые берега, резко обрывающиеся у кромки воды. За горизонтом– ничего. Я плохо помню, как прибыла сюда, плохо помню сам путь. Но я постараюсь выбраться! Я обязана это сделать! Назло этим смеющимся пресыщенным лицам! Назло ему!
18. Игра
Девушек подводят к импровизированному высокому рингу, надев на них амуницию для боксеров. По выпуклому ящику, именуемому телевизор, у своей старой хозяйки, я смотрела парочку таких поединков, тогда ещё ужасаясь жестокости. Правда, потом жизнь в трущобах выбила из меня подобную сентиментальность. Драки друг с другом до крови, до потери зубов, и так редко бывающих целыми из-за скудности рациона жителей, конечностей и , в конце концов, жизни– вот что было негласной ежедневной традицией местных обитателей. Люди вымещали друг на друге грызущие изнутри отчаяние, страх, безысходность. Ненависть захлестнула трущобы раньше, чем я появилась на свет. Среди жителей не было доверия друг другу , не было надежды, что завтрашний день не принесет тебе смерть от голода или обезвоживания, не было веры в светлое будущее для своих детей. Но одно было неизменным и постоянным– глубокая обжигающая ненависть. Она подстегивала, захлестывала, руководила поступками, но она же давала почувствовать себя живым. Каждый знал , что если житель трущоб равнодушен ко всему, в его взгляде – отрешённость и пустота, значит, он – уже не жилец.
Гости потихоньку разбирают девушек, надевая им на шею ошейники со своими номерами. На маленьких напульсниках, надетых на руки хозяев, выбит тот же номер. Мужчины смеются, откровенно лапая понравившихся участниц, возникают даже шуточные ( и нет) драки, если кто-то тронул чужую. В это мгновение всё воспринимается всерьез, азарт и предвкушение пьянит лучше алкоголя, щедро разносимого официантами. Даже женщины– и те в восторге. Кто-то из них украшает своих девушек как кукол, наряжая и раскрашивая их, кто-то отчаянно спорит , каковы шансы на победу у той или иной девушки. Всех подстёгивает азарт новизны, гонка за победой ( или побег от скуки?). Эти люди в новом мире имеют то, что другим и не снилось. Но этого, как оказалось, мало. Мало иметь больше, чем у ближнего твоего. Это слишком быстро приедается, а вот когда у этого самого ближнего не будет ничего, когда даже собственная жизнь больше не будет ему принадлежать– тогда ты станешь великим в его глазах. Выше самой судьбы, небес, мироздания. Власть пьянит не хуже мерзкого рая, и разрушает точно также, заставляя людей терять человечность. По капле, с каждым проявлением этой самой власти, каждым плохим поступком сердце человека черствеет, пока, наконец, не превратится в камень. По крайней мере, так мне говорила учительница. Она хранила в памяти
Наконец, выходит кривляющийся маленький мужчина в золотом костюме. Его прическа выглядит огромной башней на его небольшой голове. Неожиданно громким низким голосом он объявляет игры начавшимися. Двух девушек выводят на ринг, толпа улюлюканьем требует зрелищ. Девушки стоят, смутившись, глядя то на людей на трибунах, то – на других товарок по несчастью. Рефери , все тот же мужчина в золотом, требует бой. Он раззадоривает девушек, напоминая им, какой приз им светит в случае победы. Но девушки лишь молча стоят, озираясь вокруг. Кажется, представление грозит закончиться, так и не начавшись? Впрочем, я очень в этом сомневаюсь. Страшно представить, на что готовы пойти гости, такие милые и порядочные с виду, чтобы заставить девушек драться.
Я смотрю на беснующиеся трибуны– кто-то спорит, кто-то начинает озираться вокруг, не понимая, почему ничего не происходит. А вот худой высокий мужчина, сегодняшний хозяин одной из девушек на ринге. Он нервно закусывает губу, теребя браслет-напульсник, затем, словно приняв решение, нажимает на самую его середину, где выбит номер девушки. И тут раздается крик– девушка на ринге, содрогаясь в конвульсиях, падает на пол. Тут и другая девушка следом бьётся в припадке рядом. А с трибуны, клацая по напульснику, в отчаянии кричит ее временная хозяйка, холеная молодая девушка, едва ли старше тех, что сейчас на ринге :
–Вставай! Вставай же! Я поставила на тебя столько денег! Дерись! Или я ещё раз тебя дёрну!– в ярости она поднимает кверху руку с браслетом. У кого-то электрический импульс подаётся через такой, у кого в руках пульт для ещё большего удобства и скорости воздействия на своего игрока.
Одна из девушек, тяжело дыша, поднимается. Отирая сгибом локтя кровавую пену с уголков рта , угрюмо смотрит на соперницу. Вторая встаёт следом. Пошатываясь, они идут друг на друга. Понимая, что выхода нет.
Удар. Ещё удар....
Если хозяевам кажется, что бьют слишком слабо или медленно, не решаясь ударить, то в дело вновь вступает ток– я поняла это. Один раз я была свидетелем того, как умирал бродяга, пытаясь перелезть через стену в другой квартал. Стена была под напряжением, и он долго бился в припадке, с пеной изо рта. Руки его обуглились, от них шел запах горелого мяса. Его лицо, искаженное судорогой боли, часто являлось мне в детских кошмарах. Здесь тот же принцип, только разряд гораздо меньше. Впрочем, разве обессиленным и измученным девушкам много нужно? То и дело становлюсь свидетелем того, как очередной участнице плещут в лицо водой, чтобы привести в себя.
19. Игра не удалась
Девушки падали ...Не только от ударов– от недосыпания и голода, от вечных издевательств и насилия , они были измучены, и даже малейший толчок другой страдалицы для каждой был сродни удару. Печальное зрелище...
Толпа недовольно ревела– пресыщенным всеми возможными удовольствиями гостям хотелось крови, жести... Но происходящее перед ними не удовлетворяло их желаний даже на малую часть.
Рефери поднял руки вверх, перекрестив их,– это означало, что бои окончены. Три раунда, в двух из которых девушки были так слабы, что сами падали от удара тока, не найдя сил встать, расстроили зрителей– те и не пытались возмутиться таким быстрым завершением зрелища, толкаясь, спешили с трибун, чтобы быть в первых рядах у огромного бассейна.
Следующим испытанием было переплыть тот самый бассейн. Умеешь ли ты плавать, видел ли ты столько воды хоть когда-то в жизни – это никого не волновало. Ослабевших девушек шестами отпихивали от бортиков, когда те пытались вылезти, обезумев от страха. Увидев, как одна из девушек, отчаянно мотая головой, пытается глотнуть воздуха, с каждой минутой все больше уходя под воду, я бросилась к ней. Плавать я умела хорошо– в одной из заброшенных шахт собиралась техническая вода из отстойников ( та, которую и отфильтровать-то было нельзя. Грязная, мутная, по консистенции напоминавшая жижу) , и , будучи детьми, мы часто ходили туда плавать. Правда, потом нас очень сильно напугал сумасшедший диггер, что начал хватать наши руки, неся ерунду о том, что мир за пределами купола не опасен и не выгорел, как то утверждают. Дикие крики о том, что все вокруг обман, ещё долго эхом преследовали нас, пока мы бежали от него по туннелям.
Я повернула голову, чтобы вдохнуть больше воздуха– заветный конец бассейна был уже близко, я была первой, да и единственной, кто смог, но сейчас мои мысли занимала лишь девушка, что тонула. Подплыв к ней, я постаралась ухватить ее за что-нибудь, девушка же навалилась на меня, почти забравшись мне на голову– ещё немного– и мы обе утонем, я не выдержу ее вес. Вода начинает сгущаться над нашими головами, я как в тумане слышу монотонный рев толпы. Девушка, извиваясь, отталкивается от меня, ударяя локтем в живот, отчего я выпускаю оставшийся в лёгких воздух, крохотными пузырьками устремляющийся кверху. В мозгу бьёт " Уля".... " Мы уже никогда не увидимся".
И вдруг сильная рука обхватывает мою талию, почти буксируя меня за собой. Выныривая на поверхность, я вижу перед собой лицо Дема– он зол, очень зол. Судорожно вдыхая такой драгоценный, долгожданный воздух, я оглядываюсь вокруг– моя нестостоявшаяся спасённая лежит у бортика. Бледная, но живая
Гости, недовольно ворча, расходятся по столам. Распорядитель праздника даёт сигнал о его окончании. Одна из гостей в шутку зовёт девушку, что раньше была ее игроком на ринге, угощая кусочком воздушного торта. Девушка, давясь, почти проглатывает кусок, жадно слизывая крем с пальцев. Гости хохочут. Вдруг ещё один гость, полноватый мужчина, подзывает к себе двух девушек, угощая их кусками жареного мяса. Он наигранно удивляется их дикому аппетиту, делая вид, что одна из них едва не откусила ему пальцы. Всем смешно. Гости начинают наперебой звать девушкек, кормя их. Самые благоразумные отступают назад, чтобы не стоять между голодными рабынями и едой. Кто-то из толпы гостей кричит:" Да ешьте всё! Вперёд!". И девушки, обезумев, набрасываются на столы, где стоит еда– давясь и вырывая друг у друга еду из рук, они насыщают свои многострадальные желудки. Доведенные до положения животных, они облизывают тарелки, едят с земли, развлекая оставшихся гостей. Кого-то уже тошнит– желудки, не привыкшие к такому количеству пищи, не выдерживают. Девушки оставляют содержимое своих желудков на земле, едва успевая отползти от разрушенных столов. Некоторые из них отдышавшись, вновь ползут к столам, чтобы вновь пытаться жадно впихнуть в себя перемешавшиеся между собой почти в кашу блюда.
Все напульсники сняты, лёжа вместе с пультами зловещей черной горсткой на одном из столов.
Дем, обхватывая меня за талию, ведёт меня к особняку. Все косятся на нас– его прикосновение похоже на нежность, так бережно он со мной обращается. Но я-то знаю– это нежность капризного ребенка, что получил новую игрушку . Надоест– и он ее сломает в один миг....
20. Демир
Идиотка!
Мне хочется задушить ее в своих объятиях. Бледная, борющаяся с усталостью, смотрит на меня маленьким испуганным волчонком. Резким движением я накидываю на нее простыню, и меня бросает в жар, видя, как та облепила мокрые изгибы этой девки , моего личного сумасшествия.
Она вся дрожит, и я тут же бросаюсь искать пульт, чтобы увеличить тепло в комнате. Ну и попутно уверяю себя– я делаю это лишь для того, чтобы моя игрушка не умерла раньше времени от пневмонии. Мне просто пока ещё не приелись искренние эмоции на её лице, её глаза ещё не потухли, не приобрели то безучастное ко всему выражение, которым пропитаны взгляды других девушек.
Она по– детски обхватывает колени руками. И вдруг тихим голосом спрашивает:
–Зачем вам все это?
От неожиданности я даже не успеваю сделать вид, что не понял вопроса. Осмелилась говорить, значит? Спрашивать? Хотя бы в этом похожа на остальных– те тоже считали, что смогли стать для меня особенными. Обрели статус подстилки, дающий хотя бы отдаленно напоминающие человеческие права. Вот только здесь нет ни прав, ни обязанностей, закон здесь – моё слово. Моя прихоть здесь значит больше, чем жизнь любого в " Раю". " Почти любого ..."– услужливо напоминает внутренний голос так некстати. Я злюсь:
–Просто потому что я так хочу, ясно? И не смей никогда говорить со мной, пока я не разрешу!– сжимаю руки, чтобы не броситься к ней и не стереть это обиженное выражение с ее лица поцелуями. Заноза в сердце, а не девка!
–А я скажу– вам просто скучно. Вы все имеете столько возможностей заняться делом, помочь другим– на земле прямо сейчас люди умирают от голода, дети гибнут...а вам...вам лучше скучать и тратить свои деньги на свои прихоти, больные вы уроды!– скидывая одеяло, она словно валькирия встаёт передо мной. Когда она волнуется, переходит то на " ты" , то на " вы". Смешная.
Значит, я– больной урод? Ну, что же, малышка, за слова нужно отвечать:
–Охрана!– она вздрагивает от моего крика.
Двое рослых ребят с автоматами бегают вне комнат, ожидая моего приказа:
–Вы сегодня славно потрудились, можете сегодня взять девочек на всю ночь. И особо не церемоньтесь– если кто не переживет ночь, значит, куплю новую. Мы, больные уроды, не жалеем никого!
С тайным удовлетворением вижу, как ужас разливается в синих как море глазах Мирры. Она бросается передо мной на колени, обнимая мои ноги:
–Прошу. Прошу, пожалуйста!– она плачет, низко склонив голову, и держит так крепко, словно боится, что я могу испариться, ускользнуть меж ее тонких пальцев.
Глупая идиотка! Ненавижу! В этом мире нельзя быть такой. Нельзя не думать о себе! Ставить жизни других выше своей! Неоправданная доброта только все испортит! Кляну ее на все лады в голове, но вслух произношу:
–Что ты готова сделать, чтобы я передумал?
Вновь одни и те же вопросы. Она покорно опускает голову, с ее нежных губ срывается лёгкое, еле слышное " всё".
Мой чертов озабоченный мозг сразу рисует во всех красках, что я мог бы с ней сделать. Но нет...
Разозлившись больше на самого себя, в гневе отталкиваю ее:
–С чего ты взяла, что ты– особенная?! Что я буду что-то выменивать у тебя? Ты– мое имущество! Такая же игрушка для секса, как и все другие шлюшки, тебе ясно? Я прикажу– и ты раздвинешь ноги! – больно хлещу ее словами под одобрительные хмыкания охранников. Те поедают взглядами ее открывшиеся груди.
–Пошли вон!– рявкаю я. И, не зная зачем, добавляю, мновенно стирая ухмылки с их лиц– Девок не трогать! Узнаю, что хоть кто-то нарушил запрет– убью сам!
Сажусь в кресло напротив полулежащей на полу Мирры, пытаясь успокоиться. Прикрываю глаза, выравнивая дыхание. Странная. Глупая девка, не понимающая всей опасности своего положения.
–Что мне с тобой делать...– вырывается у меня невольно, когда вновь открываю глаза и ловлю её на удивление задумчивый взгляд, в котором не осталось ни капли страха.
И вдруг она встаёт, приближаясь ко мне, и обнимает. Целуя мой шрам, мое лицо, она гладит мои волосы. Так делала только мама...Я вновь все вспоминаю, и меня трясет от накатившей злости– эта стерва пытается лишь задобрить меня. Думает, что подобрала ключик своей добротой! Что отличается от всех лишь тем, что не так уж и боится меня. И добить, стерва, решила лаской. Закрепить, так сказать, результат. Не на того напала:
–Встань и позови Лидию и Дайну, быстро!
Я , стараясь не смотреть ей в глаза, освобождаюсь от такого желанного плена ее объятий, и добавляю:
–И сама вернись, ясно?
Она кивает, тихо выходя из комнаты. Её спина ссутулилась, острые кончики лопаток выпирают так, словно на своих плечах она несёт всю тяжесть этого проклятого мира. Я чувствую себя последней сволочью, ведь даже закрывая глаза, всё равно вижу этот её печальный образ. Вытравить его из мыслей– всё рано что выжечь душу пламенем. Кажется, она отпечаталась на коже век изнутри, въелась в сердце точно червь, что теперь точит его, причиняя невыносимые муки.
21. Мирра
"Сквозь тернии – к звёздам, сквозь боль– к небесам.
Пока все не поздно, ты выбери сам.".
Я сама не знаю, почему обняла Демира...будто почувствовала его боль, заточенную в глубокой башне из ненависти и злобы. Он словно создал стену между собой и миром, прикрываясь своей жестокостью как щитом. Раня всех вокруг первым. В минуты, когда его голова лежала на моем плече, он казался маленьким мальчиком, озлобленным на весь мир, несчастным глубоко внутри. Казалось, что боль внутри него настолько огромна, что вырвись она на свободу, многие бы в ужасе ахнули, не поверив, что человек смог держать в себе столько.
Нет, я не обольщаюсь, я понимаю, что он– чудовище. Животное без души. Даже сравнение с животным оскорбляет последних. Этот человек– он как огромная темная бездна. Страшит, но притягивает, манит заглянуть внутрь. А внутри....Внутри– лишь пустота. И не стоит пытаться искать нечто большее, не стоит придумывать себе иной образ, образ раненого и обиженного на весь мир мальчишки, запертого в разуме этого мужчины. Нет, жестокость и насилие приносят ему удовольствие. Вот и всё объяснение его поступкам.
Лидия и Дайна идут со мной, они – фаворитки Дема, они не живут с остальными девушками, да и выглядят так, что увидев их в первый раз я подумала, что они– из гостей. Лидия– высокая брюнетка с округлыми формами и длинными волосами. Ее атласная кожа словно светится изнутри, а пухлые розовые губы зовут к поцелуям. Дайна же– полная ее противоположность. Маленькая блондинка с короткой стрижкой. Ее худенькое накачанное тело напоминает тело одной из гончих, что живут у хозяина на конюшне– ни капли лишнего жира, сплошь мышцы.
Девушки, хихикая, идут за мной, намеренно громким шепотом обсуждая мои недостатки:
–И что хозяин нашел в этой дохлой рыбине? Ни фигуры, ничего...
–Ну, сама видишь– надоела, вызвал нас. А ты боялась...– тут Дайна шикает на не в меру болтливую подругу, и я не успеваю узнать, чего же она так боялась.
Демир ждёт в постели, он лежит, вальяжно развалившись посередине. Полностью голый. Едва скользнув взглядом по девушкам, он смотрит на меня. И слабо кивает. Я иду к двери, слыша хохот и взвизгивания девушек. Не знаю отчего, но мне хочется каждую из них оттащить за волосы от него. Мои руки трясутся-неужели это то, о чем писали в книгах старой учительницы? В романах, где героиня мучилась от того, что всего лишь представляла своего возлюбленного рядом с другой. Это она, ревность? Но....если это– ревность, значит...О, нет! Я даже не смею думать, что это означает. Моя цель– выжить и сбежать, воссоединиться с Улей. Я велю себе помнить! Думать только об этом!
–Стой!– слышу я тихий приказ Дема. Я останавливаюсь, но не оборачиваюсь– Сходи на кухню поесть, и возвращайся . сегодня будешь спать у двери.
Под тихие смешки Дайны и Лидии " на коврике", " как собака" я иду к двери.
Всю ночь стоны и непристойные звуки мешают мне уснуть. Мне, которая не привыкла засыпать иначе под пьяную ругань или шум драки в своем районе . К утру я ненавижу всех и все на этом свете. Почему так? Почему больная, нездоровая привязанность к своему мучителю проникла в меня, растворившись в крови? Я напоминаю себе ту трехногую собачку, что видела в детстве. Ее хозяин, старый грязный диггер, смеясь, рассказывал отцу о том, как в голодную пору отрезал и съел ее ногу, а та, дурочка, все равно бегает за ним как привязанная. И собачка вправду ловила каждое слово своего хозяина, каждое его движение, тонко поскуливая и неуклюже прихрамывая следом...
Вот и я, израненная, измученная этим чудовищем во плоти, все равно невольно стараюсь быть к нему ближе. Ведь, так сложилось, что ближе у меня никого и нет.
22. Рай
Сегодня нас посылают собирать странное растение. Передо мной– огромнейший прозрачный купол, внутри которого– большие поля, нет, целые плантации синевато-лазурных цветов. Они прекрасны, словно огромное небо под ногами, завораживают , манят своей яркостью и красотой.
На меня и других девушек одели в защитные костюмы и противогазы– такие я видела в нашем трущобном гетто на полуистлевших от времени плакатах с информацией об опасности заражения после взрыва. Под страхом смерти нам запрещено снимать с себя хоть что-нибудь. Жалко, стеклянный купол над плантацией создаёт парниковый эффект, липкий пот заливает брови, глаза, а вытереть его никак не получается. Все лишь время от времени как припадочные машут головами, чтобы сбить назойливые капли, так и норовящие затечь в глаза.
Я везу свою тележку, полную цветов, к выходу. Вдруг вижу в одном из домов лёгкое движение занавески– снова та маленькая девочка. Она наблюдает за нами– отсюда я вижу лишь ее маленькую головку, сосредоточенно пытающуюся что-то рассмотреть. Я улыбаюсь и, почти незаметно , машу ей рукой, а после тут же делаю вид, что прикрываю глаза от слепящего солнца. Вздрагивая, она замирает на минуту, а затем робко машет мне в ответ. Один из охранников, чье лицо скрыто под огромной кислородной маской, больно толкает меня автоматом в спину:
–Давай, пошла, чего встала?!
Я иду вперёд. Бросаю последний взгляд на домик– окно уже закрыто занавесью.
Этой ночью я долго думаю о той девочке– кто она? Почему она здесь? Неужели? Мне даже страшно это представить– она здесь в таком же плену, как и мы?! Она ведь– ребенок! Я невольно ассоциирую ее с Улей. Как она там? Что с ней? Я больше ничего не знаю о сестре.
Я даю себе слово разузнать об этой девочке хоть немного. Помочь ей ( горько усмехаюсь– какая помощь от той, кто не в силах помочь самой себе). Но в мозгу как заведенная звучит одна мысль " я сделаю, что смогу. Ради Ули. Может быть, кто-то сейчас рядом с ней поможет и ей в ответ?". Нет, вряд ли. Сейчас проявить доброту для многих равнозначно проявлению слабости. Страх владеет сердцами и умами людей, вынуждая их вести себя хуже, чем они есть на самом деле.
Я захожу обратно, толкая пустую тележку перед собой. И вижу, как девушки столпились вокруг одной из нас. Она лежит на полу, хохоча и смеясь, как безумная. Ее противогаз валяется неподалеку. Ее глаза....Они напоминают мне глаза отца, когда тот получал очередную порцию наркотика. И тут мой взгляд падает на лазурные лепестки, хаотично рассыпанные рядом с ней– так вот он, Рай! Вот из чего производят эту дрянь, что убила едва ли не больше людей, чем вспышка. Синтезируют из этих цветов! Окидывая глазами огромную плантацию, я понимаю теперь, что с ее помощью Дем может управлять всем миром. Зло во плоти, цветы так прекрасны, словно насмешка небес. Ибо кажется, что такая красота не может нести в себе смерть. Только жизнь– яркую и насыщенную красками как нежные лазурные лепестки рая.
Охранники выволакивают девушку на улицу, к ней уже спешит доктор. Он держит руку на ее пульсе, открывает уже почти закатившиеся глаза, затем пытается разжать ее сведенный судорогой рот, и лишь качает головой:
–Ей осталось пару часов. Она их ела.– он кивает на ее мертвенно-синий язык. Грудная клетка девушки опадает все с меньшей амплитудой. Она угасает на глазах. Ее безумный взгляд фокусируется на ее подруге ( " подруга"– громкое для этого места слово. Но я часто видела этих девушек вместе, помогающих друг другу, утешающих). И она из последних сил указывает той глазами в сторону купола, словно делая знак " вперёд, давай". И тут до меня доходит– она хотела умереть! Несчастная планировала это, зная, что лишь таким ужасным образом сможет освободиться. Ее подруга, еле заметно кивнув в ответ, испуганно всхлипывает, озираясь вокруг. Ее взгляд такой же пустой и безжизненный, как и у умирающей. Я понимаю, что и она решилась. Что она– следующая. Осталось лишь выждать время, когда нас вновь отправят собирать манящую сладковатым ароматом смерть. Понимаю...и не могу ничего сказать, возразить, разубедить. Я и сама в шаге от того, чтобы сдаться, опустить руки, пойти на дно. Только Уля– мой спасательный круг. Я должна жить. Жить ради нее.
23. Тайна
Сегодня хозяин улетел на большую землю, но в доме остались очередные гости. Некоторых девушек отправили к ним, другим же разрешили гулять по территории ( правда, заранее оговорив, где позволено гулять). Девушек на время переселили в огромный дом за небольшим подобием леса на острове. Здесь на двух девушек одна огромная комната, ванна, туалет, чистая вода...Девушки первое время ходят, боясь проснуться и понять, что это – всего лишь сон. Большой холодильник, набитый едой– некоторые из девушек никогда его не видели . В их бедных районах еду с трудом добывали, в хранении не было необходимости, да и все чудеса техники остались доступны лишь богатым. Бедные же жили почти как в средневековье. А когда несчастные попадали сюда, то могли наизусть рассказать обстановку каждой из спален хозяина или гостевых, где часто бывали, но мало кому довелось побывать на кухне, даже готовую еду, что порой разносили на подносах их более красивые товарки, выбранные прислуживать в доме, им все равно выдавали у дверей кухни.
Я присаживаюсь на небольшую скамейку в парке, наслаждаясь покоем. Вдруг недалеко от себя слышу стук– оборачиваясь, вижу лежащую на земле маленькую детскую расчёску с зеркальцем. Краем глаза отмечаю, как спешно задергивается шторка на окне дома. Там, где находится таинственная девочка.
