Текст книги "Мир для Мирры"
Автор книги: Мануэлла
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
2.20 Демир
-Мы не можем допустить этого, Матиас!– рявкает высокий крупный мужчина, кажется, работник бойлерной. Он со злостью глядит на собравшихся, сжимая губы в тонкую полоску. Трусливый ублюдок, как и множество других, храбрится лишь тогда, когда опасности нет.
–Увы, но это – закон. Он заявил о проверке, и если та покажет совместимость, ты ведь понимаешь....– Матиас устало откидывается на подушки, закашлявшись. В большой кровати его изнуренное болезнью тело кажется ещё меньше, точно ребенок с лицом старика. Я оглядываться на толпу у дверей. В их глазах злость сменяется сочувствием. И страхом. Остаться без Вэла и Матиаса означает лишь одно– войну. За место лидера колонии. И пускай все делают вид, что жизнь здесь подчиняется здравому смыслу, правилам, закону,– это не так. Стоило Вэлу дать слабину – и тотчас группа предателей почти смогла осуществить план по захвату власти. Стоило ему погибнуть– и вот уже таких групп в колонии стало больше. Каждый понимает, что Матиасу осталось недолго.
–На нас могут напасть в любой момент! – злобно перебивает Матиаса другой мужчина– Зачем нам угроза ещё и изнутри? К чему давать такому отребью возможность быть на свободе!?
Гул голосов поддерживает смельчака, и он , уже более смело, продолжает:
–Зачем вообще собирать оборванцев? – он указывает рукой в направлении стены– Здесь? Когда ресурсы и без того ограничены?! Нам нужно продумать...
–Он обещал дать оружие.– слабым голосом возражает Матиас– Его у нас излишне мало.
Люди замолкают, переваривая услышанное. Наконец, гигант, стоящий у кровати, хмуро бросает:
–И вы верите этому...
Матиас криво усмехается, качая головой:
–Если бы ты, Каллум, знал столько, сколько известно мне...Ты бы и за белоглазого, и за падальщика держался, лишь бы союз да помощь предложили. Колония огромна, у нас есть много необходимого, ресурсов. Кроме главного, людей. Это, в конечном итоге, и приведет нас к концу...
Неожиданно его поддерживает Грегор:
–Совет сам решит, как быть. Все свободны.
***
Когда я вхожу к Адриане, где сейчас находится Мирра, то ловлю себя на мысли, что по моему лицу растекается счастливая улыбка. Но стоит мне увидеть заплаканное лицо девушки, являвшейся мне во снах, где я никак не мог коснуться, дотянуться до недостижимой мечты под названием " Мирра", как понимаю – невозможно из руин воздвигнуть крепость. Ненависть никуда не испаряется, она лишь уходит вглубь, позволяя другим, более слабым чувствам, править бал. Мирра ненавидит меня. Искренне, всей душой ненавидит того, кто сломал ей жизнь. Да, вот такой парадокс – дитя, взращенное трущобами, половину жизнит варившееся в кипучей смеси страха и борьбы за выживание, ненавидит....меня. За то, что там, на аукционе, позволила себе мечтать. А я влез и своими грязными ногами эту мечту растоптал на крошечные осколки, которые, увы, никак не соединить воедино. Никогда не соединить.
–Зачем ты здесь?– поднимает на меня опухшие красные глаза она, невольно отодвигаясь на кровати.– Ты– последний, кто мог бы здесь оказаться случайно.
Она права. И не права одновременно.
–Я уже говорил тебе. Я умер. Для всего мира Демира, хозяина проклятого острова, больше нет.
–Для меня есть.– с ненавистью шепчет она, сжимая побелевшие пальцы.
–Тогда почему ты не выдала меня? Не рассказала?– задаю вопрос, терзающий всё время с нашей встречи. Стараясь не дать ей увильнуть, делаю ещё несколько шагов и останавливаюсь напротив неё. Но ответить Мирра не успевает – в дверь заглядывает взволнованная Адриана.
–У вас.... Всё хорошо?– быстрым взглядом сканирует она пространство, силясь понять, не обидел ли я Мирру.
–Все хорошо. – быстро отвечает Мирра, но Адриана не уходит. Глядит на меня так, будто перед ней – ожившее чудовище из детской сказки.
–Я не собираюсь нападать на неё, если вы этого боитесь. – пожимаю плечами, мысленно улыбаясь тому, с какой чертовой скоростью Мирра умеет располагать к себе людей. Наверно, это меня в ней и восхищало. И злило одновременно. Мы с ней одинаковы! Наше детство полно боли и слёз. И, все же, я стал подонком, ублюдком, запутавшимся в себе. Свет внутри меня умер в муках в тот момент, когда я смотрел на окровавленное тело Лиоры, неестественно скорчившееся у ворот. А Мирра – о, она гораздо сильнее меня, эта хрупкая девушка с синими глазами. Она лишалась родных, один за одним они уходили из её жизни, чтобы уже никогда не вернуться. И, всё же, свет внутри неё всё ещё тлеет, грозясь обернуться ярким пламенем, стоит лишь появиться тому, рядом с кем она будет счастлива.
Мирра, поморщившись, потирает сгиб локтя, на котором наклеен пластырь. Нас с ней экстренно проверили на совместимость, результат будет готов очень скоро. И, хоть колония меня не принимает, но все замерли в ожидании – очень редко находятся те, кто идёт против правил. Мало кто выбирает человека себе по душе, настоятельно требуя проверки. Кажется, многие боятся этого. Боятся влюбиться, боятся чувствовать, зная, что из-за каких-то скупых строчек в отчёте, ты можешь раз и навсегда потерять свою любовь. Гораздо лучше жить по чьей-то указке, позволить решать за себя. Нет выбора? Но и разочарования в нем нет. Есть просто совместная жизнь двух жителей колонии во благо последней.
Не знаю, что такого замечает в моем взгляде Адриана, но вдруг распахивает в удивлении глаза, а после, что-то неразборчиво пробормотав, спешить уйти. Мирра отрешённо глядит в стену.
–Я не буду навязывать тебе ничего. Мы можем просто жить вместе. – спешу поделиться с Миррой соображениям о будущем. К моему удивлению, она ...тихо смеётся, но вдруг осекается, задумчиво обхватив тонкими пальцами кулон, поблескивающий на груди.
–Мирра, пожалуйста. – не выдерживаю я. Старого меня удовлетворял и суррогат. Покорность, подчинение, живая механическая кукла в роли человека. Но новый я не такой – нового меня не устроит даже капля фальши в отношениях. Пускай, даже существующих лишь в моем воображении. Мне нужен живой человек, что хотя бы что-то испытывает по отношению ко мне. Ненависть? Что же, уже лучше, чем ничего .
–Пожалуйста.– вдруг оборачивается Мирра, выдерживая мой взгляд.– Если ты что-то задумал...Здесь женщины, дети, старики. Пожалей их. Если...– она нервно облизывает губы, а затем встаёт, подходя ко мне вплотную – Если я и вправду нужна тебе, если ты не лжешь. Я готова... готова уйти с тобой. Куда ты захочешь. Только, пожалуйста, не трогай остальных.– она старается заглянуть через мои глаза прямо в душу. Но, глупая, не знает, что увидит там лишь пустоту. Выжженную точно земля черную пустыню. И лишь она – тот живительный луч солнца, что сможет снова заставить меня ожить.
Мирра, такая добрая, такая предсказуемая. Моя Мирра! Теплота, чувство гордости за нее распирает изнутри. Мирра ещё не знает, что всё будет иначе. Отныне и навсегда. Она жила в моём мире, терпела всё его ужасы, сумев сохранить душевную чистоту. Теперь я стану частью её мира.
–Поверь мне, Мирра. Я изменился. Обещаю, что никогда не причиню зла ни тебе, ни другим. Что буду стоять за тебя и остальных до самой смерти.
Мирра, отвернувшись, закрывает уши руками. Всхлипывает, но затем поворачивается ко мне.
–Почему...почему я?– робко спрашивает, едва дыша. В её взгляде мелькает плохо скрываемая надежда.
–Потому что я люблю тебя, Мирра.– наконец, признаюсь ей. Она качает головой, разочарованно, будто ожидала правды, а получила в ответ очередную порцию отборной лжи. Такая вот насмешка судьбы– когда я лгал, мне верили беспрекословно. Но стоило лишь попытаться сказать правду– и вот она, реакция. Мирра не верит мне.
–Хорошие же способы показать свою любовь ты выбирал!– с горечью бросает она, сверля меня ненавидящим взглядом. Из её глаз текут слёзы, но Мирра даже не замечает этого. Она ждёт. И я знаю, чего.
–Мирра, я знаю, что этому нет прощения. Тому, как я ...вел себя. Каким был. Ты не поверишь, если я скажу, как тяжело мне было играть эту роль. В первое время. – я отхожу к окну, отворачиваясь. Уперевшись руками в низкий подоконник, глухо продолжаю.– А потом... Наверное, что-то во мне надломилось, когда я в первый раз увидел жестокость этого мира, стал его частью. " Посвящение кровью"– вот как они это называли!– с силой ударяю рукой о стену, чтобы физическая боль хоть немного перекрыла душевную.– Дальше, с каждым разом, во мне становилось всё меньше меня самого. И ...каждый раз я вспоминал, как твоя мать предала нас с Лиорой. Обещала спасти, вернуться. А сама ...Сама начала новую жизнь, создала новую семью, родила новых детей. Мне казалось, вы виноваты в том, что отобрали её у нас. Вы– новые дети Юлы.
За окном раздается гонг, и маленькие точно муравьи обитатели колонии спешат на ужин. Я слышу, как Мирра идёт ко мне, чувствую, как её пальцы, слабо подрагивая, касаются моих предплечий, а мокрая от слез щека прижимается к моей спине. В этот момент мне кажется, что я– самый счастливый человек на земле.
–А потом я нашел тебя. Узнал, как и где вы жили на самом деле. Все, что тебе и сестрам пришлось перенести. Но и тогда я был ещё маленьким и озлобленным на весь мир мальчишкой внутри. Я ненавидел вас лишь за то, что Юла была рядом, всегда была рядом. Не мог понять, не хотел понимать.
–Не была...– тихо отнимает лицо от меня Мирра, заставляя почувствовать настоящий холод в том месте, где её щека прижималась к моей спине. Она отпускает меня, подходит к окну рядом. Опустив плечи, печальным голосом продолжает:
–Ее не было с нами. Вернее, физически она была. Но....Мне часто казалось, что наша настоящая мать давно умерла, оставив после себя лишь оболочку. Возможно, то, что отец сделал с моими сестрами, заставило её сдаться, практически, сойти с ума, заперев разум и чувства глубоко внутри. Под конец жизни она даже перестала нас узнавать, считая, что у нее нет детей. Может...– Мирра с шумом выдыхает– Может, ей было так проще. Абстрагироваться от всех тех ужасов, что творились на её глазах.
Она отворачивает лицо, чтобы я не видел слез, вновь закапавших с кончиков её длинных ресниц. Ссутулившись, Мирра обхватывает себя руками, изредка всхлипывая. Я тянусь к ней рукой, но она, словно почувствовав, отстраняется.
Мне хочется биться головой о стену. Тупой ублюдок! Тупой эгоистичный ублюдок, которому всегда не было дела до других. Мне достаточно было упиваться собственными страданиями, возводя их на пьедестал, поклоняясь им, подчиняясь их требованиям о восстановлении справедливости, о мести. Вернее, о своих жестокости и застарелой обиде, которые я гордо именовал " местью". Местью кому? Несчастным детям, чьи короткие жизни были полностью пронизаны страданиями и мукой? Чьи родители продали их?
–Прости меня.– безжизненным голосом бросаю в пустоту меж нами бесполезные слова. Мне нет прощения, нет оправданий тому злу, что я причинил.
2.21 Мирра
"Скажи, что любишь– я пойду
К тебе дорогою любой.
Мне все равно– в раю, аду
Где будем вместе мы с тобой ".
Мы еще долго разговариваем с Демиром. Я изредка бросаю нервные взгляды в сторону двери, но Демир, заметив это, улыбается. Он подмигивает, сообщая, что Адриана успела шепнуть– она остаётся ночью на кухне. Шепнуть, прежде, чем испариться словно тень. И я понимаю– она решила дать нам возможность побыть наедине, высказать друг другу все, что хотели бы. Вот только мне нечего сказать тому, кто, даже не зная меня, уже ненавидел. Кто превратил всё время моего пребывания на проклятом острове в один сплошной кошмар без начала и конца. Даже сон тогда не казался спасением – всего лишь закрываешь глаза, чтобы через мгновение снова встать в этот нескончаемый мир боли и унижения.
Впрочем, Адриана ведь знает всё. От начала и до конца. Я не утаила от нее ни капли, будто исповедуясь в ночной тишине. И она, несмотря на это, решила оставить нас вдвоем. Означает ли этот её поступок, что женщина, так искренне и по-доброму всегда ко мне относившаяся, считает– я могу простить Демира? Могу позволить себе отпустить ту боль, которую ношу в себе? А ещё, страшно даже подумать об этом, дать ему шанс. Дать шанс нам. Действительно ли Адриана хочет этого? Действительно ли хочу этого я? Не знаю.
Да и что я знаю? Что знают люди вокруг меня? Возможно, в колонии ещё принято думать о будущем, строить планы. Но разве мы, бедные жители огромных убежищ, бункеров, размером с целые города, могли позволить себе такую роскошь– мечты о будущем? О том, чего, вероятно, у нас никогда не будет?
И, всё же, замечаю, как невольно поддерживаю разговор, слушаю моего неожиданного собеседника. Даже задаю вопросы, когда он рассказывает о чем-либо, что вызывает во мне интерес. А рассказывает он о многом: о своем безрадостном детстве, о том, как его сторонились даже слуги, которых непременно наказывали за любое, даже малейшее, сочувствие к нему или желание помочь. Как наша мама появилась в их доме. Кем была она, кем был наш дед, её отец...
А ещё Демир рассказывает, откуда взялся рай, растение, что способно убить и подарить жизнь одновременно. И как его появление связано с вспышкой. Люди планировали покорить космос, излечить мир от всех болезней, старости. Но раз за разом бросали силы только на истребление друг друга. Рай изначально был задуман как оружие массового поражения. Сильнодействующее вещество, которое внедрили в его структуру путем многолетних экспериментов, скрещиваний, гибридизации, помогло ему стать тем оружием, коим он является сейчас. А дальше одна из стран, что изобретала его, втайне от остальных, подарила его стране-соседу, с которым вечно конфликтовала из-за приграничных территорий. Будто бы в жесте доброй воли ради налаживания добрососедских отношений. Растение-симбиот, которое поможет остальным растениям забыть о капризах природы, будь то засуха или внезапное появление нового вида вредителей, которых до этого сами так усердно выводили и внедряли на чужие территории, не понимая, что это в конце коснется и их самих. Так и с раем– то, что должно было стать причиной зависимости, которая поразит только соседей, распространилось на весь мир. Слабые попытки правительств ввести запоздалые запреты привели лишь к повышению цен на эту дрянь. Стычки между полицией и кланами, торговавшими раем, участились, превратившись в настоящие войны. Которые постепенно охватили весь мир. Оружие, ракеты бросались в топку всеобщей ненависти, подстегивая то одну, то другую страну желать мести, изобретать все более мощные средства поражения. Пока, наконец, одна огромная вспышка не положила конец всему этому, разом откинув землю и бо́льшую часть уцелевшего населения на несколько десятилетий назад. Никто не знает, чем она была вызвана– взрыв, воздействие на солнце, на саму планету и её полюса. Да и важно ли это теперь, когда самым главным вопросом в мире стал тот, как прожить ещё один день, не умерев от рук других людей или от голода.
Я вспоминаю свое прошлое. Сестер, маму, Стена, Вэла– людей, которых я любила, можно буквально пересчитать по пальцам. Их так мало в этом жестоком мире. И вот теперь передо мной, в ком воплотилась вся эта жестокость, ненависть, злость. И это чудовище предлагает немыслимое – стать одним из тех, кто мне дорог. Нет, не так! Заменить собой их всех. Очередная немыслимая в своей жестокости игра? Может, Демир собирается захватить колонию, но растягивает удовольствие? Увидев меня среди жителей, не смог отказать себе в такой прихоти? Снова разрушить мой мир своими руками, только теперь он желает видеть всё от начала и до конца, присутствовать? А, может быть, я продаю себе в его жизни гораздо большее значение, чем занимаю? Может, ему нужно нечто иное? Зачем он с таким напором стремится стать моей парой? Жить со мной? А ещё больше удивляет то, как он дал взять себя в плен. Ни за что не поверю в сказку, которую он скормил остальным. Но тут же вспоминается, как я смогла сбежать от него. Кажется, что рядом со мной он теряет бдительность, хватку. Не знаю, что и думать.
Нервно поглаживая кончиками пальцев кулон в виде мирры, подмечаю, как темнеет взгляд Демира, скользя от моей руки вниз, по груди. Странно, но жадное ожидание накрывает и меня. Будто я не решаюсь на подобное сама, но в глубине души вся трепещу, ожидая, пока мужчина передо мной сделает первый шаг.
Демир, подходя ближе, останавливается.
–Мирра.– выдыхает в мои губы, склоняясь ниже. Он ждёт разрешения, позволения, и оттого внутри меня разгорается пожар. Демир ждёт. Не требует. Не берет по праву сильного. Он ждёт моего решения. И я, закрыв глаза, привстаю на цыпочки, тянусь к его губам. Я хочу хоть раз попытаться решить свою судьбу самостоятельно. Не зависеть от чьих-то желаний, воли, надобности, необходимости ради выживания. Дрожащими пальцами обхватываю его шею, прижимаясь грудью к сильному торсу.
–Мирра.– восхищённым и одновременно растроганным голосом повторяет моё имя мужчина, которого я желаю в этот момент до потери памяти. Будто он– единственно спасение среди безумия мира, маяк в бущующем океане. Мои пальцы поднимаются выше, зарываясь в темных волосах. И я аккуратно целую его в уголок губ. Но, кажется, именно эта трогательная лёгкость заводит Демира сильнее любых изощрённых ласк. Он будто звереет, сгребая меня в объятия. Его губы сминают мои, сперва жадно, будто не в силах насытиться, а после– страстно, насилуя каждым прикосновением. Но я больше не боюсь этого, не сопротивляюсь. Теперь я знаю, что он хочет меня также безумно, как и я его. Нет, это не имеет ничего общего с теми светлыми чувствами, что я испытывала к Стену или Вэлу. Почти любовь – благодарность, уважение, лёгкий оттенок желания. Но никогда под их взглядами я не дрожала в предвкушении, никогда не желала, чтобы их пальцы грубо сминали мою плоть, высекая искры из разгоряченного желанием тела. Я ненавижу и восхищаюсь Демиром одинаково, ведь только он может заставить меня погрузиться на самую глубину человеческого нутра, достать из самой сути то звериное начало, что дала каждому из нас сама природа. Сейчас нет ни Мирры, не Демира. Только самец, жадно желающий свою самку. И самка, что исходит влагой, чувствуя это.
–Нет.– вдруг почти отталкивает он меня. Подняв руки к голове, он с силой вцепляется в свои темные волосы, даже в полутьме видно, как белеет шрам на его щеке. – Нельзя, Мирра. Нельзя так. Всё должно быть иначе. По-другому.
Закусив губу, чтобы не расплакаться, я делаю шаг к нему, ещё один. Демир замер, точно загнанное в угол животное. И мне приятно ощущать себя охотником
2.22 Мирра
-Что же, совпадение идеальное.– нахмурив лоб, изрекает Грегор. Он и сам озадачен результатами, но спорить с ними даже член совета не имеет права. Странно, но Матиас, который, как я считала, винит меня в смерти Вэла, в этот момент ласково улыбается мне. Тотчас под веками собираются горячие слезы, жалость к самой себе, жизни рвет душу. Казалось, ещё вчера я стояла вот также, перед советом, с Вэлом, прикасаясь пальцами к его теплой ладони. Стояла, давая себе клятву стать ему самой лучшей парой, разделить его жизнь. И? Сдержала ли я своё обещание? Нет! Я предала его, не дождавшись даже, пока утихнет тянущая боль от его потери внутри. Бросилась в объятия того, кто измывался надо мной, не считая за человека. Нет, я позволила нам сыграть в извечную странную игру – « охотник-жертва». Не желая даже перед собой осознавать, что отдалась в руки своего мучителя не только добровольно, но и радостно предвкушая это, я позволила ему вновь решать все единолично. А сама спряталась за трусливыми оправданиями вроде « А что я могла сделать? Всё решили за меня».
Верно, правы те, кто считает, что в колонии не место преступникам, так как их уже не исправить. Ведь из меня так и не получилось вытравить жертву. Пленницу, что дрожит, едва завидев своего господина. И также, утопая в смеси страха, ненависти и готовности исполнять любые его желания, снова признаёт его власть над собой. Вкладывая в его руки невидимый поводок. Вэл, всегда относившийся ко мне как к равной, как к человеку, трогательно заботившийся, ухаживающий, тактичный и добрый – и это чудовище с темной душой, таящей в себе множество секретов. Они как солнечный свет и бесконечная тьма – такие разные. И, отчего же я так отчаянно тянусь к бездне, готовой поглотить меня без остатка?!
Демир улыбается уголками губ, а затем кладет руку мне на талию. Я же стесняюсь даже поднять взгляд – кажется, все люди вокруг нас сейчас с ненавистью глядят на меня, предательницу по их мнению. Но когда Демир властно и уверенно ведёт меня мимо толпы, я всё же решаюсь мельком взглянуть– и едва не теряю дар речи. Почти у каждого во взгляде – надежда! Радость, облегчение. Видно, впитанные с детства устои и правила выше, чем все остальное. Каждый из них рад тому, что мы с Демиром– не члены колонии, что родились здесь. Мы– новая кровь, что разбавит кровь жителей, принесет потомство, столь ценное иным набором ДНК, отсутствием межродственных генов. Впрочем, этого здесь нет, так как жители и совет вовсю стараются не допустить подобного, но так как пришлых так массово начали впускать не особо давно, то кто мог дать гарантию, что среди пар не встречалось хотя бы дальних родственников.
Когда мы с Демиром приходим в небольшой контейнер, что отныне будет нашим домом, он открывает дверь картой-ключом, а я, не сдержавшись, всхлипываю. Ещё свежи воспоминания о том, как это делал Вэл. Это ведь с ним я должна была быть сейчас! Это он должен так нетерпеливо справляться с дверью, на его руках должны так играть мускулы при каждом движении. В памяти всплывает и лицо Стена, вернее, то, каким я сейчас его себе представляю. Его облик почти стёрся из воспоминаний, оставив лишь щемящую тоску. Уля, что с печальной улыбкой на детском личике отворачивается от меня, опустив плечи. Всё они будто упрекают меня в предательстве. Трусости.
–Что с тобой, Мирра?– Демир хмурится , нависая надо мной. Он не спрашивает, а констатирует факт– знает, что со мной происходит. Как я остро реагирую на его близость, как боюсь и желаю одновременно, сходя с ума от брезгливости к самой себе– как можно желать своего мучителя?! Желать с невозможной, невероятной силой, так, что по телу проходят сотни мурашек, стоит ему лишь взглянуть на меня с этой его усмешкой, той же проклятой усмешкой, с которой он отдавал приказы на острове! Я ненавижу себя, свое тело за то, как оно предает меня всякий раз, стоит Демиру оказаться рядом. Мы – точно узники, скованные одной цепью, неприятели, вынужденные находиться рядом со злейшим врагом, в коконе обоюдных желания и ненависти, где нет границ, где каждое движение способно вызвать взрыв, вспышку, что выжжет изнутри без остатка, испепелит, оставив лишь горстку пепла. Вот только Демир руководствуется низменными инстинктами, желанием– и ничем более. А я...А мне страшно и задуматься над тем, что же я чувствую к вершителю всего зла в моей горькой судьбе.
–Я...– облизывая пересохшие губы, старательно отгоняю от себя видения. То Вэл, то Стен с горькой усмешкой на расплывающихся перед глазами лицах, глядят на то, как я предаю их память. Все то светлое, что было меж нами. И, как ни странно, мне удается сделать так, что их фантомы растворяются на глазах, превращаясь в лёгкую дымку, а после– в полные светлой печали воспоминания. Неожиданно в голову приходит мысль о том, что Стен был в моей жизни не зря, он показал, что можно всем рискнуть, включая собственную жизнь, ради любви. Стен подарил любовь и надежду испуганной и обозленной на весь мир девчонке, боявшейся собственной тени. Девчонке, что видела мир лишь в черном цвете. Вэл– он показал, что можно отдать жизнь за убеждения. За то, чтобы жизнь множества других людей стала лучше. Вэл придал силы и уверенности в себе девушке, которая видела вокруг лишь чёрное и белое. Научил, что люди могут меняться. Что большинство из них заслуживает этого шанса, доверия, прощения.
Демир в моей судьбе? Я не знаю, зачем провидение или горькая насмешка судьбы столкнула нас, переплетя судьбы, но точно уверена, что он– будто очередной этап. Та обугленная, обгоревшая кожа, которую нужно содрать с себя, сцепив от боли зубы, чтобы на её месте выросла новая. Мне нужно шагнуть навстречу своим страхам, главный из которых сейчас с ожиданием смотрит, прислонившись плечом к порогу.
Я вкладываю руку в его ладонь, отмечая, как теплеет его взгляд при этом, и уверенно перешагиваю порог.
2.23 Лиора
" Не нужно слов, чтоб дать понять,
Как любишь. Главное сказать".
–Убери свои поганые руки!– шиплю, бессмысленно силясь вырваться из захвата огромного мужчины, который будто сломанную куклу тащит меня по полу. Тащит так, что ноги, вернее, то, что от них осталось, с глухим звуком вяло волочатся по полу. Но он лишь криво ухмыляется, прежде, чем бросить меня на продавленный матрас, лежащий поверх железной койки у стены.
–Наш, что ли, уже встречался с тобой, а? – с интересом скользит он вдоль моего тела– Или на экзотику потянуло?– хохочет, безжалостно хватая мои ноги, свисающие на пол, и забрасывает их следом, на койку. Затем, сверлит меня злобным взглядом, ожидая, скорее всего, обиды или ответа на свои жалкие попытки поиздеваться над тем, кто слабее. Но я упрямо гляжу на стену напротив, делая вид, что не слышу и не вижу ничего вокруг– так увлечена разглядыванием грязных пятен на ней. Отцовский прихвостень со свистом выпускает воздух из лёгких, смачно выругавшись, а затем с грохотом захлопывает железную дверь камеры. Вот такое оно, отцовское гостеприимство. Бетонная камера, железная койка, дурно пахнущее ведро в углу, в насмешку отодвинутое недовольным моим спокойствием охранником как можно дальше. Глупый, глупый отец. Он считает, что сможет сломать меня морально, забывая, что когда-то именно его любящая родительская рука сломала физически.
Я поудобнее перекладываю безвольные ниточки ног и откидываюсь на засаленный матрас, уставившись на тусклую лампу наверху. Вот и случилась знаменательная встреча, о которой я грезила так много лет. Отец. Человек, что разрушил мою жизнь дважды. Лишив меня матери, а затем и возможности ходить. Я оплакивала потерю матери больше, чем что бы то ни было. Предложи мне кто выбор между здоровыми ногами и тем, чтобы Юла вернулась, я, не задумываясь ни на секунду, выбрала бы второе. Лишь бы мама была рядом. Юная, добрая, с сильным характером и светом, в лучах которого купались мы все, залечивали раны, нанесенные жестоким безумным отцом. Юла осталась такой в моей памяти навсегда. Сейчас тот день, когда она сбежала, стерся из памяти, размылся, оставив после себя лишь непроглядное облако боли при попытках вспомнить хоть что-нибудь. Мама даже на расстоянии, и даже после смерти делает то, что делала всегда– защищает нас. Своих детей. Мы бережно храним в памяти то, какой она была доброй, какой храброй. Как любила нас. И пускай Демир стыдится признаться признаться в этом даже самому себе, я буду честной. Он выбрал боль и обиду, считая, что Юла бросила нас, предала. Я же предпочитаю помнить то хорошее, что было, пока она была рядом. И мама невидимым призраком присутствует незримо в моей жизни.
Часто, осмысливая свои поступки, действия, я терялась в догадках– а одобрила бы их та Юла ? Поступила бы также? И не нахожу ответа, ведь образ матери тоже, спустя годы, превратился в расплывчатую дымку, полную больных и большей частью выдуманных воспоминаний.
Перед глазами встаёт картинка – злой отец, с силой ударяющий кулаком по лицу старого слуги, который пытался умолять его спасти мне жизнь. Отец тогда настолько запугал всех вокруг, что никто из слуг не решился даже послать за доктором, да и просто войти в мою комнату, когда я умирала от ранения, в горячечном бреду комкая побелевшими пальцами простыни. Только Демир, сам то и дело морщась от боли, сидел со мной рядом. Когда я выныривала из омута своей боли, то встречалась с его почти отрешённым взглядом. Казалось, именно в тот момент его не стало. Не стало моего храброго и доброго брата, готового встать своей худенькой детской грудью на нашу защиту. Вместо него появилось то чудовище, что звалось Дем. Демир. Демон. Будто в насмешку создавшее свой ад, гордо именуемый раем. И, всё же, после, иногда в его взгляде я ловила те искренность и доброту, что казались давно утраченными, погребенными под руинами из ненависти ко всему миру, а, главное, к самому себе. И, как ни странно, этот взгляд был у него тогда, когда речь невольно заходила о Мирре. Может, в ней и заключено его спасение?
Я засыпаю, чтобы проснуться спустя несколько часов. Горько усмехаюсь, приподнимая тело на руках. Будь мои ноги здоровы, сейчас бы затекли из-за неудобного положения, а так мне даже не придется ходить по камере, чтобы размять их. Хоть какой-то плюс.
Дальше время тянется нескончаемым однотипным маревом, чем-то средним между сном и реальностью. Я просыпаюсь и засыпаю снова, стараясь найти удобное положение, скрыться от света лампы, что неожиданно стал слишком ярким для уставших глаз. Иногда мне кажется, что я слышу какие-то шаги за дверью, но, стоит прислушаться – лишь тишина гулким эхом отдает в барабанные перепонки.
Мне не приносят ни еды, ни воды, но я и не рассчитывала, что в честь воссоединения с дочерью отец закатит званый ужин на тысячу персон. Нет, все так, как и раньше. Словно и не было всех этих лет, словно я все ещё– та маленькая испуганная девочка, на грани жизни и смерти. Вот только кровать тогда была лучше. Больше. Мягче. Со свежим дорогим бельём...
***
–Свободны. – слышу сквозь сон ровный мужской голос, в котором проскакивает искра сочувствия. Нет, мне, конечно же, кажется. Только не здесь. Не в этом месте, где, как и в Раю, все насквозь пропитано болью и страданиями. Я с трудом разлепляю опухшие веки, щурясь, гляжу на " гостя". Тот мужчина, что тенью следовал за отцом, буравя меня странным взглядом. Как же его зовут? Кит. Да, точно, Кит. Что ему здесь нужно? Пришел убедиться, что я ещё жива, и ему ничего не будет за то, что не уберёг новую отцовскую игрушку, которую тот, едва спадёт порыв безудержной ярости, потребует к себе?
Слышатся звук закрываемой двери и эхо шагов. Кит идёт вперёд, усаживаясь на край койки. Я снова закрываю глаза, не желая даже на миг находиться в этой реальности. Может быть, мне повезет, и я уйду туда, где встретит мама. Мама, где ты? Это же я, Лиора ! Отчего ты оставила меня? Я ведь все та же маленькая девочка! Маленькая большая девочка, что всего лишь искала любви и заботы, как и все люди.
Прохладная рука прижимается к моему лбу:
–У тебя жар. – взволнованно произносит мужчина, а я пытаюсь отстраниться. Но мне не дают этого сделать. Он подхватывает меня на руки и куда-то несёт. Не в силах вновь открыть веки, стараюсь отстраниться от такого обманчиво теплого большого тела. Этот мужчина не такой огромный и мускулистый как охрана, но мне сдается, что и явно не тот, за кого себя выдает. За подобострастного простака, готового на все, ради того, чтобы не покинуть места правой руки Управителя. Уж слишком сильно бугрятся стальные канаты его мышц под кожей, слишком уверенно он идёт, когда считает, что Управитель не следит за ним. Вернее, когда уверен в этом, потому что этот мужчина походит на того, кто привык знать всё наверняка. Этакая темная лошадка, ставки на которую не принимаются лишь по одной причине– никто не верит в её успех, потому что лошадь настолько хитра, что не показывает своей прыти никому.
