Текст книги "Мир для Мирры"

Автор книги: Мануэлла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

AnnotationСинеглазая Мирра, выросшая в самых грязных и темных трущобах третьего мира, даже столкнувшись со всей жестокостью реальности, не потеряла доброты и веры в людей.Демир, властный и жестокий мужчина, которому продали Мирру, ненавидит таких как она, вот только почему– считает их слабыми и никчёмными существами, не умеющими бороться за жизнь? Или чувствует, как внутренняя сила Мирры грозится разбить ту стену жестокости и ненависти к людям, которую он год из года усердно выстраивал?**За незаконный оборот наркотиков предусмотрена ответственность в том числе пожизненное лишение свободы, а их незаконное потребление вызывает зависимость и непосредственно угрожает жизни и здоровью человека.

Мир для Мирры

1. Мирра

2. Потери. Три года спустя

3. Болезнь

4. Договор есть договор

5. Сделка с дьяволом

6. В Раю

7. Новая "жизнь"

8. Ночью

9. Женщина

10. Гости

11. Сопротивление

12. Вечер

13. Выбор без выбора

14. Демир

15. Мирра

16.Демир

17. Мирра

18. Игра

19. Игра не удалась

20. Демир

21. Мирра

22. Рай

23. Тайна

24. Знакомство

25. Необходимая

26. Terra Incognita

27. Истина где-то рядом

28. Память

29. Побег

30. Убежище 2

31. Воспоминания

32. Сопротивление

33. Антидот

34. Одиночество

35. Первый день

36. Смысл жизни

37. Новые друзья

38. Главный Управитель

39.Стен

40.Демир

41. Пробуждение

42. Званый обед

43. Вместе

44. Управитель

45. Тень

46. Родство

47. Сны и реальность

48. Новые знакомства

49. Потеря

50. И всех накроют страдания...

51. Тень -2

52. Тру

53. Спасение?

54. Тень тени

55. Шаг в неизвестность

Часть 2: Мир для Мирры

2.1. Праздник урожая

2.2. Бедная овечка

2.3 Мирра

2.4 Церемония

2.5 Мирра

2.6 Вдвоём

2.7 Главный управитель

2.8 Вэл

2.9 События

2.11 Мирра

2.12 Мирра

2.13 Решение

2.14 Мирра

2.15 Мирра

2.16 Мирра

2.17 Демир

2.18 Выбор

2.20 Демир

2.21 Мирра

2.22 Мирра

2.23 Лиора

2.24 Мирра

2.25 Демир

2.26 Управитель

2.27 Пепел

2.28 Феникс. Новый мир.

Мир для Мирры

Мир для Мирры

Мануэлла

1. Мирра

"Средь тьмы кромешной на планете,

Когда мир злобою томим,

Мечта о ярком солнце, свете

Проводником станет твоим.".

– Юлаа! Юлааа, проклятая тварь!– пьяный скрипучий голос отца будит малышню, спящую в кладовке. Мама еле плетется на зов, прикрывая ветхую дверь.

Маленькая Уля трёт кулачком свои заспанные глазки, похожая на взъерошенного воробышка. Она, я и Айя лежим вместе, в страхе прижимаясь друг к другу на старенькой шубе из когда-то бывшей кремово-белой овчины. Рядом слышен шепот:" Тихо, девочки"– это старшая, Ева. Ей 16, она спит рядом, на самодельной кровати из досок и паллет, что удалось натаскать с мусорок, которых в наших трущобах больше, чем чего бы то ни было. Впрочем, трущобы и есть– одна огромная свалка. С несчастными обитателями, что от рождения до самой смерти вынуждены прозябать в грязи и смраде гниющих отходов, что свозятся сюда из других районов, и даже из самого Сити.

– Дура!– слышится визг отца– Нарожала мне кучу девчонок! Идиотка! Пацанов я бы хоть в солдаты, сейчас бы жили нормально! А с девок какой толк?!

Толк?!

Какой толк, папочка!? А разве не худенькая как тростинка Ева встаёт перед рассветом, чтобы идти на завод, работая там до изнеможения, до кровавых мозолей, чтобы ты мог в день получки отобрать те небольшие гроши, что она заработала, чтобы спустить их на дешёвый аналог синтетического заменителя реальности, " Рай", на котором сидят чуть ли не все обитатели наших трущоб. Но большей частью платят едой, которую , если матери не удалось спрятать, отец меняет на дозу. Остатки армейских пайков, запасы убежища, списанные со складов. Банки затхлые, покрытые ржавчиной. И кипячение не всегда помогает– тому пример регулярные смерти очередных отравившихся. Хотя, грязные технические воды тоже вносят свою лепту в регуляцию населения.

Или мы с Улей и Айей, что выпрашиваем милостыню на улицах, не гнушаясь и воровства. О, конечно, я записываю, что, когда и сколько мы украли и у кого, клятвенно обещая вернуть все, как вырасту и смогу работать. Правда, даже в своем юном возрасте я понимаю, что это– просто попытка уйти от жестокой реальности, спрятаться в мире грёз, где у моего будущего есть положительный исход. Где у меня вообще есть это самое будущее. И, всё же, моем тощем засаленном дневничке , который я прячу за сломанной доской пола, записи вроде "рыжеволосая женщина , одетая в дорогой шелк. Украли часы", " высокий мужчина с секретарем, на дорогой машине– кожаные перчатки" . Из всей семьи одна я умею читать – меня отдавали в услужение одной старой даме из второго района, она была школьным учителем. Во втором районе, в отличие от наших трущоб , есть школы. Дети там не работают сызмальства. Вот она-то и научила меня читать и писать, а когда она умерла, одна глупая маленькая девочка, вернувшись домой, решила прочесть отцу книгу, что привезла с собой....Тот, взбесившись, избил ее так, что она пару дней не могла встать. А книги выкинул, сказав, что нечего считать себя выше всех, и все равно в нашем квартале не ей светит ничего, кроме ремесла воровки или проститутки). Правда, сейчас таких записей нет, ведь я больше не работаю в богатых кварталах– их всё больше закрывают для обитателей трущоб. Трущобы– это клеймо. На всю жизнь.

Мы слышим возню, сопение отца и тихий плач мамы, перемежаемый её увещеваниями. Наконец, отец довольно кряхит, а после раздается храп– маме удалось его успокоить. Я тихо начинаю рассказывать одну из своих историй– девочки ложатся спать.

На следующий день я и Уля, хромающая на смешной деревянной ноге, приделанной так, что свою приходится больно привязывать , поднимая кверху и маскируя полами длинной рваной кофты, выходим на промысел. Вдали раздается взрыв смеха, в котором я угадываю голос Дерека– главаря местной шайки мальчишек. Они отнимут всю ту нехитрую добычу, что нам удалось заиметь с приехавших в наш район в поисках слуг среди подростков или красивых молодых юношей и девушек богатеев. Отнимут и побьют. Если же добычу удастся быстро спрятать, то просто побьют. В последнее время промысел стал всё сложнее – поток жителей других районов заметно сократился, а скоро, если верить слухам, наше гетто полностью изолируют от остального мира. На то есть две причины. Первая– считается, что всех более-менее нормальных жителей уже разобрали в услужение, а вторая причина проистекает из первой– опасность оставшихся превышает вероятную пользу от поиска.

Мы с Улей бежим, плутая в извилистых грязных закоулках– я родилась здесь, провела большую часть жизни, но даже мне не знакомы они. Взрослые шутят, что формой и расположением трущобы похожи еа гигантскую толстую кишку Главного города, центра, где живёт знать.

Наконец, у мостовой, которая так называется только потому, что здесь проходит сток канализации, куда стекается вся грязь и нечистоты с верхних районов, мы останавливаемся отдышаться, испуганно прислушиваясь, не гонится ли кто вслед. На улице тихо. Мы идём на одну из площадей в центре, куда Дереку и его банде вход воспрещён– если его поймает Патруль, после того, как он пытался пересечь границу между нашим и соседним районами, то его отправят на прииски или даже нейтрализуют.

На обшарпанной площади куча народа– калеки, настоящие и фальшивые как Уля, матери со странно спящими беспробудным сном детьми, старьевщики, что разжились скарбом из мертвой зоны наверху, за пределами убежища, скупив его подешевке у диггеров. Несмотря на то, что официально вещи оттуда до сих пор под запретом из-за их вероятной токсичности и опасности для жизни, на это с годами никто уже не обращает внимания. . Мимо пролетают грязные рваные листовки с рекламой дорогих заведений, где, по слухам, продают самые настоящие фрукты и даже мороженое ( Миссис Томассон, учительница у которой я была в услужении, рассказывала мне об этом десерте, и даже обещала угостить им однажды– в их районе жизнь была многим лучше нашей. Да с питанием проблем не было. Несколько военных складов и убежищ на их территории могли обеспечить их консервами и водой на десятки, если не сотни, лет вперёд).

Я чувствую на себе чей-то взгляд, но, оборачиваясь, вижу, что до меня никому нет дела– людской поток движется хаотично, все заняты лишь своими насущными проблемами. Уля делает шаг назад– и с размаху налетает на тележку старьевщика. Товары падают вокруг, разлетаясь на тысячи мелких осколков. Старик-старьевщик хватает Улю, держа ее за шкирку, как котенка:

–Мелкий крысеныш! Кто теперь мне заплатит за все?! Да ты знаешь, сколько ты и твоя подружка ( он злобно зыркает на меня) мне теперь должны?!

В первом ряду шум, все расступаются– словно в облаке света появляется хорошо одетая молодая дама, даже одно то, что одежды дорогие и цветные, светлые, а сама она буквально светится красотой и здоровьем, уже отличает ее от жителей наших трущоб. Она прекрасна как ангел, правда, слегка переборщивший с макияжем и выливший на себя много парфюма ( да, я знаю, что это такое– миссис Томассон даже подарила мне флакончик, я берегу его, уже пустой, среди своих скудных сокровищ)

–Милая, подойди ко мне – обращается дама ко мне– Если хочешь, можешь работать на меня. Я как раз ищу новых...сотрудников. ты сможешь не только вернуть долг, но и забыть жизнь в этом районе как страшный сон. Согласна? – она вопросительно выгибает бровь.

Растерявшись, я смотрю по сторонам, ища Улю. И тут мой взгляд падает на старьевщика, что собирается уходить, даже не собрав свой уцелевший товар. Люди рядом стоят в напряжении, ожидая, когда можно будет наброситься и забрать валяющиеся на площади богатства себе. Вдруг старик оборачивается, бросая вопросительный взгляд на даму. Та же, на долю секунды теряя невозмутимость, суживает глаза, пытаясь сделать вид, что не поняла. Но до меня доходит– они заодно! Уля ни на кого не падала, вернее, падала, но все было подстроено изначально!

Дама, перехватив мой взгляд, усмехается. Понимая, что дальше ломать комедию бессмысленно, она сухо кивает неудавшемуся напарнику, и, перед уходом, даёт мне свою тонкую бумажку с выгравированным названием "Двери Рая", Мадам Мим":

–Умная ты, синеглазка! Сохрани, может пригодится.

Растерянно сжимаю в руках издающую аромат свежести карточку. Странный взгляд женщины, её не менее странная уверенность в том, что я могу читать...

–Мирра!– всхлипывая, зовёт меня Уля. Я оборачиваюсь к ней, наигранно улыбаясь:

–Ну, вот всё и обошлось.

2. Потери. Три года спустя

Сегодня отец продал Айю. Следом за Евой, которую увезли в один из самых дешёвых борделей третьего района. Туда, откуда живыми не возвращаются. Я не могу себе этого простить– была моя очередь. Детей этот монстр продавал по старшинству, но я приносила хоть какой-то доход, а слабенькая Айя не могла ни работать, ни попрошайничать. Да и само ремесло попрошайки уже изживало себя, ведь к нам не захаживали просто так, сердобольные люди с монетами. Нет, нашими визитерами были сплошь дельцы, покупавшие рабочую силу, молодых девушек. Ходили слухи, что некоторые из них покупали и органы или в качестве живой забавы для скучающих жителей Сити. Впрочем, некоторые добровольно шли на это. Таких бедолаг, что решились продать часть себя, возвращали к нам с трофеями– рубцами во весь живот, небольшой дозой синтезированного дешёвого рая и несколькими монетами.

Все упорнее становились слухи о том, что вскоре трущобы будут закрыты для посещения. Нас изолируют от окружающих, и к тем, кто обойдет охрану и решится приехать, несмотря на запрет, будут приняты самые жёсткие меры.

Наш отец? О, нет! Он никогда бы не дал упасть и волосу. Правда, лишь со своей головы. Если и было что святого для него в мире, то это– своя шкура. Поэтому он занимался лишь тем, что приносило ему прибыль, лишь тем, что у такого жалкого ленивого неудачника как он получалось лучше всего– продавал своих детей. Да, он просто продавал детей, как вещи, за несколько кристалликов проклятого " Рая"....

Сегодня мама уже не рыдала, она тихо сидела в стареньком сломанном кресле качалке, раскачиваясь сама по себе, и смотрела в одну точку. Только подбородок её подозрительно дрожал, а пальцы до побеления вцепились в старые подлокотники, что станут добычей огня не сегодня– завтра. Ведь чтобы хоть на миг не ощущать холода, с которым внутри, кажется, рождается каждый житель трущоб, в топку шло всё, что могло гореть.

Дорогой черный гравимобиль , создав толпу у нашей лачуги, ведь любая машина ( кроме, правда, вездесущих военных джипов Патруля ) для нашего населения была чудом небесным, подъехала прямо к нашей двери. Из него вышли два здоровых мужчины, одетых в черные костюмы, а потом, словно черт из табакерки, выскочил маленький седой мужчина со смешными волосами, залитыми каким-то гелем.

–Это она?– тонким женским голосом взвизгнул он, указывая пальцем на меня.

Отец отрицательно покачал головой, пристально оглядывая меня, будто прицениваясь:

–Нет. Та в доме. Пойдёмте.

–Выведи ее сюда. – поморщившись и прикрыв нос ладонью, будто смрад наших давно не сытых тел, отправлял воздух вокруг него, приказал мужчина. И отец, никогда никого не слушавший, молча пошел исполнять приказание. Охранники тем временем разогнали толпу.

–А ты красивая. – нагло разглядывал меня старичок, пока отец ушел за живым товаром. – Следующей заберу. Вымыть, вычесать– и ...– его взгляд скользит по мне, мерзкий, похотливый.

"Вымыть"! Это слово незнакомо большинству жителей нашего района. Вода здесь– самая высшая ценность. Мы пьем грязные стоки технической воды из других районов, которую некоторые умельцы умудрились очищать воду с помощью самодельных фильтров, вот только проблема– собрать такие фильтры в разы дороже, чем купить порцию свежей воды у дилеров из центра. Где нищим, полуголодным обитателям окраин достать детали? Чем оплатить несколько глотков свежей воды для умирающего от жажды ребенка? На эти вопросы пока никто не нашел ответа.

Отец выводит плачущую Айю с красным следом от пощёчины на лице. Лицо старичка багровеет в тон ему:

–Ублюдок! Ты что товар портишь! Мы же договорились! – охранники толкают отца так, что тот заваливается на спину, дрыгая ногами как жук-навозник. Старичок подбегает к Айе, осматривая ее со всех сторон, заглядывая даже в рот. Затем кивает охране– те бросают несколько пакетиков с переливающимся внутри "Раем" отцу. Тот хватает их с безумным блеском в глазах, жадно начиная поглощать дозу за дозой. Наконец, его глаза стекленеют, он замирает, блаженно улыбаясь – его больше нет в нашем мире, он в " Раю".

Айя кидает испуганный взгляд на меня, я бросаюсь на колени перед старичком:

–Возьмите меня, пожалуйста! Возьмите меня вместо нее! Я буду убираться, стирать, убирать помои, что угодно...– я осекаюсь под ухмылками и хохотом охранников. Старичок же, лишь ласково потрепав меня по голове, отцепляет мои руки от пол своего дорогого темного сюртука ( такие я видела в стопке журналов мод, что остались валяться в грязи, брошенные одним диггером, которого однажды на нашей улочке схватил патруль):

–И за тобой приеду, не беспокойся. Просто позже.– и снова гаденький смех, которому вторят его гориллы– охранники.

Айю уводят под аккомпанемент наших с ней рыданий. Мы больше никогда не увидимся – эта мысль становится почти реальной, осязаемой. Я только что снова потеряла сестру. И снова ничего не смогла сделать, чтобы предотвратить это. Чтобы спасти её. Ни я, ни мама...А ведь когда-то придут и за мной. И вдруг меня разрывает от дикого, почти безумного смеха– когда у отца закончатся дочери, кого он станет продавать?Словно огромная лавина эмоций сметает с пути все остальные чувства– грусть, сожаление, страх. И вот я одновременно смеюсь и плачу, глядя вслед клубящейся воздушной дорожке, оставленной гравилетом.

3. Болезнь

Мне 20. Отец умер четыре года назад, в драке за крохи технической воды у одной из шахт. Мама отошла в мир иной, если такой хоть где-то существовал, спустя пару недель после того, как продали Айю. Ее сердце не выдержало – мама умерла во сне, сжав в руках лоскуток от самодельной тряпичной Айиной куклы. Мама не боролась за детей, не пыталась нас спасти– она только плакала а потом и слез ее осталось – одна лишь апатия. Словно призрак она бродила, с пустыми глазами, забывая обо всем, пропуская скудные приемы пищи. Странно, но даже отец перестал поднимать на неё руку, лишь изредка огрызаясь в ответ на ее отстраненность. « Точно мертвяк стала, дура!»– беззлобно рычал он, когда встречался с её пустым безжизненным взглядом. И всегда спешил уйти, словно боясь её.

Часто у мамы были приступы, во время которых она, сотрясаемая мелкой дрожью, смотрела куда-то вдаль, то и дело повторяя что-то вроде " снова, снова не смогла. Не спасла". Иногда они заканчивались буйным смехом, а потом– слезами. Но чаще всего мама просто возвращалась к своему апатичному состоянию.

Она ушла тихо. Как и жила в последнее время. В трущобах считалось великим благом и везением – умереть вот так вот, во сне, без мучений. Да и без необходимости и дальше влачить то жалкое существование, что влачили все мы. Остались лишь десятилетняя Уля и я.

В последнее время Уля стала худеть с катастрофической скоростью. Хоть я и умудрялась подкармливать ее тем, что выменивала у диггеров, или бегунов– людей, что рисковали жизнями, пробираясь воровать в другие районы ( это каралось немедленной нейтрализацией). Иногда даже удавалось раздобыть яблоко или апельсин, этот пир мы растягивали на несколько дней, сперва понемногу съедая мякоть, а после, высушив корку, рассасывали ту каждый по маленькому кусочку. Но сестрёнка всё равно словно таяла на глазах.

Однажды моя напарница по прииску, с которой мы теперь гнули спины от рассвета и дотемна, взглянула на зашедшуюся в сильном кашле Улю, пришедшую встречать меня к проходной, и шепнула :

–У нее беда с лёгкими. Моя мать также в шахте заболела ( Уля подрабатывала тем, что несколько раз в день разносила скудные пайки по вагонеткам в одной из шахт). Ей – она с сочувствием смотрит на меня– Нужен врач.

Это означает приговор. Врачей у нас нет. И не будет– кому интересно здоровье отребья из грязного квартала трущоб? Умрет парочка– родится ещё шесть. Поговаривали, что вспышка наверху не только выжгла всё живое, но и лишила тех, кто смог спастись, самого главного – возможности иметь детей. Так это или нет, но в трущобах люди часто посмеивались над этой " бедой", будто кичась друг перед другом тем единственным, что хоть как-то могло быть зачтено им в заслуги. Возможностью иметь детей. Да, самый последний неудачник и пьянь, что спит в обнимку с полупустой канистрой технического спирта, которую выменял на свою же почку, и тот мог считать себя лучше, чем те " пустышки сверху". Впрочем, может, всё это– лишь чья-то выдумка, ведь тех, кто был наверху, нет в живых. Таковы были правила убежища. Даже совершивших успешную вылазку диггеров немедленно казнили, равно как и дежуривших в день этой вылазки охранников. Поэтому охрана напрямую была заинтересована в том, чтобы никто не смог выйти наружу.

Впрочем, и внутри убежища были огромны. Невероятно огромны, больше напоминая целые города, нежели бункеры, построенные для того, чтобы укрыться. Скорее всего, как говорят старожилы, в мире догадывались о вероятности вспышки. И понимали, что нужно готовиться не к тому, чтобы переждать её последствия, а к тому, чтобы научиться жить иначе. Долго жить, пока все последствия не изойдут на нет. Поэтому масштабы убежищ хоть и поражают, но прекрасно ясно, для чего все делалось именно таким образом. В нашем убежище снесли одну из подземных стен, продлив его до невероятных размеров. Сделано это было для того, чтобы отселить таких как мы. Неугодных. Ход заброшенной шахты, на которую вышли, копая очередной тоннель, и опередил нашу будущую жизнь.

Ночью не спится– прислушиваюсь к надрывному кашлю Ули, который она пытается спрятать, зажав рот рукой. Мне до слез жаль ее , себя... безвыходность...Я тянусь к половице, где хранится все наше нехитрое имущество, чтобы достать немного листиков такого драгоценного чая. Завариваю его отстоявшийся технической водой в грязном облупившемся ковшике, разведя небольшой огонь в жалком железном подобии плитки на полу. Пока Уля неторопливо пьет, забавно надувая щёки, чтобы подуть и остудить питьё, я укладываю остатки чая обратно. Взгляд невольно падает на яркую карточку . " Двери Рая" Мадам Мим"– надо же, ещё не выцвела, не пожелтела. Мозг мой пронзает безумная, но такая заманчивая идея. Ведь не зря же мне приходится прятать свою внешность под слоями грязи, волосы не мыть даже грязной водой месяцами, щедро смазывая их ядерным бульоном из остатков отработанного не раз машинного масла и грязи. Я могу хотя бы попытаться спасти сестру. Сделать то, чего не сделала мама ради наших сестер. Меня сотрясает озноб, но я лишь сжимаю кулаки так, что отросшие за неделю ногти вонзаются в ладони до боли. Я должна это сделать. Попытаться. Должна ради Ули. Пускай хотя бы в её детстве будет кто-то, кто позаботится о ней.

Решение принято! Да, меня могут обмануть, ведь ни защиты, ни чего-то важного у меня нет, всего лишь очередная отчаявшаяся из трущоб. Но выхода попросту нет. Даже если всё пойдёт не так, как я планировала, то Уля хотя бы сможет прожить остаток своей жизни не в грязных трущобах. Уж об этом я позабочусь.

***

Мы приходим к границе, где упакованные в броню бойцы Патруля сурово наставляют на нас автоматы. Я сую им в лица карточку. Один из них, ухмыляясь, оглядывает меня:

–Такое грязное отродье? Ты себя в зеркало-то хоть видела?!– он скептически глядит то на меня, то на сестру.

Рядом заливается откровенным хохотом другой:

–Ну ты скажешь! Откуда у этой рвани зеркала?!

Они наставляют оружия мне в грудь, но я стою на своем– мне нечего терять. На кону стоит жизнь сестры!

Один из бойцов, теряя терпение, толкает меня.

–Пошла вон. И эту прихвати! Иначе пристрелю обеих!

На шум приходит начальник отряда:

–Что происходит?

–Вот эти – боец смачно сплевывает в нашу сторону– Требуют Мадам Мим.

Начальник молча смотрит на нас пару минут, потом отдает приказ:

–Зовите Ульриха– увидев непонимание в глазах солдат, он рявкает– Быстро!

Спустя несколько мгновений приходит тот самый Ульрих– модно одетый красивый мужчина, как пантера крадущийся в ночи. Он внимательно смотрит на меня, словно не понимая, что Мадам нашла во мне:

–Пошли. – выхватывая карточку из моей трясущейся руки рыкает он. Мы с Улей семеним следом. В гравимобиле, таком же большом и черном как тот, что навсегда скрыл в своей пасти Айю, он морщится, видя, как мы садимся на кипельно-белые сидения. Его шепот я слышу у своего уха, его влажное дыхание щекочет мочку:

–И что в тебе особенного, Грязнуля? Мадам далеко не всем раздает карточки. Когда тебя отмоют– я первым вставлю тебе, заинтересовала. Хотя, можно и не мыть– так даже интереснее...– его липкий взгляд скользит по мне, глаза вспыхивают то интересом, то отвращением. Будто он не может решить, чего желает больше– напасть на меня прямо здесь или же вышвырнуть обратно в грязь, которую я для него символизирую.

Меня передёргивает от отвращения. Я молчу всю дорогу, чувствуя, как мужчина продолжает ощупывать меня глазами с ног до головы, Уля дрожит, вцепившись мне в руку. Сильнее сжимаю её ладонь, поворачиваясь к сестре. Стараясь изгнать из взгляда страх, улыбаюсь и одними губами шепчу:

–Все будет хорошо.

4. Договор есть договор

К Мадам Мим сразу мы не попадаем– нас ведут в огромную залу того шикарного особняка, куда привезли. Там уже стоит штат вышколенных слуг, все же морщась при нашем появлении. Слово « у нее карточка» облетает зал, и отношение к нам до странного теплеет. Сперва нас отводят на кухню, где нам подают странный напиток, какао. Персонал, видя наше удивление, тихо пересмеивается.

Какао!

Боже мой, какао! Я видела его лишь на картинках в букваре, а Уля– и вовсе, никогда! Да и что говорить, если просто вода, чистая вода, для таких как мы– непозволительная роскошь. Куда уж там " какао"?

Уля смешно округляет глаза, отпивая глоток. Затем закрывает их, смакуя новый и такой божественный вкус. Это все, на что хватает нашей сдержанности. Дальше мы сметаем со стола булочки, масло, странные сладкие субстанции, именуемые джемом. Мы едим до тошноты, останавливаясь лишь на короткое промежутки – чтобы отдышаться и снова начать есть. Невероятные ощущения накрывают с головой, заставляя дрожащие руки тянуться за очередной порцией еды. " Наесться вдоволь, до отвала, пока не отнимут!"– вот, что диктует воспаленный многолетним полуголодным существованием мозг.

Нас силой выводят, иначе мы можем упасть прямо тут, получив несварение. После небольшой передышки, нас ведут дальше. Мы заходим в огромную парильню, где нас ждут две женщины возраста нашей матери. Только вот выглядят они гораздо лучше – нет ни болезненной бледности, ни худобы. Их полные лица одинаково морщатся в презрении. Женщины, брезгливо наморщив носы, бросают нам почти в один голос:

–Раздевайтесь!

Уля испуганно оглядывается на меня. Я смело выхожу вперёд:

–К Мадам Мим иду только я!

Женщины вдруг начинают смеяться:

–Ее никто не тронет, а тебя ждут, просто здесь не принято ходить грязными свиньями! Не разденетесь сами– позовём охрану.– быстро бросает одна из них, недовольно отворачиваясь к другой.

Мы с сестрой раздеваемся. И вот уже нас натирают душистым мылом, моют, снова натирают. Вода в одной из купален темнеет от грязи, нас переводят в другую,потом – снова в первую, где уже сменили воду на новую. С волосами не лучше– чтобы добиться чистоты и блеска служанкам пришлось потрудиться, но каково же было их удивление, когда они увидели контраст моих темно-каштановых волос и синих глаз, и невероятной красоты рыжие волосы Ули. Обе ахнули, и молча принялись натирать нас маслами и чем-то ароматизированным. Словно поняли, почему мы вынуждены были ходить под семью слоями грязи. Мы прятали свою внешность, ведь она могла стать причиной для самого плохого, что мог сотворить озверевший мужчина из трущоб. Впрочем, теперь меня ожидает вряд ли иная участь. Но сейчас главное – сестра. В глазах женщин я читаю невольное восхищение, когда они касаются огненных волос моей сестры. Липкий страх ползет по позвоночнику. Нет, она – ещё ребёнок! Я не дам её в обиду! Ни за что. Если все пойдёт не так, как я планировала, выход будет только один. Сражаться за нашу свободу. И, скорее всего, она будет для нас обеих посмертной – глупо считать, что я смогу победить вооруженную охрану. Стараясь отогнать от себя упаднические мысли о том, что сюда не стоило идти вовсе, покрепче обнимаю сестру.

Та самая охрана вошла, неся чистые полотенца и одежду. Мы стыдливо прикрылись руками, но один из охранников так и поедал меня глазами. Когда я проходила мимо, одетая в тонкие белые штаны и рубашку, он нагло провел рукой мне ниже спины, сжав одну из ягодиц. Его хриплое дыхание выдавало степень его возбуждения.

–Я тебя обязательно трахну. – то ли уведомил, то ли пообещал он. Неприятно, да, но я привыкла к подобному обращению ещё с трущоб. Нужно просто не обращать внимания. Такие любят власть, хоть самую мизерную. Стоит лишь показать свой страх– и он не отстанет. Конечно, не сегодня, но если я останусь тут надолго, то стану его любимой жертвой. Но я почти уверена, что никогда больше его не увижу. Поэтому, пускай болтает, что хочет.

Сжав зубы до боли я молча иду вперёд.

***

Время будто бы не властно над Мадам Мим. Она так и осталась той элегантной дамой с лёгким перебором косметики на лице. С лёгким равнодушием на лице, не выражая более ни единой эмоции, она тут же согласилась помочь мне. Помочь, выставив меня на торги. Часть суммы, полученной за меня сразу , пойдет на лечение сестры в одном из близлежащих к центру округов, часть– Мадам Мим. И, как я все же поняла по той скорости, с которой она заключила сделку и карточке, рассчитывала она на довольно неплохую выгоду. Торги должны были состояться этой ночью, прежде я пройду врача, что подтвердит мою девственность. А также он осмотрит сестру, даст ей хоть какие-то лекарства, на время.

–Кстати, советую поработать над манерами, особенно за столом. – кинула она нам вслед, и я со стыдом поняла, что она нас видела. Должно быть, камеры. У нас их можно было увидеть разве что на границе). Попробовала бы она поголодать с наше... Да и с кем мне поработать над ними, если сами о них мы ничего не знаем? А помочь и научить никто не вызвался.

И вдогонку я услышала тихий шепот:" Хотя, может новый хозяин сам захочет всему научить". Пальцы сами сжались в кулаки, а на глаза навернулись слёзы. Всё, что у меня есть в жизни, всё, что держало меня на плаву столько лет, позволяя хоть немного считать себя отличной, иной, нежели живущие инстинктами жители трущоб– всего этого я лишусь в одно мгновение. Потеряв ту единственную ценность, что у меня была. Но я должна, я обязана это сделать!

5. Сделка с дьяволом

Я понимала, что мы с Улей прощаемся навсегда. Сейчас наша надежда– лишь честное слово Мадам Мим. Но для меня это– уже довольно много, ведь раньше не было и этого. Служанки переодели меня, слегка накрасили– в зеркале напротив отразилась невероятной красоты девушка с распущенными пышными каштановыми волосами, тонкой талией и пышной грудью– ее я постоянно стягивала тряпками, поэтому сейчас было даже приятно вздохнуть, не ощущая боли и натирания. Одето это божественное создание было в лёгкие полупрозрачные штаны и кружевной кремовый лиф, соски в котором выделяясь, поднимали тонкую ткань. Я неверяще гляделась в зеркало, невольно восхищаясь тем, какая же я, оказывается, красивая.

На моей шее закрепили тонкий золотистый ошейник с длинной золотой цепью, конец который был украшен изысканным наручником– хозяин мог его держать в руках или закрепить на себе.

Просто кошмар. Как бы красиво и изысканно все это не выглядело, но по мне ничем не отличалось от грязи и ужасов трущоб. Одно рабство сменяет другое. В трущобах жители в рабстве у своих основных инстинктов– поиски пищи, воды, отдых , размножение. А здесь тобой будет владеть другой человек. Неизвестно, добрым ли он будет по отношению к своему рабу или нет. Слезы невольно наполняют глаза, но я лишь часто моргаю, чтобы изгнать солёную влагу, чтобы не расплакаться.

Не сметь плакать! Не сметь! Иного выхода нет– Уля мне дороже всего на свете. Да и нет больше ничего, никакого " всего", только она. Только она у меня осталась. И я не могу потерять ее. Дать ей умереть. Мне даже думать об этом больно. Поэтому я должна успокоиться и принять то, что неизбежно.

Звучит красивая музыка, я вздрагиваю. Внизу, в огромном зале, пропитанном запахами спиртного, парфюма и вожделения, раздается голос Мадам Мим: