Текст книги "Не могу больше (СИ)"
Автор книги: lina.ribackova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
Неуверенный ответ прозвучал как банальное утешение, произносимое лишь тогда, когда сказать хочется много, но лучше не говорить, потому что станет ещё больнее: – Подождем.
Джон услышал каждую фальшивую нотку и дернулся как от пощечины. – Чего? Шерлок, не надо, прошу тебя. Только не ты. От тебя я хочу услышать настоящее. Или ничего. Но не безликое подождем. Не слишком ли долго я ждал? – Он высвободился из объятий – видит бог, меньше всего ему хотелось сейчас лишаться родного тепла. И всё-таки отступил, взглянув растеряно и недоуменно. Казалось, Джон и сам был потрясен тем, что собирался произнести. – Понимаешь, Шерлок, я ждал. Тебя. Будь я проклят, только сейчас я со всей ясностью осознал это. Твоя могила, твоя кровь… Слишком правдоподобно для правды. Я не мог так глупо купиться. Просто от горя и ужаса мозг отключился.
– Джон…
– Да черт с ним, Шерлок, я не об этом. – Он нетерпеливо махнул рукой. – Я не должен был этого делать. Ни при каких обстоятельствах. Соломинка не может стать спасательным кругом.
– О чем ты?
Злость закипела в груди мгновенно, вспыхнули щеки, пальцы рефлекторно шевельнулись, готовые собраться в кулак. – Прекрати. Прямо сейчас – прекрати эти недостойные игры. Иначе я развернусь и уйду. Ты гребаный аналитик, ты чувствуешь раньше, чем слышишь. Какого хрена задавать дурацкий вопрос?
– Да. – Шерлок нервно поджал губы. – Разумеется, я тебя понял. Но ты это сделал, Джон. И она тебя любит.
– Знаю. Мать твою, я это знаю. Но и другое знаю наверняка: никогда и ни за что я с тобой не расстанусь. Лучше умру.
– Не уверен, что это лучше.
Они посмотрели друг другу в глаза. Затянувшийся взгляд вызывал неловкость и замешательство, но разорвать его не получалось. Первым не выдержал Шерлок – ресницы дрогнули и опустились. – Вряд ли ты сможешь сегодня остаться. Мне кажется…
Сердце скорбно и жалобно сжалось: Джон уже и сам это понимал. Недавняя бравада отступила, и на смену ей пришло отрезвление. Он безотрадно припал к окну: темно, холодно, снежно. Враждебно. Провести эту ночь здесь, на Бейкер-стрит… Пусть не в комнате Шерлока – в своей. Только бы знать, что где-то неподалеку стучит дорогое сердце.
Но это было нечестно. И жестоко. А быть нечестным и жестоким он не умел. Даже с теми, кто по законам справедливости всё это вполне заслужил.
– Знаешь, чего я хочу? Чтобы нас замело – не выбраться.
– Но выбираться придется, Джон. – Шерлок оказался рядом, и его вздох приятно согрел спину. – Мы не можем начинать… вот так. С этого. Разве сам ты думаешь по-другому?
– Нет. Но мы уже начали. И остановиться не сможем.
– Ты понял меня.
– Я понял тебя. – Джон отошел от окна, стараясь не коснуться Шерлока даже одеждой, и поднял прикорнувшую у ножки стола сковороду. – Мы можем хотя бы поужинать вместе?
Губы Шерлока дрогнули – он проводил Джона печальным взглядом. – Я люблю тебя, а ты снова схватился за сковороду.
– И я люблю тебя, потому и схватился. Поставлю перед тобой тарелку с тушеной фасолью, полью соусом тосты, и спокойно уйду.
– Уйдешь? Спокойно? – Шерлок тщательно прятал улыбку. – А кофе?
Но улыбку Джон уловил. В глазах промелькнули ярко-синие вспышки, мягко залучились морщинки. Душу слегка отпустило – она болела уже не так беспощадно. Может быть, всё не настолько трагично и сложно? Так или иначе, они уже вместе.
– Конечно, кофе. А потом я буду тебя целовать. На дорожку… – И добавил, задохнувшись от накатившей радости мгновенно принятого решения: – Я разведусь. Каждый день без тебя – мучение. Бесполезная трата времени и жизни. Зачем? И черт с ним – с огнём.
– С огнём?
*
Поцелуи уже не поцелуи – яростные укусы: губы истерзаны, шея пестреет жарким пурпуром, челюсть нещадно ломит.
Наконец-то, наконец-то можно хоть немного насытиться, хоть чуть-чуть утолить истинный голод.
– Это… твоя… фасоль… виновата. – Шерлок дрожит морозно и крупно и вновь погружается в рот: тиранит язык своим медоносным жалом, сладостно мучает, овладевает.
Джон едва держится на ногах, наваливаясь на Шерлока знойной тяжестью – желание затмевает разум. Оглаживает плечи, затылок, поясницу, исступленно мнет ягодицы, пьянея от собственной смелости и вседозволенности. – Не уйду. Пропади всё пропадом – не уйду. Хочу тебя страшно.
Они обнимаются, отчаянно жмутся друг к другу, и этого так недостаточно. Мешает одежда, мешает мебель, звуки в доме и за окном. Мешает весь мир, до отказа забитый хламом – ненужным, суетным, затертым до дыр. Оказаться бы где-нибудь в запределье: лишь пустота и свет.
– Я люблю тебя. Черт, я дьявольски сильно люблю тебя. Шерлок…
Негромкая мелодия входящего вызова оглушает, взрывной волной отбрасывая их друг от друга.
Комментарий к Глава 28 Поцелуи
http://cs620219.vk.me/v620219616/d868/4S3oC5D6idQ.jpg
http://www.youtube.com/watch?v=P9zC9xTIf6o
========== Глава 29 Что ещё ты мне хочешь сказать? ==========
Пульс зашкаливал, и сбивалось дыхание.
Момент, когда они малодушно друг от друга отпрянули, хотелось вычеркнуть из памяти навсегда. Как недвусмысленно они испугались! Злоумышленники, пойманные с поличным… Только этого им сейчас не хватало: пристыженно отводить в сторону взгляд.
От досады на самого себя у Шерлока тяжелело в груди. – Прости. Глупо получилось.
Джон прятал неловкость и огорчение за суетливыми жестами: ерошил волосы, поглаживал шею. Наконец он поднял глаза. – Ужасно глупо. Я до чертиков перетрусил. Проклятье! – И замолчал, шумно втягивая воздух в попытке унять смятение: сердце колотилось как бешеное. – Послушай, что бы там ни было, я с тобой. И мне наплевать.
Раздражающие своей настырностью трели били по нервам – телефон заливался не умолкая.
– Отвечаем?
– Да.
До чего же не хотелось этого делать. Шерлок почти не сомневался, чей голос перечеркнет сейчас все его ярко разбушевавшиеся мечты. Но кинув на экран быстрый, настороженный взгляд, облегченно прикрыл глаза и рывком притянул Джона к себе. Потерся носом о встрепанные вихры – чудесный запах. Самый чудесный на свете. Единственный. И непривычная нежность так восхитительно плавит тело. Поцеловал – сладко, тягуче, и лишь дождавшись весьма красноречивого стона, нехотя оторвался от губ: затяни он поцелуй хотя бы на долю секунды, и настойчиво требующий внимания абонент останется без ответа.
– Всё в порядке, – шепнул он, прижимая Джона к себе ещё крепче, захватывая и сминая пальцами тонкую шерсть рукава. – Это Майкрофт. Хотя, для звонка поздновато… Слушаю тебя, Майк.
– Добрый вечер, Шерлок. Как поживаешь?
– Превосходно. А ты?
– Как всегда, полон сил и доволен жизнью. Но не сегодня – сегодня я немного устал.
– Что, в таком случае, помешало тебе мирно отойти ко сну?
– Хотелось бы знать.
– Говоришь загадками. Нет желания перейти на простую человеческую речь? Стемнело уже.
– Я заметил. – Ни раздражения, ни упрека, но Шерлок снова напрягся: звенящие нотки в бесстрастном голосе брата он уловил. – Близится ночь, Шерлок, и позволь уточнить, почему Мэри Ватсон разыскивает своего мужа в столь поздний час? Чем она так расстроена? – Пауза была небольшой, но вполне достаточной для того, чтобы щеки ошпарило жарким румянцем. – И коли уж миссис Ватсон рискнула потревожить меня, учитывая наше весьма поверхностное знакомство, я делаю вывод, что отсутствие Джона на супружеском ложе каким-то образом связано с твоим недавним возвращением в Лондон. Он рядом?
– Д-да. – Шерлок изумленно взглянул на взволнованного, ничего не понимающего Джона. – Рядом.
– Видно, этого не избежать. – Майкрофт вздохнул. – Необходимо кое-что обсудить, Шерлок, и как можно скорее.
Шерлок тряхнул головой, всё ещё не веря услышанному: такого он ожидал меньше всего.
– Что? – тревожный шепот Джона влажно коснулся шеи. – Шерлок, что?
Но тот лишь коротко взглянул и не ответил, кусая губы.
– Молчишь? – Майкрофт снова вздохнул. – Весьма неловкая ситуация.
– Какого черта, Майк? – Спокойствие стоило Шерлоку немалых усилий. – Тебе не кажется, что это уже перебор? Наши отношения с Джоном…
– Отношения? Ваши отношения с Джоном?
– Да. Что тебя удивляет, черт побери?
Джон округлил глаза – о чем идет речь?
– Зависит от того, какой смысл ты вкладываешь в это слово. Но, по-моему, он вполне очевиден. К сожалению. Шерлок, подумай.
– О чем? – Гнев жарко вскипал за грудиной. – Ты в своем уме?!
– А ты? Ты сам? – Звон в голосе нарастал. – Не пытайся меня провести. В каждом твоём слове я чувствую ложь. Не хочу тратить на неё драгоценное время ночного отдыха. – Майкрофт едва заметно перевел дыхание: усмирял непозволительное в данном случае раздражение. – Я понимаю, вряд ли ты захочешь обсуждать с кем-либо из близких свою личную жизнь. Но, может быть, тебе понадобится совет? Я с удовольствием пообедаю с тобой… скажем, завтра.
– Ты ополоумел, Майк! – Гнев рвался наружу, растекаясь алыми пятнами по щекам и скулам, подсвечивая глаза яростной зеленью. – Решил прочитать мне нотацию? Залезть по локоть в душу? Не будет этого.
– Шерлок, остынь. Я не враг. Твоё благополучие – не самая последняя из моих забот, и ты это знаешь. Кроме того, я соскучился.
Хитрый лис знал, как обезоружить младшего брата – они в самом деле не виделись довольно давно.
– Я подумаю. Шерлок швырнул телефон на стол и посмотрел с тоскливым отчаянием. – Черт знает что.
Так сладко, так правильно целовать, ласкать, исходить нежностью. И кажется – нет ничего проще: любить и быть вместе.
Джон сердито отцепил от себя его руку.
– Ты скажешь наконец, что случилось? Я же не кукла.
Нет, не просто. Быть вместе совсем не просто. За каждый тихий вздох потребуют от них платы, за каждый взгляд друг на друга. И любить – не просто. В груди саднит и печет. Щемящее чувство печали не проходит ни днем, ни ночью. Сердце жалобно ноет, рвется куда-то, ищет тепла…
– Прости. Прости.
– Тебя определенно сегодня заклинило, – невольно улыбнулся Джон: рассердиться на Шерлока не получалось даже на миг. – Сначала мастурбация, теперь вот – прости. И, знаешь, мастурбация мне больше по вкусу. – Он снова приблизился и заглянул в понурое, отрешенное лицо. – Запомни: я прощаю тебе заранее всё, что угодно. На сто лет вперед. Ну?..
– Мэри звонила Майкрофту.
– Что? – Джон непонимающе уставился. – Что-о?! Мэри? Майкрофту? Мать твою, – пробормотал он, – поверить не могу. – Обхватил за плечи, заглянул в глаза. – Шерлок?
– Я ошеломлен не меньше.
Тело тут же отозвалось на прикосновение рук: кожа согрелась, даже сквозь ткань ощущая волнующую шероховатость ладоней, кровь побежала быстрее, вздыбились тонкие волоски.
Обними меня, Джон. Пожалуйста, обними. Мне так это нужно.
Но Джон опустился на стул – тот самый, где только что страстно отдавался рукам и губам своего Шерлока. – Твою мать, – повторил он, белея лицом. – Она сошла с ума? – И подскочил, с грохотом отбрасывая стул. – Не пойду никуда. Не хочу. К черту. Достало.
Горячей дрожью окатило с головы до ног – останься, останься, останься…
Представить квартиру вновь опустевшей было немыслимо. Не сейчас, не сегодня, когда каждая косточка помнит сладостный хруст, когда внутри и снаружи одинаково томно и больно. Когда хочется ласки. Так сильно хочется.
Истосковался по ласке. Измучился тут один.
Но вслух он произнес: – Джон, не дури. И не будь предсказуем. Именно этого Мэри и ждет от тебя. От нас.
Они кинули друг на друга быстрый, смущенный взгляд: оба подумали об одном и том же.
– Говорим как о противнике, – тихо сказал Шерлок. – Скверно. И недостойно.
Недостойно? Джон мог бы прямо сейчас выложить всё о пожаре в имении Морстенов, о девочке, дошедшей до края ненависти и ради своей жгучей обиды готовой на всё. О потрясении, что ощетинило мурашками кожу в том красивом, прячущем свои горькие тайны доме.
Но промолчал, решив что это может выглядеть в глазах Шерлока отступлением: да, Шерлок, да – она противник, и очень опасный в своей одержимости мстить. Я хорошо это знаю, и поэтому ухожу. А ты оставайся.
Шерлок сказал: – Надо вызвать такси.
– Надо. Нет, подожди.
Подошел очень близко. Заглянул в глаза – утонуть в этих глазах, захлебнуться любимым светом. – Глоток кофе, и я уеду. Хорошо?
– Господи, Джон, – протяжно выдохнул Шерлок, – ты ещё спрашиваешь… Хочешь поговорить?
– Н-нет. Не знаю. Ещё немного побыть с тобой.
Сердце дрогнуло и сиротливо сжалось. Чертовы слезы прихлынули, аквамариново высветлив радужку, и Шерлоку понадобилась вся его воля, чтобы не позволить прокатиться по щеке даже крошечной капле.
Тяжело.
В сотый раз он подумал об их с Майкрофтом плане как о величайшей ошибке, которую уже не исправить. Тогда всё казалось единственно верным, обоснованным и логически выверенным. Сейчас – непростительной глупостью и предательством. Он не имел права оставлять Джона в неведении. Не имел. И что б ни стояло за этим тогда, сейчас оправдания выглядят жалко.
Вместе. Они должны были принимать решение вместе. Но когда-то прекрасное, ёмкое слово не значило в жизни Шерлока так несоразмерно много. Он был увлечен и охвачен азартом, пусть даже смертельно опасным. И не думал о самом главном.
Кофе горчил.
Джон не отводил глаз – всматривался в каждую черточку.
Остаться. Рассказать обо всём. До рассвета сидеть у камина и говорить, говорить. Думать. Искать решение. Одному справиться так непросто.
Но обременять этой проблемой Шерлока он не считал возможным, пусть даже касалась она их обоих. В конце концов, мужчина сам прокладывает дорогу, какой бы трудной она ни была.
– Пора.
В дверях он остановился, прильнул и, уткнувшись лбом в плечо, прошептал: – Я с тобой – помни об этом. И, черт возьми, так сильно люблю, что это приобретает размах катастрофы. Всегда любил.
*
В квартире тихо и дымно. Незнакомо. Словно он ушел отсюда очень давно – не сегодня, и не вчера. И не месяц назад. Очень давно. В другой жизни. Смылись и полиняли краски. И предметы приобрели чуждые очертания.
Мэри не спала – сидела за кухонным столом, окруженная плотным удушливым маревом, и смотрела пристально, выжидающе.
Ярость неожиданно жарко полоснула по сердцу.
«Какого, блядь, хрена они все поголовно курят?! Что за гребаная херня? Не продохнуть в этом аду! Голова взорвется к чертям собачьим!» – мысленно матерился Джон, сатанея от вскипающего раздражения.
Слишком много потрясений для одного дня. Напряжение настойчиво искало выход и рвалось наружу. Был бы повод – к примеру, кухня, прокуренная как дешевый кабак, как грязный портовый бордель. Так сильно хотелось сорваться, что задрожали руки.
Но он глубоко вдохнул – раз, другой, загоняя ярость поглубже. Легкие заполнил удушливый смог, и Джон поморщился: отвратительно. – Сигареты?
– Как видишь. – Мэри кивнула на блюдце, полное неопрятной никотиновой горки. – Половина пачки в процессе бесплодного ожидания любимого мужа. Остывший ужин, оплывшие свечи… Где ты был? Какого черта означает твоё сообщение?
Не торопясь с ответом, Джон грузно опустился на стул, внимательно, будто видел впервые, изучая сидящую напротив женщину. Лихорадочный, яркий румянец, глаза, полные изумрудного таинства, искусанный пухлый рот. Скромная, неброская Мэри была очень красива сейчас.
И совсем нелюбима.
А ведь всего полгода назад нежные губы вкусно прижимались к его губам, теплым медом увлажняя язык… Сейчас вся их жизнь в этой крошечной, убогой квартирке виделась Джону досадным недоразумением, опрометчивым шагом на постороннюю территорию.
Висок снова ужалила боль – недовольно завозился проснувшийся хищник.
От мысли, что придется начать разговор, Джона мутило: на вспышку ярости ушли последние силы. К тому же за какие-то пять шагов от кэба до порога квартиры его успело густо засыпать снегом, и тот медленно таял, оседая холодными крупными каплями. Влага волос и намокших по нижнему краю джинсов вызывала в утомленном теле нездоровый озноб.
За время пути желание окончательно подвести черту потеряло яркость и остроту – Джон адски устал.
Завтра. Все решающие сражения – завтра. А сегодня, господи, сжалься, свернуться калачиком на старом диване и прекратить существование хотя бы на несколько благодатных часов.
Он тяжело вздохнул – не получится. Разговора не избежать. – Мэри…
– Я жду ответа, а не жалкого Мэри. В чем тебе понадобилось разбираться?
– По-твоему, не в чем?
– Я рассчитывала на это. Надеялась. Вернувшись из Камбрии… – Её недоумение выглядело вполне достоверным. – Джон, разве плохо нам было все эти дни? Мы с тобой… – Мэри запнулась. – Что случилось?
Мы с тобой? Чушь собачья. Две недели безнадеги и волчьей тоски – вот что такое мы с тобой. Ты трахала меня каждый вечер и каждую ночь, считая это залогом благополучия. В этом был твой расчет? Не вышло, Мэри, не вышло. Да, я сволочь. Козёл. Какой же я, блядь, козёл! Кругом виноват. Отсосал Шерлоку, а он отсосал мне. И я так счастлив, господи. С ума от счастья схожу. Я люблю и хочу его до смерти. А тебя не люблю и не хочу. Прости, но это невыносимо.
Джон был почти уверен, что произнес это вслух: от мелкой, зудящей вибрации ломило язык. Но Мэри смотрела непонимающе.
– Ты ответишь мне или нет? Что изменилось за этот проклятый вечер? – В глазах её промелькнула догадка. – Ну, конечно. Как я могла забыть? – Она брезгливо поморщилась. По щекам пробежала едва заметная судорога. Нервно дернулась шея. – Твоя извращенка сестричка внесла коррективы в картину мира? Я угадала? Это после её лесбийских нравоучений ты кинулся к своему обожаемому дружку разбираться? Разобрался?
– Прекрати. – От усталости и бессмысленности происходящего накрывала тоска, даже недавняя ярость сошла на нет. Выяснять отношения не хотелось. Да и что выяснять? Всё и так ясно: чужая женщина в чужом доме. Как такое могло случиться? – Дело не в Гарри, и ты не хуже меня это понимаешь. Дело в том тупике, куда мы друг друга загнали.
– Куда нас загнал твой Шерлок, свалившись как снег на голову. Скоропостижно воскресший…
Джон посмотрел тяжело, предостерегающе: лучше не продолжай. Мэри замолчала, но не опустила глаза – напротив, взгляд её схлестнулся со взглядом мужа открыто и вызывающе.
– Ты звонила Майкрофту – для чего? – Собственно, ради этого вопроса он и продолжал изнуряющий диалог. – Для чего был нужен столь… неприглядный ход?
– Хотела проверить, – усмехнулась она. – Убедиться. И не ошиблась, как видишь: вот ты, передо мной. Уже во всем разобрался. Сидишь за столом нашей кухни и пытаешься делать вид, будто все твои действия абсолютно нормальны. И правильны. И сам ты правильный: усталый, промокший, слегка помятый. Как будто вернулся с утомительного дежурства, а не… Звонок Майкрофта вас спугнул? Оттащил друг от друга? Или, быть может, вытащил? – Она резко щелкнула зажигалкой, и от вида символического огня Джон передернулся. – Ну как? Свершилось великое чудо мужской любви?
– Мэри…
Она глубоко затянулась и выпустила дым через нос – умело, почти залихватски. – Мужского грязного траха. Отвратительной скотской ебли.
– Прекрати! – Наконец-то Джон заорал в полный голос, задрожав от почти физического наслаждения. И плевать, что ночь за окном. – Ты обезумела, черт побери! Ты совсем, совсем обезумела!
– Да! – заорала Мэри в ответ, а потом, обхватив руками голову, тонко, жалобно запричитала: – Это никогда, никогда не кончится. Никогда. Никогда. Этот кошмар. Мерзость. Мой отец, Тим, ты… За что? Почему вам так необходимо меня уничтожить?
Слабая струйка дыма плавно тянулась к потолку и разливалась крошечным облаком. Джон проследил её недолгий полет и вновь посмотрел на жену: – Может быть, это необходимо тебе? Уничтожить. Всех, кто, как ты считаешь, в чем-то перед тобой виноват.
Мэри резко вскинула голову, залившись густым румянцем. – Ты знаешь.
– Да. Знаю.
Перламутровый фильтр вонзился в сухие губы. Огонек на конце сигареты коротко вспыхнул. – Она всё-таки выболтала нашу тайну. Так я и думала. Напилась и распустила язык. Как же я ненавижу её – жалкую куклу, хлопающую кукольными ресницами и взбивающую кукольные кудряшки. Господи! Десять лет мой отец… мой прекрасный, самый лучший в мире отец… подкладывал свою задницу под какого-то тупого урода с её немого согласия. Два этих извращенца, папочка и мамочка, мило договорились. Заключили контракт. Дьявольскую сделку. И при этом она святая, он заблудший и глубоко несчастный, а я чудовище, которому нет прощения. Это немыслимо. Непостижимо. Жалкая безмозглая неудачница. Всё из-за неё. Только из-за неё. Вся моя жизнь перечеркнута этой трусливой, никчемной сучкой, вообразившей, что именно такой и должна быть любовь: всепрощающей, дрожащей от ужаса быть покинутой.
– Я предлагаю тебе замолчать.
– Ты предлагаешь мне замолчать? Ты – мне? Натрахавшись со своим покойничком, ты предлагаешь мне замолчать.
Джон выхватил сигарету из её ледяных пальцев и с ненавистью забросил в пустую мойку.
– Да что с тобой?! Как бы ни был я ужасен в твоих глазах со своими греховными чувствами, ты ужаснее во сто крат. Мэри, опомнись! Ты ли это? Откуда столько ненависти и яда в милой, нежной девушке, повстречавшейся мне в подземке тем чертовым вечером? – Он поднялся, сел, снова поднялся, пройдясь по крошечному периметру кухни, задыхаясь не от дыма, а от бессилия. – Это наш выбор, понимаешь? Наш. Тех, кто живет не по чьим-то долбаным правилам. Возможно, выбор не самый лучший. И уж точно – непомерно тяжелый. Твои родители, я… Думаешь, это так сладко – быть виноватым? Поверь, горше ничего придумать нельзя. Ты задыхаешься, придавленный насмерть громадой вины. Ты во всём не прав, и чертовски хорошо это понимаешь. Это грызет тебя беспощадно – каждый день, каждую минуту. Но ты не можешь иначе, потому что сдохнешь, сойдешь с ума, полезешь на стену, если не сделаешь то, чего хочешь неодолимо. Так, что жизнь не жалко отдать.
– Нет. Боже, нет, – выдохнула она отчаянно и потрясенно. – Это не может быть правдой. Нет. – Взгляд метался по лицу Джона зелеными вспышками. – Ты и он? Боже.
Джон недоуменно осекся. Казалось, ещё минута, и Мэри упадет замертво – так обесцветило её кожу неожиданное, неведомое открытие.
Какого дьявола происходит?! Что за очередная комедия?
И вдруг с удивлением догадался: до последней минуты она не верила тому, в чем убедительно и страстно обличала его едва ли не каждый день. До этой самой минуты не верила. Она упивалась мучительной, опасной игрой, искренне страдала и плакала, в душе оставаясь уверенной: это всего лишь страхи, необоснованные и глупые. Раны, не желающие затягиваться и саднящие от малейшего прикосновения. Ревность, затмившая разум и уродливо исказившая всё вокруг. И даже если её муж, боже, да, она вынуждена это признать, её Джон ставит Шерлока Холмса превыше всего на свете, если тянется к нему и душой, и телом, рвется туда, где жизнь его когда-то была наполнена истинным смыслом, где было по-настоящему хорошо, опасную черту он не перейдет никогда. Только не Джон.
На этот раз её ужас был неподдельным, далеким от мазохистского упоения: боже милостивый, а ведь это совсем не игра, и черта – давно уже лишь воображаемая преграда.
– Ты всё-таки трахнул его. Трахнул. Неужели такое возможно? – Она зажала ладонями уши и крепко зажмурилась, бормоча как в бреду: – Признался. Признался. Признался. Только что. Сукин сын.
– Завтра я съеду.
Мэри открыла глаза. Взгляд не выражал ничего: безмятежная зеленая гладь, ни отблеска, ни оттенка.
– Съедешь?
Неожиданно и странно она успокоилась. Словно чье-то мощное ледяное дыхание вмиг остудило бурлящую лаву, и та покорно застыла мирным, безопасным плато. – Съедешь к нему? К Шерлоку? Снова поселишься на Бейкер-стрит?
– Да. – В этом резком переходе от яростного кипения к смирению, в этой спокойной деловитости таился какой-то подвох – Джон насторожился и внутренне подобрался. – Поселюсь. И займемся разводом. Прости.
Мэри пожала плечами. – За что? Вполне достойный итог: двое счастливых мужчин и одна брошенная, никому не нужная женщина.
Сердце ёкнуло и, стукнувшись о грудину, заколотилось громко и часто. В лицо бросилась горячая кровь. Его снова поймали, и снова так удивительно просто, будто ловушка всегда наготове: раз, два и замочек негромко щелкнул. Слова жены ударили больно и метко – туда, где беззвучными стонами надрывалась истерзанная сомнениями совесть.
…двое счастливых мужчин и одна брошенная, никому не нужная женщина.
Прихлопнули тебя, Джон, словно зазевавшегося комара.
– К маме хочу, – тихо добавила Мэри, и Джон вздрогнул всем телом, настолько жутко прозвучал её голос. И эти доверительные, слезливые нотки… И удушающий флер безумия… – Но и ей я совсем не нужна. Она была очень мила со мной, ты заметил? Очень. Но смотрела как на… взрывоопасную смесь. Как на нечто, способное устроить Армагеддон. В её глазах был нескрываемый страх. И желание поскорее отделаться. Как мне быть, Джон? Как мне быть дальше?
Это уже становилось забавным. Видно, Джон Ватсон для того и рожден, чтобы подставлять свою чертову спину под тюки чужих неурядиц и горестей. И тащить их до самой смерти.
Как быть? Будто ты не знаешь ответ…
– Иди спать. – Он даже не пытался скрыть своё безграничное опустошение. И невыносимую, глухую тоску. Смотрел прямо перед собой и видел лишь легкую дымчатую завесу. И ничего больше. – Я всё уберу и проветрю.
– А завтра?
– А завтра жизнь подскажет. Иди…
…видеть тебя уже не могу.
Мэри неловко поднялась – затекли мышцы, онемела спина – и направилась к двери.
– Голова закружилась, – прошептала она, покачнувшись и вцепившись в дверной косяк. – Я сейчас потеряю сознание.
Но на пороге обернулась, стоя твердо и прямо, и глаза её блеснули необъяснимой решимостью, отчаянной готовностью идти до конца. – Знаешь, Джон, я согласна даже на это.
– На что? – Утомление достигло предела. По-моему, сознание сейчас потеряю я. А ещё лучше – сдохну. Что ещё тебе от меня надо?! – На что ты согласна?
– На Бейкер-стрит. На Шерлока. На… всё. Между вами. Разве я не дочь своей матери? Яблоко от яблони, плоть от плоти. Пусть он будет, Джон. И пусть ты будешь с ним. Только не уходи насовсем.
Даже нормальная, здоровая злость не смогла просочиться в душу – так плотно забила её пустота. Джон невесело усмехнулся. Жизнь продолжает радовать приятными сюрпризами, милыми пустячками. Подкидывает аппетитнейшие приманки. Блевать охота. – Предлагаешь тайно бегать на Бейкер-стрит и трахаться с Шерлоком?
– Да. Я буду терпеть, Джон. Ни разу не упрекну. Не могу без тебя. И если уж ты так сильно этого хочешь…
– Спасибо, конечно. Но мне не нужны твои одолжения. И трахаться с твоего позволения я не намерен. Ты, кажется, не поняла. Это Шерлок. И я люблю его. Всем сердцем.
*
Мэри проснулась рано и при виде пустующей половины постели горько заплакала. Грудь разрывалась от боли – к утру она стала ещё острее. Осознание правды было невыносимым. И не повернуть назад.
Ненависти не осталось. Не осталось даже обиды на жизнь, что жестоко над ней глумилась. И ненависть, и обиду пожрало необъятное одиночество. Всё, что её окружало в этот ранний, безрадостный час: маленькая уютная спаленка, ставшая родной и привычной, каждая купленная ею вещь, безделушки и лоскутки; воздух, которым она дышала; предрассветный сумрак, в который всматривались её глаза, – всё было этим одиночеством. Бесконечным.
Она плакала, плакала, плакала и старалась не думать о Джоне.
*
Джон спал до полудня: утомление прошедшего дня было сокрушительным и надолго пригвоздило к раздолбанному дивану его ноющие кости и мышцы.
Во сне его преследовал страх. Джон метался и корчился на неудобном, продавленном ложе. Звал Шерлока.
Открыв глаза и недоуменно уставившись на аляповатую обивку, он медленно приходил в себя и думал, что не станет ничего выяснять – хватит, да и ни к чему. Примет душ, выпьет кофе и двинется на Бейкер-стрит, к Шерлоку. А оттуда – прямиком в клинику: Бог придумал суточные дежурства для спасения таких закомплексованных ублюдков, как он.
Что делать, Джон решительно не представлял.
Будь что будет.
А что будет? Хоть что-то хорошее будет?
Стоп.
В любом случае, их уже двое, и это уже хорошо.
Двое счастливых мужчин.
Черт возьми, эта проблема вообще имеет решение?!
Джон ворочался с боку на бок, вздрагивая от знакомых звуков из кухни: судя по запахам, Мэри что-то готовила. Вполне обыденные вещи казались дикими, как пляска на похоронах.
Неужели сейчас он сядет за стол? И сам себе ответил: сядет. И, вопреки всему, приступит к позднему завтраку.
Порядочность и благородство – гребаное дерьмо.
Гребаное собачье дерьмо.
Джон спустил ноги с дивана и оглянулся по сторонам: не хо-чу…
*
Эту ночь Шерлок провел сидя в кресле, и лишь под утро потащил ноющее от сладкой усталости тело в постель.
Воспоминания переполняли – болезненно острые, нестираемо пряные.
После ухода Джона его словно накрыло безумной смесью эмоций и ощущений. Впервые в жизни Шерлок впадал в подобный чувственный раж: метался по кухне, трогая и оглаживая всё, к чему прикасался Джон, обтекая повлажневшим взглядом стул, на котором так неумело и так усердно Джона ласкал.
Глупо. Смешно.
Дико. Постыдно.
Он прижимал ладони к лицу, прикрываясь этим иллюзорным щитом от собственного безрассудства.
Что с ним творится, господи?
Что за ураган пронесся по безупречно вышколенному сознанию, разметав в прах годами отточенные приоритеты?
Ошеломленный страстными поцелуями и откровенными ласками, ни о чем другом Шерлок думать не мог. Он понимал, что необходимо переключиться на предстоящую встречу с братом; что у них с Джоном отчаянно мало шансов, и надо срочно придумать выход, предпринять, найти единственно верный путь; что вся существующая в этом мире правда сейчас, увы, не на их стороне. Но…
Но язык, губы, руки Джона затмевали любую мысль, и Шерлок тихо постанывал, охваченный небывалой истомой – Джон, Джон, Джон. Тело настойчиво требовало любви. Низменно, примитивно, животно. Он презирал себя за слабость, ненавидел за нежданную и неуместную похотливость, за неспособность к рационализму и трезвости в самый нужный момент, но продолжал погружаться в эротический транс, как подросток, впервые узнавший вкус и запах желанного тела.
Дорвался. Распробовал.
Голова наотрез отказалась работать именно тогда, когда это было нужнее всего. Взбудораженная ласками кожа горела, а сильные небольшие ладони снова и снова гладили упругий живот. Плоть отвоевывала границы у разума, жар – у бесстрастного холода.
От стыда пламенели щёки, на глаза наворачивались злые слёзы, и, вжимаясь пахом в скомканное одеяло, Шерлок твердо решил: если Джон не вернется ни завтра, ни послезавтра, он уедет из Лондона навсегда.
Город, где не суждено осуществиться единственной мечте Шерлока Холмса, имеет все шансы стать ему ненавистным.
Дорогой Джон…*
*Little_Red_Hen, солнце (если забежала на огонёк), я не удержалась…))
