Текст книги "Не могу больше (СИ)"
Автор книги: lina.ribackova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
========== Глава 1 Боль ==========
Он выстрадал его смерть, без сожаления отдав этому страданию всего себя. Но оказалось, в дотла сожженной душе ещё оставалась та едва ощутимая точка, с которой можно было начать новый отсчет, которую с огромным трудом, но все-таки можно было назвать источником возрождения. Всё это страшное время она была, и сейчас неожиданно вернула Джона Ватсона к жизни, помогла ему научиться снова делать простые вещи: жить, дышать, улыбаться и даже любить.
Боль не ушла, она просто стала привычной, и с ней уже можно было смириться.
Итак, Джон выстрадал его смерть.
Как пережить его возвращение, он не знал…
*
Чтобы как-то держаться, необходимо было полностью всё изменить. Так он и сделал.
Покинул навсегда Бейкер-стрит, ушел из хирургии и оборвал все привычные связи, прекратив общение со всеми из прошлой жизни. Легче ему, конечно, не стало, но всё-таки это было движение.
Единственным человеком, которого Джон не смог оставить совсем, была миссис Хадсон. Джон приходил на Бейкер-стрит с неизменной регулярностью – один раз в месяц. В теплой, уютной кухне они пили чай и никогда не говорили о Шерлоке. Наверх Джон не поднялся ни разу, даже в сторону покинутой ими квартиры ни разу не посмотрел. Он возвращался домой больным, и долго потом его беспощадно грызла тоска, душила бессонница, и боль сжимала сердце так сильно, что невозможно было дышать.
В такие дни ему все чаще вспоминалась война. Как оказалось, там всё было понятно и просто, и, как это ни парадоксально, был хоть какой-то смысл. Теперь Джон воевал со своею памятью, и бороться с воспоминаниями оказалось намного сложнее.
Как странно и страшно жизнь расставляет всё по своим местам! Был Шерлок, был совершенно несносен, невыносим в своей спеси, надоедал суетой, раздражал неуёмностью, и Ватсону частенько хотелось не видеть его и не слышать, отдохнуть от него хотя бы неделю.
И вот его нет.
И оказалось, что только он и был нужен. Что с этим делать, Джон не знал.
Самыми страшными и долгими были в то время его вечера.
Днём ещё можно было как-то держаться. Ночью спасало снотворное. Но вечер накрывал таким душевным уныньем, хоть вой. Надо было идти домой, а дома у Ватсона не было. Вернее, он был, но туда ему было нельзя, там бы Джон точно не выжил. То место, где теперь ему приходилось существовать, он называл именно так – Место. Другого Дома у Джона Ватсона быть уже не могло.
Просыпался он всегда одинаково. С трудом выплывал из мутных, обезличенных снотворным видений, и вновь и вновь произносил: «Шерлок». Так начинался день. С личной молитвы.
Полгода он просто ждал неизвестно чего. Потом он стал ждать и надеяться. Только надеяться было сложнее. Когда надежда ушла, ничего не осталось. Идеальная, звенящая пустота.
Лишь однажды он позволил себе сорваться: неожиданно для самого себя практически разгромил Место, сметая всё на своём пути, метался, как запертый в клетке зверь и орал до хрипов в горле: «Вернись! Вернись, чёрт бы тебя побрал!»
Потом наступила апатия и длилась неделю. Неделя полного небытия. Потом вернулась привычная уже боль, которой он даже обрадовался.
Спасала рутина.
Проснуться в гнетущей тоске – «Шерлок!», выпить черный несладкий кофе, покинуть Место и уйти на работу; провести монотонный день, отстрадать бесконечный вечер, выпить снотворное – всё. Дни походили один на другой, но, как ни странно, именно это не позволяло Джону ещё раз сорваться. Он цеплялся за эту рутину из последних сил и страшно боялся даже незначительных перемен.
Самой ужасной в то время была мысль о том, что Шерлок умирал больно. Джон молил Бога, чтобы Шерлок умер мгновенно, не поняв, что умирает. Но сам в это не верил. Шерлок падал и знал, что умрёт. Об этом Джон думал всегда, изводя себя день за днём.
Один только раз он не выдержал и пришёл туда, где лежал окровавленный друг. Этого раза ему хватило. Оказалось, Джон в мельчайших подробностях помнит каждый миг того страшного дня, каждый звук. Особенно звук удара.
Почему он так отчетливо слышал удар? Ему показалось тогда, что Земля содрогнулась.
Очень хотелось бежать, но Джон неспешно развернулся, с трудом переставляя отяжелевшие ноги, и поклялся никогда больше не приходить сюда, хотя его мучительно тянуло на это страшное место.
Он никогда не предполагал, что можно так адски скучать. Нестерпимо, отчаянно, задыхаясь от бессилия что-либо изменить и исправить. Просто услышать голос. Это так просто. И так недостижимо.
Время от времени звонил Лестрейд. Инспектор переживал гибель Шерлока неожиданно тяжело, уходя в длительные, отупляющие запои, во время которых изводил Джона звонками: молчал, надрывно вздыхал или говорил всегда неизменное: «Джон, как же так?» Рвал сердце на части.
Джон перестал отвечать на звонки.
У кого ещё его смерть вырвала кусочек сердца?
Джон мог только догадываться.
Он честно пытался выжить. Держался из последних сил.
Когда в привычной лондонской суете, в гуще безликих теней вдруг чётко мелькнул знакомый стремительный силуэт, Джон замер и долго стоял, со всех сторон обтекаемый спешащей, задевающей его плечами толпой. Это был последний предел. Дальше терпеть уже невозможно.
Туго натянутая струна тонко звенела, готовая оборваться.
Но не оборвалась.
========== Глава 2 Мэри ==========
Она была невероятно тёплой, его хрупкая Мэри. Настолько тёплой, что при первой же встрече Джону захотелось вдруг рассказать ей о том, о чем он ни с кем и никогда больше не говорил. Как будто прорвалась плотина, и его давняя боль ринулась неудержимым потоком.
Он говорил, захлёбываясь словами, перебивая себя самого, торопясь, словно боялся, что у него не хватит сил продолжить, и он не скажет самого главного. Всё было важно, и не хватило бы жизни, чтобы обо всём рассказать.
С каждым словом становилось легче. Вырвавшаяся на свободу боль уже не обжигала, не кромсала кроваво душу. Она просто изливалась из Джона и становилась слабее. Мэри слушала, понимала, и это решило всё.
*
Как и все судьбоносные встречи, их встреча произошла неожиданно.
Джон всегда ненавидел лондонское метро. После гибели Шерлока оно его стало пугать. Душная толчея, чужие тела и запахи, гул проходящих поездов вызывали в нем раздражение и нервозность.
Но в этот раз его вдруг туда потянуло.
Он стоял посреди снующей толпы, не зная, что он здесь делает. И вдруг кто-то больно наступил ему на ногу, мгновенно вызвав неуправляемое желание убивать.
Девушка испуганно извинилась, потрясённая яростью его взгляда. Джону стало невыносимо стыдно и отчего-то весело. Огромные глаза смотрели на него настороженно, с легкой долей заинтересованности, и он улыбнулся впервые за долгое время. Улыбка на собственном лице показалось Джону такой неуместной, что он невольно провел ладонью по колючим от вечерней щетины щекам. Ощущение было забытым и непривычным.
Девушка не уходила, удивлённо рассматривая странного, но очень привлекательного мужчину с измученными глазами. Он производил впечатление человека, сокрушенного страшным, незабываемым горем, и она, неожиданно для себя, спросила: – У вас что-то случилось?
Этот простой вопрос вызвал в Джоне тот самый безудержный поток излияний. Вечер они провели вместе.
*
Впервые рядом с Мэри Джон вдруг вспомнил, как давно в его жизни не было секса. Она не относилась к той категории женщин, при одном только взгляде на которых вдруг возникает нещадная ломота в паху, и по позвоночнику мчатся огненные потоки. Джон вдруг подумал, что, пожалуй, в его жизни никогда не было подобных страстей. Желание возникало, сильное, страстное, но безумным назвать его было трудно, и он впервые об этом задумался.
Мэри казалась милой, естественной, и Джону очень захотелось её поцеловать. Он потянулся к ней не столько телом, сколько душой. Их первый поцелуй вместо предвкушаемого огня наполнил его тем долгожданным покоем, на который Джон уже не надеялся.
Губы девушки прильнули доверчиво и призывно, и Джон углубил поцелуй… Впервые он целовался на улице, как мальчишка. Ему это очень понравилось, это будоражило и молодило. Надвигающиеся сумерки, яркие фонари – всё было волшебно ново и почему-то таинственно.
Прикоснувшись к её удивительно нежной груди, Джон сразу почувствовал давно забытое возбуждение. Оно тёплой точкой запульсировало внизу живота и разлилось томительными волнами по внутренней стороне бёдер, жарко сосредоточившись в промежности.
Джон ужаснулся, подумав, что за эти полтора года ни разу не испытал настоящего оргазма. Конечно, время от времени он кончал во сне. Одурманенный снотворным, утром он никогда не помнил своих снов. Оставалось только ощущение чего-то сладкого, запретного и характерные следы на белье.
Желание сразу же стало нестерпимым. Джон так сильно захотел испытать оргазм, что потемнело в глазах и запылали губы. Он даже не понял, хочет он Мэри или хочет освобождения от болезненного возбуждения.
Девушка сразу почувствовала его нетерпение, и в её глазах Джон увидел согласие.
В такси он не выпускал теплую ладонь из своей руки, и ему безумно хотелось прижать её к мгновенно окаменевшему члену. Мэри сделала это сама – безрассудно, отчаянно смело, и Джон едва не закричал, прижав ладонь ещё плотнее, больно вдавив тонкие пальцы в молнию брюк. Откинув голову на спинку сиденья и изнывая от жара в паху, он неистово тёр её ладошкой истомившийся член.
Оргазм был такой ошеломляющей силы, что Джон несдержанно охнул, судорожно стиснув бёдра.
– Прости, – прошептал он, боясь поднять на Мэри глаза. – У меня очень давно никого и ничего не было.
Мэри молча прижала его пальцы к губам, и Джон наконец-то понял, что снова живой.
*
Привести Мэри к себе в квартиру после пары часов знакомства почему-то казалось абсолютно естественным. Джон вдруг подумал, что их встреча была предрешена и просто ждала своего часа. От этой мысли стало легко и ясно, исчезли границы, и, раздевая девушку, Джон не удивлялся отсутствию неловкости и смущения. Как будто тысячу раз он обнажал её округлую грудь, целуя шелковистую кожу шеи.
Рука скользнула в мягкое тонкое кружево трусиков, и пальцы нетерпеливо погрузились во влажное тепло, вызвав у обоих негромкие стоны. Мэри едва заметно насаживалась на пальцы, углубляя проникновение, и истекала соком, подводя Джона к пиковой точке возбуждения. Ему до колотящей дрожи хотелось немедленно войти в неё, но эта откровенная ласка была так невероятна и так сладка, что не было сил остановиться.
Но Мэри и сама уже ждала продолжения, прижимаясь теснее разгорячённым телом, обвивая руками призывно и сильно.
Внутри было горячо и тесно, и Джон не мог уже сдерживать нетерпенье. Он двигался в Мэри мощными толчками, упиваясь забытыми ощущениями, пьянея от близости женского тела. Ритмичными рывками девушка приподнималась навстречу, делая проникновение предельно глубоким и добавляя наслаждению дополнительную остроту…
…Первый раз Джон заснул без снотворного, чувствуя лёгкость освобождения. Гибкое горячее тело спящей рядом женщины укутывало расслабленной негой и согревало молодым, щедрым теплом. Одиночество наконец отступило.
Но утром Джон проснулся как обычно, только сегодня «Шерлок» почему-то прозвучало вопросом, и впервые за эти невыносимые полтора года Джон не задохнулся, произнося его имя.
*
Через месяц Мэри стала его женой, и Место незаметно стало домом, куда Джон с удовольствием возвращался. Их жизни переплелись так легко и естественно, что он уже не мог представить, что было как-то иначе. Они были именно вместе, во всех смыслах этого слова.
Но Джон никогда не говорил жене о любви. И ни на один день не забывал о Шерлоке. Нет, он перестал уже навязчиво о нем думать, терзаясь бесконечными воспоминаниями. Как человек не думает о своём сердце, просто зная, что оно у него есть.
Мэри помогла ему вернуться в реальность, и Джон был очень ей благодарен. Он будто впервые оглянулся по сторонам и с удивлением обнаружил, что жизнь не остановилась. Жизнь кипела, наполненная повседневной суетой, и именно этого Джону не хватало всё это время.
Вокруг были люди, и Джон вдруг подумал, что за полтора года ни с кем так и не сблизился настолько, чтобы это можно было назвать хотя бы приятельскими отношениями. Он ужаснулся тому, насколько был одинок в своем горе. К дружбе Джон не стремился, но простого человеческого общения ему всё это время явно недоставало.
Джон возвращался к жизни, словно выздоравливая после изнуряющей тяжелой болезни, и каждый шаг этого выздоровления давался ему с трудом.
В их с Мэри жизни появились Алекс и Грейс, и Джон осознал, что впервые за долгое время в его так ревностно охраняемое пространство вошёл человек, которого когда-нибудь он сможет смело назвать своим другом.
========== Глава 3 Простая жизнь ==========
Простая незамысловатая жизнь, которую Джон теперь вёл, помогла ему осознать: всё вокруг создано для него, и долгое время только и ждало, чтобы Джон протянул руки и взял то, что принадлежало ему по праву живущего. И живого.
Утренняя газета, как свидетельство непрерывного течения жизни; кофе, переставший быть горькой обжигающей жижей и превратившийся в бодрящий ароматный напиток; негромкое уютное бормотание телевизора и заспанная Мэри, обвивающая теплыми после сна руками – всё это наполняло Джона радостью вновь обретенного равновесия, избавив его от ощущения стремительного падения в пустоту.
Всё стало очень просто. Живой – живи. Эта истерзанная оболочка, скрывающая черноту хронической боли, могла рассыпаться в один миг. И этот миг был уже очень близок.
Если бы не Мэри.
А теперь была утренняя газета, и было ощущение полноты жизни. Такой простой, такой обыденной и такой наконец-то имеющей смысл.
Всё стало гораздо легче. Мир, где Джон чувствовал себя ненужным обломком затонувшего корабля, вдруг перестал быть враждебным и бесприютным. И если это и не было полной гармонией в понимании Джона, во всяком случае, это было жизнью, наполненной теплом и светом.
В такую жизнь легко могли войти новые отношения.
*
Только вот Шерлок. Шерлок, который теперь ему снился. Он появлялся в каждом сне, будто только и ждал наступления ночи. Такой, как всегда. Не окровавленный, не летящий навстречу навек поглотившей его земле. Почти каждую ночь Джон проживал вместе с ним небольшой кусочек их прежней жизни, и в течение дня воспоминания об этом не отпускали его ни на минуту. Воспоминания не мучили и не терзали. Они органично вплелись в его новую жизнь и стали её неотъемлемой частью, разделив напополам его сердце.
Мэри и всё, что их ожидало.
Шерлок и всё, что безвозвратно ушло, чего никогда уже больше не будет.
*
Алекс сам подошел к нему и приветливо улыбнулся.
– Привет, Джон.
По сердцу резануло так больно, что потемнело в глазах. Именно так всегда говорил Шерлок. Интонация, особенное тепло, можно сказать, интимность, обычно не свойственные его другу, но чутко улавливаемые, стоило только прозвучать этому «Привет, Джон».
Алекса он знал давно, ещё до… Ещё в то далекое время, когда кровь не внушала такой дикий страх, когда они вместе практиковали в отделении хирургии, откуда Джон ушел после смерти Шерлока, не в силах больше выносить вида даже небольшого надреза на коже.
Работая в терапии, он теперь редко с ним сталкивался, хотя раньше их отношения смело можно было назвать приятельскими. Как и Джон, Алекс прошел войну, и у них всегда была тема для долгих разговоров-воспоминаний. О Шерлоке Алекс тоже знал и никогда не скрывал своего восхищения его потрясающим, необыкновенным талантом. Джон неизменно смущался, слушая восторги Алекса, будто речь шла о нем самом, настолько неразделимы они были тогда с Шерлоком.
Сейчас, случайно столкнувшись с Алексом на лестничной клетке и услышав два таких простых и таких ошеломляющих слова, Джон испуганно замер, не в силах ни ответить на приветствие, ни молча уйти. Но Алекс, казалось, совсем не заметил его странной заминки и продолжал тепло улыбаться.
– Ты, я слышал, женился. Поздравляю.
– Спасибо, Алекс. – Джон нервно сглотнул и попытался изобразить улыбку.
– Ты очень занят? Может быть, выпьем чаю? У меня как раз небольшой перерыв на отдых. Сможешь вырваться?
– Да.
Джон не хотел никуда идти. О чем говорить с Алексом, он не знал. Всё это было обременительно и сложно. Вдруг… Но он почему-то не отказался, хотя решительное «нет» умел говорить всегда.
Небольшой кабинет Алекса был прост, даже несколько аскетичен.
– Ты получил заведование? – удивленно поднял брови Джон, а про себя подумал, что всё это время его жизнь была сродни летаргии: вроде бы он был, но, тем не менее, отсутствовал.
Шерлок, черт побери! Шерлок…
– Чай или кофе? – Голос Алекса вывел Джона из вновь охватившего его ступора.
– Всё равно.
– Джон, тебе не должно быть все равно. – Алекс смотрел внимательно и немного грустно. – Ты всегда должен знать, чего хочешь и зачем.
– Тогда чай, – улыбнулся Джон, почувствовав внезапное облегчение. – Я буду чай.
– А вот это уже лучше. – Алекс улыбнулся в ответ и продолжил, занимаясь приготовлениями: – У меня тоже… был очень хороший, верный друг, и он тоже… Его больше нет.
Джон от неожиданности окаменел. Меньше всего он ожидал подобного разговора. Почему-то запылали лицо и шея, словно Алекс застал его за чем-то постыдным, тайным и тщательно оберегаемым от людей.
– Джон, ты должен смириться. Это трудно. Кому, как не мне, это знать. Часть тебя… Огромная часть тебя уходит, растворяется в пустоте, а ты не можешь её ухватить, как бы ты ни старался. Вокруг столько людей, а ты один, и тебе до жути страшно и очень холодно. Да что говорить!
Алекс разлил по чашкам золотистый напиток и снова улыбнулся.
– Этот чай очень вкусен. Я готовлю его сам, смешивая несколько разных сортов. Попробуй.
Но Джон не почувствовал вкуса.
– Алекс, я не хочу…
Но Алекс как будто его не слышал.
– Мы прошли с ним сквозь адово пекло. И ни единой царапины. Представляешь? А потом за два он месяца сгорел от скоротечной саркомы здесь, в Лондоне, и умер у меня на руках. Всё. Так бывает. – И задумчиво добавил: – Бывает и так… Я выжил. Ты тоже выжил. Значит, мы с тобой стоим жизни, Джон.
Джон пил мелкими глотками горячий чай и жадно впитывал каждое слово. Если бы он знал это раньше! Он поддержал бы Алекса, выслушал, помог справиться с болью. Если бы он только знал…
– Ты никогда не рассказывал.
– Зачем? К моменту нашего знакомства эта страница моей жизни была уже перевернута.
– Что?! – изумился Джон. – Но как…
– Я же не сказал – забыта. Такое забыть нельзя. Но я решил ради Грейс… Это моя жена. Я решил продолжать жить и радоваться, насколько это возможно. У меня сын. Замечательный парень! У меня Грейс. Всё нормально. Держись на плаву, Джон. И не сдавайся. Теперь ты не один.
Джон ушел от Алекса окрыленный и весь день в его голове настойчиво звучало: «Ты не один». Вечер они с Мэри провели дома, и Джон рассказал ей об Алексе, об их разговоре, наполнившим его новой надеждой. Он целовал притихшую Мэри в глаза и таял от нежности. Их близость тоже была пронизана нежностью, и Джон уснул, счастливый и освобожденный.
*
Вскоре Алекс пригласил их на ужин, и это был один из самых прекрасных вечеров за всё последнее время. Джон восхищался Алексом, его несломленностью и мужеством, его способностью принимать жизнь такой, какая она есть, не предъявляя ей счет, не требуя больше, чем она в состоянии ему дать. Это было очень мудро. И очень по-мужски.
Грейс говорила мало, но всегда по существу, радуя гостей своим легким характером и прекрасным чувством юмора. Вино и свечи, уют и тепло – Джон наслаждался всем этим, мечтая о таком же удобном, красивом доме, о тенистом ухоженном саде и долгой прекрасной жизни, на пороге которой он сейчас стоял.
*
– По-моему, нам пора подумать о другой квартире. Большой и светлой. Ненавижу это… место. – Джон оглянулся вокруг, словно недоумевая, как вообще мог здесь оказаться.
Они уже вернулись домой и сидели, забравшись с ногами на видавший виды диван. Мэри прижималась к нему плечом, и Джон невесомо гладил её пушистые мягкие волосы, ласкал её теплую шею, тихо радуясь присутствию в его жизни этой маленькой женщины, неожиданно подарившей ему воскрешение.
*
На следующий день позвонила Молли.
========== Глава 4 Звонок Молли часть 1 ==========
Этот день был наполнен особенным смыслом и особенной радостью. Такого воодушевления Джон уже не помнил. Так было только тогда, в те далекие времена…
Нет, не надо об этом. Больше не надо…
Даже женившись на Мэри и узнав недоступное ранее удовольствие проснуться рядом с теплым, тесно прильнувшим телом, до которого очень легко дотянуться и провести ладонью по ровно вздымающейся груди, услышать спокойное биение сердца и облегченно вздохнуть – не один, даже тогда Джон не строил планов на будущее. Он просто жил, наслаждаясь самой возможностью чувствовать что-то ещё, кроме отчаяния и боли.
Теперь, впервые за долгое время, он впустил в свое сердце надежду. Это было так ново и так прекрасно, что весь день с его губ не сходила улыбка, и даже не покидающее чувство вины перед Шерлоком не смогло омрачить его радужного настроения. Он энергично передвигался по зданию клиники, шутил с больными и персоналом, звонил Мэри безо всякой на то причины и улыбался, слыша в её голосе счастливые нотки.
«Я куплю ей сегодня цветы. Много цветов. А Шерлок…»
Джон продолжал улыбаться.
Впервые он позволил чувствам, тщательно замурованным в тайниках своего сердца, излиться открыто и свободно: самоотверженная привязанность к Шерлоку, счастье иметь рядом такого друга, восхищение и преклонение, преданность и верность до конца. Всего было так много, и всё это всегда принадлежало Шерлоку. Шерлок был его жизнью, что уж теперь скрывать, тем более от себя самого. Никогда У Джона не было человека ближе, чем он. Потеря столь неразрывной связи неизбежно вызвала ту страшную ломку, которая подвела его к самому краю. И если бы не Мэри…
Сейчас, когда Джону впервые за долгое время хотелось жить, он понимал, от чего уберегла его встреча с Мэри. Он не смог бы пережить потери. Нет. Время почему-то не лечило раны, напротив – с каждым днем они становились глубже и болели сильнее. Сегодня Джон дышал полной грудью, сегодня он искрился радостью и разговаривал с Шерлоком, как с живым.
И впервые это было легко.
«Шерлок, ты бы порадовался вместе со мной, ты был бы доволен моим выбором. Я знаю. Мэри… Она настоящее сокровище. Я её очень…»
Почему-то он замер, напряженно прислушиваясь к себе.
Любил ли он Мэри? Наверное, да. Джон никогда ещё не испытывал чувства, лишающего способности трезво мыслить и здраво рассуждать. Всепоглощающего. Ему не с чем было сравнить то, что согревало сердце, когда он смотрел на нежно улыбающуюся жену.
Да, конечно, это любовь. Конечно.
«Глупые мысли. Неуместные сомнения. Ах, Шерлок… Ты бы сразу всё понял!»
Джон рассмеялся, представив, как он обращается за советом к другу. Представил Шерлока, его недоуменный взгляд, его скептически изогнутую бровь. О чем ты, Джон? Что ты хочешь услышать? Я ничего не смыслю в любви.
Джон моргнул, и щеку обожгло неожиданной влагой.
Именно в этот момент, ни минутой позже, раздался звонок.
Звонили очень настойчиво, но почему-то, охваченной иррациональной паникой, Джон боялся ответить. Страх пронзал до холодных мурашек, делая тело слабым и уязвимым. Его тихое вымученное «слушаю» прозвучало хрипло. Мгновенно увлажнились и задрожали ладони, едва удерживая выскальзывающий из рук телефон.
– Здравствуйте, Джон.
Неожиданно стало темно, и Джон с усилием тряхнул головой, пытаясь отогнать накрывающий мрак. Он сразу её узнал, но всё же для чего-то спросил осипшим от волнения голосом: – Кто это?
– Молли. Вы меня не узнали?
– Узнал.
Затянувшаяся пауза вытягивала из Джона последние силы. Он не понимал, почему так глупо напуган, но дрожь усиливалась с каждой минутой. Этот звонок из прошлого в одно мгновенье перечеркнул настоящее. Старательно выстроенные стены рухнули. Вернулась боль, и оказалось, что её не стало меньше, напротив – со временем она разрослась как ядовитая чёрная плесень, завладев душой Джона всецело. Самообман – штука хорошая, но хрупкая, как первый осенний ледок.
Бесспорно, Молли хотела сказать что-то важное, но нерешительно медлила, и от этого Джона начало лихорадить.
– Мне необходимо поговорить с вами, Джон.
В глазах вновь потемнело, и Джон сжал телефон так сильно, что на ладонях выступили багровые полосы.
– Молли, я не вижусь ни с кем после того, как… Одним словом, я не смогу.
– Джон, это очень важно, поверьте. Вы должны меня выслушать. Пришло время.
Пришло время? Время для чего? Тошнотворная муть сдавила горло, не позволяя задать простые вопросы, словно услышав на них ответ, Джон не сможет справиться с тем, что его ожидает. Слова выплеснулись вместе с этой мутью, но легче не стало: – Хорошо. Где мы встретимся?
– Где вам удобно.
– Только не у вас. Я не могу…
– Конечно, Джон. Я же сказала, где вам удобно.
– Тогда в Квин-сквере. В шесть.
В шесть. Джон вдруг подумал, что сегодня в шесть часов вечера вся его жизнь изменится навсегда.
========== Глава 4 Звонок Молли часть 2 ==========
Он предупредил жену, что задержится, ничего не сказав ей о предстоящей встрече.
– Джон, что случилось?
Видит Бог, он старался как мог не выдать голосом своего волнения, и даже пытался улыбаться. Но Мэри чутко уловила и нервную дрожь, и нервные спазмы горла.
– Ты болен?
– Всё в порядке, любимая.
Впервые Джон её так назвал и почему-то очень испугался собственных слов. Как будто только что он перешагнул черту, переходить за которую было ещё не время.
Мэри прерывисто вздохнула и тихо попросила: – Не задерживайся надолго, я… так соскучилась по тебе, Джон.
*
В парке было многолюдно. Наступающий вечер обещал быть безветренным и теплым. В такой вечер хорошо неспешно прогуливаться, вдыхая пряный запах опадающей листвы и последних осенних цветов, и ни о чем не думать. Просто существовать. Джон очень любил осень. Она редко навевала на него тоску. Особенно после того, как в его жизни появился Шерлок.
Когда Шерлока не стало, Джон прихода осени не заметил, как не замечал ничего вокруг.
Это была первая осень, которой он мог бы по-настоящему насладиться.
Молли изменилась за это время, став интереснее, ярче. Она похудела, и эта неожиданно благородная худоба придала ей утонченности и изящества. Исчезла суетливая угловатость движений, а взгляд перестал быть мечущимся и смущенным. Волнистые волосы живописно рассыпались по спине, и их медовый отлив вызвал в Джоне неожиданное желание медленно провести по ним ладонью, вдохнуть их сладкий аромат.
Молли казалась… очень родной.
«А ведь она была в Шерлока влюблена», – внезапно подумал Джон и вспомнил свою неуместно ревнивую реакцию на это открытие тогда, в той жизни… Как смешно и нелепо.
Какая его охватила тоска! Всё их с Шерлоком прошлое – небольшая гостиная на Бейкер-стрит и слабое мерцание камина; ссоры и вечные пререкания друг с другом; долгие зимние вечера, зачастую молчаливые, но неизменно уютные, когда не нужны слова, когда хорошо и так; ночная тишина квартиры; заспанный Шерлок, лениво пьющий на кухне утренний кофе, – обрушилось на него и сразу затмило собою всё.
Развернуться и немедленно уйти. Всё его существо сейчас требовало именно этого. Не надо было соглашаться на встречу, не надо было видеть изменившуюся, но тем не менее ту самую Молли.
Уйти. Пока не поздно. Пока боль скрутила не слишком сильно. Уйти.
Но он подошел к сидящей на скамейке девушке и поздоровался.
Она вскочила порывисто и немного испуганно, словно не ожидала его увидеть. Или уже не надеялась.
– Джон…
– Я опоздал?
– Кажется, нет… Не знаю. Я не следила за временем.
– Замечательно выглядите.
– Спасибо. Прогуляемся? Или…
– Останемся здесь. У меня был не очень спокойный день.
– Конечно.
Они присели на скамью и натянуто замолчали. Никто из них не начинал разговора первым, и с каждой минутой неловкая пауза становилась длиннее. Джон смущенно кашлянул, и Молли сразу же встрепенулась, повернувшись к нему всем корпусом.
– Я слышала, вы женились? Поздравляю.
– Кто вам это сказал? – удивился Джон и сразу же понял, как странно выглядит его удивление. В конце концов, они на одной планете. Это он, Джон, всё это время пребывал в своем, обособленном мире, куда никого из прошлого не допускал. А все остальные продолжали жить, общаться, делиться новостями. Джон вздохнул и слегка улыбнулся.
– Глупо звучит.
– Мне рассказал об этом Грег… Инспектор Лестрейд. – Молли тоже улыбнулась и, кажется, ей стало немного легче. – Вы счастливы, Джон?
Почему-то этот вопрос застал Джона врасплох. Он пришел сюда не за этим. Кроме того, в словах Молли он уловил скрытый, но услышанный им подтекст. Упрекнула? Но почему?! За что?!
– Молли… – Джон не стал отвечать и переменил тему: – Вы пригласили меня для разговора. О чем?
– О, простите, – вспыхнула Молли и нервно поправила волосы. – Я так растеряна…
Она открыла и снова закрыла сумочку и неожиданно сказала: – Вас не было на похоронах.
Какого черта?!
Джону стало трудно дышать.
– Я был болен. – Унизительное чувство, что приходится оправдывать свою невменяемость в те страшные дни, полоснуло резко и больно. – Вы же всё знаете.
– Господи, Джон, – Молли испуганно вскинула на него глаза, – вы неправильно меня поняли! Видимо, мои слова прозвучали упреком. Я бываю порой так нелепа. Простите.
Она достала из сумки носовой платок и крепко зажала его в побелевшем от напряжения кулачке, словно этот маленький, тонкий клочок батиста сможет помочь ей наконец произнести то, ради чего она и пришла в этот сквер.
Сердце Джона дрогнуло от жалости, и он решил ей помочь.
– Молли, вы хотите рассказать мне о… его смерти?
Девушка заметно вздрогнула и отрицательно качнула головой.
– Нет. Я хочу рассказать о его жизни.
Джону показалось, что он ослышался.
– О его жизни? – удивленно переспросил он. – О чем это вы? Неужели вы полагаете, что можете знать о его жизни больше, чем я? Разве такое возможно?
Он вдруг почувствовал легкую злость. Как будто право знать Шерлока лучше, чем кто бы то ни было, у него сейчас безжалостно отнимали, лишая заслуженной привилегии быть ему самым близким человеком на свете.
– Это я жил с ним под одной крышей! – горячился он, но Молли его перебила.
– Он пришел ко мне в тот ужасный вечер…
Джон слушал тихий монотонный голос и ничего не понимал. Слова отскакивали от его сознания, как горошины от стены. Он заворожено смотрел на медленно шевелящиеся губы девушки, тщетно пытаясь вникнуть в суть и смысл того, что они произносили.
Молли рассказывала подробно и долго, и с каждой минутой Джону становилось всё труднее, всё невозможнее дышать полной грудью, видеть её залитое слезами лицо, слышать звуки окружающего его мира.
