Текст книги "Не могу больше (СИ)"
Автор книги: lina.ribackova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
Не считая, конечно, желания видеть Джона.
Видеть каждую минуту, смотреть на него с утра и до вечера, не отрывая взгляда даже на миг.
Но это желание необходимо спрятать особенно глубоко, не сомневаясь в надежности тайника. Он и так уже потерял контроль, непростительно, можно сказать, преступно расслабившись в крепких, желанных объятиях.
Нет, не в объятиях дело.
Объятие и… то, что случилось потом, от чего сердце до сих пор заходится жаром, стали той самой точкой, которую Шерлок твердо решил поставить, тем самым пудовым замком, которым он так же твердо решил запечатать своё голодное сердце, не допуская даже мысли об очередном возможном просчете.
Так надо. Иначе нельзя.
Черт возьми! Как глупо он считал минуты в надежде, что Джон не выдержит и вернется. Он же сразу всё понял: пальцы, до судороги вцепившиеся в лопатки, губы, вмиг потерявшие влагу, шершавые и горячие, как нагретый солнцем песок.
Но Джон не вернулся, и если б не Лестрейд…
Никогда ещё Шерлок не был так рад увидеть лицо инспектора – чуть утомленное, доброе. Он пил, не пьянея, с улыбкой слушал, как Грег зубоскалит, и не понимал, почему всё ещё жив со своей заклейменной ладонями Джона спиной и губами, израненными его поцелуем.
Шерлок думал тогда, что ещё секунда, и тело с мелодичным треском надломится, сложится пополам – так напряжено оно было. Какое уж тут расслабление…
А расслабился он раньше – на берегу Ла-Манша, в чудесном поселке Вэлли. Настолько расслабился, что готов был расплакаться на груди Джона Ватсона, лучшего друга, дрожа и поскуливая, признаваясь в своем безумии, в своей невозможно горькой любви, которая обрушилась на него так внезапно. Настолько готов, что едва удержался на тонкой грани между «да, да, да!» и «ни за что!»
И снова ошибка.
Внезапным было лишь осознание. А любовь… Любовь угнездилась в его душе давно, так давно, что он не помнит ни дня, ни часа, когда она пришла, по-хозяйски расположилась и затаилась, ожидая назначенного срока.
Они всегда были чем-то заняты, и всегда были вместе. Поводов копаться в себе у Шерлока не было. Вот он, Джон Ватсон: в гостиной с вечерней газетой, в кухне с кружкой несладкого кофе, в своей спальне. Спит, дышит, живет…
Всё хорошо. Всё гармонично.
Он и тогда любил Джона, очевидность этого факта отрицать сейчас не имеет смысла. Но слишком был занят, слишком. А потом его мир закружился и рассыпался в прах, восстанавливаясь теперь по крупинке, доводя до изнеможения своей новизной. Впервые в жизни Шерлок был настолько растерян. Привычное здание казалось заново выстроенным, знакомые лица приобрели чужие, настораживающие черты. Кто вы и кто я? Шерлок метался в этом потерянном мире, не зная, к чему прислониться, на что опереться, чтобы выстоять и продолжить существовать так же, как прежде: холодно и одиноко.
И ничего не получалось.
Потому что был Джон, светлая, чистая река, в которую Шерлок, вопреки вековой человеческой мудрости, вошел во второй раз, и которая сразу же поглотила его и безжалостным круговоротом утащила на дно.
И, конечно же, именно в это невыносимо трудное для Шерлока время о себе заявила любовь.
И ударила очень больно.
Там, в ресторане, увидев рядом с Джоном симпатичную, до звона напряженную женщину, исподтишка рассматривающую его цепким недобрым взглядом, Шерлок сразу всё понял. Сердцем. Но разум яростно протестовал, не желая мириться с тем, что есть, оказывается, вещи, ему неподвластные, не вписывающиеся в четко отлаженную схему, ломающие все системы и повергающие жизнь в жуткий хаос.
Разум Шерлока самозабвенно искал другие пути, знакомые и неопасные.
Без Джона плохо… И что же в этом удивительного, если с ним было хорошо?
Неприкаянность, скука, гнетущая тишина… Так много причин для смятения!
Пустота, которую ни чем уже не заполнить… Конечно же, именно это сводит с ума, вызывая приступы самого черного, самого удушающего отчаяния!
Всё легко объяснимо, логично и в чем-то даже банально.
Но любовь распахнула глаза, потянулась игриво и томно и выдохнула прямо в сердце, едва не спалив его своим жаром: «Ну наконец-то ты меня разбудил, бездельник. Что теперь будете делать со мной, мистер Шерлок Холмс?»
Ошеломленный, сломленный узнаванием Шерлок ответил любви не сразу. Господи, как же он мучился, упрямо продолжая искать более здравый, более привычный сложившемуся мироощущению источник всего того, что скручивало его, не давая дышать и думать!
И это было самое бесполезное из всего бесполезно потраченного им времени.
«Я не знаю, что делать, – сдался он наконец. – Не знаю… Ты есть. Ты сводишь меня с ума. Но я спрячу тебя так, что даже Дьяволу не отыскать».
Любовь усмехнулась, пожав плечами: «Ну-ну…».
Привыкал он к любви тяжело.
В нем вспыхнуло всё и сразу. Столько огня выдержать было почти невозможно. С утра и до ночи этот огонь сжигал его тело и плавил разум. Впервые Шерлок по-настоящему почувствовал своё тело. Оно бесновалось в этом адском огне: требовало, умоляло, не подготовленное к такой жестокой атаке. Желания, безумные, неуёмные, страстные, одолевали его, и Шерлок изнывал под их натиском. Его ночи превратились в воспаленный бред, а дни – в жесткую ежесекундную муштру: не дать чувствам выхода, умереть, но не дать.
И ничего не получалось…
Он узнал о жене Джона Ватсона всё, что мог, вернее, всё, что захотел. Впрочем, информации было немного: родилась, росла в хорошей дружной семье, училась… Потом произошла трагедия, принесшая много довольно грязных слухов об Артуре Морстене и его загадочной гибели. Не сказать, чтобы Шерлок не придал значения факту присутствия в жизни этой женщины тайны. Но Джону её тайна ничем не грозила, и Шерлок не посчитал возможным продолжать изматывающее душу расследование. Впервые он сгорал от ревности, сходил с ума от одной только мысли, что Джон… его Джон счастлив вдали от него, и пролистывать страницы жизни той, что одарила его этим счастьем, было невмоготу. Даже если это счастье и казалось ему сомнительным.
…Шерлок снова задернул штору и отошел от окна. От беспорядочной круговерти снежинок рябило в глазах. Рассвет ещё не занялся, но заметно посветлевшее небо говорило о скором приближении утра.
Хватит! Сколько можно себя истязать?
И без того его жизнь превратилась в постоянную изнурительную борьбу с самим собой и собственным сердцем, в котором любовь устроилась со всеми удобствами и, как видно, уже навсегда.
Что сказала ему тогда Мэри?
«Он выбрал вас своей половинкой».
У него подкашивались ноги, и шумело в ушах.
А потом жалобными рыданиями и отчаянием она убила даже мысль о том, что на это можно надеяться. Процокала каблучками по сердцу и ушла, хлопнув дверью.
Приход Мэри застал его врасплох, и только железная выдержка помогла не выдать испуга. Он до сих пор не понимает, что его так напугало, но помнит совершенно дикую мысль, что эта женщина пришла убивать. Его лицо до сих пор начинает пылать от стыда при воспоминании о паническом желании спрятаться – куда угодно, даже трусливо залезть под стол.
Но Мэри была вооружена куда надежнее.
Она говорила и плакала, просила и плакала, вела свою бездарную игру и плакала.
Плакала, плакала, плакала…
Она даже не старалась придать своей фальши хоть каплю правдоподобия – не считала нужным. Пропитала его грудь горечью, и этого было вполне достаточно, чтобы заручиться поддержкой. Поддержкой того, кого она так опасалась.
Мэри ушла, но остались её настоящие (в этом Шерлок не усомнился) слёзы, в один миг ставшие бурным потоком, не имеющим брода.
Он впервые тогда подумал, что не всё так просто с этой хрупкой маленькой женщиной – слишком мощным и разрушительным показался ему этот поток.
Но Мэри была женой Джона Ватсона, женщиной, с которой он стоял у алтаря и которой клялся в верности и любви. Шерлок понял, что она не уступит, что будет до конца сражаться за Джона, любыми способами добиваясь намеченной цели. Он не собирался начинать военные действия. Слишком дорог был ему Джон, чтобы позволить превратить его в унизительный, жалкий трофей. Шерлок уже научился жертвовать. Он многому научился. Даже любить.
До конца своих дней не забыть ему сияющего лица Джона, когда спустя час после ухода жены тот примчался на Бейкер-стрит, его воодушевленной улыбки, его радости. И его помутневших, разочарованных глаз, когда он уходил.
Шерлок едва удержался – так хотелось ему кинуться следом, обхватить руками, вжаться всем телом в старенький свитер и умолять остаться. Навсегда.
Но он не сдвинулся с места.
И затосковал смертельно.
Месяц доводящей до слёз тоски. Да, ослабевший от любви Шерлок позволял себе даже это. Скупые капли, высыхающие в тот же миг, как только он зло стирал их с лица, но от того не менее едкие и солёные. Теперь это случалось всё чаще – скопившаяся в сердце горечь искала выхода. Но легче не становилось.
Потом было примирение. Поездка в Вэлли. Вместе. Рядом. Вдвоем. Шерлок едва не помешался от счастья! Чего стоило ему сдерживать рвущийся из груди восторг. Руки так и тянулись обнять, коснуться, погладить. Хотя бы перчатку.
Всё! Экскурс в тяжелые воспоминания закончен.
Джим Мориарти сдержал своё обещание – выжег сердце старины Холмса.
Холодно. С выжженным сердцем жить очень холодно.
*
Шерлок долго грелся под душем.
Он не любил зиму, не любил её всюду проникающий холод, и постоянно мерз. Зная об этом, Джон всегда следил, чтобы в их гостиной было тепло. Даже теперь, появляясь на Бейкер-стрит, он автоматически направлялся к камину: проверить, всё ли в порядке, достаточно ли угля или дров, чтобы пальцы Шерлока не леденели.
После душа стало намного легче, да и тьма за окном побледнела, предвещая скорый рассвет. Но все-таки было ещё слишком рано, и Шерлок с тоской подумал, какой длинный предстоит ему день, и какой безрадостный рождественский вечер.
Известие о том, что на Рождество Джона не будет в Лондоне, поначалу Шерлока даже обрадовало: знать, что он где-то рядом, но не иметь возможности обменяться праздничным тостом, посмотреть в глаза и ещё раз сказать… пусть одним только взглядом, что значит его присутствие, как оно важно и как оно обогатило жизнь такого одиночки, как Шерлок. Нет, это слишком тяжко. Лучше уж так.
Странно, конечно, что Мэри решила отвезти его туда, где испытала первое в своей жизни настоящее горе. Но, видимо, особые причины на то у неё имелись. И в конце концов, они муж и жена, со своими планами и заботами, своими семейными планами и заботами, а Шерлок и его больная любовь совсем не вписываются в этот, может быть, и не очень счастливый, но, с общечеловеческой точки зрения, вполне гармоничный союз.
Срывающийся, дрожащий от волнения голос Джона не в счет. Его неприкрытое отчаяние, превратившее каждое слово в мольбу – прости, Шерлок, но я не могу иначе, никак не могу, – тоже не в счет.
Наверное, Джон ещё спит, прижавшись к теплому телу жены, уютно кутаясь в мягкое одеяло – одно на двоих. А может быть, он уже проснулся, потягиваясь и целуя лежащую рядом женщину в губы… или в шею… или… Куда ещё они целуют своих сладко спящих женщин, когда хотят разбудить?
Шерлоку так тошно, что он тихо стонет, больно прикусив ребро ладони, но через пару секунд перестаёт чувствовать боль – так незначительна она по сравнению с жаром в груди. Он загибается от ревности и непонятной обиды.
На что ему обижаться?
И на кого?
Всё очень логично, а кто как не сам Шерлок всегда ставил логику на первое место? Но в груди плещется кислота, и это так больно, что Шерлок готов на что угодно, лишь бы избавится от её разъедающей силы.
Новый день пугал его до озноба. Шерлок не был сентиментальным, это факт. Праздники, встречи с друзьями и близкими были скорее досадной помехой в его уплотненном графике, чем возможностью от всего отрешиться и хорошо провести вечер. Ему было вполне достаточно вечеров с Джоном, когда каждый из них был занят своими делами, не докучая многословьем и вторжением на личную территорию.
Но сегодня все воспринималось им совершенно иначе. Сегодня он не хотел быть один, боялся этого до панической атаки: по телу проносились молнии страха, и дрожь сотрясала тело, совсем ещё недавно согретое и расслабленное теплым душем.
Надо было немедленно прекратить эту душевную немощь, эту слабость когда-то несгибаемого духа. Неужели чувства так его надломили? Неужели трясущийся от страха и холода мужчина, готовый в приступе паники метаться по квартире, опрокидывая мебель – это он, Шерлок Холмс, который, не раздумывая, шагнул в пропасть?!
Шерлок по-детски топнул ногой и внезапно разразился в свой адрес потоками брани. Он матерился так, как мог бы это сделать только Джон Ватсон, если окончательно вывести его из себя. Нечто похожее Шерлоку наблюдать уже приходилось.
Грохочущее сердце гнало кровь по венам, сотрясало грудную клетку, но несколько минут морального беспредела принесли облегчение. Во всяком случае, желание крушить всё вокруг себя стало гораздо слабее.
Шерлок отправился в кухню и включил кофеварку.
Джон всегда заставлял его завтракать, стоически выслушивая традиционное брюзжание и продолжая упрямо ставить перед ним тарелку с горячим сэндвичем. И Шерлок ел, не думая о природе зарождающегося в груди тепла… Чертов глупец! Владел таким сокровищем, и не понимал его не имеющей аналогов ценности.
Черт побери, довольно!
Неужели этому никогда не будет конца?
Неужели это только начало того, что люди называют смертельной тоской?
Нет! Он не позволит себя скрутить, как беспомощного младенца!
Ему бы только пережить этот день.
А сейчас он позавтракает, потому что именно этого хотел бы от него его лучший друг. Любимый друг.
Внезапно Шерлока опалило догадкой: именно так изводила Джона тоска, именно так он заходился от боли, когда остался один в этой опустевшей квартире, наполненной звуками и запахами их недавней совместной жизни. Каково ему было проснуться в одиночестве там, где ещё вчера их было двое, где ещё вчера раздавался голос дорогого ему человека. Голос, который он никогда больше не услышит. Каково это…
Шерлок отчетливо представил спускающегося по лестнице Джона.
Он только что покинул комнату, где, возможно, провел бессонную ночь, полную муки, где, вперив в потолок неподвижный взгляд, пытался осознать то, что обрушилось на него и подмяло под себя, ломая кости и разрывая натянутые сухожилия. И это было бесполезно.
Его встретила притихшая гостиная, где на столике неряшливой стопкой сгрудились брошенные Шерлоком газеты, где каждая вещь хранила его отпечаток и немо кричала о его недавнем присутствии: авторучка, немытая кружка, как всегда забытая на каминной полке, и этот чертов череп с равнодушными пустыми глазницами, который Шерлок так глупо называл своим другом.
Впервые он по-настоящему осознал чудовищность того, что сделал, какие бы ни были на то причины и какие бы ни были тому оправдания.
Господи, и он ещё малодушно сетует на судьбу, когда она сделала ему такой королевский подарок: возможность слышать Джона и видеть его хоть иногда.
Завтракать расхотелось.
Он долго сидел за столом, сжимая пальцами кружку с остывающим кофе. Думать о прошлом было тяжело. Как бы ни понимал он, что всё сделал правильно, что по-другому было просто нельзя – слишком много жизней поставлено под удар, – это не уменьшало страданий Джона, которые сейчас Шерлок прочувствовал каждым нервом. Его ошеломление, его протест, его ярость от невозможности повернуть время вспять.
Шерлок тряхнул головой.
Не надо. Ему и без того не сладко.
В десять часов пришло сообщение от Джона: «Пожалуйста, не скучай».
В десять ноль пять второе: «Я буду скучать».
Шерлок не ответил ни на одно из них.
Разве мог он написать уезжающему в рождественское путешествие Джону, что скучать не будет, что будет умирать?
Пусть Джон думает, что его друг ещё спит.
*
День наполнялся по капле. Каждая минута – капля, падающая медленно-медленно.
Позвонила миссис Хадсон и горько сетовала, что так нехорошо получилось: все вдруг разъехались. Звонил Лестрейд, приглашал на обед, но Шерлок сослался на боль в ноге, которая, к слову сказать, сегодня была значительно меньше. Звонил Майкрофт, сдержанно интересуясь здоровьем и планами на Рождество. Шерлок ответил, что нога почти не болит… Звонила Молли. Поздравила и пожелала счастья.
Джон не звонил.
Потом телефон замолчал надолго, и Шерлоку неожиданно стало спокойнее: больше нечего и некого ждать.
Свернувшись калачиком на диване, он незаметно для себя задремал.
Ему снился скрежет металла и какой-то заунывный, назойливый звук, источник которого он силился определить, напряженно вслушиваясь и старательно идентифицируя его с чем-то очень знакомым, но так и не опознанным и тревожащим душу.
Он резко сел, просыпаясь, и, выдернутый из тревожного сна, на миг потерял ориентиры, растерянно озираясь по сторонам.
Звонил его сотовый.
Джон?!
– Привет, Шерлок. Как ты?
– Всё хорошо… – Нет, нет, нет. – Простите, кто это?
– Гарри. Гарри Ватсон. Сестра Джона Ватсона.
– Гарри? – Гарри?? – Неожиданно.
– Не для тебя одного. Чем занят?
– Ничем.
– Значит, совсем плохо дело. Хочешь, приеду? Сегодня. Сносный рождественский ужин я тебе обещаю.
Шерлок, не мигая, смотрел в одну точку, от волнения не вполне понимая, о чем говорит ему Гарри. Глаза наполнялись слезами так быстро, что уже через пару секунд первая соленая горошина прочертила на щеке дорожку.
– Эй, ты, что ли, умер от счастья? Где ты?
Шерлок торопливо провел по лицу ладонью – этого ещё не хватало!
– Я здесь.
– Что скажешь, великий сыщик?
– Да, хочу.
Гарри довольно хмыкнула и тут же добавила: – Но учти, я сказала – сносный. Не рассчитывай на шоколадный пудинг и кролика в соусе. Этого точно не будет.
– Переживу.
– Конечно, переживешь. Герой.
Он сжимал телефон так долго и сильно, что пальцы болезненно онемели. Телефон выскользнул из рук и приземлился на журнальный столик с таким громким стуком, что Шерлок, вздрогнув всем телом, испуганно обернулся на дверь и долго не отводил от неё взгляда, бездумно рассматривая слегка облупившуюся краску.
Этот звонок…
Шерлок глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Этот странный звонок почти незнакомой ему женщины, которую он и видел-то несколько раз в своей жизни, и которая никогда не скрывала своей к нему неприязни, считая его если не чудовищем, то, во всяком случае, человеком, не стоящим ни дружбы, ни преданности своего брата, этот звонок сегодня дал Шерлоку ещё один фантастический шанс – шанс выжить.
========== Глава 24 Я на твоей стороне ==========
Шерлок окинул взглядом гостиную: всё было идеально. Во всяком случае, с его точки зрения. Что касается Джона, то он непременно обнаружил бы массу изъянов в наведенном Шерлоком блеске и всё переделал по-своему. Это же Джон… Самому Шерлоку, каких бы усилий ему это ни стоило, никогда не достичь подобного совершенства в умении превращать хаос в порядок, а неудобство – в комфорт.
Но Шерлок к себе придирался. С момента его возвращения многое изменилось и в нем самом, и в его образе жизни. Времена напоминающей мини-лабораторию кухни, где возможность спокойно перекусить превращалась в малонаучную фантастику, что неизменно выводило Джона из себя и вызывало монотонный (как раньше казалось) и раздражающий (неужели такое возможно?!) поток упреков и наставлений, остались в прошлом, к которому нет и уже не будет возврата.
И гостиная больше не выглядела захламленной: каждая вещь приобрела, наконец, своё законное место.
С маниакальной настойчивостью Шерлок наводил в квартире порядок, даже не прибегая к помощи миссис Хадсон, чем, похоже, очень её пугал: она в замешательстве останавливалась на пороге, настолько непривычно опрятной выглядела гостиная на втором этаже.
Шерлок удовлетворенно качал головой: Джон остался бы доволен его трудами.
Со стороны это, наверное, выглядело странновато: инспектор Лестрейд, к примеру, забегая вечером перекинуться парой слов, растерянно шарил глазами по глади идеально прибранного журнального столика, не зная, куда пристроить кружку с горячим чаем – ни беспорядочной стопки газет, ни вороха исписанных листков бумаги… Да и Майкрофт, пряча недоумение за холодностью и легким сарказмом, время от времени терял лицо: удивленно приподнимал бровь, хмыкал и, мазнув по каминной полке ладонью, демонстративно долго рассматривал кончики пальцев.
Шерлок всё видел, всё понимал: и растерянность Грега, и недоумение Майка. Но неожиданное превращение в озабоченную бытом домохозяйку его нимало не тяготило. Он знал, ради чего старается: придет в гости Джон, и ему будет приятно сварить кофе в кухне, сияющей чистотой.
По большому счету, не так уж это и трудно, когда человек живет совершенно один…
Неожиданно ему полюбилось затворничество – Шерлок нечасто покидал Бейкер-стрит. Изредка он обедал с Майкрофтом, нехотя обсуждая семейные новости и проблемы; иногда забегал в Скотланд-Ярд – скорее по привычке, чем по большому желанию. Хладнокровно просматривал дела, если Лестрейд нуждался в совете, выдвигал версии, вновь и вновь поражая инспектора проницательностью и остротой своего ума, но не испытывая при этом ни азарта, ни интереса. Громких, запутанных дел и неслыханных преступлений у полиции давно уже не было, и это Шерлока нисколько не огорчало.
Его тянуло домой, в любовно созданное гнездо, где он погружался в единственно доступную теперь форму скуки: страшно скучать по Джону. Затянувшееся, граничащее с отшельничеством домоседство имело единственную причину – ожидание, в этом он давно уже убедился и признался себе самому.
И даже успел смириться.
То, что в эти дни он так настойчиво рвался из дому – не в счет. Шерлока всегда выводили из себя обстоятельства, возникающие не по его воле. Не майся он с распухшей щиколоткой, не будь ограничен в передвижениях, шумные улицы Лондона не манили бы его с такой силой, превратившись вдруг в своего рода запретный плод. Или в плод, находящийся слишком высоко и оттого кажущийся особенно сладким.
Тем более теперь.
Когда Джон перестал приходить.
Когда тишина квартиры стала звенящей, а пустота – необъятной. Когда одолевали такие мысли, от которых хотелось бежать куда угодно, только бы не обливалось горячим ужасом сердце, только бы не стучало в висках отчаяние.
После звонка Гарри мир мгновенно преобразился. На прекрасных четыре часа мысли о Джоне перестали так безжалостно изводить душу – слишком много дел появилось у Шерлока.
Плевать на боль. Его ожидала настоящая рождественская суета: купить продукты для ужина, придумать подарок для Гарри, украсить гостиную (свечи, гирлянды и непременно маленькую фигурку Санты в санях) … Да, и, конечно, вино – самое лучшее, самое хмельное, чтобы голова слегка закружилась, чтобы ставшая уже привычной тоска ослабила свои удушающие объятия хоть на мгновенье.
Он всё успел, и теперь удовлетворенно осматривался по сторонам: Джон по праву может гордиться другом. Да и сестре его, скорее всего, будет приятно.
Если, конечно, она придет.
Внезапная мысль о том, что она передумает, что изменятся её планы, заставила сердце испуганно сжаться. Сейчас раздастся звонок или звук входящего сообщения, и не останется больше надежды.
Стук дверного молотка раздробил настороженную тишину застывшей квартиры, и Шерлок ринулся вниз, забыв о натруженной и оттого ощутимо ноющей щиколотке, забыв обо всем на свете.
*
– Ждешь? Волнуешься? – Гарри весело улыбалась. – Думал, что не приду?
Вновь начавший кружение редкий снежок очень живописно запорошил меховой воротник её куртки и светлые волосы, стянутые в тугой «конский хвост».
– Кто из нас Шерлок Холмс, не могу понять.
Гарри заливисто рассмеялась, и Шерлок с удовольствием отметил, как похожи их улыбки – её и Джона.
Он отступил в прихожую, распахнув дверь чуть шире, и пропустил гостью вперёд.
– Проходи.
– Не хочешь помочь, недогадливый кавалер? – Она протянула ему свою довольно увесистую ношу.
– О… Прости. – Шерлок торопливо перехватил ручки небольшой хозяйственной сумки. – Что там?
– Да так… Всего понемногу. Где можно раздеться? – Гарри стряхнула с воротника снежинки, и брызги приятно оросили пылающее лицо Шерлока.
– Где хочешь. – Он засуетился, беспомощно озираясь, словно знакомый интерьер прихожей увидел впервые. – Джон… – Шерлок на секунду запнулся и повторил: – Джон обычно раздевается здесь. А я – наверху.
Гарри тепло на него взглянула.
– Ну и я наверху. Веди.
*
В узких темных брючках и салатовой блузке Гарри выглядела очень молодо, гораздо моложе брата, хотя разница в возрасте между ними была незначительной.
– Тебе очень идет такая прическа. – Шерлок откровенно любовался её свежестью и изяществом. – И этот цвет.
– Мы ведь непохожи, да? Только улыбки.
– Да.
– Джон коренастый, плотный. Он всегда был маленьким увальнем: неуклюжий, обстоятельный и очень серьезный. Я любила его дразнить.
Шерлок впитывал каждое слово, купаясь в этой скупой информации словно в ласковых волнах солнечного тепла.
Неуклюжий? Правда?
Между тем Гарри извлекла из сумки тщательно упакованный сверток.
– Как думаешь, что это?
Шерлоку очень хотелось ещё послушать о Джоне, но продолжать Гарри явно не собиралась.
– Ну?
– Ну…
– Не мучайся, всё равно ни за что не угадаешь.
И она медленно, слой за слоем разворачивая приятно шелестящую оберточную бумагу, торжественно извлекла объемный пластиковый контейнер и опустила его на стол. По кухне разлился потрясающий аромат какао и корицы.
– Шоколадный пудинг. Ещё теплый, так что срочно отправляй его в холодильник.
– Гарри! Вот это сюрприз! – Шерлок и в самом деле был удивлен.
– А ты думал, что я оставлю нас в рождественский вечер без сладкого? – Она улыбнулась, довольная произведенным эффектом, и тут же добавила: – Но о кролике всё-таки не мечтай. Это выше моих сил. Откровенно говоря, плита для меня – не самое привлекательное на Земле место. Итак…
– Я всё купил, – поспешно заверил её Шерлок.
– Да? Впрочем, я в этом не сомневалась. Можно взглянуть на твою добычу?
Прихватив контейнер с пудингом, Шерлок открыл холодильник.
– Мясо, овощи, бекон… – начал перечислять он покупки.
Гарри слегка отстранила его и с любопытством заглянула внутрь.
– И ничего необычного? – разочарованно протянула она. – А я-то думала… Так и знала, что Джон – жалкий лгунишка!
– Ты рассчитывала обнаружить здесь парочку отрезанных носов? – догадался Шерлок и рассмеялся. – Джон давно отучил меня от подобных вольностей. Ещё тогда…
И замолчал.
Коротко взглянув на него и сделав вид, что не заметила паузы, Гарри деловито затараторила: – У нас будет жареное мясо, отварной картофель, овощи… Надеюсь, ты купил брокколи?
– Конечно. И сыр. И утиный паштет. И даже какие-то странные маленькие пирожки.
– Рождественские пирожки? Потрясающе! – Она азартно потерла ладошки. – Тогда я приступаю.
– Я помогу.
– Ты? Джон всегда говорил, что приготовление еды для тебя несовместимый с жизнью процесс. Плохо же он тебя знал.
– Джон хорошо меня знал. Лучше, чем кто бы то ни было. Это он попросил тебя?
– О чем? – Гарри недоуменный взглянула.
– Гарри, не надо. Ты поняла.
– Чтобы я развлекла тебя в этот вечер? Конечно же, нет. Он звонил, поздравлял, говорил, что уезжает, и был так убит, словно похоронил тебя ещё раз. А если ты не перестанешь задавать такие вопросы, мы умрем с голоду. Я готовлю мясо, ты занимаешься овощами. Кстати, гостиная выглядит как на картинке. Не ожидала. – Она игриво толкнула его плечом. – Ты и в самом деле рад мне настолько, что потрудился сам развесить все эти веселенькие фонарики?
– И даже подарок купить.
– И пирожки. Хвала Господу!
*
Гарри критично осмотрела дело их с Шерлоком рук.
– Это, конечно, мало похоже на традиционное рождественское угощение, но всё же… А где моя сумка?
– Одну минутку.
Шерлок вернулся из кухни, захватив принесенную Гарри сумку, откуда она тут же извлекла довольно объемную красочную коробку, в которой пряталась небольшая, нарядно украшенная елочка. Гарри водрузила её на середину праздничного стола и, полюбовавшись золочеными шарами и бантиками, приказала: – Свечи тащи. Шерлок, поторапливайся, иначе наш ужин никогда не начнется. Уже восемь часов!
Это было невероятно красиво: сияющая блестками ёлочка в теплом, мерцающем свете живого огня. Щемящая грусть давно позабытой сказки из давно позабытого детства… Обещание чуда… Отчаянная надежда на то, что чудо это возможно…
Шерлок тряхнул головой, отгоняя не к месту возникший морок.
– Ты что-то говорил о подарке, – будто из другого мира раздался настойчивый голос Гарри. – Шерлок, пощади, Бога ради. Я же умираю от любопытства!
Он торопливо поднялся, и, взяв с каминной полки красивую круглую коробочку, с легким поклоном вручил её своей даме.
– О, боже… Какая изумительная вещица. – Девушка восхищенно вскинула брови.
Браслет был очень элегантным. Тонкая работа, ничего лишнего: изящный серебряный обруч с небольшим изумрудным узором.
– Не слишком ли дорогое удовольствие для малознакомой женщины? – Гарри надела подарок на хрупкую кисть, засмотревшись на тончайшие переливы света в яркой зелени прозрачных камней.
– Пустяки. Он тебе нравится?
– Ещё бы! – Лукавая улыбка тронула губы. – Ты что, имеешь на меня какие-то виды?
– Почему? – Шерлок недоуменно и совсем по-детски моргнул, и Гарри с невольной нежностью подумала, какие пушистые у него ресницы.
– Браслет очень символичный подарок, – пояснила она. – Или через меня ты подбираешься к Джону?
Его растерянность вызвала в ней новую волну нежности. Захотелось обнять, погладить по впалой щеке, утешить.
«Подумать только, я умиляюсь, глядя на растерянного Шерлока Холмса. Жизнь – самая непредсказуемая в мире вещь».
– Я пошутила. Кстати, у меня для тебя тоже кое-что есть. Маленький пустячок.
Она достала из сумки нарядный пакетик.
– Имей в виду, у Джона будет точно такой же. – И пробормотала едва слышно: – Господи, чувствую себя чертовой сводницей.
Шерлок с восторженной улыбкой вертел в руках стеклянный шар, где в хлопьях искусственного снегопада сиял освещёнными окнами маленький домик, окруженный высокими сугробами и запорошенными елями*.
– Симпатично.
– Ну всё, официально-сентиментальная часть закончена. Давай, в конце концов, приступим к ужину, пока я не упала в голодный обморок. И не забудь про вино.
*
– Ты прекрасно готовишь. Очень вкусное мясо.
– Сама удивляюсь. Знал бы ты, как я боялась тебя отравить! – Гарри пригубила немного вина и зажмурилась. – Роскошный букет. И вообще, вечер удивительно мил. Вот уж не думала, что с тобой может быть так легко. И комфортно. Хорошо…
Шерлок улыбнулся краешком губ и тоже сделал небольшой глоток из бокала. А потом задал вопрос, своей неожиданностью удививший его самого: – Почему ты одна, Гарри? Почему не выходишь замуж?
– Шерлок, я всегда знала, что ты бестактен. – Она шутливо погрозила пальцем.
