Текст книги "За стеной из диких роз (СИ)"
Автор книги: Lett Lex
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
12
Гроза бушевала за окном. Серебряные вспышки пронзали небо и исчезали, а на их месте оставались чёрные раны, сквозь которые на землю обрушивался дождь. В свете молний капли воды сияли, как падающие звёзды, словно небо сквозь эти раны стремилось коснуться земли. Ветер гнал бесконечные тучи по небу и оставалось лишь ждать, когда из-под их чёрного рваного шлейфа покажется чистое небо, но поток свинцовых облаков растягивался по всему небосклону, обволакивая собой всё на земле. Из-за этого ночь казалась как никогда тёмной и долгой. И лишь призрак луны, сиявший сквозь полог облаков, давал надежду, что вскоре это буйство стихии сойдёт на нет и превратится в нежный предрассветный туман, ласково укрывающий землю белым покровом.
Аннабелль сидела у окна, слушая, как барабанят по карнизу капли, точно прося, чтобы их пустили внутрь. Она начинала засыпать, утомлённая поисками, занявшими весь день. У неё было много вопросов, но задать их она не решалась. В этот раз ей мешала уже не природная скромность, а знание, что ответов она не получит, кроме как если сама найдёт их, не прибегая к помощи хозяина замка.
«Теперь ты сама по себе», – она осознавала это как никогда отчётливо. Мысль о том, что вовсе не стоило помогать тому, кто не просит помощи, металась в её сознании, причиняя тупую пульсирующую боль. Желание спасать всех никогда не приводило к добру, а теперь Анна понимала, что просто не может повернуть назад. Привлекательность тайны, близость которой девушка чувствовала кожей, и необходимость спасти хотя бы Венсана перекрыли ей все пути к отступлению. Она поражалась обычным героям сказок вроде тех, о которых рассказывала Марион. Они так запросто бросались навстречу опасности, даже не думая о том, что мог быть другой выход, шли навстречу неминуемой гибели, жертвовали собой так, как будто это было что-то само собой разумеющееся. Анна честно пробовала быть такой же ещё до того, как поняла, что самоотверженность и безграничное великодушие – лишь герои сказок, встречающиеся в жизни даже реже, чем волшебники и принцы. Хотя насчёт принцев уже можно было поспорить. Не думать о себе, в общем-то было несложно, самоотверженность была делом привычки, а вот доброта оказалась куда более тяжелой ношей. Прощать людей было невыносимо, когда они того не заслуживали, желать добра и улыбаться, зная, что человеку глубоко безразличен кто-либо, было сродни пытке. Сложно было не приучить себя быть доброй, а свыкнуться с мыслью, что доброта с трудом приживается среди людей и что не все смогут оценить её по достоинству. Быть сказочным героем в мире людей оказалось чертовски сложно, но почему-то отказываться от этой почти безнадёжной затеи было ещё сложнее.
Наступила ночь и обитатели замка начали постепенно нарушать сонную дневную тишину. В коридоре слышались шаги, на которые Аннабелль привыкла не обращать внимания. Теперь, когда ей предстояло выйти навстречу незнакомцам, от которых она обычно запирала дверь, девушка поражалась, как она могла привыкнуть к такому соседству и ни разу не попытаться узнать, что происходит за пределами её комнаты. Люди ходили, разговаривали, смеялись, пели. Звенели бокалы и подвески, шумели верёвки, с помощью которых зажжённые люстры поднимали под самый потолок. Полным ходом шли приготовления к поистине светскому веселью, вызывавшие больше интереса, чем последующие танцы, разговоры и игры. Аннабелль приоткрыла дверь и тут же захлопнула, когда мимо неё пролетела разноцветная стайка девиц в облаках белоснежных париков. Сердце Аннабелль билось со страшной силой, но не от страха, а от волнения, как при встрече со старым знакомым после долгой разлуки, даже несмотря на то, что раньше с этим знакомым её связывали не самые тёплые отношения. Она никогда не могла подумать, что соскучится по ярким платьям, искусственным птицам в волосах, манерам, танцам, даже убеждала себя, что будет безмерно счастлива освободиться от них.
Несколько секунд ей потребовалось, чтобы перевести дух, взвесить все «за», не обращая внимания на «против», и выйти в коридор, освещённый десятками свечей, пламя которых отражалось в зеркалах, рамах, подвесках, золотых ручках дверей, коридор выглядел совершенно иначе, нежели при свете дня. Хотя существенных изменений и не произошло, слыша звуки музыки и человеческие голоса, Аннабелль была готова увидеть всё, что угодно. Вдруг мимо неё пробежала ещё одна разноцветная дама, элегантно придерживая парик, кренившийся то в одну, то в другую сторону и постоянно нарушавший траекторию движения дамы, так что бежала она немножко зигзагом, изящно огибая препятствия. Аннабелль посмотрела ей вслед. Наряд её, конечно, поражал воображение буйством красок и причудливыми украшениями, и в сравнении с ней девушка чувствовала себя блёклой в своём предназначенном для прогулок платье. Она уже и забыла о том, что когда-то её гардероб мог состоять из шести платьев, которые она сменяла каждые несколько часов. Сейчас это казалось чем-то сказочным, удивительно красивым и невозможным, как из другой жизни. И Анна была готова на одну ночь примерить эту сказочную маску вновь. Она ещё раз, будто прощаясь, взглянула на своё отражение. Кто это? Благородная девушка или обычная крестьянка? Нечто, зависшее прямо посередине, мечущееся между двумя жизнями, не желающее отдавать предпочтение только одной из них. Анна подмигнула своему отражению и вернулась в комнату.
Через некоторое время в коридор вышла девушка, отдалённо напоминавшая ту, что скрылась за дверью. Она была совершенно другая, прежним было лишь выражение глаз, но любой, кому могло посчастливиться увидеть это создание, был бы уверен, что девушка приняла свой истинный облик, обнажив саму свою суть. Она была прекрасна в лёгком, казавшемся невесомым, платье, украшенном вышитыми птицами и бабочками, сияющие браслеты змеились вокруг тонких запястий, ожерелье с цветами из драгоценных камней охватывало нежную шею в ледяном объятии. Но была в её образе диковатость, которую теперь нельзя было ни заковать в цепи украшений, ни скрыть под пудрой. Она проскальзывала в движениях девушки, пряталась в её волосах, рассыпавшихся по спине, затаилась в глазах, не оставив и тени кротости, вытеснив всё обитавшее на их дне смирение. Аннабелль бегло взглянула на своё отражение и поспешила в зал, где впервые увидела тех обитателей замка, которых Клод называл «призраками». Девушка легко шла по коридору, привычно поддерживая подол и шагая настолько быстро, насколько позволяли правила приличия и корсет. Выставлять спешку напоказ было недопустимо; сейчас она искренне смеялась над этим правилом, вспоминая, как когда-то часто получала выговор за его несоблюдение.
Из-за дверей малого зала доносилась музыка, то утихавшие, то гремевшие взрывами смеха разговоры, точно пытавшиеся заглушить разразившуюся за окном грозу. За дверями самозабвенно веселились, но отчего-то Аннабелль казалось, что в каждом звуке она слышит фальшь. Неизменную фальшь, прокрадывающуюся всюду, где есть люди, питающуюся их желаниями и страхами. В этих стенах она устроила настоящий пир.
Позади послышались шаги, кто-то неуверенно крался, разглядывая застывшую перед самыми дверями Аннабелль. У девушки перехватило дыхание от мысли, что это может быть Клод, решивший прогуляться по замку. Вот уж, кто точно не обрадуется её присутствию; после всего увиденного девушка без труда представляла, каким может быть её наказание за нарушение правил – а ей вовсе не хотелось бродить по лесам, обезумев от страха. Она медленно обернулась, на ходу придумывая отговорки.
«Аннабелль?» – возглас удивления замер в воздухе. Анна вздрогнула, точно очнувшись от сна. Голос был ей знаком: долгое «а», лёгкое, еле слышное «н», чересчур мягкое «л»; считалось, что так должна звучать «изящная» речь, хотя подобную манеру считали последствием преданной службы при дворе и всячески высмеивали. Но Иветта, несмотря ни на что, продолжала так говорить: глотать и тянуть буквы, пробуя преподнести людям свои милые, изящные слова, понять которые было сложно, не зная Иветту достаточно долго. В своё время Аннабелль приходилось всюду следовать за этой женщиной и переводить всё, что бы она ни сказала, от важных новостей до сплетен. И вот, теперь она стояла перед девушкой, как самый настоящий призрак, с глазами, блестящими в свете свечей от живых человеческий слёз. В следующую секунду они кинулись в объятия друг другу.
– А я всё думала, о ком все говорят. Кто бы мог подумать, что это будешь ты? – воскликнула женщина и аккуратно поцеловала девушку в лоб. – Как ты здесь оказалась, моя дорогая?
– Не знаю, повезло, наверное, – пожала плечами та. – А ты?
– Ох, долго рассказывать! – махнула рукой Иветта и, схватив Аннабелль за руку, прошла с ней в зал. Её длинные тонкие пальцы, казалось, были свиты из проволоки и держали крепко, не давая шанса высвободиться.
Зал замер и затих, все без исключения устремили взгляды на вошедших. Помещение казалось наполненным ожившими фарфоровыми статуэтками, звенящими при каждом шаге и сверкающими в свете люстр. Аннабелль совершенно отвыкла от подобных картин в духе Буше́ и была настолько воодушевлена, словно впервые видела такое великолепие цвета и звука. На неё смотрели с не меньшим удивлением и интересом, кавалеры и дамы вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть вошедшую, кто-то вытягивал вперёд руки с зажатыми в них моноклями и лорнетами. Только правила приличия сдерживали толпу от того, чтобы мощной волной податься вперёд, во что бы то ни стало удовлетворяя своё любопытство. Иветта с нескрываемым удовольствием смотрела на несчастных, зажатых в клетке этикета и вынужденных изнывать в неведении, и подняла руку, призывая к тишине. Дамы старались дышать через раз, чтобы, не дай бог, не помешать мадам начать речь. Аннабелль поражалась тому, как Иветте удавалось держать всех вокруг себя в таком напряжении, и вспомнила, почему сама не любила её визиты.
«Дамы и господа, – протянула женщина, окидывая толпу снисходительным взглядом. – Вот уже несколько лет мы с вами изо дня в день живём, как летучие мыши, преклоняясь сумеркам, что дают нам вновь свободно ходить по коридорам нашего обожаемого замка Его и Её Величества, которые останутся в наших сердцах, несмотря ни на что, – она прижала руки к груди и опустила голову. Остальные последовали её примеру. На несколько секунд в зале повисло молчание. – И всё же, как бы ни было сильно приковавшее нас к этим стенам заклятие, мы не оставляли надежды вернуться в родные места из этого заточения. И вот, надежда, пришедшая с первыми лучами весны, которую мы видели в объятиях предрассветного солнца! – она почти кричала, выгибаясь в стороны, то стремительно подходила к слушавшим её, то отходила назад, легко взмахивая руками. – Та, что сможет разрушить все злые чары, держащие нас здесь, что восстановит справедливость и поможет добру восторжествовать! Мы все гадали, кого же Его Светлость скрывает от нас, и вот, ответ ясен. – Иветта вновь вцепилась в руку Анны и вывела её вперёд, прямо в пасть сгоравшей от нетерпения толпы. – Но эта девушка – не просто спасительница. Как важно в наше тёмное время держаться вместе с близкими людьми, – она снова вымученно вздохнула, а Анна с ужасом смотрела, как любопытство сводит людей с ума, заставляя подаваться вперёд, открывать и закрывать рты, без слов спрашивая „кто?“. – И, слава богу, одна из моих близких оказалась рядом со мной. Это моя племянница – Аннабелль Шабо». Повисло молчание, а через секунду зал разразился аплодисментами, наконец-то получив долгожданную информацию, словно голодающий, стоявший перед булочной весь день, и под вечер получивший остатки не проданного хлеба. Некоторые переспрашивали, точно не распробовали в первый раз, и Иветта, старая добрая тётушка Иветта, разрешавшая обращаться к ней не иначе, как «мадам», гордо повторяла имя своей племянницы.
Аннабелль смотрела на всё это с едва скрываемым отвращением. Обаяние придворной жизни пропало, как только рядом появились «сильные мира сего», почти невидимые властелины гостиных и салонов, не стесняющиеся своего величия. Девушка уже предчувствовала возвращение своей роли «украшения вечера», сегодня ей предстояло стать не просто сверкающей подвеской, отражающей свет люстр, а основным блюдом, чтобы насытить оголодавшую от любопытства толпу. Вокруг неё закружились огромные надушенные парики, зацокали каблуки, зашелестели подолы. Кавалеры и дамы, не стесняясь, подходили вплотную, почти дыша Анне в лицо, разглядывали девушку, как картину, цокали языком и, отходя, громко спорили о её внешности и является ли она вообще родственницей их дорогой мадам. Анна сама бы с радостью отказалась от такого родства. Наверное.
В то время, как Анна сделалась экспонатом, Иветте приписали роль художника, и если кому-то становилось интересно узнать что-нибудь о девушке, все спешили к её родственнице, заваливая её вопросами, на которые, порой, сама Иветта не знала ответов, но без труда выдумывала их на ходу. Временами на один и тот же вопрос она отвечала по-разному, давая начало паутинке сплетен и стрелам косых взглядов, направленным в спину, лицо, сердце.
– Она правда Ваша племянница?
– Совершенно верно, – гордо заявляла дама. – Она, как и я (и не без моей помощи), служила при дворе Его и Её Величества, была ближайшей подругой нашей королевы.
«Да, была, – думала Аннабель. – Только Вам-то откуда это известно, дорогая мадам?». Она слушала, как тётушка рассказывала о том, как буквально вырвала её из рук сопротивлявшихся родителей, желавших до самого замужества продержать дочь в глуши, как обучала её искусству службы при дворе. Аннабелль слушала и воспитанность сползала с её лица лоскутами, обнажая презрение к лживости, порождённой скукой, к праздному веселью, к оставшейся у неё родне. Она бы с радостью вернулась в свою комнату и заперлась там, спасаясь от этих призраков, мучивших её сильнее, чем когда-либо. Но ей нужно было узнать тайну хозяина замка до того, как поднимется солнце.
– Иветта, – позвала Анна, особо не надеясь на ответ.
– Милая, я разговариваю, – пренебрежительно бросила та, на секунду обернувшись. – Тебе следовало бы надеть парик.
– Следовало бы, – передразнила девушка. Хватка на её руке ослабла и, уличив момент, Анна высвободилась и медленно побрела по залу в поисках более сговорчивого собеседника, который расскажет ей о тайне Клода и о том, как её родственница оказалась в такой глуши.
Из-за пышных юбок и париков в помещении было невообразимо тесно, люди дышали одеколонами, а не воздухом, чувствуя на языке кисло-цветочный привкус. Они постоянно толкались, громко смеясь над вынужденными неудобствами, кавалеры даже умудрялись протискиваться через громады ткани и пудры, неся в руках башенки пирожных и бокалов. Мужчины резво перепрыгивали через юбки, лавировали между руками, успевая оценить их белизну, издавали разные звуки, чтобы им уступили дорогу. Дамы в ответ на это с усталым видом поджимали юбки, освобождая пространство ровно настолько, насколько было нужно, чтобы они могли перехватить и себе бокал с вином или угощение. Как раз такой гонец мчался на Аннабелль, проворно перебирая длинными, по-женски изящными ногами. «Дзынь-дзынь!» – кричал он, весело смеясь, отвлекая внимание от величественной Иветты и звеня вазочками с мороженым, которых он держал по две в каждой руке. Анне было некуда деться. По обе стороны от неё сомкнулись плотные стены юбок, из которых в своё время можно было бы построить прочнейшие баррикады, штурмовать которые было бы бесполезно хотя бы из-за пренебрежительных взглядов тех, кто оставался за ними. Дамы как будто не слышали гостью, безуспешно жавшуюся своим каркасом к чужим, извиняясь со всей доступной ей напускной наивностью. Вдруг чья-то рука разъединила этот мощный, скрытый под множеством слоёв ткани заслон и почти бесцеремонно протащила Аннабелль на другую сторону баррикад как раз вовремя – звенящий кавалер беспрепятственно добрался до дамы с искусственным соловьём в волосах и трёх её подруг, головы которых напоминали аккуратные, занесённые снегом клумбы.
– Премного благодарю, – произнесла Анна, глядя на своего спасителя. Невысокого роста мужчина, уже немолодой, в камзоле с немного выцветшей вышивкой, в далеко не в самом лучшем парике кивнул девушке.
– Не сто́ит. Мне как раз хотелось с Вами поговорить.
– А мне как раз хотелось поговорить с кем-то, кто поговорит со мной, – поддержала его девушка. По покрытому сетью морщин лицу пробежала по-отцовски тёплая улыбка, сверкнувшая в серых глазах и оставившая там свой отблеск.
– Говорить здесь неудобно, – покачал головой он. – Но когда мы поднимемся в Белый зал, то, уверяю Вас, нам удастся задать друг другу все волнующие вопросы.
– Белый зал? Тот, что на верхнем этаже? – уточнила девушка.
– Именно. Бывали там?
– Однажды, – ответила она. – Одной там делать особо нечего.
– Неужели Его Светлость не составил Вам компанию? – удивился мужчина, пристально разглядывая Анну. – Что-то мне подсказывает, что даже в пустом замке Вас оставлять небезопасно.
– Пожалуй, так оно и есть, – она запнулась. – Могу я узнать Ваше имя?
– Ювер Лабель, – сказал он и поклонился без особой манерности, не особо беспокоясь о том, чтобы не задеть стоявших поблизости.
– Я о Вас слышала, кажется, – задумчиво произнесла Аннабелль. Имя казалось ей ужасно знакомым, но вспомнить, где ей доводилось слышать его раньше, она не могла и лишь задумчиво повторяла: «Ювер Лабель».
– Как долго Вы были при дворе? – спросил её новый знакомый.
– Чуть больше полугода, – ответила девушка. – Потом я была вынуждена спешно покинуть столицу.
– А-а-а, революция, – протянул он. – Я всегда говорил, что это случится. Но что ж, полгода – небольшой срок, особенно в деле вроде Вашего, Аннабелль. Неудивительно, что мы с Вами не знакомы. Мы все покинули королевский двор около двух лет назад.
– Но почему? – нетерпеливо спросила девушка.
– Я рекомендую дождаться Белого зала, когда лишние уши разбредутся по углам, – настоятельно сказал Ювер. – А пока лишь могу сказать, что ужасно рад познакомиться с Вами и мне приятно видеть, что Вы так мало походите на свою дорогую тётушку.
Она усмехнулась и принялась взглядом искать Иветту. Та даже не заметила отсутствия племянницы и упоённо рассказывала что-то кавалеру в лимонно-жёлтом камзоле, слегка припорошённом осыпавшейся пудрой. Присмотревшись, можно было заметить, что все люди, наполнявшие зал, были похожи на него, занесённые пудрой, словно снегом времени, белым, как саван. Белоснежные пылинки летали в воздухе, точно осыпавшаяся пыльца с крыльев бабочки.
Двери распахнулись и низкорослый круглый человечек с нарумяненными щеками радостно сообщил, что зал готов для торжества. Толпа радостно загудела и начала медленно вытекать в коридоры и на лестницы, растягиваясь вдоль стен. Кто-то спешил вперёд, подгоняя остальных, но основная масса следовала за неторопливо шествовавшей Иветтой, неугомонно болтавшей о чём-то своём. Иногда она останавливалась и делала долгую паузу, умилённо возводя глаза к написанному на плафоне небу; остальные повторяли за ней, хотя больше половины из этих людей даже не слышали, о чём говорила придворная дама. Неожиданно женщина возобновляла путь, продолжая громко щебетать: «она была совершенно милым ребёнком. Маленький ангел, с солнцем, игравшим в локонах…». Анне был известен этот рассказ, потом должна быть история о том, как в пятилетнем возрасте Аннабелль очаровала всех на весеннем балу в родном поместье, хотя ничего подобного и в помине не было. За годы история окончательно оформилась подробностями, опровергнуть которые было некому, и даже люди, никогда не видавшие Анну ребёнком, признавали, что в тот день она действительно была само очарование. Господин Лабель язвительно смеялся, когда до него долетали обрывки фраз Иветты, подхваченные восхищёнными вздохами и возгласами. Иногда он переводил весёлый взгляд на девушку, точно прося подтвердить слова родственницы, а та, окончательно убедившись в своём презрении к придворной жизни, мотала головой, скептично поджимая губы, видя, что этот маленький обман веселит Ювера лучше всякого вина.
Они поднялись по украшенной зеркалами лестнице, в пролётах которой в своё время заблудилась Аннабелль, и оказались перед белыми, точно обледенелыми, дверьми, украшенными причудливой резьбой. Из аккуратных завитков, непохожих один на другой, складывалось название: «Зимний Зал». «Его ещё называют Белым, – сообщил Ювер. – Этот замок задумывался, как исключительно летняя резиденция, и архитектор решил, что Их Величествам будет приятно вспомнить об удивительной красоте зимы. Достаточно смело, как мне кажется». Аннабелль внимательно посмотрела на своего спутника. «Вы были знакомы с архитектором?» – спросила она, но её вопрос растворился в общем гомоне, когда двери зала открылись и ослепительный белый свет залил коридор. Люди хлынули навстречу ему, растворяясь в ярких лучах, на несколько секунд, пока глаза не привыкли, теряя очертания и приобретая их вновь, но несколько изменёнными. Всё вокруг было белым: пол, выложенный белым мрамором, в узорах которого, как в облаках, терялся золотистый свет свечей, а стены были покрыты белой извёсткой, и причудливые тени, которые отбрасывала почти невидимая лепнина, создавали всюду рисунки, двигавшиеся, как живые, от дрожи огоньков, гнездившихся в серебряных люстрах. На небольшой сцене стояли музыканты, невидимые слуги разносили еду и напитки гостям.
Вскоре начались танцы, а до тех пор Аннабелль бродила по залу, разглядывая гостей. Иветта всё продолжала свою речь: «…Я всегда говорила моей дорогой сестре, что при дворе можно обрести всё: богатство, положение, мужа. Она предпочла мужа, хотя я всегда настаивала на любовниках – его проще поменять, если не нравится!» – слушатели разразились громким смехом, несколько парочек звонко поцеловались, закрываясь веерами. Иветта скромно покраснела и, обмахнувшись веером, заговорила вновь.
Пары нетерпеливо прохаживались мимо Аннабелль, одаривая её скучающими взглядами. Иногда в их глазах появлялась вспышка, мгновенно исчезавшая, будто отчаянно рвавшийся наружу вопрос, который в следующую секунду угасал, то ли из-за своей бесполезности, то ли отчего-то ещё. Они отводили взгляды, словно стыдились своей слабости, и без слов просили у других проходивших мимо слуг с подносами пирожные и бокалы с вином. Казалось, ещё совсем немного, и эти потаённые вопросы вырвутся на свободу и расколют молчание, заполненное бессвязными потоками слов. Но вместо слов зазвучала музыка, по залу прокатился облегчённый вздох – начались танцы. Дамы спешно пудрились и принимали приглашения кавалеров, пары выстроились в центре зала плотным кольцом и когда инструменты запели в полную силу, разлетелись по залу, словно первый снег. Шаги то ускорялись, то замедлялись, а в воздухе повисала беловатая дымка, плавно опускавшаяся на пол и терявшаяся на мраморе.
– Итак, – прозвучал голос Ювера. Аннабелль обернулась к подошедшему к ней человеку. – Лишние уши заняты танцами, так что теперь мы вполне можем поговорить.
– Да, – согласилась девушка. – Я думаю, Вы многое можете мне рассказать.
– О, многое – несомненно. Например, Вы знаете, откуда этот мрамор? – спросил он, указывая на пол.
– Нет, – покачала головой Анна.
– А кто писал украшающие этот замок пасторали?
– Не знаю.
– Хорошо, – с улыбкой вздохнул мужчина, как учитель, слушающий нерадивого ученика. – Тогда главный вопрос: Вы сломали тайник?
Аннабелль удивлённо взглянула на своего собеседника. Из её горла вырвался неуверенный звук, точно ответ умер на губах девушки, когда мозг резко скомандовал: «Стой!». Отговорки перемешались с оправданиями и Анна уже сама не знала, что ей отвечать или что она хотела бы ответить. Ювер несколько секунд наблюдал её замешательство, а затем разразился громким смехом, заглушившим даже музыку. Пары остановились и недовольно посмотрели в сторону смеющегося. Ювер с трудом унял смех и почтенно поклонился своим зрителям. Музыканты сбивчиво, словно опасаясь его очередного приступа, заиграли вновь.
– Прошу прощения, – извинился мужчина, в его голосе ещё дрожали нотки смеха. – Представляете, захожу я в библиотеку, а моя обожаемая башня разбита, словно постаралась целая канонада.
– Мне жаль… – произнесла Анна, пряча глаза.
– А мне нет. Не беспокойтесь. Нашли что-нибудь интересное?
– Да, – кивнула она, – но об этом я хотела бы поговорить позже, у меня есть другие вопросы.
– Несомненно, однако для начала нужно, чтобы достопочтенные господа поверили, что мы с Вами не затеваем бунт. Если кто-то из них услышит, как я рассказываю Вам о мадам Иветте или о ком-то из присутствующих, или о хозяине замка, то общаться нам придётся записками. Это, согласитесь, не очень удобно, тем более, что, насколько мне известно, этот способ уже занят.
– Вы знаете, кем? – спросила девушка. – Просто я получала записки…
– Конечно, получали, – кивнул мужчина. – Не от меня. Итак, рассказать Вам всё или обезопасить наш разговор и давать Вам подсказки, а Вы будете отгадывать?
– Давайте подсказки.
– Хорошо, очень хорошо, – сказал он, потирая руки. – Другого я от Вас и не ждал. Как давно я не видал живого ума, – произнёс он, когда мимо них в третий раз прошла всё та же парочка. – Удивительно, что с таким живым умом Вы могли так долго оставаться в неведении.
– Я надеялась, что мне не придётся нарушать правила, и пыталась разузнать хоть что-нибудь при свете дня. Позже Клод стал брать меня с собой на прогулки…
– Хотел собою заградить весь мир. Очень великодушно с его стороны, – пожал плечами Ювер. – Но даже того, что Вы имели, было бы достаточно. Вам не хватило чуть-чуть дерзости, хотя я не отрицаю, что она у Вас есть, – он торопливо добавил: – Не подумайте, что я Вас осуждаю.
– Ни в коем случае, – холодно улыбнулась Аннабелль. – Зная всё заранее, легко говорить. Признаю Вашу правоту и то, что пока что в разгадывании таких загадок я безнадёжна.
– Не судите себя строго, – сказал он. – Итак, что Вы знаете о принце?
– Простите, а о каком принце мы говорим? – уточнила Анна.
– О нашем принце, – сказал Ювер. Он хотел добавить что-то ещё, как вдруг к ним подошла Иветта, окружённая своими неизменными спутниками.
– Ювер, снова проповедуете свои республиканские идеи? – спросила она, недовольно вскинув бровь и поджав губы.
– Что Вы? – сказал он с наигранной вежливостью. – Иветта, уже давно республиканские идеи принадлежат обществу, а я никак не смею приписать себе авторство.
– Да, конечно, – поспешно согласилась она, глядя на его почти искреннюю улыбку. – Тем не менее, я не могу позволить Вам устроить их рассадник в голове моей племянницы, – с этими словами она схватила Аннабелль за руку своей привычной стальной хваткой и потащила девушку прочь.
Не нужно было уметь читать мысли, чтобы понять, что Ювер и Иветта, мягко говоря, друг друга недолюбливали и при всяком удобном случае стремились лишний раз доказать это, выказывая как можно больше вежливости в общении. Особенно в этом преуспевала Иветта с её неизменно изящной речью, давившаяся потоками приветствий и комплиментов, видя, как Ювер с лёгкостью отражает все её выпады парой метких фраз и улыбкой. Маленькая свита Иветты поспешила разделить оппонентов до того, как успел разгореться спор. Ювер лишь кивнул девушке, снисходительно и немного сочувствующе глядя то на неё, то на её тетушку, скрывавшуюся за стайкой фарфоровых девушек со звенящими голосами. О, этот «звенящий смех»… Аннабелль помнила, как рыдала, пытаясь выдавить из себя что-то подобное в угоду родственнице.
«Когда ты была ребёнком, я сделала всё, чтобы в твоём окружении не оказалось вольнодумцев, – с укором произнесла Иветта. – Я надеялась, что, повзрослев, ты сама сможешь держаться от них как можно дальше, но, видимо, я ужасно ошибалась. Что ж, я вновь возьму тебя под своё крыло, – вздохнула она, словно это была непосильная ноша для неё. Она обернулась к своим спутникам и с важным видом произнесла. – Именно так в наши тёмные дни должны поступать родственники».
Со всех сторон посыпались одобрительные вздохи. Иветта довольно улыбнулась и, сжав стальную хватку на запястье Аннабелль, заговорила вновь: «Будучи одной из нас, ты должна соблюдать все правила придворного этикета, как при жизни Их Величеств. Среди нас я являюсь старшей, поэтому слушаться ты должна либо меня, либо Его Светлость, – Аннабелль хотела уточнить, кого Иветта называет „Его Светлостью“, но та, не прекращая говорить, коротко указала на стоявший на высоких мраморных ступенях трон. – Мы не общаемся с Ювером Лабелем и с людьми, носящими белые ленты на своих костюмах. Это монархисты, они только и думают о том, как бы поскорее вырваться отсюда и устроить реставрацию. Нам же и так хорошо в нашем маленьком королевстве. Запомнила? – переспросила она. – Ни в коем случае не разговаривай с ними».
Придворные жадно ловили каждое слово Иветты, старались идти как можно ближе к ней, точно голодающие, вереницей робко бегущие за торговцем хлебом. Их аппетита хватало, чтобы скрыть полнейшее презрение и безразличие Анны к происходящему.
«Мадам… Месье Лабель», – бледнея, произнесла одна из фарфоровых девушек, ставшая бледнее мрамора от волнения. По её виду можно было понять, что она беспрекословно подчиняется Иветте, несмотря на причудливость её приказов и желаний. Правило об общении с монархистами и Лабелем она воспринимала как догму и очень заволновалась, когда увидела, что мужчина с молчаливой улыбкой следует за ними по пятам. Он шёл, то ускоряя, то замедляя шаг, так что шедшие позади процессии девушки старались идти настолько быстро, насколько возможно, чтобы даже случайно не оказаться рядом с Ювером. Спустя некоторое время одна из них не выдержала этой погони и позвала свою покровительницу.
– Ювер, я приказала Вам…
– Мы живём в демократической стране, – прервал её Ювер. – В ней нет места приказам, – он улыбнулся и улыбка стёрла с его лица всякие следы возраста или какого-либо страдания, оставив лишь обаяние. – Я ведь не приказываю Вашей племяннице потанцевать со мной; я лишь прошу.
– Мы пойдём танцевать, когда развлекутся белые ленты, – высокомерно поджала губы Иветта, но мужчина пропустил её слова, всем своим видом будто говоря: «ах, как неловко получилось».
– Аннабелль, что Вы думаете о моём предложении? – спросил он. В его голосе звучали приятные ноты, обещавшие все ответы на вопросы и чашку чая в придачу к ним, что резко контрастировало со злобным и грозным видом Иветты.
Словно предугадав её ответ, Ювер протянул руку, победоносно глядя на Иветту. Женщина посмотрела на племянницу, всеми силами своей мимики изображая, что даёт ей последний шанс. А Аннабелль, глядя на это, как никогда отчётливо почувствовала своё презрение ко всему, что связано с королевским двором, и едва не рассмеялась, откровенно потешаясь над собой и над людьми, чтящими свои места за столом. Всё словно начало становиться на свои места.
