Текст книги "Капище (СИ)"
Автор книги: Ланиус Андрей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
Плантации хмеля представляли собой большие прямоугольные карты, утыканные рядами высоких деревянных столбов по квадратно-гнездовому методу. Поверх каждого ряда тянулась толстая проволока, к которой цеплялись идущие из борозд проволочки потоньше. Вот по этим-то тонким проволочкам и поднималась за летний период до самого верха хмельная лоза, постепенно обрастая шишечками, похожими издали на виноградные гроздья.
Организация труда отличалась исключительной простотой.
Где-нибудь на ровной площадке, где пересекались грунтовки, разделявшие карты, бригадир устанавливал треногу с весами. Сюда же привозили целую гору плетеных ивовых корзин. Любой желающий мог взять пару корзин и проследовать за совхозным «плантатором», вооруженным длинным шестом с крюком на конце. Орудуя шестом, тот отцеплял от толстой проволоки пять-шесть лоз, которые падали между бороздами, упруго сворачиваясь наподобие фантастических змей.
Сразу же после этого сборщик приступал к наполнению корзин шишечками, отрывая их от лозы. Поначалу работать приходилось, стоя на корточках либо на коленях, но когда одна из корзин наполнялась наполовину пушистой массой, то сборщик садился в нее своей мягкой частью, после чего процесс продолжался уже с некоторым комфортом. (Для того-то каждый и брал именно две корзины!)
Оборвав со сброшенных лоз все шишечки, полагалось позвать совхозного звеньевого, и если тот оставался доволен качеством работы (шишечки нигде не оставлены среди листьев), то сбрасывал следующие пять-шесть плетей.
Постепенно обе корзины наполнялись с верхом. Если мне не изменяет память, то в каждой тщательно утрамбованной корзине помещалось до пятнадцати килограммов этих самых шишечек.
Наполненные корзины следовало отнести к треноге, взвесить, высыпать сбор в общую кучу и получить у весовщика квитанцию. Как нам объяснили, в первой декаде месяца совхозная контора выплачивала по этим квитанциям денежки. Без всяких задержек. И даже паспорт не спрашивали. Впрочем, у меня-то его еще не было.
Несмотря на очевидную простоту работы, процесс сбора урожая имел свои тонкости. Хмель, как и всякая другая сельскохозяйственная культура, плодоносил неравномерно. На одних плетях шишечки вырастали крупными да тяжелыми, в бессчетном количестве, хоть горстями собирай, на других они почему-то урождались чахлыми и невесомыми, замучаешься, пока наполнишь корзину. Бригадир, естественно, ставил на самые урожайные участки, прежде всего, своих, совхозных, затем наиболее опытных из числа городских, ну а всяким недотепам, вроде меня, доставались самые хилые кусты. Но, с другой стороны, не существовало абсолютно плохих участков, да и надоедал бригадиру этот дележ, вот и начинал он сбрасывать плети подряд, невзирая, как говорится, на лица. Таким образом, даже мне перепадал порой лакомый кусочек. Но вот тут-то следовало опасаться «партизан» – все тех же зареченских подростков, которые шлялись по плантациям с корзинами, высматривая наиболее уродившие кусты. Взрослых сборщиков они, разумеется, обходили стороной. Их жертвами становились такие беззащитные одиночки, как я. Нет, они не давали воли рукам, разве что языку. Даже не угрожая, только поддразнивая, спокойно садились рядом, снимали «сливки» с «моих» кустов и уходили на поиск новой добычи. В их самодовольной наглости было нечто столь обидное и унижающее, что, добирая оставленные ими ощипки, я едва сдерживал слезы, склоняясь к мысли отказаться от первого в своей жизни заработка, лишь бы не подвергаться очередным издевкам.
Но вот на второе или третье утро, к своему огромному облегчению, я увидел на плантации знакомые физиономии. По разным причинам собирать хмель пришли мои одноклассники Вовка Дрючков, Женька Багрянский, Сашка Загвоздкин и Гешка Алеев.
Особенно меня порадовало появление Алеева – Алого-Малого, как его прозвали в классе. Это был голубоглазый блондин, плечистый гимнаст, уже тогда напоминавший своей статью взрослеющего Аполлона. Или Шварценеггера. Великолепно сложенный, он при каждом удобном случае демонстрировал обнаженный торс, поигрывая рельефными мышцами. Среди ровесников он, полагаю, был самым сильным в городе, да и многим взрослым мог бы дать фору. Алый любил и умел драться. Умел с издевательской вежливостью затеять скандал, довести соперника до белого каления, а после играючи повергнуть его ниц. С одноклассниками Алый держался покровительственно и при случае охотно защищал от чужих. Он один стоил всей зареченской банды.
У меня тогда здорово отлегло от сердца, хотя, откровенно говоря, я подивился факту его появления на плантации, появления, которое и сейчас остается для меня загадкой, – ведь Алый был из весьма обеспеченной семьи. Скорее всего, он чем-то по-крупному провинился перед родителями, и те, в знак наказания, велели ему отработать декаду на сельскохозяйственной ниве.
Не меньшей известностью пользовался в школе и Сашка Загвоздкин, но по другой причине. Это был весельчак, балагур и остряк, не терявшийся ни при каких обстоятельствах. Любую фразу собеседника он мог подхватить и продолжить так, что в ней вдруг открывался совершенно иной, комический смысл. Его шутки, всегда точные и острые, тем не менее, никогда не содержали обидного подтекста. Наверное, по этой причине ему симпатизировали и ровесники, и учителя, и даже директор школы. Естественно, без малейшей натуги, он блистал и в среде незнакомых людей – на улице, в автобусе, магазине, и всегда его провожали повеселевшие взгляды.
Несомненно, Загвоздкин обладал веселым талантом, и вся наша школа верила, что у нас растет второй Аркадий Райкин.
Вовка Дрючок в ту пору продолжал самоутверждаться. Уж он-то не потерпел бы насмешек «партизан» даже под угрозой отчаянной трепки.
От Женьки Багрика помощи ждать, конечно, не приходилось. Он сам в ней нуждался. Он и тогда обижался по малейшему поводу, причем всерьез и надолго, замыкался в себе, не разговаривал неделями. Зато в хорошем настроении умел увлекательно рассказывать любопытные истории из жизни театральных знаменитостей или декламировать стихи модных поэтов, чьих книг в ту пору было не достать.
Итак, на плантациях совхоза «Зареченский» нас стало пятеро.
Эти последние дни августа, уместившиеся в одну-единственную рабочую декаду, вдруг сделали нас неразлучными друзьями. В школе нас прозвали в шутку «хмельной компанией».
И пускай эта чистая мальчишеская дружба просуществовала не так уж и долго, но, уверен, что она оставила о себе добрую память у каждого из нас, даже у того, кто ее предал.
Некой точкой отсчета, обозначившей наше окончательное расхождение, стало то морозное февральское утро, когда директриса школы вошла в наш класс и сообщила страшную весть: несколько часов назад напротив Папоротниковой горы нашли вмерзшего в ракидонский лед Сашу Загвоздкина с проломленным затылком и разорванным горлом.
18. ЛЮДИ – КРОКОДИЛЫ
Ввиду незначительности последствий, пожар не вызвал в городе большого переполоха. К полудню пошли на убыль и слухи, даже тетя Тома уже погрузилась в переживания по поводу каких-то других происшествий. Словом, городская жизнь быстро вошла в привычную колею.
Никто из приглашенных не звонил, а это означало, что все договоренности автоматически остаются в силе.
И вот уже всей домашней командой, с аккуратно упакованными припасами и посудой, мы двинулись в путь. Не было только Насти, которая, однако, обещала непременно появиться попозже.
– А твой лучший друг придет? – спросила мама, когда мы спускались по лестнице, и я понял, что она имеет в виду Дрючкова. – Если ты его не пригласил из-за меня, то это неправильно. Знай, сын, что я его уже простила. Вова – хороший, я всегда относилась к нему по-доброму, ты же знаешь.
– Я звонил ему, но он отказался, сославшись на занятость.
– Это другое дело, – величественно кивнула мама. – Раз ты ему позвонил и пригласил его, то твоя совесть перед ним чиста.
Это моя мама!
На улице я удачно тормознул порожний «уазик»-фургон (Большой базар уже разъезжался), и через считанные минуты мы добрались до своей «фазенды».
На калитке висел замок, стало быть, Василий Федорович решил устроить себе выходной, а вернее, просто не хотел стеснять нас своим присутствием.
Хотя время было еще раннее, нам предстояло много работы.
Прежде всего, мы с Алешкой наполнили баки и емкости свежей водой, затем притащили с участка Бокаев неказистый, но очень удобный для компании средней численности стол. Лиля временно застелила его плакатами «За досуг без вина!», немалый запас которых все еще хранился на веранде.
Матушка попросила выставить на стол весь наш багаж, дабы окинуть его опытным кулинарным оком и наметить оптимальную тактику приготовления салатов и закусок.
– Лилечка, а скатерть мы не забыли?! – заволновалась вдруг она. – Придут гости, а мы усадим их перед этими плакатами?! Что они подумают о нас!
– Не беспокойтесь, Людмила Николаевна, скатерть вон в том большом пакете, я сама ее уложила.
– Та самая скатерть, с большими маками? – продолжала допытываться мама.
– Та самая, с маками...
Оставив маму и Лилю у стола, мы с братом при самой активной помощи Клары принялись оборудовать шашлычную: выбрали место, установили на кирпичах мангал, напилили и накололи подходящих вишневых чурочек.
Клара по собственной инициативе заново вымыла шампуры.
Наконец мы разожгли пробный огонь и уселись в некотором отдалении перекурить.
– Алеша, можно к вам обратиться с одной просьбой? – ласково так пропела Клара, и я, кажется, понял, о чем сейчас пойдет речь.
– Да ради бога! – благодушно ответил братан, помешивая железкой пылавшие в мангале чурочки.
– Вы еще на вокзале обмолвились, что близки к научному открытию, и сразу же заинтриговали нас со Славой.
– Его, пожалуй, заинтригуешь! – с сарказмом отозвался Алешка.
– Нет, правда, Алеша, – взяла меня под защиту Клара. – Нам очень интересно: и Славе, и мне.
Видимо, отчаявшись дождаться инициативы с моей стороны, Клара решила взять ситуацию в собственные руки.
Ладно, пусть будет так, как хочется ей.
– Тут нет никакого секрета. Я охотно расскажу вам, Клара, о некоторых своих выводах, к которым, вообще говоря, шел долгие годы, – Алексей подчеркнуто обращался только к моей даме сердца. – А ты, братец, – он даже не повернул головы в мою сторону, – следи пока за дровами! – не глядя, он сунул мне в руку железку – импровизированную кочергу.
– Хорошо, дрова я помешаю, но и послушаю заодно, если позволишь.
Никак не отреагировав на мою реплику, он снова обратился к Кларе:
– Чтобы ввести вас в тему, позвольте мне начать с другого. Я расскажу вам о том, как у меня зародилась мечта стать историком, и постараюсь быть кратким.
– О, Алеша! – она сложила ладошки перед собой. – Буду слушать вас с огромным вниманием!
Тут я тоже решил подать голос:
– Видишь, Алешка, какая у тебя слушательница! Начинай же, не набивай цену!
– Ну, Слава! – взмолилась Клара. – Не перебивай Алешу, очень тебя прошу! Я просто сгораю от нетерпения!
Он откашлялся и заговорил:
– В ту пору, когда я учился в младших классах, площадь перед парком представляла собой один большой пустырь, а там, где сейчас стоит гостиница, лежали вросшие в землю одинаковые каменные плиты, заросшие со всех сторон бурьяном. Почему-то это место называлось старым татарским кладбищем.
– Татарским, да еще старым?
– Именно. В свое время через Белособорск проходили полчища Батыя, а затем, в более позднюю эпоху, город дважды осаждали крымские татары, и эти события остались, очевидно, в народной памяти. Кстати, было у нас и польское кладбище, и литовское, – с памятниками, склепами и эпитафиями. А вот татарское кладбище выглядело как-то странно: ничего, кроме плит, а на самих плитах не было никаких надписей. Меня это удивляло, и вот однажды, помнится, я учился тогда в четвертом классе, мне пришло в голову осмотреть плиты внимательней... Плит было несколько десятков. Вы не представляете, какой священный трепет я испытал, когда обнаружил на многих плитах две повторяющиеся буквы, сделанные когда-то черной краской и почти уже исчезнувшей под действием непогоды и времени. Но все-таки начертания этих букв еще удалось различить...
– Что же это были за буквы?! – так и подалась к нему Клара.
– «КР» – довольно крупные, размером с мою ладонь письменные знаки.
– Ты никогда не рассказывал мне об этом! – заметил я.
– А ты никогда меня не спрашивал! – отрезал он.
– Ой, братики, умоляю вас, не нужно сердиться друг на друга! – воскликнула Клара. – Алеша, продолжайте, пожалуйста, а ты, Слава, пообещай быть просто слушателем!
– Все-все, молчу!
– Так вот, – Алексей снова завладел вниманием. – Поскольку никто из тех людей, что окружали меня, ничего не знал об этих буквах, даже учителя, то я решил, что сделал важное открытие. В ту пору я, как, наверное, и все мальчишки, имел некоторую склонность к мистике, знал, конечно, местные предания о призраке парка и оборотне, верил, что когда-то в Ракидоне обитал Речной Зверь, являвшийся гигантским крокодилом. И вот все это, вместе взятое, натолкнуло меня на оригинальную версию разгадки и смысла этих букв, и самой сути этого таинственного места. Во всяком случае, так мне тогда казалось...
– Ой, Алеша! – не утерпела Клара.
– Это тайное кладбище оборотней, людей-крокодилов, решил я, тогдашний четвероклассник. Буквы «КР» как раз и означают, что здесь покоится крокодил, но только не под плитой, а в самой плите! Каждая плита, обосновывал я свою догадку, состояла из двух половинок с выдолбленной внутри полостью, куда и вкладывался труп погибшего человека-крокодила, то есть, оборотня. Затем половинки соединялись намертво с помощью специального раствора. – Алексей смущенно улыбнулся: – Таково, Клара, было мое первое «историческое открытие». Само собой, я держал его в тайне ото всех, дополняя его новыми деталями, притом, что события последующих лет с удивительной точностью подтверждали правильность этой моей гипотезы.
– Ты имеешь в виду события вокруг строительства гостиницы «Ракидон»? – спросил я.
– Именно! – кивнул он. – С сооружением этого объекта, к которому было приковано внимание всех горожан, связан целый ряд необычайных происшествий, которые долго не находили вразумительного толкования, а также множество смертей, выглядевших то ли необъяснимо нелепыми, то ли мистическими. Начать с того, что для вывозки плит прибыла бригада с трейлером и автокраном. Едва подцепили первую плиту, как порвался строп. Приладили запасной – порвался и он. А затем автокран вообще заглох. Пока ремонтировали, наступил вечер. Погрузку отложили до утра. А утром строителей ждал сюрприз. Все плиты исчезли. Все до одной. И никто не мог понять, куда они подевались. Первой жертвой стройки стал бульдозерист, начавший разработку котлована. К этому моменту вокруг стройплощадки собралась уйма зевак. Кто-то распустил слух, что на татарском кладбище когда-то были зарыты несметные сокровища. Вот сейчас среди комьев свежевскопанной земли заблестят золотые червонцы! Но бульдозерист снимал грунт слой за слоем и – ничего. Ни червонцев, ни истлевших гробов, ни даже высохших костей. Наконец бульдозерист вырыл траншею нужной глубины и погнал свою машину поверху к другим колышкам. Что-то привлекло его внимание, и он высунулся из кабины. А тут бульдозер стал резко крениться. Очевидно, под левой гусеницей была подземная пустота, которая просела под тяжестью многотонного трактора. Никто и опомниться не успел, как бульдозер опрокинулся в только что вырытую им же траншею. Железная рама кабины с размаху ударилась о противоположную стенку траншеи, при этом голова несчастного бульдозериста отделилась от туловища и, будто выпущенная из пращи, покатилась по траншее, напоминавшей огромную могилу. – Алексей перевел дыхание. – Строительство гостиницы, продолжавшееся четыре года, унесло еще немало жизней, можно сказать, что она, в буквальном смысле слова, воздвигнута на костях. Хотя, повторюсь, при устройстве котлована не было вырыто ни одной человеческой косточки. А завершающим аккордом стала гибель председателя приемной комиссии, того самого человека, которому, как утверждали, принадлежала идея построить гостиницу на пустыре напротив парка. После того как была перерезана алая ленточка, он вместе с почетными гостями поднялся на крышу, где планировалось устроить летнее кафе, и откуда открывался чудесный вид на парк и реку. Этот человек подошел к ажурному металлическому ограждению и, всматриваясь вдаль, оперся о него грудью. Уже позднее выяснилось, что в спешке строители не закрепили одну из секций ограждения как следует. И вот инициатор возведения этого культового для города объекта, в торжественный день его открытия, на глазах у десятков почетных гостей, загремел с самой верхотуры вниз, упав перед машиной, из которой в этот момент выходил глава города. Скандал был жуткий! Дух смерти не оставил гостиницу и позднее. Каждый год что-нибудь да случалось.
Тут Алексей, наконец, удостоил меня взглядом:
– Тебя к тому времени уже не было в городе, и ты, наверняка, ничего не знаешь о тех разговорах, что ходили по Большому базару о таинственных событиях вокруг новой гостиницы. Наша тетя Тома, например, горячо поддерживала версию, что причиной всему – надругательство над древним кладбищем. И на этот раз я втайне был солидарен с ней. Вот только, с моей точки зрения, ни тетя Тома, ни кто-либо другой даже не догадывались, что за кладбище это было в действительности. А вот я знал! Наконец, я сказал себе, что не имею права в единственном числе владеть этой важной тайной. И однажды, собравшись с духом, я отправился в музей, не сомневаясь, что именно там сосредоточены лучшие знатоки истории нашего края, и веря, что они поймут меня. Случаю было угодно, чтобы тем человеком, которому я открылся тогда без утайки, оказался дядя Гриша.
– Ах, вот оно что! – я, кажется, начал понимать, почему Алексей повел свой рассказ, отталкиваясь от этой конкретной истории.
– Мне очень повезло, – продолжал брат, – поскольку дядя Гриша был не только непревзойденным мастером и тонким знатоком истории Белособорска, но и деликатным, удивительно чутким человеком. Внимательно выслушав меня, он в тактичной форме, ничем не задевая моего самолюбия, объяснил мне, что таинственные буквы «КР» – это обычная метка, своего рода клеймо, которое ставили на продукции каменоломен купца Рогожина, современника графа Василия Половецкого. Как раз незадолго до своей кончины граф задумал построить напротив парка общественное здание и купил у Рогожина гранитные блоки для будущего сооружения. Со смертью графа наследники отказались от многих из его проектов, и плиты так и остались лежать на пустыре, числясь все же собственностью фамилии и проходя по конторским книгам. В тот же период в Белособорске работали пленные крымские татары. Никто не знал точно, где хоронят умерших из их числа, и молва связала погребение «неверных» с плитами на пустыре. Так и возникло в городском фольклоре «старое татарское кладбище». Вот и вся тайна! Это были никакие не пустотелые гробницы, а стандартные гранитные блоки для закладки в фундамент. Но это еще не все! Дядя Гриша также посвятил меня в тайну исчезнувших плит, о которой он знал со слов своего дальнего родственника – того самого автокрановщика. Вообще-то, по решению властей плиты должна была забрать строительная организация «для использования по назначению». Однако на эти плиты положило глаз начальство погребальной конторы, ведь каждой из них хватило бы для выделки двух-трех дорогих «левых» надгробий. Оставалось лишь «подмазать» нужных людей. Оттого-то и стропы рвались, как нитки, оттого и автокран никак не заводился. А ночью та же самая бригада споро вывезла все плиты до единой в указанное место. Что же касается «загадочных» смертей, то дядя Гриша посоветовал мне проанализировать статистику несчастных случаев на крупных стройках, уверяя, что практически каждая из них собирает богатый урожай жертв, которые, при известной доли фантазии, нетрудно представить в виде некоего «мистического» ряда.
Алешка перевел дыхание и заключил:
– Дядя Гриша открыл мне ту истину, что даже вековые тайны и загадки истории имеют, как правило, ясное реалистическое объяснение, которое по своей сути можно легко спроецировать на современность. Именно дядя Гриша пробудил во мне настоящий, глубокий интерес к истории нашего края и фактически стал моим первым учителем. Все последующие годы, не считая моего студенческого периода, я общался с ним практически ежедневно, часто бывал у него дома, хорошо знал его жену – Галину Андреевну, знал образ жизни и мыслей этой достойной семьи. А теперь меня пытаются убедить в том, что они выносили экспонаты из музея! Да это просто наглая и беспардонная ложь! Но у них ничего не выйдет, я еще дам бой авторам этой клеветнической заметки! – вдруг пригрозил мой «тихий» братец.
Я решил, что все-таки надо утихомирить его боевой пыл:
– Послушай, Алешка, уж мы с Кларой тоже не держим камня за пазухой против твоего первого учителя, пусть будет земля ему пухом! Давай не сворачивать в старую колею, благо, завтра мы сможем поднять этот вопрос в беседе с твоим директором. А сейчас наша общая задача – не отклоняться от заявленной темы.
– Да-да, Алеша, – поддержала меня Клара, – Всё, что вы рассказали, безумно интересно, но нам не терпится услышать о ваших последних научных изысканиях.
– Все же закончу о том периоде, – кивнул Алексей. – Ведь дядя Гриша не только раскритиковал мою гипотезу, но и поддержал меня кое в чем. В частности, относительно толкования имени нашей речки. В древних летописях ее название пишется несколько иначе: Кракидон, Крокидон и даже Коркидон. Исходя из этого, наши краеведы указывало на то обстоятельство, что у поляков и украинцев слово «крок» означает «шаг». Таким образом, Крокидон, утверждали они, можно представить как «Крок-и-Дон» – «Шаг-и-Дон». То есть, это река, «текущая в шаге от Дона, почти достигающая Дона». Но взгляните на карту, ответил бы я им. Дон-то далековато будет! Искусственность этой версии очевидно. Полагаю, наши краеведы попросту не устояли перед магией слога «дон». А вот у тюрков есть слово «коркидон», означающее «крокодил». И тогда «Ракидон» можно перевести, с учетом неизбежной языковой трансформации, как «Крокодиловая река».
– Постой, братец, но ведь когда тюрки пришли сюда в рядах воинства Батыя, то река уже носила свое нынешнее название! – возразил я.
– А при чем тут Батый? – он принялся протирать свои очки. – Я имею в виду тюркоязычных половцев, или, как их еще называли, кипчаков, которые совершали набеги на наши края еще за несколько веков до Батыя. Нет сомнений, что половцы увидели здесь такое, что заставило их поминутно восклицать «коркидон!», и это словечко, что называется, приклеилось.
– То есть, берега нашей речки кишели крокодилами, ты это хочешь сказать?
– Я думаю, что в самой реке обитало существо, нарицаемое Речным Зверем, и, конечно же, не в единственном экземпляре. Может, это был какой-то вымерший позднее северный вид крокодилов, а может, и неведомый нам ящер. Так или иначе, это существо обладало одним замечательным свойством, благодаря которому было выбрано нашими предками в качестве языческого божества.
– Что же это за свойство, Алеша? – с неким благоговением вопросила Клара.
– Долголетие, ассоциируемое с бессмертием! Волк, медведь, рысь – живут меньше, чем человек, притом, могут стать добычей охотника. Но никто и никогда не видел мертвым Речного Зверя, никто и никогда не посмел бы поднять против него оружие. Оттого-то именно Речной Зверь стал объектом языческого поклонения. Оттого и возникло позднее предание о человеке-крокодиле, который с новым обликом обретает также бессмертие, или, по крайней мере, возможность жить целый век.
– Это и вправду многое объясняет, – снова не утерпел я. – А образ человека-крокодила, вернее, человековолка-крокодила, может вполне претендовать на звание героя нашего времени. В переносном смысле, конечно...
– Пожалуй, и вправду пора перекинуть мостик в современность, – по-своему понял меня Алексей. – Вообще-то, надо заметить, что наш Белособорск был далеко не единственным местом на территории Древней Руси, где существовал культ Речного Зверя. В краю, покрытом непроходимыми дремучими лесами, водные пути значили все же очень многое. Сошлюсь хотя на Перыньское святилище на озере Ильмень под Новгородом, где еще до эпохи Перуна поклонялись Богу-Крокодилу, именуемому также «князем Волхова». Все древние капища разрушались, по меньшей мере, дважды: сначала во славу Перуна, затем при введении христианства. Но, так или иначе, везде сохранились развалины этих святилищ или хотя бы следы пожарищ. Ничего подобного нет у нас в Белособорске, и это всегда поражало меня. Ведь, судя по количеству найденных на берегах Ракидона древних монет, фибул, колец и гребней, сюда стекались тысячи, десятки тысяч паломников! Вы не найдете другого языческого капища, в окрестностях которого было бы сделано столько археологических находок, как у нас! И, вместе с тем, отсутствуют даже мало-мальские следы храма, который, логически рассуждая, должен был бы выситься на Папоротниковой горе, где ему самое место!
– А может, развалины были, но их срыл граф Половецкий при устройстве фундамента для дворца? – вставил я резонный вопрос.
– Нет! Граф, как это следует из некоторых уцелевших источников, сам искал следы языческого храма и даже специально пригласил археолога, чтобы тот надзирал за земляными работами. Было найдено множество все тех же монет, фибул и прочего, но ничего такого, что указывало бы на существование древнего капища... – Тут Алексей перевел дыхание и приступил, кажется, к главной части своего рассказа: – Эта загадка не давала мне покоя долгие годы. Я перелопатил великое множество источников, но нигде не находил ответа. Впрочем, иногда у меня возникло смутное ощущение, что я опоздал. Кто-то, интересующийся тем же вопросом, успел аккуратно изъять из архивных документов все, что имело отношение к теме. Некоторые записи, числившиеся по каталогу за музеем, исчезли непонятно куда, из других были вырваны странички... Но вот однажды меня осенила догадка...
Договорить он не успел.
– Де-е-ти, – раздался с веранды голос матушки. – Мы с Лилей наблюдаем за вами уже пятнадцать минут. Нам кажется, что вы слишком увлеклись разговорами и забыли про гостей, а они вот-вот пожалуют. И шампуры у вас не готовы. А Кларочке надо бы переодеться. И нам помогли бы немного, а то мы не успеваем.
Мама, как всегда, была права. Околдовал нас Алешка своими экскурсами в историю родного края!
– Уже идем! – отозвался я за всех и объявил своим собеседникам: – Все! Как ни жаль, но лекция на сегодня объявляется оконченной!
– Алешенька, одно только словечко! – Клара умоляюще заглянула ему в глаза. – О чем вы догадались?
Алешка уже готовился что-то ответить, но я все же решил, что негоже комкать столь интригующую историю, и поднялся со своей походной табуретки:
– Граждане, не будем нарушать регламент! В нашем заседании объявляется перерыв! Прошу всех присутствующих незамедлительно приступить к исполнению своих прямых хозяйственных обязанностей! А ты, Клара, не горюй. Мы обязательно выкроим полчаса, и
еще до захода солнца ты узнаешь сокровенную тайну о том, где именно в былинные времена находилось капище Речного Зверя.
Клара вздохнула и двинулась по тропинке вперед.
– Одно пожелание, братец, – сказал я ему вполголоса. – Среди наших гостей будет известный тебе редактор «Зеленого берега». Очень прошу, не заводись с ним по поводу дяди Гриши, да и своего интервью тоже. Во всяком случае, не при гостях, ладно? Багрик мне нужен в сугубо поэтическом настрое.
– Будь спокоен, – буркнул Алексей.
Я посмотрел на часы: самое время заняться шампурами!
19. СБОР ГОСТЕЙ
Первым пришел Женька Багрянский. Судя по его взъерошенному виду, отоспаться досыта ему так и не пришлось. На нем были тщательно отутюженные серые брюки, темно-синяя безрукавка, а поверх нее жилет с множеством кармашков – весьма полезный атрибут для редактора любой газеты. Едва ступив за калитку, он принялся извиняться в своей манере за преждевременный приход (было без четверти пять), затем водрузил на стол торт «Птичье молоко» и бутылку вина «Душа монаха».
– Женечка, дорогуша, как же давно я тебя не видела! – запричитала матушка. – Как твои дела? Как Викуся, как детки?
– Все замечательно, Людмила Николаевна! А как ваше драгоценное здоровье?
Я никогда не видел жены Багрика, понятия не имел о существовании его детей. Несмотря на свой нынешний достаточно высокий общественный статус, для меня он по-прежнему оставался в чем-то обидчивым, легко ранимым подростком, и представить его в роли главы семейства мне удавалось с трудом.
Заприметив, однако, что Алешка, вопреки своему обещанию, буравит гостя испепеляющими взглядами и сердито сопит, я решил уладить окончательно эту проблему до начала нашего празднества.
Едва в процессе обмена дежурными любезностями образовалась пауза, как я вклинился в нее и увлек Женьку за собой на передний край нашего участка, ближе к калитке, под старую орешину, где нас никто не услышал бы.
Одновременно кивком головы я попросил Клару присоединиться к нам.
Мы сошлись, наконец, в небольшой кружок, и тут Багрик едва не обезоружил меня неожиданным вопросом:
– Ну, ты посмотрел четырнадцатую страницу? Как тебе наша литературная гостиная?
Признаться, об этой странице я не вспоминал ни разу в течение всего дня.
Из затруднительного положения меня вызволила Клара:
– Вы, Женя, весьма тонкий лирик. Я с удовольствием обнаружила в ваших стихах немало превосходных строк. На мой взгляд, вам давно уже пора выйти к своим читателям с книгой...
Уши Багрика запылали, он размяк, как брикет мороженого на солнце.
– Спасибо вам за добрые слова, Кларочка...
– Да, Женька, уже готов по-настоящему оседлать Пегаса, – подлил и я немного патоки в чашу его самолюбия, и тут же перевел разговор в интересующее меня русло: – А вот версия про семейку якобы музейных расхитителей получилась у тебя с душком. Извини, но из нее косвенно следует, что в сговоре с ними мог быть в качестве консультанта кто-либо из научных сотрудников музея, например, мой Алешка. Не в его ли огород эти камешки, а?
