Текст книги "Найти во всем этом смысл (СИ)"
Автор книги: Kachelofen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
– Джастин, я…
– Сейчас же, – говорит Брайан, все еще стоя на пороге.
Не слишком громко, не слишком эмоционально, но очень убедительно.
Филиппо, кажется, хочет еще что-то сказать, но потом принимает верное решение и просачивается на лестницу. А Брайан, издевательски помахав ему на прощание, захлопывает дверь.
Боже, только бы мне сейчас не рухнуть. Столько всего разом свалилось на голову! Ну и денек!
Так, значит, он был там! Каждую ночь! И никто ничего мне не сказал! И сам он тоже не потрудился. Да что же, блять, творится в этом его перекрученном мозгу?
И тут Брайан оборачивается ко мне, и я сразу же обо всем забываю. Мне с одного взгляда становится ясно, что между ним и Майклом произошло что-то ужасное. И мне остается только надеяться и молиться всем богам, чтобы это случилось до того.
***
Я кладу одежду на пол рядом с кроватью Майкла и сажусь на край. Он смотрит на меня огромными испуганными глазами. У меня бывали уже раньше девственники, но не так уж часто. Их ведь в «Вавилоне» не очень-то встретишь. Девственники вечно боятся, а меня это как-то напрягает.
Но с Майклом, ясное дело, все не так. С ним вообще все по-другому. Потому что Майки – это не просто трах. «Ты потеряешь его». Блядь, Джастин, вон из моей головы!
Я протягиваю руку, чтобы откинуть простынь, и голос Джастина буквально орет: «И меня тоже!» И я застываю на полпути. Он целый день бубнил у меня в голове, и вот только сейчас я впервые позволил себе задуматься о его последней фразе. И она вдруг так настойчиво начинает стучаться в висках, что я внезапно понимаю – вот оно, самое важное. Может, потому, что именно эта фраза складывает все предыдущие в: «Ты проебешь всю свою жизнь». И меня вдруг окатывает ледяным ужасом. Неопределенным, но от того не менее парализующим.
То, что утром показалось мне ультиматумом, то, от чего я еще больше взбеленился, потому что никто и никогда не будет указывать мне, что делать, теперь вдруг представляется отчаянной попыткой не дать мне спрыгнуть со скалы. Я ведь всегда знал, что он не станет прыгать вместе со мной. Что он повиснет на мне всем телом и будет держать, пока сил хватит. Но если я к нему не прислушаюсь, он меня отпустит. Потому что Джастин – сильный человек. Я с самой первой встречи пытался его оттолкнуть. Ничего не могу поделать, это моя натура. А он никогда не отталкивал в ответ, но рано или поздно выставлял передо мной барьер. На этом стоп. Я давно выучил этот тон и знаю, что теперь, если я перешагну границу, пути назад не будет.
И тогда я наклоняюсь, подбираю с пола рубашку и начинаю одеваться.
– Что ты делаешь? – с опасливым недоумением спрашивает Майкл.
– Иду домой.
– Но почему? Почему? После всего, что было? Ты же обещал!
– После всего, что было? – фыркаю я. – Да ничего не было. Можно подумать, ты раньше меня голым не видел. А если тебе кажется, что у нас тут что-то было, так ты точно еще не готов.
Знаю, теперь я его потеряю. Знаю, но не могу дать ему понять, как этого боюсь. Потому что у нас с Майклом не так все происходит. Я всегда должен держать все под контролем, всегда.
– Нет, готов, – он садится на постели. Встал бы, если бы не был голым. – Ты просто хочешь на другой раз перенести?
В голосе его столько надежды, что аж слышать больно. И в то же время я страшно злюсь. Как можно быть такой тряпкой? На его месте я бы уже вовсю меня оскорблял. Я сбрасываю полотенце и тянусь за трусами. Он молча смотрит на меня и вдруг выдает:
– У тебя не встает? В этом все дело?
О, пошли оскорбления. Наконец-то!
– У меня всегда встает, когда надо, Майки.
Я наклоняюсь за носками. Блядь, не мог я просто заткнуться? Или как-нибудь попытаться его умаслить? Может, если б я подтвердил, что у меня не встает, он бы проникся ко мне сочувствием. А не злостью. Решил бы, наверно, что это нас еще больше сблизит. Общий секрет. Но, даже будь это правдой, я бы в жизни не позволил ему так думать. Он ведь считает меня самым великолепным парнем из ныне живущих. И если разочаруется во мне, тут же вознесет на пьедестал кого-то другого. Раз уж мне суждено его потерять, пусть хотя бы не распространяет про меня всякую чушь.
К тому же он может попробовать доказать, что все поправимо. А я не вынесу, если он ко мне прикоснется. Или если я к нему прикоснусь. Не так! Я хочу, чтобы он обнял меня, поцеловал и сказал, что всегда будет меня любить. Что мы лучшие друзья. Что ничто между нами не изменилось и никогда не изменится.
Не могу я ему признаться, что, как дошло до дела, оказалось, что я больше боюсь потерять Джастина, чем его. Это уж точно будет конец. А, впрочем, все одно к одному. Зайти так далеко и остановиться – это еще хуже, чем если бы я сказал «нет» в самом начале. И все равно я не могу заставить себя через это пройти. Просто не могу.
– Значит, со всей Либерти-авеню ты трахаться можешь, а со мной нет? Почему, Брайан?
Потому что так сказал Джастин. Потому что он сказал, что я его потеряю так, словно это самый малозначимый аргумент из миллиона более важных. Словно и у меня, и у Майкла есть очень-очень серьезные причины, чтобы этого не делать. А потерять его – меньшее из неудобств. И тогда я поверил, что он не врет, что он правда беспокоится за меня. И за Майкла. Потому что вот такой он человек.
Майкл от меня отвернется, я знаю. Ну что ж. Это было прекрасно, но ничто не длится вечно. По крайней мере, если в дело замешаны чувства. Но не могу я допустить, чтобы последнее слово осталось за ним.
– Потому что меня задрало устраивать тебе жизнь. Иди и сам найди себе жеребца, который сорвет твою вишенку.
– Брайан! – выдыхает он недоверчиво. И потрясенно. – Почему ты так со мной поступаешь? Я думал, ты меня любишь!
– Всегда любил и всегда буду.
Даже я сам сейчас бы в это не поверил.
– Тогда почему ты не можешь этого для меня сделать?
– Не не могу, а не стану.
Ффух, наконец-то я одет. Оглядевшись в поисках школьной сумки, вспоминаю, что оставил ее внизу. Я разворачиваюсь и быстро иду к двери.
– Знаешь что? – орет мне вслед Майкл. – Я тебя ненавижу!
Ни разу в жизни я не испытывал большего облегчения от грохота захлопнувшейся за спиной двери.
Домой я добираюсь почти два часа. Когда прохожу мимо кафе, мне отчаянно хочется зайти туда, взять чашку кофе и просто подумать спокойно. Но сейчас там Дебби, и она обязательно спросит о Майкле. Она всегда так делает, думает, мы с ним – не разлей вода. И что бы там я ей ни ответил, она сразу догадается, что что-то случилось.
Блядь! Мне вдруг только теперь пришло в голову, что если Джастин меня вышвырнет, мне некуда будет пойти. Дебби меня к себе не пустит – мы ведь с Майклом расплевались. Да и жить у них после случившегося будет невыносимо. С другой стороны, я ведь как раз и не стал этого делать, чтобы Джастин меня не вышвырнул. Только вот теперь мне придется рассчитывать на его гостеприимство до конца лета, пока мне не выделят комнату в общежитии Питта. А это значит, что он сможет выставлять мне любые условия, а мне придется слушаться. Вот пиздец!
Дождь хлещет, как заведенный, и тут я вдруг вспоминаю, что джип-то остался у дома Дебби. Так что мне приходится еще возвращаться и забирать его.
В лофте уже горит свет. Значит, Джастин дома. Конечно, по средам же галерея закрывается рано. Блядь, я надеялся пару часов побыть один и прийти в себя. И зачем я столько времени бродил под дождем? Разыгрывал тут гребанную мелодраму!
Открываю дверь и первым делом вижу сраного Филиппо. Ооо, супер! Именно сегодня Джастин решил во всем признаться. И что, блядь, мне теперь делать? Хотя вроде я ничего интимного не прервал. Джастин стоит от гостя в паре шагов. А Филиппо оборачивается и так на меня смотрит, словно он находится тут по праву, а я – наглый самозванец. Может, так оно и есть, просто я об этом еще не знаю.
Но у Джастина на уме другое. Он вдруг спрашивает Филиппо, откуда тот меня знает. Я полагал, что этот хрен впервые увидел меня в кафе, но тут вдруг выясняется, что нет и… Бляяя! Он видел меня в больнице. Если честно, я всегда поражался, что ничего так и не выплыло. Меня ведь куча сестер по ночам видели. Просто повезло, что ни одна из них ничего не сказала Джастину.
Джастин кричит, и я не знаю, от кого из нас он ждет ответа. Лично я не собираюсь ничего рассказывать, потому что тогда мне придется признаться, зачем я туда ходил. А мне даже думать не хочется о том, как я себя тогда чувствовал. Молюсь, чтобы Филиппо видел меня там не больше пары раз, но, конечно же, ему известна вся эта захватывающая история, и он, ни секунды не медля, вываливает ее на голову Джастину.
Огромная ошибка! Я-то не знал, что Джастин навоображал себе, будто я погиб в аварии. Он только потом, дома уже, все мне рассказал. А Филиппо общался с ним каждый день, ясное дело, он должен был знать. Даже мне кажется слегка жестоким ни слова не сказать при таких обстоятельствах. Ну понятно, он ведь хотел залезть к Джастину в штаны, и ему на руку было молчать.
Джастин велит ему убираться, и я по одному его тону могу сказать, что Филиппо в пролете. Чем бы он теперь ни попытался оправдаться, это ничего уже не изменит. Парень, по-моему, не въезжает, что ему говорят, поэтому я слегка проясняю ситуацию. Я бы, если честно, и физическое ускорение ему с удовольствием придал. Может, если б увидел, как он полетит с лестницы, это скрасило бы хоть немного этот паршивый день.
И вот мы с Джастином остаемся одни, и я тут же вспоминаю, что случилось. Он всего секунду на меня глядит, а потом бросается ко мне и обвивает руками за талию. Наши тела так хорошо совпадают. Всегда совпадали. Я обхватываю его плечи, зарываюсь лицом ему в волосы и просто дышу.
И у меня едва колени не подгибаются от невероятного облегчения. «Кажется, он все же меня не вышвырнет», – рассеянно думаю я. А сам едва не цепенею от ужаса при мысли, что мог все это проебать. Господи, как я мог быть таким идиотом? Как мог этим рисковать? Вот этим чувством, что появляется у меня, когда он рядом. Что все вокруг наполняется смыслом, когда он со мной.
– Что случилось? – спрашивает он и чуть отклоняется, чтобы заглянуть мне в лицо.
И я смотрю куда-то поверх его головы. Не могу взглянуть ему в глаза. И говорить об этом не хочу. Но в этот раз у меня, похоже, особо нет выбора. Нужно, как минимум, сообщить ему голые факты.
– Ничего.
– Ничего?
– Ничего, – бросаю на него быстрый взгляд и тут же отвожу глаза.
Просто хочу проверить, хватит ли этого. Я ни звука не издам сверх того, что совершенно необходимо. Пожалуйста, пожалуйста, пусть этого будет достаточно! Я ведь сделал то, чего он хотел. Что еще ему нужно знать?
– Брайан, мне нужно немного больше. Только в этот раз. Пожалуйста.
Ну конечно. Он ведь не знает, каково это. Я только что потерял друга, единственного друга. И единственное место, где чувствовал себя в безопасности. Кроме лофта. И не беря во внимание то, что Джастин теперь вроде как тоже мой лучший друг. Но я думал, Майкл всегда будет рядом.
Я не могу говорить об этом. Не могу. Поджимаю губы, прикусываю их посильнее, потому что – блядь, это так унизительно! – чувствую, как к глазам подступают слезы. Ни за что не заплачу! Иначе мне придется уйти, а податься мне некуда. Я не останусь здесь, если Джастин увидит, как я плачу. Так у нас ничего не выйдет.
Я утыкаюсь лицом Джастину в плечо, и он принимается гладить меня по шее и перебирать пальцами волосы. И это почему-то помогает. Я вдыхаю поглубже, и чертовы слезы отступают.
– Я сказал ему, что сделаю это, а сам не сделал.
Не знаю, слышно ли ему там вообще что-нибудь, потому что я все еще вжимаюсь лицом ему в плечо.
– И что он сказал?
Одной рукой он продолжает перебирать мои волосы, а вторая опускается мне на шею сзади. Просто лежит там, согревая и успокаивая.
– Что он меня ненавидит.
– Ох, Господи!
– Ты сказал, что он возненавидит меня, если я это сделаю. А я не сделал, и он все равно возненавидел.
– Дай ему время, Брайан. Ему сейчас очень больно. Но это он сможет пережить. А секс с тобой не смог бы.
– Ты этого не знаешь, – я поднимаю голову и смотрю на него, кризис миновал. – Не можешь знать.
Он мягко улыбается.
– Конечно, я не могу знать наверняка. Но хоть раз в жизни послушай старших. Он просто боится тебя потерять. Именно поэтому он тебя об этом и попросил. А ты просто… ты ведь хотел сделать это для него. Почему вдруг передумал?
Я упираю язык в щеку и ухмыляюсь.
– Ну, если б Дебби узнала, что я трахнул ее малыша, она бы меня вышвырнула. И ты угрожал сделать то же самое. И что ж мне теперь бомжом становиться? Ни один трах этого не стоит.
– Отличная попытка. А на самом деле?
Я пожимаю плечами.
– Почему-то мне показалось, что это неправильно.
И он улыбается, будто бы я прошел какой-то тест. Иногда он бывает невыносимо снисходительным.
– Ты голодный?
– Могу поесть.
Стараюсь не выдать облегчения от того, что разговор, наконец, закончен.
– Отлично, я что-нибудь приготовлю. А тебе надо переодеться. Ты мокрый насквозь. И я всегда чувствую себя извращенцем, когда ты в форме.
– Да тебе это нравится, – подначиваю я, хоть и знаю, что это неправда.
Если что и беспокоит Джастина в наших отношениях, так это мой возраст. Я иду в спальню, а он идет в кухню готовить ужин. Только теперь я вдруг обращаю внимание, что вся моя одежда слиплась в один большой влажный куль. Я вешаю просушить пиджак, потому что другого у меня нет, а остальное кладу в корзину для белья в ванной. Выйдя оттуда, я смотрю в сторону кухни.
Джастин нарезает овощи, но тут же поднимает глаза, словно ощутив на себе мой взгляд. Движения его сбиваются, он опускает нож на стол и медленно идет ко мне, на ходу избавляясь от одежды. Я так люблю в нем вот это – то, что он всегда со мной на одной волне. К тому времени, как он ко мне подходит, мы оба голые и возбужденные.
Еще я люблю, как он меня целует. Никто никогда так меня не целовал. Впрочем, я вообще сейчас ни с кем, кроме него, особо не целуюсь. Уж точно не в губы. Мы опускаемся на кровать, и он принимается ласкать все мое тело, руками и губами. Потом я переворачиваюсь на живот и чувствую, как его язык скользит вниз по позвоночнику. И от предвкушения римминга мне хочется выгнуться над матрасом, но я заставляю себя лежать спокойно и позволить ему рулить. Все, что я делаю, это дотягиваюсь до прикроватного столика и вручаю ему презерватив и смазку. В прошлый раз я просто хотел заключить перемирие. Но сейчас мне очень, очень нужно, чтобы он это со мной сделал. Я должен хоть раз отпустить себя, хоть раз почувствовать, что в моей жизни есть кто-то, кто будет обо мне заботиться, кто заставит меня ему поверить.
Никто никогда не был так нежен со мной, как Джастин. Обычно это не моя сфера, но сегодня я просто весь плавлюсь от его медленных неспешных движений. В них нет опаски или неуверенности. Ему просто нравится меня ласкать, и он наперечет знает все мои чувствительные точки. Есть все же преимущества в том, чтобы трахатсья с парнем больше одного раза.
Потом он распластывается у меня на спине и начинает говорить. Хорошо, что сейчас он не видит моего лица.
– Итак, ты был там каждую ночь? – произносит он тихо и, кажется, с ноткой радостного изумления.
Я пожимаю плечами. Об этом я не хочу говорить тоже. Но он, конечно, так просто не отвяжется. Поэтому лучше уж – вот так. Когда я все еще нежусь от удовольствия. К тому же, он вроде не собирается требовать пространных объяснений. Надеюсь.
– Почему ты приходил только по ночам? Ты что, правда, думал, что я злюсь на тебя из-за аварии? Ты был не виноват, Брайан.
Я снова пожимаю плечами.
– Значит, из-за кошмаров?
Откуда, блядь, он может об этом знать? С тех пор, как он вернулся, меня только пару раз навещали кошмары – да и то так, мелочи, по сравнению с тем, что было. Просто дурные сны, в основном, даже не связанные с аварией. Мне с самого детства такие снятся. Конечно, он должен был об этом знать, хотя никогда ни о чем не спрашивал. Я просто всегда просыпался в его руках.
Он просовывает ладонь мне под живот и целует в спину под лопаткой, как раз в том месте, где мне нравится.
– Я не мог спать, – наконец говорю я. Потому что иногда он заслуживает большего. Я просто не всегда могу ему это дать. – Мне нужно было знать, что ты в порядке.
– Спасибо, – говорит он тогда и нежно прикусывает то же самое место.
И я не знаю, за что он меня благодарит – за то, что я приходил, или за то, что ответил на вопрос. Но выяснять времени уже нет. Потому что, вот так прикусывая это место, он просто напрашивается, чтобы его втрахали в матрас. И сам об этом знает.
Следующим утром я пять минут жду Майкла в машине возле его дома, а потом выходит Дебби и сообщает, что он приболел.
– Полагаю, ты тоже не скажешь, что натворил? – спрашивает она и смотрит на меня этим своим пронизывающим взглядом.
– Как это он мог заболеть от того, что натворил я? – огрызаюсь я.
– Я имела в виду вас обоих, милый.
Смотрю на нее и понимаю, что она просто беспокоится за нас. Ну, если она когда-нибудь выяснит, что случилось, все изменится. Тогда она будет жаждать моей крови.
– Ничего не случилось, Дебби.
– Угу-угу. Не забудь принести ему домашнее задание. А теперь поспеши, а то опоздаешь.
В школе я пытаюсь привыкнуть к тому, что такой теперь будет моя жизнь. Жизнь без Майкла. Даже сейчас, когда его нет рядом, это трудно. И страшно подумать, каково будет, когда он появится.
В пятницу Майкл тоже не появляется. Ко мне выходит Дебби, и я передаю ей уроки. Вот теперь она уже и правда волнуется.
Выходные я провожу дома. Давненько я так не делал. Мы с Джастином много трахаемся и много разговариваем. Но никаких неловких тем больше не заводим. Только раз он пытается заговорить о Филиппо, но я прерываю его поцелуем – и он сразу все понимает. Не хочу ничего о нем слышать. Он в прошлом, а я никогда не понимал, что за радость говорить о прошлом. Что прошло, то прошло, чего тут рассусоливать. И все же должен признать, что от того что я успел услышать – Знаешь, у меня ничего не было с Филиппо, – мне почему-то стало легче.
В понедельник ждать Майкла не приходится. Стоит мне подъехать, и тут же дверь открывается, и Дебби мягко выталкивает его за порог. А потом кивает мне, словно передает его мне с рук на руки. Я коротко ей улыбаюсь. Забираясь в машину, Майкл глаз на меня не поднимает и ничего не говорит.
К середине учебного дня молчание меня порядком достает.
– Лора Эштон в четверг рассталась со своим парнем. Пронюхала, наверно, что он трахался с Сюзи Майерс в раздевалке.
После долгой паузы он, наконец, отвечает:
– Выходит, то, что он все это время поебывался с Карлой Делэни, так и не всплыло?
– И с Кори Нестором!
Смех у него слегка напряженный.
– Да он не такой! Ты прикалываешься! Что, думаешь, все вокруг геи? Не все, знаешь ли, переходят на темную сторону.
– Майки, сколько тебе говорить, это натуралы на темной стороне. А мы рыцари-джедаи. И у нас есть световые мечи!
Он снова смеется, на этот раз более искренно.
– Ладно. Тогда я буду Люк Скайуокер.
– Идет! Все равно Харрисон Форд круче.
Вот так все и заканчивается. И то, что случилось в среду, становится одной из тех тем, что мы никогда не обсуждаем. По обоюдному молчаливому соглашению. И когда я остаюсь у него после школы делать уроки, меняется только то, что мы сидим теперь в кухне. Якобы там стол больше и заниматься удобнее. Но со временем и это пройдет, и его спальня перестанет быть запретной зоной. У нас всегда все так происходит.
Дебби приходит, как раз когда я собираюсь домой. Ворчит, что мы съели все чипсы, но, проходя мимо меня, ерошит мне волосы. И я ничего ей не говорю.
Я как раз успеваю подхватить Джастина по пути из галереи. Он осторожно мне улыбается. А потом видит, что я улыбаюсь в ответ, и его улыбка становится по-настоящему искренней. И вот это в нем тоже классно! Ему не нужно обо всем говорить словами. Он и так знает, что у нас с Майклом снова все хорошо. И не станет вытягивать из меня каждую мелочь или – Господи помоги! – расспрашивать о моих чувствах.
Весь день я как будто был в эйфории, и теперь она почему-то трансформируется в острую необходимость трахнуть Джастина, прижав спиной к входной двери. А потом еще раз – на диване. И все это – до ужина. Потом мы вместе принимаем душ, усаживаемся перед телевизором и едим тайскую еду. Мне еще нужно написать эссе, но я там кое-что уже набросал, а сдавать только в среду. Успеется. Сегодня мне хочется просто отдыхать и наслаждаться жизнью.
Иногда, когда мы с Джастином вечерами остаемся дома и смотрим телек, я не могу избавиться от смутного беспокойства. Все это слишком похоже на моих родителей – за вычетом алкоголя и насилия. Может, именно по этой причине нам никогда не удается ни один фильм досмотреть до конца. Мы всякий раз начинаем трахаться в процессе.
Но иногда вот так зависать перед телевизором просто легко и приятно. Я даже не знаю, что мы такое сегодня смотрим. Какую-то заумную хрень. Вот сейчас, например, на экране высокая голубая тетка разговаривает с чем-то, напоминающим марионетку. Зато главный герой вроде как горяч. Джастин говорит, это классика. Он даже не прочь обзавестись диском с этим фильмом.
– На день рождения? – невзначай спрашиваю я.
Я давно уже пытаюсь выяснить, что он хочет на день рождения, но напрямую, конечно, не спрашиваю. Вообще я дни рождения не праздную. Тупо это. И мне всегда было наплевать, что у нас дома их едва замечали. Так, упоминали между делом. Мама всегда говорила, что от чрезмерного внимания дети вырастают надменными. Но для него мне хочется сделать что-то хорошее, потому что… потому что хочется.
Джастин перекочевал со своего места поближе ко мне. И сидит сейчас между моих ног, облокачиваясь спиной мне на грудь. Может, это потому, что я в начале фильма потянул его к себе за рукав. На самом деле я просто хотел, чтобы он передал мне сигареты. Но вообще я не против – из такого положения куда быстрее можно начать следующий раунд. И еще мне типа как нравится играть с его волосами.
Но теперь я чувствую, как он весь напрягается от моего вопроса.
– Откуда ты знаешь, когда у меня день рождения?
Я фыркаю.
– А что? Это секрет?
– Нет, конечно, нет. Я просто не думал, что ты запомнил.
– Я всегда все запоминаю.
Он смеется.
– Да уж, могу поверить, – а потом добавляет серьезнее. – Вообще-то я хотел с тобой об этом поговорить. Ты бы не хотел… Я подумал, не поехать ли куда-нибудь на выходные… нам с тобой. Если ты не против.
И я чувствую, как меня, словно ледяной водой, окатывает страхом. В прошлый раз такое прошло не слишком хорошо. Я тупо пялюсь в экран, где длинноволосая девчонка лихо управляется с каким-то здоровенным оружием. И кажется, что молчание длится долго, очень долго.
А потом я грудной клеткой ощущаю, как он кивает.
– Ладно, – говорит он.
Но больше ничего не уточняет. Поскольку я так ничего и не ответил, наверно, он разговаривает сам с собой.
Я прочищаю горло.
– Куда ты хотел поехать?
– Ммм… в Филадельфию? Там…
– Проходит выставка, которую тебе хотелось бы посмотреть.
И он снова смеется.
– Ага.
И тогда я тоже говорю:
– Ладно.
Не то чтобы я до конца жизни буду теперь избегать путешествий. Водить машину я снова привык довольно быстро. Просто мне кажется, это немного неправильно. Это ведь его день рождения. Разве не должен в этот день я что-то сделать для Джастина, а не наоборот? А я вроде как не могу пока позволить себе свозить его куда-то на выходные.
– Так что ты хочешь на день рождения?
Он оборачивается, смотрит на меня через плечо и солнечно улыбается. А потом, отвернувшись к экрану, пожимает плечами.
– Да ничего особенного. Только тебя.
Иногда он такую сопливую чушь несет, ужас. Но мне сегодня так охрененно хорошо. Мы с Майклом вроде как помирились, и Джастин тут, рядом. И я сам именно там, где мне сейчас хочется находиться.
Поэтому я просто перевожу взгляд на экран и отвечаю:
– Я здесь.
ЭПИЛОГ
Мы немного опоздали – по обычной причине – но это не беда. Все равно к тому моменту, как мы просачиваемся на свои места за столиком, прошла от силы десятая часть мероприятия. Ничего удивительного. Ведет церемонию Адам Лайонс, а он печально известен горячей любовью к красноречию.
– Ну как? – спрашиваю я парня, что сидит слева.
– Скучища, как и всегда. Я каждый раз приезжаю только в надежде, что повторится церемония 91 года.
Я фыркаю, а Брайан вопросительно поднимает брови.
– В тот год Билл Эванс, тогдашний президент ассоциации, так и не появился на церемонии. Вроде как потому, что накануне узнал, что разорен, – начинаю тихо объяснять я. – Церемония все не начиналась, люди ждали больше двух часов. Наконец, на сцену влез какой-то официант и попытался было раздавать награды, но быстро бросил это безнадежное дело. Потом заиграла музыка, но тут из зала поднялся какой-то уже успевший набраться гость и начал петь. Зрители его освистали, а потом стали просто хватать свои награды и разбегаться, кто куда. Этот случай известен как «Самая эксцентричная церемония награждения в истории рекламы».
– Да ты шутишь что ли? – недоверчиво говорит он, а потом смеется. – Ты там был?
Я шлепаю его по груди тыльной стороной ладони.
– Да хорош! Я не настолько стар.
Хотелось бы мне, чтобы вручение премии «Клио» было сейчас таким же официальным мероприятием, как в былые дни. Посмотрел бы тогда на Брайана в смокинге. Ну да ладно, он и в костюме ослепительно хорош.
Не знаю толком, как я попал в шорт-лист. Наверно, Вэнс меня выдвинул. Он вполне мог, раз владеет теперь всеми разработанными мной кампаниями. Это должно было стоить ему небольшого состояния, так что, полагаю, он очень уверен в успехе. К счастью, разговаривать с ним мне не нужно, – он сидит в паре столиков от нас с кем-то из старой гвардии «Вангард».
Когда я пригласил Брайана пойти со мной на церемонию, он выдал свое обычное я-слишком-крут-чтобы-скакать-от-восторга. Билеты стоили довольно дорого, но я могу себе это позволить. Даже несмотря на то, что теперь меньше работаю в галерее, чтобы успевать дважды в неделю посещать занятия в ПИФА. Это баловство, конечно, но деньги у меня есть, и мне очень хочется учиться. Диплом я такими темпам получу не раньше, чем через несколько лет, но меня это вполне устраивает. Я получаю удовольствие от самого процесса обучения. А еще Сидни хочет по окончании текущей выставки повесить в галерее одну из моих работ, и я от этого просто в восторге. Конечно, разместят ее у самого выхода, но это уже начало!
Брайан учится в Питте уже три месяца. Летом нам с ним обоим пришлось непросто. Он на время каникул устроился работать на полный день. В итоге получилось, что мы оба вкалывали, а по вечерам приходили домой. И все это слишком уж напоминало ему семейную идиллию. Он продержался всего неделю, а потом совсем слетел с катушек – обращался со мной, как с дерьмом, и перетрахал половину Питтсбурга. В итоге мне пришлось проявить твердость, но, в общем, и он довольно легко сбавил обороты. Мы тогда как раз придумали новое правило: возвращаться домой не позже трех.
Сейчас, конечно, никакие правила нам больше не нужны. Брайан теперь живет в общежитии, и волен делать все, что ему хочется. Вначале, даже несмотря на все, что у нас было, я боялся, что он съедет от меня – и больше я никогда его не увижу. Собственно, так оно и было – целых две с половиной недели. А потом я как-то пришел с работы и с изумлением обнаружил, что он, как ни в чем не бывало, сидит в лофте. К тому времени я уже почти потерял надежду.
И вот теперь он приходит всякий раз, когда ему хочется. Что обычно означает выходные, но иногда и будни. Бывает, он не появляется больше недели, а иногда наведывается каждый день. Все зависит от того, что он там себе надумывает в конкретный момент: то ему кажется, что я загоняю его в ловушку, то, наоборот, он сам на мне виснет. Больше всего я люблю те вечера, когда возвращаюсь домой поздно – от Дафни или со встречи с моими новыми друзьями из ПИФА – и нахожу его спящим в нашей постели.
Конечно, я знаю, что он продолжает снимать парней. Иногда как одержимый. Думаю, к этому времени он уже половину своего курса перетрахал. Но я не против. Когда он слишком долго не объявляется, я тоже кого-нибудь снимаю. Но вот, что выводит меня из себя, – это когда он заводится из-за того, что я слишком часто, как ему кажется, упоминаю какого-нибудь парня. Вот тут он делается прямо бешеный и принимается расписывать мне свои похождения во всех подробностях. Я не хочу ограничивать его свободу, но и слушать вот это все не хочу тоже.
– У нас в «Кеннеди и Лайонс», где я имею честь работать в Нью-Йорке, говорят: на свете есть только одна вещь лучше, чем секс, – это хорошая рекламная кампания. Так что я с огромным удовольствием представляю вам человека, завоевавшего серебряную награду в категории «Печатные рекламные материалы»: Джастин Тейлор, ранее работавший в агентстве «Вангард». Рекламная кампания для «Браун Атлетикс».
Уж конечно, Лайонс в своем представлении не мог обойтись без секса. Он как-то раз подкатил ко мне, а я ему отказал. И с тех пор ему прямо неймется. При каждой нашей встрече он то окатывает меня презрением, то допускает неуместные намеки. И сейчас, пробираясь к сцене под аплодисменты своих бывших коллег, я вижу, что он уже готовится отпустить очередное мерзкое замечание. Узнаю этот хищный взгляд.
Он вручает мне статуэтку, и я улыбаюсь и шиплю ему, отвернувшись от микрофона:
– Твой сценарий пованивает.
А затем наклоняюсь к микрофону, чтобы сказать пару слов. Серебряная награда – это огромное достижение, тем более, что золото в этом году не вручают. На церемонии принято не особо затягивать благодарственные речи. Номинаций более 80, и никому не хочется засиживаться тут за полночь. Наша категория была под номером 46, и то мы с Брайаном успели заскучать.
На экране в задней части сцены отображаются три панели с моими рисунками. Взглянув на них, я оборачиваюсь к залу.
– Симпатично, правда?
Раздается несколько смешков.
– Это все я нарисовал. Но в прошлом августе со мной работал интерн. Школьник еще, всего восемнадцать лет. И вот это, – я указываю на панели за своей спиной, – было его идеей. Это он разработал эту кампанию. Он придумал всю концепцию, от графики до слогана. Все принадлежит ему. А я только сделал рисунки. Сейчас он изучает маркетинг в Питтсбургском Университете. И зовут его Брайан Кинни. Рекомендую запомнить это имя, потому что в будущем вы еще не раз его услышите. Итак, спасибо за награду. И спасибо, Брайан!
Я смотрю на него, сидящего в зале, и впервые с нашей первой встречи вижу, что он просто потрясен. Правда, он тут же прячет это за самодовольной улыбкой. Зрители пару секунд охреневают, а потом принимаются аплодировать. В индустрии, базирующейся на идеях, никто и никогда не признает, что воспользовался чужой задумкой. Об этом не принято говорить вслух. Всем ясно, что идеи постоянно воруются. Руководители присваивают кампании своих подчиненных, сотрудники шпионят друг за другом, беззастенчиво выдавая чужие задумки за свои. Но доказать-то ничего нельзя.
