Текст книги "Найти во всем этом смысл (СИ)"

Автор книги: Kachelofen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Глава 17

Брайан приходит тебе на помощь, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Он подталкивает меня к спальне спиной вперед, и я немедленно впадаю в панику. А что, если нога подвернется, и я упаду? Не могу допустить, чтобы он это увидел. Он в жизни не захочет возиться с ущербным инвалидом.

Но через пару секунд я понимаю, что он решил, будто я его отталкиваю, а этого я допустить не могу тоже. В общем, мне приходится честно признаться, что я боюсь. А он берет и поднимает меня на руки. Спасибо господи, не требуя никаких объяснений!

Но вот мы в постели – и теперь я боюсь за свою руку. Что, если я начну его гладить, а ее заклинит? Может, он этого и не заметит, но почувствует ведь! И от одной этой мысли мне тут же кажется, что я неполноценный урод. Как я могу надеяться удержать его интерес, если теперь даже двигаться нормально не могу? Это и раньше, до травмы, было непросто.

Не хочу говорить ему об этом, но знаю, что все равно придется. Рано или поздно рука взбунтуется в его присутствии. Вечно скрывать все равно не получится. Затаив дыхание, жду его реакции. Он, наверно, скажет сейчас что-нибудь дурацкое, или даже обидное. А потом уйдет, и больше я его не увижу. Может, по доброте душевной придумает даже какую-нибудь отговорку – почему нам больше нельзя встречаться.

– Пока ты можешь дрочить мне другой рукой, у нас ведь все хорошо, правда?

Поверить не могу, что ему все равно. А если и нет – виду он не подает. Прямо как мама. Давайте не будем расстраивать бедненького увечного Джастина. Но я все равно улыбаюсь, благодарный за его чуткость, чем бы она ни была вызвана. Большинство людей не рассмотрели бы, наверно, в этой фразе ни нежности, ни заботы. Но я-то знаю, что для Брайана это почти признание в любви.

– Брайан, я так по тебе скучал!

Конечно, не стоило бы этого говорить. Брайан же терпеть не может всякие нежности. Но удержаться я не могу. Либо это – либо отчаянное «Люблю тебя!» Что, конечно же, еще хуже.

Он целует меня. Сначала осторожно, потом все настойчивее, и, наконец, опрокидывает на постель. У нас с Брайаном редко бывает нежный секс. Обычно нас сразу же накрывает страстью, острой необходимостью обладать друг другом. И даже когда он невыносимо долго удерживает меня на краю, не давая сорваться в наивысшее наслаждение, в этом нет ничего нежного. Но в этот раз он касается меня неспешно, мягко. Изучает мое тело руками и губами, словно проводя инспекцию. Он берет мою правую руку и кладет себе на талию. Побуждает меня ласкать его и в то же время внушает, что не верит, будто ее может скрутить судорогой. А если и скрутит – ему наплевать. И от этого простого жеста мне так хочется смять его в объятиях, зацеловать до смерти и повторять, повторять, как я люблю его.

После семи недель воздержания не удивительно, что я кончаю прежде, чем он успевает в меня войти. А он лишь смеется и говорит:

– Я-то думал, только подростки быстро кончают. Ты для такого не староват, нет?

– Как ты можешь заметить, у меня все еще стоит. Так что это всего лишь доказательство моей выносливости.

– Ладно, давай посмотрим, насколько ее хватит.

Впервые за все время я оказываюсь победителем. Раньше мне иногда приходилось упрашивать его дать мне поспать, потому что Брайан в постели совершенно неутомим. Пару раз я просто отключался сразу же после секса. Но в этот раз, трахнув меня, он сразу проваливается в сон, даже откатиться толком не успевает. И я пытаюсь поудобнее устроиться в его руках и насладиться такой редкой ситуацией. Он не выпускает меня из объятий! Вот о чем я мечтал в больнице! Стоит мне хоть чуть-чуть пошевелиться, и он тут же сжимает меня крепче – даже не просыпаясь. Это что-то новое. Раньше он никогда не любил спать в обнимку. Может, он все-таки тоже хоть немного по мне скучал? Такое ведь возможно?

Сейчас только шесть вечера, и я вообще-то не устал. Между процедурами в реабилитации особо нечем было заняться, так что отдохнул я на славу. Но я не против. Чего еще мне желать, кроме как быть здесь с Брайаном? Лежать так близко. Чувствовать себя желанным.

К восьми я успеваю проголодаться, но Брайан во сне лишь пару раз вздрогнул, а меня так и не отпустил. И чтобы встать, мне придется его разбудить. А я не хочу. Теперь, вблизи, мне хорошо видны темные круги у него под глазами. И похудел он заметно.

Засыпаю я около десяти и просыпаюсь только десять часов спустя от того, что руки Брайана шарят по моему телу. Ладно, может, по мне он и не скучал, но по сексу уж точно.

Потом я просто лениво валяюсь в постели. Интересно, почему он проспал четырнадцать часов? Это на него не похоже. И тут же меня одолевают новые мысли. Почему он вообще здесь? Он все эти недели тут жил? И трахался с другими в моей кровати?

Брайан – первый человек, которому удалось заставить меня задыхаться от ревности. Нет, я и раньше ее испытывал, но только когда ловил бойфрендов на измене. Да и в те моменты злости во мне было куда больше, чем ревности. Но думать о Брайане с другими – чертовски больно. Хотя я сам не раз это видел в задней комнате, и меня даже заводило. Пойди пойми.

Как бы стыдно ни было в этом признаваться, больше всего я ревную его к Майклу. Ведь он его любит. Больше всех на свете. Если вообще не единственного. Теперь я лучше понимаю, почему Майкл терпит от него такое обращение. Он искренне уверен, что однажды Брайан перебесится и останется с ним. И всякий раз, когда Брайан дразнит его, – как в тот вечер, в «Вуди», – только лишь сильнее убеждает его в том, что он дождаться не может того счастливого мига, когда они, наконец, воссоединятся. Просто пока он еще не готов. Майкл считает, что всегда был и будет для Брайана особенным. И в этом он прав. Брайан сам говорит: «Всегда любил и всегда буду». А мне он о любви не говорил никогда.

Брайан лежит на кровати, глядит в потолок, курит и пускает дым вверх тонкой струйкой. А потом говорит:

– Расскажи.

До сих пор не могу поверить, что разрешаю кому-то курить у себя в лофте. Даже в постели! И считаю это удивительно сексуальным. Раньше я никогда даже не встречался с курильщиками.

– Что рассказать?

– Какие… последствия травмы еще остались?

Все равно однажды придется во всем признаться. Так почему не сейчас? В общем, я так и делаю. Рассказываю, что руку скручивает судорогой от слишком сильной нагрузки. И что нога больше меня не подводит, но я все равно не могу отделаться от страха. И тут вдруг вспоминаю, что я бежал. Увидел его в кухне и бросился к нему, ни секунды не думая. Вот это да! Я с самой аварии не бегал, даже попробовать отказывался.

– Нужно сходить в магазин, – вот и вся его реакция на мой рассказ.

Я хмурюсь. В магазин-то, может, и нужно, но это вот что, его ответ? Правда что ли? Я тут корчился от стыда, рассказывая ему, что даже на улицу выйти не могу от страха, а его пустой холодильник беспокоит?

– Ты что, не слышал? Я не могу выходить из дома, у меня начинаются панические атаки.

– Угу. Именно.

Он тушит сигарету, выпрыгивает из постели и вытаскивает меня за собой.

– Сначала в душ. Там ты мне отсосешь. Ну ладно, я тебе, раз уж ты только что вернулся. А потом мы пойдем в круглосуточный супермаркет через дорогу. Потренируемся. Все будет хорошо. Если справишься, я потом позволю тебе сделать мне римминг.

И я невольно разражаюсь хохотом.

– Что это за награда такая – сделать тебе римминг?

Он затаскивает меня под душ и обвивает руками. А затем произносит низким, хриплым, соблазнительным голосом.

– Ладно, если будешь совсем молодцом, я сделаю тебе римминг. И не остановлюсь, пока ты не кончишь. Такая награда годится?

Я бы сказал – вполне.

После душа смелость начинает понемногу испаряться. Но есть-то все равно нечего. Чем только он, на хрен, питался, пока меня не было? Я уже умираю с голоду, так что идти в магазин все равно придется. В больнице я пробовал понемногу выходить на улицу – с Дафни или Филиппо. Они отвозили меня в какой-нибудь тихий угол больничного двора, и там я пытался прогуливаться с ними под руку. Оба они меня не торопили и всячески подбадривали. И все равно, когда пришло время выписки, я едва смог доковылять от дверей клиники до машины.

Брайан выбирает совершенно иную тактику. Мы спускаемся с лестницы, я замираю в нерешительности на пороге, а он просто хватает меня за правую руку и бесцеремонно выволакивает на тротуар. Машин почти нет, да и людей тоже, но мне все равно кругом мерещится давка. С Дафни и Филиппо мы никогда не пытались пересечь улицу. И оба они во время наших прогулок уделяли мне все свое внимание.

Брайан же на меня даже не смотрит. Слишком занят, разглядывая каждого встречного парня. Я от ужаса вцепляюсь ему в руку и не могу отделаться от какого-то странного дежа-вю. Мы впервые держимся за руки. И мне так хочется наслаждаться этим моментом, смаковать его. Но ничего не выходит. С меня градом льет холодный пот, а в горле застревает комок. И единственное, что я слышу, – это грохот собственного взбесившегося сердца в ушах.

И вдруг оказывается, что мы прошли уже пол-улицы. Так далеко я еще ни разу не продвигался.

Для больше уверенности левой рукой я вцепляюсь ему в локоть. И думаю только о том, что Брайан не допустит, чтобы со мной что-то случилось. Он высокий и сильный, он не даст мне упасть. И неважно, что Филиппо тоже мог бы меня поймать. Тут другое. Это ведь Брайан! И я не просто доверяю ему, я еще и не хочу, чтобы он увидел мою слабость. Заистерить посреди улицы будет даже хуже, чем рухнуть на тротуар. Так что я изо всех сил пытаюсь успокоиться.

В супермаркете полно народу. Но теперь я опираюсь на тележку, и это придает мне уверенности. Если даже кто-нибудь на меня и налетит, у меня есть за что удержаться. В какой-то момент Брайан вдруг просит меня взять мороженое, а он пока сходит за огурцами. И я едва сдерживаюсь, чтоб не кинуться умолять его не бросать меня тут одного. Кажется, вечность проходит, а его все нет. Я вцепляюсь в тележку и не спускаю глаз с прохода, ожидая его возвращения. Если он встретил какого-нибудь горячего парня и утащил его в туалет, мне ждать еще долго.

На самом деле меня уже немного отпустило, что не может не радовать. Наверно, тележка помогла. А, может, мне купить трость? Тут я сразу представляю, как отреагирует на эту идею Брайан, и качаю головой. Ни за что в жизни он нигде не покажется с парнем с тростью.

По дороге домой Брайан несет одну сумку, а я другую, и мы держимся за руки. Это не слишком удобно, но мы справляемся. Паника все не возвращается, хотя из поддержки у меня только Брайанова ладонь. Может, потому, что держаться за руки с Брайаном значит для меня больше, чем просто пытаться побороть страх? В этом есть забота, и утешение, и любовь, – по крайней мере, с моей стороны. А когда мы вернемся домой, я получу свою награду!

Раньше мы с Брайаном не особенно часто бывали вместе на улице. Но теперь это так. Мы гуляем в парке, ходим пешком в спортзал и кафе. Ну то есть у нас сейчас, конечно, машины нет, но все равно это больше для тренировки. В первую неделю Брайан вообще не выпускает меня из рук, но потом я постепенно привыкаю идти по улице рядом с ним, и он дает мне больше свободы. И я понимаю, что мне больше не нужно вцепляться в него изо всех сил. Теперь главное, чтобы он просто был рядом, и я мог опереться на него, если что случится. Жаль вообще-то, мне нравилось держаться с ним за руки. Раньше он никогда не брал меня за руку, только в воображении, и больше, наверно, никогда уже не возьмет. Конечно, для него это ведь была всего лишь помощь, а не демонстрация чувств.

В первый же день после выписки мы отправляемся в кафе. Дебби тут же набрасывается на Брайана с упреками, что он не показался вовремя. Говорит, она готова уже была идти его искать. А он отвечает что-то на счет того, что теперь, когда я дома, сделка отменяется. Весь разговор он загораживает меня от Дебби. А когда мы садимся за стол, задвигает меня в угол дивана. Чему я очень рад, потому что не вынес бы сейчас объятий.

Потом он объясняет, что ушел из дома и подал прошение о выходе из-под родительской опеки. И помогла ему в этом не кто иная, как Мелани. Я слегка ошарашен. Конечно, я заметил, что вся его одежда перекочевала ко мне в шкаф, и сообразил, что он в каком-то смысле ко мне переехал, но не понимал, что это официально и законно.

-Завтра я перевезу вещи к Майклу, – говорит он, не поднимая глаз от тарелки.

– Зачем?

– Я оставался у тебя, только пока ты не вернешься из больницы.

– Почему?

– В чем дело? Тебе что, пять лет? Что за идиотские вопросы?

– А что такого изменилось, что тебе нужно съезжать?

Будто бы я и сам не знаю. Лофт был для него укрытием, а теперь, когда я снова дома, он потерял большую часть своей привлекательности. Кому захочется днями напролет ухаживать за инвалидом?

– Считается, что мне нельзя с тобой жить, потому что ты старый развратный педик и нанесешь моей неокрепшей детской психике ужасную травму. Так что, официально, я должен жить у Дебби.

– Ну и живи у Дебби. Официально. Ничего не изменилось. Я хочу, чтобы ты остался.

Ну вот, я это сказал! Авария научила меня тому, что жизнь коротка и непредсказуема, и я не хочу остаток ее провести в страхе. Не хочу больше постоянно осторожничать. Ни просто по жизни, ни с Брайаном.

Он некоторое время буравит меня глазами, щурится и прижимает пальцы к губам. А потом просто кивает и возвращается к еде. И тогда я тоже начинаю есть, стараясь подавить безумную улыбку. Вот оно, наконец! Мы теперь живем вместе.

На следующей неделе мы отправляемся покупать новый джип. Меня все еще немного беспокоит рука, но куда больше меня волнует необходимость снова усадить Брайана за руль. Он делает вид, что у него нет с этим никаких проблем. И все же всеми силами пытается уломать меня вести машину из салона самому. И страшно бесится, когда я уверяю, что еще не готов. Я прикрываюсь своими страхами, и, наконец, он сдается. Равнодушно пожимает плечами, будто это не он только что бился насмерть, чтобы не сесть за руль. По дороге домой я прямо чувствую, как он напряжен. Вцепляется в руль до побелевших костяшек. В лофте оказывается, что он весь покрыт холодным потом. Терапия работает в обе стороны: он каждый день заставляет меня выходить из дому, а я за это заставляю его водить. Так что все по справедливости.

Спустя две недели, в пятницу, я встречаюсь с Гарднером Вэнсом. С понедельника я должен выйти на работу. Выходить из дома одному мне все еще трудно. Но Брайан в школе, поэтому в офис меня отвозит Дафни. В помещении я хожу уже свободно, стараюсь только держаться поближе к стенам. Мы приезжаем на час раньше, я прощаюсь с Дафни, пообещав позвонить, когда нужно будет меня забрать.

В Художественном Отделе все не слишком весело. Никому из моей команды не нравится работать в «Вангард». Ричард уже уволился, остальных же удерживала только надежда на мое возвращение. У троих сотрудников, включая Синтию, есть уже предложения от других компаний. Больше всего народ недоволен атмосферой. Старую гвардию «Вангарда» бесит уже одно наличие второй художественной команды, и моим людям достаются только самые незначительные и скучные проекты. Я уже слышал, что Саванна еще перед Рождеством подала заявление об уходе. В общем, я выслушиваю все жалобы своей команды, а потом иду встречаться с боссом.

Вэнс держится приветливо, если не сказать заискивающе. Трепетно расспрашивает о здоровье, о том, как я поправляюсь. А затем объявляет, что компании не нужна вторая художественная команда, и он предлагает объединить оба отдела.

– Ты хочешь, чтоб я работал под началом Эндрю?

Он, конечно, может принять такое решение, вот только я все еще старший менеджер, и зарплата у меня вдвое больше, чем у его арт-директора. К тому же я не желаю, чтобы кто-то вмешивался в мою работу. И уж точно не вернусь к должности руководителя проектов.

– На самом деле, я хотел спросить, не согласишься ли ты уйти из компании за хорошие отступные?

Я уже мысленно собрался писать заявление об уходе, так что едва не выпаливаю: о, да, с удовольствием. Но это, конечно, было бы глупо. Я притворяюсь страшно возмущенным. Он что же это, собирается выбросить меня вон из-за болезни? Вэнс тут же начинает предлагать все возможные виды компенсаций. И, в конце концов, я выбиваю себе такие отступные, что при экономном подходе пару лет смогу на них безбедно просуществовать. Плюс к тому мы договариваемся, что меня будут привлекать к работе над проектами для «Браун Атлетикс», если Лео Браун того пожелает. За неплохое вознаграждение. Итак, учитывая, что непонятно было, смогу ли я вообще вернуться к работе с моей нынешней рукой, полагаю, я неплохо все устроил.

Я спускаюсь в Художественный Отдел, чтобы обсудить с ребятами новости и сообщить, что я увольняюсь. Никого это не удивляет. Синтия тут же демонстративно садится писать заявление об уходе. Пол и Фиона тоже рассматривают такую возможность, да и все остальные, кажется, склоняются к тому же. Все мы много лет проработали в «Райдерс», где царила легкая и приятная атмосфера. И привыкнуть к жесткой конкуренции в «Вангарде» было непросто. Я от души рад, что мне не придется сюда возвращаться. И расстраивает только то, что неизвестно, когда мы все теперь снова встретимся. Так что, когда Фиона предлагает поужинать сегодня вечером вместе, все охотно соглашаются.

Дафни встречает меня на ресепшн, отвозит домой, и остаток дня мы проводим вместе. Вечером она доставляет меня в ресторан, где запланирована встреча, и даже провожает до столика. Впервые после аварии я оказываюсь один в публичном месте. Нервничаю я довольно сильно, но паники нет и следа. Правда, большую часть вечера все проводят за столом, а я ведь только ходить боюсь. И все равно к концу ужина я начинаю уже жалеть, что пообещал Дафни добраться домой на такси. Никто из присутствующих о моих проблемах не знает, и будь я проклят, если им расскажу. Я очень хочу снова быть нормальным.

Два с половиной часа спустя в бар, куда мы переместились после ужина, входит Брайан. Он останавливается в дверях и смотрит на меня, ожидая моей реакции. Я удивленно улыбаюсь, испытывая страшное облегчение, и тогда он приближается к нам.

Конечно, его тут же все узнают, а Синтия даже бросается обниматься. Все мы слегка пьяны.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Синтия.

– Пришел забрать Джастина.

Повисает молчание. Все глазеют то на меня, то на него. И лицо мое заливается краской. Вот этого я всегда и пытался избегать – выставления моей личной жизни на суд общественности.

А потом я смотрю на него. Вот он стоит рядом со мной, в джинсах и однотонной футболке, такой красивый, такой юный и мужественный. И я понимаю, что не стану больше скрывать, кто я есть. Мне нечего стыдиться. Да меня просто распирает от гордости за него и от счастья, что он со мной. И я радостно ему улыбаюсь.

– Я знала, я знала, что вы друг другу понравились, – первой приходит в восторг Синтия. – Как здорово!

Полагаю, она догадывалась даже, что между нами что-то есть. По крайней мере, со времен поездки в Чикаго.

И все остальные к ней присоединяются. Голосят, что они тоже все знали, и зовут Брайана выпить с нами. Но он лишь вежливо улыбается.

– У нас с Джастином другие планы.

– Да уж я думаю, – фыркает Синтия.

Она, кажется, все же перебрала. Я снова краснею.

Попрощавшись со всеми и расплатившись, я беру Брайана за руку и иду с ним к выходу, спиной чувствуя, как все на нас смотрят.

А мне плевать, я не стану прятаться. Никогда больше!

***

Я недавно понял, что сильнее всего расхуячить твою жизнь могут всякие мелочи. Ты не замечаешь их, принимаешь, как должное, и только когда они вдруг исчезают, понимаешь, как они были важны. Вот сон, например. Долгий здоровый сон – без кошмаров. Целых 14 часов сна! Взглянув на часы в субботу утром, я сначала думаю, что они показывают 8 часов вечера. С недавнего времени трехчасовой сон для меня предел мечтаний. Но за окном светло, а это значит, что наступило утро. Как же давно я не чувствовал себя таким отдохнувшим!

Джастин распластан подо мной, и я почему-то так ему благодарен. Будто бы это из-за него я так хорошо выспался. А, может, так оно и есть. Видимо, когда он рядом, кошмары испаряются. Конечно, от этого я только более жалок, но сегодня мне наплевать.

Последнее, что я помню со вчерашнего вечера, это как мы трахаемся. Видимо, сразу после этого меня и срубило. А сам же еще прикалывался над его выносливостью! Он теперь вечно будет мне это припоминать.

А потом я вспоминаю, что у него не все гладко. Раньше я не стал бы задавать вопросов, зная, что он не хочет об этом говорить. У меня и собственных проблем хватает, к чему еще и чужие на себя наваливать?

Но это ведь не только его проблемы, так? Они и меня касаются. Я это с ним сотворил, и я должен это исправить. А если у меня не получится… ладно, не будем об этом думать. Он рассказывает, что там стряслось с его рукой и ногой. Как я понимаю, трудности с ногой, в основном, от головы. Если она за шесть недель ни разу его не подвела, то, значит, скорее всего, с ней уже все нормально. Но он страшно параноит. Раз так, с этого и начнем.

Он замирает на пороге и сопротивляется, когда я пытаюсь вытолкнуть его на тротуар. И мне приходится стиснуть зубы. Если б не я, он был бы сейчас здоров и счастлив! Но я так по нему проехался, что он теперь даже на улицу выходить боится. Поначалу мне кажется, что он сейчас просто оттолкнет меня и спрячется в доме. Но мы все же выходим на улицу. Он весь белый, как простыня, и так мне в руку вцепился, что аж больно. Еще и второй рукой хватается за локоть. Хорошо, что в супермаркете он разжимает пальцы и берется за тележку. Завтра, наверно, синяки будут.

Разобравшись с основными покупками, я отправляю его за мороженым, а сам несусь к овощному отделу и хватаю первый попавшийся огурец. Затем мчусь обратно и потихоньку наблюдаю за ним, спрятавшись за стеллажом. Не хочу, чтобы он был один, если его вдруг накроет истерика. Поначалу он вроде в порядке, но потом начинает все время озираться по сторонам, вертеть головой и прикусывать большой палец.

И я тут же вальяжно приближаюсь к нему и кладу в тележку огурец, делая вид, что не замечаю, как он облегченно переводит дыхание. Будем считать, что с заданием он справился. Провалом было бы, если бы он сразу бросился мне на шею или словил паническую атаку, пока меня не было. Думаю, он вовсе не так плох, как считает. Это что же, в ебаной реабилитации не нашлось ни одного человека, чтобы с ним позаниматься? Им вроде как раз за это и платят? С другой стороны, мама Тейлор, наверно, требовала, чтобы с ним там все сюсюкались, как она сама.

Днем нам нужно пойти в кафе. Вчера я не заглядывал, и хотя я не в первый раз нарушаю условия нашей с Дебби сделки, двух дней подряд она мне не простит. А, может, она уже знает, что Джастин дома. Правда, когда мы приходим, с виду вроде кажется, что нет, ничего она не знала. Это хорошо, не придется мне ее убивать за то, что не предупредила. Заталкиваю Джастина в угол дивана, пока она не набросилась на него с поцелуями и объятиями. Оказывается в том, чтобы держаться за руки, есть свои плюсы.

Теперь моя очередь рассказывать новости. Я и не против. Я типа как горжусь, что ушел из дома. Наконец-то сумел постоять за себя перед предками. Ну не то что бы прямо уж постоять. На самом деле, я сбежал, пока Джека не было дома, и матери так ничего и не сказал. Но это все в прошлом, не хочу больше об этом думать. Я смотрю в будущее – и там меня ожидает переезд к Майклу. Еще недавно я бы от этого в восторг пришел, но теперь мне уже не особо хочется опять попадать под тотальный контроль. Да и кто в здравом уме согласился бы променять лофт на дом Дебби?

– Я хочу, чтобы ты остался.

Что-то изменилось. Какими бы новыми страхами Джастин не обзавелся, вывести меня из себя он больше не боится. Раньше он всегда осторожничал. А сейчас открыто все говорит. Прошлой ночью он сказал, что скучал по мне, хоть и знал, что я не выношу телячьи нежности. А теперь предлагает жить вместе?

И я сам не понимаю, то ли мне нравится этот новый Джастин, то ли стоит его немного осадить. Если так и дальше пойдет, мы скоро начнем косички друг другу заплетать. Такие штучки нужно душить в зародыше, пока все не вышло из-под контроля. Но с другой стороны он ведь предложил мне и дальше жить в лофте. А мне там нравится. Не нужно будет тесниться в доме у Дебби. К тому же я постепенно начинаю понимать, как мне чертовски с ним хорошо. Это ничего такого не значит, пусть не думает. Просто с ним весело.

И не будем забывать о кошмарах. Я не хочу, чтобы он о них узнал. Ну а если Майкл и Дебби узнают – лучше что ли? А если я поселюсь у них, они узнают, уж точно. Думаю, Джастин – наименьшее зло. К тому же, когда я вскакиваю посреди ночи, успокоить меня может только возможность его увидеть. Ну и как мне это проворачивать, если он будет в лофте, а я – у Дебби? Не могу же я каждую ночь таскаться к нему, просто чтобы на него посмотреть. Хрень какая-то. Легче уж сразу переехать.

Я соглашаюсь, и Джастин прячет улыбку. Думает, он такой хитрый, да? Временами меня это смешит, а порой просто выбешивает. Не то, что он думает, будто меня провел. Это ведь не так, раз я его манипуляции за милю чую. А то, что он в принципе считает, будто может мной управлять. Он что меня за идиота держит? Сегодня, правда, я все же больше забавляюсь. И, может, чувствую облегчение – ну так, слегка.

Некоторое время все идет гладко. С Джастином все не так плохо, как я боялся. Я, конечно, не могу заглянуть к нему в голову и определить, сколько усилий ему требуется, чтобы побороть панику. Но все равно через неделю он уже может спокойно идти по улице, не вцепляясь мне руку. Я все еще стараюсь не спускать с него глаз, но иногда вдруг задумываюсь, кому из нас это на самом деле нужнее? Он любит, когда я рядом, но вообще-то теперь уже справиться может и без меня. Зато я страшно дергаюсь, когда он уходит с кем-то другим, с Дафни, к примеру. Мне, правда, нужно взять себя в руки. Знаю, все дело в том, что совесть меня мучает за то, что я с ним сотворил, и требует все исправить. И она должна меня мучить. Потому что я, правда, виноват.

В следующие выходные Джастин берет меня с собой покупать новый джип. Не то что бы мы его так уж выбирали. Он почти сразу же останавливается на улучшенной версии его старой машины. Только в этом, уж будьте уверены, две подушки безопасности. Я не ожидал, что будет так трудно. Джастин вдруг говорит, что боится сам вести – вдруг руку заклинит по дороге, и просит меня сесть за руль. И я едва не выбегаю прочь из магазина. Не желаю я этого делать! Ладно, я ведь пошел с ним, чтобы помочь. Нечего строить из себя принцессу! В общем, я сажусь за руль.

Поверить не могу, что это так сложно. Блин, ну почему? Руки намертво пристают к рулю, и я боюсь посмотреть вправо, потому что знаю, что увижу его не таким, как сейчас, а таким, как тогда, – окровавленным и недвижимым. Блядь, да сотрется ли эта картина когда-нибудь у меня из памяти? Когда мы добираемся до дома, я чувствую невероятное облегчение. Джастин, кажется, ничего не заметил. Вот и хорошо.

Он говорит, что еще какое-то время не станет садиться за руль, и я могу брать машину и ездить на ней в школу. Поначалу я отказываюсь, но со временем меняю решение. Что же мне теперь до конца жизни бояться? Да ни за что! И потом, когда его нет в машине, все намного проще. День ото дня моя уверенность растет, и однажды я вообще перестаю думать об аварии.

В пятницу звонит Дафни и говорит, что Джастин потерял работу и отправился по этому случаю ужинать с бывшими коллегами. Она отвезла его в ресторан и теперь беспокоится слегка, сможет ли он сам добраться до дома. И я решаю, что, пожалуй, лучше будет самому его забрать. Приезжаю в ресторан и вижу его в баре, в окружении всей команды. Для человека, которого только что уволили, он что-то выглядит чересчур радостно.

Пару секунд я стою в дверях. Вообще теперь нам уж точно не о чем волноваться. Практика давно окончена, и никого не касается, что сейчас между нами происходит. К тому же, уверен, как минимум, Синтии точно известно, что во время аварии мы были в машине вместе. Но никогда же не знаешь, что там Джастин подумает по этому поводу.

И вот он видит меня и расплывается довольной и счастливой улыбкой. И тогда я подхожу ближе. Народ меня, конечно, помнит. Еще бы, я же весь такой незабываемый. А Синтия вообще кидается мне на шею, будто мы с ней – разлученные судьбой друзья детства. Это, блядь, еще за что? Потом она спрашивает, что я тут делаю, – прямо воплощенная невинность, типа ничего она не знает. И я объявляю, что пришел за Джастином. А Джастин, тот самый Джастин, что раньше от страха едва в штаны не писал, теперь просто счастливо мне улыбается. И по пути к выходу даже берет меня за руку. Да уж, вот это перемены!

Мне не понять, как он может так легко относиться к потере работы. Но меня это не касается. Вот только теперь ни у одного из нас нет зарплаты, и это сильно меня тревожит. У нас с Джастином все же было очень разное детство. Если Джек терял работу, это значило, что мы потеряем и дом тоже и вынуждены будем переехать. Так вот мы и в Питтсбург попали.

Джастин показывает мне, какие отступные ему заплатили, и только теперь мне становится ясно, как много он получал и к какому уровню жизни привык. И от этого мне еще неспокойнее. Я никогда не знал, сколько получает мой отец. Думаю, что и мать не знает тоже. В нашем доме это просто не обсуждали.

Спустя две недели он вдруг говорит, что нашел работу. Устроился менеджером в Картинную Галерею Сидни Блума. Бля, да у него крыша поехала! Променять высокооплачиваемую руководящую должность в крупной компании на убогую галерею? У него там зарплата, наверно, вдвое меньше будет! Безумие какое-то! Но проходит день или два, и я вдруг понимаю, что ему, правда, нравится его новая работа. А это чего-нибудь да стоит.

Мои же дела таковы: я получаю предложения от нескольких вузов, но попаду, скорее всего, в Питтсбургский Университет. Туда, куда я меньше всего хотел. Я вроде как надеялся свалить в другой штат. Но, во-первых, далеко не все университеты предлагают стипендию, полностью перекрывающую плату за обучение. А, во-вторых, раз я теперь дома больше не живу, мне уже ведь и не обязательно уезжать из Питтсбурга. Питт – очень престижный вуз, и продолжить образование я смогу в «Высшей бизнес-школе Катца». И вот это и правда будет круто.

Наконец, меня приглашают на встречу с комиссией по стипендиальным вопросам Питтсбургского университета. Я рассказываю об этом мистеру Симмонсу, и он прямо лопается от радости и убеждает, что меня, значит, уже, считай, утвердили, просто хотят познакомиться поближе. Я все же стараюсь заранее не обнадеживаться, там видно будет. В общем, в среду я прибываю в Питт, и вот тут-то все дерьмо и всплывает. Блядь, я должен был догадаться, что тайное когда-нибудь станет явным. Так всегда бывает.