Текст книги "Найти во всем этом смысл (СИ)"
Автор книги: Kachelofen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
В школе все как всегда. Хоть меня и не было три дня, я все равно первый в классе. Я ведь так усердно занимался в последнее время. На перемене Крис Хоббс пытается впечатать меня спиной в шкафчики, но я успеваю увернуться. Он слишком предсказуемый и слишком неповоротливый, что вообще-то странно для футболиста. А, может, это я очень ловкий. Ну и то, что я с детства привык уворачиваться от оплеух, слегка помогает. Такие навыки остаются с тобой на всю жизнь. Кончается тем, что это я вжимаю его лицом в дверцу шкафчика, заломив руку за спину.
– Если хочешь снова мне отсосать, просто попроси, – говорю я достаточно громко, чтобы все услышали. – Я, правда, посоветовал бы тебе сначала взять пару уроков. Потому что, честно говоря, получается у тебя хреново.
– Ты покойник, Кинни! – шипит он в мертвой тишине, вскоре сменяющейся возмущенными выкриками и смешками.
– Мистер Кинни, – окликает меня мистер Симмонс, проталкиваясь через толпу. – Отпустите его.
Я отпускаю его и тут же отпрыгиваю на безопасное расстояние. Хоббс, быстро развернувшись, сразу же пытается меня атаковать. Так я и знал. Говорю же, умом он не блещет.
– Мистер Хоббс, – угрожающе выкрикивает старик Симмонс. – Если не хотите снова оказаться под арестом, советую вам уйти отсюда.
– Он первый начал.
– У вас пять секунд.
Хоббс уходит прочь, на ходу одергивая форму и шепотом бормоча угрозы. Толпа под взглядом Симмонса рассеивается, и старик оборачивается ко мне.
– Я слышал, на выходных вы попали в аварию. Как вы себя чувствуете?
– Нормально.
– Если вам что-нибудь нужно, можете заглянуть в мой кабинет. Я помогу.
– Извините, я учителям не отсасываю. Попробовал разок – удовольствие так себе.
Уверен, все учителя в школе знают, что я гей. Это очевидно по тому, как они себя со мной ведут. И только мистер Симмонс в последние пару лет вроде как взял меня под крыло. Помогал мне выбрать дополнительные курсы, заполнял со мной заявления о приеме в колледжи и устроил мне ту практику, что разрушила на хуй всю мою жизнь. Он торчит в школе вот уже двадцать лет, так что может себе позволить помогать бедненькому мальчику-гею. Правда, сейчас я, кажется, ляпнул такое, с чем и он не станет мириться.
Надо же, я впервые сказал кому-то о том, что произошло у меня с физруком. Не считая Майки. И Джастина. Я рассказывал Джастину.
– Я сделаю вид, что ничего не слышал, Брайан. И мое предложение остается в силе. А теперь, думаю, вам пора идти в класс.
– Да, сэр.
Захожу в кабинет истории, иду по проходу, и все на меня пялятся. Но я к этому привык. Чтобы пережить школу, будучи геем, нужно уметь правильно себя подать. Хоббс – единственный, на кого мой апломб не действует. Все потому, что он слишком тупой. Зато все остальные оставили меня в покое с тех пор, как я в том году сломал Джереми Паркинсону палец дверцей шкафчика. Даже шутить на мой счет больше не решаются. Весь фокус тут в том, чтобы никогда не теряться в словесной перепалке, всегда быть готовым к драке и уметь быстро бегать – на случай, если нападут всем кагалом. Ну и еще немного помогает высокий рост и спортивная подготовка. Одноклассники меня не пугают. Да что в них страшного? С Джеком ни один из них не сравнится.
А теперь я вообще больше ничего не боюсь.
Подумываю о том, не наведаться ли после школы домой за вещами, но четверг – не лучший для этого день. Пойду завтра. Джек утащится в боулинг – ни при каких раскладах он этого не пропустит. А мама вечером уйдет на какие-то церковные сборища.
В лофте я едва успеваю переодеться, как кто-то уже стучит в дверь. Я целую минуту не обращаю внимания, но кто бы там ни колотился, уходить он явно не собирается. Открываю и вижу полицейского в форме.
– Брайан Кинни?
Я киваю, но с места не двигаюсь. Не хочу его впускать.
– Я офицер Ларсон. Насчет аварии в воскресенье. Я так понимаю, за рулем были вы?
Снова киваю.
– Могу я увидеть ваши права? Если они у вас есть.
Приходится пройти в кухню за бумажником, и полицейский, воспользовавшись этим, входит в лофт. Но сделать он успевает только три шага – я тут же преграждаю ему путь.
– Я сегодня был у вас дома, – говорит он, рассматривая мои права. – Мать ваша полагает, что вы гостите у друга. Но та женщина, Новотны, сказала, что я, наверно, смогу найти вас здесь. Вы тут живете?
– Присматриваю за квартирой, пока мистер Тейлор в больнице.
– А вы друг другу… кем являетесь?
– А это какое отношение имеет к вопросу?
– Да, в общем, никакого. Но вам всего восемнадцать. А ваша мать, похоже, не в курсе ни где вы живете, ни что в аварию попали.
Ебать! Он ей сказал! Только этого не хватало.
– Моя мать многого о моей жизни не знает.
– Я так и понял. То есть и о ваших отношениях с мистером Тейлором она не в курсе?
– Как вы верно заметили, мне восемнадцать. С кем я трахаюсь ее не касается. И вас тоже.
Он слегка охреневает, но быстро берет себя в руки.
– Мне просто не хочется возвращаться сюда и тащить вас домой, когда ваша мать подаст заявление о вашем исчезновении.
– Ничего она не подаст. А если вам делать нечего, можете моим отцом заняться. Еще что-нибудь?
Он говорит, что нужно составить протокол, и мне приходится подпустить его к столу. Но все равно лучше уж сейчас все сделать, чем завтра тащиться в участок. Хочу покончить со всем этим. И никогда больше не вспоминать.
Что, в общем, довольно трудно, потому что ночами меня мучают кошмары. Мне снова и снова снится авария. Я просыпаюсь в холодном поту с колотящимся сердцем. И оно никак не желает униматься, пока я не делаю единственной вещи, способной меня успокоить.
Ночная медсестра на ресепшн сразу меня узнает. Она объясняет, в какое отделение мне нужно, и идет вместе со мной, чтобы объяснить все тамошней дежурной. Не знаю, чем она оправдывает то, что я не прихожу днем. Но меня наконец-то – наконец-то! – к нему пускают.
Не то чтобы это сильно помогает. Я смотрю на него из коридора через окошко в двери. Он вздрагивает и мечется во сне. На голове все еще повязка, к счастью, уже не окровавленная.
– Что с его рукой? – спрашиваю я медсестру, указывая на гипс.
– Он сломал запястье.
– Но потом с ней все будет нормально?
– Милый, проблема не в переломе. Из-за черепно-мозговой травмы у него нарушены двигательные функции.
– Это еще что за хуйня?
– Он как будто бы перенес инсульт. И не может свободно двигать рукой, как раньше.
– Но он же поправится? Это временно?
Она криво улыбается, гладит меня по спине и отправляется делать обход.
С трудом, но все же убеждаю Майки после школы пойти со мной в родительский дом. Он страшно боится Джека, и однажды сказал мне, что моя мать тоже его пугает. Угу, как будто мне необходимо было это знать.
Честно сказать, я лучше бы пошел один. Но не знаю, сколько ходок успею сделать, прежде чем предки поймут, что я уношу все свои вещи. С них еще станется замки сменить. Так что лучше сразу же забрать как можно больше.
Я точно не знаю, куда там мать ходит в пятницу вечером, но обычно ее нет дома допоздна. А у Джека по пятницам получка, так что он часто и вовсе ночевать не приходит.
Мы пакуем всю мою одежду, школьные принадлежности, большую часть дисков и некоторые книги. Это все, что мы сможем унести на себе. Майкл со своей частью поклажи спускается вниз по лестнице, а я задерживаюсь в комнате, раздумывая, не взять ли еще пару книжек. Не ожидал, что так жалко будет оставлять их здесь. И вдруг я слышу из кухни голос Майкла.
– Ой, здрасьте, миссис Кинни.
Блядь! Только этого не хватало. Ладно, зато так проще принять решение. Я хватаю книжки и сбегаю с лестницы.
– Майкл? Что ты здесь делаешь? Где Брайан?
Голос у нее такой, словно она поймала его за попыткой ограбления. Ну, собственно, у него в руках столько сумок, что ее можно понять.
– Привет, мам, – говорю я, подойдя к кухне.
Майкл вздыхает с облегчением, а я подбородком указываю ему на дверь. Он и секунды не медлит.
– До свидания, миссис Кинни.
– До свидания, Майкл, – бросает мама и поворачивается ко мне. – Что ты делаешь?
– Съезжаю отсюда.
– Ты не можешь съехать. Тебе всего восемнадцать. Куда ты пойдешь?
– Поживу у друга.
– У Майкла и этой… женщины? Ничего не выйдет. Отец не разрешит.
– Почему же? Меня все равно тут никогда не бывает. Да и вас обоих тоже.
– Что это значит? Поверить не могу, что ты попрекаешь меня временем, которое я провожу с Господом! Он – мое единственное утешение.
Утешение… Что же у нее за горе такое? Агрессивный муж, которого ей Господь сам же не разрешает оставить? Или сын вроде меня?
Мне хочется сказать что-нибудь насмешливое, но в голову ничего не лезет. И мы просто стоим и смотрим друг на друга пару мгновений. А потом я начинаю осторожно отступать к задней двери, за которой скрылся Майкл. Не могу понять, почему же это так трудно? Я давно решил – соберу вещи и уйду. А если наткнусь на кого из предков, выскажу им в лицо все, что думаю. Но сейчас почему-то слова из меня не лезут.
– Полиция вчера приходила, – говорит, наконец, она, когда я уже почти у двери. – Сказали, ты вроде попал в какую-то аварию.
Останавливаюсь и оборачиваюсь к ней.
Скажи же что-нибудь, мама! Хоть раз в жизни задай естественный для любой матери вопрос. Ты не ранен? Все в порядке? Спроси меня. Хоть о чем-нибудь!
– Ты хоть понимаешь, как неловко я себя чувствовала? Полицейская машина у дома! Представить не могу, что подумали соседи! С Клэр у нас никогда не было таких проблем.
Я разворачиваюсь и ухожу. Хорошо, что дорогу я и вслепую найду, потому что мне отчего-то плохо видно. Захлопнув дверь, я пару секунд прихожу в себя на крыльце, прежде чем спуститься на задний двор и поискать Майкла. Не нужно ему этого видеть.
В воскресенье утром просыпаюсь от того, что кто-то колотит в дверь. Пытаюсь сообразить, где я, и что было прошлой ночью. Мне смутно вспоминается задняя комната «Вавилона». Какие-то парни. Куча наркоты. И тускло освещенный коридор больницы. Что-то из этого все же, в конце концов, загнало меня в постель. Но теперь меня ощутимо пошатывает.
Я натягиваю какие-то штаны и майку и иду открывать. Надеюсь, это не друзья Джастина. Не желаю объяснять, кто я такой, и куда он делся. Но нет, это не они. Это Дебби вместе с какой-то женщиной, которую я впервые вижу.
– Надо поговорить, – провозглашает Дебби, входит в лофт и с любопытством оглядывается по сторонам.
Та, что пришла вместе с ней, одета в джинсы и мужскую рубашку, волосы у нее короткие и темные. Определенно воинствующая лесбиянка. Вид у нее въедливый, как у терьера. Кивнув мне, она проходит в лофт вслед за Дебби, но по сторонам не глазеет – значит, уже тут бывала.
– Ну что же вы, заходите, не стесняйтесь, – бормочу я и закрываю за ними дверь.
Беру бутылку воды в холодильнике и сажусь на диван. Дебби спрашивает, как у меня дела, и я отвечаю – волшебно. Настенные часы показывают час дня. Блядь, надеюсь, они не долго тут проторчат? Я еще хотел в качалку заглянуть, а потом написать эссе по экономике.
– Кто твоя подружка?
Дебби опускается на диван возле меня. Мне с трудом удается не отодвинуться от нее. На самом деле, она не чересчур близко и не прикасается ко мне. Но может, если протянет руку. Это неприятно.
– Меня зовут Мелани Маркус, – возвещает дайк. – Я – друг Дебби и Джастина. И адвокат, – она садится в кресло.
– Повезло тебе! Ну и зачем вы пришли?
– Прошлой ночью ко мне в дом приходил твой отец, – говорит Дебби.
Я немедленно оборачиваюсь к ней, по привычке пытаясь разглядеть синяки или что похуже. Но ничего не нахожу.
– Было что-то около двух пополуночи, и он лыка не вязал.
Она замолкает, а я не знаю, что ответить. Во мне борются смущение, злость и страх за нее и Майки. Правда, с Майки-то точно все в порядке, он до трех был со мной.
– Он искал тебя. Пытался наводить свои порядки. Но потом понял, что тебя в доме нет, и ушел.
Я рассеянно таращусь на этикетку бутылки, что сжимаю в руке. Наверно, мне нужно извиниться. Но разве извинения могут загладить то, что ты подверг опасности дорогих тебе людей? Я уже несколько дней задаюсь этим вопросом. Чем они помогут? Что они исправят? Да ничего.
– Он что-нибудь?..
– Ну уж нет. Знаешь же, что у меня за дверью хранится бейсбольная бита. Очень убедительная.
Представлю себе, как Дебби замахивается на Джека, и не могу сдержать улыбки.
– Ты ходил к Джастину? – спрашивает она мягко. Слишком мягко.
– Чего ради?
Она вздыхает.
– Брайан, он любит тебя. И я знаю, что и ты его любишь тоже.
Что это за чушь ей в голову взбрела? Единственный человек, который меня любит, это Майки, а у него не очень-то богатый выбор. Что же касается меня…
– Люблю? – фыркаю я. – Я с ним просто трахаюсь. Регулярно.
Мелани смотрит на меня с отвращением, а Дебби снова вздыхает.
Решив, что эффективнее всего будет Дебби попросту игнорировать, я обращаюсь к Мелани:
– Итак, я снова спрошу: какого хуя вы здесь делаете?
– Майкл рассказал Дебби, что ты съехал от родителей. Прошлой ночью, когда твой отец явился ей угрожать, стало ясно, что так просто он этого не оставит. И Дебби позвонила мне посоветоваться. Если ты не хочешь проблем с родителями, лучше всего будет обратиться в суд с прошением о выходе из-под родительской опеки. Поскольку тебе уже есть восемнадцать, не думаю, что будут какие-то сложности. Я так понимаю, имело место семейное насилие?
Вот спасибо, Дебби! Давай теперь всем и каждому рассказывать о моих личных делах! Не хочу я об этом говорить. Посылаю Мелани свирепый взгляд, но она совершенно невозмутима.
– Я могу выступать в качестве твоего адвоката и гарантировать тебе полную конфиденциальность. Всего лишь дай мне доллар или любую другую принадлежащую тебе вещь.
Сую руку в карман и вручаю ей единственный предмет, который удалось нашарить. Она берет презерватив кончиками пальцев, передергиваясь от отвращения. Угу, определенно дайк. Да ладно, блядь, он же в упаковке!
Дебби только хихикает.
Убрав оскорбительную вещицу в сумку, Мелани принимается сыпать юридическими терминами: ходатайства, судебные запреты, еще какая-то хрень. Потом дает мне подписать какие-то бумаги.
– Жить тебе придется у Дебби, – говорит она. – Нужно доказать, что ты можешь сам себя содержать, либо кто-то может взять тебя на попечение. Дебби согласилась.
– Я отсюда не уйду.
Пока Джастин не вернется – уж точно. Мне нужны тишина и покой. А живя с Майки, ничего из этого не получить.
– Ты не можешь жить здесь официально. Ни один суд не позволит восемнадцатилетнему мальчику переехать к двадцатидевятилетнему гею. Это невозможно. Тебя поместят под опеку.
– Я останусь здесь.
– Остаться ты можешь, но официально жить будешь у Дебби. Джастин вообще знает, что ты здесь?
Я снова испепеляю ее взглядом. Очевидно, что я ей не слишком нравлюсь, и это взаимно. Но раз уж она согласилась заняться этим делом ради меня, вернее, ради Дебби, придется быть милым. Хотя бы попытаться.
– Он дал мне ключ.
– Ага, у моей матери тоже есть ключ от моей квартиры. Но это не значит, что я мечтаю однажды вечером вернуться с работы и обнаружить, что она ко мне переехала.
– Брайан, – произносит Дебби, и я оборачиваюсь к ней. – Ты не обязан жить с нами. Можешь оставаться здесь, если хочешь, но раз в день ты должен приходить в кафе, чтобы я знала, что ты жив и хоть как-то питаешься.
Это можно устроить.
Мелани говорит мне, что подаст прошение очень скоро, но потребуется время, чтобы оно прошло все инстанции. Однако временное постановление можно получить сразу же. Она клянется, что упомянет «трудности», с которыми я сталкивался дома, только если мои родители вздумают чинить препятствия. Дело свое она и правда знает.
И вот, наконец, они начинают собираться на выход. Я иду за ними, чтобы запереть дверь. Хватит на сегодня гостей!
– Он спрашивает о тебе, – тихо говорит Дебби. – Все время. Ты должен пойти навестить его.
– Угу, особенно учитывая, как вольготно ты расположился в его лофте, – бросает Мелани, выходя на лестницу.
– Сходи навести его, – мягко говорит Дебби и гладит меня по щеке.
Я отшатываюсь и закрываю дверь.
И в дополнение ко всему, в воскресенье является миссис Тейлор. Я выхожу из душа, к счастью, в полотенце вокруг бедер, а она уже посреди гостиной. Оборачивается на шум и вскрикивает от испуга и изумления. А затем прижимает руки к груди, с трудом переводя дыхание.
– Прости, Брайан. Я не знала, что тут кто-то есть, – поначалу она немного смущена, но настроение ее очень быстро меняется. – А вообще-то, что ты тут делаешь?
– Я всегда тут по выходным. А вы не знали?
– Нет, честно говоря, нет. Джастин не так много о тебе рассказывал.
Отлично понимаю. С чего бы ему? Я уж точно не тот человек, которого станешь расписывать перед матерью. Тем более перед матерью, которая считает, что трахаться со мной может только педофил. Или чокнутый.
Иду к шкафу и начинаю одеваться. Роняю на пол полотенце, и миссис Тейлор тут же резко отворачивается. На самом деле, это вовсе не так забавно, как мне казалось. Одевшись, иду на кухню и включаю кофеварку, а она перемещается в спальню. Мы будто бы танцуем сложный танец, каждое па которого разработано так, чтобы по возможности избегать друг друга. Она открывает шкаф и застывает ненадолго, увидев развешанную в нем мою одежду. А затем поджимает губы, вытаскивает вещи Джастина и принимается складывать их в сумку, что принесла с собой.
Она все не выходит из спальни. Кофе уже готов, я наливаю его в кружку и облокачиваюсь на стойку. Может, нужно и ей предложить? Правда, ее это, наверно, еще больше возмутит. Будь она кем-нибудь другим, я бы уже вовсю над ней изгалялся, но она его мать. И есть в ней что-то такое, что заставляет меня держаться в рамках.
– Ты собираешься жить здесь?
– Пока да.
– Джастин не вернется до января. Как только ему станет лучше, его переведут в отделение реабилитации. Ему многому придется учиться заново.
В больнице она сказал, что не винит меня. Но глаза ее прямо-таки подписывают мне обвинительный приговор. И я ее понимаю. Это ведь я все это с ним сотворил. И я едва не стоил ему работы. Да что уж там, иногда я даже по его глазам вижу, что он меня ненавидит. Или отчаянно желает возненавидеть. Ну а кто бы не захотел? Я и его понимаю тоже.
– Ты ведь осознаешь, что я должна буду поговорить с ним о том, что ты здесь?
Я просто хочу, чтоб она ушла. Мне так трудно рядом с ней находиться, что я, как обычно, бросаюсь в атаку.
– В каком смысле поговорить? Проверить, правду ли я сказал, или наставить его на путь истинный?
Она тут же взвивается.
– Уверена, ты понимаешь, что, если б это было в моих силах, тебя бы вообще не было в его жизни. Ничего личного. Я не слишком хорошо тебя знаю, просто считаю, что Джастину ты не подходишь.
– Ага, в этом мы сходимся.
– Тогда почему ты все еще здесь?
Ясно, пленных она не берет.
Пожимаю плечами. Нет у меня ответа на этот вопрос.
– В больнице мне рассказали, что ты спас ему жизнь. Ты сказал, что он аллергик, и врачи со скорой по дороге позвонили в отделение и попросили заранее найти его медицинскую карту. Если бы в спешке ему ввели не те лекарства, ситуация могла бы сложиться намного хуже. Я должна поблагодарить тебя за это.
Ей, похоже, немалых усилий стоило произнести эти слова. Ну да, неприятно, наверно. Я почти восхищен ее выдержкой. Только вот можно не говорить больше об аварии? Я всеми силами пытаюсь о ней забыть.
Не дождавшись ответа, она продолжает:
– Знаешь, он спрашивает о тебе. Всякий раз. На самом деле, это первое, что он сказал, когда очнулся. Где Брайан? Даже раньше, чем «что случилось?» И с тех самых пор все спрашивает и спрашивает.
Пари держу, ей это охуенно приятно.
– Ну, теперь вам есть, что ему ответить.
Она пару раз качает головой, вскидывает на плечо сумку и снова поднимает глаза на меня.
– Если ты любишь его хотя бы вполовину так сильно, как он тебя, ты исчезнешь из его жизни, пока не поздно.
Не волнуйтесь, мама Тейлор, именно это я и сделаю.
Глава 16
Проснувшись в первый раз, глаз я не открываю. Не могу. Я слышу голоса, вернее, один голос, но он какой-то неразборчивый, будто пробивается сквозь вату. Не могу ни распознать, кто говорит, ни слов разобрать. И только чувствую, как от его звуков становится легче, спокойнее и теплее. Пошевелиться я не могу, потому что все тело как-то отяжелело. Да и не хочу, если честно, я слишком устал. Даже веки разлепить не получается.
Проснувшись во второй раз, я уже точно знаю, где я. Белые стены, белый потолок и самые отвратительные в мире занавески. Ясно, это больница. Я дважды в жизни вот так приходил в себя в больнице – в пять и в одиннадцать лет – оба раза из-за анафилактического шока. И оба раза, очнувшись, я не особенно пугался, потому что слышал мамин голос. И от звуков его успокаивался, не успев впасть в панику. Вот как сейчас.
Сейчас мне не страшно, но и расслабиться я не могу тоже. Мне нужно кое-что сделать – срочно, безотлагательно. Голос матери отныне не тот, что мне нужно услышать в первую очередь. Она не единственный человек, который сейчас нужен мне рядом, и больше не самый важный. Есть кто-то еще.
– Где Брайан?
Вижу, как дергается мамино лицо. Она гладит меня по щеке.
– Его здесь нет, милый. Но с ним все в порядке. Он не пострадал.
– Не пострадал?
Какого дьявола случилось?
Она рассказывает, что мы с Брайаном попали в аварию. А я даже не помню, чтобы мы куда-то ехали. Последнее мое воспоминание – Нью-Йорк, номер в отеле, я прошу Брайана меня трахнуть, что он с готовностью и делает. Боже, да что это со мной случилось, что все мысли теперь все время сводятся к сексу? К сексу с Брайаном. Даже из комы я выхожу с мыслью об этом. Как там это называется? Наваждение?
– Как он?
– Не волнуйся о нем, Джастин. У него ни царапины.
Тон у нее такой, словно Брайану должно быть за это стыдно. Как будто он нарочно устроил аварию, чтобы меня убить.
– … увидеть его.
– Милый, его сюда не впустят. Заходить можно только членам семьи.
– Брат?
Я уже совсем очнулся, успел даже прийти в ужас, а тело мое все еще отказывается мне подчиняться. Ощущения вернулись дай бог на половину, я едва могу пошевелиться, а правая рука и вовсе не слушается. Скашиваю глаза на нее. Не удивительно, что она такая тяжелая, – на запястье гипс. Блядь! Я ведь этой рукой рисую!
– Я не могу сказать, что он твой брат. Весь персонал уже знает, что это не так. Они не поверят.
– Скажи ему.
– Что сказать?
– Что со мной все нормально.
– Скажу. Но не сейчас. Хочу быть здесь, когда доктор придет тебя осмотреть.
Пытаюсь все же убедить ее, потому что знаю, что Брайан, должно быть, вне себя. Могу себе представить, что бы я чувствовал на его месте! Мне вдруг вспоминается, как Дафни насмешливо говорила: все потому, что Брайан от природы не способен испытывать чувства? Я знаю, что он с ума сходит от беспокойства. Просто знаю и все.
Потом приходят врач, его ассистент и две медсестры, и принимаются мучить меня идиотскими вопросами. Что сейчас за год? Кто у нас президент? Что последнее я помню?
– Номер в Нью-Йоркском отеле. Пятница, день.
Секс с Брайаном. Его губы на моем теле. Жар его дыхания на моей коже. Его голос…
Блядь, хорошо хоть член все еще работает!
К счастью покрывало довольно толстое, и ценой некоторых усилий мне удается поглубже под него закопаться. Но тут-то как раз доктор его и сдергивает, чтобы воткнуть мне в ногу какие-то иголки. Оуч!
Правая рука – единственная часть моего тела, что все еще какая-то онемелая. Поначалу я надеюсь, что это из-за перелома запястья. Но приподнять ее над кроватью я тоже не могу. И вот теперь я в панике. Врач объясняет, что это последствия черепно-мозговой травмы. Ах, вот почему мне все кажется, что голова у меня распухла, и каждый удар сердца болью отдается в висках. Никто не готов мне сказать, изменится ли мое состояние со временем, или это теперь навсегда. Но зато теперь, раз я очнулся, меня переведут в другое отделение. Это хорошо. Потому что здесь – в интенсивной терапии, или где там я нахожусь – вокруг куча каких-то медицинских датчиков и приборов, которые меня пугают.
После ухода медиков я безуспешно пытаюсь привести мысли в порядок. Я все еще какой-то заторможенный. Итак, у меня повреждена правая рука, и пока перелом не заживет, и гипс не снимут, я не смогу начать ее разрабатывать. Что означает, что к нормальному состоянию она вернется не раньше, чем месяца через три, – если, конечно, не останется такой навсегда. Чего не случится. Потому что я этого не допущу.
Еще нужно как-то уложить в голове, что на дворе вечер среды. Ладно, последние три дня я не помню, потому что был в коме, но на выходных-то что случилось? Я как будто бы застрял в пятнице. Брайан в тот день был таким… Мы просто валялись на кровати, бесконечно целовались и гладили друг друга, как подростки. Впрочем, он и есть подросток. Но как доходит до дела, как тинейджер себя веду скорее я.
Мама все еще говорит что-то о реабилитации, восстановительных процедурах и о том, что ничего еще не ясно, надо просто запастись терпением и ждать.
– Мам!
Она замолкает и смотрит на меня, улыбаясь.
– Иди скажи ему, что я в порядке.
По крайней мере, говорю я уже лучше.
Ее улыбка вянет. Знаю, она надеялась, что я забуду о Брайане.
Мама всегда была самой преданной моей группой поддержки. Она принимала и пыталась полюбить каждого парня, с которым я ее знакомил. Даже Дэна, целый час выносившего ей мозг тем, что даже самые расположенные к нам натуралы никогда не поймут каково это – быть геем. После этого она целых три месяца на встречи PFLAG не ходила, пока Дебби не затащила ее обратно.
– Это что, не может подождать?
Я не гнушаюсь тем, чтобы надавить на жалость. Смотрю на нее самыми несчастными глазами. Да я заплачу даже, если потребуется.
– Мам, пожалуйста!
Она вздыхает и поднимается на ноги, чтобы выполнить мою просьбу. Так уж мне повезло, что единственный парень, которого я по-настоящему полюбил, оказался именно тем, кого моя мать на дух не переносит. Может, в этом и причина? Чем больше она этому противится, тем больше он мне нужен? Да нет, думаю, я такое подростковое бунтарство давным-давно перерос. И неодобрение моей матери никак не влияет на то, что я чувствую к Брайану.
Утром меня переводят в другое отделение. Здесь меня сможет навещать, кто угодно, – хоть родственники, хоть друзья, хоть вообще посторонние. Так и происходит. Поток посетителей не иссякает весь день– мама, Молли, Дафни, Дебби, Синтия, Скотт со своим новым бойфрендом, Мелани и Линдси, даже Эммет, который рыдает так, что и слова вымолвить не может.
Но кого я вовсе не вижу, так это Брайана. Я выдерживаю полдня, а потом впервые спрашиваю о нем – и уже не могу остановиться. Где Брайан? Вы не видели Брайана? Как он там? И все сразу как-то смущаются, будто я что-то неприличное сморозил, и им за меня неловко.
День или два спустя меня пронзает жуткая мысль. А что, если они мне врут? Что, если это всего лишь благая, но провальная попытка не волновать меня, пока я не поправлюсь? Что, если Брайан умер, а мне никто не сказал? Пару дней я не высказываю своих подозрений вслух. Только задаю своим визитерам неожиданные вопросы, наблюдаю за их реакцией и пытаюсь подловить на вранье. Но все равно ничего не могу понять. Тогда я начинаю спрашивать прямо, спрашивать всех и каждого. Он умер? Пожалуйста, просто скажите мне, если он умер. Мне нужно знать. Конечно, они все отрицают, но я ничему уже не верю. Никто не может толком мне объяснить, почему его здесь нет.
Тогда я отправляю на поиски единственного человека, которому доверяю. Вернувшись на следующий день, Дафни говорит, что видела его. В «Вуди». Она не хочет вдаваться в детали, но я все же понимаю, что поговорить им не удалось, потому что Брайан был кромешно пьян и слишком занят каким-то парнем. К этому времени я не могу уже разобрать, то ли Дафни не может подобрать слов, чтобы открыть мне горькую правду, то ли нарочно сочиняет историю, которая наверняка меня расстроит, чтобы я перестал расспрашивать.
Блядь, где же Брайан?
Каждый раз, как открывается дверь, у меня сильнее начинает колотиться сердце. А если входит Эммет, оно буквально выпрыгивает из горла, – он ведь ростом с Брайана и волосы опять выкрасил в темный. Брайан все не приходит, и со временем я понимаю, что не придет никогда. Почему он не навещает меня? Неужели без всех своих преимуществ я ничего для него не значу? И мое последнее воспоминание о нем – всего лишь иллюзия? Потому что в тот день он казался таким нежным и… не знаю… любящим, что ли? Может, у меня и правда мозги набекрень? Мне так еще примерещится, что мы держимся за руки и танцуем щека к щеке. Конечно, все это ложные воспоминания. Секс и правда был, а остальное мне привиделось. Жалкие фантазии сбрендившего от любви идиота.
Я вроде как решил поверить в версию Дафни. Она никогда раньше мне не врала, и сейчас не стала бы. И то, что Брайан напивается и снимает парней в «Вуди» очень похоже на правду. Мама говорит, что в выходные видела его в лофте. И будь это очередной ложью во спасение, уверен, она не произносила бы ее таким неодобрительным голосом. Я отвечаю, что Брайан волен приходить в лофт в любое время, и она только вздыхает. Она не станет сейчас читать мне нотаций, я ведь еще выздоравливаю, и она никому не позволяет меня расстраивать – себе, в первую очередь. Надеюсь, она сказала мне правду. Пусть он бывает в лофте, пусть даже переедет туда. И пусть останется. Пока я не вернусь.
Я перестаю о нем спрашивать, и все вроде как вздыхают с облегчением. Да и сам я тоже – не могу больше видеть, как при любом упоминании Брайана, в их глазах вспыхивает жалость. К несчастью, такое положение вещей означает, что больше мне разговаривать с моими посетителями не о чем. Ни один из них не является тем, кого я на самом деле хочу видеть, и все разговоры, не относящиеся к Брайану, кажутся мне монотонным жужжанием. Не будешь же часами говорить о погоде. Я начинаю отвлекаться, раздражаться и попросту грубить – и поток визитеров постепенно иссякает. Что меня вполне устраивает.
Дафни – единственный человек, кроме мамы, которого моим поведением не отпугнуть. Она просто начинает приносить с собой книжку. Если мне хочется поговорить, она с радостью подхватывает тему, если же нет – сидит и читает. И она единственная не отказывается говорить о Брайане. Только я и сам больше не хочу. Буду молча предаваться отчаянию.
И все равно меня постоянно терзают сомнения. Где-то внутри, на задворках разума, пищит тоненький голос, твердящий мне, что я что-то упускаю. Что есть что-то еще, о чем я должен знать. Что-то, что я должен вспомнить. Но в голове у меня все еще туман, и расползающиеся мысли очень трудно собрать воедино. К тому же меня постоянно мучает страх. Страх, что он в самом деле умер. И то, что иногда, ночами, мне кажется, будто я слышу его голос, вовсе не помогает. Однажды мне почудилось даже, что я видел его в коридоре через дверное окошко. Но потом я окончательно проснулся – и там никого не было. Тут, разумеется, моя паранойя взыграла с новой силой. Может, он призрак, который явился с того света, чтобы дразнить и мучить меня? Потому что, будь он живым, он не стал бы прятаться, вошел бы в палату и заговорил со мной. И это ведь так в стиле Брайана – бесить меня даже в обличье призрака.
