Текст книги "Высматривая путь. Том I (СИ)"

Автор книги: JohnLemon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Появилось ощущение, будто он что-то упустил из виду или не придал чему-то важному значения. Ему казалось, что он окончательно утонул в ее прикосновениях, в ее глазах и в этом томном поцелуе. Она целовала его медленно, осторожно, смакуя каждое мгновение. Внутри все стянуло тугим узлом, а внизу живота приятно заныло. Много ли ласки было на его веку? Уж меньше, чем хотелось бы. Да и что за ласка то была, когда за нее нужно платить золотой кроной? Руки сами потянулись к ней, сами обвили тонкую талию, сами прижали к своей груди. Она зарывалась обеими руками в его длинные волосы и жалась так тесно, что он чувствовал ее холодное и мокрое тело каждой клеточкой своей кожи.

– Ты такой горячий, такой… – зашептала дева, едва сумев оторваться от него. – Живой, – добавила она тогда, когда он потянулся за новым поцелуем.

Медальон подпрыгнул так, будто его пытался кто-то сорвать с шеи.

– Мастер ведьмак!

Он услышал это за спиной и хотел было обернуться, но не смог. Манящие глаза не отпускали его, не давали отвлечься.

– Мастер ведьмак! – все не унимались за спиной.

Он пытался повернуться. Он искренне хотел, но руки сами, словно не подчиняясь его воле, ласкали тело водной девы, оглаживали округлые бедра, сминали упругие ягодицы.

– Эскель, черт тебя дери!

Закричали будто в самое ухо. В одно мгновение он обернулся, краем глаза увидев высокую девушку в белой вышитой рубахе, в подпоясанной балабонами*** юбке и с распущенными русыми волосами. Она смотрела на него с такой невообразимой злостью, что ему стало не по себе. А в следующее мгновение его затянуло под толщу воды. Настолько резко, что он едва успел сделать вдох. Тянуло его долго, будто кто-то за ноги держал. Вода была мутной и холодной. Водоросли неприятно касались оголенных участков кожи. А через мгновение перед ним снова появились васильковые манящие глаза. И они пытались залезть в разум, пытались одурманить. Но в этот раз не получилось. В голове отчетливо звучал рассерженный девичий голос, будто отрезвляя.

– Эскель, не отталкивай меня. Прошу тебя…

Донеслось до него как из-под толщи воды. А когда удалось, наконец, вернуть концентрацию, перед глазами предстала истинная владелица столь прекрасных васильковых глаз. Бледно-синяя кожа, совершенно белесые глаза и болезненно-худые длинные руки теперь не казались такими манящими. Сделав несколько гребков к поверхности, ведьмак понял, что просто так ему не выбраться. Он был слишком глубоко, да и за ноги все же держало что-то, утягивая ко дну. Он боролся до конца, как мог, изо всех сил. Ровно до тех пор, пока воздух не начал заканчиваться, а в глазах не стало темнеть. Только тогда он увидел, как рука тянется к нему. Как хватает его за запястье и как тянет наверх. Он готов был поклясться, что это было настоящее чудо. Воистину – чудо!

Эскель резко распахнул глаза и сел. Сердце стучало как бешеное, а сам он был весь в поту. Печь практически уже не грела, а сквозь штору неуверенно пробивался солнечный свет. Да, он был в корчме, на печи. Ровно на том месте, где и лег вчера. Смахнув с лица остатки сна, он неспешно соскочил на ноги и принялся торопливо одеваться. Благо, что одежда просохла как нужно.

Вышел в зал он в расхристанной рубахе навыпуск, в перекошенной куртке и со связкой мечей. Даже сумок своих не захватил.

– Мастер? – услышал он голос корчмаря и дернулся. Нервы были натянуты как струна. Но желание разобраться, что за чертовщина тут творится, было сильнее. – Как спалось, мастер ведьмак? Никто не тревожил? – заприметив некую растерянность и озабоченность Эскеля, продолжил корчмарь.

– Хорошо спалось. Тепло. Только дочь вашу перепугал.

– Дочь? – Богумил как тер тряпкой деревянный стол, так и застыл. – Но мастер, у меня нету и в помине никакой дочери. Ягна так и не смогла разродиться.

– Нет дочери? Тогда кто же… – начал было ведьмак, пока не вспомнил вчерашний разговор. – Ах вот оно что.

– Что приключилось, милсдарь? – корчмарь взволнованно уставился на Эскеля.

– Ты говорил, что тот мужик, Вацлав, пьет не просыхая из-за того, что его дочь утопилась. Расскажи мне все, что знаешь.

Богумил какое-то время смотрел неверящим взглядом на него, будто не понимая, шутит ли мастер или нет. Но после недолгой паузы все же принял решение заговорить.

– Значит, случилось это прошлой весной. Ладная была девка эта. Имя у нее еще такое было. Шло ей как влитое – Соломея. И характер покладистый у нее был. А красоты какой! Не описать, мастер. Повадилась она сюда ходить с Вацлавом. Он раньше-то охотником был. Что подстрелит, то сюда тащит. Мы разделывали, продавали. Ему, конечно, тоже доля причиталась. Соломея и та при деле была. Подсобить могла. А похлебку такую варила. Ой, не передать, мастер. Все село сходилось на запах.

Эскель положил на скамью мечи, а сам оперся о стол поясницей и скрестил на груди руки. А корчмарь продолжал:

– Значит, был у нас, ну как был, и сейчас есть, наверное, – мужик один. Колек зовут. Ушел он отсюда, а куда подался – неизвестно. Давненько у него деньжищ было немерено. А потом то ли пропил все, то ли проиграл, черт разберет. Словом, положил он глаз на нашу Соломею. Он к ней и так и этак, а она ни в какую. Говорила, что для мужа себя бережет. Да и ей было лет пятнадцать отроду тогда. А он-то старше был ее. Да намного.

Эскель поджал губы. Знавал он, чем такие истории заканчиваются.

– Ох, сударь. Скажу я вам, тяжко мне говорить о том, что случилось. Но раз вы просите, – корчмарь замолк, уставившись в одну точку на столе, а после ломанулся к полкам, схватил рюмку, налил самогона и опрокинул в себя. Но рассказ продолжил: – Значит, ушел по обыкновению Вацлав на охоту, а Соломея при корчме осталась. Я ей поручил бурячка мне натаскать для самогону. Понемножку, чтоб уж больно не надрывалась. Носила она мне буряк, носила… А потом я гляжу – ее нет. Пропала. Я ж позвал Ягну. Вдвоем-то оно сподручней искать. Икали мы, мастер, искали и… – Богумил налил себе еще, а когда выпил, то, махнув рукой, продолжил: – Лучше б и не искали ее вовсе. Это уж потом мы узнали, что Колек этот, чтоб его подняло и перевернуло, – в сердцах бросил он, – подстерег нашу Соломейку и затащил ее в стойло. А в стойле-то что? Коней нет, то и мужичья нет. В общем, снасильничал он ее там. Кровищи было столько, что мы уж думали, что он еще и того… порезал ее чем.

– А потом она пошла и утопилась в реке?

– Ну не сразу, милсдарь. Как Вацлав вернулся, то грозился всю корчму перерезать. Но никто ж не знал, кто ее снасильничал-то. А девка молчала как воды в рот набрала. Даже слезинки не проронила. Потом забрал Соломею свою Вацлав и вернулся в Яворник. А той же ночью, бабы говорят, пришла Соломейка к реке нашей, вся в белом и босая. Видать в сорочке ночной. Это ж шла она с самого Яворника. Ночью и одна! Представляете, мастер? И как зашла в воду, так и не вышла. Ну а потом Вацлав запил, Колек пропал из села, а нас утопленники затерзали. Полезли из реки, как говно из… ну вы поняли.

– А Соломею кто-то потом нашел? Тело ее.

– Никто не нашел. Она как в речку канула, так и ее никто и не видал.

Эскель задумчиво почесал правую щеку, а после перевел взгляд на корчмаря.

– Милсдарь. Вы что же это, думаете, что к вам Соломейка наша ночью захаживала?

– Я почти в этом уверен, – выдохнул Эскель. – Запамятовал я, а ведь у нас Деды** как раз на носу.

– Верно, мастер.

– А Соломея ваша – зало̀жная покойница, выходит.

Богумил призадумался на мгновение, а потом громко вздохнул.

– Это что же, мастер, Соломейка нас утопленниками травит?

– Не думаю, что это связано. Но, может быть, стягиваются они как раз на энергию вашей утопленницы. Думаю, что это не утопцы даже. Те более равнодушны к колебаниям энергии. А вот топляки или плавуны – другое дело. В общем, чтобы не послужило причиной их захаживания в окрестности корчмы, Соломею нужно проводить в мир иной по всем обрядам. Могилку для нее приготовить, какие-то ее вещи, раз тела нет, захоронить. Чтобы отец горсть земли кинул да слово доброе сказал. А на Деды чтобы поминали Соломею как чистого усопшего. Это пока она является как бестелесный дух во снах и как видение наяву да в канун дней особо магических, а как силу наберет, может и в кого пострашнее обратиться. И особые дни ей будут без надобности.

Богумил уперся руками в стол и внимательно взглянул исподлобья на Эскеля.

– Я все сделаю. Есть вина моя в том, что с ней произошло. Отца ее приведу, захороним как полагается.

– Хорошо. А я обыщу берег. Может вещи какие ее найду да топляков прорежу.

– Спасибо вам, мастер. От души спасибо.

– Пока еще не за что, – схватив мечи и закрепив их ремень на груди, ведьмак покинул корчму.

Топляки и впрямь ходили по берегу, но в воду не совались. Боялись, видимо, как и предполагал Эскель. Что-то их притянуло сюда, а в воду не пускало. Перерезать их было несложно. Пусть они и были коварны, постоянно норовили окружить, но ведьмак совладал с ними быстро. Дольше языки вырезал, ей-богу. Сложнее было отыскать что-то, что принадлежало Соломеи на берегу. Следов-то было много: и чудовищ, и мужичья. Эскель обошёл берег порядка пяти раз, всё дивясь, как же достоверно ему во сне привиделось все это, вплоть до расположения камышей. Да даже каждый камешек лежал ровно на том месте, что и во сне. Впервые с ним такое произошло. Обычно полуденницы таким не промышляли, как и полуночницы, моровые девы, да и просто призраки. Здесь, выходит, был дух еще окончательно не обращенный. А какой ведьмак встречался с таким? Эскель не знал, но решил записать все, что видел и что сделал, чтобы помочь местным. Мало ли, вдруг потом кому-то хорошую службу сослужат его заметки.

Разорванные бусы с красными бусинами бросились в глаза слишком неожиданно. Да и вообще чудо, что он разглядел их в камышах. Собрав в руку всю свою находку, ведьмак принюхался. Пахло илом, а еще чем-то телесным и кровью. Снова. Но это было удивительно, ведь неизвестно, сколько эти бусы плавали тут в грязи. Определенно они принадлежали Соломее. Знал он это, даже чувствовал на каком-то ином, новом и доселе неизвестном уровне. Свои ощущения Эскель тоже решил записать. А пока сжал бусы в руке и направился обратно в корчму.

Местные и Богумил сработали быстро. Могилку выкопали аккурат под ивой, на берегу. Место там было хорошее, тихое и красивое. Вацлав стоял белый как полотно, но ничего не говорил. Просто невидящим взглядом смотрел перед собой и слушал, что ему говорил корчмарь. Похороны бус и еще нескольких вещей прошли быстро. Бабы рыдали, Богумил неустанно просил прощения, а Вацлав, упав на колени, пытался докричаться до разрытой могилы словами любви и сожаления. В конце концов, покончили с этим ближе к полудню. За топляков ведьмак деньги получил, да еще и не взяли с него плату за ночлег и сытный обед. Снарядили его провизией, почистили и причесали Василька да отправили восвояси.

Выехав на большак, Эскель пришпорил коня и мерно двинулся в сторону Яворника. А там до Дерева Висельников рукой подать. Решил переехать пограничный пост и двинуться на Карстен. Еды хватит на несколько дней, да и конь хорошо отдохнул. Но девушка эта, что обругала его, из головы не шла.

* – В словаре русского языка XI–XVII вв. поруб определяется как «темница в виде ямы или землянки, заделанная сверху деревом»

** – поминальные дни.

*** – балабон – (диал.) пушистый помпон на концах плетеного пояса (укр. «пояс-крайка»).

Комментарий к Часть 5. Утопленница

Бечено

========== Часть 6. Тщеславие и жадность ==========

Неделя прошла для Фредерики слишком быстро. Она и опомниться не успела, как на пороге появился кмет с обещанным конем и словами глубочайшей благодарности. Благодарности эти Дера с нескрываемой гордостью приняла, а вот животное, что едва дышало, раздувая худосочные бока, огорчило. Конь был почти дохлый, и она искренне недоумевала, как он вообще дошел. Иссохшее тело, изъеденная хворью шкура и красные глазницы вызвали лишь тихий стон и причитающее цоканье.

– Что же вы мне доходягу привели? Он же подохнет со дня на день, – обойдя кругом коня раз-другой, она остановилась и уперла руки в бока.

– Дак другого и нету у нас, госпожа травница, – уверенно заговорил мужик, который пришел в этот раз без товарища.

– Быть такого не может.

– Может, милсдарыня. Еще как может, – закивал мужик. – У нас урожай в этом году совсем не удался. Тут люд вон кормить нечем, куда уж коня? Вы уж заберите его, госпожа. Хороший он конь, молодой, быстрый. На хуторе он подохнет совсем. Не надобно нам столько коней. Две кобылицы вот недавно разродились. Не знаем, куда жеребят пристроить сможем. Они ведь беспородные у нас, простые. Зато преданные какие, вы и представить не можете!

Девушка подошла к морде коня поближе и чуть наклонилась. Всмотрелась в полузакрытые карие глаза и вздохнула. Помирало животное. И если не выходить, то жить ему недолго осталось. Дера понимала, почему крестьянам проще корову или свинью взрастить. Столько пользы от такой скотины: и молоко тебе, и мясо, и сало, и костяшки на похлебку. А кони-то, что в них есть? Больше для езды да работы.

– Берите, госпожа. Не пожалеете, вот вам крест!

– Ладно, давай сюда, – буркнула Дера, протягивая руку.

– Прошу вас, госпожа травница, – мужик поклонился и протянул девушке поводья.

Конь лишь едва дернул хвостом, смахнув надоедливых мух, и пошевелил ноздрями. Девушка придирчиво осмотрела скотину. Уж до боли спокойный он был, умиротворенный. Или, может, просто обессиленный?

– А свиньи-то что ваши? – наконец решила поинтересоваться Дера, скорее, для проформы, чем из любопытства.

– Живы-здоровы. Жрут только немерено. Но оно к лучшему. Шпика больше будет.

– Славно, славно, – вздохнула девушка, краем сознания подозревая, что ее обвели вокруг пальца. Зря она ляпнула тогда, что коня у нее в жизни не было. Вот и подсунули ей клячу дохлую.

– Вы вот еще что, милсдарыня, – мужик стыдливо опустил глаза, подметив нахмуренные брови и пристальный взгляд Деры.

– Что там еще? Опять чесотка? Или вши теперь? Так за такого коня я вам быстро это излечу. Капустным соком и ртутью, как все лечат, а не травками чудодейственными.

Глаза ее вспыхнули таким недовольством, что мужик попятился. Светлая радужка налилась зеленью, а губы сжались в тонкую полоску. Ишь, чего удумали. Коня плохого подсунули, а теперь еще и помощи просят.

– У нас там Зофья разродиться изо дня на день должна, только лежит она все и лежит. Не ходит совсем и не ест почти ничего. Мы лицо-то щупали ее, жару нет. Токмо бледная она вся, как упырь какой.

– Я вам не повитуха и не медичка, – фыркнула девушка, топнув обутой в изношенный ботинок ногой.

– Знаем мы, сударыня, знаем, – мужик вытер широкой ладонью взмокший от пота лоб. – Но вы уж подсобите, чем можете. Просим вас всем хутором! Мы-то не можем в ваши Осенфурты податься за лекарем! Помогите, милсдарыня! Не дайте сынишке Яцека помереть, да и Зофью его спасите!

– С чего вы взяли, что там сын? – удивленно захлопала глазами Дера.

– Дак с того, что небо нам показало. Зофьюшка ходила к реке ворожить, а звезды на глади сложились так, что увидала она сына.

– Ну так нагадайте себе и лекаря из Оксенфурта.

– Просим вас, госпожа травница! Вы-то уж у профенссоров учились! Все, поди, должны знать и все уметь! – кмет стянул с головы шапку и, прижав ту к груди, рухнул на колени. – Просим вас, умоляем, милсдарыня.

Теперь пришла очередь Фредерики вздыхать и качать головой. Не любила она всего вот этого, но, может, если уж мужик так старается, то и правда беда какая произошла с этой непутевой Зофьей. Ворожить она ходила. Девушка фыркнула. Знала она, какие бабы по деревням суеверные. За цвет глаз могли любую девку ведьмой наречь и взашей за пределы села погнать одну, без еды и воды, без денег.

Забредала к ним однажды такая несчастная. Едва живая пришла и у порога легла. Неизвестно, сколько бы так пролежала. Отто тогда квас наварил на опаре пшеничной и запах стоял такой, что захмелеть можно было без труда. Дера только редьку тогда выкопала и капусту прихватила. Щи думала сварить, как время появится. А то с этими травами она тогда три ночи не спала. Урожай выдался хороший. Жили вместе они с Отто недолго, – чуть более месяца под одной крышей, – но сроднились до боли быстро. Вышла тогда Дера на тропу к хате, смотрит перед собой, а у порога девка лежит. Думала, может мерещится уже чего из-за того, что глаз не смыкает который день. Но девка и впрямь лежала. Одежда грязная и изодранная, а сама худющая, как кляча, которую ей кмет притащил. Пришлось щи варить сразу, не откладывая. Стол Отто накрыл быстро. Хлеб, кое-какие соленья, квас свеженький, шпик, редька, нарезанная с луком и маслом конопляным. Девка умылась, укуталась с шерстяное покрывало, отъелась и принялась рассказывать, как ее из деревни выгнали из-за цвета волос и глаз. А еще потому, что отвары себе варила. Простенькие такие, из мелиссы или мяты. То для сна, то от боли в животе. Ну и, конечно же, не обошлось без наговоров и обвинений в колдовстве и прочих непотребствах. Дера тогда дала несчастной денег из личных сбережений, еды собрала и отправила восвояси. Лишний рот им самим был ни к чему, а помочь жуть как хотелось.

– Помогу, – наконец выдавила из себя девушка. – Вы, как Зофья разродиться надумает, за мной пошлите.

– Добро, милдарыня! – воскликнул мужик, неуклюже поднимаясь на ноги.

– А теперь пошел прочь.

Кмет торопливо скрылся в лесу, а Дера перевела взгляд на клячу.

– Вот так конь. Всем коням конь, – послышался голос низушка за спиной. – Такой разве что навоза много даст, а так проку от него никакого.

– Ничего, господин Бамбер, – девушка приложила ладонь к лошадиной морде и, прикрыв глаза, прислушалась к тихому дыханию животного. – Откормим, вылечим и будет самый настоящий скакун. Еще и офирским фору даст. Помяни мое слово.

– Обязательно, – съязвил Отто, спрятавшись за дверью в хате. – Ох, и влетит нам этот конь в копеечку… ох, влетит.

А конь был самый что ни на есть обыкновенный: рыжий, с гривой длинной не стриженной, с хвостом облезшим да с пятном белым на животе.

– Ладно, пойдем дружок, пристроим тебя куда-нибудь, – Дера дернула за поводья, и он пошел. Спокойно и в шаг.

Еще вчера Отто заранее напомнил о том, что неплохо было бы что-то вроде коновязи соорудить да из бревна какого выстругать поилку. Чем они и занялись чуть ли не сразу. Поилка получилась кривенькая, убогая, но зато прочная и не дырявая. Коновязь сделать оказалось и того проще. Тогда низушек встал рядом с девушкой и, придирчиво глянув на проделанную работу, заявил, что и подумать не мог, что когда-нибудь сможет расширить свои, так сказать, угодья. Да еще и скотиной какой обзавестись. Дера улыбалась, но продолжала методично забивать кол в сыроватую от дождя землю. Она и сама подумать не могла, что когда-то будет настоящей хозяйкой. Научится выращивать растения и работать на земле, что захочет коня и достанет его, черт возьми. Не думала она, что из недоученной алхимички станет хорошей травницей. Но бабушка говорила, что жизнь все расставляет по своим местам. И пусть сначала нам может показаться, что расставила она как-то не так, как надо, но итог всегда будет один – она никогда не ошибается. И теперь Дера в этом убедилась сполна.

Привязав коня, девушка провела ладонью по ребристому боку, прошлась пальцами по изъеденной язвами шкуре. Благо те уже не кровоточили, а покрылись темной коркой. Судя по их виду, животное содержали в очень плохих условиях и совсем не мыли. Что за хворь такая, Фредерика определить не могла, но нужно было снять покраснение, воспаление, а также успокоить раздраженные участки. Пригодилась бы арника. Но где ее найти в такой местности? Это нужно в горы отправляться. Может, ромашка и череда помогут? Дера задумчиво пересчитала выпирающие ребра животного. Для начала неплохо было бы коня отмыть, а уж потом лечить.

– Теперь ты все дни напролет будешь над ним трястись? – заговорил низушек где-то за спиной, заставляя девушку отстраниться и обернуться.

– Не все дни. Но помыть его нужно, а еще раны залечить. Знаешь, что тут может помочь?

Низушек скрестил на груди руки и, пожевав травинку, решил-таки подойти ближе.

– Арника поможет. Она хорошо воспаление снимает.

– Думала. За ней в горы нужно идти.

– А те запасы что были? Там немного, но…

– Нету запасов. Сгнили еще в прошлом месяце. Ты забыл, как мы крышу сарая чинили? Дождь все травы залил.

– Череду попробуй. И ромашку. А еще, – Отто обошел коня со всех сторон и задумчиво хмыкнул. – Попробуй раны маслом смазывать. Кожу увлажнять надо, а то череда высушит сильно. Можно бы еще молоком натереть, но то слишком дорого для такой клячи.

Дера усмехнулась и, погладив гриву коня, посмотрела на низушка.

– Спасибо тебе.

– Да за что? Я же для общего дела. И вот что, ты воды натаскай из колодца, а я тряпку поищу. Помыть его нужно, а то смердит похлеще моего сарая с травами.

– О-о-о, так ты, наконец, признал, что сарай твой смердит? – рассмеялась девушка.

– Я и не отрицал, – качнул головой Отто, сдержав улыбку.

– Мне тут предложение сделали непростое, – заговорила, наконец, о волнующем девушка, попутно оглаживая шею коня.

– Разродиться помочь бабе. Слышал, – кивнул низушек.

– Я ведь не повитуха. Чего они повадились ко мне ходить? То чесотка у свиней, то кровотечение, то роды.

– Ну так Мироську ты спасла от женской беды. Теперь вот решили, что и с таким делом поможешь.

– Я никогда не принимала роды, Отто, – Дера повернулась и взглянула на низушка таким жалобным взглядом, отчего у того аж дыхание сперло.

– Так чего взялась тогда? – вздохнул он, вытаскивая изжеванную травинку изо рта.

– Не знаю, – шепнула та, опустив голову. – Само как-то получилось.

– А я знаю, как получилось, Дера, – сплюнул он горькую от травы слюну и сорвал новую травинку. – Тщеславная ты девка. Повадились, повадились. А сама-то и рада, что тебе руки тут выцеловывают да в ноги кланяются.

– А что, это грех какой? – вспыхнула девушка.

– Нет. Но раз сама ввязалась, то сама и выбирайся.

– Ну Отто, помоги, – пропищала Дера. – Ну хоть подскажи траву какую. Ты ведь все-все знаешь.

Бамбер устало вздохнул и утер влажный от пота лоб небольшой белой тряпицей, что вытянул из небольшой сумочки, болтавшейся по обыкновению на поясе.

– Ладно! И не смотри на меня так! А то штучки твои это бабские… Спорынью заготовь и крапиву. Не высушивай, а хорошо промой. После навари крепкий отвар. Если схваток долго ждать придется, давай по ложке каждые пять минут. Знаешь, как я учил тебя время отсчитывать. Это ускорит процесс.

Фредерика кивнула.

– Рожать тащи бабу эту в баню. Там обычно чище всего, – хмуро продолжал низушек. – Если кровить будет сильнее, чем положено, то сделай вот что: заготовь коренья горца змеиного, кору калины, стебли герани, корень аира, кору дуба, омелу, репешок, татарник, зверобой и тысячелистник. Чуток подсущи и сделай отвар и настойку на спирту. Если кровить будет после того как разродится, накажи пить настойку месяц по ложке трижды в день до еды. А если кровить будет прямо посреди процесса, заливай в нее отвар в больших количествах. Кружками пусть пьет, но продолжает тужиться. Иначе дите задохнется и сгинет, да еще и мать за собой потянет. Запомнила?

Она неуверенно кивнула еще раз.

– Ладно. Я напишу тебе сейчас. Оботрешь своего подопечного и в лес отправляйся. Та дурында может со дня на день разродиться, а ты должна быть готова. А я, пока тебя не будет, масло и отвар коню сделаю. Но раны сама обработаешь ему! И помни, тебе еще вербену и багульник собрать надо до темноты!

– Помню, господин Бамбер! Конечно помню! – воодушевленно залепетала девушка.

Спрашивать, откуда низушек все это знает, не хотелось. Помогает и ладно. А там, гляди, может и впрямь станет не только травницей, но лекарем. А что? Повитухи и хорошие медички сейчас дорого стоят. Кметы их услуги себе не позволят, а она будет брать недорого, но и руку как раз набьет хорошо. Никогда ведь не знаешь, где тебе эти знания пригодятся.

***

Эскель с нескрываемым любопытством рассматривал черные от копоти останки сожженных домов, что встретили его как раз на въезде в Яворник. Он не спешил, но и медлить не собирался. Хотелось поскорее уйти вглубь на север. Добраться до Оксенфурта, привести себя в порядок и Василька тоже. Рубаху постирать, куртку почистить, сапоги новые, может, купить или эти подлатать, да и седло починить. А то сползать стало. Пока едва ощутимо, но галопом с таким седлом не поскачешь – боязно. Вероятно, крепление износилось.

Об ужасах войны ведьмак знал не понаслышке. Но все же больно было видеть чумазых детей, сожженные хаты, голодных и обедневших селян. Обычно он любил путешествовать по Северу. Бывал он и в Ковире, и Повиссе, и в Аэдирне. Земли там богатые, люди живут хорошо, села ухоженные и относительно чистые, скотина не больная, урожаи знатные. А вот в Реданию и Темерию его занесла нелегкая случайно так надолго. Обычно все проездом было. Долго нигде не задерживался, цеплял кусок реданских земель и отправлялся в Ковир и Повисс. Но потянуло же его южнее как назло. За работой погнался, за деньгами, а может быть, так сказать, обстановку захотел сменить. А то горные пейзажи да справные корчмы ему уже порядком надоели.

Задерживаться в деревне он не стал. Да и работы никакой не брал. Пусть и староста местный что-то намекал насчет трупоедов. Но коню отдохнуть немного дал, а еще подошел к прилавку, который заприметил сразу же. Хотелось прикупить кое-чего спиртного да эликсиров наварить, как в следующий раз на привал остановится. Идей сделать это в Яворнике даже не возникало. Алхимичить Эскель не любил до боли и делать это предпочитал в уединении. Однажды, когда его товарищи увидели, какой он неуклюжий и неумелый в этом деле, то долго потешались над ним. Но то ведьмаки, от них он это стерпел и сам даже посмеялся. А вот кмету за такое мог и голову с плеч снести.

– Милсдарь, – окликнули его внезапно.

Ведьмак вздохнул и покрепче затянул ремень седла. Не хотел он браться за работу сейчас, Боги свидетели – не хотел.

– Милсдарь ведьмак, помогите нам с монстряками-то, – молодой мужчина подходил неспешно, будто до сих пор не решил, просить ли о помощи или нет.

– Что за монстры? – заправив за ухо выпавшую прядь волос, он наклонился, проведя рукой по животу коня, а именно по ремню, убеждаясь, что в ближайшее время ему не грозит свалиться с Василька и переломать себе ноги.

– Да в сарае мы их заперли. У нас корова последняя издохла ночью, а утром уже полный сарай этих страхолюдин был.

– Это о них мне староста говорил? – подняв с земли мечи, Эскель крепко закрепил их за спиной.

– О них, мастер, о них, – мужик стянул в головы шапку и нервозно помял в грязных руках. – Токмо, коль вы возьметесь истребить эту нечисть, мы вам немного заплатим.

– Если это гули, а скорее всего это они и есть, то я беру по десять крон за голову.

– Ну, – мужик прикинул, какое там поголовье монстров и обреченно выдохнул, – столько у нас не будет.

– Тогда не выпускайте их и подождите, пока они с голоду передохнут.

– Не годится так, мастер. А коль они корову дожрут и нами закусить захотят?

– Конечно захотят, – усмехнулся ведьмак, закатывая засаленные рукава уже совсем не светлой рубахи, торчащие из-под коротких рукавов куртки.

– Может, – начал мужик, но замолчал, а после некоторого раздумья продолжил: – может, мы тогда по деревне пособираем, кто что может дать, а вы пока нечистью-то этой займетесь?

Эскель осмотрел мужика внимательно еще раз с ног до головы. Зацепился за судорожно теребившие шапку пальцы, бросил взгляд на подрагивающий от частого глотания кадык и выдохнул. Чувство в теле появилось дурное. В целом, он работал всегда так – оплату требовал по факту. Да и мужик этот не выглядел как-то необычно. Нервный разве что чуток. Ну так под его взглядом все кметы нервничали. Но чувство это странное сбивало с толку.

– Согласен, – наконец выдал ведьмак. – Веди давай к своему сараю.

– Вот спасибо, так спасибо, – поклонился мужик и торопливо поманил рукой. – Сюда, сюда, мастер.

Сарай этот стоял и впрямь на окраине Яворника. Ничего необычного он в нем не заметил. Разве что следы кровавые то тут, то там проступали на земле у дверей да запах стоял неприятный – сладковатый, резкий, как из выгребной ямы. Теперь он точно убедился, что это гули. Только они так смердели. Двое мужиков, вооруженные вилами, стояли у запертых дверей и то и делали, что бранились да плевались.

– Эй вы, а ну отойдите оттудова! Мастер ведьмак сейчас все сделает! – закричал мужик, что шел рядом с Эскелем.

– Ой, страшенный что-то твой ведьмак, Сымон. Че это с мордой у него? Может, негодящий какой? – хохотнул один из мужиков, но от сарая отошел.

– Сам ты негодящий! Ты на глазищи его глянь и на меч! – вскинул кулак вверх Сымон.

– Да все они выродки страшные, как дерьмо Гузки нашего.

– Скажешь тоже, – расхохотался второй мужик с вилами.

Ведьмак, будто и не слыша слов мужичья, подошел вплотную к сараю и ужасающе отточенным движением вытащил из ножен меч. Взмахнул им, с тихим свистом резанув по воздуху, и внимательно осмотрел лезвие, проходясь в который раз взглядом по выдавленным рунам. Рука сама потянулась к переброшенной через плечо сумке, вытаскивая оттуда небольшой пузырек с маслом. Последнее. Но, если там окажется больше трех трупоедов, масло может здорово ему подсобить.

– Мы это, мастер, закроем вас. А когда закончите, то постучите. А то боязно дверь не запирать, когда там столько страхолюдин, – подошел ближе Сымон.

Шапку он уже натянул на макушку.

– Хорошо, – бросив неоднозначный взгляд вначале на мужика, а после – на двух с вилами, Эскель сжал губы. Не нравилось ему это все. Но с другой стороны, работа непыльная. За несколько минут управится.

Сжав и разжав пальцы правой руки на рукояти, перетянутой кожаной лентой, он кивнул мужичью, и те осторожно приоткрыли двери. Скрип несмазанных петель тут же привлек внимание монстров. Ведьмак не успел насчитать, сколько их там было, но бросились на него трое. Пришлось применить Аард и только потом атаковать. Дверь с грохотом закрылась, а до слуха донеслось тихое чавканье. Взгляд переместился в темный угол, где, сверкая глазами и дожевывая целую, но уже подгнившую, коровью ногу, сидел гравейр. Он был крупнее остальных, имел светлый цвет кожи и выглядел на порядок опаснее. Ведьмак знал, что нападает эта нечисть хаотично. Принимая боевую стойку, Эскель сделал короткий вдох, восстанавливая сорвавшееся дыхание. Три гуля начинали его окружать, а за дверью послышались мужицкие голоса. Но вслушиваться не было времени, так как острые когти мелькнули прямо перед лицом.