Текст книги "Я подарю тебе меч (СИ)"

Автор книги: Jess_L

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

– Отзови Призрака! – велела Молодая Волчица.

– Он нас выдаст, – мальчик поднял кубок, выпавший у Манса, его лицо было не по-детски серьезно и непроницаемо.

– Он наш гость.

Она говорила тихо, тоном, не допускающим возражений. Джон нахмурился. В следующий миг Призрак соскочил с груди Манса и подошел к лежащей лютоволчице. Та тяпнула его за лапу, но позволила устроиться рядом. Манс перевел дыхание.

– Я вас не выдам.

Молодая Волчица подошла проверить его повязки. Она помогла ему перевернуться на живот и размотала полотно, касаясь умело и почти невесомо. Вывернув голову, Манс наблюдал за ней. Лицо ее прояснилось, когда она осмотрела подживающие швы. Наложив на них свежую, пахнущую травами кашицу, она перевязала его уже не так туго.

– Ты знаешь кого-то из Старков?

Он снова лег на бок, натянув на себя шкуру, Молодая Волчица села рядом на скамью, сын опустился на пол у ее ног, прижав колени к груди.

– Я недавно был в Винтерфелле в свите Лорда Командующего, – Манс не видел причины это скрывать. Если Старки – ее родня, то рассказом он хотя бы частично отблагодарит ее за заботу. – Говорят, Старки всегда поддерживали Дозор, да и младший брат лорда Эддарда – Бенджен Старк теперь у нас Первый разведчик, – он заметил, с каким жадным интересом они оба его слушали. Серые глаза Молодой Волчицы засияли. – В общем, принимали нас хорошо. Делать мне было особенно нечего, и я шатался по замку. Видел наследника – крепкий рыжеволосый парнишка – в мать пошел, не в отца. Нагородил над воротами снежную гору и ждал, на кого бы ее сбросить. Тоже, видать, от скуки, – он улыбнулся при этом воспоминании. – Несладко, наверное, расти лордом – и поиграть-то не с кем.

– У них больше нет детей? – Ее ладонь лежала совсем рядом с его здоровой рукой – тонкая, с длинными пальцами, с невозможно белой кожей, которую не портили несколько старых царапин. Его тянуло потрогать, насколько она нежна на ощупь?

– Незадолго до нашего приезда родилась дочка. Нам ее не показывали. Леди Старк пропадала в детской, а лорд Старк был хмур и неразговорчив, что, как понимаю, для него обычное дело. Но слуги шептались, что он до сих пор оплакивает свою сестру, исчезнувшую много лет назад. Пропавшую без вести и скорее всего погибшую вместе с младенцем-бастардом.

– Я не бастард! – Джон вскочил на ноги, сжимая кулаки. – Я принц!

– Примите мои извинения, ваше высочество, – Манс не смог сдержать в голосе насмешку, но тут же поднял руку в успокаивающем жесте, а потом как бы невзначай накрыл ею ладонь девушки. Она казалась слишком взволнованной, чтобы это заметить. Ладонь была слегка шершавой, но для его мозолистых пальцев мягче шелка. – Я только повторил слухи, что ходят о леди Лианне Старк.

Молодая Волчица вздохнула.

– Ты расскажешь о нас Бенджену?

– Разве что ты сама попросишь. Он, конечно, Первый разведчик, но я не помню среди своих обетов те, что вынуждали бы меня докладывать командирам об их сбежавших сестрах.

– Зато среди них есть обет целомудрия, – она мягко убрала руку. Манс криво улыбнулся:

– Всего лишь безбрачия. – Но когда его это останавливало? Даже раны, боль от которых он уже почти не чувствовал, не могли помешать влечению к молодой красивой женщине, окруженной к тому же таинственным колдовским ореолом, и принадлежавшей к роду правителей Севера. «Песня о Зимней розе» всегда была его любимой, и он завидовал легендарному Баэлю-Барду, способному так любить и так петь, а теперь будто сама Зимняя роза явилась перед ним во плоти. Но если Лианна и заметила его состояние, то ничем этого не показала.

– Отдыхай, – она встала и подтолкнула Джона. – Теперь все, что тебе нужно, это хороший сон. Если боги будут милостивы, завтра будешь на ногах.

Он ласкал взглядом ее фигуру, пока полог не задвинулся. Джон, выходя, обернулся, и Манс натолкнулся на его напряженное и ревнивое лицо. Но даже это не уменьшило его возбуждения. Потом, перехватив взгляды, которые Джон бросал на его длинный меч, он решил, что с мальчиком сможет договориться.

Волки остались. Манс гадал, уснет ли он вообще под пристальным наблюдением двух пар светящихся в глаз, янтарной и кроваво-красной, но незаметно для себя уже погружался в дрему, полную образов Лианны Старк, которую его воображение рисовало ему без одежды и в столь соблазнительных позах, что не устоял бы и Бейлор Благословенный.

3.

Утром волков рядом уже не было. Манс приподнялся и понял, что может встать без посторонней помощи. Раны о себе не напоминали, зато в штанах оказалось холодно и липко – ночные грезы не прошли бесследно. Будто он снова стал мальчишкой, которого братья-дозорные подначивали на вылазку в бордель. Обет целомудрия на самом деле никто в Дозоре не соблюдал, ну или почти никто. Новобранцам даже скидывались по кругу, чтобы оплатить первую женщину. Манс тогда отдал все деньги Эббену, предложив повеселиться за двоих, – он не смог представить, как возбудится на шлюху, изображающую страсть за несколько медных монет. Девственности он лишился в другой вечер, когда в Башню несколько охотников из вольного народа принесли на обмен шкурки. Среди них была девушка, худая и чумазая, похожая на мальчишку. Он уже не помнил, как ее звали, но она слушала его игру и пение, приоткрыв рот, а потом, в темноте и тесноте сарая, оказалась горячей, как печка.

Манс отодвинул колющуюся тростником ширму. Тусклый серый свет, сочившийся из затянутого рыбьей кожей окошка, был не сильно ярче масляной плошки, но чтобы видеть, куда идешь в небольшой чисто убранной комнате, его хватало. Другая ширма отделяла, похоже, место хозяйки. Вместо открытого очага, обычного в домах вольного народа, дым от которого уходил в дыру в потолке, у одной из стен было сложено грубое подобие камина с каменной трубой. Рядом на полке была расставлена посуда – раскрашенные горшки и миски, ложки и фигурки из глины, дерева и камня. Он взял одну – это оказался грубо вырезанный волк. «Подношения знахарке-оборотню». А на стене над ними висел меч. Короткий, похожий на кинжал-переросток, с узким блестящим лезвием. Любой стальной меч за Стеной был редкостью, но на этом еще было клеймо мастера и герб. Мансу не нужно было присматриваться к стилизованному лютоволку, чтобы догадаться, что это герб Старков.

На остывающих углях томился горшок, распространяя запах вареного мяса и овощей, от которого рот сразу же наполнился слюной. Манс уселся прямо на дощатый пол, прислонившись спиной к теплым камням, и принялся за еду, рассудив, что оставлена она для него.

Ощутив приятную сытость в желудке, он почувствовал себя здоровее, чем до схватки с сумеречным котом. Лианны и ее сына все не было, и Манс решил выйти наружу. Натянул сапоги, накинул плащ, теперь не по уставу расцвеченный красными заплатами, пристегнул ножны с мечом. Погладил лаковый бок лютни и оставил ее на скамье.

За ночь нападало летнего снега, и растаять он не успел, хотя в воздухе ощущалось тепло. Белые хлопья пятнали кроны обступивших домик низких яблонь. Дальше виднелось приземистое сооружение вроде дровяника, а рядом с ним был навален большой сугроб. Манс направился было туда, но не успел сделать несколько шагов, как со стороны, где, как он предполагал, находилась деревня, послышался приглушенный детский гомон. Зайдя за угол, он увидел двоих – мальчика и девочку примерно возраста Джона. Оба были закутаны в меха и тряпки так, что напоминали шарики на ножках, а девочка щеголяла роскошной огненной шевелюрой.

– Ой, ворона! – крикнул мальчик, но было поздно – его подруга уже замахнулась и запустила в Манса подготовленным снежком. Он быстро отступил в сторону – тело среагировало само, и снежок только мазнул по черному плащу.

– Да, я ворона. А знаете, что вороны делают с непослушными детьми? Едят их на завтрак! – Манс нахмурился в притворной угрозе. Мальчик дергал подругу за одежду, порываясь удрать, хотя меч на поясе дозорного, возможно, пугал его больше, чем слова и гримасы.

– Мы свободные люди и мы тебя не боимся! – храбро выкрикнула рыжая девчушка. – Я скоро стану копьеносицей и сама буду есть ворон на завтрак.

Манс только усмехнулся. Мальчик продолжал тянуть ее в сторону деревни, шепча: «Пошли, Игритт», – и, наконец, они убежали. Манс вернулся, обошел сугроб и нашел Джона, старательно лепившего целый арсенал метательных снарядов. Призрак, чей белый мех почти сливался со снегом, внимательно наблюдал за его действиями.

– Кажется, я вынудил твоих противников ретироваться, – Манс присел рядом на корточки.

– Вернутся, – Джон пожал плечами. Вчерашней напряженности в нем уже не ощущалось. Наверное, мать провела воспитательную беседу.

– Дружишь с деревенскими? – Оборотней вольный народ побаивался и уважал, но вот дружить с ними отваживались немногие.

– Не особенно. Но они часто бегают сюда, когда матери нет. Особенно Игритт.

– Ты ей нравишься, – Манс подмигнул.

– Ей дразниться нравится, – Джон подбросил в руке последний слепленный снежок и кинул Призраку. Тот ловко поймал и, аккуратно держа в зубах, положил к остальным. – Обзывает меня маменькиным сынком и принцем-поклонщиком. Когда мы в последний раз в деревне были, она меня из ведра свиными помоями окатила.

– И она не боялась, что ты напустишь на нее лютоволка?

– Она знает, что я никогда этого не сделаю.

– Почему? – спросил Манс.

Мальчик поднял на него глаза, настолько темно-серые, что казались почти черными. Смотрел он очень серьезно.

– Разве это справедливо?

– А снежками кидаться – да?

Джон фыркнул.

– Игритт от снежков точно ничего не сделается, да она их и не хуже меня кидает.

На это верное замечание Мансу нечего было возразить.

– А где твоя мать?

– Пошла к озеру, – Джон показал подбородком на просвет между деревьями. Манс поднялся, слегка поморщившись – заживающая спина еще давала о себе знать, и поправил пояс с мечом. Джон впился в него взглядом. – А вы хорошо им рубитесь?

– Я лучший фехтовальщик Дозора, – «И самый скромный при этом», – добавил едкий внутренний голос, подозрительно похожий на голос его приятеля Куорена Полурукого. Кто из них на самом деле был лучшим, оставалось все еще под вопросом, но мальчик был слишком мал, чтобы почувствовать нотку сомнения или отнестись к похвальбе с насмешкой. Его рот восхищенно округлился.

– А вы можете меня научить?

– Мог бы, но мне пора возвращаться на Стену. И я слишком благодарен твоей матери, чтобы уговаривать тебя надеть черное.

– Я не могу, – произнес Джон взволнованно, как будто уже думал об этом. – Я должен ее защищать, раз отец умер. А потом я должен вернуть его королевство. Оно мое по праву.

Он сказал это с выражением настоящего принца в изгнании. Официальная версия событий, послуживших толчком к Восстанию Баратеона, которую рассказывали даже малым детям по всему Вестеросу, была похищение и изнасилование Рейгаром Таргариеном Лианны Старк. Теперь он задумался, насколько она далека от истины. Вряд ли обесчещенная девушка стала бы прививать своему сыну любовь и уважение к насильнику. Впрочем, это и не его, Манса, дело.

– Меч, что висит в доме, – твой? – спросил он.

Джон кивнул.

– У матери такой же. Она занимается со мной. Но это не настоящие мечи, маленькие. Когда вырасту, мне нужен будет большой меч…

– А здесь нет кузнецов, и железа, чтобы из него ковать, тоже нет, – договорил за него Манс. – На самом деле любой меч – настоящий, если он достаточно острый, чтобы понаделать дырок в шкуре врага. И, судя по клейму, твой – вполне настоящий. Вырастешь, пойдешь в набег за Стену и раздобудешь себе длинный меч.

– А вы будете меня ловить? – подумав, спросил Джон.

Манс только криво улыбнулся.

– Может быть. Постарайся вырасти быстрым и ловким, чтобы тебя не поймали. Пойду поищу твою мать, – прибавил он.

– Если встретите еще Игритт и Рика, – попросил Джон, когда он уже развернулся, чтобы уйти, – не выдавайте меня, ладно?

– Не выдам, – заверил его Манс.

Задумавшись о Рейгаре и о том, что могло связывать того с Молодой Волчицей, он вернулся в дом и снял со скамьи лютню. А потом только стал спускаться к озеру.

Лианна с лютоволчицей стояла у самой воды, мелкие волны лизали песок у ее ног. Манс остановился в нескольких шагах позади и взял пару простых аккордов, раздумывая, что бы ей сыграть. Он знал множество песен, шуточных, застольных и неприличных, но сейчас они были не к месту.

– Ты знаешь песню о Зимней розе? – Это был странный вопрос, ведь весь вольный народ знал песни Баэля-Барда, но обернувшаяся Лианна покачала головой:

– Я люблю зимние розы. Любила. Но никогда не слышала такой песни. Споешь ее мне?

… Баэль-Бард был королем вольного народа и великим воином. Старк из Винтерфелла никак не мог его поймать и в сердцах назвал его трусом. И тогда Баэль пришел в Винтерфелл с арфой, как певец. Он назвался Обманщиком со Скагоса, но люди, живущие по ту сторону Стены, давно забыли язык своих предков, и лорд Старк услышал просто имя. Баэль играл ему и пел половину ночи, и в награду за труды попросил самый прекрасный цветок Винтерфелла. Лорд решил, что речь идет о розе из его теплиц, но на самом деле прекраснейшей розой его замка была его дочь…

Манс тихо заиграл и запел, и вдруг оборвал себя сам. Эта песня была о ней – но не о нем. Она погружала Лианну в прошлое, туда, где играл на арфе и целовал ее драконий принц, навеки оставшийся молодым и прекрасным героем и подаривший ей сына.

– Нет, – сказал он, – я спою другую.

Серая Звезда зашла в озеро глубже, так что намок кончик пышного хвоста. Из воды перед самой ее мордой выскочила рыбка, волчица клацнула зубами, но промахнулась. Женщина рассмеялась. Ее теплый смех вплелся в переплески волн и древесные шорохи, рождая нежную музыку.

Слыша ее прямо у себя в голове, Манс остановился в нескольких шагах позади и тронул струны, взяв начальный аккорд. За ним нашелся второй, а на язык сами собой стали приходить слова:

Коль не от сердца песнь идет,

Она не стоит ни гроша,

А сердце песни не споет,

Любви не зная совершенной.

Мои кансоны вдохновенны —

Любовью у меня горят

И сердце, и уста, и взгляд.

Лианна замерла, прижав к груди руки, а потом сделала к нему шаг. Он не знал, видит ли она сейчас его, Манса, или же призрак принца-арфиста, но продолжал тихо петь, не сходя с места, чувствуя, как между ними протягивается невидимая нить, тоньше паутины, крепче самого толстого каната. И с каждой строкой, с каждым аккордом расстояние между ними сокращалось.

Готов ручаться наперед:

Не буду, пыл свой заглуша,

Забыв, куда мечта зовет,

Стремиться лишь к награде бренной!

Любви взыскую неизменной,

Любовь страданья укрепят,

Я им, как наслажденью, рад.

Рука с лютней опустилась, но музыка продолжала звучать в ушах, еще громче, чем когда струны еще дрожали под его пальцами. Лианна подошла уже так близко, что он чувствовал тепло ее дыхания и видел трепет увлажнившихся ресниц. Весь свет заслонило ее лицо, потом перед ним остались лишь огромные серые глаза. Поцелуй был робким и почти бесплотным, оставившим на губах привкус соли. Но зато теперь он был уверен, что видит она именно его.

Комментарий к Часть 4. Манс

В тексте цитируются стихи трубадура Бернарта де Вентадорна

========== Часть 5. Оборотни ==========

1.

Верхушка холма была укрыта туманом. Мужчина в черной шкуре с красными подпалинами поднялся туда, где его ждали еще три человека и четыре лошади. Невидимые людскому глазу лютоволки следовали за ним осторожно и бесшумно. Они остановились с подветренной стороны, чтобы не испугать лошадей, и наблюдали, спрятавшись в плотных тенях. Белый и красноглазый унюхал в земле мышиное семейство и принялся было раскапывать норку, но лютоволчица-мать молча оскалила зубы, и белый вновь застыл, опустив хвост.

Один из мужчин, тоже одетый в черную шкуру и с длинным серым когтем на поясе, похлопал черно-красного по плечу:

– Живой?

Тот даже не вздрогнул, хотя лютоволчица учуяла отголосок боли. «Слишком рано, он еще нездоров», – прошептал голос той ее части, что ходила на двух ногах.

– Живой. – Черно-красный залез на лошадь, старательно скрывая от товарищей болезненную гримасу. – Ну, чего ждем, Эббен? Едем.

– Постой. Мы тут привезли немного серебра, – один из черношкурых вытащил мешочек и позвенел им в воздухе. – Заплатить твоей знахарке.

– Неужто сир Деннис на меня раскошелился? – черно-красный («Манс», – снова шепнул в голове голос ) хмыкнул. – Что ж, тогда дарю это серебро вам, ребята. Потратьте с пользой на шлюх и выпивку за мое здоровье. Девчонке я спел пару песенок, ей хватило.

Долго уговаривать их ему не пришлось. Всадники развернули лошадей на юг, и копыта застучали по смерзшейся земле. Лютоволчица-мать слушала, как звук их становится все тише, пока он полностью не растворился в музыке леса. Он их не выдал – впрочем, она и не очень боялась этого: пах он правильно. Но зачем надо было так быстро прогонять молодого здорового самца? Раненая лапа не в счет, да она и заживала быстро. Лютоволчица не встречала сородичей уже много лет. Выбрать себе партнера среди мелких двоюродных братьев было ниже ее достоинства, а приблизиться с той же целью к уже подросшему белому запрещала та ее часть, что ходила на двух ногах («Нет! Это мерзость. Не смей так даже думать!»). Она тоже была одинока, лютоволчица чувствовала это. Ей не было пары среди тех людей, что приходили к ней с дарами или просьбами. Но этот черно-красный был другим. Его лютоволчица готова была одобрить, если бы та ее часть, что ходила на двух ногах, не решила иначе.

Лютоволчица-мать встряхнулась. От людей остался лишь еле уловимый запах, а ее белый и красноглазый сын от нетерпения нарезал круги вокруг холма. Она наскочила на него и куснула в спину, а потом помчалась в сторону, противоположную той, куда уехали всадники, зная, что он последует за ней. Дело сделано, человек по кличке Манс передан людям, а их ждет охота.

На бегу лютоволчица иногда вскидывала голову к темнеющему небу, кое-где проблескивающему звездами в переплетении ветвей. Ее всегда интересовали эти серебристые огоньки, ведь та ее часть, что ходила на двух ногах, ее саму называла Звездой.

2.

Они почти загнали оленя, но, поняв, что перед ними беременная самка, Лианна заставила прекратить погоню. Вместо этого они отправились к озеру ловить щук и очень веселились, плещась в неглубокой воде. А потом Лианна услышала далекий, на самой границе слышимости вой. Зов. Она знала всех варгов Зачарованного леса, а также некоторых других, более редких и странных оборотней. Встречались они нечасто: каждый жил на своей территории и стремился к уединению, но общие сборы бывали. Дослушав сообщение, Лианна скользнула обратно в свое спящее в доме тело.

Откинув старую медвежью шкуру, под которой она спала в рубахе и штанах, она спустила на пол босые ноги и поежилась. За ночь маленькая комнатка остыла, вода для умывания в ведерке подернулась кристалликами льда. Лианна выгребла из-под золы еще тлеющие с вечера угли и подбросила к ним щепок. Пламя разгорелось.

Руки и ноги лежащего на соседней скамье Джона подрагивали – он все еще был в Призраке. Оборотень с раннего детства, он бегал в своем волчонке прежде, чем научился ходить в человеческом теле, не падая. Лианна до сих пор помнила свой ужас, когда в первый раз не смогла добудиться сына. Серая Звезда взирала на нее с недоумением, не понимая причины ее беспокойства, а мелкий еще белый волчонок (Призраком Джон назвал его позже, наслушавшись от нее пересказов страшных историй старой Нэн) скакал вокруг и норовил ухватить за ноги. Матушка Гутрун вошла как раз вовремя, чтобы не дать ей впасть в истерику при мысли, что ребенок стал жертвой какой-то неведомой ей болезни. С первого взгляда поняв, в чем дело, она рассмеялась так заразительно, что у Лианны отлегло от сердца. А потом легко шлепнула волчонка со словами: «Кончай озоровать! Видишь, мать извелась вся», и Джон тут же открыл глаза.

Ее старая волчица, Искорка, была гораздо мельче Серой Звезды, и даже Призрак быстро перегнал ее ростом. Но лютоволки признавали ее старшинство и авторитет и уживались поразительно мирно. Искорка ушла вслед за старухой, и Лианна горько оплакивала обеих. Матушка Гутрун, относившаяся к ней с почти материнской нежностью, была добрым другом и хорошим учителем.

Думая о годах, прожитых у старой знахарки, Лианна в который раз поражалась, насколько им с Джоном тогда повезло. Вольный народ жил бедно, но матушку Гутрун в деревне всегда встречали хлебом-солью, сидром и медовухой, а за лечение приносили щедрые дары. Ее дом был построен из камня, а дым от очага уходил в дымоход, из-за чего в комнате было немного холоднее, чем в землянках вольного народа, но зато гораздо чище. Она могла не бояться краж и нападений – слава оборотня охраняла ее жилище лучше королевской гвардии. И почтение, которым окружали ее деревенские жители, распространилось и на ее ученицу. Они с Джоном, можно сказать, и здесь жили как лорды.

Глубоко задумавшись, Лианна не заметила, как Джон проснулся.

– Мама, что-то случилось? – просыпался он, как и она, мгновенно, и умел прислушиваться к своим ощущениям. Она не стала скрывать:

– Хаггон звал на встречу. Этой ночью.

– Ты меня возьмешь? – жадно спросил сын, быстро одеваясь. Лианна кивнула.

Дар оборотня редко передавался по наследству, фактически она не знала ни одной пары, похожей на них с Джоном, но старые и опытные часто брали молодых себе в ученики. Хаггон, пользовавшийся всеобщим уважением как старейший варг Зачарованного леса, на последние встречи брал с собой маленького и тщедушного паренька, чей дар, однако, казался очень сильным. Лианна ходила на эти встречи с матушкой Гутрун, пришло время привести туда Джона. Она, правда, считала, что он еще мал, но Призрак уже был взрослым и мощным зверем. Лютоволки были только у них двоих, и, хотя она не претендовала на старшинство среди охотников, но и никого не боялась.

– Сначала мы позанимаемся.

– На мечах? – Его серые глаза, так похожие на ее собственные, горели энтузиазмом. Она его прекрасно понимала, но сказала нарочито строго:

– На мечах позже.

Сын вздохнул, но возражать не стал. После завтрака, состоявшего из вчерашней каши и ломтя ячменного хлеба, Лианна достала дощечку и уголек.

Много раз она жалела, что, собираясь бежать из Винтерфелла, не подумала взять с собой листы бумаги и хоть одну книгу из библиотеки. Тогда это не казалось предметом первой необходимости. А за Стеной легче было бы раздобыть золотую диадему. Золото вольный народ добывал в налетах, но никому никогда не приходило в голову позариться на книги и свитки. Даже матушка Гутрун не умела читать и писать. Занятия грамотой Джон любил куда меньше фехтования, но старался, так что Лианне потом приходилось оттирать от черных пятен не только его руки, но даже лицо и уши.

– Нарисуй мне Красный Замок? – попросил Джон, когда она стерла последнюю написанную им фразу, заканчивая урок.

Лианна прикусила губу.

– Я там никогда не была, – пришлось признаться ей. Джон опустил взгляд, чтобы скрыть огорчение, и она быстро прибавила: – Хочешь, я нарисую тебе Винтерфелл? Он даже больше Красного замка.

Сын обрадовано закивал.

– Замок обнесен двойной стеной, – объясняла Лианна, вычерчивая на доске неправильный шестиугольник. – Между ними – двойной ров. Внутренняя стена выше, говорят, она была построена самим Брандоном Строителем.

– Тем самым, кто построил Стену?

– Да. Внешнюю построили много столетий спустя.

– А зачем замку две стены? – пытливо спросил Джон.

– Чтобы, если враги сумели взять внешнюю стену, лучники, стоя на более высокой внутренней стене, смогли их остановить и сбросить в воду.

Джон нахмурил лоб, обдумывая ее слова, потом серьезно одобрил:

– Да, это правильно.

Он уже сам отлично стрелял из легкого лука, и в последнее время они охотились вместе.

– Вот здесь – Первая Твердыня, когда-то она была главной башней Винтерфелла, но там давно уже не живут.

– Почему?

– Этого я не знаю, – покачала головой Лианна. – Она пустует уже несколько тысяч лет. Это простая круглая башня, думаю, ее оставили просто потому, что в Главной башне жить гораздо удобнее.

– А где Главная башня?

– Здесь… – рука с угольком неуверенно зависла над доской. – Нет, здесь, южнее…

Она поняла, что начинает забывать, как выглядел родной дом, и ей стало грустно.

Джон тронул ее за руку:

– Пойдем, пофехтуем?

Снаружи было тепло, солнце растопило остатки последнего снегопада и высушило землю. Они встали в исходную позицию и бодро застучали палками, которым Лианна постаралась придать форму настоящих мечей.

– А почему мы не сражаемся стальными мечами? – спросил Джон, когда они остановились передохнуть. – Разве в замках дерутся на деревяшках?

– Дерутся, – кивнула Лианна. – И на турнирных мечах с затупленными краями, но у нас таких нет. А острая сталь опасна. Я дам тебе меч, когда ты будешь к нему готов.

Свой клинок она брала с собой каждый раз, когда ходила в деревню или охотилась, но второй, который она предназначала сыну, не покидал ножен. Она не раз заставала Джона жадно глядящим на него, но в руки пока не давала.

– А у Дозора есть турнирные мечи?

– Наверняка. Но с нами они не поделятся.

Джон насупил лоб.

– Можно было бы попросить Манса…

– Тебе стоило подумать об этом до того, как ты запустил в него снежком, – Лианна насмешливо прищурилась.

– Он не обиделся, – Джон, похоже, вовсе не раскаивался в содеянном. – Но тебя, мама, он не стоит.

– Вот как?

Она, в общем, не злилась на сына за эту эскападу. Скорее, на себя саму. Манс был молод, привлекателен, он напомнил ей о прошлой жизни, где она была не Молодой Волчицей, а королевой любви и красоты, и самое главное – он так сладко ей пел. Она и забыла, что способна растаять от любовной песни. И неизвестно, куда бы их обоих это тогда завело, если бы за Мансом не проследил Джон, вооружившись снежками. Ледяной снаряд попал тому в затылок, романтика обернулась конфузом, и они отпрянули друг от друга, стараясь не встречаться взглядами. Манс после этого быстро собрался и ушел, хотя еще не выздоровел полностью. Она беспокоилась, что его рана может открыться, но все равно вздохнула с облегчением. Один мужчина уже потерял из-за нее жизнь, она не хотела, чтобы другой лишился чести. А так и было бы, если бы он нарушил с ней свои обеты.

– И кто, по-твоему, меня достоин?

– Мой отец был принцем. Если кто-то захочет с ним сравниться и стать рядом с тобой, то он должен быть только королем, – сказал Джон серьезно.

Лианна рассмеялась.

– И где ты найдешь мне здесь короля? – она обвела рукой обступивший их со всех сторон Зачарованный лес. Если не считать деревеньки вольного народа, на много миль кругом не было ни души, кроме волков, медведей, лосей и множества более мелких зверей и птиц.

Сын тоже улыбнулся и пожал плечами, и она потянулась взлохматить ему волосы.

3.

Костер на поляне, окруженной чардревами, горел сильно и ровно, не давая дыма. Оборотни сидели на выступающих из земли валунах и прямо на земле, кто ближе к огню, кто дальше. Рядом с каждым был его зверь. «Где еще можно увидеть вместе волка и медведя, кабана и сумеречного кота, орла и горного козла», – подумала Лианна, вступая с сыном и лютоволками под сень кроваво-красных крон. Звери глядели недружелюбно, иногда раздавалось тихое рычание, но никто ни на кого не нападал.

Хаггон, гигант с мощными плечами, у ног которого сидел старый волк, поприветствовал новоприбывших:

– Боги благоволят к тебе, Молодая Волчица, раз одарили и твоего сына.

– Сильный дар, – кивнула Гризелла, невысокая крепко сбитая женщина, поглаживающая своего козла между рогов. Другие промолчали. Маленький и невзрачный, как мышь, ученик Хаггона, чьего имени Лианна не знала, смотрел исподлобья так пристально, что ей стало не по себе.

Джон потянул ее к чардреву с улыбающимся ликом, и она устроилась на толстом узловатом корне. Сын стал рядом с ней, а лютоволки разлеглись по обе стороны, зорко за всеми наблюдая.

– Южанка, – процедил крупный чернобородый мужчина, за его спиной зафыркал огромный черный кабан, – и из Винтерфелльских Старков впридачу. Зачем ты позвал ее, Хаггон, да еще и вместе с отродьем? Матушку Гутрун все мы знали, а теперь кто за них отвечать будет?

Лианна сжала руку сына, призывая не вмешиваться.

– Я сама за себя отвечу, – гневно возразила она прежде, чем Хаггон нашелся, что сказать. – Я свободная женщина, такая же, как вы.

– Говорят, ты лечишь ворон, – протянул оборотень, у которого на плече чистил перья орел.

– Я лечу всех, кто в этом нуждается. Матушка Гутрун делала то же.

– Что, Орелл, – усмехнулась Гризелла, – клинья под нее подбиваешь? Думаешь, раз она привечает ворон, то позарится и на твою облезлую курицу?

– Облезлый – это про твоего козла! – вызверился на нее Орелл, но Хаггон прервал зарождающуюся ссору, хлопнув в ладоши. Звук получился таким громким, что все вздрогнули.

– Молодая Волчица много лет была ученицей матушки Гутрун, я ей доверяю, Боррок. А кто она и откуда – не наше дело. Все мы здесь братья и сестры. Какими бы разными не были наши звери, между нами больше сходства друг с другом, чем с кем-то еще. И важные вопросы мы должны решать сообща.

Орелл скривился, чернобородый Боррок пожал плечами, но возражать никто не стал.

– Новость, дошедшая до меня, мрачна и страшна. Я хочу, чтобы вы тоже услышали ее от тех, кто видел все своими глазами.

Хаггон сделал знак, и к костру приблизились двое мужчин, до этого сидевших в глубокой тени чардрев. Один из них поддерживал другого, за ними почти полз, прижимаясь к земле, пещерный медведь. Все трое подошли к границе светового круга и неуверенно остановились. Медведь лег, положив голову на передние лапы. Лианна вспомнила мужчин: они не были братьями и даже родственниками, но между ними было несомненное сходство – оба кряжистые, косматые, с длинными нечесаными бородами. И медведи раньше были у обоих.

– Говори, Бьерн, – велел Хаггон. – Расскажи всем то, что поведал мне.

Мужчина, который стоял, пошатываясь и держась за плечо товарища, поднял голову. Лианна вздрогнула. Лицо его было осунувшимся и изможденным, в глазах читалось какое-то тупое отчаяние. Прежде, чем до нее дошло, что это могло значить, Джон наклонился к самому ее уху и прошептал одними губами:

– Он потерял своего зверя.

Да, теперь и она видела это. То, чего так боялся каждый оборотень, и чего никак невозможно было избежать, ведь звериный век короче человеческого. Они знали, что умирать придется неоднократно, и каждый раз это будет настоящая, мучительная смерть. Неприятная мысль, которую хотелось загнать подальше. Но не получалось – Бьерн сейчас стоял перед ними и выглядел не лучше покойника.

После долгого молчания, когда он пытался что-то выдавить из себя, но получались только невнятные звуки, заговорил другой оборотень-медведь: