Текст книги "Время. Ветер. Вода (СИ)"
Автор книги: Ида
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Река поднялась довольно высоко, но всё же не настолько, чтобы залить пригорок, тогда как чуть поодаль справа, на более низком участке, прибрежные деревья стояли, сплошь окруженные водой. Темное беззвездное небо накрывало собой всё вокруг, и лишь на другом берегу виднелись едва различимые дрожащие огоньки. Река гудела, вдалеке шумел лес. Пахло сыростью и весной.
А потом вдруг раздался пронзительный свист, и огненная ракета, стремительно взметнувшись в небо, с громким хлопком рассыпалась над нашими головами разноцветным фонтаном. Все закричали «ура», и я тоже. Рыжие отблески плясали повсюду: и в непроглядной вышине, и на чёрной воде. Дети, задрав головы, стали носиться по всему пригорку, ловя падающие искры.
Внезапно, прямо на моих глазах, один из мальчиков неловко оступился и в один миг исчез. Послышался слабый всплеск. Девочка с ужасом завопила «Вова!».
– Там ребенок в воду упал, – крикнула я ребятам и бросилась к краю.
Под самым склоном плавало множество коряг и среди них, слабо различимым пятном, беззвучно барахтался мальчик.
До обрыва Артём добежал раньше, но замешкался, стаскивая куртку, и прыгнуть не успел. Макс кинулся в воду первым, безрассудно, не глядя вниз и не снимая кроссовок. В свете фейерверков было видно, как он быстро доплыл до мальчика и потянул за собой.
Достать ребенка из воды помогли понабежавшие люди. Он был страшно напуган и дрожал. Женщины запричитали, а его мама, примчавшись, сходу влепила крепкий подзатыльник, после чего обняла и со слезами в голосе заныла: «Ну как же ты так?» Подошел серьёзный сорокалетний дядька в высоких резиновых сапогах и сказал, что пацана нужно срочно гнать в баню, иначе подхватит воспаление лёгких. Глянул на Макса и добавил: «Этого тоже».
С Макса лило ручьями, и дрожал он не меньше. Тяжелый подбородок и посиневшие губы лихорадочно тряслись, плечи ходили ходуном. Но глаза светились, и собой он был доволен.
– Зачем понадобилось лезть? – накинулась на него Вика. – За нами сейчас такси приедет, а тебе даже переодеться не во что.
– Всю жизнь хотел спасти кого-нибудь. Почти так всё и представлял, только не думал, что настолько холодно, и кроссовки чуть не утопил.
– Всё, круто, – Артём помог ему стащить одежду. – Теперь ты почти, как Курицын.
– Это ещё кто? – удивилась Вика.
– О…о…о, – протянул Артём, отдавая Максу свою куртку и оставаясь в одной футболке. – Это человек – легенда. Одноклассник Максовой мамы, он совершил все самые лучшие на свете поступки. Мы всегда стараемся быть похожими на Курицына, да, Котик?
Но Макс продолжал пристально смотреть на Вику в ожидании похвалы.
– Ты большой молодец, – я забрала у него мокрые вещи, чтобы выжать.
– А я, между прочим, раньше среагировал, – с мальчишеским хвастовством заявил Артём.
– Только тебе хватило мозгов не лезть, – сказала Вика.
– Не хватило. Просто Макс опередил. В следующий раз тоже кого-нибудь спасу.
– Какие же вы всё-таки дети, – Вика осуждающе покачала головой. – Ничего бы с этим парнем не случилось. Кругом полно взрослых людей.
Мать Вовы поблагодарила нас и очень настойчиво велела Максу отправляться вместе с ними в баню. И мы пошли.
На пути к деревне нас догнали два друга жениха и принялись прямо на ходу поить парней коньяком. Вика стала пить вместе с ними, отчего настроение её заметно улучшилось, так что, когда позвонил таксист и сказал, что из-за разлившейся реки проехать на нашу сторону не может, она приняла это известие с безразличием подвыпившего человека. Единственное, чего ей страстно хотелось в тот момент – это танцевать.
И хотя людей на затоптанной гравийной танцплощадке не осталось, Вику это не смутило.
Всё то время, пока ждали Макса, месили грязь на поле, шли до деревни и к реке, усталости я совсем не ощущала и не думала о ней, но стоило опуститься на лавочку, как ватная, апатичная волна накатила и накрыла с головой. Думать о том, что мы попали в глупое, беспомощное положение, что мы так далеко от дома, и что никто не знает, где я и с кем, не хотелось. Хотелось просто смотреть на то, как самозабвенно танцует Вика и не шевелиться.
Закрыв глаза, она полностью погрузилась в музыку. Движения её были неторопливы и соблазнительны. Большая красивая грудь, которой она так гордилась, завораживающе колыхалась. Было в её танце нечто откровенно провокационное, но при этом совершенно естественное и, залюбовавшись ею, я не сразу заметила, как из бани вернулся Артём и, развалившись на пластиковом стуле возле мангалов, тоже наблюдал за танцем.
Половина его влажного, распаренного лица ярко освещалась, а другую затеняли ветви. Волосы были зачесаны назад, чёрный шарик в губе тускло блестел. Он держал сигарету и, медленно выпуская дым вверх, курил.
Я подошла.
– Раньше ты не курил.
Глубоко затянувшись, выпустил большое колечко и кивнул на соседний стул.
– Ты когда-нибудь чувствовала себя счастливой настолько, чтобы хотеть остановить какой-то момент навсегда?
Неожиданный и не совсем уместный вопрос, но я задумалась.
Однажды я проснулась утром в понедельник, оделась, позавтракала, собралась, как обычно умирая от недосыпа, и только на пороге сообразила, что начались каникулы, после чего, переполненная неописуемым счастьем, рухнула обратно в кровать. Или, когда болела ангиной, и три дня температура держалась выше тридцати девяти, а потом вдруг спала и наступило необычайное облегчение.
Или, когда мы с мамой пекли песочное печенье, и я сидела перед духовкой в нетерпеливом ожидании его готовности. Когда слушала любимые песни и охлаждала в фонтане обгоревшие ноги. А ещё, когда он обнимал меня возле клуба.
Моего ответа Артём не дождался.
– То-то и оно, что такого не бывает. И чем старше становишься, тем вероятности, что это случится, всё меньше.
– Бывает, конечно, – меня всегда удивляли люди, которые ждали только плохого. – Просто мы не сразу можем разобрать. Не знаем ещё, как отличить тот самый момент.
А чем старше становимся, тем понятнее. Иначе какой смысл был бы во всем этом? В жизни вообще?
– Смешно. Ты первый человек, на полном серьёзе рассуждающий об этом, – быстро подхватив за подлокотники свой стул, он переместился ко мне. – Почему ты в школу перестала ходить?
– Просто. Надоело.
– Странно слышать такое от тебя. Что-то случилось?
– Ну её к чёрту.
– Я тоже раньше думал, что если всё послать, то станешь свободным, но ты просто переходишь на сторону хаоса и принадлежишь ему.
Он посмотрел на меня и улыбнулся, черный шарик под губой тускло блеснул.
– И вот его потом послать гораздо сложнее. Можно провести целую неделю, не вставая с кровати, можно напиться и забыть, как тебя зовут, можно веселиться каждый день с сотней людей, чьи лица вскоре рассеиваются, как туман. Можно накуриться травы и спать со всеми подряд или даже улететь в другую страну, чтобы обнаружить себя среди чужих, незнакомых улиц. Можно потратить кучу денег и даже не расстроиться. Можно послать всё, а потом проснуться в один прекрасный день и не найти себя.
Откинувшись на спинку стула, он поднял голову вверх и глубоко вдохнул воздух.
– Почему ты такой?
– Какой?
– Неприкаянный.
– Тебе нравятся сказки, а их в моём багаже нет.
– Расскажи, что есть.
Артём недовольно поморщился.
– Хорошо, расскажу кое-что в воспитательных целях, – он ехидно хмыкнул. – Однажды в шестнадцать я познакомился с девушкой из очень простой многодетной семьи, у неё был больной младший брат. Ему требовались какие-то операции и дорогое лечение, а мне ничего не стоило помочь им. Я уговорил Кострова, и он перевел им деньги. Но операция прошла неудачно, и брат всё равно умер. Они пригласили меня на похороны, но я сразу дал понять, что не приду, потому что никогда не хожу на похороны.
Тогда мать моей подруги заявила, что я зажравшийся говнюк, а у таких нет ни совести, ни сердца. Подруга её поддержала, и они выставили меня из своей хрущёвки, даже не сказав спасибо.
А ещё помню, ехал в одном купе с молодоженами. Очень симпатичной парой. Они совсем молодые были и счастливые. Рассказывали, что сбежали от родителей и жить им негде. Ну, я, естественно, предложил им какое-то время бесплатно пожить в нашей московской квартире, пока работу найдут, всё равно в ней тогда никого не было. Опекун не знал, конечно.
Полгода они там жили, пока Костров не решил, что нужно её сдавать.
Звоню им, что пора сваливать, а они, мол, нам некуда, девушка беременна, и ты вообще нам не указ. Два раза приезжал, просил съехать по-хорошему, но был послан. Потом, естественно, опекун узнал, навставлял мне, а их со скандалом выпер. Тогда я тоже услышал про себя много чего «хорошего».
Да всякое было: дурацкое, глупое и стыдное… Кидали, грабили, разводили до тех пор, пока Макс не вернулся и не объяснил правила игры.
– Что за правила?
– Скрытность, непредсказуемость и цинизм – вот, чего люди боятся и уважают, кем бы ты ни был.
– Это плохие качества.
– Это отличные качества для выживания. Хочешь решить свои проблемы со школой – слушай меня.
– Не правда. Вы с Максом не такие.
– Ты не знаешь, какие мы, – он посмотрел на меня долгим, изучающим взглядом. – Играла в «Мафию»? Там есть красные карты – это мирные, честные жители, и чёрные – мафия. Одни должны победить других путем психологических убеждений. И если ты мирный житель – ты не должен верить никому. Мирные жители – самое слабое звено. Ты, Витя, – мирный житель.
– А ты?
– А я, если бы был дьяволом, мог бы покупать души.
– Значит, ты учишь меня плохому?
– Я советую тебе вернуться в школу, а это вряд ли можно назвать плохим советом.
Резко подавшись вперед, он фамильярно обнял меня за шею.
– Хочешь сегодня быть моей девушкой?
От такого прямолинейного и неожиданного заявления бросило в жар.
– Нет. Не знаю. Я не думала об этом.
– Думала. Ты в меня сразу влюбилась. Ещё тогда, в ванной. Я же знаю.
– Чтобы влюбиться, нужно время, – произнес кто-то моим голосом.
– Но ты же хочешь меня? – склонился так близко, что дыхание перехватило.
– В смысле?
– Ну что за детский сад? Я не могу. «В смысле?», – передразнил он смеясь и отпустил. – Короче, тогда заканчивай мне голову морочить.
– Я? Морочить? Я ничего не делала…
– Смотреть так хватит.
– Но я не смотрю.
– Смотришь-смотришь.
– Но как?
– Как кот на сметану.
– Не правда! – выкрикнула я, пожалуй, слишком громко, потому что Вика открыла глаза и развернулась в нашу сторону, но заметив проходящего мимо неё неуверенной, пьяной походкой Макса в чьей-то чужой рубахе и обвисших спортивных штанах, не переставая двигаться, преградила ему дорогу.
Артём расхохотался.
– Ты покраснела. Тебя правда это смущает?
– Да. Очень.
– Вот, чудо-то, – с силой притянул к себе и чмокнул в макушку. – Ладно, живи. Дети – это святое. И всё же… Не смотри так больше.
Вика продолжала кокетливо и призывно танцевать перед Максом. Она явно забавлялась, а он, пожирая её глазами и чуть пошатываясь, напряженно застыл. Волнение, охватившее его, ощущалось на расстоянии. Макс протянул руку, но едва успел коснуться её щеки, как ноги у него вдруг подкосились и он, как стоял, так и рухнул мешком на землю.
========== Глава 11 ==========
Макса уложили в доме у Стёпиных соседей. Нам же ночлег никто не предлагал, поэтому мы втроем сидели на террасе в окружении шести-семи полупьяных человек и слушали заунывные песни барда-пенсионера. Вика привалилась к Артёму, а я на её плечо. Свою вину в том, что произошло с Максом, она не без гордости признала и весь оставшийся вечер изображала истинную скромность.
– Господи, за что мне это?! – Артём уткнулся лицом в ладони. – Нужно ввести смертную казнь для этих извращенцев.
– Ты о чём? – испугалась Вика.
– Что гитарист фальшивит, – пояснила я ей.
Артём задыхался от возмущения.
– Он не просто фальшивит. Он со злобной радостью насилует и душит её, он упивается её мучениями и получает удовольствие, заставляя её страдать. Разве можно такое с музыкой делать?
– Ну у тебя и фантазия, – поморщилась Вика. – А по мне довольно миленько.
– «Колокольчик в твоих волосах звучит соль диезом…», – подпела она, раскачиваясь из стороны в сторону, и сунула пальцы ему в руку. – «Давай разожжем костер и согреем хоть одну звезду…».
– Это вообще не миленько. Это отвратительно. Глухой трубадур, блин. Дефективный Орфей, – не скрывая возмущения, выдал Артём в полный голос, и несколько человек укоризненно обернулись. – Колхозный Садко.
– Некрасиво так говорить, – сказала я. – Человек старается, и другие слушают.
– Одного старания, дорогая моя, не достаточно, – нравоучительным тоном заявил он. – Думаешь, я к нотам придираюсь? Или что он не те аккорды берет, и пальцы у него деревянные? Да бог с ней, с техникой! Он же совершенно не слышит, что играет. Не чувствует. В нем нет души, и в его музыке нет души, она мечется и корчится в предсмертных муках. Даже голос мёртвый. Разве ты сама не слышишь?
– Мы вообще-то в гостях и должны быть благодарны, что нам разрешили здесь посидеть.
– И накормили ещё, – добавила Вика.
– Вот ведь, – Артём раздосадовано выпустил её пальцы. – Я им про музыку, а они опять про жратву и комфорт. Искусственные люди. Умирающая музыка. Фальшивые чувства и поддельная любовь. Да здравствуют жратва и к-комфорт!
– Эй, ты чего так разозлился? – расстроено захлопала глазами Вика.
– А то, что пустые вы. Жалкие и примитивные.
– Сыграй сам и покажи, как надо. Ноты ты точно знаешь.
Уж что-что, а примитивной меня ещё никто не называл. Пусть странной, чудной, лохушкой, но примитивной…
– Я знаю. И, прикинь, даже знаю, как с гитарой обращаться, – со злостью огрызнулся он. – После виолончели – это детский лепет.
– Тогда вперед…
– Говорил тебе, что не играю.
– Всё ясно. Как обычно. У нас в школе тоже постоянно так: «Кто может, тот делает. Кто не может, тот критикует».
– Я могу. Я всё могу! Если с-сам захочу! – почти закричав, Артём вскочил, и Вика чуть не свалилась. – И вообще перед вами я оправдываться не обязан.
А как только он ушел к мангалу, она гневно накинулась на меня:
– Зачем ты всё это наговорила? Хорошо же сидели.
– Я извинюсь, – пообещала я. – Чуть попозже.
Вика одобрительно кивнула.
– Если честно, не понимаю, в чём его проблема. Мы уже три недели знакомы, а толку – ноль. Он же видит, что я не против его внимания. Чего тогда тянет? – пожаловалась она.
– Может, дело в той его девушке, с которой он всё время ругается? Полине. Иначе зачем бы он с ней встречался?
– Ты серьёзно думаешь, что она лучше меня? – Вика осуждающе посмотрела, потом, немного подумав, добавила: – Впрочем, то, что он осторожный – это хорошо. Осторожным можно доверять.
Ночь наступила глухая, беспросветная, ветер стих, но сильно похолодало. Вика отправилась сидеть к Артёму. Бард исчерпал свой репертуар, и гитара пошла гулять по рукам пьяных гостей.
Я сидела, слушала их завывания и никак не могла определить, плохо мне или хорошо. Столько новых впечатлений и чувств. Так всё непонятно и запутанно.
Была ли я собой в тот момент? Была ли я действительно там, или я хотела быть там? Странная, необъяснимая отстраненность. В тот день больше, чем когда-либо.
А потом мимо проходил какой-то парень и, заметив, что мёрзну, посоветовал погреться в бане.
Баня находилась в самом конце двора. Маленький, приземистый домик, сложенный из круглых брёвен. Топить её уже перестали, но из парной по-прежнему шел жар, и можно было снять джинсовку, свитер и обувь. После целого дня дороги это показалось блаженством.
В довольно просторном предбаннике стоял стол с двумя широкими лавками по обе стороны, а возле двери в парную – вешалка.
Мы с Викой, подложив вещи под голову, устроились на широких лавках, а Артём лег в парной.
Едва опустившись на жёсткую поверхность, я тут же разомлела. День выдался насыщенным и мучительно долгим. Вика выключила свет и реальность окончательно отступила. Многообещающее жизнерадостное утро и «Summer Wine», собачий приют, хорошенькие пушистики и побег Макса. Дождь, дачи, телескоп, свадьба, река – волчица, тонущий мальчик, будоражащий танец Вики, «Хочешь быть моей девушкой?», обморок Макса и «Колокольчик в твоих волосах».
Беспорядочные картинки хаотично закрутились в голове, и я уже почти совсем провалилась в сон, когда Вика встала. Послышались шаги и глухой звук закрывшейся в парную двери. Очень хотелось сосредоточиться и подумать об этом, но мысли наотрез отказывались собираться. Сожаление, горечь, бессилие, гнев. Засыпая, мне так и не удалось понять, что же именно я чувствую.
Утром нас разбудил Стёпа. Он широко распахнул дверь, и солнечно-туманный свет вместе с холодным потоком бодрящего воздуха ворвался в душную темноту. Вика резко вскочила с соседней лавки, стукнулась спросонья локтем о столик и жалобно заскулила.
– Так, девочки, мальчики, идем доставать ваш транспорт, – голос у него был жизнерадостный, а вид для человека, пившего три дня подряд, на редкость бодрый. Чего нельзя было сказать об Артёме, который, держась за голову, в одних джинсах босиком выполз из парной и, облокотившись о косяк, хриплым голосом простонал:
– Плачу любые деньги за чашку кофе. А лучше целый кофейник.
– Так уж и любые, – Стёпа косо усмехнулся и задумчиво почесал в затылке. – Жена говорит, за то, что вы Вовку вытащили, я вам бесплатно помочь должен, но я вот как думаю: Вы же его просто спасали, по собственной инициативе, так сказать, а у меня это работа, заработок. И сезонный, между прочим, к концу мая уже и спроса до самого октября нет. А в совхозе копейки платят, честное слово. Это вам не Москва. Так ведь?
– Угу, – промычал Артём. – Так почём кофе-то?
– А вот кофе я тебе за так налью, я ж не жадный, – с этими словами Стёпа охотно направился в дом и, пока мы одевались, принес два пластиковых дымящихся стаканчика. Объяснив, что руки-то всего две.
Мы с Викой сделали по глотку из одного стакана и отдали его Артёму, который с блаженным лицом выпил сначала свою порцию, потом нашу и, сказав, что это не кофе, а отстойная дрянь, преобразился на глазах.
Максу повезло значительно больше. В том доме, где он ночевал, ему предложили завтрак, но от запаха и вида еды его мутило, поэтому он отказался и зашел к нам как раз, когда мы уже собирались выдвигаться за Пандорой.
Разговаривал он неохотно, стыдливо и уже только на подходе к полю заговорил с Артёмом о том, что обувь так и не высохла. В Викину сторону не смотрел и как будто даже сторонился. Да и она была не в настроении: надутая, резкая, рассеянная и на вопросы «что случилось?» отвечала, что не выспалась.
Стёпин небольшой жёлтый трактор с лёгкостью вытащил Пандору, и уже через полчаса после выхода из деревни мы с облегчением забрались в машину. Макс тут же включил свою Лану, они с Викой уснули под неё буквально минут за пять.
Погода стояла прекрасная. Вчерашняя хмурая серость сменилась чистым, уже ощутимо пригревающим солнцем, ветер потеплел и смягчился, а наполненный пьянящими запахами первой зелени чуть сладковатый воздух приятно волновал.
Мы ехали к мосту, за которым находился питомник, и откуда вчера приехали.
Когда я была маленькая, думала, что апрель – самый лучший из всех двенадцати месяцев, потому что он молодой, красивый, у него есть подснежники и обручальное колечко «гори-гори ясно». Что он добрый, ласковый и веселый. От его нежных прикосновений распускаются почки на деревьях, а от горячего, полного любви дыхания, тает даже самый прочный лёд.
В городе его трудно было заметить: март внезапно становился маем. Ни тебе бурлящих ручьев, ни капели – дворники добросовестно посыпали солью тротуары и сбивали сосульки с крыш.
Зато теперь, когда мы проезжали вдоль череды полей, покрытых лёгкой изумрудной дымкой первой травы, я увидела, что он существует.
Всё вокруг переполняло необъяснимое ощущение радости и ожидания. Птицы порхали и в небе, и среди деревьев, и на полях. Машин, кроме нашей, не было, и, когда взгляд охватывал убегающее вдаль серо-черное полотно асфальта с белой полосой посередине, сердце было готово вот-вот выскочить из груди и умчаться вслед за этими птичками в чистое бездонное небо.
Если и существовало в жизни счастье, то оно должно было быть где-то очень близко, потому что я чувствовала его настойчивое приближение и не могла ничего с этим поделать.
Вика спала, свернувшись калачиком и положив голову мне на колени, Макс, привалившись к двери, под капюшоном.
Не зная, обижается ли Артём на мои вчерашние слова, я примирительно опустила руку ему на плечо, и он, глядя на меня в зеркало, молча кивнул, как бы спрашивая «что?».
– Просто. Погода отличная, – шепнула ему на ухо, опасаясь кого-нибудь разбудить.
– Меня беспокоит, что так много воды. И чем дальше едем, тем её больше, – чтобы ответить, он чуть запрокинул голову назад, и наши щёки вскользь соприкоснулись.
Я откинулась обратно на сидение.
Вода и в самом деле попадалась довольно большими лужами в низинах полей и сменившего их участка леса. Но какое сейчас это имело значение?
– А меня ничего не беспокоит. Мне очень хорошо, – высунув руку в окно, я подставила распростертую пятерню упругим потокам воздуха. – Никогда так хорошо не было. Не знаю, почему. Точно все прежнее было сном, а теперь должно случиться настоящее. Ты вчера спрашивал про счастье… Неужели у тебя не бывает ничего подобного?
Он улыбнулся в зеркало и пожал плечом.
– Может и бывает. Когда прыгаешь с парашютом, и он раскрывается. А потом смотришь вниз и вообще не чувствуешь, что летишь.
– Страшно с парашютом?
– В первый раз нет, а во-второй – да, – он улыбнулся через зеркало. – Знаешь, мне сегодня сон приснился, что я иду по густому тёмному лесу. Иду, иду и понятия не имею, как из него выбраться. Просто блуждаю среди деревьев, а потом вдруг вижу просвет. Выхожу, и передо мной узкая тёмная речка, а через неё ветхий дощатый мостик с перекошенными перилами. На другом берегу – зеленое поле и дома.
Наступаю на мостик, а доски трещат, и речка выглядит омерзительно: мутная, вонючая, опасная. Тут вдруг вижу под мостом какое-то движение.
Вода расходится кругами, и в ней барахтается нечто очень беспомощное. То ли животное, то ли ребенок. Доски трещат, шатаются, нужно идти быстрее, но я всё равно встаю на колени, опускаю руку в грязную воду и пытаюсь поймать его. Всё тянусь и тянусь, но никак не могу достать. И от этих усилий мост вдруг рушится, а я лечу вниз.
Погружаюсь с головой в воду и тут до меня доходит, что в реке только я, и что спасать больше некого. Опускаюсь глубже, но дна не достаю, потому что его попросту нет.
Долго тонул, пока не проснулся с отвратительным чувством собственной ничтожности и вины.
– Это из-за вчерашнего. Из-за Макса и мальчика того, – я снова положила руку ему на плечо. – Волнительный получился день.
Я хотела ещё что-то сказать про его сон, но он неожиданно продел пальцы сквозь мои и притянул руку к себе на грудь, отчего все слова тут же закончились, и упоительный восторг сменился внутренним смятением.
Какое-то время ехали так молча, пока не добрались до места, где ещё вчера находился мост. Только теперь его не было.
Перед нами прямо поперек асфальтового полотна дороги текла самая настоящая река, а дорога уходила прямо в неё. Слева и справа тоже была вода. Серые бетонные столбы электропередач стояли прямо посреди реки, и их провисающие провода тянулись над ней в обе стороны до самого горизонта.
Пандора притормозила, и Артём стремительно вышел.
Вика тут же села и поёжилась от сквозняка.
Артём подошел к кромке воды и, сунув руки в карманы, огляделся по сторонам. Ветер с такой силой трепал его волосы, что издали казалось, будто на него набросилась стая ворон и пытается забить крыльями.
– Что же теперь делать? – ахнула Вика.
Макс тоже проснулся, развернулся к нам и посмотрел на неё в упор.
– Ты вчера классно танцевала.
Вика кокетливо улыбнулась.
– Не думала, что вспомнишь.
– Это сложно забыть.
Но тут вернулся озадаченный Артём, и Макс отвернулся, а Вика победно подмигнула мне.
– Сначала нужно поесть, – сказал Артём, разворачивая машину. – А потом объезд поищем. Чувствую, это надолго.
– Надолго – это насколько? – насторожилась Вика.
– Может, до самого отлива. Вчера ни одна служба не взялась сюда такси отправить.
Подобное предположение изрядно напугало:
– Мне до отлива нельзя, у меня родители в четверг прилетают.
– Веришь пьяным бредням про злую реку? – ехидно хмыкнул Макс.
– Кстати, в воде плавают дохлые мыши, – сказал Артём.
– Хватит пугать, – Вика легонько ткнула его пальцем в спину. – Мне тоже нельзя долго.
– Тебе-то куда торопиться? – Артём насмешливо посмотрел на неё через зеркало. – У тебя же нет волнующейся мамы.
– Человек один приехать должен.
– Парень твой?
– Бывший.
– А чего тогда напрягаешься?
– Он ещё об этом не знает.
Артём иронично усмехнулся.
– Всё с тобой ясно.
– Что ясно? – неожиданно вспыхнула Вика. – У всех есть бывшие. Можно подумать, у тебя нет.
– У меня все бывшие. Даже те, которые будущие.
– А как же Полина? – язвительно осведомилась Вика.
– Полина вне конкуренции.
– Что значит “вне конкуренции” ? Не жена же она тебе.
– Ну, почти.
– Что? – Викино лицо вытянулось, она даже моргать перестала.
– Просто потом, лет через пять, а если повезет и позже, я на ней женюсь.
– Типа ты её так любишь?
– Терпеть не могу. Ей двадцать четыре и самомнения у неё ещё больше, чем у тебя.
– Страшная? – с надеждой спросила Вика.
– Нет. Красивая. Очень. И умная, – Артём хитро подмигнул в зеркало.
– Ничего не понимаю, – растерялась она.
– А тебе и не нужно, – с ноткой пренебрежения откликнулся он.
Внезапно Макс, всё это время внимательно прислушивающийся к разговору, тревожно вскинулся:
– Останови здесь.
И, не дожидаясь, пока машина встанет, резко распахнул дверь и бросился бежать по дороге в обратном направлении.
– Эй! Ты куда? – закричала Вика и выскочила за ним.
Артём же, обреченно закрыв ладонями лицо, глухо зарычал.
– Началось.
Макс бежал быстро и уже через минуту скрылся из вида.
Вика вернулась и села на его сидение.
– Второй день подряд, – раздраженно произнес Артём, не двигаясь с места. – Не помню, чтобы когда-то такое было.
– Весной всегда обострения, – сказала я. – Нужны успокоительные или хороший психолог. У мамы есть знакомая. Она ей очень помогла.
– Врезать ему нужно, как следует, а не успокоительные, – Артём уронил голову на руль и некоторое время так лежал.
– Мы что, не будем его догонять? – спросила Вика.
– Никуда он не денется. Там река.
– А если в лес побежит? Или опять в поля? – меня очень беспокоило состояние Макса. Что-то с ним происходило странное.
Артём снова развернул Пандору.
Мы нагнали Макса и покатились рядом. Он бежал без усилий, ровной, спортивной трусцой. По обеим сторонам асфальтовой дороги тянулись канавы, за ними редкие, нестройные ряды голых берез. Дорога шла прямо, в канавах на солнце блестела вода.
Лицо у Макса было сосредоточенное, раскрасневшееся, а взгляд неосмысленный и отрешенный. Человек, ушедший глубоко в себя и заблудившийся там.
– Слышь, Форрест, нам что, каждый день за тобой гоняться? – закричал Артём. – Давай, заканчивай. Ты меня слышишь вообще или нет?
Вытянул руку и толкнул его в плечо. Макс слегка пошатнулся, но темп не сбавил.
– Эй, – Вика перегнулась через колени Артёма и высунулась в окно. Её волосы тут же подхватил ветер. – Хочешь я тебя поцелую? Честно. Остановишься – поцелую.
Но Макс даже не взглянул. Вика попробовала его схватить за рукав, но не дотянулась.
– Всё, прекращай уже, – попросил Артем миролюбиво. – Ну что мне драться с тобой?
И они принялись уговаривать его на все лады, то угрожая, то взывая к голосу разума.
Я же молчала, помня, как Макс говорил про «не думать».
Ведь, чем больше они с ним разговаривали, тем сложнее ему было освободиться от своих мыслей.
– Ну, пожалуйста, Котик, будь хорошим мальчиком, – неожиданно заговорил Артем с необыкновенно ласковой интонацией в голосе. – Ветер унесет, вода заберет, время полечит. Ветер унесет, вода заберет, время полечит.
И когда он в пятый раз повторил эту странную, похожую на заговор фразу, Макс вдруг повернул голову и совершенно осознанно посмотрел:
– Тебе бензин не жалко?
– Жалко, – обрадовался Артём. – Но тебя больше.
– Сейчас, добегу вон до того знака и поедем, – тяжело дыша пообещал Макс.
Мы доехали до знака, предупреждающего о неровной дороге, и остановились обождать.
– Что это ты ему такое непонятное сказал? – с любопытством спросила Вика.
– Присказка такая, – отмахнулся Артём. – Его мать всё время так говорила, когда у кого-нибудь из нас что-то болело.
– Да? Забавно! – Вика непрерывно смотрела на него, стараясь заглянуть в глаза. – А моя мама говорила: У кошки боли, у собаки боли, а у Вики не боли.
Едва закончив фразу, она тут же осеклась, сообразив, что ляпнула, и беспомощно, в поиске поддержки, бросила на меня торопливый взгляд.
– А что случилось с мамой Макса? – пришла я ей на помощь. – Почему она умерла?
Артём помолчал немного, глядя в зеркало на приближающего Макса:
– Потому что её убили.
– Ничего себе! – воскликнула Вика. Глаза широко распахнулись, рот приоткрылся. – Кто?
– Мой отец, – спокойно ответил Артём.
Макс открыл дверь со стороны Вики, задумчиво посмотрел, но прогонять не стал и сел рядом со мной.
Вика тут же выглянула между креслами:
– Ты обещал, что больше так не будешь.
Макс ничего не ответил, просто прикрыл глаза. Я успокаивающе погладила его по голове. Волосы у него были жёсткие и немного влажные, а подбородок со вчерашнего дня покрылся чуть заметной золотистой щетиной. В ответ на этот жест, он со стоном съехал мне на плечо и тихо проговорил:
– Мне это тоже страшно надоело.
Я накрыла его рукой, и он остался так лежать.
– Ветер унесет, вода заберет, время полечит. Ветер унесет, вода заберет, время полечит, – медленно, с расстановкой произнесла Вика, не сводя с него глаз, словно проверяя действие этих слов и ожидая какого-то волшебного превращения.
– Продолжай, – сказал Макс, натягивая капюшон и отгораживаясь от нас. – У тебя хорошо получается.
Но Вика уже потеряла к нему интерес и отвернулась.
Артём же ещё долго смотрел на нас с Максом через зеркало. Очень серьёзно, озабоченно и недобро, без своей привычной игривой улыбки и кривляний.
После чего, немного повозившись с магнитолой, включил Лану, и под её убаюкивающие напевы мы поехали завтракать.
В маленьком плохо освещенном кафе, расположенном неподалёку от бензозаправки, том самом, куда Вика так хотела зайти, когда ждали под дождем Макса, оказалось несколько приличнее, чем можно было ожидать.
Длинный узкий проход, ведущий к барной стойке, с обеих сторон короткие тёмно-коричневые диваны и квадратные столики. Стены отделаны деревом, под потолком тусклые конусообразные плафоны. Огромные панорамные окна выходили на парковку, где стояло около десятка машин, в том числе и грузовых, хотя посетителей я насчитала не больше пяти.
