Текст книги "Время. Ветер. Вода (СИ)"
Автор книги: Ида
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
Все возможные реальности слились в одну, самую что ни на есть реальную. Ветер стих, время тянулось медленно, и если я и продолжала тонуть, то уже с полной и покорной обреченностью, зная, что это теперь навсегда. Потому что есть вещи, с которыми нужно привыкнуть жить.
Но однажды, проходя мимо парикмахерского салона, в распахнутых дверях которого виднелась стойка страдающего от жары администратора и большой подвесной экран телевизора, я остановилась. Шла какая-то студийная передача, где ведущий разговаривал с приглашенными гостями. Дома у нас телевизора не было, и мы такое никогда не смотрели, но я, продолжая всматриваться в экран, сама не заметила, как вошла внутрь салона.
Это был он там, среди гостей, сидящих по три человека с каждой стороны от ведущего. На нем был тёмно-синий пиджак, белая рубашка и брюки. От шарика пирсинга осталась едва заметная точка, на месте тоннелей —крохотные дырочки, одна лишь рваная стрижка оставалась по-прежнему вызывающей. В остальном Артём выглядел до отвращения прилично.
Он сидел, широко расставив ноги и облокотившись локтями о колени, руки сцеплены в замок, половина лица занавешена чёлкой. По телевизору он казался младше, чем я привыкла видеть.
Однако помимо одежды что-то изменилось в выражении его лица и глаз. Они стали какими-то пустыми и потухшими. Обычный смазливый парнишка, каких на экранах сотни. Куда подевалось сияние и небо в глазах?
Ему задали вопрос, и он, так знакомо приподняв брови и насмешливо косясь на ведущего, что-то ответил. Все заулыбались и захлопали.
– Можно звук включить? – попросила я играющую в компьютер администраторшу.
– Ой, а я не знаю, где пульт у нас, – рассеянно проговорила она. – Сейчас поищу.
Встала со своего места и, переваливаясь, как утка, на затёкших ногах, направилась в зал.
– Девочки, никто пульт от телека не видел?
В кадре появилась девушка. Потом какая-то женщина, которая спорила с этой девушкой, затем снова спросили что-то Артёма. Он безразлично пожал плечами и кивнул.
Администраторша не возвращалась.
Я взяла у стены стул, влезла на него и оказалась с Артёмом лицом у лицу. Его гипноз действовал на меня даже через экран.
Его слов я слышать не могла, но, казалось, он говорит: «Эх ты, Витя, сочиняла, что когда по-настоящему любишь, можно хоть до солнца дойти, хоть время повернуть, а сама попросту слилась». Я потянулась, пытаясь отыскать на экранной панели кнопку со звуком.
«Теперь ты понимаешь, почему меня так разозлила твоя сказка? Почему я сказал, что такого не бывает? Глупо тешить себя иллюзиями,» – продолжал беззвучно говорить он.
«Но ты сам не захотел меня видеть», – мысленно ответила я.
«И ты поверила? Так легко? Я очень разочарован в тебе. Мне так хотелось считать, что ты права, и что, быть может, в этом и есть смысл. Но его нет, точно так же, как и нет ни счастья, ни успокоения, точно также, как невозможно повернуть время. И твоё равнодушное бездействие лучшее доказательство этому».
Артём глубоко вздохнул и выпрямился, откинувшись на спинку дивана.
«Это не так!».
Я приподнялась на мыски. Кнопки, которые нащупывали пальцы попадались не те: яркость, контраст, цвет. Потянулась чуть выше, и внезапно его реальный голос раздался на полную громкость:
– Я уже сказал. Мой отец любил маму,
и никаких других женщин у него просто не могло быть.
– У попа была собака, он её любил, – иронично скривился ведущий. – Она съела кусок мяса, он её убил.
Артём едва заметно закусил губу, кивнул и отвернулся в сторону. На его лице читались негодование и злость, но он стерпел и промолчал.
– Девушка, что вы делаете? – возмущенно воскликнула администраторша. – Слезайте сейчас же.
От неожиданности я вздрогнула и потеряла равновесие. Стул под ногами покачнулся, я схватилась за боковину экрана, тот накренился и в следующую же секунду, сорвавшись с крепления, вместе со мной со страшным грохотом рухнул вниз.
Администраторша истерически завизжала. Ударившись о стойку, я свалилась на пол. Экран одним своим углом больно зацепил руку, но основная его часть упала на место администраторши. На её стол и компьютер. Услышав шум из зала, вылетели парикмахерши, и я, молниеносно вскочив, бросилась на улицу.
Летела как угорелая, немилосердно распихивая прохожих и не чувствуя под собой ног. Мелькали дома, машины, витрины кафе и магазинов, поднимались столбы пыли. Адреналин бился в висках. В груди пылал жар, в голове проносился ветер. Тот самый ветер, дыхание которого я так давно не чувствовала.
За мной уже давно никто не гнался, быть может и вообще не гнался, но я бежала до своего двора в каком-то спасительном забвении. Всё хорошо, всё проходит, утекает, уплывает, стирается. Всё движется и всё меняется: чем быстрее движется, тем быстрее меняется. Жизнь не стоит на месте. И даже если разлюбить не выходит, если болит, нужно просто бежать до тех пор, пока оно само не развеется, как дым от ночного костра, как утренний туман над рябой гладью реки, как детские иллюзии, как глупый беспомощный возраст, как весна, которой не успеваешь насладиться. Просто бежать и ни о чем не думать.
Влетела во двор, свернула к подъезду и пребывая всё ещё в своём неосознанном порыве, столкнулась с выходящим из подъезда человеком. Получилось неловко. Врезалась ему прямо в живот. Подняла голову и оторопела.
– Куда бежим?
Лучистые морщинки возле улыбающихся глаз, бледные крапинки проступивших веснушек, золотистые пряди чёлки.
– Макс! Ты жив! – обхватила его и стиснула изо всех сил.
Он тоже обнял.
– Ты жив! – слёзы хлынули сами собой, словно всё это время я берегла их именно для этого момента. – Ты жив. Господи, ты жив. Ты жив.
У меня, наверное, случилось какое-то замыкание, потому что я никак не могла перестать повторять одно и тоже. А он ничего не отвечал, просто стоял и, положив руку мне на макушку, ждал, пока не перестану рыдать ему в плечо. Потом вдруг озабоченно спросил:
– Что с тобой?
Я проследила за его взглядом и увидела в том месте, где меня задел телевизор, рассечение. Боли я не чувствовала, но кровь сочилась.
– Это на меня телевизор упал. Дома перебинтую.
Макс подтолкнул меня к лавочке, усадил, осмотрел локоть и, послюнявив палец, стёр кровоподтёки:
– Короче, мы вернулись.
– Вдвоём?
– Само собой. Должен же был кто-то спасти его оттуда. Думал, это сделаешь ты, но ты слилась.
– Но я… Я…
Мама смотрела на нас из окна кухни.
– Он сам не хотел меня видеть.
– Ты что, его не знаешь? Тёма может нести любую чушь, – Макс сел рядом. – Не обижайся, но у меня на твоё имя скоро аллергия начнется. Спроси сама его об этом и всё узнаешь. Он на эту тему часами может разговаривать. Особенно по вечерам, когда дико спать хочется.
– Но он прогнал меня и уехал…
– Исправиться, видите ли, решил, – Макс осуждающе закатил глаза и покачал головой. – Играть снова взялся. Костровы обрадовались, уже придумали, как продвигать и продавать его будут. На телевидение отвезли.
Мама погрозила из окна пальцем.
– А он после этого психанул и заперся в доме на три дня. Не спал, не ел, слушал отцовские записи, играл на виолончели и смотрел в телескоп. Говорил, что музыку из космоса слышит. А на четвертый опять притащил каких-то левых, непонятных людей, которые жили у нас в доме, не просыхая почти неделю, пока Полина полицию не вызвала.
Знаешь, до того, как мы уехали отсюда, какое-то время он был нормальным человеком. Никаких загонов и дурацких выходок. Не знаю, как, но ты на него хорошо действуешь. С тобой он успокаивается и становится самим собой.
Мама показала кулак.
– Это он тебе сам сказал?
– Конечно, нет. Сам он сказал, что человек с таким прошлым, как у него, не имеет права лезть к нормальным людям. А я ответил, что прошлого не существует. Существуют только настоящие мысли о прошлом. Мои мысли. Твои мысли. Чьи-то ещё. Его мать постоянно говорила ему: если бы я знала, что из тебя вырастет такое дерьмо, не стала бы рожать. Но всё случается и изменить этого нельзя. Не пытайся они создать нового Моцарта, не получили бы Дэдпула.
Изменить можно только знаешь, что? Изменить можно будущее. Каждый следующий свой шаг, каждый поступок, каждое слово. Тёма не может сделать так, чтобы там, где-то глубоко в прошлом, родители полюбили его. Даже если найдет тысячу оправданий для них. Он не исправит обиженного пятнадцатилетнего себя, который бросал вызов всему миру только для того, чтобы на него обратили внимание. Точно так же, как бы быстро я не бегал, я не смогу добежать до мамы, решившей закрыть его собой. И сколько бы я не думал о том, что окажись я сейчас в тот момент, в том месте, я бы смог, успел оттолкнуть его отца, – это бессмысленно. Потому что тогда я был нерешительный, растерянный и медленный. Вот и всё. Поэтому и думать об этом глупо. Важно другое. Важно то, что происходит в данный момент. То, как ты поступишь сегодня и сейчас.
– А он?
– А он сказал, что у тебя такая семья, о которой он мог только мечтать, и никогда не простит себе, если испортит ещё и это, – Макс улыбнулся, заметив мою маму. – И всё же вернуться согласился.
– Можно, я к нему зайду?
– Нужно. Хотя не факт, что откроет. Я приду часа через два, и если сейчас не откроет, заходи ко мне. Посмотрим, что делать будет.
Макс довольно усмехнулся, и я, чмокнув его в щёку, побежала в подъезд, но только вошла, как услышала звук открывшейся двери. Мама уже выглянула на площадку и, заметив, что я, миновав наш этаж, стала подниматься выше, строго сказала:
– Сейчас же иди домой.
Но я ускорилась, добежала до квартиры Артёма и принялась трезвонить в звонок. Послышалось слабое, смешное тявканье.
Мама выскочила на лестничную клетку:
– Вита, ты совершаешь огромную ошибку. Вернись немедленно, или мне придется загнать тебя силой.
Я забарабанила в дверь.
– Артём, это я. Умоляю, открой.
– Вита! Я тебя ещё никогда не наказывала, но сделаю это. – Мама начала подниматься. – Будешь сидеть взаперти всё оставшееся лето.
Я невольно прижалась к стене, и тут дверь приоткрылась. Он быстро схватил меня и втянул в квартиру. Щёлкнул замок.
В квартире царил полумрак, и едва я различила тёмный силуэт в растянутой майке и бандажом на плече, как Артём молча прижал меня спиной к двери и поцеловал.
Это был такой поцелуй, в котором всё можно было понять без слов: и что я ему небезразлична, и что он тоже сильно скучал, и что ему грустно, и много чего ещё, о чем я не успела подумать.
Под ногами, щекотно царапая острыми коготками голые коленки, скакал чуть подросший щенок. Ладонь кололи коротко стриженные на затылке волосы. Моя спина содрогнулась под мощным ударом в дверь.
– А ну быстро открыли, – потребовала мама. – Я вам сейчас устрою!
Обычно она не одобряла скандалов в общественных местах и при людях никогда не выходила из себя, но это был подъезд, а такой злой я её видела в первый раз.
– Считаю до трёх, Вита! Если ты сейчас же не выйдешь, я вызову полицию.
– А вдруг правда вызовет? – прошептала я.
– Теперь уже без разницы. Я всё равно сорвался, – он снова потянулся, чтобы поцеловать, но я увернулась.
– Почему ты сказал, что не хочешь меня видеть?
– Потому что иначе не смог бы сдержать слово, которое дал твоей маме.
– Какое ещё слово?
– Не морочить тебе голову.
– Они убедили меня, что тебя не существует.
– И ты поверила? – заглянул в лицо.
– Рядом не было никого, кто доказал бы обратное.
– Это же я! Я. Вита? Как меня может не быть? – порывисто схватил за руку и положил себе на грудь. – Чувствуешь?
Сердце под майкой стучало так, словно там бились голуби.
– Ты назвал меня Витой?
Наш разговор был похож на шелест ветра в лесной чаще. Едва слышный шепот. Щекочущее шею дыхание. Тихие, тонущее в маминых криках, слова.
– Как тебе не стыдно? Я с тобой всю жизнь нянчилась, всё тебе, что только захочешь.
– Если я сейчас упаду в обморок, не отдавай меня ей, – крепко обхватив за шею, я сама поцеловала его, но в обморок не упала. – Мне всё равно, по игре это или нет. У меня теперь есть маска, и мне ничего не стыдно.
– Нет, нет. Тебе не нужна маска, – провел двумя ладонями по моему лицу, судорожно стиснул плечи. – Только не тебе. Будь собой. Умоляю. Обещай, что будешь собой?
Вдохнул запах волос и прижался щекой.
– Я так привязался к тебе, Витя. Ты себе не представляешь. Всё время вспоминал, как ты на меня смотрела. Будто видишь во мне что-то по-настоящему хорошее, человеческое. Доверяешь, веришь в меня. Я так хотел достать тебе ту чёртову лодку. Чтобы оправдать этот взгляд, чтобы заслужить его.
Я собиралась ответить, что смотрю не из-за того, что жду чего-то, а потому что не могу насмотреться, но он торопился сказать и поспешно, задыхаясь, зашептал в ухо.
– Прости, что бросил. Я не должен был. Я же знаю, что случается с теми, кто идет с завязанными глазами посреди дороги.
– Вита, девочка, я тебя прошу, умоляю, вернись, пожалуйста, домой. Давай поговорим, как взрослые люди. А после, если захочешь, отправляйся на все четыре стороны, – мамин голос задрожал. – Вся моя жизнь была для тебя. С самого твоего рождения мне ничего больше не нужно, лишь бы только с тобой было всё в порядке. Ну как же ты не понимаешь? Ты очень несправедлива…
– Это кровь? – Артём с недоумением смотрел на мою перепачканную от локтя до плеча руку, светлую блузку и свою майку.
– Царапина, – я прикрыла её рукой. – Ерунда.
Он чуть присел, подхватил меня обеими руками под коленки, поднял, посадил себе на пояс, как носят на животе матери подросших детей, и понёс в ванную.
Свет зажигать не стал, сел на бортик ванной, так, что мои ноги оказались внутри неё и включил воду. Шумная струя хлынула в раковину. Он намочил ладонь и стал вытирать подтеки, после чего сдернул полотенце с батареи и промокнул её. Я вздрогнула.
– Больно? – отвлекся он от своего занятия.
– Немного.
– Хочешь, я возьму твою боль на себя?
От знакомой иронии на душе потеплело.
– Тебе своей достаточно.
– Со мной давно всё ясно, а ты ребенок. У детей не должно ничего болеть, – он поцеловал царапину. – У тебя не должно болеть.
– Вита! – мама снова барабанила в дверь. – Думаешь, ты выросла? Ты не выросла. Тебе ещё школу закончить нужно.
– Похоже, не я один так считаю.
Ладонь его левой руки переместилась на мою шею, в вырез блузки и спустилась вниз, а мои пальцы побежали ощупывать кожу плечах, руках, груди, словно пытаясь убедиться в том, что он настоящий.
– Вита, – удары замерли. – Ты же знаешь, что у меня сердце и давление. Неужели ты хочешь, чтобы я прям здесь умерла?
Мне вдруг представилось, что её руки, точно щупальца проникают через дверь квартиры, опутывают и утаскивают в своё логово. Я прижалась к Артёму ещё сильнее.
– Ты меня спасешь от неё?
– Она тебя любит.
– Она меня предала и обманула. И папа тоже. Я с ними больше не разговариваю. И никогда не прощу.
Неожиданно Артем выключил воду.
– У тебя не должно ничего болеть, – встал и опустил меня на пол. – Достань из холодильника торт.
Он стремительно вышел. Послышался лёгкий топот лапок. Щенок помчался за ним в комнату.
Торт был песочный с шоколадным кремом и орехами. Солнце садилось, и на стенах играли тени.
В коридоре вспыхнул свет. Артём переоделся в чистую футболку и джинсы. В руке у него была виолончель.
– Ты в курсе, что любовь – это жажда обладания и самоутверждения? Так вот, я твёрдо намерен обладать и самоутверждаться. Но только не за чужой счёт, – он отпер замок. – Идем. Начнем с самоутверждения.
Мама всё ещё была там. Стояла, облокотившись обеими руками о стену и положив на них голову. Вид у неё был потерянный и несчастный.
– Здравствуйте, – сказал Артём. – У вас есть кофе?
– А, что такое? – удивленно хлопая глазами, вскинулась она.
Он взял меня за руку.
– Мы решили продолжить беседу о творчестве Шнитке у вас дома. Это возможно?
Мама недоуменно замерла.
– Как вы относитесь к Шнитке? – доброжелательно поинтересовался Артём.
Щенок выскочил на площадку, кинулся маме в ноги и начал облизывать ей ладони. Она невольно подхватила его на руки, ответила «У нас есть кофе» и неожиданно расплакалась.
========== Глава 25 ==========
С мамой мы помирились. С папой, соответственно, тоже. Потому что во всем, что касалось моего воспитания, он её поддерживал. Хотя, как раньше, уже ничего не стало.
И это было хорошо, потому что, рано или поздно, нечто подобное всё равно бы произошло, и лучше в семнадцать, чем в двадцать семь. С сережкой в носу, правда, пришлось расстаться, но в сложившейся ситуации я вполне могла пойти на разумные уступки, ведь мама тоже пошла на них, согласившись в честь моего дня рождения отпустить меня к Артёму на выходные. В тот их загородный дом, куда мы так и не добрались.
Артём строил серьёзные планы на эту поездку: ему очень хотелось показать мне студию отца, телескоп и свою коллекцию слоников из Киндер сюрприза.
– Познакомлю тебя с Полиной, – сказал он, запихивая в спортивную сумку вещи из шкафа. – Ты ей понравишься.
Знакомиться с Полиной совершенно не хотелось.
– А можно обойтись без этого?
Макс скептически хмыкнул. Он валялся на кровати и с удовольствием позволял Лане скакать по нему, кусать за пальцы и трепать белые завязки на сменившей толстовку безразмерной футболке с капюшоном.
Я же, поставив рюкзак между ног, в новом коротком платьице с крупными фиалками, сидела на другой половине кровати.
Вначале думала одеться во что-то обычное, более подходящее для загородной поездки, но мама сказала, что в день рождения нужно быть нарядной. Хотя именно это платье и не сильно одобрила, сочтя его чересчур «легкомысленным». Мне же оно казалось очень вдохновенным и летним. Увидев меня в нём, Артём сказал: «Ого, Витя, а ты, оказывается, девушка».
Мы с Максом давно были готовы и уже около получаса наблюдали за его собственными сборами. Успев за это время лишь надеть джинсы и длинную черную футболку без рукавов, он постоянно отвлекался то на разговоры, то на Лану, то со словами «забирай себе» начинал кидаться в Макса одеждой, то вдруг неожиданно подскакивал, целовал меня и трепал по голове. Настроение у него было отличное, но из-за этого мы могли уехать ещё часа через два.
– Она обязательно зайдет на тебя посмотреть, – черный шарик в губе снова поблескивал, а глаза светились. – Можешь даже не выходить. Но будет лучше, если она посмотрит, и, решив, что ты не представляешь для неё опасности, отвалит.
– А я представляю опасность?
– Ещё какую, – разглядывая меня, он выпрямился с сумкой в руках. – Но Полина этого не поймет.
– Я недостаточно красивая?
– Ты недостаточно расчетливая, и у тебя это на лбу написано. Я уже говорил.
– Это, значит, лохушка?
Но ответить Артём не успел. «Who do you need…» – заиграла прежняя мелодия на новом телефоне.
Какое-то время он перебрасывался с собеседником ничего не значащими фразами, а потом, отстранив трубку от уха, посмотрел на Макса:
– Что думаешь, если с нами ещё один псих и нищеброд, типа тебя, поживет?
С каменным лицом Макс поднял на него глаза и посмотрел долгим взглядом.
– Буду счастлив.
– Нет, серьёзно. У человека проблемы.
Макс пожал плечами:
– В случае чего, можешь просто перестать в меня верить, и я исчезну.
– Да брось, ты обиделся на психа? Или нищеброда? С каких пор? Или… – Артём медленно опустил руку с трубкой. – Но, Макс, она не вернется. Это точно.
– Откуда тебе знать? – Макс поднялся и аккуратно отодвинул Лану, которая снова бросилась ему на руки. – Ты же сам говорил, что простил её. А у неё большие проблемы с жильём.
– Давай так, – Артём подсел к нему на кровать. – Если она вдруг объявится, я сразу попрошу этого парнишку съехать и освободить комнату? Честно. Клянусь. Вот, Витя свидетель. Может, она уже в Голливуде?
Макс продолжал хмуриться, отпихивая разыгравшуюся Лану.
– Я когда-нибудь тебя обманывал? Он уедет по первому твоему слову. Клянусь. Это тот парнишка, который со мной в больнице первый раз лежал. Помнишь, суицидник? Я его сам тогда позвал. Теперь неудобно отказывать. Он забавный, хотя Тифон несколько раз его придушить собирался.
– Тифон? – воскликнула я, многозначительно округлив глаза. – Так он твой друг?
– Ну, да, – подхватил мою игру Артём. – Отличный парень, когда на твоей стороне.
– Это ты просил его с Дубенко разобраться?
– Ну, а кто же ещё? – горделиво встряхнул чёлкой. – Я же уехал и не должен был морочить тебе голову. Да и потом, уверен, у него получилось вполне убедительно.
– Убедительнее некуда. Передай ему мою благодарность.
– Обязательно.
Нам пришлось разыграть этот глупый диалог, чтобы срочно перевести тему.
О Вике при Максе мы не разговаривали, стараясь вообще избегать всяческих воспоминаний. Про её смерть он ничего не знал, а мы не рассказывали.
Это было немного похоже на то, как поступила со мной мама, только мы не обманывали, а просто не говорили. Максу же и в голову не могло прийти спросить о подобном.
Он полагал, будто она уехала, что на фоне всего происшедшего было вполне логично, и всё ещё продолжал надеяться на её возвращение.
Бегать Макс действительно перестал, и мы рассчитывали, что он никогда не узнает о том, что случилось. Ведь не посади он её в ту лодку, ничего бы не произошло.
Но откуда ему было знать? Откуда нам всем было знать, что тот человек, которого мы видели в домике, и который увёз Вику, вовсе не был тем самым лодочником Михаилом. Что настоящий Лодочник к тому времени сам уже был мёртв. А этот человек – осужденный за несколько убийств и приговоренный к принудительному лечению, симулировал инфаркт и сбежал от сопровождающих фельдшеров накануне разлива. Три дня он жил в том домике, а когда мы пришли, то спугнули его.
Это были ужасающие, дикие мысли, и я, как могла, отгоняла их, стараясь не думать о том, как всё получилось с Викой.
Самого Макса нашли спустя четыре часа после нашего отъезда. Щит, к которому он был привязан, крепко застрял между стволов деревьев, и даже с вертолета его не сразу заметили за ветками.
Крови Макс потерял так много, что врачи поздравили его со вторым рождением, однако внутренние органы сук не задел, поэтому поправился он быстро и уже вовсю активничал.
Макс был уверен, что выжил благодаря той слепой учительнице, которой мы помогли. Говорил, что она являлась ему всё то время, пока он был без сознания, и нашептывала утешения о том, что всё плохое обязательно пройдет. А ещё сказала, что река задолжала ей жизнь, и она отдаёт её Максу. Звучало бредово, но с учетом того, что мы все пережили, я готова была поверить во что угодно.
– Ладно, – милостиво согласился он. – Пусть приезжает.
Закончив разговор, Артём только взялся за сумку, как раздался звонок в дверь.
– Мы так никогда не уедем, – проворчал Макс и отправился открывать.
А как только вышел, Артём тут же подлетел и, дурачась, опрокинул меня на кровать. Лана запрыгала по волосам.
– Лохушки самые опасные существа на свете, – он низко наклонился, но послышавшийся в коридоре мамин голос заставил нас обоих немедленно подскочить.
– Вот, смотри, здесь вишня и яблоко, а здесь остальное.
С двумя большущими сумками мама отправилась прямиком на кухню. Аромат печеного теста мигом наполнил квартиру. Поставила сумки на стол. В каждой из них было по огромной кастрюле с горячими пирожками.
Макс аж заскулил, увидев их.
– А с капустой есть?
– Естественно. И с капустой, и с грибами. И с мясом, и картошкой.
– Можно один?
– Я потому и принесла, чтоб перед дорогой нормально поели, а то Вита говорит, вы только сладким питаетесь, – мама запросто раскрыла холодильник и покачала головой. – Ужас! Вы себе так желудки испортите, мальчики. Я вам в понедельник суп сварю. Суп обязательно нужно есть.
– Мам, – мне стало неловко. – Ну какой ещё суп?
Но Макс немедленно заинтересовался.
– А можно гороховый? Сто лет его не ел.
– Только без колбасы, – попросил Артём.
– И с кофе нужно завязывать, – мама назидательно погрозила ему пальцем. – Ты же не хочешь заработать тахикардию?
– А что это? – он виновато улыбнулся.
– Учащенное сердцебиение.
– Так оно от кофе оказывается? – Артём весело подмигнул, но мама не заметила и развернулась ко мне.
– Чтобы я не волновалась, звони всё время.
– Вам не нужно волноваться, – заверил Артём. – Вита же с нами.
– Вот за это я больше всего волнуюсь, – она кивнула на его бандаж и уперлась взглядом в Макса.
Тот опустил глаза. Я тихонько ткнула её в бок.
– Просто прошу вас быть осторожнее, – она пригладила ладонью мне волосы и убрала их за уши.
– Мы будем очень осторожны, – пообещал Артём.
Макс взял чашку подошел к раковине, наполнил её водой и только собрался выпить, как мама в ужасе перехватила его руку.
– Что ты делаешь?
– Запить хочу, – Макс удивленно замер.
– В этой воде хлорка!
– Но у нас другой нет. Только в машине, и та уже нагрелась.
– Ни в коем случае нельзя пить из-под крана, – мама отняла у него чашку и выплеснула в раковину. – Вита сейчас сходит в магазин.
Я была рада. Мамины поучения смущали меня больше остальных. Я попрощалась с ней и, поклявшись постоянно звонить, выбежала из дома.
На улице стояла первая настоящая жара. Возле подъезда, блаженно укрывшись в тенечке, сидела Анастасия Фёдоровна и кидала голубям хлебные крошки.
Увидев меня, она подозрительно покосилась:
– Вита! Когда успела так вырасти?
– Мне завтра семнадцать.
– Как же быстро время идёт, – покачала она головой. – Мне тоже ещё вчера шестнадцать было.
В магазине людей оказалось немного. Жара, лето, двенадцать дня. Торопливо прошлась мимо стеллажей с напитками, взяла литровую бутылку воды, и уже собралась уходить, как возле полок с конфетами заметила девушку: белая футболка в обтяжку, слегка вьющиеся каштановые волосы до лопаток, горделиво вскинутая голова, звонко стучащие каблучки туфелек.
Неожиданно я разволновалась. Не спуская глаз, направилась к ней, но девушка свернула к другому отделу, и пропала из вида. Походила по залу, поискала и снова увидела, на этот раз в длинном ряду морозильников, но опять не успела.
Глупо бегать по всему магазину за незнакомым человеком, но она была так похожа на Вику. Я сделала ещё три круга, и каждый раз она оказывалась, где-то неподалёку, но потом уходила.
Нелепая ситуация, но мне было необходимо увидеть её лицо, чтобы успокоиться, чтобы убедиться наверняка.
И тут я заметила, как пристально смотрит на меня девушка-промоутер возле рекламной стойки с Чупа чупсами. Я отвернулась, но она всё равно подошла.
У неё были круглые ореховые глаза, голубые, чуть выше плеч волосы и бейджик с именем «Анна».
– Они вечно дразнят, когда думаешь о них, – сказала она глубокомысленно.
– Показалось, что знакомая, – попыталась объяснить я.
– Да знаю я, – девушка небрежно отмахнулась. – Когда забываешь с какой стороны реальность, всегда так происходит. Никогда не бегай за ними. Привяжутся – не прогнать.
Я переспросила, что она имеет в виду, но промоутерша как-то очень странно заулыбалась, кивнула и, ничего не ответив, вернулась к своей стойке.
А когда я уже выходила из магазина и обернулась, она помахала мне рукой. Всё та же блуждающая улыбка и многозначитальный взгляд, вот только волосы у неё больше не были голубыми. Они стали розовыми.
И это обстоятельство совершенно спутало мысли. Сомнения нахлынули внезапно со всех сторон. Подхватили и понесли. Что значит «забываешь с какой стороны реальность»? О чём она говорила? Что имела в виду? Откуда могла знать?
Когда у тебя отличное воображение, справиться с неприятностями становится гораздо проще. Достаточно их просто переписать. Ольга Леонидовна сказала, чтобы я придумала для своей истории хороший финал, и тогда мой гештальт закроется.
Вот голубь, до которого мне нет никакого дела. Поэтому я не теряю кошелёк и не встречаюсь с Викой. А если и встречаюсь, то не возвращаю деньги и не иду к ней домой. Я не просыпаюсь ночью и о потопе узнаю только наутро, когда оказывается, что у соседей наверху кто-то утонул в ванной. Я не покупаю джинсы с дырками и Дубенко не рвет мне их.
Я по-прежнему хожу в школу и, возможно, как и Эля, заболеваю ветрянкой.
Я не знакомлю Вику с Артёмом и Максом, а если и знакомлю, то никуда не хожу с ними. Я не привязываюсь ни к кому и не влюбляюсь. Я не выбрасываю игрушки и не еду загород.
Макс никуда не убегает и не спасает мальчика, и мы не находим старушку.
Артём не ревнует, Вику не заносит, Макс не срывается, я не прошу лодку.
Никто не ссорится. Мы возвращаемся на дачи и живем там три дня, а мои родители сходят с ума и мечутся в панике.
А если не возвращаемся, то в ту злосчастную лодку сажусь я…
Как не крути, с хорошим финалом всегда очень сложно. Что-то обязательно будет не так.
Где? В каком месте я должна исправить свою историю, чтобы все были счастливы?
Вот голубь, которого мне засовывают в рюкзак, вот Вика…
Или это уже не Вика, потому что для хорошего финала она должна полюбить Макса, а настоящая Вика этого не смогла.
Или, может, это я влюбляюсь в него, а он в меня? Но в таком случае, это тоже будем не мы, и наших персонажей придется назвать другими именами.
Вот голубь. Вот я такая, какая есть.
Вот – Вика. Вот Артём, вот Макс.
Мы все такие, какие есть, и всё, что с нами происходит, несомненно случайно, и в то же время совершенно закономерно.
Потому что я – это я, а они – это они, и каждый из нас совершил свой поступок и свой выбор.
Никто не был дважды в одной реке. Ибо через миг, и река была не та, и сам он уже не тот…
– О чем задумалась? – Артём сидел с ногами на капоте Пандоры, Макс облокотился о неё, а внутри салона Лана яростно вылизывала стекло.
Они ждали меня.
Створка нашего окна приоткрылась:
– Вита, – крикнула мама. – Холодное не пей. Береги горло! И смотри, чтобы в машине не продуло.
Я помахала ей рукой.
Анастасия Фёдоровна, слепо щурясь на солнце, тоже помахала. Голуби вспорхнули.
Я крепко сжала бутылку с водой и притормозила в нескольких шагах от машины.
Мне не нужны никакие финалы. Я вообще не хочу, чтобы что-либо заканчивалось.
Необходимо было оставить всё, как есть. Здесь и сейчас. Ведь никто не знает, что может произойти завтра.
Артём спрыгнул на землю, забрал у меня бутылку и подозрительно прищурился:
– Что-то случилось?
Я быстро обхватила его и с силой прижалась. Пальцы скомкали ткань футболки.
– Ты чего? Мама же смотрит, – от неожиданности он усмехнулся, но всё равно обнял обеими руками за шею.
– Пусть всё останется вот так, как сейчас. Я бы очень хотела остановить этот момент. Помнишь, ты спрашивал?
– Не выдумывай, у меня куча планов на выходные. Нельзя ничего останавливать.
– Серьёзно, Артём, а если дальше ничего не будет? Я же знаю, как всё обычно заканчивается. Стоит мне сесть в машину, и пойдут титры. А я не хочу.
– Почему что-то должно заканчиваться? – он твёрдо отодвинул меня за плечи, словно пытаясь прочесть ответ на лице.
– Сейчас в магазине… – я хотела рассказать ему про девушку, похожую на Вику и промоутершу с разноцветными волосами, но подошел Макс. – Просто подумала, что когда мне исполнится семнадцать, всё станет по-другому. А я очень боюсь, что всё станет по-другому.
