Текст книги "Время. Ветер. Вода (СИ)"

Автор книги: Ида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Ты чё, жирная, обнаглела? – Дубенко дернул сзади за рюкзак. – Тебе сказали остановиться.

Лямки больно впились в плечи даже через куртку. Меня откинуло назад, и они заржали.

– Я не жирная, – тихо сказала я.

– Жирная, жирная, – медленно, со смаком проговаривая каждое слово, повторил Тарасов почти на ухо.

– Смотри в глаза, когда с тобой взрослые разговаривают, – Зинкевич потянулся, чтобы схватить за подбородок, но я вовремя отпрянула.

Тогда он запустил руку в рюкзак и извлек оттуда большие ножницы.

Заметив в моих глазах ужас Дубенко закатился. Тарасов же схватился за лямку рюкзака, и Зинкевич быстрым движением обрезал её.

Рюкзак грузно плюхнулся в лужу.

Я наклонилась за ним, и в этот момент Дубенко толкнул меня в плечо. Потеряв равновесие, я свалилась на рюкзак.

– Так, ребята, чего не расходимся? – послышался издалека голос нашей географички.

– Да вот, Котова упала. Поднимем её, – Тарасов схватил меня под локоть и очень грубо поставил на ноги.

Географичка обеспокоенно подошла:

– Вита, что с тобой? Голова кружится?

Хотелось сказать, какие они уроды, но последствия не заставили бы себя ждать.

– Немного.

– Плохо, – географичка сочувственно покачала головой. – Мальчики, проводите её домой.

– Обязательно, – с гадкой улыбочкой пообещал Дубенко.

– Не надо провожать. До свидания, – спешно сняв руку Тарасова с плеча, я рванула в сторону дома.

Однако успела добежать только до конца детской площадки, как услышала сзади топот и веселое улюлюканье. Припустила быстрее. Рюкзак то и дело съезжал и бил по ногам, дорожки скользили, и я два раза чуть не упала, но успела долететь до своего подъезда, когда им до меня оставалось всего ничего.

Заскочила в квартиру, захлопнула дверь, включила свет и какое-то время неподвижно стояла, разглядывая своё жалкое перепуганное отражение в огромных зеркалах гардероба.

Подол куртки был заляпан, темные волосы вылезали жалкими сосульками из-под шапки, подбородок трясся, а в глазах застыл такой глубокий испуг, что из голубых они превратились в серо-зеленые. Отвратительное, позорное зрелище.

Не разуваясь, я прошла на кухню и выглянула в окно. Все трое прилично запыхавшиеся стояли перед подъездом. Тарасов достал сигареты, а Зинкевич неожиданно поднял голову и увидел меня. Резко отпрянув, я запнулась о табуретку и вместе с ней шлёпнулась на пол. Локоть пронзили тысячи мелких иголочек, тёплая куртка смягчила удар.

В следующую секунду раздался требовательный стук в стекло и громкие крики: «Жирная, выходи!».

Я отползла под кухонный стол и притаилась. Какое-то время они ещё поскакали под окнами и благополучно свалили.

Есть совершенно не хотелось, но я погрела в микроволновке вишневый штрудель и сразу позвонила Эле.

Голос у неё был тихий, приглушенный, совсем болезненный.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отвратительно. Второй день тридцать девять. Сил никаких.

– Бедняга. Но в твоей ситуации есть и плюсы. Дома в кровати спокойно, и никто не прицепится.

– К тебе прицепился Дубенко?

– Лямку обрезали, в лужу толкнули и до самого дома гнали.

– Знаешь, – немного подумав, сказала Эля. – Тебе нужно кого-нибудь нанять. Я вчера фильм смотрела. Там мужика одного бандиты доставали, и он нанял себе охранника. Почему-то сразу про тебя вспомнила. Можно, например, объявление в Интернете разместить. Я уверена, полно есть ребят, с которыми легко договориться насчет такого. Будешь за них сочинения писать, а они доходчиво объяснят этим козлам, что обижать тебя не стоит. Я вообще не понимаю, почему психологическую службу помощи подросткам сделали, а физической нет.

– Чтобы их побили? Но это же неправильно. Силой ничего не решается.

– Неправильно? – Эля возмущенно засипела в трубку. – Вспомни мировую историю. С агрессорами только силой всё и решается. Такие, как Дубенко, по-другому не понимают. И пока ты этого не признаешь, ничего не изменится. В Хогвартс тебя никто не заберет. Хочешь, я сама напишу это объявление?

– Нет, конечно. Не нужно. Я потерплю. Мама вернется, и всё наладится.

– Что наладится? Они же тебя всегда доставали и будут доставать, и твоя мама, как и раньше, ничего не сделает.

– Не сделает, но, когда она здесь, я о них почти не думаю и не замечаю. Мама говорит, что всё окружающее складывается из наших мыслей и того, как мы сами видим мир. Можно на небо смотреть и видеть светлое и прекрасное, а можно на грязь под ногами.

– Хочешь честно? Я думаю, что все твои проблемы именно из-за этого. Из-за того, что твоя мама кормит тебя этими сказками о светлом и прекрасном. Это же глупость и наив, как ты сама не понимаешь? Ладно, она сама странная, но ты-то вполне нормальная, когда не заводишь подобные разговоры.

– Моя мама не странная!

– Ещё какая странная. Носится с тобой, как с пятилетней. Гулять не пускает, даже сообщения в ВК проверяет.

– Она просто переживает за меня. Боится, чтобы ничего плохого не случилось. Разве это странно?

– Очень. А то, что ты не против всего этого, – ещё хуже.

– А почему я должна быть против? Я ничего плохого не пишу в сообщениях, а гулять – только лишний раз нарваться на Дубенко. И, знаешь, мне очень неприятно, что ты это сказала. Про меня говори что угодно, а мама у меня хорошая. И я по ней очень скучаю.

– Всё с тобой ясно. Тогда не жалуйся больше.

Эля бросила трубку, а я пошла в гостиную, завалилась на диван и долго лежала, тупо уставившись в потолок.

Там, высоко-высоко над землей, сквозь пухлые золотистые облака величественный белоголовый Клювокрыл нес меня в Хогвартс. Нужно было просто прекратить думать о неприятностях. Как раньше. Как я делала это с мамой.

Не смотреть под ноги и видеть Дубенко, а поднять голову и отыскать наверху что-то хорошее и светлое.

– Виточка, привет! – голос мамы звучал глухо, отдаленно, но успокаивающе. – Как твои дела?

– Всё в порядке, мамуль. Новостей нет. Сегодня писали сочинение про месть. Наверное, я плохо написала. Долго возилась и только один раз успела проверить.

– Не может быть. Пишешь ты чудесно. А сочиняешь ещё лучше, – мама рассмеялась. – Холодно в Москве? Ты в шапке ходишь? Смотри не переохлаждайся. Кушаешь нормально? Суп у тебя есть?

– Шапку надеваю, суп есть, погода противная. Лучше расскажи, как у вас.

И мама принялась долго и в красках рассказывать об экскурсии на Эмпайр Стейт Билдинг.

А где-то около семи у соседей наверху заиграла музыка. Сначала тихо, едва различимо, приятно разгоняя тишину моей квартиры. Но постепенно ритмы стали мощнее, а мелодии ярче. Послышался хлопок открываемой бутылки шампанского. Вечеринка разгоралась. Стук каблуков, громкий женский смех, мужские голоса и звон посуды.

Воспоминание о нетронутом штруделе заставило подняться. Зажгла на кухне свет. Делать ничего не хотелось. Даже читать.

Если бы у нас был телевизор, я бы тотчас бы отправилась его смотреть, но телевизора не было. Мама гордилась этим культурным достижением нашей семьи ещё больше, чем отказом от городского телефона, а мой семидесятилетний папа чувствовал себя истинным бунтарём, отдавая его своим знакомым со словами: «Приятной деградации».

Пришлось довольствоваться Ютубом. Просто включила раздел «популярное» и понеслось: тушение огурцов в виноградном соке, нанесение макияжа большими пальцами ног, прыжок с холодильника в корзину для бумаг, имитация крика шотландских пони, избиение тени палкой для селфи, выстукивание песен Джастина Бибера лбом о водосточную трубу и многое-многое другое.

Я доела штрудель, выпила три чашки чая и, прилично утомившись от бессмысленности сюжетов, собиралась лечь спать, как неожиданно попалось видео, на первых же секундах которого я начала невольно улыбаться и все полторы минуты, пока оно длилось, не могла удержаться от смеха.

На нем двое ребят в широких балахонах бежали за катившейся по пустой загородной дороге машиной, а из заднего окна, высунувшись по грудь, отчаянно жестикулировала перепуганная девушка. Было видно, что водителя за рулем нет. И девушка была невероятно взволнованна. Ребята же явно валяли дурака, то догоняя машину, то отставая. Они поворачивались лицом к снимающему, корчили рожи и пританцовывали на бегу. Девушка показывала кулаки и кричала, но слов слышно не было, потому что всё это развеселое зрелище озвучивалось жизнерадостной песенкой «Ничего на свете лучше нету» из Бременских музыкантов.

Дорога тем временем всё больше шла под уклон и впереди резко сворачивала, так что машина вот-вот норовила съехать с высокой насыпи. Девушка даже распахнула дверь, чтобы выпрыгнуть, но в последний момент один из парней всё же заскочил на водительское место и плавно вошел в поворот.

Я собиралась пересмотреть этот ролик ещё раз, как внезапно по квартире прокатился заунывный гудок домофона. Жалобное протяжное пиликанье. Глянула на часы – половина десятого. В такое время даже разносчики листовок уже не ходили.

Ясно же, что раз не открывают, значит, никого дома нет. Чего трезвонить? Но свет на кухне и в гостиной горел, а у меня первый этаж. Пробежала по комнатам и выключила всё. В наступившей темноте заунывные звуки стали ещё противнее.

То, что ко мне никто не мог прийти, было очевидно, но вдруг что-то случилось? Пожар, к примеру, и всех оповещают о том, что нужно срочно выйти на улицу. Или угроза взрыва. По телевизору показывали, как целый дом эвакуировали из-за анонимного звонка.

Вытерла вспотевшую ладонь о штанину, кончиками пальцев взяла трубку, будто она сама в любой момент могла взорваться. Молча прижала к уху.

По ту сторону трубки послышалось яростное сопение и глухое покашливание чуть поодаль. И прежде, чем я успела повесить трубку, раздался сигнал открываемой двери. Видимо, кто-то выходил из подъезда.

Дыхание перехватило. Я метнулась к дверному глазку и прижалась всем телом к двери. Футболка задралась, оголившийся живот неприятно коснулся холодной кожаной обшивки. В подъезде раздались тяжелые шаги. Я совсем перестала дышать.

Белый свет на площадке хорошо освещал зеленые стены, шашечки плитки на полу, двери соседей.

Я была уверена, что это Дубенко с компанией, решившие запугать меня окончательно.

Но ошиблась. Это были двое совершенно незнакомых парней. Подробно разглядеть не успела, потому что они сразу же направились к моей двери. Машинально отскочила, словно они могли увидеть меня. Следом прокатилась заливистая трель дверного звонка, а за ней требовательный стук в дверь.

– Давай, открывай.

Ноги подкашивались. Мне казалось, я так громко дышу, что они во-вот услышат меня. Стук повторился с новой силой.

Побежала в комнату и в кромешной темноте трясущимися руками принялась шарить по дивану, где кинула трубку после разговора с мамой. Атака на дверь продолжалась. Наконец, нашла телефон, набрала номер Анастасии Фёдоровны. Каждый долгий гудок был длиною в вечность, но она так и не ответила.

Вместо этого послышался приглушенный металлический лязг её двери, и я бросилась к дверному глазку.

– Чё ломитесь? – в белом свете лампы стоял здоровенный бритоголовый внук Анастасии Фёдоровны.

– В гости пришли, – ответил один из парней.

– Нам Артём нужен, – пояснил второй.

– Здесь таких нет, – буркнул внук. – Уматывайте.

– Сам уматывай, – нагло ответил первый, но второй его тут же одернул:

– Музыка-то сверху. Нам, похоже, туда.

Они отправились наверх, а я осторожно отперла дверь и высунулась на площадку.

– Спасибо большое, что прогнали их. Как дела у Анастасии Фёдоровны?

– В больнице она.

– А что случилось?

– Сердце.

И соседская дверь захлопнулась.

Проснулась я от внезапного внутреннего волнения и тяжести. Голоса наверху стихли, но музыка по-прежнему играла. Энергичные ритмы милостиво сменились Ланой Дель Рей.

Стараясь не разлеплять глаз, я вылезла из кровати и пошлепала босиком в туалет. Однако стоило открыть дверь и сделать шаг, как нога наступила во что-то мокрое и холодное. Я включила свет и обомлела.

Весь пол в туалете был залит стекающей по стенам сверху водой. Заглянула в ванную – та же картина. Отдельные ручейки уже протекли в коридор, а на обоях у самого потолка образовалось темное влажное пятно. Ремонт мы сделали всего год назад, и папа до сих пор сокрушался, как дорого он ему обошелся.

Мигом схватившись за тряпку, я довольно быстро убрала воду с пола, но она всё равно текла по стенам.

Торопливо надев тапки и нацепив длинную шерстяную кофту с растянутыми рукавами, я вышла на лестничную клетку и, поднявшись на второй этаж, позвонила в расположенную над нами квартиру. Раздался лёгкий, ненавязчивый звон. Подождала немного, но ничего не произошло. Позвонила ещё раз, но с тем же успехом.

Приложила ухо к двери – только музыка и отчетливый звук льющейся воды. Я постучала. Сначала легонько, затем с силой. Дёрнула за ручку и дверь с неожиданной лёгкостью распахнулась.

Глазам предстала ярко освещенная прихожая и плавающие в залитом коридоре вещи.

– Есть кто-нибудь?

Мой дрожащий, робкий голос утонул в протяжно-печальном: «Kiss me hard before you go».

Крикнула громче, но никто не отозвался.

Тапочки пришлось снять, а штанины закатать. Вода была чуть тёплая и даже приятная. Свет в ванной комнате горел. Я быстро вошла и растерянно притормозила.

Из крана хлестала вода, переливаясь сплошным потоком через бортики переполненной ванны. А в ванне спиной ко мне лежал человек. Я позвала, но он не шелохнулся.

========== Глава 3 ==========

Я спешно перекрыла кран. Человек в ванне лежал в джинсах, голый по пояс. Колени согнуты, руки безвольно вытянуты вдоль тела. На левом плече плотный бандаж в виде короткого рукава и лямкой через всю грудь. На правом предплечье тату – две широкие параллельные полосы, охватывающие руку наподобие браслетов.

Его голову и лицо почти полностью покрывала вода.

На долю секунды мне показалось, что он умер. Однако лёгкое подрагивание ресниц успокоило.

В том, что это тот самый неформал, которого я приняла за маньяка, не было никаких сомнений: черные, величиной с десятикопеечную монету сплошные тоннели в ушах и шарик пирсинга в нижней губе.

По всей вероятности, он так напился, что уже ничего не чувствовал, ведь опустись он чуть ниже, точно бы захлебнулся.

Осторожно протянув руку, я потрясла его за здоровое плечо, но лучше бы этого не делала, потому что от моего движения парень моментально погрузился под воду.

Я поспешно схватила его под мышки, уперлась коленками в бортик, и потянула наверх. Приподнять получилось, но долго удерживать в таком положении вряд ли.

Рукава кофты намокли и стали тяжелыми. Спина напряглась. Но он всё-таки пошевелился. Сжал мой локоть, нахмурил брови и, сделав глубокий вдох, открыл глаза. Очень яркие, сине-голубые. Чистые и блестящие. Несколько секунд непонимающе смотрел, а затем неожиданно, не дав и рта раскрыть, обхватил второй рукой меня за шею и начал целовать. Прямо в губы. По-настоящему. Так, словно у нас любовь и страстные отношения.

Я с силой оттолкнула его, но парень крепко уцепился за рукав. Попробовала вырвать руку – бесполезно. Надо же было так попасть. И кричать бессмысленно. Через музыку никто не услышит.

Запаниковав, я попыталась вылезти из кофты, тогда он наконец отпустил и удивленно приподнял одну бровь.

– Ты чего?

По его недоумевающему виду можно было подумать, будто целоваться с незнакомым человеком – в порядке вещей.

– У вас тут потоп. А у нас обои в коридоре уже мокрые, – срывающимся голосом пролепетала я, отскочив на безопасное расстояние.

Парень выглянул за бортик ванной и посмотрел на залитый пол:

– Заснул, наверное.

– Если вы нас зальёте, придется оплачивать.

– Плевать, – он небрежно отмахнулся. – А ты кто? Соседка что ли?

Я кивнула.

– Ну, извини, – он рассмеялся, вытирая мокрое лицо ладонью. – Думал, кто-то из гостей.

Улыбка у него оказалась широкая, белозубая и жизнерадостная.

Стараясь не опираться на руку, где был надет бандаж, он неуклюже вылез из ванной. Вода ручьями стекала с его волос и джинсов.

– Там в дальней комнате в шкафу возьми простыни, – он сдернул с батареи махровое полотенце и стал вытирать голову здоровой рукой. – Любые. И штаны мне принеси. Серые спортивные. На балконе висят.

У него были резко очерченные ключицы, крупный кадык, острые плечи и большие ладони с длинными пальцами. На открытом плече и в районе груди подрагивали вполне заметные мышцы.

Парень оторвал полотенце от лица и, сообразив, что я разглядываю его, вопросительно уставился в ответ. В следующий же момент я выскочила из ванной.

На полу плавали тапочки, зонтик, пробка от шампанского, жестяная банка из-под пива и рекламные буклеты. Декоративные подвесные полки в коридоре были заставлены грязными стаканами и бокалами с недопитым вином. Широкая поверхность зеркала зацелована губной помадой различных цветов. Посреди гостиной стоял неубранный стол с тарелками, бутылками и остатками еды. Край толстого ковра на полу уже пропитался водой.

Стоило отворить дверь в дальнюю комнату, как в лицо тут же ударил порыв холодного промозглого воздуха. Балкон был распахнут настежь, и вещи на бельевой веревке отчаянно рвались в непроглядную ночь.

Длинные голубые шторы хлопали и надувались, как паруса. Леденящий ветер тут же проник в глубокий вырез майки, грудь покрылась мурашками, мокрые ноги вмиг заледенели.

На широкой, застеленной шелковым покрывалом кровати валялся ворох одежды, стеклянная пепельница на тумбочке была забита окурками и фантиками, в кресле осталась чья-то красная зажигалка.

Однако внутри большого, во всю стену шкафа-купе царил идеальный порядок. Полотенца нашлись на средних полках, безупречно выглаженные и сложенные по цвету. Простыни чуть выше. Из шкафа пахло лавандой и сиренью. Я вытащила стопку банных полотенец и несколько простыней, а когда вспомнила про штаны и подошла к балкону, за моей спиной кто-то произнес:

– Сколько времени?

Тихий, едва различимый голос. Оглянулась – никого. Быстро сдернула штаны с веревки, захлопнула дверь и только развернулась к выходу, как громкий шорох заставил присмотреться к тёмному углу между кроватью и шторой. Там что-то копошилось.

Послышался глухой сдавленный стон, и на голубом покрывале появилась рука.

– Сколько времени? – повторил голос так тихо, что я скорее догадалась, чем расслышала, потому что музыка продолжала играть.

– Двенадцать. Может, больше.

Наконец, после непродолжительной войны со шторой, из-под неё выбрался светлоголовый заспанный парнишка в длинной футболке и широких штанах.

На раскрасневшейся щеке отпечатался след ото сна, русые, чуть рыжеватые пряди прилипли ко лбу. Глаза щурились на свету.

– Где все?

– Не знаю. Я соседка снизу. У нас потоп.

Он бросил взгляд на мои босые ноги.

– Носки лучше снять, – посоветовала я, и он кивнул.

Покрепче прижав к себе полотенца, чтобы не рассыпались, я поспешила назад в ванную. Парнишка последовал за мной, но сделав пару шагов, тут же ойкнул.

– Я же предупреждала.

– Угу, – смущенно буркнул он и, облокотившись о косяк, принялся стаскивать промокшие носки.

Я кинула ему под ноги несколько полотенец, но они, опустившись на воду, как осенние листы, остались плавать, медленно намокая.

– Нужно ковшиком вычерпывать, – деловито сказал он.

– Чего так долго? – из-за двери ванной высунулся спасенный мною неформал, выхватил свои штаны и, не дожидаясь ответа, снова исчез.

– Тёма, стой, – парнишка тщетно ткнулся в захлопнувшуюся дверь. – Дай умыться.

– Кругом полно воды, – откликнулся тот и не открыл.

На кухне творился не меньший бедлам, чем в остальных местах: горы грязной посуды, пустые пивные банки, коробки из-под пиццы и пирогов. Зато потоп её не коснулся, и серые шашечки плитки на полу остались сухими.

Лана продолжала томно страдать: “Погружаясь всё глубже и глубже, становлюсь всё темнее и темнее. Ищу любовь, но не в тех местах…”

Мы стали вычерпывать воду чашками в большой салатник, который потом выливали в кухонную раковину, а когда Тёма вышел из ванной, уже взялись за полотенца. Он постоял немного в задумчивости, недовольно морщась и сокрушенно оглядывая коридор. Затем присел на корточки рядом со мной и поинтересовался интимным тоном:

– Я только не понял. Чего ты меня хватать начала?

– Вы тонули.

Задумчиво выпрямился:

– Слышь, Макс, я реально мог утонуть.

– Так тебе и надо, – ворчливо отозвался Макс. – Сто раз говорил не спать в ванной. Где вообще все?

– Я их выгнал, – голос у Тёмы был низкий и глухой. – Голова просто раскалывалась. Думал, убью кого-нибудь, если не выметутся.

– А сейчас как?

– Лучше. Только Лану свою выруби уже.

Макс покорно отбросил простынь и отправился выключать музыку, а Тёма принес мусорный пакет и, запихнув в него все мокрые страшного вида вещи, валявшиеся на полу, ушел на кухню.

Во внезапно наступившей тишине бодро загремели кофейные зёрна.

– Эй, соседка, будешь кофе?

– Нет, спасибо. Домой пойду.

– Да ладно, нужно же отметить удачное спасение утопающего, – он выглянул в коридор. – Кстати, вопрос: а затычку из ванной не проще было вытащить?

– Вы начали тонуть, и я уже ни о чем не думала.

– Чего выкаешь-то? – он подошел ближе. – Я же не дед столетний.

Я пожала плечами.

– Тебя как зовут?

– Вита.

– Как? Витя?

Откровенная насмешка в голосе заставила поднять голову.

– Вита. А тебя?

Он небрежно взлохматил мокрый затылок и с шутливой задиристостью сообщил:

– Хамло или говнюк. Выбирай любое.

– Мне оба не нравятся.

– Сомневаюсь, что матерные варианты лучше, – бросил на ходу Макс и, обойдя меня, исчез на кухне.

– Чего ты напрягаешься? – сказал Тёма примирительно. – Ну, Артём меня зовут. Всё нормально. Мы не страшные, приставать не будем, если сама, конечно, не попросишь.

После чего иронично хмыкнув, добавил:

– А за то я уже извинился. Ну, реально, спросонья не понял, что происходит. Так как насчет кофе?

Выглядел он лет на девятнадцать, с выразительной мимикой и броскими, необычайно привлекательными чертами лица. Даже пирсинг и тоннели ему шли. Хотя мне всё равно было непонятно, зачем человеку со столь яркой внешностью понадобилось так себя разукрашивать.

Чувствуя, что снова начинаю неприлично глазеть, я машинально кивнула, и он воспринял это как согласие на кофе.

– Тебе с молоком?

Но ответить я не успела, потому что из ванны раздалась громкая мелодия телефонного звонка: «Who do you need, who do you love when you come undone».

– Тащи его сюда, – распорядился он.

Телефон нашелся на стеклянной полочке рядом с тюбиком пасты. На экране высветилось «Полина», и я отнесла его на кухню.

Из трубки сразу же раздались возмущенные женские крики. До нас долетали только обрывки фраз, но догадаться, о чем речь, не составляло труда. Полина была недовольна тем, что он устроил вечеринку. И что не отвечал на её звонки, и чем-то ещё, понятным только им двоим.

Не переставая насмешливо улыбаться, Артём молча и терпеливо слушал её, а Макс, кивнув на табуретку, поставил передо мной чашку с дымящимся кофе.

Его лицо казалось мне смутно знакомым: светлые брови, светлые, с рыжеватым оттенком ресницы и бледные, едва заметные веснушки на переносице и щеках. Прямой красивый нос и тяжелый волевой подбородок, волосы аккуратно подстрижены. И хотя взгляд был немного печальным, в уголках тёмно-серых глаз скопилось множество лучистых морщинок.

Едва я взяла чашку в руки, как Артём вскочил со стула и, распахнув створку окна, метнул телефон в ночь. После чего резко обернулся и, слегка запинаясь на «к», пояснил:

– Зак-колебала стерва.

– Зачем телефон выбросил? – с упрёком сказал Макс.

– Бесит.

Макс с тяжелым вздохом покачал головой и вышел. Хлопнула входная дверь.

– Спасибо, – я отставила чашку, так и не сделав ни одного глотка. – Пойду домой.

– Значит, ты с первого этажа? – Артём расслаблено, словно ничего не произошло, развалился на стуле. – Кажется, я знаю твоего папу. У него же синий Ниссан? В первое время он меня с парковки гонял, и я ему даже немного нахамил. Прости. Но теперь всё хорошо.

Разговаривал он с оживленной, подкупающей непосредственностью.

– Почему же пришла ты? Где папа?

– Они в командировку уехали. В Америку.

– Сильно там у вас протекло?

– Немного.

– Деньги нужны? Компенсация и всё такое?

– Нет, спасибо.

– Да ладно? – вытаращился на меня. – Всем деньги нужны.

– Думаю, само высохнет.

– Если вдруг понадобятся – скажи.

Эта фраза заставила невольно улыбнуться. И он, сообразив, что его выпендрёж меня развеселил, ответил широкой, обезоруживающей улыбкой.

– Я серьёзно.

Мне определенно стоило уйти, но что-то в его внешности, манере поведения и речи никак не отпускало.

С лестничной клетки отчётливо послышалась «Сome undone». Макс забежал в кроссовках, сунул Артёму в руки телефон.

– Карина звонит!

– Надо же, – поразился тот. – Работает ещё. В следующий раз в унитазе утоплю.

– Алло, – поднес трубку к уху, но голос его собеседницы раздался на всю кухню.

– Говорила я тебе, маленький говнюк, не устраивать это сборище?!

Он с удивлением посмотрел на экран и попробовал отключить громкую связь, но ничего не вышло.

– Да плевать.

– Тебе на всё плевать и на всех. На кой-понадобилось созывать пол-Москвы?

– У меня вообще-то день рождения.

– Ну и дебил! Не мог напиться, не привлекая к себе внимания? Мало у нас проблем? Я с утра до вечера занимаюсь тем, что косяки ваши улаживаю и отмазываю. А ты только развлекаешься.

– Ну, это нормально. Это же вы на меня работаете, а не я на вас.

– Иди в задницу, Тёма.

– И вам доброй ночи, Карина Эдуардовна!

Артём швырнул многострадальную трубку на стол и принялся ворошить наваленное на подоконнике барахло:

– Где эти чёртовы таблетки?

Макс по-прежнему стоял в обуви посреди кухни, между бровей пролегли две поперечные складки. Артём подозрительно покосился на него.

– Пойду прогуляюсь, – объявил Макс и направился к выходу, но Артём остановил его за локоть.

– Можно не сегодня?

Макс обернулся, и стало заметно, что губы его побелели от напряжения.

– Мне нужно.

Они уперлись взглядами друг в друга.

– А давай пойдем к Вите? – вдруг предложил Артём. – У неё дома никого нет. И одеваться не нужно. Это тебе поможет?

Макс потёр шею обеими руками:

– Возможно.

– Вот и отлично, – Артём бросил на меня быстрый взгляд, словно моё согласие было лишней формальностью. – Мы идем к тебе! Будем мешать спать.

А заметив растерянность, приятельски похлопал по плечу.

– Шучу. Выпьем кофе и уйдем.

Как только вошли в мою квартиру, я полезла на верхние кухонные полки искать кофе, а они ушли в мою комнату. Убираться было поздно.

Налила им по чашке, достала лоток с мороженым.

Макс, закинув руки за голову и безжалостно придавив к стенке кривоухого ослика Паскаля, лежал на одеяле моей разобранной кровати и разглядывал постеры на стене, а Артём сидел за письменным столом и в ярко-белом свете настольной лампы с интересом доставал из стеклянной вазочки фигурки Киндер сюрпризов.

– Я так хотел, чтобы мне вот этот попался, – он поднял руку, показывая его мне слоника с молотком и в каске. – Но собрал пять с книгой и ни одного с молотком.

– Хочешь, забирай.

– Правда? Тебе не жалко?

Неподдельная радость в голосе насмешила. Было в нем нечто очень располагающее, словно мы знакомы давным-давно.

Отодвинув фигурки, я поставила перед ним поднос.

– Конечно, нет. У тебя же день рождения.

– Уютно тут, – Макс поудобнее устроился на подушке.

– Вот, что значит нормальная домашняя обстановка, а у нас там, – он ткнул пальцем в потолок, – нерв сплошной.

– Нерв – это ты, – Артём звонко постучал ложкой о край чашки. – Мы из-за кого сейчас из дома ушли?

– Вита, можно я у тебя поживу? В тишине и покое.

Макс был милый и вызывающий доверие.

– Покой тут относительный, – я села на кровать к нему в ноги. – Сегодня мои одноклассники полчаса в окно долбили, пришлось под столом от них прятаться.

– Чего хотели? – заинтересовался Артём.

– Придурки просто.

– Вспомнил! Жирная! Это ведь ты, да? – он обрадованно подался вперед. – И в этом подъезде не живешь. Ну-ка встань.

– Зачем?

– Давай-давай, на середину комнаты выйди. Проверить хочу.

– Чего проверить?

– Да хватит уже. Что ты как маленькая?

Упрек подействовал. Я осторожно встала на ковер, и он, развернув настольную лампу в мою сторону, весело скомандовал:

– Руки подними и покрутись.

Мне стало немного смешно и, поскольку лица его я видеть не могла, то выполнила это без особой неловкости.

– А кофту можешь снять?

– Шутишь? – я запахнула полы. – Я же в пижаме.

– Тогда как мне понять, что ты не жирная?

– Но ты и так видишь. Я пятьдесят три килограмма вешу. А рост у меня метр шестьдесят шесть.

– Я вижу только ноги. С ними вроде бы всё в порядке.

– Я сейчас даже худее Эли. Подружки моей. А она всегда очень стройная была.

– Ну как хочешь, – он вернул лампу в прежнее положение.

– Нет, правда. Они специально так называют, чтобы обидеть.

– Да мне-то что? – он снова взялся за слоников. – Даже если у тебя под кофтой тонна жира. Мы сейчас посидим немного и уйдем.

Подобное предположение прозвучало нелепо.

– Ну какая тонна? Мама говорит, рёбра торчат.

– Да ты не переживай. Может, кофта тебя просто полнит. Лучше завари ещё кофе и покрепче, а то этот помоечный. Терпеть не могу всё пресное и разбавленное.

– Полнит?

Я подошла к зеркалу. Даже в темноте зеркального отражения кофта действительно казалась объемной, и майка с Тедди под ней, несмотря на глубокий вырез, наверняка выглядела лучше.

Я всё-таки сняла дурацкую кофту.

– Сколько тебе лет? – неожиданно спросил он.

– Шестнадцать, а что?

– Готов спорить, ты ещё с игрушками спишь, – он кивнул на изображенного на майке Тедди.

– Только с Паскалем, – призналась я. – Осликом, которого Макс вот-вот раздавит. Он у меня с трёх лет. Дедушка, папин папа подарил. Это он его так назвал. Мы даже когда отдыхать ездим, я его с собой беру. Потому что он без меня скучает. Все остальные нормально, а он грустит.

– Остальные?

Я показала на стеллаж с игрушками возле окна.

– Друзья мои.

Он вполне серьёзно оглядел игрушки.

– Правильно. Друзей не убирают в коробки не засовывают на антресоли.

Его одобрение прибавило уверенности:

– Я знаешь, что думаю? Что тот, кто с лёгкостью избавляется от старых вещей, также запросто поступает и с людьми.

– Какая глубокая мысль, – он изобразил удивление. – Так ты маленькая или взрослая?

– Хотела бы я сама знать.

– Извини, что так нагрянули. Страшно ломало тащиться куда-то на ночь глядя. Просто Макс собирался драпануть, а если ему взбрело это в голову, то я бы его не удержал.

– Куда драпануть?

– У него бзик. Чуть что не так – сразу бежать. Говорит, успокаивается. Но вообще, когда это происходит, он ничего не соображает.

– Ничего себе. Это болезнь такая?

– Это заскок такой. Три года уже. С тех пор, как он из детдома смотался.

Я посмотрела на Макса. Он лежал с закрытыми глазами на спине и ровно дышал. Я накрыла его пледом.

– Он не похож на детдомовца. Даже ты больше похож.