Текст книги "Время. Ветер. Вода (СИ)"
Автор книги: Ида
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
– Ну что ты выдумываешь, у тебя в кармане около десяти тысяч.
– Ты вообще слышала, что я сказал? У нас нет денег.
– Но они есть!
– Если будешь со мной спорить, мне придется их выкинуть.
– Как это выкинуть?
– А вот так, – он достал красную пятитысячную бумажку и запустил в кусты.
Она плавно спикировала на торчащие вверх острые ветки и затрепетала на них.
– Ты совсем? – я сняла купюру и сунула в свой карман. – Это уже верх цинизма!
– Сейчас же порви её у меня на глазах, – потребовал он. – Мне нужны гарантии, что ты не воспользуешься ей, пока не сядешь в лодку.
– Я не буду рвать деньги.
– Тогда отдай, я сам разорву, – протянул руку, я отскочила в сторону.
– Одна только мысль о кофе вгоняет меня в дикие соблазны. А со своими желаниями, в отличие от некоторых, я очень плохо справляюсь. Мы должны избавиться от этих денег.
– Раз уж так надо, запрети себе их тратить и всё.
– Чем больше я буду думать, что нельзя, тем сильнее стану хотеть. Я себя знаю.
– А если просто найти Лодочника, переплыть на ту сторону и отправиться по домам?
– Нет. Игра уже началась. Не волнуйся, мы их сделаем.
На пустыре, как и вчера, стелилась сухая трава, тряпки на огородных пугалах раздувались, вдали высилась водонапорная башня.
И тут мне пришла в голову великолепная мысль.
Женщина, которой мы отдали деньги Артёма, посмотрела на нас, как на ненормальных, но клятвенно пообещала ухаживать за старушкой «со всей душой и старательностью».
Наш поступок меня сильно напугал, я до конца не верила, что Артём отдаст ей всё, но он оставил себе всего одну тысячу и, пожелав всем здоровья, без сожаления ушел. Я же, борясь с желанием вернуться и попросить назад хоть немного, задержалась. Но то были деньги Артёма, его решение и его право. И я к ним не имела никакого отношения.
Пирожки оказались на месте. Странно, что Макс не забрал их, но теперь у нас тоже не было денег, а есть хотелось сильно. Я нашла три оставшихся пирожка с капустой, выбрала наугад ещё два нетронутых пакетика и оставила их в том же шкафчике на случай, если Макс вспомнит про них.
Думала, что мы съедим их по дороге в парикмахерскую, но не успели пройти и двух шагов, как столкнулись с Юлей. Мы поздоровались, и она рассказала, что «наши» недавно ушли. Они подошли к ней вечером в Логове и попросили найти, где переночевать. За Викино колечко Юля договорилась с подружкой, живущей в деревенском доме.
А теперь они поехали на строительный рынок искать мужика, которого Лодочник на тот берег возил. У него жена в городе рожала, и ему очень нужно было туда попасть. Это Плюш им рассказал.
Выяснив, что рынок находится за поселком и добираться до него небыстро, Артём повел меня в «Марципан».
Это было чистенькое, светлое, уютное заведение с нормальным туалетом и водой из-под крана.
Артём заказал кусок торта и четыре чашки кофе, а для меня вишневый рулет и зеленый чай. Молоденькая чернобровая официантка узнала его со вчерашнего дня и так стреляла глазами, что я сначала почувствовала себя неловко, а потом подумала, что будет здорово, если она решит, будто я его девушка и нравлюсь ему со спутанными волосами, в грязных джинсах и в свитере с растянутыми рукавами. Пусть считает, что любовь зла, и разглядывает меня, пытаясь понять, что же во мне такого особенного.
– О чем так серьёзно задумалась? – он поймал меня за этими мыслями.
– Думаю, как ты можешь питаться одними тортиками.
– Разве ты в детстве не любила сладкое?
– Любила, конечно. В детстве все любят.
– И я вот тоже любил, но мои родители придерживались здорового питания, и у нас в доме никто сладкое не ел, – по-свойски закинув ногу на ногу, он развалился на стуле. – Даже когда устраивался какой-нибудь приём и заказывались дорогущие десерты. Они предназначались только для гостей. А Киндер сюрпризы мама сама разворачивала, раскрывала яйцо и выбрасывала, оставляя только игрушку.
Свою первую конфету я съел лишь, когда появился Макс. И потом он меня регулярно ими подкармливал. Один раз моя мама, обнаружив у меня на рубашке след от шоколада, заставила нас обоих вывернуть карманы, нашла у него трюфель и устроила нам обоим приличную головомойку, а его маме выговор. Но он всё равно таскал конфеты и приносил мне. Так что я буду есть всё это до тех пор, пока не почувствую, что наверстал упущенное.
Официантка принесла наш заказ и долго, пытаясь привлечь к себе его внимание, расставляла на столе тарелки и чашки.
– Как же мы будем расплачиваться? – спросила я, когда она, наконец, отошла. – Сбежим? Меня наверняка поймают. Нога болит страшно.
– Со мной не поймают, – Артём сделал глоток кофе, прислушался к вкусу и одобрительно кивнул. – Бегаю я хуже Макса, но зато умею кое-что другое.
– Что же?
– Вообще-то многое. Рад, что ты не пошла с ним.
– Мне не зачем было с ним идти.
– Рассказывай. Вчера вон, как припустила.
– Я ушла, потому что вы с Викой меня цепляли. Я всегда так делаю, когда это начинается. Может я и лохушка, но оправдываться не обязана. Ни за себя, ни за маму. Не понимаю, почему людям так нравится обижать других без какой-либо причины.
Неожиданно Артём оживился:
– Помнишь свой самый стыдный поступок?
Я кивнула.
– Ты рассказывала кому-нибудь о нём?
– Нет, конечно.
– А если бы рассказала? Как бы ты себя чувствовала?
– Неприятно и унизительно.
– Вот именно унизительно. Когда люди замечают твои промахи, они осознают своё превосходство. Дешевое, сиюминутное превосходство. Всем нравится унижать других. Это отлично спасает от комплексов и самоедства.
– Тогда почему ты сегодня не спал всю ночь?
– Всё-то ты видишь, – на этот раз улыбка у него вышла неожиданно тёплая. – Слушал музыку. Хотел разбудить тебя, но пожалел.
– Какую ещё музыку?
– Прекрасные женские голоса. Сопрано. Будто церковный хор. Что-то похожее на Аве Марию.
– Где же она играла?
– Где-то наверху. По всему небу, – он широко взмахнул рукой, охватывая всё вокруг. – Это была очень красивая музыка. Хотел её запомнить, но всё равно не смог бы повторить, потому что больше этого не делаю.
– И тебе не хочется?
– Хочется, – ответил он без сомнений. – Особенно, когда слышу её там.
Он кивнул наверх.
И тут меня осенило:
– У тебя какая-то травма? Ты сломал руку? Пальцы? И из-за этого пришлось всё оставить?
Артём рассмеялся над этим предположением, как над шуткой.
– Нет, я ничего не ломал. Во всяком случае из того, что могло бы помешать держать смычок и зажимать струны.
– Но тогда почему?
Он с любопытством подался вперед:
– А расскажешь про самый стыдный поступок?
– Конечно, нет.
– Хорошо, тогда и я ничего не расскажу, – сказал по-детски, а потом таинственно добавил. – У меня секретов много.
Слово «секрет» обладает какой-то невообразимой силой, подобно ключу от всех дверей, оно способно отпирать даже самые замысловатые замки.
– Если я расскажу, ты будешь смеяться, а потом унижать меня, чтобы потешить свои комплексы. Как тогда со сказкой.
– Не буду. Клянусь. Вот правда, даже не улыбнусь. И ничего не скажу, – пообещал он, взяв за руку и доверительно заглянув в глаза.
Официантка смотрела на нас.
– Мы с родителями как-то ездили на пикник отмечать день рождения их знакомой. Там были дети – брат и сестра, почти моего возраста. Взрослые сидели за накрытыми раскладными столами, а мы маялись рядом, не зная, чего бы придумать, потому что гаджеты у всех отняли. Сначала мы играли в слова, потом в пантомиму. А после стали бегать друг за другом по лесу. Мы с девочкой за её братом. Когда же догнали, она сказала, что нужно его связать. Девочка была на два года старше, и я во всем её слушалась. Нашли в машине веревку и привязали его к дереву. Он не сопротивлялся.
Девочка приказала мне его охранять, а сама пошла за угольком из костра, потому что собиралась его пытать. Услышав про пытки, мальчик начал умолять отпустить его. До этого момента он не особо был мне интересен. Рыжий и лопоухий, но когда я увидела его связанным, во мне что-то дрогнуло, разжалобилось. Появилась какая-то очень сильная симпатия. Трудно объяснить. В общем, это был очень глупый и стыдный поцелуй. Очень стыдный, потому что мальчик сразу всё выложил своей сестре со словами: «спаси меня от жирной, она целоваться лезет».
Артём равнодушно пожал плечами, хотя глаза улыбались.
– Не вижу ничего стыдного. Я бы тоже так поступил, если бы связал девчонку в лесу.
– Ты обещал не смеяться.
– А я и не смеюсь, это ты сама смеешься.
И действительно, мне было смешно, потому что все эти годы та история казалась мне отвратительной и позорной, а теперь после того, как я её рассказала, прозвучала совсем пустяково.
– Это ерунда. Мой отец нашел у меня рисунки Макса с голыми девками и всяким таким. Я же весь в музыке был, без компа и телека, ничего не понимал вообще в жизни. Ну типа тебя такой: невинный ребенок, – он невесело усмехнулся. – Короче, отец нашел и, решив, что рисунки мои, в качестве наказания развесил их в холле первого этажа. И когда пришла наша учительница литературы, жутко интеллигентная и возвышенная старушка, он попросил меня «показать ей свои работы». Это было ужасно. Как сейчас помню, как она отшатнулась от них, посмотрела на меня долгим-долгим взглядом, в котором я падал стремительно и безвозвратно, а потом сказала: «Горько осознавать, но в вашей душе, молодой человек, поселился порок. Я буду очень скучать по тому славному мальчику, который пел мне песни трубадуров».
Я тогда сильно расплакался, потому что мне было десять, и я даже думать о таком без стыда не мог, не то, чтобы рисовать. Да… – он откинулся на спинку стула. – Мой отец знал толк в унижениях.
Хорошо хоть мать Макса потом сняла эти рисунки, сказав, что неприятно смотреть, но на самом деле она всегда поддерживала меня, да и Макс признался, что это его творчество.
– Ты совсем не жалеешь, что наговорил ему вчера столько злых вещей?
– Я всегда жалею и раскаиваюсь, но потом это происходит снова. Никогда не успеваю остановиться. Максу не нужно было угрожать мне. Она бы переметнулась к нему и без этого. А теперь у меня такое чувство, что он меня предал.
– Он просто защищал её и не понял, что ты повел себя так ради него.
– Знаешь, в детстве мне запрещали смотреть по телевизору всё подряд, только то, что одобряли родители. В основном это были советские фильмы и мультики. Но мама Макса уговорила их разрешить мне смотреть Animal Planet или что-то вроде того. Потому что там было только про животных и не могло дурно сказаться на моём воспитании. Компа, кстати, у меня до десяти не было.
Раз в одной из передач показывали историю о том, как работники заповедника нашли в лесу погибшую медведицу, а рядом с ней новорожденных медвежат. Работники забрали их и выращивали у себя. Было несколько серий про то, как эти медвежата растут, как их вскармливают, как заботятся о них, как они играют и становятся совсем ручными, считая своей мамой одного бородатого мужика.
А потом спустя почти год вдруг выяснилось, что полноценную счастливую жизнь медвежата могут обрести только на воле, и что необходимо их выпустить в лес. Я бы никогда не стал снова смотреть этот фильм. Он мне и так потом долго снился. Хозяева вывезли медвежат в лес за несколько километров и оставили там, а через пару дней, те, как ни в чем не бывало, пришли домой. Обрадовались, как дети. Увидели свои вольеры, давай в них лезть. Сетку порвали, но там уже ни воды, ни еды не было. Потом заметили девушку, носившую им корм, чуть не сбили её с ног – скакали и лизались, как те щенки из приюта.
Ещё несколько раз их так увозили, но они всё равно возвращались, никак не понимая, в чем же их вина. До тех пор, пока бородатый мужик, тот, которого они считали своей мамой, не взял палку с электрошоком и не стал их бить. Видела бы ты их морды. Мне казалось, что они плачут. Или это были мои слёзы? Но медвежата ушли. Насовсем и больше не возвращались. Понимаешь? Электрошок сработал лучше всего. Нужно было им сразу так сделать. Пара болезненных разрядов и никаких страданий. Возвращений или вопросов. Работает безотказно. Неоднократно проверял.
– Макса тоже электрошоком?
Артём задумчиво посмотрел в окно.
– Не бери в голову. Мы ругались тысячу раз. А сейчас это просто игра.
Потом он подозвал официантку и, улыбаясь ей одной из самых своих очаровательных улыбок, попросил позвать администратора. А когда тот подошел, Артём достал телефон, включил камеру и спросил, есть ли у них сертификат соответствия на продукты, из которых был приготовлен торт.
В парикмахерскую мы отправились: я, пораженная тем, как, оказывается, легко поесть, не заплатив, а Артём с большим стаканом кофе на вынос.
Парикмахерская называлась «Зинаида» и находилась в узкой, обшитой белым сайдингом пристройке к двухэтажному, когда-то окрашенному в розовый цвет жилому дому. Во дворе на протянутых между столбами веревках сушилось постельное бельё, а на лавочке сидели бабушки. Мы прошли мимо их затаённого молчания под оценивающими взглядами, и я услышала вслед «чужие».
В дрожащих лужах купались и ворковали голуби. Из распахнутого на последнем этаже окошка доносилась музыка. Солнце ласково припекало. У Артёма в глазах отражалось небо. Удивительное синее небо. Пожалуй, самое красивое небо, которое я когда-либо видела.
Дверь в парикмахерскую была распахнута настежь и приперта камнем. В неё беспрепятственно проникал свежий ветерок и шелестел постерами с модельными стрижками на стенах.
Парикмахерша Сабрина – большая, громкая, неестественно загорелая женщина с широкой золотой цепочкой на шее и россыпью страз на маникюре, увидев меня, ахнула, приложила ладонь к неохватной груди и сразу же усадила в единственное кресло.
Взбила мои лохмы и объявила, что «с девочкой беда» и надо бы это поправить.
Я испугалась, что она начнет меня стричь, но Артём, не оставляя мне никакого шанса даже на расческу, с потрясающей убедительностью заверил, что эта прическа – «нео гранж», и его собственный мастер потратил на неё два часа.
Тогда Сабрина, скептически поморщившись, подошла к нему, без стеснения сняла резинку с его челки, растрепала и принялась с интересом разглядывать виски и затылок, после чего уважительно резюмировала, что его мастер крутой, и поинтересовалась, зачем мы пришли, если стричься не собираемся.
Мы объяснили, и она охотно принялась нам рассказывать про Лодочника. Его сестра, Светлана, была её клиенткой и обычно заходила раза два в месяц. Адреса её толком Сабрина не помнила, знала лишь, что жила та в одном из деревянных домов на улице Ленина, однако с удовольствием пересказала всё, что от неё слышала.
– Много лет назад у него пропали жена и двое дочерей маленьких. Ушли на реку купаться и не вернулись. Никто их не видел и ничего не знал. Реку прочесали, даже аквалангисты ныряли, ничего не нашли. Светлана, сестра его, до сих пор уверена, что жена сбежала с другим мужиком, но брат вбил себе в голову, что это их река забрала. Уж не знаю, сколько нужно пить, чтобы такое выдумать, но он продал свою квартиру и поселился на берегу, лодку себе завел и стал плавать по всей реке, искать их. Одним словом, умом тронулся.
Светлана пыталась его образумить, предлагала к себе забрать, но тот ни в какую. Жил, как отшельник. На берегу. Даже без электричества. В деревеньке, которую затопило. Но в последние годы плавать стал редко, потому что у него болезнь суставов началась. А в прошлом году вдруг появилась одна местная «ведьма», заколдовала его и увела. Бросил лодку, хозяйство и перебрался к ней. Светлана десять лет на него повлиять не могла, а тут какая-то Варвара его за два месяца «обработала» так, что он и про реку, и про сестру позабыл.
Это было всё, что Сабрина знала, потому что сама приехала в поселок не так давно, ей хотелось ещё поговорить, но мы поблагодарили и ушли, зная лишь приблизительный адрес Светланы.
Однако на улице неподалёку от раскрытой двери нас поджидала бабушка в цветастом платке и с палкой, одна из тех, что сказали «чужие».
Не было никаких сомнений, что она стояла возле входа и подслушивала весь наш разговор.
– А я знаю, где живет Варвара, – быстро, чуть шепелявя, проговорила она. – Если вам очень надо, могу сказать.
– Надо, конечно, – Артём остановился.
– А вы мне что? – она морщинисто прищурилась и сверкнула золотым зубом.
Рука Артёма машинально потянулась за пазуху, но вспомнив, что денег больше нет, он озадаченно застыл.
– Хотите двадцать рублей? – предложила я.
Бабушка обиженно поморщилась:
– Ты вообще видала, сколько хлеб стоит?
– У нас есть пирожки, – я потрясла перед ней пакетом.
– Не давай ничего, – Артём опустил мою руку. – Это разводка.
– Какая такая разводка? – возмутилась бабушка. – Я Варварку, как облупленную знаю. Местная она. В Москве пожила лет пять, королевой вернулась. Дом купила.
– Это вы можете своим подружкам рассказывать, – Артём кивнул в сторону лавочки. – А я все ваши ходы знаю: сначала наобещать, деньги получить, а потом охать, что склероз да маразм.
– Нет, нет, что ты, – заволновалась та. – У меня голова светлая. Всё помню. Да потом, у нас весь двор слышал, как Варварка своим домом на почте хвастала. И к себе зазывала, обещая исцеление от всех болезней. Вроде знахарка она теперь или типа того. Третий глаз у ней открылся. Но я-то её с детства знаю. И мать её тоже. Проходимка редкостная.
– Сколько же ей лет? – как бы шутя, спросил Артём.
– Да, пятидесяти поди нет ещё. Замужем за Пашкой нашим была. Электриком. А потом хвостом крутанула и в Москву подалась. Это её мамаша с панталыку сбила. Но вернулась в шубах и дом купила. Говорят, народ туда к ним толпами ездит. Всем обещает болезни вылечить, мужа вернуть, привороты делает и ещё какое-то колдовство творит. Тьфу.
– Зачем же ей Лодочник, если он сумасшедший? – удивилась я.
– Как зачем? Для бизнесу конечно. Тамара рассказывает, он на реку клиентов её для очищения водит и с мёртвыми через воду разговаривает.
– Совершенно бесполезная информация, – Артём взял меня за руку. – Идём, поспрашиваем того, кто не сказки рассказывает, а реально адрес знает.
– Какие же это сказки? – бабушка оторопела. – Всё, как есть, так и говорю. Поезжайте, сами проверьте. За воинской частью прямо в лесу дом.
– Что за воинская часть? – Артём выпустил руку.
– Да там уже лет двадцать никого и нет. Закрыто. А раньше жизнь кипела. Туда даже танки ездили.
– Далеко она?
– Если поселок насквозь проехать и дальше прямо через лес, никуда не сворачивая, там указатель есть «Воинская часть», а Варваркин дом за ней, ближе к реке. Она специально в такой глуши себе место искала, чтобы все думали, что она отшельница и ведунья.
– Всё ясно, – снова взял меня за руку. – Спасибо.
– Да, пожалуйста, – удовлетворенно выдохнула бабушка. – Я тут про всех всё точно знаю. Никогда не ошибаюсь.
Мы немного отошли, и я рассмеялась:
– Ну ты и разводила. Задурил бабушке голову.
– Главное, сначала показать, что не воспринимаешь человека всерьёз, а потом дать надежду, тогда он сам предложит всё, что тебе нужно.
– Попробую запомнить.
– У тебя не получится.
– Почему это?
– Потому что ты не носишь маски и обманывать не умеешь. В твоём случае гораздо полезнее быть начеку и, зная о том, что люди так делают, не попадаться на подобные уловки.
Мы вышли на улицу со светофорами. Стало жарко, и я повязала джинсовку вокруг пояса. Настроение было отличное.
– Идем за Пандорой?
Артём остановился, огляделся, определился с направлением и, сунув руки в передние карманы джинсов, довольно быстро почесал вперед.
– Никакой Пандоры. Потом заберу. Когда закончим.
– Мы что, пешком пойдем к этой Варваре? – я побежала за ним.
– У Макса с Викой нет машины.
– Но Артём! Это же далеко. У меня нога натерта, и все мышцы болят.
– Тебя понести?
– Мне же правда домой нужно. Умоляю. Давай заберем Пандору и просто доедем.
– Нет. Я обязан поставить его на место. Он всю жизнь был Котиком, и маленьким маминым счастьем, и солнышком, ему никогда не нужно было быть гениальным, знаменитым и оправдывать надежды семьи. Я знаю, что после случившегося, ему намного хуже, чем мне. Знаю, что ему не хватает всех этих сюсюканий и нежностей, но как он мог променять меня на эту актриску? Чего бы я там не болтал.
– Дело не только в Вике. Он считает, что ты очень эгоистично и некрасиво поступаешь со всеми людьми, которым нравишься. Не ценишь отношения. И его в том числе.
– А я всю жизнь ничего не ценю, – неожиданно огрызнулся он в довольно резком тоне, словно я тоже была в чем-то виновата. – У меня вроде всё есть, а мне ни тепло, ни холодно. Я бы может и хотел ценить, но что-то не получается.
– Просто представь, что у тебя нет денег, что негде жить, что ты голодный и еле сводишь концы с концами.
– Как можно представить, что ты голодаешь, если никогда в жизни не голодал? Ты такая смешная… Как можно представить то, что никогда не испытывал?
– Всё зависит от воображения и желания. Я, например, что угодно могу представить.
– Серьёзно? – он остановился и подошел очень близко. – Тогда опиши, что чувствует парень, когда у него эрекция.
Я сделала шаг назад.
– Тебе обязательно переводить что-то серьёзное на разговоры ниже пояса?
– Само собой. Это единственное, что меня волнует. Я же уже ясно дал понять, что ничего не ценю.
– Знаешь, когда у нас нечто похожее говорят идиоты из одиннадцатого, для них это естественно. У них так мозг работает. Точнее не работает, потому что его попросту нет. Но когда говоришь ты, то звучит так, будто ты специально говоришь гадости, чтобы обидеть меня.
– Не знаю, чего тут гадостливого, – бросил с вызовом он. – Просто не нужно выпендриваться со своим воображением. Понятно?
========== Глава 17 ==========
Всё это время я не забывала о произошедшей в их семье трагедии. О которой знала лишь то, что отец Артёма убил мать Макса. Подобное темное, отрывочное знание, как объемная ноша: тяготит, мешается, постоянно напоминает о себе. О таком обычно не расспрашивают. Но оно не дает покоя и провоцирует.
Из-за этой общей ссоры Артём стал часто вспоминать о своём доме и родителях. Хотя о виолончели, несмотря на обещание, так и не рассказал и вообще откровенностью не отличался.
Некоторое время он ещё злился, но, когда вышли из поселка, успокоился и заметно повеселел. Я же чувствовала себя расстроенно и немного напряженно, решив, что раз он так осадил меня, то впредь стоит быть осмотрительнее и оставить своё мнение при себе. Однако расценив моё молчание как обиду, Артём неожиданно принялся смешить меня. Прыгать, петь, жестикулировать и танцевать на пустой дороге. В точности, как тогда в караоке – настоящее представление. «Расстёгнутыми поперек весны, радуется лето, радуемся мы… Удивления хочешь, визави. Это будет нетрудно… Солнцами ли, звёздами ли…».
В его исполнении я услышала песен пять целиком и около десятка частично, потому что когда он забывал слова, то сразу же переключался на что-то другое.
Проехавшая по встречной полосе машина приветственно посигналила, Артём помахал рукой.
Его энергия, пыл и обаяние настойчиво увлекали, вынуждая пританцовывать и подпевать в ответ. И поэтому, когда он затянул: «Ничего на свете лучше нету…», я уже развеселилась. Подсадив меня на закорки, он «поскакал» прямо по центру дороги. Мы орали и размахивали руками.
«Нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы… Ла, ла, ла, лай-ла… Ла-ла-ла ла…».
Тогда-то и раздался сзади негромкий автомобильный сигнал. За всё время это была третья машина в нужную нам сторону. Две первые равнодушно проехали мимо наших поднятых рук, а этой пришлось остановиться.
Стекло опустилось и водитель, добродушного вида дядька, окликнул нас:
– Эй, ребетня, вам куда?
– В Москву, – крикнул Артём.
– До Москвы сейчас никак, – на полном серьёзе ответил водитель. – Река же разлилась.
– Жаль. Тогда до воинской части.
– Это можно. Залезайте назад.
На соседнем сидении у него были навалены пакеты.
– Можно у вас телефон зарядить? – Артём достал свою зарядку.
– Запросто, – водитель охотно воткнул usb-штекер в прикуриватель. – Это Айфон?
– Ну да. Пятый.
– Говорят, Айфоны хорошие.
– Хорошие, – Артём снял куртку, положил на моё плечо и без стеснения привалился. От него всё ещё пахло туалетной водой, но теперь к этому запаху примешался запах костра, пота, ветра и реки.
– Тут у меня одна история была, – сказал ни с того ни с сего водитель. – Подобрал на дороге девушку. Жалкая такая стояла, замерзшая. Решил, что даже если не заплатит, – подвезу. Простые люди должны всегда друг другу помогать. Она села ко мне и молчок. Всю дорогу сидела, спрятав нос в шарф, только длиннющими ресницами хлопала, на вопросы не отвечала, разговаривать не хотела. Быстро до места довез, всё в лучшем виде. А как выходить, достает из кармана баллончик и полную струю мне в лицо.
Вот как после такого людям помогать? Мне жена говорит:”Добрыми делами вымощена дорога в ад.” Ну, а я так не могу. Мы же простые люди. Кто нам кроме друг друга поможет? Не государство же. Не депутаты и олигархи. Мы никому не нужны. Как хочешь, так и выкручивайся.
Я, вот, с шестнадцати лет работаю и лет десять халтурю, как могу, то вагоны разгружаем, то бомблю понемногу, а что делать? Жена, дети, сейчас у нас все так, кто не спился и не сел. Дочки у меня в школу ходят, а там только и успевай взносы сдавать. А лекарства сколько стоят? Впрочем, вы с Москвы, а там другое. Все на деньгах помешаны. Поэтому и люди черствые.
И тут я заметила, что Артём притих. Глянула в зеркало – заснул. Водитель это тоже увидел и замолчал. Дорога монотонно стелилась, деревья мелькали, накопившееся утомление давало о себе знать. Сосредоточившись на тёплом, ровном дыхании и приятной тяжести у себя на плече, просто прикрыла глаза, а проснулась от сквозняка и громкого оклика «Ребята, проснитесь».
Я вздрогнула, Артём поднял голову. Водитель открыл заднюю дверь со стороны Артёма:
– Вылезайте быстрее. Застряли чуток. Толкнуть нужно.
Выбрались из салона сонные, плохо соображающие, Артём даже куртку не надел. Дорога была проселочная, разбитая, со всех сторон серо-коричневое поле, вдалеке редкие стволики березок. Машина стояла посреди слякотной лужи.
– Хотел тут срезать, чтоб вас прямиком к воинской части подвезти, да вот сел, – нервозно суетясь, мужчина вернулся за руль, а мы, нехотя зайдя в грязь, уперлись руками в багажник. Машина дернулась и, легко поддавшись, выкатилась вперед.
Артём вытер руки о джинсы, я достала влажные салфетки, а машина всё катилась по извилистой, теряющейся за горизонтом дороге. Сначала медленно, будто неуверенно, потом быстрей и быстрей. Я не могла поверить своим глазам, Артём застыл с открытым ртом.
Следом мы не побежали, кричать и размахивать руками тоже не стали. Просто замерли в немом недоумении, отказываясь верить своим глазам.
Оставшись в одной футболке, Артём обхватил плечи руками и поёжился.
Я сняла с пояса джинсовку и протянула ему, отказываться он не стал. Мешковатая и объемистая, она пришлась ему впритык.
– Прости, – сказал он. – Сам не понял, как уснул.
– Мне тоже не стоило спать, но ты меня усыпил.
– Прости, – не заметив иронии, повторил Артём. – Сейчас что-нибудь придумаем.
Очень хотелось присесть, но кругом всё было сырое и грязное. Он опустился на корточки. Большие, рыхлые, налитые тяжестью облака ползли над нашими головами.
– Пирожки жалко, – вспомнила я.
– Конечно, больше всего жалко именно пирожки, не права на машину, не паспорт или банковскую карту, оставшиеся в куртке, а мешочек вчерашних пирожков.
– Значит, у тебя и карта была?
– Я, может, и придурок, но не идиот. А теперь у нас нет ничего, – он засунул руки в карманы моей куртки и двумя пальцами извлёк безжалостно помятый пакетик эмэндэмок. Высыпал себе на ладонь последние четыре шарика.
– Можно мне оранжевую?
Задрав голову, он прищурился, и я снова поймала себя на том, что не могу отвести глаз. Пришлось отвернуться.
– Бери хоть все.
– Нет, разделим по-братски. Две тебе, две мне. Хорошо, хоть ключи от квартиры остались.
Сунув свои шарики в передний карман джинсов, я крепко зажмурилась и подставила лицо освежающему ветру. Глупее не придумаешь: быть выкинутой посреди поля, в неизвестности, без связи, не имея возможности вернуться домой, и полностью забывать обо всем этом при одном только взгляде на человека.
Когда он говорил, и я просто слушала, мысли мои были далеко, но стоило ему замолчать, как в возникшей паузе тут же появлялось нечто напряженно щемящее, болезненное и недосказанное.
Мы медленно двинулись в сторону, где исчезла машина. Ноги месили хлюпающую слякоть, энтузиазма заметно поубавилось. Будь нас четверо, мы бы не оказались в подобной ситуации.
Пустая, никому не нужная ссора. Неразумный, мальчишеский вызов. Всё так смешалось и перепуталось. Макс любил Вику, Вика –Артёма. Артём, возможно, и был влюблен в Вику, но чувства Макса оказались для него гораздо важнее. Макс же этот благородный жест не оценил. Впрочем, в тот момент он вообще плохо владел собой и теперь тоже наверняка раскаивался. Я почему-то была уверена, что повстречай мы их сейчас, то они бы сразу помирились.
– Веселая поездка вышла, да? – Артём был подавлен, но старался делать вид, что всё в порядке. – Готов спорить, в твоей жизни ещё ничего подобного не было.
– Как будто у тебя такое происходит каждый день?
– Я к траблам привык. Неплохо скрашивает житейское занудство.
– Зачем ты рассказал Вике про игрушки?
Как и в тот раз неловкость отразилась у него на лице, и он не успел её замаскировать.
– Может, к слову пришлось. Я не помню.
Внезапно я заметила в нем нечто новое. Настолько неожиданное и удивительное, что это можно было приравнять к величайшим открытиям в истории человечества: Артём не умел врать. Сам по себе, без какой-либо маски, он откровенно смущался своих слов, прятал взгляд в плывущих облаках и совершенно точно прибавил шагу. Но я не отставала.
– Вы смеялись надо мной?
– Вовсе нет, – он приостановился, шутливо потрепал по голове, затем снял с запястья свою резинку и завязал мне на макушке хвост. – Во всяком случае, не так, как ты думаешь.
Негодование захлестнуло волной.
– В школе надо мной хоть в открытую смеются, а вы за спиной. Это подло. Вы же мои друзья.
– Не выдумывай лишнего, – он взял за руку и потянул за собой. – Твоя хорошая фантазия не всегда идет тебе на пользу.
Поле, казалось, никогда не закончится.
– Ничего унизительного. Ты мне веришь?
– Верю.
Внезапно остановился и, подцепив пальцем мой подбородок, заглянул в глаза.
– Не обижаешься?
Как я могла сказать, что не обижаюсь, когда начала стремительно тонуть? Больше не барахтаясь и не сопротивляясь, просто медленно погружаясь в густую сияющую синеву. Ноги сделались ватными, воздух закончился, сердце стучало, как тогда в клубе. Последнее, что я увидела, это мерное движение облаков над взъерошенной головой Артёма и равнодушный покой неба.
