Текст книги "Время. Ветер. Вода (СИ)"

Автор книги: Ида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Со мной, которой много и не нужно было, я и так сразу полюбила его, с самого потопа, с того момента, как увидела. Я ничего не просила и ни на что не надеялась. Я просто находилась в стороне и наблюдала, но ему недостаточно было моей тихой, молчаливой любви, условия требовали её физического подтверждения и полной, безоговорочной победы. И всё для того, чтобы просто сыграть в игру, в которую никогда прежде не играл. Наверное, Вика была права, говоря, что я маленькая и совершенно ничего не понимаю в любви.

Я сунула грязную одежду в стиральную машинку, без аппетита съела последние сосиски, вытерла пыль во всей квартире и, готовясь к приезду родителей, пропылесосила.

Все эти дни мы почти не спали, но я знала, что всё равно не смогу уснуть, что буду лежать и постоянно думать обо всём случившемся, прокручивая их лица в своей голове снова и снова. Их поступки и слова. Сожалеть о ссоре с Викой, корить себя за Макса и погибать от любви, с которой я ничего не могла поделать. Прошло всего три часа с момента, как мы попрощались на лестничной клетке, а я уже невыносимо скучала.

Деревья перед окном опушились зеленью, снега больше не было, асфальт высох, и двор заливало солнце. Белые голуби в привычном счастливом полёте накручивали круги.

Я торопливо надела майку с Тедди и шорты. Краситься не стала, волосы не досушила.

Заледеневший кусок чувств начал стремительно оттаивать.

До моего прихода Артём спал. Открыл дверь раздетый, в одних спортивных штанах, взъерошенный, недовольный, с полуприкрытыми глазами. Но, увидев меня, тут же встрепенулся:

– Что-то про Макса?

– Нет. Я поговорить.

Он застонал и схватился за голову:

– Ладно, проходи на кухню, сейчас приду.

Но на кухню я не пошла. Отправилась за ним в спальню и встала в дверном проходе, наблюдая, как он ищет на тумбочке возле разобранной кровати с шелковым постельным бельём свои таблетки.

Балкон был приоткрыт, и по комнате гулял освежающий ветерок.

– Знаешь, Артём, я тебя люблю, – произнесла я поспешно, с громадным облегчением избавляясь от этого груза. – Решила, что должна сказать, потому что больше не могу об этом думать.

Он медленно отставил стакан, которым запивал таблетки, также медленно обернулся, вытер тыльной стороной руки рот.

– Я что-то должен ответить?

– Нет.

– Это хорошо. Никогда не знаю, что г-говорить в таких случаях.

– Не нужно говорить. Я просто сказала и всё. Не могла заснуть.

– Надеюсь, это никак не связано с тем, что ты меня спасла? Ну, то есть, это не значит, что раз я об-бязан тебе жизнью, то и жениться должен?

– Конечно, нет.

Он заметно смягчился и попытался улыбнуться:

– Извини. Я в очередной раз тупо и отвратительно поступил. Просто ты на меня как-то странно д-действуешь. Так, что начинает казаться, будто ты и в самом деле видишь во мне нечто стоящее. Будто я могу чего-то т-такое необыкновенное. Но я не могу. Только делаю вид. Я п-плохой, Витя. И ты уже об этом знаешь. А ты хорошая. Ты настоящий человек. Я таких почти никогда не встречал. Просто ты девушка, и я не сразу это понял. Нет, понял, но до конца не верил, что это всё т-так искренне, – он потупился. – Поэтому пусть это буду не я. Не я буду тем, кто закалит тебе характер неоп-правданными ожиданиями и разочарованиями. Ещё раз прости, но я рад, что всё очень вовремя прояснилось и встало на свои места. Очень в-вовремя.

Сунул обе руки в карманы и, чуть опустив голову и глядя исподлобья, выжидающе замер.

– Зачем ты постоянно внушаешь себе, что ты плохой?

– Это не обсуждается. Сказал, как есть, чтобы п-поняла.

– Хорошо. Пожалуйста, забудь мои слова. Будем дружить, как раньше.

– Нет. Дружить мы не будем.

– Как? Почему?

– Я не смогу с тобой д-дружить.

– Но всё же нормально. Ничего не изменилось.

– Ты подумала, и я подумал. Хорошо, что ты п-пришла, и я сказал тебе это, потому что сам бы не решился ничего объяснять. Я бы струсил. С-сбежал, как твой Каро. А сейчас ты застала меня врасплох. И не н-нужно смотреть так, словно опять ничего не понимаешь.

– Я всё понимаю. И никогда ни на что не рассчитывала, можешь не беспокоиться насчет этого. Но почему мы больше не сможем дружить? Это несправедливо. Почему со мной нельзя дружить? Ты же сам сказал, что я хороший человек, так разве зазорно дружить с хорошим человеком?

Он резко закрыл мне рот ладонью и оказался так близко, что пальцы сами собой сомкнулись за его спиной.

– Хватит. Продолжишь в том же духе, и у меня п-потом никаких слов не хватит, чтобы извиниться.

Недовольно снял мои руки и вышел в коридор.

– Могу предложить прощальный кофе.

– Давай, – крикнула я и трясущимися пальцами принялась стаскивать с себя одежду.

Он достал две чашки, поставил на стол, взял из миски зеленое яблоко, откусил, обернулся и застыл, вытаращив глаза.

– Ты что? Совсем с головой поссорилась? – едва прожевал кусок.

– Я тебя люблю.

– И тебе не стыдно? Мне п-показалось, что ты п-поняла!

– Я поняла. Поняла, что не так. Что со мной не так. Но я изменюсь, честное слово. Ты же тогда на лодке говорил, что…

– Всё, п-поезд ушел, – резко оборвал он. – Д-давай, пока. Кофе не будет.

Упершись руками в поверхность стола, он склонил голову и замолчал. Я и подавно не знала, что сказать. Руки и грудь покрылись гусиной кожей, плечи сами собой тряслись.

– Лучше оденься. На твои мурашки б-больно смотреть.

Он отвернулся, и я почувствовала, как лечу в пропасть своего позора. Всё ниже и глубже, туда, откуда, наверное, уже никогда не возвращаются. Но с места не сдвинулась.

– Уйди, ради б-бога!

Мне показалось, он вот-вот готов оттаять. Сделала пару шагов вперед, но, резко развернувшись, Артём решительно ухватил меня за локоть и потащил в комнату.

– Од-девайся! И чтобы б-больше я тебя здесь не видел! П-поняла?

От его грубости я оторопела. Тогда он, схватив за горло длинными сильными пальцами, прошипел мне прямо в лицо:

– Если ты сейчас же не в-выметешься отсюда, я тебя уб-бью. Честно. Я уже с-стольких людей убил, что мне не привыкать, – гладкая тёплая кожа его груди соприкоснулась с моей холодной и пупырчатой, и он отпрянул. – Поверь, это будет медленно и очень б-болезненно.

Я зажмурилась.

– Я согласна.

А когда открыла глаза, в комнате никого не было, с балкона задувал лёгкий свежий ветерок. Я оделась и вышла в коридор, в ванной комнате шумно лилась вода.

Приезд родителей я проспала. Всю ночь прорыдав в подушку и напившись успокоительных, вырубилась часов в шесть и встретить их не смогла.

Зато, когда проснулась, сразу почувствовала мамин запах и поняла, что они дома. Увидела тонкие солнечные лучи на одеяле и решила, что всё теперь уляжется, затихнет и вернется на свои места.

========== Глава 22 ==========

– Вот, собственно, и вся история, – я откинулась на подушку. Последние страницы дались нелегко. – Только на свои места ничего не вернулось.

– Ну, а потом? Что было потом? – Ольга Леонидовна налила стакан воды и одним залпом выпила. – Ты рассказала об этом родителям? Всё рассказала? Со всеми подробностями?

– Почти всё. Кроме Дубенко.

– И что они сказали?

– Они стали спрашивать, как называется тот посёлок, и где он находится. Я им показала в Интернете. И приют, и реку тоже. Даже про разлив нашла, вот только про Макса ни слова нигде не было. Хотите, я вам покажу? Если включить спутниковые карты, всё очень хорошо видно: и санаторий, и теплицы, и дом Варвары.

– Не нужно. Может, потом как-нибудь. И как же отнеслась мама к твоим приключениям?

– Сначала очень переживала, поверить не могла, что я ввязалась в такое.

– Почему?

– Потому что привыкла, что я дальше района никуда не хожу и ни с кем не общаюсь. Для неё моя история прозвучала примерно, как рассказ о полете на Луну. Я бы показала ей фотографии, но после реки телефон умер.

– Скажи, пожалуйста, ты понимаешь, что её беспокоит, и почему она позвала меня поговорить с тобой?

– Она считает, что я слишком много думаю о том, что случилось, и виню себя. А ещё, что у меня депрессия на фоне неразделенной любви. Она даже сама несколько раз поднималась на второй этаж, но там никого нет.

– А ты встречалась с кем-нибудь из этих ребят после случившегося?

– Нет. Много раз хотела узнать про Макса, но Артём не открыл, хотя я слышала музыку. Ну, во всяком случае мне казалось, что слышу. А Вика вообще телефон отключила.

– Значит, за эти две недели так никто из твоих друзей и не появился?

– Нет.

– И в школу ты с тех пор не ходила?

– У меня была простуда.

– То есть, ты не была в школе уже больше месяца?

– Да, но были майские праздники, и мама пообещала Ирине Анатольевне, что я всё нагоню.

– Значит, про рваные джинсы ты ничего не сказала?

– Нет. Потому что мама сразу пойдет разбираться с этим. А я не хочу даже вспоминать.

– Можно, я ей расскажу?

– Только попросите, пожалуйста, не устраивать скандал, иначе они мне потом мстить будут.

– Мы подумаем, как это решить. Лучше объясни, что там у тебя с любовью. Почему маму это так беспокоит?

– Она начиталась всяких ужасов про то, как подростки кончают с собой, и теперь боится, что мне может прийти в голову нечто подобное.

– А это не так?

– Нет, конечно, – я сняла с коленок ноутбук и отложила подальше. – Но я бы хотела покончить с той частью меня, которая часами сидит на лестнице второго этажа и не может перестать вспоминать о том, что было. Вот её я ненавижу, а в остальном всё в порядке. Когда у меня получается отвлечься и не думать о нём, я чувствую невероятное облегчение. Как глоток свежего воздуха… Я просто устала. Это ужасно выматывает.

– Ты всё ещё тонешь?

– Уже утонула.

– Почему же ты решила это записать?

– Потому что мне тяжело держать всё в голове. Хотела разобраться в ситуации и избавиться от мыслей, воспоминаний и чувства вины.

– И ты уверена, что не начала писать эту историю раньше?

Она снова бросила беглый взгляд в свой блокнот, в котором за весь наш разговор появилось только семь слов: голубь, вода, бегство, компенсация, время, лодка и отражение.

– Что вы имеете в виду?

– Тот случай с разорванными джинсами, ты ведь после него перестала ходить в школу? Значит, он очень сильно тебя расстроил? Так сильно, что ты уже больше не могла терпеть все эти унижения? Ты чувствовала себя совершенно беззащитной и одинокой. Разорванные джинсы – стали последней каплей в чаше твоего терпения. Ты уверена, что твои мысли не опережали происходящие в дальнейшем события?

– Если бы не джинсы, мне бы и в голову не пришло прогуливать.

– Ты даже с подругой своей школьной не встречалась. И учительнице дверь открывать не стала.

– Я не хотела никого видеть и разговаривать ни с кем тоже.

– Кроме своих новых друзей? – она сочувственно покивала. – Потому что они одни тебя понимали и приняли в свою компанию? Яркая, уверенная в себе девочка; богатый, красивый, талантливый мальчик; смелый, спасший ребенка паренек. Все эти ребята необычные, со странным прошлым и загадками, очень сильно отличались от твоих прежних знакомых, правда?

– Да. Очень.

– А ты не задумывалась, почему вдруг такие яркие и интересные люди внезапно прониклись к тебе вниманием и заботой? Я не хочу сказать, что ты неинтересная, но ты личность интровертная, своеобразная, не очень коммуникабельная. Почему такой прекрасный юноша заинтересовался именно тобой?

– Думала. Наверное, потому что это была непривычная для него игра. Непредсказуемая.

– Я заметила, что во всей твоей истории постоянно присутствует тема секса. Как ты это можешь объяснить?

– Вовсе нет. Возможно, я как-то не так рассказывала.

Медленно выбравшись из кресла, Ольга Леонидовна потянула спину, легонько похлопала меня по плечу и отошла вглубь комнаты, так что в наступивших сумерках выражения её лица уже было не различить.

– Ты всё так рассказывала. В твоём возрасте думать об этом нормально, особенно если мало общаешься с противоположным полом. А ты ведь очень мало общаешься с мальчиками? И некоторые из них тебя обижают. Тебе сложно найти с ними общий язык и получить отклик на свои чувства в реальной жизни, ведь так?

– Раньше не знала, как это бывает, и не искала никакой отклик. При чём тут вообще это?

Она как будто совершенно не слушала меня.

– Только, пожалуйста, не нужно так волноваться. Мы с тобой просто разговариваем, и я уже говорила, что ты можешь не отвечать на вопросы, которые тебе не понравятся.

– Хорошо.

– Часто ли ты думаешь, о том, как бы всё обернулось, не откажись Артём от твоей любви?

– Бывает.

– И что ты об этом думаешь?

– Ничего хорошего. Я же всё понимаю. Это было бы унизительно. Он ведь не мог ответить мне тем же.

– И всё равно ты продолжаешь его любить?

– А как мне перестать?

– В жизни существует множество более интересных и важных вещей.

– Каких, например?

– Да каких угодно, – она развела руками. – Хобби, спорт, путешествия.

– Хобби? – в какой-то момент мне показалось, что Ольга Леонидовна пошутила, но она не шутила.

Интересно, каким хобби можно было заменить чувства?

– У меня есть хобби, – пришедшая на ум мысль показалась горькой, но ироничной. – Я пишу глупые сказки и потом жду, что они произойдут в действительности.

– Надо же! – Ольга Леонидовна резко обернулась, отошла от окна и, снова заняв своё место в кресле, в первый раз за вечер посмотрела на меня прямо и серьёзно. – Рада, что ты сама отдаешь себе в этом отчёт, и нам не придется тратить время на признание очевидного. Пока я тебя слушала, была уверена, что ты искренне веришь во всю эту чудную историю с рекой. Но раз тебя ни в чем не нужно переубеждать, я считаю, что и проблема почти решена. Ведь не спать ночами и переживать из-за того, чего не было, бессмысленно. Достаточно отвлечься и найти себе другое занятие. Наш мозг невероятно пластичен. Уверяю тебя, он быстро перестроится.

Я слышала всё, что она говорила. Каждое слово. Но никак не могла уловить их общий смысл.

– Я вас не очень понимаю.

– Ну, Виточка, как же не понимаешь? Раз ты сама признаешь, что всё выдумала, то нам с тобой остается лишь найти способ избавиться от этих навязчивых фантазий.

До меня внезапно с ужасом дошло:

– Я всё выдумала?

Ольга Леонидовна тяжело вздохнула.

– Значит, я тебя неправильно поняла, и ты не это хотела сказать, но делать нечего. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Так ведь?

– Какая ещё правда?

Родная кровать с перекрученным одеялом и сбитой простыней вдруг показалась тесной.

– Тихо-тихо, – Ольга Леонидовна выставила перед собой ладонь, предвосхищая мои попытки вскочить. – Ты сама говорила, что у тебя отличная фантазия. Правда? Это замечательно, но у всего есть и своя теневая, обратная сторона. Иногда фантазии могут стать настолько правдоподобными, что реальность попросту отступает на второй план. Вита, ты просидела дома, не выходя из квартиры, три недели, от такого у любого, даже самого психологически устойчивого человека, может случиться неосознанная подмена.

– Что? Дома? – Её слова показались мне до идиотизма нелепыми. – Вы ошибаетесь.

– Отрицание – это естественно. И я не жду, что ты так быстро примешь реальное положение дел. Вот, почему я так удивилась, когда ты сама заговорила про сказки.

– Вы ошибаетесь. Я рассказала вам всё до мельчайших подробностей, настолько хорошо, насколько сама помню. Такое невозможно придумать.

– Виточка, не обижайся и не шуми. Тебе нужно просто это спокойно осознать и принять. Тогда всё нормализуется и придет в привычное русло. Я уйду, а ты сядь перед зеркалом и поговори сама с собой. У тебя был стресс, шок. Ты испугалась, что эти мальчики могут сделать тебе нечто плохое. Ты не хотела никого расстраивать и переживала всё это здесь одна. Твоя тётя говорит, что заметила твоё подавленное состояние, но и подумать не могла, что всё так серьёзно.

– Я вам сейчас покажу фотографии Артёма в Интернете, – я схватилась за компьютер, но она остановила.

– В Интернете очень много разных фотографий и людей, о чьей жизни мы можем только догадываться.

– Но мама его помнит, знает. Она была знакома с его няней и дедушкой.

Я вскочила с кровати:

– Мама!

– Вита, я бы очень хотела тебе поверить, но твоя детская влюбленность в звёздного мальчика сделала его взрослым исключительно благодаря твоему внутреннему желанию. Я бы могла подыграть тебе, сгладить какие-то углы, попытаться отвлечь, но я специально говорю тебе прямо и жёстко, чтобы ты очнулась раз и навсегда. У тебя будет ещё время подумать об этом всём.

– Простите, но это – смешно. С Викой я познакомилась, ещё когда ходила в школу.

– С Викой? Хочешь знать, кто она?

– Кто же?

– Вика – это твоё альтер эго. Твоя тень. Такая, какой бы ты могла стать, если бы научилась быть раскованной и не стеснялась своей женственности. Да, тень коварна, но это верный признак того, что тебя тяготит твоя собственная простота, доверчивость и открытость. Вика – твоя защита. Но ты отчаянно надеешься, что можешь быть принята и без неё, что тебе не потребуется надевать маску, чтобы чувствовать себя в безопасности. Да, да, маску. Не зря же ты придумала этот разговор. И в лице Артёма ты рисуешь идеальный образ человека, которому можешь довериться.

– Какой же он идеальный? Вы что, ничего не поняли?!

– Я всё прекрасно поняла. Вода – главный символ чувств. Тех чувств, которые рвутся из тебя наружу и которым просто необходимо куда-то выплеснуться. Ветер – желание перемен и надежда на избавление от неприятностей. А время – время означает терпение и ожидание. Этот детский заговор, который произносил Артём для Макса, ты придумала для себя. Чтобы успокоиться и знать, что положение, в котором ты оказалась, не вечно, и скоро, когда родители приедут, ты сможешь снова вернуться к психологически комфортной жизни.

Да и вся эта история о якобы воображаемом друге – ничто иное, как твоё подсознание, пытающееся сказать тебе, что происходит на самом деле. Твоя история подобна сну, который можно прочесть по образам, наполняющим его.

И то, что вы не могли никуда уехать – это твои внутренние рамки, за которыми тебя может подстерегать опасность, а все эти страшные бандиты и мужчины, встретившиеся на вашем пути – они лишь для того, чтобы ощутить возможность чудесного спасения. Что там, в твоей фантазии всё заканчивается хорошо.

– Как же хорошо, если Макс возможно даже погиб?

– Макс, собственно, и есть апофеоз твоего воображения. Выдумка в выдумке. Ты сама не уверена, был ли он. Твоя фантазия ставится под сомнение. И поэтому она ранена и должна погибнуть…

Неужели ты продолжаешь сомневаться?

Сколько раз за всю историю ты повторила «Мне казалось, это происходит не со мной» или «Я смотрела на себя со стороны»?

– Мама! – снова позвала я, чувствуя, что не могу сопротивляться убежденности Ольги Леонидовны.

Мама настороженно вошла в комнату.

– Что случилось?

– Мамуль, я когда-нибудь тебя обманывала?

– Нет, конечно.

– Скажи, ты веришь мне, что я ничего не придумала?

Мама мигом опустилась на кровать рядом со мной, обняла и принялась раскачивать за плечи:

– Ничего, ничего, так бывает, когда сам искренне веришь, то это не обман. Правда, Ольга Леонидовна?

– Естественно, – откликнулась та. – Иллюзорная картина мира, формируемая сознанием, не является осознанной. В силу спонтанности фантазирования попросту стирается грань между реальным и нереальным, возможным и невозможным, рутинным и чудесным.

– Видишь, – сказала мама. – Ты ни в чем не виновата. Это я виновата, что оставила тебя здесь одну. Как чувствовала, что не нужно уезжать.

Горячо дыша, она крепко прижалась губами к моей голове.

– Дело не в том, что вы уехали, – Ольга Леонидовна накрыла рукой её пальцы. – А в том, что Вита была не подготовлена к вашему отъезду. Вы слишком долго её опекали.

– Вовсе нет, – отрезала мама твёрдо. – Я уже говорила, что Вита с самого рождения была необычным ребенком. Шестимесячным. Ей всегда требовалась большая, чем остальным детям, забота. И я всю жизнь делала для неё всё, что могла. Оберегала, защищала и вот – пожалуйста.

– Значит, ты тоже не веришь мне? – мамины слова потрясли. – Но почему? И почему сразу не сказала об этом?!

– Виточка, не кричи, мы с Ольгой Леонидовной хотим помочь тебе.

Ольга Леонидовна часто покивала.

– Главное, не волнуйся, многим впечатлительным людям свойственно использовать бегство из реальности в качестве защиты от негатива и агрессии окружающей среды. Я бы ещё много чего могла объяснять тебе, но чувствую, что для первого раза и так слишком много.

– Для первого раза?

– Конечно, теперь нам придется встречаться с тобой раза два в неделю, чтобы аккуратно и безболезненно вывести тебя из этого состояния. Я оставлю твоей маме список лекарств, которые желательно принимать, чтобы поскорее прийти в норму. Ничего тяжелого, совсем безобидные седативные препараты. Расслабляют и снимают внутреннее напряжение. Не переживай, справимся. Ещё будешь смеяться над собой.

– Смеяться? – я всё никак не могла понять, не издевается ли она. – Но я ничего не выдумывала! У вас нет никаких доказательств.

– У тебя тоже, – Ольга Леонидовна утешающе улыбнулась и вышла из комнаты.

Через неплотно прикрытую дверь я слышала, как она сказала маме, что мне нужно срочно пойти в школу. И что до тех пор, пока я не вернусь в свою обычную жизнь, лучше мне не станет. А ещё рассказала ей про Дубенко, и что у меня шок. Мама охала, вздыхала, винила себя, папу, тётю Катю, Анастасию Фёдоровну, Ирину Анатольевну и всех подряд. После чего заявила, что выйти на работу было огромной ошибкой, и такому неординарному ребенку, как, я нужно особое внимание и уход, а Ольга Леонидовна ответила, что в случае «парникового эффекта» имея в виду её опеку, шоковая терапия порой очень полезна, потому что она отрезвляет.

Я лежала, ловила обрывки фраз и думала, что схожу с ума, а потом вскочила, выбежала в коридор и принялась искать едва заметное влажное пятно, остававшееся после потопа, но за это время, по всей вероятности, оно успело высохнуть.

========== Глава 23 ==========

Следующим утром я оделась и, несмотря на мамины протесты, вышла из дома. После разговора с Ольгой Леонидовной в мыслях воцарился полный хаос. Каким бы прекрасным моё воображение не было, я бы вряд ли смогла выдумать такое.

Этих недель хватило, чтобы вспомнить всё в мельчайших подробностях. Кое-что, конечно, ощущалось уже не столь остро, как в первые дни, но даже допустить возможность того, что моё сознание до такой степени помутилось, я никак не могла.

Как и не могла принять нереальность людей, ставших для меня такими важными. Подобное утверждение звучало абсурдно.

Требовалось срочно опровергнуть эти нелепые обвинения, доказать, что со мной всё в порядке, и я вовсе не дурочка-фантазерка, безнадежно заблудившаяся в детских несбыточных ожиданиях.

Однако дверь мне открыла не Вика, а совершенно другая девушка. Приветливо поздоровалась и решила, что я пришла по объявлению о съёме. Я спросила, где Вика, но она ответила, что это квартира её мужа и раньше здесь никто не жил. Это могло означать лишь одно: Вика всё-таки порвала с Филом, и он выгнал её. Тогда не было ничего удивительного в том, что она отключила телефон и не хочет ни с кем общаться.

Всю обратную дорогу домой я перебирала в голове места, где мы были, и людей, с которыми разговаривали. Но у нас не было общих знакомых, и вряд ли я смогла бы найти хоть кого-то, кто подтвердил, что видел меня вместе с ребятами.

– Здравствуйте! Как ваше самочувствие?

– Виточка, девочка, как я рада! Ты уж прости, что я тебя тут подвела со своей болезнью, – Анастасия Фёдоровна приветливо засуетилась. – Давай, проходи, чайку попьём.

– Спасибо. Я сейчас не могу. Скажите, а ваш внук дома?

– Толик-то? Да нет, к себе уже уехал. А чего тебе?

– Спросить кое-что хотела. Про соседей со второго этажа.

– А что за соседи? – подозрительно прищурилась Анастасия Фёдоровна.

– Ребята там живут. Двое. Да вы и сами наверняка видели их.

– Я с шестого мальчика знаю – Кирюшу. И Димка у Митрохиных подрос. Но он с восьмого.

– Нет. Артём. Они раньше тут семьей жили, а потом сдавать стали. Чернецкие.

– Чернецких знаю. Но так это сто лет назад было. А всех, кто теперь снимает, и не упомнишь. Сегодня одни, завтра другие.

– Но они заметные. Яркие очень.

– Может и видела, – она неопределенно пожала плечами. – А что такое? Что-то случилось?

Звонок тёте Кате тоже ничего не дал. Я надеялась, что она запомнила тот день, когда Вика забегала ко мне после клуба. Она тогда ещё сама предложила нам чай, и Вика ответила, что наелась торта на всю жизнь. Но тётя Катя очень удивилась, узнав, что ко мне кто-то заходил, и сказала, что никого не видела и не слышала. А также заверила, что свидетель из неё вообще никудышный, потому что она слишком много думает о работе и может всё на свете перепутать.

Накануне я спрашивала папу, видел ли он на нашей парковке возле дома Пандору. Он подтвердил, что видел похожую машину, но когда я описала ему Артёма, не забыв упомянуть про тоннели и пирсинг, он скривился и заявил, что подобные экземпляры не запоминает, как класс.

Звёздного мальчика мама помнила и даже признала, что его звали Артём, но больше ничего не знала. Я спросила, правда ли, что его мама была моделью, а отец композитором, но она ответила, что может рассказать, чем болела их няня.

Тогда я полезла в Интернет искать историю Артёма и его семьи. В закладках оказалось немало статей об этом. Само происшествие везде описывалось примерно так: «Известный композитор и пианист – Станислав Чернецкий, пребывая в алкогольном опьянении, в порыве неконтролируемой агрессии застрелил жену и работницу, после чего покончил с собой. Следствие склоняется к версии, что преступление было совершено на почве ревности в виду ослабленного психического здоровья Чернецкого.

После трагедии интерес к творчеству музыканта вспыхнул с новой силой и альбом 2003 года «Ventus» разошелся миллионным тиражом.

Пик популярности Чернецкого пришелся на начало двухтысячных, а в 2009 году Чернецкий прекратил свою гастрольную деятельность, поселившись в своём загородном доме. По словам людей, знавших его, утрата популярности давалась ему очень тяжело. Однако в семейной жизни Чернецкий был счастлив, его жена, в прошлом модель и вице-мисс Вселенная Елена Шарова, являлась его неизменным спутником жизни.

У Чернецкого и Шаровой остался несовершеннолетний сын – Артём Чернецкий, в своё время прославившийся как ребенок-вундеркинд, обладавший абсолютным слухом, феноменальной памятью и высочайшей техникой игры на виолончели. С шести лет младший Чернецкий давал концерты в Европе, на которых исполнял свои и чужие произведения, читал с листа с необыкновенной лёгкостью и импровизировал на заданные темы. В возрасте двенадцати лет Артём Чернецкий по неизвестным причинам отказался от дальнейшей музыкальной карьеры. На момент трагедии в доме Чернецких, мальчику было пятнадцать лет».

Всё это вполне соотносилось с тем, что рассказывал Артём, но теперь у меня уже не было твёрдой уверенности в том, что я слышала это из его уст, а не просто прочла в Интернете. Может, он вовсе и не был тем звёздным мальчиком? И это был совсем другой мальчик? А вдруг меня просто привлекла случайная фотография в Интернете и я, заинтересовавшись, кто этот симпатичный парень, просто прочитала его историю?

Ну, а если предположить, что я действительно всё придумала, то когда это началось? С потопа? Или с разорванных джинсов, как полагала Ольга Леонидовна?

Но джинсы мы покупали вместе с Викой, а это значило, что она должна была существовать. Мы познакомились с ней в тот день, когда мне засунули голубя.

Ещё немного, и я готова была поверить, что вот-вот очнусь на уроке химии, под методичное постукивание пальца химички об Элину парту.

Чем больше я об этом думала, тем страшнее становилось. Стоило немного усомниться в себе, как ситуация начала приобретать довольно неприятный оборот.

Я не нашла Артёма ни в одной из соцсетей. Ни его, ни Макса. Только отдельные разрозненные фотографии, в основном детские. Макса же вообще нигде не было.

А потом вдруг вспомнила. Полезла на Ютуб и открыла ролик «Ничего на свете лучше нету». Где они прыгают и бегут за машиной с девушкой. Вот на нем точно был Макс, но Макс ли? Или просто какой-то понравившийся мне парнишка, которого я с лёгкостью приняла в свои фантазии?

А Вика? Вику я не раз встречала в том самом магазине, где мы якобы познакомились. Я всегда обращала на неё внимание. Она мне нравилась.

Я судорожно пыталась отыскать хоть какие-то ниточки, зацепки и связи с реальностью. Но их не было. И какими бы правдоподобными не казались мне ещё вчерашние события, то с каждым последующим днем они всё больше отдалялись, расплывались и исчезали в тумане прошлого, подобно Викиной лодке.

Как-то пару лет назад к нам приходили гости. Мамины и папины друзья, которые вспоминали их совместную поездку в Крым. Моя мама больше всех говорила о ней, упоминая множество забавных подробностей, до тех пор, пока папа вдруг с удивлением не одернул её, сказав: «Тебя же с нами не было».

Мама поначалу возмутилась и запротестовала, но потом, когда все подтвердили, что её действительно там не было, ей пришлось согласиться, признав, что она так много уже про это слышала, что кажется, будто сама там была, и всё это происходило с ней.

Я решила, что для того, чтобы выяснить всё окончательно, нужно отправиться в посёлок, и твёрдо вознамерилась уговорить папу отвезти меня туда.

Весь ужин перебирала в голове варианты подходящих фраз, чтобы они с мамой не начали опять многозначительно переглядываться и заговаривать мне зубы чем-нибудь отвлеченным.

В какой-то момент я так погрузилась в решение этого вопроса, что папа осторожно вытащил у меня из-под носа мою тарелку с нетронутым куском рыбы и подсунул свою почти идеально чистую, с тонкими белыми косточками и несколькими сиротливыми рисинками по краям. А когда раздался звон вилки о пустую тарелку, удивление так отчетливо отобразилось на моём лице, что родители смеялись, не переставая, минут пять.

– О чем ты думаешь? – подозрительно спросила мама.

С момента, как я рассказала ей обо всём, она постоянно задавала этот вопрос.

– Так просто. Думаю, какая погода будет в выходные.

На тему погоды папа откликнулся незамедлительно.

– А чего тут гадать? Я тебе сейчас всё расскажу, – сказал он. – В субботу обещали солнце и пятнадцать градусов, а в воскресенье – двенадцать и облачность.

– Отлично. Суббота подходит.

– Влажность воздуха – восемьдесят процентов, а ветер – пять и четыре метра в секунду, – он вооружился своим планшетом. – Давление – семьсот сорок четыре миллиметра ртутного столба.

– Пап, а поехали в субботу загород?

– Это куда ещё?

– Километров семьдесят от Москвы, ну или чуть больше. Там очень красивое место, честно. На реке…

– Ты опять?! – воскликнула мама.