Текст книги "Ревнитель веры (СИ)"

Автор книги: histrionis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Ох. Так ты, значит, дворянин!

– Да какой там. Меня же в Редсерасе если узнают, то шкуру живьем спустят. Что из-за происхождения, что из-за дезертирства… У меня теперь там, получается, вообще никаких прав нет. Что уж говорить о титуле…

– Ну… Я тебе сочувствую. Хоть и не знаю, каково это.

– Спасибо, чего уж.

– Но попробуй посмотреть на все это по-другому: ты ведь смог в итоге узнать и научиться такому, о чем аэдирские дворяне вряд ли даже подозревают.

– Ты это о том, что иногда еда на входе выглядит так же, как обычно выглядит на выходе?

– Нет. Это я о вере.

Вскоре, когда склон увел их к пологому оврагу, вынудив еще дальше отойти от дороги, невдалеке послышался едва уловимый мерный плеск воды. Этьен тихонько шикнул на Рено, задумчиво пинающего валявшиеся на пути ветки, и они пошли дальше, чуть пригнувшись и навострив слух.

Как и ожидалось, вышли они к крохотному ручейку, бьющему из расколотого камня и бегущему куда-то еще дальше в лес. Вода его была чиста и прозрачна, отчетливо являя наблюдателю покатые камешки, скрытые на дне. Но интереснее был не сам ручей, но человек, склонившийся над водой с собранными в пригоршню ладонями.

Он был худ, молод и одет в простенькую солдатскую броню: кожаная кираса на его груди, в нескольких местах увенчанная следами от мощных рубящих ударов, носила столь же поношенный вид, сколь и его дешевой выделки сапоги. Из правого голенища у него выглядывала рукоять кинжала, а на поясе болтался меч, ножны которого так же казались дешевыми и изрядно потрепанными временем. Щеки человека были впалыми настолько, что возникали подозрения, будто не ел он не меньше недели; смуглое его лицо имело неправильные угловатые черты, из-за чего сам он казался некрасивым. Однако у Этьена быстро появилось ощущение, будто лицо это он уже где-то видел.

Припав к земле на некотором расстоянии, они с Рено внимательно наблюдали за тем, как человек пьет. Рено, разглядывая его, все время хмурился то ли от плохого зрения, то ли от чего еще. Спустя несколько мгновений выражение его лица сделалось донельзя удивленным. И в следующий же миг Рено, сорвавшись вдруг с места, бросился со всех ног к человеку, бессовестно громко выкрикивая имя «Конрад». Этьен хотел остановить его усилием воли, но быстро понял, что было уже слишком поздно.

Солдат, казалось, поразился поведению буквально выпрыгнувшего к нему Рено не менее, чем сам Этьен. Темные глаза человека вылупились на подбежавшего, сделав выражение его лица похожим на рыбье. Он тут же поднялся с места, выплеснув зачерпнутую в руках воду, и быстро положил ладонь на рукоять меча.

– Конрад! – радостно выпалил Рено, остановившись перед солдатом на противоположном берегу ручейка. – Живой! Боги, я так рад тебя видеть!

Некоторое время человек, названный Конрадом, внимательно оглядывал его, все так же вылупив глаза и не отпуская кисти с рукоятки. Затем он вдруг дежурно улыбнулся, медленно заведя лежавшую у меча руку себе за голову.

– Рено? Ты, что ль? – неуверенно спросил он тихим голосом.

– А кто ж еще?

Конрад улыбнулся чуть шире, но лишь на краткий миг. Глаза его быстро перешли к заляпанной кровью рубахе Рено.

– Что это с тобой приключилось?

– А, это… – Рено виновато посмотрел себе на грудь. – Понимаешь…

– На нас выпрыгнул из кустов бандит, и нам пришлось запачкать руки, – спокойно произнес Этьен, как из ниоткуда очутившись напротив Конрада. – Зуб даю. Давеча случилось.

Конрад, резко вздрогнув, скептически разглядывал его некоторое время, выпрямившись и опустив руки по швам. Взгляд его, приняв привычное выражение, наполнился серьезностью повидавшего виды человека.

– Хорошо, что сумели выбраться живыми, – сухо и все так же тихо заметил он через минуту, переведя взгляд обратно на Рено. – В последнее время от мародеров покоя нет. Я тоже рад тебя видеть, старый друг. Ты не представишь нас?

Для человека, выражающего дружелюбие, Конрад выглядел слишком уж напряженным. Этьен уже знал, почему. Но разрушать теплоту долгожданной встречи, которой всем сердцем радовался в этот миг Рено, он позволить себе не мог.

– Разумеется! – Рено торжественно прокашлялся в носивший еще следы крови кулак. – Конрад, это – Этьен, мы с ним путешествуем вместе. Этьен, это – Конрад, мой давний друг и сын Аскольда.

Перепуганная рожа мельника всплыла в сознании Этьена мгновенно. Недаром лицо Конрада показалось ему давеча знакомым: не заметить сходства отца и сына было трудно. Даже учитывая, что отца последний раз Этьен видел с посмертно замершей на лице лыбой, а сын больше напоминал прибитую шавку.

– Он знает моего отца? – спросил после паузы Конрад, и по его лицу пробежала тень беспокойства.

– Еще бы. – Этьен усмехнулся. Рено, на краткий момент строго на него взглянув, обернулся к Конраду, всем своим видом выражая сочувствие.

– Да. Понимаешь… Прости, не хотелось бы начинать столь радостную встречу с таких печальных новостей. Но так вышло, что мы стали свидетелями его смерти.

Правая рука Конрада дрогнула; он опустил взгляд, стараясь скрыть возникшее на его лице опустошенное выражение.

– Что с ним случилось?

– Сердце перестало биться. Мне очень жаль, Конрад. – Рено в какой-то момент подался ему на встречу, желая, видимо, положить на плечо руку, но, отчего-то смутившись, не стал. – Он был… хорошим человеком. Мы похоронили его, как подобает.

Повисло молчание. Когда Конрад поднял на него глаза, лицо его не выражало ничего.

– Благодарю. Впрочем, не будем о грустном. Как поживаешь, Рено? Ты, верно, возвращаешься домой?

Рено вдруг замер, раскрыв рот на полуслове. В глазах его отразился на краткий миг испуг.

– Домой?.. – Он быстро отвел взгляд, схватившись за свой медальон. – Нет, нет. Совершенно не туда…

– За некоторую сумму твой друг, Конрад, соблаговолил проводить меня до замка вашего эрла. – Этьен принял деликатную позу, выпрямившись и положив локоть на ладонь одной руки, активно жестикулируя при этом другой. – Его владения неприлично плохо мне знакомы; к тому же, во время некоторого инцидента я потерял свою лошадь. Поэтому мне пришлось нанять из первой попавшейся деревни человека, прилично знающего окрестности и способного предоставить мне некоторую защиту.

Конрад недоверчиво взглянул на болтавшийся у Рено на поясе меч. Выражение в его взгляде говорило о том, что меч он узнал.

– Защиту, значит? И давно ты, Рено, обзавелся навыками мечника?

– О, не понимаю твоего скептицизма. Конечно, Рено – не самый лучший вариант, но в таком захолустье выбирать и не приходится. Разумеется, после встречи с эрлом я смогу нанять себе достойную охрану.

Рено, не спуская с Этьена взгляда, казался пораженным. Конрад, впрочем, мало изменился в лице. Несколько долгих секунд они с Этьеном увлеченно друг друга разглядывали.

– Интересно. – Сощурившись, Конрад перевел глаза на Рено. – Я вижу, ты сильно изменился за время, пока меня не было. Приятно, что ты сумел найти себе приличную работу.

– Да, я… – Рено едва не покраснел. Взгляд его был переполнен неоправданным стыдом. – Спасибо. А как ты? Как Анри?

– Анри погиб, – безразлично пожал плечами Конрад. – От людей из его отряда слышал, что задавила конница. Говорят, тело больше напоминало коровью лепешку, нежели человека. Жуткое, в общем, зрелище.

Рено прикрыл рот рукой, не в силах что-либо сказать. Конрад казался невозмутимым:

– Ну, а что я? Домой возвращаюсь. Хотел было отца порадовать. Решил даже на службе подольше поторчать, денег подкопить. Мельницу ведь давно бы стоило привести в приличный вид. Всю дорогу представлял, какое у него будет лицо, когда он увидит все мое жалование. Ну, чего уж теперь. Ты мне лучше скажи, трактир-то деревенский еще в ходу?

– Да, – спокойно ответил Этьен, сощурившись. – Но принимают там скверно.

– Странно. Обычно столь важные господа не остаются там без внимания. Впрочем, не мое это дело. Думаю, для такого, как я, лишнюю бутылку блаксона они все ж разыщут.

Конрад легко перепрыгнул через ручеек, не удостоив их даже взглядом. Но, очутившись рядом с Рено, неожиданно замер. Лица их, повернутые друг к другу профилем, находились на расстоянии даже меньшем, чем половина ярда.

– Ты был мне хорошим другом, Рено, – почти шепотом процедил Конрад, не разворачиваясь. – И поэтому сейчас, несмотря на то, как вы двое заврались, я разрешу вам идти. Но если потом, дома, я узнаю, что с отцом случилось не то, что ты мне рассказал, я найду тебя, будь ты хоть в Движущейся Белизне, и выпотрошу, как рыбку. Помни об этом.

– Конрад, я…

Не дослушав его, Конрад отпрыгнул в сторону, по направлению к возвышающейся над ними дороге. Вдруг он остановился и, едва не пошатываясь, стоял к ним спиной несколько долгих мгновений. Затем, выдохнув словно бы с облегчением, Конрад обернулся через плечо, посмотрев Этьену прямо в глаза. Взгляд его был не читаем, но Этьен все равно знал, что за ним сейчас скрывалось.

– Бывайте, – кратко улыбнулся Конрад. – Надеюсь, не свидимся.

Несколькими широкими шагами он поднялся по склону, и через несколько секунд фигура его пропала где-то наверху. Рено протер глаза рукавом. Этьен мимолетно дотронулся пальцами до своих губ, проверяя, не выступила ли на них кровь.

– Что ж, – облегченно подытожил он, проводив Конрада взглядом. – Это было познавательно.

Рено не ответил ничего, молча отцепив с его пояса бурдюк и нагнувшись к бурлящему у их ног ручейку. Этьен, впрочем, и так прекрасно знал, о чем он сейчас думает.

========== XIV. Жажда ==========

Когда они пошли дальше, пополнив запас воды, Рено, погруженный в свои мысли, был необыкновенно тих. Лицо его казалось настолько скорбным, что Этьен счел благоразумным держаться сейчас от него на некотором расстоянии.

Следов проходившего мимо отряда все так же не было видно. Возможно, они отставали от солдат всего на пару-тройку часов, но Этьену казалось, что нагонять их им придется еще целую вечность. Чувствовал он себя отчего-то донельзя меланхолично, и нельзя было сказать, оказалось ли это состояние навеяно идущим невдалеке Рено.

– Слушай, – выдохнул в конце концов Этьен, нагнав его. – Если тебе надо выговориться, то валяй. Я ж не буду судить.

– Нет-нет. – Рено спешно отмахнулся, мимолетно улыбнувшись. – Мне это не нужно. Все хорошо.

– Вижу ведь, что нет.

Рено резко остановился. Лицо его на краткий миг исказилось, но, поборов это выражение, он все же сделал шаг вперед.

– Слушай… Ты ведь знаешь, что он чувствовал? – Этьен мельком кивнул. – Тогда скажи… Он меня ненавидит?

– Нет. Он тебя просто подозревает. Это разные вещи.

Рено выдохнул.

– Я очень не хотел расставаться с ним на такой ноте. Может, тебе не стоило ему врать.

– Может, и не стоило. Но размышлять об этом сейчас уже поздно.

Сделав над собой усилие, Рено согласно кивнул, однако мученическое выражение с его лица никуда не делось. Этьен, вздохнув, положил руку ему на плечо.

– Не переживай, – как можно более ободряюще сказал он. – Конрад придет домой, из крайне неэтичных соображений раскопает, скорее всего, могилу и убедится, что ты ему не врал. Уверен, он не перестанет считать тебя хорошим человеком.

– Которым я никогда не был.

Этьен, возведя очи горе, отстранился.

– Опять за старое. Ты можешь хотя бы объяснить, что с тобой… Что с тобой, по крайней мере, было не так, чтобы во мне после этих твоих слов каждый раз не просыпалось желание дать тебе по башке?

Рено, вновь остановившись, заглянул ему в глаза. Выражение, замершее в его взгляде, ясно говорило о том, что ответа не последует.

– Ладно-ладно, – усмехнувшись, ретировался Этьен. – Не хочешь – не говори. Дело-то твое. Только уж сжалься и просвяти меня, что там была за шутка про твой дом. Если не узнаю, то, кажется, умру на месте.

Несколько мгновений Рено тягостно молчал, вплотную глядя на Этьена. Затем, коротко вздохнув, он ступил вперед.

– Никакой шутки не было. Было только очередное напоминание о том, чего я предпочел бы не помнить.

– Рено…

– Что «Рено»? Милостивый Эотас, Этьен, я ведь не такой, как ты. Я не могу взять и сходу выложить все свои грехи, а затем молча ждать суда. Мне нужно время.

Этьен, мимолетно пожав плечами, махнул рукой. У него было острое, какое-то даже низменное желание разговорить Рено, но переходить границы прямо сейчас казалось ему сущей глупостью. В конце концов, мир между ними все еще казался хрупким, словно только-только пробившийся на поверхность росток, и грешно было позволить ему преломиться.

– Прямо-таки грешно, – вслух усмехнулся своим мыслям Этьен.

Рено его, впрочем, не услышал. Неуверенно постукивая по земле своей палкой, он вновь целиком погрузился в себя.

Они шли в молчании довольно долго, минуя заросли кустарника и молодой поросли, пока путь им не преградил поднимающийся кверху склон. Над их головами, поблескивая на солнце песком, виднелась дорога.

– Кажется, развилка, – без удовольствия заметил Этьен. Рено лишь пожал плечами.

Преодолев подъем, они вернулись по дороге чуть назад – туда, где виднелся казавшийся покосившимся деревянный указатель. Когда они приблизились к нему вплотную, стало ясно, в чем была проблема – одна из стрелок, указывающая на дорогу, откуда они только что пришли, оказалась частично сломанной. О ее примерном направлении свидетельствовали лишь несколько оставшихся на неоторванной части символов, которые при нехитром размышлении можно было сложить в слово «долина».

– Долина Милосердия, – произнес Рено, нахмурившись.

– Достаточно недалеко от твоей деревушки. – Этьен лукаво сощурил глаза. Заметно сильнее обычного. – Странно, как это вы не заметили проходившее мимо вас войско.

Рено мельком взглянул на него, блеснув глазами, затем вновь обернулся к сломанному указателю. Во взгляде у него замерло странное, но уже достаточно хорошо знакомое Этьену выражение. Светлые глаза Рено глядели на указательный знак так же, как еще совсем недавно смотрели на залитую кровью грудь Дарела. Было в этом что-то неправильное.

– Оно шло параллельно нам, – сухо сказал спустя минуту Рено. – К тому же на довольно неблизком расстоянии.

– Как скажешь. Значит, наши беглецы направились в противоположную сторону.

– Вероятно.

Дальше пошли прямо по дороге. Лес едва ли не завел их в неверную сторону, и теперь, пусть риск и был велик, продолжать идти в его угодьях явно не стоило. По левую сторону от дороги все так же тихо гудел перелесок; с правой бежали холмистые, посеребренные солнечным светом равнины, густо поросшие травой. Спустя некоторое время солнце, все больше клонившееся к западу, спряталось за реденькой тучкой; начал накрапывать мелкий дождь. Где-то внутри Этьена вспыхнула горечь от потери своего замечательного расшитого плаща. Спрятаться от пусть и редких, но назойливых капель ему теперь не представлялось возможным. Зато от дождя и наглых ворон где-то позади был сейчас укрыт Дарел.

Рено шел с Этьеном бок о бок, то и дело опуская в дорожный песок свой импровизированный посох. Над ним, словно зловонное облако, витала тяжелая дума. Соблазн влезть в нее был неприлично велик, но Этьен изо всех сил старался себя сдерживать. В конце концов, залезать сейчас в чужую голову было попросту нечестно. Он ведь согласился подождать. Если бы Этьен узнал все его интересующее прямо сейчас, то оказался бы самым настоящим предателем. В первую очередь – в собственных глазах.

Спустя еще десяток шагов дождь стал усиливаться. Этьен, бормоча проклятия в адрес всех возможных богов, спрятал под туникой свою сумку. Рено, почему-то вдруг улыбнувшись, невозмутимо подставил дождю лицо. Оставшиеся на нем кровяные разводы, смешавшись с водой, плавно стекали ему на плечи и грудь. Заметив это, Рено улыбнулся еще шире; глаза его впервые за долгое время вторили этому выражению. Этьену, пусть он и продолжил ругаться на непогоду, определенно приятно было видеть лицо своего друга таким. Пусть, возможно, по отношению к убитому Дарелу это и было неправильно.

Впрочем, улыбался Рено недолго. Вновь обратив взгляд к дороге, он вдруг резко помрачнел; затем глаза его расширились, и Рено, затаив дыхание, обернулся к Этьену. Тот, в свою очередь переведя взгляд на намокший песок, сразу же почувствовал, как его застигло облегчение.

На мокрой дороге ясно вырисовывались множественные следы.

– Совсем свежие, – восторженно заметил Рено. – Боги, они ведь менее, чем в часе пути от нас!

– И правда. Не скажу, что чудо, но все же это удивительно.

– Наверняка задержались где-то по пути. – Глаза Рено вдруг забегали по округе. – Надеюсь, с нашими друзьями все хорошо.

– Уверен, что так.

Они пошли дальше, ускорив шаг. Солнце тем временем медленно выползло из-за тучи, окрасив все вокруг тусклым золотистым сиянием. Побряцав по взмокшей земле еще несколько мгновений, дождь мало-помалу стих. Этьен, впрочем, практически этому не обрадовался.

Спасение эотасианцев было от них всего в нескольких шагах, и очень скоро все должно было вернуться на круги своя. Для Этьена это, в первую очередь, означало то, что теперь возможность поговорить с Рено наедине могла выпасть совсем нескоро. Да и рожу Люта с его дружками, если честно, видеть ему совсем не хотелось. А ведь кто знает, сколько еще времени им придется шляться вместе…

Ревность и раздражение плавно закипали в Этьене где-то в районе солнечного сплетения. Боги, ну почему все вновь складывается самым противным образом! Неужели Эотас так сильно его презирает, что даже будучи мертвым умудряется из раза в раз вставлять ему палки в колеса?

Этьен встряхнул головой. Нет, больше ждать было нельзя. Может, Рено вообще не захочет разговаривать о чем-то столь для него щекотливом, когда они снова пересекутся с эотасианцами. Мысль об этом назойливо билась у Этьена в мозгу. В какой-то момент он понял, что терпеть ее у него больше нет сил.

– Слушай, – мягко заговорил он, заглянув Рено в глаза, – я понимаю, что вроде как должен еще подождать, но я, если честно, беспокоюсь. В конце концов, мы совсем близки к развязке, и, может, это наша последняя возможность поговорить наедине, так что…

Он замолчал, потому что Рено вдруг замер на месте. В глазах его пронеслось мимолетное выражение испуга. Впрочем, он быстро отвернулся, а когда посмотрел на Этьена вновь, то взгляд его, как и обычно, не выражал ничего.

– Да. Ты, пожалуй, прав. Только для начала позволь мне уединиться.

– О. – Этьен, почесав промокшую макушку, кивнул. – Конечно. Я тут же тогда и подожду. Спешить все равно уже особо некуда.

Рено, тоже кивнув, в один миг спрыгнул в сторону перелеска и очень скоро затерялся среди деревьев. Хмуро выдохнув, Этьен уселся у противоположного края дороги – там, где открывался исчерпывающий вид на близлежащие равнины.

Отчего-то ему захотелось курить. Понуро взглянув на болтавшийся на поясе мешочек, Этьен вздохнул. Дарел, видимо, собирался пополнить запас табака, когда вернется домой. У Этьена же, вероятно, такая возможность могла появиться еще нескоро. Нужно было экономить.

Он встряхнул головой. Да какая разница, сколько там осталось табака? Он ведь сейчас узнает нечто очень важное, нечто такое, о чем не говорят с кем попало! Ведь, если Рено так легко смог убить человека, значит, в прошлом он явно совершал вещи и похуже. Но, раз это что-то очень для него тяжелое, вероятно, ему будет нужна после своего рассказа поддержка. Сможет ли Этьен ее предоставить? Нужно ли будет относиться к Рено после этого по-другому?

Этьен вновь вздохнул. Ему отчего-то стало стыдно от того, что он так много об этом думает. В конце концов, Рено сейчас мучается, а Этьен… Наверное, вообще не следовало лезть к Рено с чем-то настолько для него нелегким. Какой же Этьен ему друг, раз не может соблюсти элементарные личные границы?

Время тянулось медленно. Дабы занять себя чем-то, Этьен, положив голову на поставленную на согнутое колено руку, принялся разглядывать окрестности. Дорога впереди делала резкий поворот направо и, поднимаясь на ближайшем холме, терялась где-то впереди. То, что происходило за равнинами дальше, разглядеть отсюда практически не удавалось.

Этьен поднял голову, стараясь получше рассмотреть картину за холмами. Лес все так же возвышался по левую сторону от дороги, сливаясь одной темной линией далеко у горизонта – значит, к закату отряд мог остановиться на ночлег именно в нем. Впереди вновь виднелись покатые равнины, вырисовывалась золотой нитью дорога. И тут Этьен отчетливо разглядел на ней жирную черную точку.

Точка двигалась крайне медленно и, казалось, все больше смещалась в сторону леса. Затаив дыхание, Этьен наблюдал. Спустя некоторое время точка и правда явно сделала поворот к зеленой полосе леса и, помаячив перед глазами еще пару мгновений, окончательно в нем пропала.

Этьен вскочил с места. Пропади он пропадом, отряд действительно отправился на ночлег! Он взглянул на небо: заметно порозовев, солнце нависло над полосой леса, образовав над ним еле заметную позолоченную линию. Близился закат. Значит, ждать еще больше было нельзя.

Обернувшись назад, Этьен почувствовал, как сердце у него резко екнуло. А ведь и правда – времени уже прошло намного больше, чем его требовалось на отхожие дела. Значит, Рено либо смылся, либо угодил в беду. В обоих случаях это не предвещало для Этьена ничего хорошего.

Не медля более ни секунды, он рванулся в перелесок. Деревья в нем были еще совсем юны, а от тех, что постарше, остались лишь неприглядные поросшие мхом пеньки. Значит, разобрать окружение будет легко. Этьен летел вперед, практически не разбирая дороги и судорожно вертя головой по сторонам. К его неудовольствию, лес впереди становился все более густым. Неужели Рено и впрямь мог уйти так далеко?

Этьен резко остановился. Столь беспорядочный метод поисков вряд ли бы привел его к желаемому. Закрыв глаза, он прислушался – вначале физически, а затем, не разобрав никаких полезных звуков, мысленно. Радиус действия его назойливого таланта был достаточно велик, поэтому, в теории, начать чувствовать Рено он мог довольно скоро.

Глядя на округу из-под чуть прикрытых век, Этьен направился вперед, интуитивно чуть сместившись вправо. Пусто. Ни единого телодвижения. Затем он двинулся еще дальше, сделав несколько быстрых шагов теперь уже влево – и вновь пусто. Подавив раздражение, Этьен остановился и, прикрыв глаза, попытался призвать всю свою возможную концентрацию. И это дало эффект. Но вовсе не тот, который Этьен ожидал.

«Эотас… где бы ты ни… прошу, услышь…»

Мгновенно у Этьена появилось чувство, что он забрался кому-то в постель в самый интимный момент. Конечно, в целом залезать в мысли – это совсем неэтично, но залезать в такие вот мысли – это очевидный верх крайности.

Этьен встряхнул головой. Сейчас это не так важно. Важно было найти источник этого мыслепотока. А затем, вероятно, извиниться. Возможно, не единожды.

Он всецело настроился на пойманную мысль, сделав шаг в сторону ее предполагаемого источника. Спустя несколько секунд отдельные слова стали сплетаться в связные предложения, а затем Этьен смог различить идущую мысль полностью. Словно бы ухватившись за ниточку, он шел вперед, петляя между деревьями.

«Мой всеблагой Господь, я знаю, что не достоин твоей милости, но, прошу тебя, внемли мне в самый последний раз, потому как без твоего ясного света я немощен и бессилен перед лицом того, что мне предстоит сделать.»

Он говорит о том, что планировал рассказать? Или о спасении, которое они собираются осуществить? Этьен выдохнул сквозь сжатые зубы. Если Рено действительно настолько сложно все это, то почему он рассказывает о своей неуверенности вероятно мертвому уже богу, а не явно живому и находящемуся у него под носом Этьену?

«Прошу тебя, Дитя Света, дай моей грешной душе сил, дабы и дальше следовать по намеченному Твоею рукою пути. Лишь твоей милостью я до сих пор жив: умоляю, не дай этой жизни закончиться, пока я не приду к свету.»

С бега он плавно перешел на шаг. Рено был где-то совсем близко; помимо молитвы, в сознании Этьена начали проявляться и обрывки других, более глубинных мыслей. Спустя еще несколько шагов его наконец захлестнула и чужая эмоция, от чего у Этьена едва не перехватило дыхание. Столько в ней было и боли, и отчаяния, а вместе с тем и совсем призрачной надежды; каждая из этих составляющих при этом была такой яркой, что на глаза едва не начинали наворачиваться слезы. Этьен остановился. Он заглушил канал передачи, насколько мог, и, смахнув с глаз непрошенную влагу, двинулся дальше, беззвучно ступая на непокрытые листьями и ветвями участки земли.

Спустя некоторое время Этьен наконец сумел различить меж деревьев тонкую фигуру Рено. Он сидел на коленях, упершись в них руками и опустив голову. Его палка, как и ожидалось, была уже где-то утеряна. Когда Этьен достиг ближайшего к нему ствола, частично укрывшись за ним, Рено его не заметил. Оно и неудивительно: той концентрации, с которой он читал свою молитву, мог позавидовать и сам Этьен.

– Молю тебя, Эотас, – говорил Рено уже вслух, – не дай мне оступиться. Прошу тебя. Только не сейчас, когда я так близок к искуплению.

В один миг Этьена обуял стыд. Не только потому, что он вторгся в чужую молитву. Больше всего в нем самом его возмущало лишь то, что он позволил себе с такой настырностью вымогать у Рено удовлетворение своего праздного любопытства. Как он вообще мог? Сейчас, когда мысли Рено относятся к гораздо более важным вещам, как он мог отвлекать его чем-то настолько бессмысленным?

Выдохнув, Этьен сделал шаг к дереву, перед которым расположился Рено. Собственные его мысли путались, затуманенные отвращением к себе самому. Он не понимал, стоило ли вообще сейчас что-либо говорить.

– Ты думаешь, он слышит тебя?

Рено вздрогнул, но оборачиваться не стал. Руки его медленно сжались в кулаки.

– Я не знаю, – тихо сказал он. – Но мне хотелось бы в это верить.

– Но… разве ты не считаешь, что он жив?

– Я ничего не знаю, Этьен. Мне страшно даже думать о том, что Эотас действительно мог умереть. Но я… Я не могу быть ни в чем уверен.

У Этьена опустились руки.

– Какой же тогда во всем этом смысл?..

– В поисках, – скупо улыбнулся Рено, наконец обернувшись. – Мы с тобой ищем ответы, помнишь ведь? И я не успокоюсь, пока мы их не найдем.

========== XV. Пепел ==========

Рено медленно сменил положение, сев так, чтобы спина его упиралась в ствол дерева. На Этьена он глядел прямо, не отводя глаз.

– Извини, что задержался. Наверное, ты беспокоился.

– Нет-нет, – быстро отмахнулся Этьен. – Это ты меня извини. Просто я увидел отряд. Хотел сказать, что они зашли в лес не так далеко отсюда.

– О, это прекрасно. Значит, у нас еще есть немного времени.

Внутри Этьена что-то екнуло. Отвернувшись, он сжал руку в кулак.

– Слушай, я думаю, тебе не обязательно мне ничего рассказывать. Прости, что давил на тебя.

– Все в порядке, – Рено вновь улыбнулся. Видно было, что делал он это через силу. – Ты ведь не можешь путешествовать с человеком, о котором ничего не знаешь. Так что я расскажу. Присядь, если хочешь.

Этьен послушно сел. Рено, продолжая чуть улыбаться, не отводил от него глаз. Впервые за долгое время Этьен совершенно не мог понять, что в его взгляде выражалось.

– Ты… – голос показался ему хриплым, и Этьен хорошенько прокашлялся, прежде чем продолжить. – Ты ведь не обязан улыбаться, если тебе не хочется.

Несколько мгновений Рено казался удивленным, а затем, опустив голову, тяжело выдохнул.

– Прости, – сказал он, протерев пальцами глаза. – Я иногда забываю. Привычка берет свое.

– Привычка?..

– Да. Последний год мне только и оставалось, что вымученно улыбаться всем подряд. Но я сильно забегаю вперед.

Переведя дыхание, Рено взял в руку свой медальон. Несколько секунд он лишь молча глядел на него, поворачивая так, чтобы на нем отражались солнечные отблески. Затем он взглянул на Этьена.

– Так вышло, что вырос я не там, где мы с тобой впервые встретились. Родился я в довольно крупной деревне в предместьях Долины Милосердия. Наша деревенька была самой обычной, не выделяющейся среди прочих таких же ничем, кроме одного. В ней стояла маленькая эотасианская церквушка, а при ней, управляемая одним лишь человеком, состояла школа. И мне, как ты мог догадаться, довелось в свое время там учиться.

Заведовал ею, как я и сказал, всего один человек. – Голос Рено вдруг дрогнул, и он, отведя взгляд, несколько секунд приходил в себя. – Он был священником Эотаса, и звали его Айден. Отец Айден. Он открыл школу самостоятельно и учить предпочитал исключительно сельскую ребятню. «К чему я дворянам, если у них хватает денег и на дорогих педагогов?» – говаривал он, когда к нему, услыхав о его инициативе, наведывались местные аристократы. Властитель владения не слишком жаловал школу отца Айдена из-за ее расходов, превышающих расходы церкви, и несколько раз ее даже пытались закрыть. Деревенские жители не любили его, потому что не могли до конца понять, чему именно он учил их детей. Но школа процветала, и простые деревенские ребятишки учились в ней, вынашивая в себе мечты стать кем-то помимо фермеров.

Отец Айден учил нас читать и писать. Учил тому, где находятся другие государства, рассказывал об их культуре и легендах и даже о том, что у них принято готовить. Он рассказывал нам, как нужно залечивать раны, что такое Граница, рассказывал о таком далеком от нас море и о том, что с ним вытворяют иногда луны. Он говорил нам, что такое любовь, доброта и жизнь, и о том, почему все эти вещи так важно ценить. И, конечно, отец Айден говорил об Эотасе. Он мог рассказывать о нем бесконечно долго, его слова перетекали из одной темы в другую, и пусть все это и было сложно для детского ума, но он никогда не переставал говорить. Я, однако, не понимал, почему.

Отец отдал меня в его школу, потому что был умным человеком и желал для меня лучшей жизни. Но учиться я ненавидел всем своим сердцем. Мне нравилось драться с мальчишками, помогать отцу в поле и делать все что угодно собственными руками, но сидение часами в маленькой комнатке с горстью таких же, как я, дурачков виделось мне настоящим истязанием. Какими бы ни были увлекательными рассказы отца Айдена, я презирал его, презирал уроки, его неизменное терпение и то, как он совершенно не умел злиться. Сколько раз я намеренно срывал занятия, дразнил его, подговаривал других мальчишек вести себя так же, столько же раз мне сходило все это с рук. Отец Айден был добрым человеком и думал, что однажды я все же пойму, почему он так поступает. Но я не понимал. Время шло, я рос и крепчал, но сколько бы ни проходило лет, я не понимал отца Айдена совершенно. И из-за этого мое презрение к нему лишь усиливалось, а пакости становились все более жестокими.

Когда мне исполнилось семнадцать и для всех стал очевиден мой неуправляемый нрав, отец отдал меня на службу в нашу церковь. Боги, страшно даже вспомнить, в каком гневе я тогда был! Я любил задирать девушек, выпить пива после работы в поле, подраться с любым, кто косо на меня глянет, и потому жизнь священника была для меня хуже смерти. Впрочем, отец Айден даже после принятия меня к себе все еще был неизменно мягок со мной, и тогда я быстро понял, что в сущности в моей жизни мало что поменялось.