Текст книги "Ревнитель веры (СИ)"

Автор книги: histrionis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Как-то раз я… Боги, страшно вспомнить. Однажды я попытался утащить на сеновал знакомую девушку – одну из тех, кто умудрялся на меня заглядываться. Когда я решился и все практически дошло до дела, она вдруг начала кричать и кусаться. Я хотел настоять на своем, потому что я привык к этому, но от того она кричала лишь громче. В конце концов я разозлился, и вместо того, чтобы отступиться, ударил ее по голове. Конечно, она потеряла сознание. В какой-то момент я даже подумал, что ненароком убил ее, и, пребывая в страшном смятении, почему-то первым делом побежал к отцу Айдену.

Он помог мне привести ее в чувство. Заставил извиняться перед ней чуть ли не на коленях, хотя девушка едва ли помнила, что произошло. А потом он завел со мной разговор, который я вряд ли когда-нибудь забуду.

Отец Айден рассказал мне о том, что будет со мной, если я не изменюсь. Он рассказал мне, что самым грешным душам Эотас не позволяет переродиться, и они навечно канут в забвение. Тогда я уже начал задумываться о смерти, и его слова напугали меня. Я впервые наконец осознал, какие последствия может иметь то, что я делаю. И с тех пор я стал прислушиваться к отцу Айдену чуть внимательнее.

Время шло, и я понемногу менялся. Я прекратил прогуливать службы и стал понимать что отца Айдена, что самого Эотаса чуть лучше. Оба они, когда-то казавшиеся лишь навязанной глупостью, начали понемногу мне нравиться. А потом случилась Война Святого.

Вести до нашей деревушки дошли довольно неспешно – как раз к тому моменту, когда Вайдвен стал подходить к Долине Милосердия. С отцом Айденом тогда начало происходить что-то странное. Он совсем не ходил на службы, все свое время посвящая урокам, а затем надолго запирался в своей комнате, совершенно ни с кем не разговаривая. Я тосковал от того, что не мог обсудить с ним происходящее, и душа у меня была полна сомнениями. В итоге, правда, я все же решил, что защита родной страны должна сейчас быть для меня делом первостепенным. Решил я так еще и потому, что мой родной отец примерно тогда же ушел на войну и сам. Когда выдалась возможность, я рассказал об этом отцу Айдену, и впервые за все годы он показался передо мной в гневе. Тогда я совсем не понял, почему, разозлился на него и решения своего менять не подумал. Но, когда я только собрался покинуть дом, до нас дошли вести, что Долина Милосердия была уничтожена, и мне уже не позволили уехать. Как и отцу Айдену.

По деревне начали ходить слухи, что он как-то пособничал проходившему мимо нас войску. В один момент откуда-то объявились пропажи в амбарах и среди скота. Селяне, раздосадованные произошедшим и долгие годы копившие в себе недовольство, наконец могли выпустить на владельце школы все свое негодование. А спустя время обо всем этом прознали сверху.

В деревню приехали не занятые на войне люди эрла, разбиравшиеся с такими вопросами. Отца Айдена стали допрашивать, и допрашивали его многие дни, как и других служителей церкви, пока не поняли, что ничего так не добьются. И тогда они уже принялись за меня.

Со мной, конечно, все было проще. Ситуацию мне обозначили прямо: для того, чтобы успокоить местные волнения, кому-то из эотасианцев придется умереть. И если бы я так и продолжил молчать, все обвинения перешли бы на меня.

Я испугался. Смерть страшила меня, как страшила и возможность не переродиться. К тому же, я и сам, не буду врать, подозревал отца Айдена, глядя на его нетипичное поведение, и мне даже казалось, что все обвинения против него оправданы. Я обижался на него и злился, совсем не понимая, к чему все это может привести. Поэтому я очень быстро подтвердил все обвинения. И лишь когда угроза отступила, я наконец понял, что натворил.

Отца Айдена обвинили в измене. Конечно, выносить приговор в таком случае мог лишь властитель земель, но люди, говорившие тогда от его имени, сказали нам, что им это разрешено. Поэтому в итоге его… Ох. Боги. Этьен, прошу, дай мне минуту.

Рено прерывисто выдохнул, схватившись за медальон. Он молчал некоторое время, судорожно поглаживая свою единственную ценность, а затем, выпустив ее из рук и глубоко вдохнув, продолжил рассказ.

– Дабы насытить людскую жестокость и хоть как-то отомстить за Долину, отца Айдена приговорили к сожжению. Я не пересекался с ним после нашего разговора о том, что я хочу уйти на войну. Я и не мог с ним пересечься. Впервые за всю мою жизнь меня охватил такой ужас за то, что я сделал, что я едва мог нормально думать.

На деревенском рынке сложили костер. На рассвете к нему под вскрики толпы привели отца Айдена. Меня там не было. Я не мог на это смотреть. Но даже сквозь дверь своего дома, в котором я заперся, мне прекрасно было все слышно.

Когда костер подожгли, отец Айден вдруг начал… молиться. Он выкрикивал свои мольбы Эотасу так громко, что, казалось, где бы Эотас тогда ни был, он прекрасно их слышал. Но отец Айден молил его не за себя, а за тех, кто обрек его на все это. В самой последней своей проповеди он вымаливал у Эотаса прощение для душ селян, для людей эрла, сжигавших его, и, когда голос его сорвался от боли, а костер наконец начал глодать его тело, отец Айден начал молиться за мою душу. В предсмертной агонии он молил Эотаса вывести меня к свету и простить мне мои грехи, и молил он до тех пор, пока голос его не стих. И я, наверное, только тогда сумел понять отца Айдена.

Из дома я смог выйти лишь следующей ночью. Только для того, чтобы увидеть посреди рынка моего сгоревшего святого отца и… Ах. Прости, я не хочу вдаваться в подробности того, что было дальше. Скажу лишь, что я ушел. Из вещей при мне тогда был отданный мне на прощание одним из служителей церкви медальон Айдена да старая отцовская бутылка блаксона.

Конрада я знавал еще с детства: некоторое время он тоже учился в школе, и мы с ним неплохо ладили. Он, пожалуй, был единственным из моих тогдашних знакомцев, кто ничего не знал о случившемся, поэтому направился я в его деревню. Конечно, самого Конрада там не оказалось, но местные жители, пусть и со скрипом, но согласились отдать мне пустующий дом. Впрочем, права там жить мне еще пришлось добиваться. Местные сразу поняли, что я эотасианец, а потому и дня, пожалуй, не проходило без их комментариев по этому поводу. Раньше я, конечно, ни за что не стал бы сносить этого, но теперь любой выпад в мою сторону я был вынужден принимать с низко опущенной головой. Не только потому, что иначе меня бы просто выгнали, но и потому, что еще большее количество грехов я взять на себя уже не мог. Длилось все это… пожалуй, больше года. Ровно до того момента, пока в деревню не пришел ты.

Рено тяжело выдохнул, неуверенно дотронувшись до своего горла. Было очевидно, что столь многое он не рассказывал уже очень долгое время. Этьен, в свою очередь, совершенно не находился, что сказать. В голове его было пусто, словно по мыслям давеча прошлись веником. Молчание затягивалось.

Тем временем багровое солнце, словно бы убаюканное рассказом Рено, уже принялось прятаться за далекой отсюда полосой леса. По небу, над головой окрашенному в светло-синий, осторожно плыли раскрасневшиеся облака; сквозь толщу древесных крон на крохотную полянку, где сидели Этьен и Рено, пробивались пронзительные алые лучи. Все вокруг казалось укутанным багряным туманом, и черные тени деревьев виделись глазу чуждыми в опустившемся на землю царстве кармина.

Впрочем, до заката никому из них не было дела. В какой-то миг затянувшейся тишины по лицу Рено пробежала вдруг тень испуга. Он взглянул на Этьена глазами, полными какого-то словно бы виноватого выражения.

– Прости, – сипло сказал Рено, вновь отведя взгляд. – Если ты не захочешь после такого мне помогать, то я могу уйти хоть сейчас.

Этьен, доселе отсутствующе разглядывая землю, посмотрел вдруг на Рено так, словно тот был самым страшенным идиотом из всех виденных им прежде. Впрочем, выражение это из его глаз быстро пропало.

– Я молчу вовсе не потому, что пытаюсь справиться с отвращением. Просто у меня многое из всего этого не укладывается в голове.

– Например?..

– Да те парни в твоей таверне буквально собирались меня убить, – раздраженно выдохнул Этьен. – Мне даже представлять не хочется, как они до этого к тебе относились. И вот ты действительно терпел все это просто ради… Ради Эотаса? Вот на полном серьезе?

Рено показался вдруг изумленным.

– Это действительно все, что волнует тебя в моем рассказе? Не то, какой ужасный поступок я совершил, не то, насколько я гадкий человек, а лишь как я умудрился терпеть отношение селян?

– Тоже мне ужасный поступок. – Этьен фыркнул. – Нет, я ни в коем случае не пытаюсь обесценить твои страдания. Я верю, что это было ужасно. Просто я не понимаю, к чему ты до такой вот степени себя коришь. В конце концов, особого выбора у тебя тогда не было. Да и я сам подобное в прошлом проворачивал едва ли не каждый месяц.

– И как, – вспыхнул Рено, – хорошо тебе после этого живется?

Этьен сплюнул. Какое-то время он не находил в себе сил посмотреть на Рено в ответ.

– Ладно, – выдавил наконец он пристыженным голосом. – Прости. Я просто не знаю, что и сказать. Ты стерпел столь многое ради одной-единственной цели… Я так никогда не умел. Наверное, я теперь даже несколько тобой восхищаюсь. Поэтому сделаю все, чтобы помочь тебе пройти по твоему пути до конца.

Опустив голову, Рено облегченно выдохнул. Медальон на его груди отбрасывал на землю красные отблески.

– Спасибо тебе. Для меня эти слова очень важны. Правда.

– Как и для меня. Чего уж.

Этьен медленно поднялся и, обернувшись, вгляделся в мелькающие за стволами последние отблески солнца.

– Село все-таки, – вздохнул он. – Нам, наверное, пора идти дальше.

– Конечно. – Рено, поднявшись, улыбнулся. Подойдя ближе и вглядевшись в лес перед собой, он положил Этьену на плечо руку. – Осталось всего ничего.

========== XVI. Минута искренности ==========

К лесу, в котором, как полагал Этьен, засел отряд с эотасианцами, они сумели подобраться лишь к тому моменту, когда кругом воцарилась глубокая ночь. Идти им стало несравнимо сложнее, нежели днем. Пусть сверху на них и глядела Белафа, но света ее оказалось недостаточно, чтобы сделать видимыми все преграды на их пути. Они шли практически без отдыха целый день, не успев за все прошедшее время даже толком поесть, но усталости не чувствовали совершенно. Мысли их занимал только приближающийся исход и осуществление их нехитрого плана.

Пусть он и был придуман наспех, но Этьен искренне им гордился, то и дело проворачивая его в голове и едва сдерживаясь от того, чтобы не рассмеяться. План виделся ему совершенным в своих деталях и, казалось, ничто не могло пойти в итоге не так. Этьену очень хотелось бы, чтобы Рено точно так же разделял его уверенность, но увы. Каждая мысль об осуществлении спасения эотасианцев едва не бросала его в дрожь, но причиной тому был вовсе не страх. Рено было слишком стыдно осуществлять нечто подобное, слишком неудобно перед собственным богом. Но Этьен был уверен, что как раз-таки преодоление подобного стыда Рено и было сейчас нужнее всего.

Этьену было его жаль. Что бы Рено ни натворил в прошлом, что бы он ни сделал сейчас, но такого удушливого и дикого чувства вины, что стало сейчас словно бы его частью, он не заслуживал. Но Рено испытывал еще надежду на искупление, видевшуюся ему сейчас буквально центром всего, и Этьену нравилось это сознавать. Нравилось в большей степени потому, что в глубине сердца Рено хотелось искупить вину вовсе не перед своим богом, но перед самим собой. И придуманный Этьеном план, как считал сам Этьен, превосходно мог ему в этом помочь.

Правильно говорил Дарел: слишком долго оба они были лишь игрушкой в руках своего бога. И Этьену доставляло искренне блаженство сознавать, что наконец-то, пусть и в дурацком метафорическом смысле, они с ним поменяются местами.

Рено, конечно, прекрасно сознавал этот мотив плана Этьена. Но, кажется, не винил его. В конце концов, понимал он намного большее, чем могло показаться с виду.

Они шли по лесу все дальше и дальше, петляя меж уродливых черных деревьев и едва не спотыкаясь о валявшиеся в округе ветки и вылезавшие на поверхность корни. В воздухе над ними витало какое-то словно бы вынужденное предвкушение грядущего. Но оба они брали от этого чувства максимум.

– Этьен?..

– Чего-сь?

Рено отвел на мгновение глаза, скупо улыбнувшись.

– Я ведь до сих пор не знаю, куда ты шел до того момента, как мы встретились.

Под ногами у них мягко скрипела подстилка из хвойных иголок и мха. Белафа, лениво выглядывающая из-за еловых верхушек, одаривала их едва уловимым холодным светом. Явственно пахло хвоей. Этьен глубоко вдохнул.

– Да никуда я не шел, – тихо рассмеялся он. – Просто вышел прогуляться. В конце концов, я практически год не видел вокруг себя ничего, кроме столов в таверне.

Рено прыснул со смеху. Совершенно искренне, как показалось Этьену.

Они шли дальше, петляя меж раскидистых еловых ветвей и вслушиваясь в уханье сидевшей где-то над ними совы. В какой-то момент Этьен, до этого улыбавшийся, резко помрачнел.

– А ты бы правда бросил меня тогда ради эотасианцев?

Рено мгновенно остановился, вгляделся Этьену в глаза. Лунный свет мягко падал ему на лицо. Молчали они непривычно дольше обычного.

– Конечно же нет, – с улыбкой отозвался наконец Рено. – Это была провокация. Всего лишь очевидная провокация, на которую ты, к сожалению, так легко купился.

Он сделал шаг вперед, все так же не прекращая улыбаться. Этьен, почесав макушку, в какой-то момент громко усмехнулся и ступил за ним следом.

– А ведь умеешь ты все-таки мстить.

Когда для них обоих стало очевидно, что отряд находится от них всего в нескольких минутах ходьбы, Рено неожиданно остановился. По выражению его лица становилось очевидно, что к тому, что должно было случиться, он еще не готов. Этьен понимал его. Впрочем, и самому ему еще нужно было собраться с духом и подавить свое возбуждение для лучшей концентрации. Поэтому, конечно, от краткого привала Этьен не отказался.

Они уселись на холодную и влажную землю, предварительно подложив под себя свои опустевшие сумки. Весь паек, собранный у мельника, они успели уже истратить. Когда они смогут поесть в следующий раз, их сейчас не особо интересовало.

Глаза Этьена привыкли уже к темноте, поэтому разглядеть лицо Рено ему не составляло труда. Тот сидел перед ним, подобрав к себе колени, и задумчиво рассматривал свой медальон, на котором отражались редкие следы лунного света. Казалось, на разговор он не был сейчас настроен совершенно. Но только Этьен захотел подать голос, как вдруг Рено его опередил:

– Я… Я много в последние дни думаю о Вайдвене.

Голос его звучал тихо и неуверенно. Этьен вздохнул.

– Еще бы. Пожалуй, я тоже.

– Я не могу до конца понять, как мне следует к нему относиться. – Рено выпустил медальон из рук, взглянув наконец на Этьена. – Казалось бы, он – святой моего бога. Он попытался возвести к величию свою страну, и пусть я и не знаю его истинных целей, но наверняка и насчет Дирвуда у него были исключительно светлые идеи. С другой стороны, на своем пути он совершил многое из того, что выходит за рамки моего понимания. Но все это – лишь две стороны. В сущности же я понятия не имею, кем он на самом деле был. И иногда меня это мучает.

– Знаешь, – тяжело выдохнул Этьен, – я ведь был с ним лично знаком. Но иногда я задаюсь ровно теми же вопросами.

Рено улыбнулся, и улыбку эту Этьен сумел прочитать по одним лишь его глазам.

– Да, за прошедшее время ты говорил о нем многое. Но так и не сказал мне самого главного.

– О чем это ты?

– Возможно, – Рено отвернулся, – мне и не следует спрашивать тебя о таком. С учетом… всего. Но я правда хочу знать. Хочу знать, как на самом деле ты к нему относишься.

На короткий миг Этьен замер, широко раскрыв глаза. Казалось бы, отношение его к Вайдвену за прошедшие три дня уже должно было стать для Рено очевидным. Или же очевидным должно было стать то отношение, которое Этьен сам хотел ему показать?.. Все-таки Рено и правда видел его насквозь.

Сделав глубокий вдох, Этьен опустил глаза. Если честно, никогда он не думал, будто бы сможет кому-то однажды об этом рассказывать. Но, как правило, за последнее время откровенничать перед Рено ему стало легко.

– Я… – Этьен шумно выдохнул. Даже сейчас слова давались ему с большим усилием. Но он все-таки продолжал говорить. – Я любил его. Боги… Боги, как же я любил его. Еще с самой первой встречи. Пусть из-за него и умерло все, что я знал прежде, но он же сам и подарил мне новую надежду. Меня раздражала его манера держаться, я терпеть не мог его речей, мне противны были многие его действия. Но его свет… Его яркий, его удивительный свет был без преувеличения единственной причиной, по которой я оставался жив. Я убивал за этот свет, я пошел ради него на преступление, я терпел… самые страшные вещи. И я страдал от невозможности подойти к этому свету как можно ближе. Все время я нуждался в нем, словно в воздухе, но никогда не мог честно в этом себе признаться.

Этьен прерывисто выдохнул, переводя дух. Рено молчал. Потому что знал, что это еще не все.

– Я сумел осознать это лишь потом, когда дезертировал, когда война уже была кончена. Когда для этого признания оказалось уже слишком поздно. И я себя за это возненавидел. Подумать только: если бы я нашел в себе силы признаться самому же себе в этом раньше, все для меня могло сложиться иначе. Возможно, я бы погиб вместе с Вайдвеном, но, прояви я хотя бы немного больше терпения, я бы наверняка все понял. Все то, что он хотел мне показать и из-за чего так тщательно не подпускал к себе еще ближе. Но в итоге я сам же все и испортил. И теперь, кажется, уже никогда ничего не пойму.

Когда он закончил и отвернулся, не желая показывать то, что было у него сейчас на лице, Рено почему-то усмехнулся. Без какой-либо издевки, но, казалось бы, совершенно неуместно.

– Зато я, кажется, кое-что наконец понял, – улыбчиво произнес Рено.

– И что же ты понял?

– Кажется, Вайдвен все же и правда был исключительным человеком. Потому как… Тебе не приходила в голову мысль, что всем этим он всего лишь пытался дать тебе силы быть независимым?

Этьен молчал. В сущности, ему действительно нечего было на это сказать. Рено, не дождавшись его ответа, со вздохом поднялся. Обернувшись на Этьена, он практически незримо ему улыбнулся.

– Если и так, – все же сдался Этьен, отведя глаза, – мерзкие же у него, однако, были методы.

– Может быть. Но в конце концов… Кто разберет, что там творится в головах у этих святых?

Этьен несдержанно рассмеялся.

– Возможно, мы это скоро узнаем.

Отблеск костра перед ними забрезжил не более, чем через десять минут пути. Оба они, завидев его, практически синхронно с облегчением выдохнули. Но двигаться дальше не спешили. В особенности делать этого не спешил Рено.

– Жаль, что ты все-таки потерял свою палку, – вздохнул Этьен. – Такая важная деталь. Была бы.

Рено тряхнул головой.

– Ты ведь веришь, что мы преуспеем? – тихо спросил он, взглянув на Этьена.

– Конечно.

Рено, глядя на него, улыбнулся. Так честно и лучисто, как не делал этого, кажется, ни разу за все прошедшие три дня.

– Тогда… – Продолжая улыбаться, он снял с себя медальон и уверенно протянул его вдруг Этьену. – Тогда возьми это.

Этьен, нахмурившись, едва от него не отшатнулся.

– Ты чего это? Он ведь для тебя важен. Как я могу?

– Когда-то, – вздохнул Рено, все с той же улыбкой глядя на медальон, – он стал для меня символом обретения веры. Пусть таким же символом он станет и для тебя.

Рено тряхнул им перед лицом Этьена, мотивируя его все-таки взять побрякушку. Простояв несколько секунд в раздумьях, в конце концов Этьен все же принял его.

– Но веру в кого я, по-твоему, должен сейчас обрести?

– Не знаю, – простодушно пожал плечами Рено. – В кого ты захочешь.

Взглянув себе на грудь, Этьен понял, что эотасианский символ на его тунике стал совершенно невидим под толстым слоем засохшей крови. Тихо усмехнувшись, он надел на себя медальон. По лицу его неожиданно пробежала тень улыбки.

– В таком случае… Магран подойдет?

– Дурак.

Рено, усмехнувшись себе под нос, сделал шаг вперед, не сводя взгляда с крохотного огонька вдалеке. Коротко рассмеявшись, Этьен поравнялся с ним. Лес вокруг них молчал, словно зачарованный.

– Но, – нахмурился спустя минуту затишья Этьен, – отдав мне медальон, как же ты будешь уверен в том, что Эотас сейчас с тобой?

– Поверь, мне и не нужна эта уверенность.

Рено положил ему на плечо руку. В глазах у него ярким отблеском отразились вдруг искры.

– Все получится, – уверенно сказал он. – Что бы ни случилось, у нас все получится.

– Я знаю, – улыбнулся Этьен. – Ведь сейчас все зависит только от нас.

========== XVII. То, что должно ==========

«Поздравляю, – прозвучал у него в голове голос. – Ты нашел то, что искал.»

Впервые в жизни к Конраду обращались мысленно, и потому он едва сумел тогда сохранить самообладание. Щурившийся черноволосый доходяга с перепачканной кровью грудью испугал его вначале, но очень быстро Конрад осознал, что начавшаяся в тот миг игра ему даже нравится.

«Какая удача, – подумал Конрад, не сменившись в лице. – Верно, тогда я прямо сейчас и могу вас скрутить.»

«Погоди. Не порть ему встречу. В конце концов, он очень долго ее ждал.»

Конрад смотрел на стоявшего перед ним Рено, что был сейчас едва ли не целиком перепачкан в крови, и не верил, что действительно когда-то его знал. С тех пор, как они расстались, Рено успел как следует возмужать, и глаза его наконец-таки перестали носить в себе выражение неиссякаемой хитрости. Вместо нее во взгляде Рено замерла теперь горечь отчаявшегося человека. Конрад понятия не имел, что испытывает, лицезрея своего давнего друга таким.

«Я знаю, что тебе был отдан приказ, – продолжал вещать в его голове голос, пока изо рта его носителя вылетала откровенная ложь. – И я уважаю твое право на то, чтобы сохранить свою верность начальству. Но, глядя в глаза Рено, скажи мне: сумеешь ли ты сейчас предать вашу дружбу?»

Рено, кажется, действительно был рад его видеть. Несмотря на то, в какое русло утекла их беседа в один момент, он не переставал вести себя доброжелательно. Конрад находил эту его манеру держаться несколько удивительной. Кажется, Рено действительно изменился. Потому что в былое время он никогда не считал нужным выражать кому-либо свою привязанность. Даже когда речь заходила о столь близких друзьях, как Конрад.

«Я понятия не имею, каким он был прежде, – посетовал голос, – но, в отличие от тебя, я знаю, каков он сейчас. Поверь мне, он не заслуживает такого предательства. Но даже если ты на него осмелишься, я приму твой выбор, пусть и сделаю все, что потребуется, чтобы не позволить тебе ему помешать.»

В висках у Конрада резко забурлила кровь, и на краткий миг ему показалось, будто голова у него сейчас взорвется. Впрочем, виду он не подал. Пусть сайфер все равно наверняка почувствовал, как Конрад сейчас испугался.

«Не трать время на угрозы, – подумал он. – Моего решения они все равно не изменят.»

«И каким же будет твое решение?»

Он не знал. Сам факт того, что Рено был до сих пор жив, вызывал у Конрада улыбку, но выбор между ним и его долгом был все же слишком сложен. А времени на раздумья у него практически не было.

«Раз меч здесь, то Дарел, очевидно, мертв. Это он его убил?»

«Нет. Его убил я.»

На этот счет сомнений у Конрада не было. Он еще на войне понял, что сайферы способны на многое. Но на них обоих столько крови…

«За что же ты его убил?»

«Он пытался помешать Рено.»

«Помешать в чем?»

Голос в его голове на некоторое время умолк, позволив им сказать друг другу еще немного лжи вслух.

«Рено хочет вытащить эотасианцев, – продолжал голос. – Если ты считаешь себя его другом, то поймешь, что для него это значит.»

«Я понимаю. Он редко бросал что-то на полпути. Но это самоубийственная затея. Если ты действительно так о нем печешься, может, лучше просто уведешь его отсюда?»

«Я не могу. Кажется, ты все-таки не представляешь, насколько это спасение сейчас для него важно.»

Разговор, что они вели вслух, подходил к концу. Конрад чувствовал, что ему пора уходить, но душа его до сих пор пребывала в смятении.

Да, когда-то они с Рено действительно были друзьями. Но неужели он лишь в память о старой дружбе должен ввязываться в его идиотскую затею? Это ведь попросту глупо. Что бы ни связывало их в прошлом, сейчас это имело слишком мало веса. Наверное, для Рено тоже. С другой стороны, учитывая, что и отец, и брат его мертвы, имела ли смысл та служба, на которой все еще состоял Конрад? А если Рено действительно соврал ему насчет отца, и умер тот вовсе не своей смертью?..

По направлению к дороге Конрад прыгнул, находясь практически в полной дезориентации. Что правильно? Что для него сейчас важнее? Боги, если бы только хоть кто-нибудь мог сказать ему это точно! Если бы только все это не было для него так…

В один миг Конрад вдруг словно бы лишился способности мыслить, потому как сознание его наполнил явственный образ. Он видел все так, будто бы прямо сейчас проживал то, что происходило перед его глазами, сам. Он видел своего отца, чье лицо перекосил испуг; видел, как Рено трясет мертвое уже тело за плечи, как читает молитву над свежевырытой могилой… Конрад тряхнул головой, отгоняя видение. Значит, Рено ему не врал. Может, и правда их дружба была еще для него важна?

«Ладно, – подумал Конрад, обращаясь к Этьену. – Спасибо, что показал. И какая помощь Рено нужна?»

Сайфер незримо усмехнулся.

«От тебя мало что требуется. Просто подготовь своих к его появлению. Но учти, что он будет один.»

«Понял. Но все-таки… Мне еще нужно время для размышлений.»

«Разумеется. Где нам вас найти?»

«На следующей развилке налево. На той дороге вы рано или поздно на нас наткнетесь.»

«Спасибо.»

Конрад обернулся через плечо, вглядевшись в лицо сайфера. Глаза того действительно выражали нечто, похожее на благодарность.

«Все же зря ты так с Рено, – практически вздохнул голос, пока владелец его не сводил с Конрада глаз. – Он теперь невесть что себе надумает.»

«Ну, полагаю, шанс извиниться у меня еще будет.»

– Бывайте, – кратко улыбнулся Конрад. – Надеюсь, не свидимся.

Разыскать привал, на который устроился отряд, Конрад сумел лишь спустя несколько часов после их разговора с сайфером и Рено. Времени поразмыслить обо всем у него на этом пути выдалось достаточно. Поэтому, лишь завидев своего командира, он уже знал, что ему следует делать.

– А-а, Конрад, – зевнул капитан Бертрам, отложив в сторону свою фетровую беретку. – Явился, не запылился. Докладывай.

Конрад кратко отдал честь.

– Дарел убит. Двоих беглецов я нашел. Завязалась потасовка, в ходе которой одного мне удалось пришпилить, а второй, увы, в это время сумел смыться.

– Маграново пламя, – усмехнулся капитан, – Конрад, когда ж ты уже научишься рапорты доносить без своих этих деревенских словечек? Тебя ж если поважнее начальство услыхает, то вряд ли обрадуется.

– Простите, командир. Буду следить за языком.

Почесав лысеющую макушку, Бертрам важно уставился на разведенный ими давеча костерок.

– Дарела жаль, – вздохнул он. – Кто ж теперь у меня премию при любом удобном случае клянчить будет…

– Я могу, командир, – произнес Конрад без тени улыбки.

– Цыц. Один беглец, значит, мертв… А второй куда пошел?

– Без понятия.

– Скверненько… Ну, Хель с ним. Хорошая работа, так или иначе. Садись-ка теперь пожрать.

– Так точно, командир.

Отдав честь, Конрад подобрал один разложенных на тряпке возле костра кусок вяленого мяса и уселся меж других солдат.

Огонь они развели на полянке посреди ельника в некотором отдалении от тракта. Солдаты уселись вокруг костра, накрепко привязав пленных эотасианцев к толстому, находившемуся на приличном расстоянии от отряда еловому стволу. Руки их были туго связаны; длинная веревка, проходя через путы на кистях каждого из них, тем самым выстраивая эотасианцев в одну колонну, оканчивалась на стволе дерева. Если они и правда будут бежать, то развязаться им окажется проблематично. Возможно, именно такая помощь в замысле Рено сейчас от Конрада и требуется?

Он вздохнул. Даже сейчас, уже изрядно солгав своему командиру, Конрад все еще не был до конца уверен в своем выборе. Разве он не давал при вступлении в армию клятву верности? Чего же он стоит, раз может так легко предать собственное слово…

– Чей-то ты такой хмурый, – спросил сидевший рядом Торел, обнажив несколько отсутствующих зубов. – Устал что ль?

– Нет. Просто думаю.

– Об чем?

– О Дареле.

Торел, кивнув, уставился на костер. На иссиня-черных его волосах огненные всполохи оставляли краткий отблеск.

– Хороший был мужик, – сдался через некоторое время Торел. – И правда жаль. Надо бы девке его чиркануть пару строк.

Конрад недоверчиво фыркнул.

– Ты-то, и писать умеешь?

– Я-то не умею, – нахмурился Торел, и в темных его глазах мелькнула обида. – А вот Андрес умеет. Хей, Андрес!

Русый тощий парень с перевязанной ногой, сидевший на другой стороне их круга, вытянул в сторону Торела шею.

– Чего-сь?

– Ты бабу Дарелову знаешь?

– Ну, знаю.

– Чирканешь ей пару строк?

– Ага, – ухмыльнулся Андрес, – и от тебя еще привет небось передать?

– Да если б я хотел ей привет передать, стал бы тогда твою нецелованную задницу о таком просить?

Андрес сдержанно усмехнулся. Вслед за ним рассмеялись и другие солдаты.

А ему ведь было с ними неплохо, вдруг понял Конрад. Они ведь с парнями и всю войну прошли, и даже теперь вот неразлучны. Он так часто в прошлом на них полагался, всегда получая при этом помощь, так часто с ними выпивал, разделяя последние гроши, а теперь вдруг раз – и предаст?

Конрад опустил голову. Может, и правда это того не стоило? Но Рено ведь ему не соврал. Да и он тоже в прошлом не раз и не два выручал его. Выгораживал что перед папашей Айденом, что перед родным папашей… Они ж с самого детства дружат, пусть и соседями никогда не были. А теперь, когда Рено так нужна его помощь, Конрад просто возьмет и от него отвернется?..

Тот сайфер ведь сказал, что для Рено это важно. Чрезвычайно важно. А папаша Айден всегда говорил, что ближним надобно помогать. Конрад нахмурился. Ему всегда становилось нелегко на сердце, когда он вспоминал Айдена. Конрад ведь фактически предал его, когда пошел воевать против Эотаса. Старик, наверное, был в нем сейчас разочарован. Но вдруг Конрад теперь сможет выплатить перед ним долг, если поможет его любимому ученику добиться того, чего тот так желает?

Засунув наконец в рот кусок мяса, Конрад принялся яростно его разжевывать. Ладно, подумал он, спокойно. Главное – сохранять спокойствие. Он ведь может убить и двух зайцев сразу. Если Конрад поможет Рено как-нибудь незаметно, вероятно, это и предательством-то никто не посчитает. Да и, в конце концов, он принял уже решение. Значит, нужно теперь взять с Рено же пример и довести дело до конца.