Текст книги "Ревнитель веры (СИ)"

Автор книги: histrionis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Покончив со своим нехитрым ужином, Конрад поднялся. Взглянув на сидевших в стороне эотасианцев, он решительно кивнул сам себе и сделал шаг в их сторону.

– Ты это куда? – одернул его Торел.

– Да бесит, аж сил нет! – вспыхнул Конрад. – Дружок этих паскуд Дарела пришил, а они сидят себе хоть бы хны! Не могу я просто, злости на них не хватает, дай хоть пойду по роже их главарю вмажу!

– Ну, ежли командир добро дает…

– Даю-даю, – ухмыльнулся Бертрам, расправляя свой расстеленный на земле плащ. – Конрад сегодня хорошо постарался. Заслужил пару поблажек.

Кивнув командиру, Конрад несколькими быстрыми шагами добрался до усаженной на колени колонны эотасианцев. Свет от костра сюда практически не доходил, поэтому, что бы Конрад ни сделал, вряд ли бы остальные солдаты это заметили.

Эотасианцы явно замерзали. Сидя друг за другом, они усердно зачитывали какую-то свою молитву, и зубы их едва не стучали от холода. Конрад обычно не обращал внимания на такие мелочи: сколько он ни был в отряде, а на пленных эотасианцев смотрел практически так же, как на дворовых собак. Но сейчас ему было их даже жаль.

Подойдя вплотную к однорукому мужчине, сидевшему у самого ствола ели, Конрад остановился. В отличие от остальных, этот был связан не по рукам, а привязан к стволу прямо всем корпусом. Значит, с облегчением заметил Конрад, рука у него свободна.

Эотасианец, впрочем, его присутствия усердно не замечал, все так же читая молитву. Конрад предупредительно кашлянул.

– Пс-с, – прошептал он, чиркнув ногой по земле возле эотасианца. – Эй, ээ… Эотасианец, блин! Пс-с, говорю!

Мужчина, умолкнув, медленно поднял на него глаза. Взгляд его был не читаем.

– Что тебе нужно? – безразлично спросил он, глядя на Конрада вплотную. – Если пришел отыгрываться за умершего друга, то не трать времени на ненужные слова.

Конрад нахмурился.

– Да нет же, дурачина. – Он мельком обернулся на остальных солдат, но, заметив, что никто на него не смотрит, облегченно выдохнул. – Я тут, эээ… Я от Рено, в общем. Он вам тут помощь готовит. Я вот тоже хочу пособить. Только тихо, блин, чтоб ни звука!

Глаза эотасианца, расширившись, вдруг вспыхнули.

– Ты… Ты не лжешь?

– Да ну, зачем мне лгать-то? – пожал плечами Конрад, максимально близко нагнувшись к эотасианцу, при этом все так же косо поглядывая на солдат. – Только, понимаешь, подождать надо. И, ну, извини меня и все такое, но мне придется для пущей убедительности пару раз дать тебе по роже. Не серчай.

Быстро запустив руку в сапог, он вытянул из голенища свой кинжал и сунул его в руку эотасианца так, чтобы огонь не отбрасывал на лезвие отблесков. Затем Конрад кивнул на веревку и мигом выпрямился. Эотасианец, глядя на торчавшую меж его пальцев рукоять, вздохнул.

– Ну, раз такова цена за…

– Ах ты паскуда! – вскричал Конрад, с усилием пнув эотасианца ногой в живот. От его усилия тот аж согнулся. – Ты, значит, того гада еще и защищать мне тут будешь! Ну, держись, я те щас покажу кузькину мать!

Для большей убедительности он пнул эотасианца еще раз, теперь уже в плечо. От силы удара мужчина не завалился на бок лишь потому, что его удерживали веревки. Лицо его, как и лица прочих эотасианцев, не выражало сейчас ничего, кроме крайнего изумления.

Позади послышались одобрительные крики и краткие хлопки. Конрад, громко хмыкнув, развернулся.

– То-то же! – провозгласил он. – Будешь теперь знать, сволочь!

Не оборачиваясь, Конрад быстро прошел к солдатам. Усевшись меж ними, он с чувством выполненного долга вытянул себе с тряпки еще один кусок мяса.

Комментарий к XVII. То, что должно

две сразу потому что я дурак

========== XVIII. Вспышка ==========

Ближе к полуночи начало холодать. Конрад, все еще находившийся под грузом тяжких мыслей и тягучего ожидания, спать не мог. Поэтому, когда прочие солдаты отправились на боковую, он вызвался в дозор. Пусть обычно в дозоре оставаться и ненавидел. Усевшись спиной к самой темноте леса, Конрад вглядывался в пламенные языки едва горевшего костра, неустанно размышляя о том, действительно ли все, что он сделал, было Рено так нужно.

Ночное время текло мимо него медленно, и с каждой новой минутой он все лучше сознавал, что, возможно, никакого плана и не было вовсе. Может, сайфер попросту решил над Конрадом подшутить – в конце концов, кто знает, что творится у таких, как он, в голове? Стоило, наверное, все же расспросить обо всем этом Рено. Время у них тогда еще было, и, право слово, хуже от таких расспросов явно никому бы не стало. Да и в итоге Конраду не пришлось бы сейчас так терзаться всяческими догадками.

Сменив положение ног, он тягостно вздохнул. Взгляд его украдкой перескочил на эотасианцев; те тоже не спали. Из-за разделявшего их расстояния Конрад не мог видеть, успели ли они уже разрезать все путы. А даже если успели, стоило ли вообще им дожидаться Рено с его мнимым спасением? Пусть они и не воины, но на их стороне было сейчас преимущество внезапной атаки, потому как все остальные солдаты уже спали. Раз так, может, и вовсе не стоило ему давать им свой кинжал… Хоть они и верующие, но, как показывает практика, к убийствам во имя своего бога подходят с завидной хладнокровностью. Милостивый Эотас, что же вообще Конрад натворил?..

Неожиданно проснулся командир. Тихонько поднявшись, он сделал Конраду знак рукой и удалился во тьму облегчиться. При одном только взгляде на него сердце у Конрада упало прямиком в пятки. Если эотасианцы сбегут сейчас сами, его предательство раскроется мгновенно, а Бертрам – человек принципиальный и излишним мягкосердечием никогда не отличался. Что он мог сделать с солдатом в случае такой очевидной измены, Конраду боязно было даже представлять.

Спустя несколько минут Бертрам вернулся. Обтерев руки о свою стеганку, он лег на бок на расстеленный совсем недалеко от Конрада плащ. Упершись локтем левой руки в землю, капитан положил на подставленную ладонь подбородок и, прищурившись, вгляделся Конраду прямо в глаза.

– Ты какой-то беспокойный весь вечер, – полушепотом произнес он, не отводя глаз. – Может, еще чего случилось, а?

– Да нет… – Конрад отвернулся. – Просто… Просто о Дареле не могу перестать думать. Вот до сих пор прям.

– Ну-ну. Да ты никак влюбился.

– Ваш бы юмор да в нужное русло…

– Будет тебе. – Командир вздохнул. – Я разумею, о чем ты. Но прошлое вспять не повернуть.

– Это да. Но умереть такой нелепой смертью, да еще в двух шагах от дома…

– Не бывает нелепых смертей, – отрезал Бертрам. – Дарел превыше всего ценил верность своему делу, и умер он, исполняя свой долг. Нет в этом ничего нелепого. Заруби себе на носу.

– И вы правда не считаете его смерть напрасной?

– Я – нет. Я делаю то, что правильно, и потому гибель моих товарищей не видится мне бессмысленной. Главное – верить в то, что делаешь, Конрад. Тогда вообще ничего не будет напрасным.

Конрад кивнул, с облегчением выдохнув. Бертрам всегда обладал каким-то удивительным даром внушения. И если он говорил, что Конраду нужно верить в то, что он делает, то Конрад верил. Безоговорочно. Потому что его командир не имел способности ошибаться.

– Знаете, – улыбнулся Конрад, – вам бы в философы.

– Ага.

Несколько секунд Бертрам смотрел на него с лицом, полным выражения какого-то словно бы отеческого одобрения. Затем он перевел взгляд на тьму позади Конрада. И глаза его вдруг вспыхнули изумлением.

– Этого еще не хватало, – быстро произнес он, резко поднявшись и протянув руку к своему мечу. – Сука… А ну-ка, гады, подъем! Мигом!

По всему телу Конрада пробежались мурашки плохого предчувствия. Глядя на то, как очухивались остальные солдаты, он не находил в себе сил для того, чтобы обернуться. И спустя всего секунду он понял, что за эту минутную слабость будет благодарить богов еще долго.

Потому что в тот же миг прямо у него за спиной вспыхнул ослепительный свет, и глядевшие на него солдаты все, как один, повалились наземь, с криком зажав руками глаза. Все, кроме успевшего уже подняться капитана Бертрама.

В следующий же момент Конрад одним рывком прыгнул к костру и, мигом перевернувшись, вгляделся прямо перед собой, предусмотрительно прикрыв рукой глаза. И тут же не поверил тому, что увидел.

Потому что посреди темного елового леса с перепачканной кровью одеждой и с зажатым мечом в руке стоял перед ним Святой Вайдвен.

– Жалкие кретины! – громогласно вскричал он, направив лезвие на корчившихся на земле солдат. – И вы надеялись, что все ваши злодеяния так просто сойдут вам с рук?!

– Ты же сдох! – ошарашенно воскликнул Бертрам, подняв на него меч. – Тебя же, сука, взорвало!

– И ты правда думал, – зло усмехнулся Вайдвен, – что смерть помешает мне покарать вас?

Окровавленный святой и капитан Бертрам молча стояли с направленными друг на друга мечами, и взгляд каждого из них метал молнии. Свет на голове Вайдвена мерцал, подобно короне, и Конрад, глядя на него, едва не слеп. Остальным восьмерым солдатам явно повезло куда меньше, потому как они все так же корчились на земле, не в силах даже подняться.

Конрада словно пробило током.

«Вот оно, значит, что, – подумал он, дрожащей рукой доставая из ножен меч. – Вот, значит, как сейчас принято спасать.»

– Бред, – нервно усмехнулся Бертрам, не отводя глаз от Вайдвена. – Будь ты хоть святым духом, ничто, сука, во всей Эоре не помешает мне сейчас прикончить тебя еще раз.

– Можешь попробовать, сволочь.

С нечеловеческим криком Вайдвен прыгнул в сторону Бертрама, и лезвия их столкнулись друг с другом, выбив из себя искристый всполох. Святой ударил снова, и капитан парировал его атаку легко, словно играючи. Вайдвен атаковал вновь и вновь, к каждому удару прикладывая невероятное усилие, и Бертрам парировал с неизменной улыбкой на губах, будто бы растягивая удовольствие.

Конрад поднялся. Меч, зажатый в его руке, ощутимо дрожал.

«То, что правильно… – беспорядочно думал он. – Сделать… правильно…»

Дуэль не прекращалась, потому как ни разу еще Вайдвен не сумел попасть, и ни разу Бертрам не атаковал его сам. Они бились, и бою их вторил дикий лязг стали и стоны ослепленных солдат. Конрад видел, как святой постепенно выбивался из сил, как каждый новый его удар оказывался все более медленными и неловким. И как с каждым следующим его замахом улыбка на губах Бертрама становилась все более гадкой.

Конрад вздрогнул. Затем он глубоко вдохнул, направив меч на Вайдвена.

«Простите меня, – мысленно взмолился он, делая шаг вперед. – Простите меня, и Эотас, и Рено, и Вайдвен. Потому как сейчас я должен сделать то, что будет правильно.»

***

Уже сейчас Этьен едва не терял сознание.

Ни разу в жизни ему не приходилось накладывать столько чар одновременно. Он еще на стадии продумывания понимал, что реализация плана потребует от него попросту нечеловеческих усилий, но сейчас все равно неистово корил себя за то, что вообще во все это ввязался.

Они обошли лагерь с двух сторон: Этьен направился к связанным эотасианцам, а Рено – к солдатам. Впрочем, когда Этьен подошел к эотасианцам вплотную, он с некоторым облегчением осознал, что связанными те вовсе не были. Наверное, стоило благодарить за это Конрада. Приятно было знать, что в итоге этот кретин все-таки принял правильное решение.

Притаившись за стволом, к которому был до этого мига привязан Лют, Этьен принялся наблюдать. Когда они с Рено разминулись, то условились отсчитать с этого момента ровно сто пятьдесят секунд на все приготовления, дабы только тогда план мог перетечь в следующую стадию. Отсчитывая уже вторую минуту, Этьен, несмотря на всю необходимость собраться, не мог справиться с беспокойством.

Пусть ему не пришлось тратить лишнее время на освобождение эотасианцев, пусть сейчас ситуация и казалось идеально спланированной, но что-то все никак не давало Этьену покоя. Плохое предчувствие затуманивало его мысли, не давая как следует сосредоточиться. Колени его едва не подгибались, руки потели, а дыхание срывалось с губ прерывисто и возбужденно. Что же это получается? Неужели Этьен действительно настолько слаб? Неужели это из-за его неумелости все сейчас может…

Мерный счет в его голове пробил сто пятьдесят.

Этьен, выдохнув, закрыл глаза.

Вначале он, захватив в собственный радиус всех остальных солдат, после краткого щелчка пальцев лишил солдат зрения. Увы, подействовали чары не на всех – двое из отряда все так же продолжали стоять на ногах. Тогда Этьен, с досадой цокнув языком, вновь попытался наслать иллюзию на двух оставшихся солдат – так, как накладывал некогда чары на мельника. И когда Рено, в чужих глазах освещенный его магией с ног до головы, показался меж деревьев, Этьен понял, что у него вышло. И тут же почувствовал, что вот-вот упадет в обморок. В голову его ударила боль такой силы, что он едва мог сознавать, где сейчас находился.

Еле удерживая равновесие, Этьен развернулся к эотасианцам и сделал им знак убираться, наслав на них иллюзию отвода глаз. Голова его отозвалась на это действие мгновенно, тут же затрещав с такой силой, что Этьен все-таки не смог сдерживаться и завалился на землю.

«Магранова задница, неужели это и впрямь Святой Вайдвен?!»

«Но как же… Разве мы можем уйти, оставив их на растерзание?..»

«Блять, глаза! Сука, сука, сука, глаза!»

«…сделать то, что правильно…»

Этьен поперхнулся проглоченным воздухом. Сделав очередное усилие, он кое-как заблокировал вылезшие словно из ниоткуда чужие мысли. Впрочем, как бы он ни старался, чувство, будто он сейчас потеряет сознание, уходить совершенно не собиралось.

Подавив стон, Этьен медленно, с очевидным усилием поднялся на локтях, всмотревшись помутневшим взглядом в то, что происходило сейчас у костра. Эотасианцы, кажется, уже успели убежать куда-то далеко; солдаты под воздействием его иллюзии до сих пор не могли прийти в себя. Значит, все шло по плану. Этьен, впрочем, не был в этом уверен полностью. Картинка перед глазами расплывалась, словно мираж, и никаких его сил не хватало на то, чтобы ее стабилизировать.

А затем он взглянул на Рено. И на какой-то момент позабыл, где находится.

Светоносная корона горела на голове и в сердце Вайдвена, разливая повсюду вокруг яркое успокаивающее сияние, как тогда, еще на редсерасской площади. И Этьен забыл, что сейчас являлось причиной этого сияния. В каком-то совершенно неосознанном рвении он потянулся к свету внутри Вайдвена. Мгновенно он присосался к его источнику, и на краткий миг ощутил вдруг в носителе света вспышку непередаваемой силы. Этьен замер; все так же не отключаясь от этого источника, он пришел в сознание, и тут же едва не закричал.

Потому что в следующий миг вся сила из источника света пропала. И на ее месте возник лишь дикий, совершенно невыносимый вопль умирающей души.

Этьен раскрыл глаза шире. И тут же понял, что ему это не мерещилось.

Сначала в Рено, из которого пропал уже весь свет, меч вонзил человек, стоявший позади него. Затем, премерзко расхохотавшись, клинок в него медленно воткнул солдат, что стоял спереди. И Рено, насквозь прошитый двумя лезвиями сразу, задохнулся воздухом и собственной кровью, тут же упав на колени.

Ни за что. Ни за что, ни за что, ни за что. Ему не будет больно. Этьен просто этого не допустит.

Упав лицом вниз, Этьен тут же прекратил подпитку задействованных до этого момента чар, все свои силы направив на распадающуюся душу Рено. Всю оставшуюся концентрацию он посвятил заглушающим боль чарам, но его усилий, казалось, было здесь недостаточно. Рено умирал мучительно медленно, испытывая при этом столько физических страданий, что даже сквозь свое помутненное сознание Этьен чувствовал единственный говоривший в нем сейчас инстинкт: перестать. Его голова едва не разрывалась на части, и каждая частичка его существа буквально молила Этьена о том, чтобы он прекратил свои бездарные попытки Рено помочь. Но Этьен не прекращал. Чувствуя, как самообладание медленно покидало его, он все равно направил последний свой осознанный импульс на заглушение чужой боли. Единственной его мыслью перед концом было сомнение в том, получится ли у него вообще.

И пусть он больше практически и не контролировал собственные действия, но у него действительно получилось.

И как только вся боль вышла наконец из Рено, как только он вздохнул в самый последний раз, с улыбкой прикрыв глаза, Этьен, не выдержав, потерял все-таки сознание.

========== XIX. На Рассвете ==========

«Где это я?..»

Сначала Этьен ничего не почувствовал, из-за чего едва не вскрикнул от неожиданности. Впрочем, испуг покинул его быстро. По той простой причине, что Этьен все никак не мог вспомнить, что вообще должен (и должен ли?) сейчас чувствовать.

Раскрыв глаза, Этьен сглотнул. Потом понял, что ему лишь показалось, будто бы он раскрыл глаза и сглотнул: в окружающей его со всех сторон тьме не нашлось места даже для его собственного тела. Странно, подумал Этьен: почему это он помнит, как его тело умеет сглатывать, но при этом не может понять, что вообще происходило с ним до этого самого момента?

Этьен вспомнил о том, как вздыхать. Затем, сконцентрировавшись на пространстве вокруг, он вспомнил, как выглядело до этого его тело. Оно было необходимо для того, чтобы двигаться дальше. Чтобы не застрять в этой тьме на веки вечные.

Свое физическое воплощение он сумел ощутить в темноте довольно скоро. Но очень быстро Этьен с сожалением обнаружил, что никакой четко выраженной формой это его тело не обладало: стоило только всмотреться в протянутую проекцию руки, как образ ее тут же начинал расплываться. Но пусть и вся эта оболочка, и каждое его действие были лишь воспроизведенной нечеткой памятью о самих себе, так или иначе, функционировало все это безобразие исправно. Поэтому, недолго думая, Этьен сделал шаг во тьму.

Он шел вперед без всякой уверенности в том, идет ли вообще. Этьен чувствовал движения ног своей проекции, но все никак не мог понять, не топчется ли он на месте. Кругом царила темнота, всеобъемлющая, абсолютная темнота, в которой крохотная душа Этьена казалась чем-то до неприличия чужеродным.

Может, ему и правда не было здесь места. Но где же тогда он должен сейчас быть? И, по-хорошему, кто – он?

Этьен помнил свое имя. Но, говоря откровенно, имя было единственным из всего, что он о себе помнил. Было ли это имя вообще его именем, или же просто тьма по какой-то нелепой случайности нашептала его? Этьен вспомнил о том, как встряхивать головой. Нет, это какие-то глупости! Не могло во тьме из ниоткуда возникнуть имя. Но, раз у Этьена есть имя и память о каком-никаком собственном теле, значит, должно быть и что-то еще?

Нужно было все вспомнить, решился Этьен, напоминая себе о том, как сделать еще один шаг. Была ведь какая-то причина, по которой он здесь оказался. Он ведь был кем-то до того, как попасть сюда… Иначе ведь просто не бывает!

Этьен снова вспомнил о том, как встряхивать головой. Нет, так не пойдет. Раз он помнил свое имя, помнил то, как выглядит и двигается, значит, должен был помнить и все остальное. Но как ему напомнить об этом себе самому?.. Этьен, остановившись, сконцентрировался на пространстве вокруг. И какой сигнал ему стоит сейчас подать?.. Вспомнив о том, как смотреть на свою проекцию рук, он приказал себе воссоздать последнее, что находилось в этих руках. И у него получилось: в проекции левой ладони возник расплывчатый образ чего-то, что напомнило ему горсть земли.

Какой идиотизм, подумал Этьен, вспомнив о том, как высыпать горсть из руки. Земля ему ничем не поможет – здесь даже нельзя на нее опереться. Значит, нужно попробовать еще раз.

Этьен сосредоточился вновь. Сначала в его проекциях рук возник образ куска веревки, затем – образ чьего-то кинжала, коры дерева, размытых очертаний чьей-то руки, сжимающей его руку. В какой-то момент Этьен разозлился – и сразу же удивился тому, что злиться вообще умеет. Подпитав свои попытки этой новой эмоцией, Этьен сконцентрировался… И тут же едва не вспомнил о том, как нужно кричать.

«Как же все-таки больно… умирать.»

Этьен застыл на месте. Была ли это мысль его собственной? А даже если и нет, то кто это надумал? Кажется, кто-то важный. Этьен вспомнил, что чтение чужих мыслей когда-то было для него делом привычным. Еще через некоторое время Этьен вспомнил, что если он мог сейчас читать чьи-то мысли, значит, был до сих пор соединен с их источником.

И это предположение оказалось верным. Потому что, стоило только мыслям раствориться во тьме, как перед глазами Этьена появился наконец первый источник света. Белая линия, целиком и полностью состоящая из тепла и сияния, разрезала окружающую темноту, убегая куда-то далеко вперед. Этьен вспомнил о том, как облегченно вздыхать. Затем он схватился проекцией рук за белую линию и напомнил себе, как нужно идти вперед.

Этьен шел дальше и вспоминал. Он вспомнил о маленькой стране, что называлась Редсерас, о том, что когда-то у Этьена была фамилия Де Ленрой, и что был он аристократом. Перед глазами его всплыли поочередно образы: огромная кровать с шелковыми простынями и пестрым балдахином, краткая улыбка служки-эльфийки, высокие отцовские сапоги для верховой езды и краткая, написанная элегантным девичьим почерком записка с одним лишь предложением: на рассвете.

«Вот это жизнь, – подумал Этьен, двигаясь дальше вдоль линии. – Мы ведь должны были встретиться на рассвете. Получается, я все еще сплю? Боги, ну и…»

Он оборвался на полуслове. Потому что стоило ему только подумать о богах, как сразу же в его памяти всплыл образ Эотаса. А следом и Вайдвена.

И Этьен, конечно, все вспомнил. А потому тут же и белая линия, и черная тьма кругом показались ему совершенно бессмысленными.

«Зачем я все это делаю? – с усмешкой подумал он, глядя на собственные расплывающиеся во тьме руки. – Я ведь уже умер.»

Конечно, понял он. Нельзя было использовать столько магии сразу: он ведь знал, что попросту такого не выдержит. Знал, но все равно сделал. И в итоге вот он – бредет в кромешной тьме по дороге прямиком в Хель. И все, что у него теперь есть – это одна лишь навязчивая мысль о том, что лучше бы он так ничего и не вспоминал.

«Какой был во всем этом смысл? Зачем я вообще… Нет, зачем оба мы в это ввязались? Неужели это стоило нашей смерти?»

Глухая боль ударила его в место, бывшее когда-то солнечным сплетением. Этьену хотелось зарыдать. Но во тьме не было места слезам.

«Вот дерьмо. Я же еще недавно так не хотел умирать.»

Вновь он посмотрел на проекцию своих рук.

«Надо же… Умирал уже столько раз, а все равно страшно. Глупость-то какая.»

Сплюнув прямо во тьму под ногами, Этьен, махнув проекцией правой руки, пошел дальше вдоль светящейся линии. И шел еще бесконечно долго, пока вдруг не почувствовал в себе какую-то новую мысль. Словно бы совсем не свою.

«А ведь я… Я с самого начала это знал. Только не всегда мог найти в себе силы для того, чтобы в это поверить.»

Этьен вздрогнул. Если это случилось снова, значит, никакой ошибки здесь быть не могло. Значит, вместе с ним в этой тьме застрял кто-то еще. Выпустив из рук светлую нить, Этьен побежал вперед. И спустя бессчетное количество чужих и собственных мыслей все-таки увидел впереди себя свет.

На казалось бы бесконечно далеком расстоянии от него стоял на одном колене человек. Подойдя ближе, Этьен сумел разглядеть, что был это вовсе не человек, а лишь его образ, чьи очертания были выведены светящейся золотой линией, пока в центре фигуры зияла сплошная мертвая тьма. Этьен смотрел на этот образ долго, пока не ощутил в нем знакомые колебания души. И тут вдруг он вспомнил, что точно такие же колебания он чувствовал еще совсем недавно – в тот момент, когда эта же самая душа у него на глазах распадалась.

Этьен напомнил себе, как нужно отворачиваться. Вот, значит, где пройдет их последняя встреча – у преддверий Хель. Паршиво, подумал Этьен.

Он хотел сказать Рено еще многое – возможно, большее, чем можно было бы сказать человеку за всю даже самую длинную жизнь. И Этьен еще недавно верил, что у него это получится. За прошедшее время он даже не успел задуматься о том, что все может кончиться… так. И в связи с этим Этьен совершенно честно не мог понять, что ему следовало сейчас чувствовать.

В какой-то момент ему захотелось курить. Но в Хель, конечно, трубок отродясь не водилось. Поэтому Этьену оставалось лишь подавить в себе тоску самостоятельно и сделать еще один шаг вперед. И Этьен ступил дальше. Только по какой-то причине был тут же отброшен назад. Вглядевшись в поисках преграды перед собой, Этьен тут же остолбенел. И искренне поразился тому, почему он не ощутил Его здесь раньше.

Перед полупрозрачным образом Рено, сотканный целиком и полностью из одного лишь лучистого света, стоял Эотас. Было во всем его образе нечто странное, словно бы совсем ненастоящее, но Этьен не обратил на это внимания. Подняв перед стоявшей на одном колене душой свою солнечную руку, Эотас, кажется, что-то говорил. Но до Этьена, как бы он ни старался прислушаться, не долетало из его речи ни единого слова.

Этьен быстро понял, что его слух, как и возможность двигаться дальше, что-то блокировало. В его душе не было даже десятой доли тех сил, что были необходимы для разрушения этого барьера. Поэтому все, что он мог – это лишь стоять и смотреть.

Эотас говорил еще долго, не сводя своих солнечных глаз с Рено. Тот иногда что-то ему отвечал, и тогда Этьену казалось, будто бы светоносный бог начинал улыбаться.

«О чем они разговаривают? Неужели это и есть тот самый эотасов суд над душой?»

В какой-то момент Эотас, словно бы услышав его мысли, лучисто усмехнулся. Рено, сидевший перед ним, улыбнулся тоже.

«Да нет, – уверенно подумал Этьен. – Бред какой-то. Я просто сплю.»

Когда Эотас закончил говорить, душа Рено, опустив свою очерченную золотым голову, словно бы вздохнула. Затем, сказав богу несколько неуверенных слов, Рено вновь взглянул в его полные света глаза, улыбнувшись. Совершенно искренне – так, как почти никогда не улыбался, еще будучи живым. В ответ на его слова Эотас медленно, словно бы в нерешительности, протянул ему свою светлую руку, и Рено с благодарностью взял ее в свою ладонь, прикоснувшись к ней полупрозрачным лбом.

«Я сплю, – внушал себе Этьен, в исступлении глядя на разворачивающуюся перед ним картину. – Я просто-напросто сплю. Или вижу предсмертные бредни. Этого просто не может происходить.»

В следующее же мгновение Рено словно бы начал таять. Этьен хотел закричать, но не сумел. Плавно образ его друга рассыпался во тьме, и все тонкие золотые линии, составлявшие его за секунду до этого, стали вдруг втягиваться в протянутую Эотасом руку. И только когда перед солнцеликим богом не осталось больше ничего, кроме все той же всеобъемлющей тьмы, он наконец обернулся к Этьену. И Этьен испугался.

Эотас очутился прямо напротив него так быстро, словно бы стоял с ним рядом все это время. Этьен заметил, как на лбу бога вырисовывались три ясные звезды, и как от них куда-то вверх уходили остроконечные лучи. Солнечный бог улыбался Этьену, и в одной только этой улыбке чувствовалось словно бы все тепло такого далекого от них мира. И Этьен вновь не знал, что ему следует по этому поводу чувствовать. Или говорить. Но право первого слова, кажется, было сейчас за ним.

– Владыка, – неуверенно промямлил он, чувствуя, как к нему возвращался дар речи. – Я что, с ума сошел?

– Непривычно слышать от тебя столь почтительное обращение, – лучисто усмехнулся Эотас. – Но ты не прав. С тобой все в порядке.

– Да как же это со мной может быть все в порядке, раз я вижу… тебя? Я ведь, получается, сплю. Или все-таки умер.

– Слишком пессимистичный у тебя настрой для такой встречи, не думаешь? – Эотас улыбнулся ему кратким солнечным отблеском. – Так или иначе, оба твои варианта по-своему правдивы. Мы с тобой сейчас на Границе.

Этьен огляделся по сторонам. Что бы он раньше ни надумывал о Той стороне, никогда в его мыслях не было даже и намека на то, что Граница могла представлять из себя… Ничего. Просто абсолютное ничто.

– Почему же тогда меня встречаешь ты, а не Берас?

– На это есть свои причины. Но у нас с тобой нет времени на то, чтобы их обсуждать.

Этьен кивнул. Наверное, вовсе не эти слова нужно говорить богу, перед которым ты провинился во столь многом. Он вгляделся в Эотаса вновь, силясь отыскать в нем хотя бы отголосок того тепла, что некогда всегда давало ему уверенность, но рассветный бог не позволил ему до себя дотянуться. И Этьен, где-то внутри себя по старой памяти усмехнувшись, принял это отвержение с благодарностью. Потому что, пожалуй, уверенности в нем и так уже было достаточно.

– Прости меня, владыка. Я… раскаиваюсь перед тобой в своем предательстве. И во всем остальном, наверное. – В Этьене не было сил для того, чтобы смотреть сейчас на Эотаса. Но из-за превратностей его нынешнего положения ему и не приходилось смотреть, чтобы видеть. – Все-таки… Эотас, я правда рад тому, что ты жив. Пусть это и грозит мне сейчас, вероятно, лишением души.

Эотас лишь вновь солнечно ему улыбнулся.

– Твоей душе совсем не идет алый окрас вины, Этьен. Неужели ты правда думал, что бог искупления во время вашей встречи в первую очередь будет требовать от тебя извинений?

– Именно так я, если честно, и думал, – смутился Этьен. – Ну, это если не рассматривать тот вариант, где ты сразу же меня испепеляешь.

– Ты повторяешься. – Свет усмехнулся ему огненным отблеском. – Прошу, не нужно так меня разочаровывать.

По старой памяти Этьен вздохнул.

– Я постараюсь. Но чего же ты тогда от меня хочешь?

Эотас не отвечал ему какое-то количество мыслей, с некоторым, казалось бы, любопытством изучая его душу своими игольчатыми лучами.

– Видишь ли, мое влияние скверно отобразилось на твоей душе. Во времена похода Вайдвена я совершил ошибку, полагая, что трудности твоего дара смогут помочь тебе в познании истины: теперь я понимаю, что был тогда лишь ослеплен светом твоего будущего. Я сожалею о том, через что тебе пришлось пройти лишь из-за моей блажи. Поэтому сейчас я хочу спросить тебя: позволишь ли ты мне облегчить твои страдания, притупив твой талант там, где ты оказываешься не в силах его контролировать?

Этьен застыл на месте.

– Ты действительно… можешь сделать это? Для меня? Даже несмотря на…

– Прошу тебя, Этьен. Решайся. У нас очень мало времени.

Предложение солнечного бога было заманчивым. Более того: фактически, всю свою жизнь Этьен только и делал, что мечтал о таком шансе. Пожалуй, предложи ему это Эотас всего три дня назад, то Этьен бы согласился, даже не думая. Но сейчас… Сейчас все было иначе.

– Я… Нет. Прости, но я не хочу этого.

Весь свет, из которого был соткан Эотас, в ответ на эти слова радостно вспыхнул.