Текст книги "Ревнитель веры (СИ)"

Автор книги: histrionis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Он крепко зажмурился, не давая себя полного отчета в том, что собирается делать, и очнулся лишь услышав глухое конское ржание. Когда Этьен открыл глаза и взглянул в сторону повозки, Эйк стоял возле нее на одном колене, силясь отдышаться. Габино же, зажимая рукой правое ухо, быстрым шагом направлялся в сторону Этьена с намерением, которое прекрасно прослеживалось по одному только его взгляду.

Этьен вдохнул поглубже. Затем, невзирая на боль в плече, оперся на руки у себя за спиной и спешно попытался отползти назад.

– Не трогай меня, чтоб тебя! – крикнул он приближающемуся Габино. – Только попробуй! Н… Не прикасайся!

На секунду Габино замер. Небрежно отер ухо, затем внимательно вгляделся в появившиеся на ладони следы крови.

– А то что? – спросил он холодно. – Ну? Что ты мне сделаешь? Что еще?

Глубоко вдыхая и выдыхая, Этьен не спускал с него взгляда. В конце концов что-то у него внутри екнуло, и он отвернулся.

– Ничего. Тебе – ничего. – Прерывисто втянув носом воздух, Этьен вновь взглянул ему в глаза. – Но я не позволю, чтобы со мной обращались, как со скотиной.

– Да? – Габино рассмеялся. – И с чего бы это?

Этьен сплюнул. Руки у него дрожали.

– Ах, ну да. Легче же на мне отыгрываться за все, что случилось, да? Считаешь, что это что-то поменяет?

Габино ухмыльнулся. Затем подошел к Этьену вплотную и, нагнувшись, схватил его за ворот туники.

– Просто хочу проверить.

Когда он занес руку для удара, Этьен все так же не отводил от него глаз.

– Габино!

Габино медленно повернул голову на голос, но руки так и не опустил. На некотором отдалении от них стоял Малкольм в покосившемся набок шлеме; собранные ранее ветки беспорядочно валялись позади него.

– Не при нас, ладно?

– Да, – подключился Эйк, неуверенно подходя ближе. – Не стоит. Против тебя свидетельствовать никто из нас в случае чего не хочет.

Опустив кулак, Габино сплюнул.

– Че, смотреть тошно, да? Неженки, тьфу ты.

Он поднялся, отряхнул руки и, сделав шаг в сторону, схватил Этьена за шкирку. Тот не издал ни звука.

Габино оттащил его в перелесок, куда Алек давеча уходил в поисках водоема, и бросил возле ствола березы. Этьен не без труда сел и, собрав последние силы, подполз к дереву ближе и оперся на него спиной, не спуская глаз с Габино. Тот расхаживал перед ним из стороны в сторону, периодически сжимая руки в кулаки.

– Ты знаешь, – усмехнулся в конце концов Габино, – я ведь о тебе скорбел. Думал, мол, это я недостаточно усилий приложил, чтобы из тебя нормальный вояка получился. Ты же был как… Как брошенный, мать его, кот… И я, как идиот последний, носился там за тобой… Хель, до чего же вспоминать противно!

Этьен отвернулся.

– В каком-то роде… В каком-то роде так оно и было.

– Да вот только даже у драной уличной кошки благородства будет побольше, чем у тебя.

Втянув носом воздух, Габино резко пошел прямо на него. Несколько секунд Этьен не двигался с места, вцепившись руками в землю. Затем он вдруг опустил голову ниже и прерывисто выдохнул.

– Да ты думаешь, мать твою, я не понимаю? – выкрикнул он дрожащим голосом, подняв глаза. – И что мне от себя не мерзко? Я все эти… Все эти сраные шесть лет и дня не мог провести без мыслей о том, насколько же я отвратителен, и ты, сука, правда думаешь, что всем этим глаза мне сейчас открываешь?

Габино замер на месте. Глаза его полнились предвкушением.

– Каждый, каждый долбанный раз, глядя на наш флаг, я вспоминаю о том, что натворил, и мне жить всякий раз не хочется. Когда умер Вайдвен, я не мог найти себе места, и я до сих пор не могу думать о нем вне контекста своего предательства. Я… Я ненавижу себя за то, что тогда дезертировал. И буду ненавидеть, пока еще живу. Так что… Так что не думай, что все эти годы мне жилось хорошо.

Выдохнув, Этьен отвернулся. Некоторое время слышен был лишь шелест потревоженных ветром листьев.

– Замечательно, – сплюнул Габино. – И че, мне теперь тебя по головке погладить и на все четыре стороны отпустить? Во все времена дезертирство каралось смертью. Сейчас ничего не изменилось.

– Я знаю. Но я не хочу, чтобы ты брал грех на душу.

Габино всплеснул руками.

– Надо же, как заговорил! Грех, сука, на душу!

– Я… серьезно. – Этьен взглянул ему в глаза. – Пусть меня судят. Пусть мой труп вывесят на площади. Но сейчас… Можешь мне морду набить, если тебе от этого легче станет. Но пообещай, что до суда ты больше меня не тронешь.

Раздраженно цокнув языком, Габино отошел на шаг в сторону и скрестил на груди руки. Несколько мгновений он молча размышлял. Этьен, впрочем, и так знал, что последует далее.

– Договорились, – наконец отрезал Габино, развернувшись к нему. – Но, знаешь, мне от вида твоей разбитой морды и вправду станет легче.

Вдохнув поглубже, Этьен закрыл глаза.

Комментарий к Путь праведника. Часть 2

как и откуда инквизиторы в столбах, спросите вы? понятия не имею, скажу я!

продолжаю бессовестно подстраивать Редсерас под свой хэдканон и никто меня теперь не остановит

========== Путь праведника. Часть 3 ==========

– Мне холодно…

Белокурая девушка стояла на коленях в темном зале, неуверенно кутаясь в свой истрепанный плащ. Руки ее дрожали, а дыхание выходило наружу едва заметным белесым облачком.

– Холодно…

Этьен вздрогнул. Он скинул с себя плащ и, приблизившись к девушке и спешно присев возле нее, накинул плащ ей на плечи. Она не обернулась и, не переставая цепляться дрожащими руками за свой изорванный плащичек, будто бы вовсе не почувствовала, что что-то изменилось.

– Очень, очень холодно… Я замерзну здесь. Умру… Неужели мы… Так и не дойдем?

– Мы уже дошли, – сказал Этьен, обняв ее за плечи. – Мы уже дома. Все хорошо, Анна.

– Правда? – Она вздохнула – будто бы с облегчением. – Ох, я… Хотела бы это видеть. Как-то это нечестно…

– Я знаю. Это и вправду… нечестно.

Анна вновь задрожала, опустив голову себе на грудь.

– Знаешь, а ведь всегда… Все как-то так и получается. Мама говорила, что плохие вещи… приходят и уходят, но это… Все не заканчивается. Почему-то так… происходит всегда, но об этом… Никто никогда не говорит. Ох, мне правда так… так холодно…

Этьен прерывисто выдохнул, прикрыв глаза и прижавшись щекой к ее плечу.

– Поспи, Анна. Засыпай. А когда ты… Когда ты проснешься, все снова будет в порядке.

– Ты правда… Так думаешь? – Она еле слышно всхлипнула. – Ну тогда… Спокойной ночи, наверное…

– Доброй ночи, милая.

Он обнимал холодный могильный камень, когда к нему приблизился Ингмар. Ему пришлось хорошенько прокашляться, прежде чем Этьен все-таки открыл глаза.

Их окружало монастырское кладбище. Солнце над ним светило так же, как и всегда.

– Как она умерла?

Огладив камень рукой, Этьен со вздохом поднялся. Когда он обернулся к Ингмару, тот смотрел на него с привычным бесстрастием.

– На Белом Переходе. Несколько дней ее лихорадило, и одной ночью она просто ушла. Анна плохо… переносила холод.

Ингмар понимающе кивнул. Одет он был в обычную жреческую мантию, и только несколько редких седых прядей в его темных волосах давали Этьену понять, что все это происходило во сне. В реальности Ингмар на момент этого разговора поседел полностью. Этьену даже думалось, что была в этом и толика его вины.

– Было правильно с твоей стороны попросить меня установить ей здесь могилу, – сказал Ингмар, переведя взгляд на камень. – Это поможет ее душе найти покой.

Этьен вновь вздохнул.

– Я… не уверен. Ее могила здесь, но тело до сих пор лежит среди снегов. Порой мне кажется, что по моей вине на Переходе теперь бродит еще одна безутешная сеан-гула.

– А мне вот кажется, – печально усмехнулся Ингмар, дотронувшись до его плеча, – что ты причисляешь себе слишком много грехов. Тебе следует учиться прощать. В том числе и себя самого.

Безучастно кивнув, Этьен повернулся к могиле.

– Сложно простить того, о ком знаешь так много.

Свет больше не падал на могилу – небо затянуло белым полотном облаков, и окружение мгновенно окрасилось оттенками серого. Могильный камень все еще стоял перед Этьеном, но имя на нем было совсем другим.

– Сколько же еще грехов я могу в себя вместить? – тихо спросил он, опустившись на могилу и оперевшись о камень спиной. – Ох, Боги… Каждый мой долбанный шаг превращается в еще одну отметку в этом сраном послужном списке. Я уже и забыл, как живут нормальные люди. Да и вряд ли когда-нибудь вспомню.

Этьен откинул назад голову и вгляделся в белое марево над собой. Теперь в нем не прослеживалось ни единого солнечного отблеска.

– Дерьмовый человек на службе у дерьмового бога, – с усмешкой выдохнул он. – Шутка тянется уже слишком долго.

В округе не было слышно ни звука. Неизвестно, сколько еще мог длиться этот сон.

– Да ладно тебе, не к спеху ведь. Пусть он уже…

– Нет, – отрезал Габино. – Я не хочу заниматься этой волокитой.

– Боже, ну сам тогда и буди!

Этьен хрипло застонал.

– О, – вздохнул Малкольм, – ну, вот и решено.

Бегущие по тракту колеса повозки гулко постукивали, отбивая привычный путевой ритм; лошадь то и дело фырчала, явно недовольная тем, с каким усердием Эйк ее подгонял. Солнечный свет резал Этьену глаза. Первым делом он попытался вздохнуть, на что грудная клетка мгновенно отозвалась распирающей легкие горячей болью. Каждый вдох давался ему с трудом, малейшее движение казалось актом самоистязания. Сил не хватало даже на то, чтобы вытянуть перед собой руку. Все-таки Габино перестарался, подумал Этьен. Переусердствовал самую малость.

Когда Этьен открыл глаза, то обнаружил, что лежал он вдоль края повозки с подложенной под голову сумкой. Рана на ноге была перевязана новыми бинтами, как и плечо.

«Удивительно, – усмехнулся он про себя. – А всего-то нужно было дать себя отдубасить.»

– Ну, – неуверенно спросил Малкольм, чуть приблизившись к нему, – как оно?

Этьен прикрыл глаза и тяжело выдохнул.

– Я сейчас блевану, если честно, – хрипло ответил он. – Воды можно?

– Да, конечно.

Малкольм спешно дал ему выпить из фляги, затем, кашлянув, взглянул на Габино. Тот глядел в другую сторону, но все равно безразлично махнул рукой.

– Вот, значит, – пробурчал Малкольм, обернувшись к Этьену. – Пару вещей мне надо у тебя выспросить. Сейчас ответить сможешь?

Этьен закашлялся.

– Ну… Да, наверное, – неловко кивнул он через некоторое время. – Что там?

– Штука такая, в общем. Так как твое дело из-за, м-м… Выяснившихся обстоятельств попадает уже в другую категорию, то и мер требует соответствующих. Это я к тому, что теперь тобой заниматься должен, собственно, Совет, а не отец Райс, из-за чего переправить тебя необходимо непосредственно к ним. Без промедления, угу. – На этих словах он косо глянул в сторону Габино. – Но так как у нас еще есть некоторые обязательства перед Райсом, то и информацию по интересующему его вопросу нам добыть тоже следует. Поэтому, собственно… Куда ты все-таки его людей отправил?

Прикрыв глаза, Этьен вздохнул.

– Ну, слушай, – продолжал Малкольм через мгновение, – в твоих же интересах завершить это дело сейчас. Потому как, ну… У нас свои методы допроса, а в силу твоего нынешнего состояния…

– Я понял, – перебил его Этьен. – Я отвечу. Мне надо… собраться, ладно?

– А, ну… Да, разумеется.

Сделав над собой усилие, Этьен положил руку себе на грудь, силясь нащупать на ней свой медальон. Побрякушка была на месте, спрятанная под тканью туники; вытащив ее наружу, он огладил поверхность медальона дрожащей от усталости рукой.

«Все будет в порядке, пока он со мной. Все будет в порядке.»

– Они… просили меня о помощи, – тихо выдохнул он. – Им плохо жилось при Райсе. Я не мог позволить себе пройти мимо… Я сказал им, что у настоятеля Ингмара они смогут начать жить получше. Мы с Ингмаром… Добрые приятели, поэтому я знал, о чем говорю. Они попросят у него убежища, когда доберутся. Теперь Райсу придется разбираться именно с отцом Ингмаром.

– Вот оно как, – кивнул Малкольм. – Почему же ты не сказал сразу? Всего этого вполне можно было бы избежать.

– Я не… хотел заставлять Ингмара разбираться с этим чокнутым. Если бы я молчал, Райс бы вряд ли скоро додумался до всего этого. А за это время… Те селяне вполне могли бы начать нормальную жизнь.

Совершенно неожиданно усмехнулся Габино.

– Крестьяне всегда ноют при малейшей возможности. Это вовсе не значит, что им так уж плохо живется. – Он сплюнул на дорогу и повернулся к Этьену. – В итоге из-за твоей недальновидности проблемы теперь будут еще у двух настоятелей. Ты, как я вижу, думать о последствиях так и не научился.

Этьен слабо улыбнулся.

– Пожалуй, что так. – Он вновь закашлялся. – Что-нибудь… еще?

– Да нет, – пожал плечами Малкольм. – Это вполне себе исчерпывающий ответ. Габино, мы с Алеком тогда…

– Да пожалуйста. Лошадей получите и валите.

– Как-то ты слишком негативно настроен.

– Боже, не лезь, а?

– А то что?

Этьен еще некоторое время слушал их перепалку, пока вновь не уснул.

***

– Так значит, ты забыл?

Свет вспыхнул перед его глазами так неожиданно, что на миг Этьену показалось, будто он ослеп. Он помнил место и время, где подобное уже однажды случалось. А потому искренне надеялся, что то, что произойдет далее, не будет иметь никакого отношения к тем событиям.

– Ты забыл, кто дал тебе право выбирать?

Когда он открыл глаза, то обнаружил себя лежащим на алтаре. Огромный стеклянный купол висел над ним, уносясь далеко ввысь, и бьющий сквозь его стекла режущий свет не давал и шанса разглядеть вокруг себя что-то еще.

Свет притягивал к себе взгляд, не позволяя даже моргнуть; Этьен смотрел вверх неотрывно, и через несколько мгновений из глаз у него потекли слезы.

– Я сам, – выдохнул он. – Я дал себе такое право.

Этьен попытался пошевелить рукой, но тело его не слушалось. Он не чувствовал ничего, кроме обжигающих глаза солнечных лучей. Солнечных ли?

– Можешь обманывать себя, но мне ты лгать не будешь.

– Я и не лгу. Право выбирать было моим еще до того, как меня впервые обожгло короной Вайдвена. Иначе бы эта история не зашла так далеко.

– Вайдвен отнял у тебя это право. Кто его тебе вернул?

– Я сам. Я не буду говорить тебе того, что ты так хочешь услышать.

Некоторое время свет продолжал прожигать ему взгляд. Затем Этьен почувствовал, как к нему резко вернулась способность моргать. Впрочем, ею он решил не пользоваться.

– Значит, ты намерен отрицать свой долг перед Светом? Ты будешь отрицать то, кем ты стал?

– Я и не пытался. Но мой долг невозможно выплатить. Я не могу и дальше делать вид, будто мне это по силам.

– Служение было твоим выбором. Ты помнишь об этом?

Этьен прикрыл глаза.

– Я и не могу забыть о таком. Я выбрал его сам, я сам выбрал этот долг и сам решил остаться с ним. Но я не в праве сам закончить все это. Поэтому… Прошу об этом тебя.

Свет замерцал перед ним мириадами искр, и Этьен вновь взглянул вверх.

– Но готов ли ты умолять меня о такой услуге?

Ласковый, как никогда прежде, свет стекал на него мягкими волнами, обволакивал все его существо, подобно шелковому полотну. Столь многое стояло на кону, понял Этьен. Столь многое было… в его руках.

Он почувствовал, что силы к нему вернулись. Не отводя взгляда от купола, он оперся ладонями об алтарь и сел. Свет сам вырисовал улыбку на его лице.

– Нет. Я прошу тебя – но умолять не стану.

– Тогда ты знаешь, что я тебе отвечу.

***

«Какой я идиот, Боги.»

На его пробуждение тело отозвалось болью, начавшей уже казаться привычной. Колеса телеги отстукивали по тракту свой зацикленный ритм. Эйк фальшиво напевал что-то себе под нос.

«Как будто есть теперь какая-то разница, что я там наобещал когда-то. Какое сейчас вообще значение имеют обещания? Ох, Боги, Боги. Я кретин.»

– Умираю, – прохрипел Этьен, разлепив глаза. – Есть хочу.

– Рановато умирать, – вздохнул Габино, закопошившись в сумках. – На вот. Жуй.

Он сунул Этьену в рот кусок солонины неизвестного происхождения. Этьен присел, приложив к этому все имеющиеся в нем силы, и принялся жадно разжевывать мясо. На вкус оно, конечно, оказалось отвратительным, но это уже было лучше, чем ничего.

Повозка заметно опустела – теперь в ней их было всего трое. Этьен просыпался несколько раз до этого, а потому смутно помнил, как они разделились с Малкольмом и Алеком – те, кажется, поехали к Райсу. Осознание этого, впрочем, доставляло Этьену мало радости.

«Тот еще подарочек Ингмару скоро пришлют, ничего не скажешь. Хоть бы тех двоих сеан-гула какая-нибудь по дороге разодрала.»

– Мясо еще есть?

– Да, бери.

Он изменился, подумалось Этьену. Начал казаться более серьезным. В прежнее время сложно было уличить момент, когда Габино бы молчал – но не теперь. Он сидел у края повозки, равнодушно глядя на округу через плечо, и дышал медленно и глубоко, целиком погруженный в свои мысли. Мысли, посвященные вовсе не этому времени и месту. Этьен вздохнул.

«Неужели этот дьявол и вправду заслуживает мыслей таких, как Габино?»

– Габино, ты… Не подашь мою сумку?

– На кой?

В недоумении Этьен раскрыл было рот, чтобы что-то предъявить, но Габино смотрел на него столь холодно, что в какой-то момент всякое желание язвить у Этьена пропало.

– Ладно, Боги. Там табак и трубка. Я хотел покурить.

– Я сам достану.

Этьен, конечно, был не в восторге от того, что кто-то посторонний осмелился копаться в его сумке, но возмущение пришлось оставить при себе. Габино и впрямь извлек его трубку, сам же и прикурился. Сделав пару затяжок, все же передал ее Этьену. Тот, устроившись поудобнее, закурил не без наслаждения. Глядя на него, Габино хмыкнул.

– И давно ты куришь?

Выдохнув облачко дыма, Этьен прикрыл глаза с довольной улыбкой.

– Ну… Давненько. Но я это от случая к случаю. Денег-то у меня не то чтобы много, чтобы тратить их на такое.

– Ага, – усмехнулся Габино, – знаю я таких «от случая к случаю». Бегал у нас один в лагере, вечно покурить клянчил.

– О, а я помню. Белобрысый такой, еще и с глазами на выкате.

– Да-да, он. Подбежит как-нибудь и сразу как выдаст этим своим жутким прокуренным голосом: «Ну, есть че?»

– Боги, да, – хрипло рассмеялся Этьен. – Я один раз вечером к отхожему месту шел, а он как на меня выскочит… Уж не знаю, как я тогда прямо там же и не обделался.

– Во-во. – Габино улыбнулся. – Скоро так же вот бегать будешь. С глазами на выкате.

Доселе молчавший, вдруг к ним обернулся Эйк:

– Да уж недолго ему бегать-то осталось.

Габино сплюнул за борт повозки. Этьен, глядя перед собой и практически не моргая, затянулся в последний раз.

«Ну умру и умру, – злостно подумал он, – чего напоминать-то лишний раз? Они как будто дольше меня протянут. Нет-нет да и подорвет как-нибудь очередной диверсант, тьфу ты.»

От бушевавшего внутри раздражения ему даже несколько похорошело. Почувствовав, что силы мало-помалу к нему возвращаются, Этьен попробовал заглушить боль в теле, и спустя несколько попыток у него это все же вышло. После такого даже столь скверное положение дел начало казаться ему не совсем уж безнадежным.

– Обратно сунешь, м?

Выпрямившись, Этьен протянул трубку Габино. Тот, вытряхнув из нее пепел, нехотя положил ее обратно в сумку. Взгляд его неожиданно замер; затем он медленно извлек наружу помятый и кое-где перепачканный пергамент. Этьен от неожиданности закашлялся.

– Эй! Это же личное.

– У тебя в твоем-то положении ничего личного уже нет, – хмыкнул Габино, разворачивая бумагу.

– Боги. – Этьен, вздохнув, упал обратно на сумки. – Если тебе так интересна моя жизнь, мог просто спросить.

– Молчать.

Рваные облачка чванно проплывали над ними, ведомые едва ощутимым ветром. В связи с приближавшейся осенью небо казалось чуть более бледным; солнце распласталось на нем равнодушным белым диском. Погода стояла сносная, но Этьен в этом утешения не чувствовал. Ни капельки.

«Надеюсь, когда меня повесят, будет идти дождь. Не хочу, чтобы этот сияющий увалень смотрел на то, как я дрыгаюсь в конвульсиях.»

– Ингмар, Ингмар… – проворчал Габино, отложив бумагу в сторону. – Кто он тебе вообще? Разве такие письма обычно не пишут каким-нибудь девкам?

– Я-то откуда знаю, кому их обычно пишут? – фыркнул Этьен. – А Ингмар мне брат по ремеслу. Один из наиболее адекватных. Если не самый.

Эйк хмыкнул себе в усы.

– Ты бы с такими заявлениями поосторожнее.

– А что мне будет-то? – усмехнулся Этьен. – Два раза повесите?

– Почему нет?

– По объективным причинам?

– Заткнитесь уже, – встрял Габино. – Этьен, ты лучше скажи – что это за монастырь такой на юге? Я думал, их там всего два.

Этьен вздохнул и выпрямился. Белый диск на небе, казалось, смотрел на него издевательски.

– Это мой монастырь. Стоит практически на самой границе, недалеко от Холгота. Он как бы есть… Но его как бы и нет.

– Поня-я-ятно, – протянул Эйк. – Очередное вранье.

– Никакого вранья. – Этьен нахмурился. – У архиепископа Белмонта в списках он числится как часть епархии. И я, позволю заметить, плачу ему все необходимые налоги. Так что на бумаге он вполне себе есть, живет на прилегающих к нему землях целых двадцать человек и сейчас он переживает завидные для соседних регионов спокойные времена.

Габино усмехнулся.

– Хорошо же ты надурил архиепископа, раз тот думает, что на границе могут быть «спокойные времена».

– Никого я не дурил. Ну, хотя бы в этом плане. По крайней мере, на территорию монастыря и правда давно никто не нападает.

– Потому что никаких территорий там нет и в помине?

– Потому что все, что могли, дирвудские перебежчики давно уже оттуда вынесли.

– Значит, – Габино вопросительно чуть склонил голову набок, – он все-таки существует?

– Боги, ну… Он стоял там. Полтора с лишним года назад. А сейчас там руины, в которых обосновались паладины. Что-то вроде их аванпоста, я не знаю.

– Паладины? Это которые себя Спутниками Вайдвена называют?

– Да, они. Там же не так далеко пролегает паломнический путь, а через эти… руины легко на него напасть. Вот паладины там и торчат. Ну, по крайней мере, они мне так сказали.

– Насколько я знаю, – хмыкнул Габино, – у архиепископа Белмонта с их орденом не самые гладкие отношения. Он едва ли позволил бы им просто так простаивать на своих землях. Чуешь, чем попахивает?

– Враньем, – тихонько рассмеялся Эйк, дернув поводья.

Этьен тяжело выдохнул, снова откинувшись на сумки. Он ожидал, что они начнут попрекать его в очередных махинациях, что напророчат еще с десяток возможных способов ужесточить его приговор. Но то, что они даже не попытались ему поверить, Этьена даже несколько удивило.

Впрочем, не все еще было потеряно.

– Вруном законченным меня считаете, значит, – вновь вздохнул он, устроившись поудобнее. – А если я с самого начала расскажу, м? Может, дадите мне все-таки шанс?

– Кто ж тебя знает, – сплюнул Габино. – Может, ты в процессе еще и чары свои какие-нибудь задействуешь.

– Если бы хотел, то, поверь, вы бы уже с упоением внимали каждому моему слову.

Губы Габино на миг дернулись в улыбке. Несколько даже озорной, как показалось Этьену.

– Ну, рассказывай. Заняться-то все равно особо нечем.

– Стояла, значит, на самом краю Редсераса ма-а-аленькая такая деревенька. Церквушка в ней была еще до войны – раньше, правда, коленопреклонением в ней занимались в честь Хайлии, но после коронации Вайдвена быстренько это дело поправили. Особо сильно, конечно, никто из местных тогда не радовался, но мало-помалу все попривыкли.

Пару первых годков после войны деревне пришлось не очень сладко – в конце концов, близость с границей давала о себе знать, – но потом образовался тот орден Спутников Вайдвена, и спать селянам стало поспокойнее. А после того, как появился Совет и у деревеньки сменился хозяин, все вроде бы совсем наладилось – архиепископ Белмонт все-таки человек участливый. По крайней мере точно таким был.

Храм понемногу достраивали, паладины вовсю бдели на границе, и все, казалось, идет настолько гладко, насколько вообще в таком положении могло бы идти – но, увы, только казалось. Белмонт радел исключительно за состояние стоявшего на территории храма, паладины в какой-то момент начали уделять основной приоритет только своему новоиспеченному паломническому пути, поэтому местным со временем совсем житья не стало, и все мало-помалу принялись оттуда линять. Белмонта возня с таким проблемным участком скоро окончательно доконала, поэтому он назначил туда отдельного настоятеля, чтобы все свалившиеся на деревню неприятности тот решал уже сам.

Новообразовавшегося настоятеля звали Эдмунд, шел ему уже семидесятый год и помимо монастырских проблем решать ему еще и приходилось вопрос с собственным старческим маразмом. Проще говоря, будущего у деревни как не было, так и не появилось.

Соседей эта ситуация, впрочем, волновала не на шутку. В конце концов, если дела в южном монастыре не поправить, то его мигом разорят, а тогда и ближайшим землям сладко не придется. Вот тут-то я в историю и вступаю.

Ингмар и ректор соседнего владения, посовещавшись, решили, что к Эдумунду надо послать кого-нибудь из своей братии, кто аккуратно бы сумел старика направить на правильный путь. И так как я в то время Ингмару буквально житья не давал, да и человека столь же выдающегося они бы в любом случае не нашли, то решили в итоге… Боги, Габино, ну я же вижу, как ты смеешься! Хоть бы вид сделал, ну!

Так, значит, первое время я просто за всем наблюдал, как и было задумано. В доверие Эдмунду втирался, разведывал, как у него там что работает в его представлении, все в таком духе. Очень быстро, впрочем, стало очевидно, что маразм с каждым днем крепчает все сильнее, а никаких управленческих навыков у деда нет и в помине. Эдмунд, к тому же, всяческие советы воспринимал с неохотой, а следовать им не собирался уж тем более. В связи с этим я не придумал ничего лучше, кроме как его сменить.

Перевыборы при живом-то настоятеле практически никогда не проводятся, конечно, но я знал, что, потянув за нужные ниточки, устроить это будет несложно. Крохотное местное сообщество из-за творящегося бедлама уже слабо верило, что что-то может поменяться, и к смене руководства относилось равнодушно. Ингмар поначалу мою идею как нечто разумное не воспринимал, но постепенно смирился с тем, что лучших вариантов у нас нет. Ну, а старик Эдмунд… Пришлось, конечно, над ним немного поколдовать.

Архиепископ Белмонт, как и ожидалось, обратил на нашу инициативу мало внимания. После обстоятельной беседы с Ингмаром он, впрочем, добро дал. В конце концов, интереса к монастырю у него было мало – лишь бы подати вовремя уплачивали. И вот – после ряда бюрократических процедур я уже считался настоятелем и мог говорить с Ингмаром на равных. Ощущалось это все тогда как манна небесная, не иначе. Но недолго.

Меня в то время манил сан сам по себе, и я слабо представлял всю ту ответственность, что свалилась на меня после его принятия. Дела у меня первое время шли из рук вон плохо, пусть я и старался как-то выкручиваться. Белмонт отказывался давать денег на продолжение восстановления храма, пока округа была небезопасной. Паладины особого интереса к моим землям не проявляли, пока этот их новоиспеченный паломнический путь проходил от нас за версту. Пришлось бы обращаться наверх с просьбой путь немного передвинуть в мою сторону, да вот только кто бы меня послушал? К тому же, все еще остро стоял вопрос с бежавшими из деревни селянами. А в связи с продолжавшимся тогда кризисом ни идей, ни возможности обустроить им человеческую жизнь у меня не было.

Я был один в этой своей дурости, но уйти на попятную казалось уже невозможным. Поэтому спустя где-то год, успев вдоволь поскорбеть обо всех своих многочисленных бедах, я все же взялся за дело.

В первую очередь я решил озаботиться треклятым паломничеством. У меня даже вышло: я придумал простенькую легенду о связанной с Вайдвеном реликвии, что-то типа его дырявого носка, раздобытого на Белом Переходе, и в храм и впрямь начали постепенно стекаться люди.

Паладины мигом взяли все свои слова назад и обустроились неподалеку, Белмонт вновь задумался о выделении денег на нужды храма, хотя в том уже, как мне думалось, не было нужды – деньги я получал и от проезжавших мимо пилигримов. Я мог наладить поставки необходимого продовольствия для деревни, мог восстановить местное фермерство, мог привести храм в божеский вид… Все шло как нельзя лучше, и к нам с каждым днем прибывало все больше и больше паломников. Правда, я не особо смотрел, с какой стороны люди к нам приезжают.

Однажды к нам пришла группа беженцев из Дирвуда. Я дал им все необходимое, не забыв о том, каким сам был в такой же ситуации, обустроил им ночлег и пообещал найти им работу. Они не казались большой проблемой – я с охотой готов был помочь. Зря, как оказалось.

Одной ночью храм в придачу с деревней они подожгли. Никто, благо, не умер, но практически ничего не удалось спасти. Я тогда совсем растерялся – некоторое время просто стоял и смотрел, как горит синим пламенем все мое будущее, все мои труды последних лет. Все было потеряно. Все хоть сколько-нибудь весомое, что у меня только было.

Виновные вернулись туда же, откуда бежали – задержать их никто не успел. Местные растеклись по соседним деревням. Я раздал им все деньги, что удалось уберечь, и продал свою мнимую реликвию, чтобы было, чем заплатить Белмонту. Руины оставил паладинам просто чтобы земля все еще оставалась безопасной – правда, пришлось приложить большие усилия, чтобы их убедить там остаться. А Ингмара я попросил не говорить Белмонту о том, что монастырь разрушен. В итоге архиепископ думает, что реликвия просто исчезла, и южные земли все еще продолжают у него числиться со мной во главе. Так что я, как видите, все-таки самый настоящий настоятель. Пусть только и на бумаге.

– Ого, – с усмешкой выдохнул Эйк, встряхнув поводьями, – да здесь нарушений минимум на целый параграф устава…

– Мне-то теперь терять особо нечего, – пожал плечами Этьен, прокашлявшись. – А так хоть во лжи меня уличать у вас желания поубавится.

Эйк наигранно рассмеялся.

– Ну-ну, думаешь, фантазеры себе обычно только заслуги приписывают? Ага, щас!

Этьен шикнул на него, перевел взгляд на Габино. Тот все так же сидел, облокотившись на бортик повозки, и смотрел в сторону. Лицо его не выражало ни капли заинтересованности. Этьен нахмурился, но в чужие мысли решил не заглядывать.

– Габино, ты настолько возмущен рассказом, что даже взглядом меня не удостоишь?

Габино пожал плечами.

– Нет. Я только размышляю над тем, как все это преподнести в моем отчете.

Отвернувшись, Этьен сполз в положение лежа и цокнул языком.

– Невежливо.

– Не утомляй меня.

День тянулся медленно. Может, даже слишком медленно. Эйк все так же напевал свои заунывные солдатские песни, безбожно фальшивя, а округа верещала скрипучими голосами сорок. Через некоторое время проехали мимо крохотного фермерского поселения. При виде блестящих на солнце эмблем люди приветствовали инквизиторов поклонами и словами благодарности, но Этьен видел их глаза. Страх пополам с отвращением. Этьен мало знал инквизиторов, но ему хотелось бы думать, что такое отношение к ним неоправданно. Впрочем, одного взгляда на Габино оказалось достаточно, чтобы понять обратное.