Текст книги "Ревнитель веры (СИ)"

Автор книги: histrionis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Скользкая, навязчивая вина за все произошедшее медленно скручивала ему внутренности, пока он смотрел на сидевшего перед ним божественного короля. Он не понимал, пытается ли ему внушить это чувство Вайдвен, или Этьен сам переживает его, но все равно осознавал, что оно здесь необходимо.

Он так долго хотел его увидеть. Так мучительно долго ждал момента, когда им все-таки удастся поговорить. Но неужели это того…

– Нет, не стоило, – вздохнул Вайдвен. – И мне казалось, ты достаточно умен, чтобы это понимать.

Нахмурившись, Этьен отвернулся. Взгляд его наткнулся на застланный бумагами стол. Впрочем, терять ему все равно больше нечего…

Этьен, глубоко вдохнув, резкими шагами преодолел дистанцию до стола и, усевшись на него, закинул ногу на ногу. Божественный король не изменился в лице.

– Мне не понравилось стоять перед тобой на коленях. Решил попробовать более удобную позу.

Его величество, прикрыв глаза рукой, разочарованно поморщился.

– Ты… Ах. Поистине уникальный экземпляр. – Вайдвен убрал ладонь от лица. Свет в его глазах настойчиво уколол Этьена. – Ты подбил моих людей на дезертирство, посеяв в лагере беспокойство в самый неудобный для этого момент. Из-за твоих неразумных выходок сегодня ночью будут вынуждены умереть хорошие люди, оплетенные твоей дурной магией. Ладно, самое страшное даже не это: из-за тебя все мои планы могут пойти насмарку. Лишившись единства сейчас, когда всех охватил страх перед всем произошедшим и еще большее смятение перед будущим, солдаты едва ли смогут выполнять свою задачу с тем же усердием. По твоей милости заря может теперь и вовсе не прийти в Дирвуд. Самая милосердная участь, что ждет тебя после тобою учиненного – смерть на виселице.

Вайдвен замолчал, недвижно глядя на Этьена. Тот не отозвался.

– И ведь ты с самого начала осознавал все вероятные последствия, но все равно пошел на это, – со вздохом продолжил божественный король. – Без тени сомнения в сердце. А теперь, вдобавок к перечисленному, всем своим видом пытаешься мне продемонстрировать, как глубоко тебе на все это наплевать. И вот скажи мне: какой вообще реакции ты от меня сейчас ждешь?

Этьен думал, что улыбнуться после всего сказанного он не сможет. Но у него получилось.

– Я ожидаю, – ответил он, глубоко вдохнув, – что ты не окажешься жесток настолько, чтобы отказать мне в последнем разговоре. Я не жду от тебя помилования, но надеюсь, что ты не станешь лишать все мои идиотские действия хоть какого-то смысла.

На миг Этьену показалось, что свет в глазах Вайдвена заискрился ярче. Впрочем, это мог быть и простой отблеск пламени свечей. Божественный король, не посчитав нужным ответить, выжидающе молчал.

– Эотас что, – нерешительно спросил в конце концов Этьен, – вообще не умеет злиться?

– Ответ зависит от того, по какой причине ты задаешь свой вопрос.

Этьен поерзал на месте.

– Ну, насколько я могу об этом судить, ты не злишься. Хотя должен бы.

Вайдвен, кажется, вскинул бровь.

– Ты тратишь отведенное тебе время, – медленно начал он, вновь положив голову на согнутую в локте руку, – совсем не на те вопросы. Но я тебе отвечу.

Божественная корона на его голове, на короткий миг пробудившись, блеснула несколькими несмелыми искрами.

– Мои эмоции и переживания Эотаса – вещи суть неразделимые, но отчасти друг с другом конкурирующие, – вздохнул король. – В каждой отдельной ситуации какая-то из сторон, увы, берет верх. Моя человеческая сущность кипит сейчас от нанесенного мне и моему богу оскорбления, но Эотас остаётся беспристрастным, потому что, как ты и сказал, он не рассчитан на то, чтобы… злиться. Бог мыслит иными категориями, Этьен. В данный момент ты вряд ли сумеешь их понять, но я скажу тебе следующее: если бы Эотас счёл тебя помехой на нашем пути, ты бы не стоял сейчас здесь.

Этьен усмехнулся. Совершенно неосознанно.

– Я понял тебя, – кивнул он. – Но я все же хотел бы сейчас поговорить с человеком, а не с божеством.

Его величество не ответил ему ничего. Но сквозь тусклое сияние, окутывающее лицо Вайдвена, Этьен все равно смог разглядеть проблески улыбки.

Ты просишь о невозможном.

Каждое мгновение, проведенное в молчании, тянулось бесконечно долго, словно медленно затухающая свеча. В Этьене не нашлось сил для того, чтобы это переносить.

– Ты когда-нибудь задумываешься о том, – нерешительно начал он, – что с тобой будет, если ты потерпишь в итоге поражение?

Вайдвен не поднял на него глаз.

– Эти мысли не помогут мне прийти к моей конечной цели.

– Это так, – улыбнулся Этьен, – но ведь даже у божественного короля иногда бывают бессонные ночи, разве нет?

Вайдвен молчал долго, беспокойно теребя прядь своих соломенных волос. Но в конце концов все же тяжело вздохнул.

– Сотни людей пошли за мной, ведомые сиянием Эотаса, – сказал он, и на миг Этьену почудилось, будто бы свет из глаз Вайдвена исчез окончательно. – Если я не преуспею, последствия будут колоссальными как для всего Редсераса, так и для меня и моего бога. Меньше всего я хочу, чтобы те жертвы, на которые я заставил пойти стольких людей, оказались напрасными. Но если… Если это случится, то моя кара в итоге будет много страшнее смерти.

Вайдвен на миг замолчал, опустив взгляд. На долю секунды воздух взорвался скорбью такой силы, что Этьен едва не задохнулся сделанным вдохом.

– Именно поэтому я не могу остановиться теперь, – продолжал король, вновь посмотрев Этьену в глаза. – Поэтому не могу позволить нежелательным мыслям и чувствам захватить меня. Я пролил много крови и еще больше пролью ее в будущем. Но я не имею права позволить сейчас сожалению овладеть мной и заставить меня пойти на попятную.

Сил на то, чтобы оставаться сидеть в том же положении, в Этьене больше не было, поэтому он встал. И в ту же секунду осел на пол.

– Я бы смог понять тебя, будь ты обычным королем. Не будь у тебя совести, я не стал бы задавать тебе лишних вопросов. – Голос у Этьена дрогнул. – Но ты… Ты ведь видишь людские души, Вайдвен. Ты знаешь, что чувствует каждый из тех, кто согласился поднять ради тебя оружие. И тебе никогда не кажется… Что это – слишком много скорби для одного человека? Неужели тебе никогда не становится больно настолько, что не остается сил на то, чтобы дышать?

Божественный король, не спуская с него своих солнечных глаз, улыбнулся.

– Ты прекрасно знаешь ответ, Этьен. – Света в образе Вайдвена больше не было ни капли, потому что весь он сосредоточился в его голосе. – В этом ты понимаешь меня лучше, чем кто-либо другой.

Этьен прыснул со смеху.

– Что, и мою душу ты читал?

– Конечно.

– И не наскучило?

– Ничуть, – лучисто рассмеялся Вайдвен.

Опустив голову, Этьен сдержанно улыбнулся. Гул по ту сторону шатра нарастал с каждой новой секундой. Времени у них оставалось все меньше.

– Выходит, ты с самого начала понимал, почему на самом деле я пошел за тобой, – глухо сказал наконец Этьен.

– Да.

– Значит, знал и причину, по которой я так истово желал все это время с тобой поговорить. – Этьен, не дождавшись ответа, нахмурился. – Меня волнует только одно: почему ты тянул с этим столько времени? Зачем заставил меня пойти на все это?

Вайдвен, не глядя на него, коротко улыбнулся.

– Слышал когда-нибудь о таком понятии, как верность, Этьен? О том, что оно в себя включает и чего от человека требует?

Этьен не ответил.

– Ты словно нетерпеливое дитя, – вздохнул спустя минуту Вайдвен. – Я хотел показать тебе все уже после того, как достигну желаемого, потому что это было бы красноречивее любых слов, которые я могу сказать. Но в конечном итоге ты решил сделать все по-своему. К тому, что ты совершил, тебя принудил не я, и, прошу, не лги в этом хотя бы себе. Я жалею только о том, что не разглядел этого самоволия в тебе раньше.

– Это самое настоящее издевательство, – прошипел Этьен, вскинув голову. – Ты согласился принять меня к себе, ты заставил меня погрузиться в эту пучину людской скорби, прекрасно зная, ради чего я все это делаю, но в итоге оставил ни с чем, вынудив прозябать в этом кошмаре без всякой надежды на хоть какие-то ответы!

В глазах Вайдвена вновь прорезался свет.

– Ты разочаровываешь меня все сильнее, – процедил божественный король. – Я полагал, ты достаточно умен, чтобы осознавать, в ком надо искать ответы.

Этьен едва не задохнулся возмущением.

– Я дал тебе условия, – строго продолжал Вайдвен, – для того, чтобы ты смог осознать все, что так тебя волнует. Но вместо того, чтобы воспользоваться этой возможностью, ты самонадеянно решил, что я лично должен преподнести тебе ответы на блюдечке.

Этьен вскочил на ноги. Злость, собственная, настоящая злость захватила его целиком, и под ее наплывом он еле дышал. Этьен готов был ответить Вайдвену, выплюнуть ему прямо в лицо очередные едкие обвинения, но слова, едва не сорвавшись с его губ, резко застряли у него в горле.

Божественный король медленно поднялся со своего стула. Озарив все пространство вокруг, на его голове вспыхнул вдруг ослепительный свет.

– Я дал тебе шанс, – сказал Вайдвен, и в голосе его прорезался гром. – Шанс, который ты грубо отверг, решив, что я должен… нет, прямо-таки обязан дать тебе нечто большее. И за свою глупость я заставлю тебя поплатиться.

Больше Этьен на него не смотрел: свет нестерпимо слепил ему глаза, острой болью впиваясь в виски.

– Разумеется, ты будешь казнен, – продолжал Вайдвен, направившись к выходу из шатра. – Ты обесчестил мои попытки тебе помочь своим нетерпением и пренебрежением верностью. Но я не жесток настолько, насколько ты думаешь, поэтому все-таки дам тебе последнюю возможность разыскать свои ответы. Через пламя и меч.

Осознание прострелило Этьена мгновенно. По спине у него пробежал холодок. Божественный король, откинув в сторону полог шатра, улыбнулся.

– Анаис! Прости, что так долго. Мы готовы.

Командор, просунув внутрь свою русую голову, облегченно кивнула.

– Какие будут приказания, ваша милость?

Этьен хотел крикнуть что-то им обоим, но свет, ослепив, лишил его и дара голоса.

– Проследи за тем, чтобы он увидел казнь. – Этьен не видел этого, но знал, что Вайдвен улыбается. – А завтра он пойдет вперед в первых рядах. Если он сумеет пережить этот день, то его собственная казнь состоится на следующем привале.

Анаис, пройдя внутрь и вцепившись Этьену в руку, непонимающе нахмурилась.

– Но, ваша милость, к чему все это?

Божественный король не отвечал ей дольше положенного.

– Он задолжал мне чуть большее, чем свою смерть.

Комментарий к V. Право на свет

у меня много вопросов к дисциплинарной ситуации в вайдвеновой армии и я до конца не уверена, могло ли подобное вообще там произойти, но мне все равно показалось не слишком большим упущением добавить в повествование подобный момент з:

фандом мертв и мы убили его, в связи с чем я перестаю тянуть кота за яйца и принимаю ответственное решение выкладывать части каждый день

я дурак простите меня

========== VI. Мотыльки ==========

Когда они вернулись обратно на тракт, солнце уже изрядно наклонилось к западу, и его жаркое сияние больше не обжигало им кожу. Аромат окружающих их трав ближе к вечеру начал лишь усиливаться: пахло шалфеем, крапивой и анисом, пожухлой листвой, упавшей с придорожных берез, и особенно ярко – сыростью наступившей осени.

Рено, выслушав рассказ Этьена, молчал непривычно долго. Разум его всецело занимали сейчас раздумья, поэтому никакой определенной эмоции, исходившей от него, прочувствовать не удавалось, не говоря уже о каких-то конкретных мыслях. Этьена это смущало и беспокоило: он уже успел привыкнуть к тому, что на языке у Рено вертится больше вопросов, чем у него – ответов, и потому сейчас ощущал себя отчасти потерянным.

Берас плелся позади них, вымотанный долго стоявшей жарой, и принюхивался к каждой покачнувшейся на ветру травинке. Рено все-таки ошибся: пес, не упустивший ни одну встретившуюся им на пути полевку или же ящерицу, вполне мог прокормить себя сам.

– Разве у тебя нет больше вопросов? – спросил Этьен, глядя себе под ноги. – Или же ты так возмущен моим рассказом, что теперь и вовсе не будешь со мной разговаривать?

Обернувшись через плечо, Рено посмотрел на него с очевидной усталостью. Ветер беспокойно трепал его русые волосы.

– Мне нужно время, чтобы их сформулировать, – отозвался Рено, повернув голову в сторону бегущей впереди дороги. – Сформулировать так, чтобы тебе в голову не пришла опять идея затуманивать мне чем-то мысли после неприятного для тебя вопроса.

Сбоку в зарослях послышались шорохи. Берас, мотнув ушами, тут же кинулся в траву. Этьен опустил голову ниже.

– Если мне не изменяет память, я объяснил тебе, почему вынужден был так поступить. – Глядя в сторону копошившегося в зарослях Бераса, Этьен вздохнул. – Мне казалось, ты поймешь.

– Я понимаю, – ответил Рено, не оборачиваясь, – и это меня удручает больше всего.

Спустя несколько секунд неистовой возни Берас вылез из травы, победоносно сжимая в зубах трепыхающуюся еще полевку. Пес, резко среагировав на наиболее отчаянную судорогу своей жертвы, стиснул челюсти. На поросшую бурьяном дорогу с морды его стекли несколько карминовых капель.

Этьен, коротко улыбнувшись, промолчал.

– Расскажешь еще о сайферах?

– О сайферах? – удивился Этьен, заслоняясь рукой от солнца. – А как же Вайдвен?

– Вайдвена здесь сейчас нет, – пожал плечами Рено. – Зато есть ты. Сайфер, о котором я почти ничего не знаю.

Дорога петляла меж холмов, звучащих голосами десятков насекомых и птиц, убегала куда-то вперед и терялась у горизонта, венчавшегося тонкой линией далекого леса. Солнце над головой давно уже не пылало, но до сих пор одаривало их теплым еще сиянием.

– Ну, раз о сайферах… – Этьен выдохнул, собираясь с мыслями. – Да я и сам мало что о них знаю. Когда-то у меня был преподаватель, который пытался обучить меня контролю над самим же собой, но из теории я мало что понимал, а на практике ничего у меня никогда не выходило. Иногда мне вообще кажется, что сайферы – это какая-то огромная божественная ошибка. Потому что ощущается все именно так.

– Но разве это не здорово? Читать мысли, накладывать на людей чары…

– Нет. Не знаю, как у других сайферов, но у меня цена за это обычно слишком высока.

– То есть?

Этьен глубоко вдохнул, разыскивая глазами Бераса. Пес, спрятанный зарослями по самые уши, увлеченно гонялся за осой.

– Я правда не хочу тебе жаловаться…

– Попробуй, – улыбнулся Рено, заглянув ему в глаза. – Может, станет легче.

– Не станет. Никогда не становилось. – Этьен вздохнул, отведя взгляд. – Если бы после моего рассказа ты мог взять и просто забрать мои способности, то мне б действительно полегчало. Потому что, боги правые, ты даже представить себе не можешь, как я от всего этого устал. Не может нормальный человек терпеть такое количество чужих эмоций и при этом сохранять здравый ум. Порой мне кажется, что у меня вот-вот поедет от всего этого крыша.

Рено, нахмурившись, ему кивнул. Берас успел к тому моменту нагнать уже осу, и та, явно взбешенная его навязчивостью, норовила ужалить пса прямо в нос. Собака, к ее несчастью, оказалась проворнее, быстро лязгнув осу зубами и практически перекусив ее пополам.

– Это и правда, наверное, тяжело, – со вздохом отозвался через некоторое время Рено. – Но разве все человеческие эмоции ощущаются так уж невыносимо?

– Не все, конечно. Хель, я бы многое отдал, если б люди умели испытывать только какую-нибудь там радость и ничего более. Но это ж невозможно.

– Возможно, – улыбнулся Рено. – Если ты им в этом поможешь.

Этьен молчал какое-то время, изучая дорогу у себя под ногами, а затем, не найдясь, что сказать, просто махнул рукой.

Они шли молча и медленно до тех пор, пока небо не подернулось рыжим, а трава и древесные листья не наполнились сияющими отблесками. Луга повсюду вокруг мгновенно утонули в расплавленном золоте и глубоких черных тенях, словно укутанные отброшенной на них солнцем шалью из тончайшего переливчатого шелка. Вся жизнь на короткий миг словно бы замерла, оцепенела под покровом накинутого на нее дурманящего миража, и вновь очнуться смогла лишь многим позже, когда небо на западе подернулось темно-лиловым, а тени стали расплывчатее и глубже.

Различить очертания деревни на фоне чернеющей невдалеке лесной гряды им удалось далеко не сразу. Но когда все же удалось, радости их не было предела. Вначале Этьен удивился тому, что достичь деревни им удалось так быстро: учитывая, как медленно они с Рено брели вперед, дойти до заветного селения он рассчитывал лишь к концу четвертого дня. Но, подобравшись к деревне вплотную, Этьен вмиг перестал удивляться. А вместе с тем и радоваться. Потому что деревня была сожжена.

– Ох, Магранова задница, – бормотал Этьен, неверящим взглядом осматривая чернеющие следы пепелища и покореженные очертания обгоревших стен, – я даже не думал, что в такой глухомани…

Рено, беспокойно покусывая нижнюю губу, ему не ответил.

Они не сразу заметили сидевших на чудом уцелевших останках домов ворон. Вернее, первым заметил их Берас, нервно залаявший на одну из наиболее наглых птиц, позволившую себе подлететь к их компании слишком близко.

Ворон были десятки. Они сидели на черных от копоти полусгоревших стенах, копошились на клочках выжженной земли, сливаясь с ней единым антрацитовым пятном, увлеченно что-то искали в проросших сквозь обгоревшие половицы травах. И все, как одна, молчали, с превеликим интересом разглядывая трех бредущих по деревне путников.

Когда они двинулись к центру сгоревшей деревни, под кожу Этьена вдруг уколол премерзкий ледяной страх. Слишком сильный, чтобы принадлежать ему одному, но вместе с тем и слишком обезоруживающий, чтобы понять, чей именно.

Первым делом Этьен посмотрел не на частично уцелевшую постройку, стоявшую в бывшем некогда центре селения, но оглянулся на Рено. Увидев, как у того дрожат губы, вздохнул и все-таки обернулся к расположившемуся перед ними зданию. И явственно ощутил добавившуюся к едкому страху эмоцию: отвращение.

Храм был каменным, поэтому сохранился многим лучше, чем прочие деревенские постройки. Что было, в принципе, удивительно. Сохранились в нем очертания былой формы, вырисовывавшей собой узкий прямоугольник с примыкающими к нему с двух сторон пристройками. Чуть хуже сохранились уходящие ввысь своды, чудом не развалившиеся до сих пор окончательно. На месте остались округлые сверху очертания парадной двери, обломки коей валялись сейчас на частично выщербленном мозаичном полу с еще различимым на нем символом. Таким же символом, что красовался сейчас на тунике у Этьена. Только не перевернутым.

Этьен инстинктивно ощутил, что Рено вот-вот грохнется на колени, прямо на чернеющее кругом пепелище, и предусмотрительно сжал его плечо. Рено пошатнулся, но не упал. И в следующую же секунду схватился за свой медальон, беззвучно что-то забормотав.

– Эх, Маграново пламя… – вздохнул Этьен, не отрывая взгляда от мозаики на полу храма. – Хорошо все-таки тут поработало Маграново пламя. Прям-таки достойно восхищения.

Этьен искренне не понимал эту тенденцию дирвудцев строить в своих храмах подземелья. Создавалось ощущение, будто строители наперед знали, что через какое-то время здесь образуются внушающие трепет руины, и лишь потому хотели нагнать на свои постройки лишнего пафоса.

Лезть внутрь ни Этьен, ни Рено сначала не хотели. Ни у одного даже не возникло в голове такой мысли. Но потом небо вмиг затянули подернутые сизым облака, скрыв за собой последние лучи тонущего за горизонтом солнца, и перспектива вымокнуть под дождем стала для них очевидной. И до дрожи неприятной.

В подземных помещениях было темно и жутко, как в самом Хель, но заманчиво сухо. Они пробирались по заваленной обломками лестнице вниз медленно, тщательно прощупывая ступени у себя под ногами, и с каждой новой секундой ощущали наплывающий на них ужас все сильнее. Этьен чувствовал его в каких-то сверхъестественных, совершенно сюрреалистичных объемах, и потому с каждым новым шагом в сгущающуюся тьму ощущал, что колени у него подгибаются все сильнее. Изо всех сил он пытался гнать страх прочь, напряженно сжимая в руке шерсть идущего рядом Бераса, со всем возможным вниманием вслушиваясь в эмоции бредущего позади Рено. Он не мог бояться так сильно. Просто не мог. И, собственно, не боялся.

Осознание пришло к Этьену неторопливо, словно бы исподтишка, но очень вовремя. Не успев коснуться мыском сапога последних ступеней, он резко остановился.

– Поворачивай, – прошипел он, пытаясь высмотреть во тьме хоть что-то. – Поворачивай. Быстро! Здесь кто-то есть!

Этьен не увидел этого, но почувствовал, как Рено вздрогнул.

– Кто? Мародеры? Призраки? – Голос у Рено дрожал, но сам он с места не двигался. – Что за глупость! Никого там быть не…

Этьен бессильно на него зашипел, махнул свободной рукой, второй сжав шерсть Бераса еще сильнее. Пес, почувствовав раскат его злости, предупреждающе зарычал, потянул носом воздух.

– Выходите, сучьи дети! – рявкнул Этьен. – Мы… Мы вас чуем! Нас тут трое, и у нас есть оружие!

Волна страха в одно мгновение усилилась, взвилась под сводами его черепной коробки безудержным потоком, и под ее напором ноги у Этьена едва не подкосились. На короткий миг он вдруг вспомнил, когда в последний раз ощущал подобное. Где и в каких условиях чужой страх смерти вонзал в него свои зубы так глубоко. И вдруг понял, что бояться им нечего.

Спустя несколько долгих мгновений в темноте действительно послышалась возня. Кто-то в глубине скрытого под землей зала прерывисто выдохнул и, словно бы поднявшись с пола, сделал несколько неловких шагов в сторону. В противоположную Этьену сторону.

– Пожалуйста, – сбивчиво зашептал вдруг хриплый девичий голос, – пожалуйста, не нужно оружия. У нас его нет. Мы не желаем никому зла.

Этьен нервно усмехнулся. Берас, в любой момент готовый вырваться из его хватки, рычал с каждой секундой все нетерпеливее. Стоявший на лестнице позади них Рено шумно сглотнул.

– Да? – поморщился Этьен. – И какие же у меня есть основания вам верить?

Кто-то внутри вновь прерывисто выдохнул. Затем Этьену удалось расслышать лязг кресала о кремень. Вспыхнули первые неловкие искры, осветив нечеткие силуэты нескольких сидевших на полу людей. Спустя секунды огонь все же занялся, и подземный зал, намного меньший, чем Этьен предполагал, озарился отблесками пламени.

Людей было, кажется, семеро. Они сидели на глинобитном полу на расстеленных подле костра плащах и на обломках каменных глыб, стояли возле узеньких тюков с продовольствием, неловко перебирая ногами. Одеты все как один были в старое и пыльное дорожное тряпье и, очевидно, оружия и впрямь при себе не имели. И у каждого, у каждого из семи столпившихся возле костра эотасианцев, у каждого без исключения в глазах полыхал совершенно неестественный, прямо-таки животный страх.

Девушка, светловолосая, тощая и высокая, словно жердь, стояла в противоположном Этьену конце зала. Коротенький накинутый на ее плечи плащичек был изорван и безобразно испачкан кровью; длинные золотистые волосы слиплись от грязи, под одним из слезившихся темных глаз расплылся лиловый синяк. Правая ее рука висела на грязной и мокрой подвязке, а в левой спазматично трясущейся ладони она из последних сил сжимала отколовшийся от лежавшей на полу глыбы камешек. На груди у девушки болтался такой же, как и у Рено, серебристый медальончик.

– Мы не желаем никому зла, – повторила она, подавив спазм в горле, и перевела глаза на скалившегося на нее Бераса. – Мы не желаем… Мы – пилигримы…

Этьен тяжело вздохнул, прикрыл глаза, посылая псу ментальный сигнал. Берас, недоверчиво втянув носом воздух, мгновенно перестал рычать и с удивлением замотал головой, осматриваясь.

– Мы тоже, – неуверенно подал вдруг голос стоявший позади Рено. – Это была… мера предосторожности. Мы не хотели…

– Мы от всей души извиняемся перед достопочтимыми господами за свое вторжение, – перебил его Этьен, выдавив из себя улыбку. – Никого не хотели тревожить, никого не хотели пугать. Ежели все еще кого-то смущаем, то немедленно уйдем.

Светловолосая девушка, прерывисто втянув носом воздух, выронила из руки камень. И тут же упала на колени, тихонько всхлипнув.

Один из мужчин, сидевших у беспокойно трепыхающегося костра, разведенного прямо на полу подземного зала, поднялся. Одежда его казалась гораздо более чистой и новой, чем у всех остальных; лицо, бледное, с обрамляющими его курчавыми темными волосами с легкой проседью, не имело на себе никаких признаков побоев. Этьену сначала подумалось, что как-то слишком уж сильно этот человек выбивался из общей компании потрепанных жизнью эотасианцев. Пока не заметил, что левой руки у него не было.

– Мы не прогоняем путников, если знаем, что они не таят в себе злых намерений, – спокойно сказал мужчина, медленно приближаясь к сидевшей на коленях девушке. – Позволите узнать, кто вы?

Этьен мягко отпихнул Бераса коленом и спустился на ступень ниже, отбросив через плечо полог плаща. Перевернутый эотасианский символ на его груди, озаренный отблесками костра, переливчато замерцал.

Сначала Этьен хотел ответить им что-то несерьезное и шутливое, что-то, что они вспоминали бы еще долго и с улыбкой на губах. Но, глядя на пустой болтающийся на левом плече рукав рубахи стоявшего перед ним мужчины, так и не смог ничего придумать.

– Мы – никто, – тихо, почти шепотом проговорил вдруг Рено, обращаясь словно бы к себе самому. – Просто заблудшие души.

– Ну, зачем же так пафосно, – улыбнулся Этьен, обернувшись в его сторону. – Мог сократить до обычных голодранцев.

Рено не ответил. Волна страха в сердцах семи людей, собравшихся у костра в полуразрушенном подземном зале, развеялась мгновенно, будто и не было ее никогда. Осталось только недоверие.

Однорукий мужчина мягко помог светловолосой девушке подняться, ободряюще положил ей руку на плечо. Девчушка, глядя себе под ноги, продолжала коротко всхлипывать.

– М-м-м, – пробурчал мужчина, разглядывая севшего у ног Этьена пса, – а собачка-то ваша… она…

– Нет, не кусается, – усмехнулся Этьен.

Мужчина не подал виду, но всякое беспокойство в нем улеглось тут же.

– А как, – послышался со стороны костра юношеский голос, – ее зовут?

Этьен ухмыльнулся.

– Берас.

Белокурый парень, спросивший его, заулыбался. Однорукий мужчина, направив всхлипывающую девушку к остальным, хмыкнул себе под нос.

– Заблудшие души, ведомые богом открывающихся дверей, – проговорил он, мягко усмехнувшись. – Это… очень поэтично.

– Проходите к огню, пожалуйста! – приветливо крикнул кто-то. – Даже богам и их спутникам сейчас не помешает согреться.

Люди у костра засуетились, освобождая места. Рено, стоявший позади, выдохнул. Погладив Бераса по спине, Этьен скинул с себя плащ. И улыбнулся. Совершенно искренне.

========== VII. Божественное наследие ==========

Полуразрушенный зал, который Этьен принял вначале за хранилище, оказался не таким уж маленьким и не таким уж новым. Стоило лишь обвести взглядом освещенные скупыми отблесками стены, покрытые стершимися частично фресками, об изображении которых теперь можно было лишь гадать, как всякие сомнения развеивались мгновенно: подземный храм был стар. Возможно, многим старше, чем храм наземный.

Повсюду вокруг, погребая под собой выстланный потрескавшейся мозаикой пол, валялись обломки колонн, занимающих так много места, что зала мгновенно сокращалась в размерах, и статуй кариатид*, от которых теперь не осталось даже голов. Ошметки каменных девичьих тел оказались погребены, смешавшись с другими полуразрушенными мраморными глыбами. Ни одной целой колонны в зале уже не осталось, и один лишь архитектор мог знать, на чем сейчас держались своды подземного зала.

Статуи Эотаса хоть в каком-нибудь из его воплощений среди обломков Этьену различить не удалось, отчего на душе у него мгновенно стало спокойно. Потому что в ином случае Рено, наверное, своей тоской смог бы его задушить.

Зал, однако, оказался не единственным в серии подземных помещений. Широкая арка, покрытая простеньким геометрическим орнаментом и ведущая в следующие залы, была завалена остатками архитектурных вычурностей так тщательно, что ее очертания на запыленной стене различить удавалось далеко не сразу. Один из эотасианцев, заметив взгляд Этьена на арку, сразу же пожаловался о том, как сильно их компании хотелось пройти дальше и как чудовищно они расстроены устроенным здесь мародерами безобразием. А Этьена недоступность остальных помещений отчасти даже обрадовала: если они не могут пробраться дальше, значит и то, что там скрывалось, пролезть сюда тоже не могло. Теоретически.

Эотасианцы, собравшиеся внизу, в принципе оказались не внушающей надежд компанией. Через раз при взгляде на них Этьен натыкался на изуродованного калеку или же человека, чьи недавно полученные раны грозили вскорости в такового его превратить. Много среди них было людей, от кого так разило гниющей, прямо-таки разлагающейся волей к жизни, что к их ощущениям даже не приходилось прислушиваться. Были и те, в ком надежда на лучшее мертва оказалась уже давно, и сейчас, если заглянуть в их сердца, наткнуться можно было лишь на холодящую нутро тишину. И в Этьене эти открытия не пробуждали ничего, кроме злобы.

«Вот оно – Эотасово наследие, – с досадой думал он, переводя взгляд от одного изможденного лица к другому. – Истерзанное, обездоленное, сжавшееся в угол и откровенно жалкое Эотасово наследие, которое он так жаждал увидеть после окончания своей идиотской войны. Вот они, плоды ваших деяний, Эотас, Вайдвен! Почему ж вы не смотрите?»

Обглоданные временем стены эотасианского храма молчали, как молчали и души собравшихся внутри людей. Но Этьен к этому уже привык.

Дождь полил многим позже того, как Рено с Этьеном сумели рассесться и поздороваться со всеми собравшимися. Со стороны лестницы мгновенно повеяло холодом и сыростью, и круг у костра мигом сделался еще уже, сжался до таких размеров, чтобы тепла хватало вровень всем собравшимся.

Первым суть происходящего Рено с Этьеном решился объяснить Лют – однорукий условный предводитель группы, разговаривавший с ними у входа в подземелье и, разумеется, бывший ранее эотасианским священником. В сущности, о своем былом ремесле Лют упоминать не стал, но по количеству витиеватых лирических отступлений о важности религии в эти непростые времена и о внушаемой ею надежде, коих в его рассказе было многим больше, чем конкретных фактов, догадаться о его принадлежности к жречеству было несложно.

– …и потому и лишь потому столь важным для всех нас сейчас является, – заунывно тянул Лют, глядя на танцующие на стенах отблески огня, – способность разыскать в себе мужество для того, чтобы не отворачиваться от света, не оставлять надежд и не терять единства. Ибо порой нашему сердцу хватает слишком малого, чтобы с головой погрузиться во тьму, и лишь пламя, зажженное искрами общей веры, способно вывести нас из нее, очистить и указать путь…