Текст книги "Кольцо миров (СИ)"

Автор книги: Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Затем, что на чудовищ в нашем мире сталь плохо действует. А серебро жалит их, причиняя боль, – она повела рукой. – Этот меч… его мне папа подарил. На его клинке такие же руны. «Мой блеск пронзает тьму, и свет мой мрак рассеет».

Мелькор поморщился. Майрон вернул меч Цири и забрал у Мелькора туесок, заглянув внутрь.

«Естественно. Под шумок почти все грибы съел. Только не те, которые лежали на капусте».

– И какой мрак ты собралась рассеивать, девочка? – фыркнул Мелькор, поежившись. Украшение на кончике косы звякнуло об пень. – У меня зубы начинает сводить от таких фраз.

Цири впервые напрямую посмотрела в глаза Мелькора и почувствовала неприятный холодок, пробежавший по спине: во взгляде и в неуловимых мимических движениях властного лица плескалась сдерживаемая, но едкая и дикая, почти животная ненависть, лишенная всяких причин. Она закинула мечи за спину и поправила перевязь, ответив коротко и просто:

– А тот, который можно разогнать только мечом.

Мелькор оскалился, показав белые зубы. На гладком, со странным металлическим отблеском, лице, плясали блики огня.

– И какой же это?

Цири прищурилась. Она чувствовала, что разговор клонится не туда, куда хотелось бы, но не понимала, что от нее хочет Мелькор. Какой ответ он желал услышать, чтобы… сорвать на ней злость?

«Или нет?»

– Почему ты спрашиваешь?

Мелькор смотрел на нее, не мигая. От костра в больших черных глазах отражался рыжий огонек.

– Интересно, – просто ответил он, но оскал меньше не стал.

Цири пожала плечами.

– Иногда не остается ничего другого. Ты же не будешь спрашивать у гуля или альгуля, зачем он загрыз ребенка. Не будешь судить лешего, развесившего по деревьям кишки лесорубов, которые отправились в лес на работу, чтобы прокормить семью. Не заговоришь о справедливости с утопцами, которые разорвали купца, едущего на телеге у озера. Их просто нужно убить. А люди… – она пожала плечами. – С людьми иногда то же самое. Только люди бывают хуже чудовищ.

Мелькор ничего не ответил. Только промолчал и посмотрел куда-то в сторону, словно потеряв интерес. Йеннифэр почему-то обняла Цири за плечи, словно желая согреть, и впервые подала голос:

– А вы двое? Что ты такое? – она смотрела прямо на Мелькора. – Эй, я к тебе обращаюсь.

Вала встряхнулся так, словно очнулся от дремоты.

– Я? – Мелькор недоуменно похлопал глазами.

Майрон тем временем вытянулся из своей позы вперед и утащил стоявший у бедра Йеннифэр пузырь, оставив глубокую борозду в снегу. Женщина покачала головой.

– Не делай из меня дуру. Ты смог что-то сделать там, на поляне, а мы не в силах даже коснуться магии в этом мире. А я, поверь, кое-что знаю об этом. Что ты сделал?

Мелькор пожал плечами, глядя прямо ей в глаза. Лицо у него даже не дрогнуло.

– Я не знаю. Просто почувствовал что-то знакомое и взял его. Воспользовался. Придал форму музыкой, потому что наш мир был создан песнью. Любая музыка – это власть.

Цири обняла Йеннифэр за талию и удивленно приподняла брови.

– Что? Мир, созданный песней? Я встречала и более странные религии, но… неужели вы оба верите в это там, у вас?

– О, – по температуре голос Мелькора мог соперничать с ледяным ветром вокруг. Он не улыбался, но опять странно скалил зубы, говоря об этом, выделяя голосом слова. – Верить в это мне незачем. Я там был. Первым, в том самом хоре.

– Был? – Цири встряхнула головой, скорчив скептическую рожицу. – Ты точно шутишь. Ты же не хочешь сказать, что…

Майрон прокашлялся после глотка самогона и оборвал ее:

– Именно это он и хочет сказать, и это правда.

– Ох, – только и смогла произнести Цири.

Некоторое время они сидели в тишине. А потом в темноте послышалось шуршание, тяжелое дыхание и сопение. И скрип шагов по снегу. Цири напряженно огляделась, схватившись за рукоять стального меча, но в густом синем полумраке, который должен был через час превратиться в рассвет, не было видно ничего и никого.

Майрон тоже не видел ничего, что могло бы издавать шум, тем более что сопение и шаги утихли.

Цири обернулась и коротко вскрикнула, а Йэннифэр выругалась и широко распахнула фиалковые глаза.

Майрон проследил направление их взгляда.

«Что за… а он здесь откуда?!»

– Мелькор… – осторожно позвал он валу. – Не делай резких движений. Даже не думай. У тебя за спиной…

Мелькор тяжело вздохнул, видя, как Майрон сжал зубы и приподнял верхнюю губу в гримасе, как будто случайно наступил на хвост спящему дракону и боялся, что тот проснется. Девки пялились так, словно он превратился в паука размером с дом.

– Да что вы опять увидели?! – взвился и повысил голос Мелькор. – Не смеш… sha!

Последнее восклицание, пусть и обладало куда меньшим количеством смысловых оттенков и форм, обыкновенно заменяло в Ангбанде универсальное выражение испуга, радости, удивления и любых других переживаний невыносимой яркости и глубины, обычно выражаемых кратким междометием «бля».

Мелькор как повернул голову вправо, так и застыл.

На расстоянии меньше локтя перед его лицом зависла морда огромного медведя с блестящим черным носом. Тварь буравила его желтыми глазами, а потом бесцеремонно обнюхала плечи и грудь, заставив отшатнуться с гримасой ошеломленного ужаса. По густой черной шкуре пробегали линии золотистого света, отливающие густой изумрудной зеленью в глубине шерсти.

Йеннифэр сидела, не шевелясь, и нервно сглотнула. Цири застыла с приоткрытым ртом. Майрон бессмысленно вцепился в пузырь с самогонкой, так и сохранив перекошенное выражение лица.

Медведь невозмутимо потоптался, покачал гигантской головой, а потом уверенно протопал к побледневшему Майрону и принюхался к самогону. И чувствительно, но не сильно, сомкнул клыки на предплечье майа: именно той руки, которая держала пузырь за горлышко. Не сильно.

– Какого… – хрипловато выдохнул Майрон.

– Может, он выпить хочет? – слабым голоском поинтересовалась Цири.

– А я хочу ванну, – проворчала Йеннифэр. – Мало ли, кто что хочет.

Медведь укоризненно посмотрел на нее и рыкнул, заставив почти по-девчачьи пискнуть и вцепиться в руку Цири, но Майрона не отпустил.

– Мне что теперь, поить медведя самогоном?.. – Майрон смотрел на всех вокруг, чувствуя себя попавшим в сон безумца.

К его удивлению, медведь разжал зубы и плюхнулся на задницу, вытянув короткие лапки на огромном животе. Выжидающе.

– Ну, обосраться теперь, – хрипло произнес Майрон, впервые за бесконечно долгий срок своего существования употребив выражение такого сорта. – Это точно были грузди?

– Я уже не уверена, – очень тихо ответила Йеннифэр.

Мелькор вздохнул и задумчиво разгладил складки штанины на правом бедре, делая вид, что не замечает, как Майрон поднял обеими руками пузырь и действительно принялся поить этой дрянью разноцветного медведя, который присосался к самогону с такой жадностью, словно свалился в чан с медом.

– Это неправильные медведи, – негромко и очень упрямо произнес Мелькор. – Нормальные медведи жрут малину. Мед. Мясо, чтоб их. Спят, s-sha, пока снег не сошел! А не… отжимают… хреновый самогон. А-а, что я говорю?!

Ему никто не ответил. Похоже, даже не обратил внимания, что Мелькор произнес собственный поток сознания вслух вместо того, чтобы оставить его в голове. Медведь громко глотал и чавкал. Майрон обреченно держал пузырь, застыв, как изваяние. В той же позе обычно запечатлевали эльфийские статуи с кувшинами воды в фонтанах. Цири и Йеннифэр даже не моргали, глядя на происходящее. На горизонте начал заниматься бледный рассвет, окутывая заснеженные земли дымкой.

«А это что?»

Под плотной тканью собственной одежды Мелькор нащупал… что-то. Что-то небольшое и жесткое, что лежало у него в кармане.

Он задумчиво запустил ладонь в недра штанов и выудил наружу необработанный алмаз размером с куриное яйцо. Кажется, безделушку принесли с новой выработки на востоке. Безделушку в его руках заметили женщины. Майрону было не до того: он спаивал медведя.

О том, что на деле медведь был телтором, они не подозревали.

– Это что? – слабым голосом поинтересовалась Цири.

– Кажется, это алмаз, – пожал плечами Мелькор. Он уже не удивлялся ничему.

Йеннифэр открыла рот. Закрыла. А потом взорвалась возмущенным криком, да только крик звучал не громче полупридушенного шепота, потому что чародейка постоянно косилась на медведя:

– Ты хоть понимаешь, что за этот камень ты мог купить весь этот чертов городишко и еще бы осталось?! И мы бы не мокли тут в снегу!

– Сдался мне этот город! – не будь рядом медведя, Мелькор бы тоже говорил громче. Он сам не мог пояснить, почему перешел на шепот. – Не смей повышать на меня голос, женщина!

Горизонт светлел все отчетливее. Занимался блеклый желтый рассвет.

А потом они увидели то, что заставило их устало выдохнуть.

Из открывшихся ворот города к ним шла целая процессия женщин в масках. И конвой воинов в шкурах. Цири тихо произнесла, почти подражая Пайкелу:

– О-ой.

На одном из причалов Иммилмара собралась по меньшей мере половина города. Дощатая пристань уходила глубоко в озеро, и они сейчас стояли на самом краю – возле большой парусной лодки.

Огромная водная гладь, синяя, как сапфир, и гладкая, как стекло, тонула в тумане.

Утро было сырым и холодным. Пестрая толпа в шкурах, шерстяных и кожаных одеждах, смотрела на них недружелюбно. Мужчины, женщины, дети – здесь были все. Поодаль Цири заметила их вчерашних знакомых-краснолюдов. Те смотрели на происходящее обеспокоенно и удивленно.

Протащили их к пристани под конвоем. Точнее, провели, но ситуация от этого лучше не становилась, особенно с учетом, что в спину им дышал все тот же медведь, который выпил весь самогон до последней капли. Теперь он шел, блестя глазами и странно виляя огромным задом с куцым хвостиком.

Из толпы вывели уже знакомого им черного эльфа с неуместно жизнерадостной улыбкой. Отчего он был в других тряпках и как их достал, никто не знал.

– Гоблин, – угрюмо прокомментировал его появление Майрон.

– О, я вижу знакомые лица, – поприветствовал их Джарлакс, совершенно не обращая внимания на веревку на руках и двух местных берсерков, которые почти тащили его по пристани. – А как ваша ночь прошла?

Разговор оборвал хлопок кнута одной из хатран, облаченной в темно-синее платье. Фигура ее выдавала почтенный возраст. Маску ведьмы ореолом окружали алые перья, полностью скрывая от смотрящих спереди и цвет волос, и возможную прическу.

– Слушайте нас, народ рашеми! – ее голос сильно разнесся над пристанью. – Слушайте меня, Ярославу из хатран! И слушайте нас, чужаки! Вы пришли в наши земли незванными и нежеланными, и осквернили землю, на которой мы живем. Вы попрали священные законы гостеприимства, обнажив меч под крышей, которая дает кров и еду. Одного из вас поймали на воровстве. Вы – убийцы и преступники. Мы не коснемся вас, мы не убьем вас, но отдадим на растерзание миру тех, кого вы уничтожили – они придут за вами и придут на другой берег озера Ашейн, придут, чтобы даже ваша кровь не запятнала земли Рашемена, и ни следа ваших преступлений не осталось на ней! Ибо такова их воля, и они желают мести, и мы охотно исполним ее. Войдите в лодку и встретьте свой удел. Таково решение совета хатран и духов этой земли.

– Прекрасно, – прошипела Йеннифэр, глядя на то, как двое воинов разрезали веревку на руках Джарлакса и встали поперек пристани, закрывая им дорогу. – Просто замечательно.

Лодка, широкая парусная плоскодонка, поскрипывала, покачиваясь на волнах. Майрон заметил, как Мелькор побледнел, глядя на озеро, словно завороженный.

Он знал, что Мелькор ненавидел лодки, а еще больше ненавидел реки и любые водоемы, кроме собственной ванны, потому что панически боялся глубины.

Плавать он тоже не умел.

«Но если мы сейчас убьем целый город, то домой точно скоро не вернемся. Там посмотрим».

Майрон тронул локоть Мелькора и крепко сжал его руку чуть выше запястья.

– Ненавижу лодки, – тихо прошипел Мелькор, напряженно глядя на тихо плещущиеся и хлюпающие у отсыревших досок волны так, словно мог провалиться с пристани и утонуть прямо здесь. – Ненавижу озера. Ненавижу реки, моря, корабли, чаек и вообще все!

Цири коротко выдохнула, словно перед прыжком в ледяную воду, но сошла в лодку первой, обернувшись через плечо.

– Знаете, что говорил Весемир? – голос ее странно дрогнул. – Перед казнью попроси воды. Никто не знает, что случится, пока ее принесут.

Джарлакс хмыкнул и с неунывающим видом поправил перо в шляпе.

– А мне нравится эта девушка, – он подмигнул им и с ленцой, вразвалочку зашел в лодку без всякого страха, словно их везли не на смертную казнь, а на прогулку. – Эй, да что вы встали? Все могло быть и хуже!

========== Туманы ледяного озера. ==========

4. Туманы ледяного озера.

Эльминстер, величайший из Избранных богини магии, Мистры, и прославленный волшебник всего Фаэруна, находился у себя дома, в холостяцкой норе, построенной из старой мельницы.

По легендам, башни великих волшебников непременно зловеще возвышались на пустошах среди древних руин, а внутри эти башни были темны, мрачны и заполнены хитроумными ловушками, чудовищами и чудесными артефактами. В башне Эльминстера в сравнении с подобными легендами обстановка была проще некуда – первый этаж делился на кухню с прихожей и комнату его ученика, на втором маг спал, на третьем работал и хранил великое множество книг. А больше ему ничего и не было нужно.

Несмотря на раздражение от слишком докучливых посетителей, на пустошах Эльминстер селиться не желал. Уж больно далеко за хлебом, свежим молоком и маслом было ездить. А волшебникам, даже великим, как и прочим живым людям, непременно требовалось все вышеперечисленное.

Сегодня день выдался холодным и ясным. Теплый весенний ветер принес с собой хорошее настроение и запах мира, пробуждающегося от зимней спячки. К вечеру закат рассыпался по озерной долине башни тяжелым медовым золотом. Эльминстер сидел на кресле-качалке в спальне, мурлыкал под нос незатейливую песенку и увлеченно читал тяжелый фолиант – новую книгу Воло, в которой хитрец-путешественник описывал очередной виток своих похождений.

«Путешественник и рассказчик… старый пьяница и пройдоха. Но как пишет!»

Уютно потрескивал камин. Ноги в полосатых желто-зеленых носках и смешных тапках с загнутыми носами Эльминстер пристроил поближе к огню. Чай на столике вкусно пах мятой и черной смородиной – лучше не придумаешь для весеннего вечера, когда и согреться нужно, и не хочется тяжелой зимней пряности напитка. Его ученик уехал за припасами в деревню и должен был вернуться через пару дней. Скоротать ночь за книгой в тишине представлялось прекрасным отдыхом.

Но когда он прочел уже добрую половину книги, то ощутил зов, который слышал уже много раз: чистое, сильное, огромное присутствие Мистры, его прекрасной госпожи, владычицы Плетения, к которой Эльминстер пылал чистой и незабвенной любовью. Это было похоже на звон струн и переливающееся мириадами цветов дрожание паутины магии, в которой он чувствовал послание для себя.

Богиня говорила ему, что равновесие обыкновенного Плетения и Теневого нарушило нечто. Или некто. Плетения всегда пребывали в хрупком балансе, уживаясь друг с другом и соперничая многие века жизни Фаэруна, а своим противоборством и количеством последователей влияли на целый мир.

Баланс должен был храниться незыблемым. Но сейчас, в эти дни, в плетение Тени вторглось что-то дикое и чужеродное, переломив даже волю Шар. Пусть ее магия была безумна, зла и противна любому, кто брался за колдовство, она должна была существовать, пока не угаснет в результате долгой кропотливой борьбы с последователями Шар, которые перестанут давать силу богине.

Для юных неофитов магии сия мысль показалась бы кощунственной, но Эльминстер, старый хитрый лис, привык к тому, что мир не черно-бел, даже если очень хотелось, чтобы все в нем было светло и хорошо.

Эльминстер выслушал свою богиню. Он принял ее напутствие и наказ – найти тех, кто мог натворить много бед. Найти ту или того, кто обладал немыслимой волей и властью, чтобы сопротивляться силам божества.

Все так же напевая себе под нос незамысловатую песенку, Эльминстер зажег волшебный светлячок, повисший белым шариком над головой, поднялся в рабочий кабинет, и разложил на тяжелом дубовом столе огромную карту Фаэруна. На листе пергамента он принялся чертить формулы и знаки, колдовать над магическим шаром, который стоял здесь же, на столе. Ему потребовалось бы много часов, чтобы определить источник прорехи в Плетении, да еще и Теневом, но и это было возможно. В конце концов, пользоваться им он не желал – Эльминстер собирался всего лишь посмотреть на него, словно на скатерть, в которой где-то зияла дыра. И понять, кто и где оставил след. Никто, кроме него, не смог бы отыскать таких следов без привязывающих вещей вроде пряди волос или клочка одежды, и тем более без знания о порталах и заклинаниях, которые были созданы рядом с местом вмешательства. Кроме того, каждый день на огромном континенте Фаэруна случались сотни и тысячи телепортаций и заклинаний. А Эльминстер и понятия не имел, был ли портал как таковой рядом с местом, где кто-то произнес неведомое пока заклинание.

Но он мог это понять. И узнать, кто собирался натворить дел, которые могли повлечь настоящую катастрофу.

«Занятно. Человек не может удержать в себе такую силу без чьего-либо благословения. Может, речь и не о человеке?»

Плетение ощущалось картой, расстилавшейся, сколько хватало глаз. Эльминстер пробегал пальцами по тонким струнам, пытался обозреть необъятное, взлетал птицей и опускался змеей под землю, пытаясь нащупать источник странной магической пульсации, встревожившей даже его богиню. Искал обрывки энергии, искал след, который мог привести его к кому-то, потому что магия была подобна шлейфу аромата, который разливался в воздухе, и неизменно следовал за колдующим.

Может быть, ему следовало даже поговорить с другими Избранными – хотя бы связаться с Келбеном и Лейрел – но не сейчас!

Через многие и многие часы, когда поднялось заново и уже пошло к закату медовое солнце, Эльминстеру показалось, что он что-то нащупал. На далеком севере.

В Рашемене.

Лодка-плоскодонка беззвучно плыла по синим, кристально-чистым и головокружительно глубоким водам озера Ашейн. Серебристый морозный туман окружал суденышко плотным облаком. Ни руля, ни весел у лодки не было, а парус был подвернут к низкой мачте, но лодка двигалась сама, не меняя курса. В воздухе висела стылая ледяная сырость, которая пробирала до костей.

Настроения в лодке разделились. Йеннифэр дрожала от холода, обхватив себя руками за плечи, и за первые полчаса несколько раз поднималась, делала резкие взмахи руками и сгибала ноги: пыталась согреться.

Ведьмы, разумеется, не оставили преступникам ничего, кроме скудного запаса еды. На взгляд Йеннифэр, предназначенного лишь для того, чтобы поиздеваться: весь «запас» состоял из сушеных грибов, которые задубели так, что их и жевать было невозможно. О, и была кружка! Кружка, чтоб ее! Для ледяной воды, по которой они плыли!

Она была зла, замерзла и чувствовала дьявольскую усталость – шли вторые сутки без сна.

«Если нас не доконают эти проклятые духи, то доконает холод. Рано или поздно кто-то свалится от лихорадки, а лечить ее нечем».

Она сомневалась, что кровоостанавливающие травы и мешочек дамских принадлежностей помогут в этом деле хоть чем-нибудь. Чародейка уже почитала за чудо тот факт, что никто из них не заболел к сегодняшнему дню. Организм Цири проявлял чудеса выносливости, а насчет себя Йеннифэр не была столь уверена, поскольку чувствовала отвратительную приливающую слабость, с которой справлялась лишь посредством железной воли. Но на холоде, в тонкой одежде, которую до сих пор было нечем зашить… сколько она продержится на ногах?

«Проклятье».

Расцарапанное плечо противно саднило. Поспать в лодке не представлялось возможным. Места было слишком мало, а пять пассажиров – слишком много для этого суденышка.

Чародейка бросила косой взгляд на Мелькора. Коронованное недоразумение вело себя подозрительно тихо и бледнело с каждой минутой, проведенной на воде. Майрон вился вокруг него еще более подозрительно, больше всего напоминая ей осу над вареньем. Он угрюмо молчал, но все время пытался коснуться Мелькора, останавливая каждый жест на полдороге, будто бы из неуместного смущения. Со стороны это выглядело очень глупо, очень заметно и очень раздражало, но сейчас Йеннифэр раздражало абсолютно все.

Ее бесила погода. Ее бесил этот дикий край, полный самодовольных ведьм и провинциальной дикости. Ее бесил Майрон, который неуловимо напоминал нерешительного юнца, впервые желающего пригласить девушку на свидание. Ее бесил Джарлакс, который лыбился так, словно его приговорили не к смерти в когтях армии духов, а к веселой прогулке. Ее бесило, как смотрелась одежда этого остроухого, не сочетаемая ни с чем – куртка из волчьего меха, яркие красные штаны, шляпа с разноцветными перьями, сапоги с золочеными украшениями. Она до сих пор не понимала, почему его не заставили вернуть награбленное – разве что ведьмы сочли, будто торговать краденным таким индивидуумом ниже их достоинства и проще выплатить торговцам стоимость товара. Ее бесила легкомысленность Цири, которая была преувеличенно спокойна и согревалась тем, что делала упражнения, балансируя на мысе лодки и тем самым раскачивая ее.

Первым молчание нарушил Джарлакс. Он поправил перо на шляпе и с довольным видом оглядел присутствующих.

– Что-то вы все кислые. Я не вижу радости на лицах из-за нашего чудесного спасения.

Лодка, поскрипывая, двигалась по воде. Цири круговыми движениями разогревала плечи. Йеннифэр покручивала запястьями и дышала на руки. Воздух вырывался изо рта облачком. Мелькор зеленел, ежился на поперечной скамье посреди лодки, а потом обхватил руками живот и поджал колени к груди.

Майрон недовольно поморщился, барабаня пальцами по дереву лодки.

– Ты же их слышал, – мрачно ответил он Джарлаксу. – Нас должны разорвать духи. Если они хотя бы вполовину так же сильны, как те, что были – поверь, они исполнят обещанное.

Джарлакс фыркнул и беззаботно махнул рукой. Его единственный видимый глаз рубиново поблескивал под белой бровью.

– Я смотрю на это иначе. У меня, знаешь ли, большой опыт положения приговоренного к смерти, – он поднял руку и принялся загибать пальцы. – Нас могли повесить, четвертовать, разорвать медведями, просто бросить в эту ледяную воду, – он торжествующе прищелкнул пальцами и указал на Майрона. – Но вместо этого они отправили нас на лодке через озеро! Плавать в этой водичке я не собираюсь, но поверь, жизнь научила меня, что пока ты дышишь и не связан по рукам и ногам – у тебя полно шансов! И у нас их, по сравнению с виселицей – до жопы!

Цири усмехнулась и с одобрением посмотрела на темнокожего эльфа. Майрону ее настроение казалось неуместно оптимистичным.

– Точно, – согласилась она. – А если тебе оставили оружие, то шансы повышаются вдвойне. Тем более что хотя бы один из нас все-таки не разучился колдовать.

Мелькор издал неопределенный булькающий звук.

– Я сомневаюсь, что в этот раз смогу хоть что-нибудь, – хрипло произнес он и глубоко вдохнул-выдохнул, прикрыв глаза. Вид у него был серый и замученный. – Если я вообще переживу этот гнилой заплыв по озеру.

Джарлакс менторски поднял палец и назидательно изрек:

– Если соберешься блевать – убедись, что за бортом нет какой-нибудь нимфы, и ты не делаешь этого ей на голову. Я слышал, что они выглядят, как прекрасные нагие красавицы, но на смерть в окружении злобных голых баб я буду готов лет через пятьсот!

Туман, казалось, впитывал густую синеву воды. Цири удивленно дернула бровью.

– Да эту лодку же не качает совсем! – она размяла руки, разогревая их, но Майрону показалось, что это не помогло Цири ни капли: он слышал стук ее зубов. – Да и как тебя может укачивать, если ты сам говорил, что ты кто-то вроде бога?! Перестань!

– Да откуда я зн… – Мелькор даже не закончил фразу. Он резко рванулся к борту лодки, придерживая одной рукой косу, второй – корону, и его вывернуло.

Верхом унижения было бы утопить железный венец с Сильмариллами в озере в какой-то захудалой дыре, выворачиваясь в это озеро.

Мелькор выругался, оставшись на коленях возле борта лодки, и попытался отдышаться, упираясь в него локтями. Плотно зажмурился и выдохнул.

Джарлакс присвистнул. В отличие от дамской составляющей компании, дроу подозрительно не мерз. Майрона грел пламень духа и отвращение к снегу, Мелькору было не до холода. Его занимали более насущные неудобства и поминание всех, кого-либо похожих на Ульмо, покровителя вод морских и речных.

«Музыка Илуватара в журчании вод, чтоб ее. Ненавижу воду! Ненавижу озера! Ненавижу моря!»

– Бог, значит? И чему ты покровительствуешь? – голос Джарлакса звучал неунывающе, и походило на то, что положение Мелькора он препятствием для беседы не считал. – Никогда не думал, что увижу, как морская болезнь одолевает божество! – дроу прищурил глаз и понизил тон до заговорщицкого. – И помни о нимфах. Я слышал, они очень обидчивые, как и все местные телторы!

Мелькор выразил свое отношение к комментарию Джарлакса относительно нимф сразу же. И предельно однозначно, пусть и без единого слова.

Майрон видел, что от злости и унижения у Мелькора покраснели даже кончики ушей. А что хуже, он не знал, можно ли ему помочь. Мелькор не мог отравиться, а как справляться с тем, что Цири назвала «укачиванием», Майрон понятия не имел.

В другой раз Майрон бы, по крайней мере, прикоснулся к нему, попытался успокоить, но не был уверен, что это необходимо, к тому же…

«И что «к тому же»?! Это же не наш мир!»

Майрон решительно придвинулся к Мелькору, когда тот выпрямился и уселся на скамью лодки с болезненным кислым видом, от которого бы замариновались и сушеные грибы. Майрон снял с айну подозрительно легкую корону, обнял Мелькора поперек груди, заставив откинуться на себя, положил теплые ладони ему на живот и ткнулся носом в волосы у виска Мелькора, согревая его дыханием – как Майрон думал, не слишком заметно.

Майрон, в отличие от остальных, не мерз. Но промозглый ветер и воду ненавидел не меньше Мелькора.

– Майрон, какого?.. – тихо прохрипел Мелькор, пытаясь выпрямиться и отпихнуть его локтями.

Повис идиотский момент абсолютной тишины. Джарлакс опять присвистнул похабной птичьей трелью – такой, что Майрон поневоле ощутил, как краской заливается даже шея. Йеннифэр собрала губы кольцом и приподняла бровь. Цири прищурилась и недоуменно нахмурилась, словно пытаясь осознать только что понятое.

– Подождите, – осторожно произнесла она. – Вы… вдвоем?

«Ох, чтоб тебя».

– Я не понимаю твоего вопроса, аданет, – угрюмо ответил Майрон, совсем неприкрыто прижавшись щекой к виску Мелькора, и обнял валу покрепче.

Джарлакс переводил взгляд то на Мелькора, то на Майрона. А потом издал хриплый смешок, хлопнул себя ладонями по коленям и с упоением заржал так, что эхо разнеслось в тумане. Йеннифэр мерзко ухмыльнулась, как кошка, обожравшаяся сливок тайком от хозяев.

Мелькор, порозовевший от бешенства до нормального цвета лица, прикрыл глаза и с шипением выдохнул через плотно сжатые зубы.

– Что?!

Джарлакс никак не мог остановиться, и смеялся зверски заразительно. Майрон и Мелькор смотрели на него убийственными взглядами. Зеленоглазая девчонка почему-то не смеялась, но зато изучала их очень задумчиво и немного… грустно? Майрон не был уверен, что правильно понял этот оттенок ее взгляда.

– Да ладно?! – громко поинтересовался Джарлакс и широко развел руки, потрясая ими в воздухе. – Подохнуть и не встать! Вы такие высокомерные, как будто под жопы по ежу положили, а оказывается, вот в чем дело! – он опять заржал.

– Он хотел сказать, – елейным голосом произнесла Йеннифэр, явно получая исключительное удовольствие от сказанного. – Что вы обжимаетесь, как голубки на насесте, – она изящно закинула ногу на ногу и с исключительно заинтересованным видом посмотрела на них, подперев подбородок ладонью. – У вас везде в обычаях… мужская тыловая дружба, или вы одни такие? О, – она подняла в воздух палец. – Пока я не забыла, – она снисходительно взглянула на Майрона и продолжила говорить все тем же медовым, нежным, омерзительно ласковым голосом. – Поблагодари меня за это объяснение! Холод, чтобы ты знал, вызывает сужение сосудов и спазмы мышц. Другими словами, чем больше мерзнет твоя коронованная голубая роза, тем сильнее будет его тошнить. И если уж ты намерен обжиматься с ним до конца дороги, то можешь даже по животу погладить. В моих интересах, чтобы он перестал издавать эти звуки каждые пятнадцать минут.

Если бы Майрон мог испепелять взглядом, от Йеннифэр бы осталась кучка пепла. Эта тварь одновременно умудрилась и помочь ему, и утопить в грязи по уши так, что он пожалел о совете.

«Я ее убью. Я точно ее убью. Утоплю паршивую суку прямо в озере».

Что его удивило очередной раз – Цири даже не хихикнула. И не улыбнулась. Только отвела взгляд в сторону, когда Майрон посмотрел прямо на нее, но в глазах мелькнуло что-то, похожее на… сочувствие?!

У него не было времени понять.

Мелькор выдохнул, очевидно, желая что-то сказать, но заткнулся и закрыл ладонью рот, а потом глубоко задышал с хриплым взбешенным рычанием. Куда больше его заняло стремление не проблеваться очередной раз, когда момент был и без того унизительным.

– А! – Джарлакс махнул рукой, поправил шляпу и уперся локтями в колени, с любопытством глядя на Мелькора и Майрона. – Между прочим, это совершенно нормально! Я даже не согласен с тем, что это делает мужчин женоподобными! Но я так, спрошу ради любопытства – и кто же из вас, великих богов, кого…

– Заткнись! – совершенно неожиданно и неестественно громко рявкнул Мелькор, скинув с себя руки Майрона. Он выдохнул и выпрямился, прошипев. – Вы, люди, удивительные твари, которые возвели совокупление в культ и оскорбление одновременно. Треть жизни вы спите, остальные две трети – если не совокупляетесь, то думаете, с кем и как. Если не думаете, с кем и как, то думаете, когда же вы будете совокупляться, либо зачем вы это делаете, либо насколько правильно совокупиться с кем-то еще! Вы без конца мечтаете об этом, делаете это, обсуждаете это! – он прервался, глотнул воздуха и сдержал очередной порыв тошноты. – А потом! – Мелькор резко выдохнул. – Потом вы приходите в ужас, когда слышите, что кто-то ложится с кем-то реже раза в неделю! – он развел руками и запрокинул голову к небу, повысив голос. – Да вся ваша жизнь, все ваше ущербное соитоцентричное мировоззрение, даже все ваши ругательства – все, все крутится вокруг того, стоит или не стоит у кого-то его… достоинство, и кто куда это достоинство сует! Можно сказать, вы сами вертели на… этом всем все свои ценности! Да какая разница! Вы все равно умрете спустя двадцать пять унылых лет после достижения зрелости! О, большая часть из которых пройдёт за вытиранием соплей и дерьма последствиям ваших бесконечно похотливых разумов и тел! – Мелькор опять сделал паузу, чтобы продышаться, но почему-то его никто не прерывал. – Но для этого вы придумали возвышенное нытье о том, как важно и ценно иметь по десять детей, восемь из которых умирают в свинарнике от кровавого поноса и лихорадки, а бабу с пузом возвели в культ и решили, что это, чтоб вы сдохли, венец творения! Вершина жизни! Предел, сука, творческих сил! Потому что вам банально лень делать все, кроме как бесконечно присовывать кому-то! И после этого кто-то удивлён и даже обвиняет меня в том, что я отношусь к вам, как к блохам, и думаю, что вашу популяцию следовало бы проредить вдвое, потому что вы восполните ее быстрее, чем успеет вырасти лес!