Текст книги "Кольцо миров (СИ)"

Автор книги: Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

В конце концов, все присутствующие были интеллектуальной публикой, пусть в известной мере лишенной даже базовых основ морали.

Сенсориумный клуб «Лабиринты чувств» в районе Леди оказался наиболее подходящим для их целей местом, и с порога поразил их и роскошью, и разнообразием. Потому что в огромном здании, выложенном камнем всех цветов и украшенном причудливым стеклянным куполом с изящными витыми шипами, было… все.

Они предлагали еду и напитки всех миров и планов, диковинные игры самого разного характера – от шахмат до катания на коньках на просторах горных озер Элизиума, прогулки по садам с цветами, собранными из всех вселенных. Можно было снять номер с золотой постелью и опаловой ванной, а можно – комнату, подобную солдатским казармам демонов.

В некоторых комнатах с хрустальными шарами-сенсориумами, заполненными чужими воспоминаниями, можно было погрузиться в чувства тех, кто оказался в гуще кровопролитного сражения или когда-то летал на драконе. А в отдельных, куда, разумеется, допускались лишь совершеннолетние существа всех рас – погрузиться в память существ, которые испытали опыт самых экзотических половых сношений. Например, с крокодилом.

Едва увидев перечень существ в увесистой брошюре, которую им предложили при входе, Мелькор скривился от отвращения и пробормотал что-то об ополоумевших последышах.

– Как-то здесь тихо, – проворчала Цири, глядя по сторонам.

Почему-то она почувствовала себя неуютно. Место показалось ей чопорным и слишком роскошным.

Первый зал, в котором журчал фонтан, и сладко пахло розами, представлял наиболее тихую сторону развлечений: почтенная публика в дорогих костюмах играла в шахматы.

– Вынужден согласиться, – чинно кивнул Цири профессор. Он так и парил над землей в своем гробу, вызывая вежливо-удивленные взгляды местной публики. – Но любое развлечение такого сорта, как то, о котором я осмелился попросить вас, всегда требует некой импровизации, поскольку только спонтанность придает вкус и очарование празднику жизни.

Через зал, бесшумно ступая копытами по толстому ковру, к ним прошла женщина-бариаур. Глаза на ее изящном скуластом лице были подведены ярко-изумрудными тенями, и затянута она была в кокетливый зеленый жилет. Темно-рыжие волосы украшали золотые бусины в волосах.

– Меня зовут Ан’ниви, и я буду вашим проводником в мир чувств, – улыбнулась она. – Что сегодня желают испытать наши клиенты, чего не чувствовали никогда?

Йеннифэр жестом указала в сторону профессора.

– Господин Ливертонд желает вспомнить праздник юности, – коротко сказала она и обвела остальных испепеляющим взглядом, особенно задержав его на Мелькоре. – А я бы желала отдохнуть.

Проводница кивнула, переступив копытами.

– У нас есть сенсориум, в котором запечатлены воспоминания об особенно бурном выпускном празднике…

Профессор поправил пуговицы жилета и ожесточенно покачал головой. Ан’ниви вежливо умолкла, с любопытством глядя на него.

– Ни в коем случае! – отрезал он, прочистив горло. – Никаких сенсориумов и приятных воспоминаний былых времен! – профессор сделал паузу, сменив тон с решительного на спокойный. – Сложность и состоит в том, что я бы желал своего непосредственного участия в празднике. Влияния на события, если так можно выразиться.

Джарлакс пожал плечами.

– Тогда этого не делается на трезвую голову, что бы там ни говорили! – убежденно заявил дроу и улыбнулся их новоявленной помощнице. – Так что для начала отведите-ка нас туда, где мы можем присесть и выпить! Только без золотых тарелок и хрустальных зеркал! – он ехидно стрельнул взглядом на Мелькора. – Тебе же не нужны золотые тарелки и хрустальные зеркала?

Мелькор скривился и послал Джарлакса подальше.

Ан’ниви отвела их в просторную комнату, чем-то неуловимо напоминавшую кухню в их доме – разве что вместо плиты и шкафов с тарелками был выход на обширный балкон с гигантскими гортензиями. Обстановка была уютной: чинного мебельного гарнитура, за которым предлагалось сидеть, выпрямившись и поддерживая светскую болтовню, не наблюдалось. Зато был низкий стол возле большого дивана, и по помещению разливался теплый неяркий свет. Цири счастливо плюхнулась в огромное темно-синее кресло, больше напоминавшее мешок. Мелькор вальяжно развалился на подходящем по росту диване, свесив ступни через подлокотник. Майрон заставил его подвинуться и устроился, откинувшись спиной на бедра валы.

Йеннифэр кисло оглядела парочку, оккупировавшую диван, и с красноречивым видом опустилась в другое кресло – единственное оставшееся после того, как на втором расселся Джарлакс. Профессор и его гроб заняли все свободное пространство за столом.

– Что желаете выпить? – бариаур обвела их теплым взглядом. Улыбка обозначила ямочки на ее гладких щеках.

– То, что заставит опьянеть призрака, – развел руками Джарлакс.

Девушка смущенно кашлянула, и на ее гладких персиковых щеках разлился легкий румянец.

– Я боюсь, что это невозможно.

Мелькор устало вздохнул.

– Тогда то, что заставит опьянеть нас! И что-нибудь необычное для тех, кто не был в Сигиле!

Как называлось то, что им подали, не знал никто. Синяя жидкость в маленьких стопках, налитая из хрустального графина, горела исключительно красивым радужным пламенем, а в голову била сразу же и хлеще, чем лошадь копытом. Йеннифэр после первой же стопки ощутила себя так, словно в нее влили по меньшей мере бутылку вина, а в животе разлилось приятное тепло.

«Ох-ох. Что же дальше будет, если это первая стопка?»

– Ничего себе, – Майрон встряхнулся и отрывисто выдохнул. – Что они туда кладут?

В воздухе висела странная недосказанность. Все понимали, что напиться собираются с определенной целью и ради вдохновения, которое каким-то образом подскажет, что делать с проблемой профессора Ливертонда в его желании победить естественные ограничения существования в призрачной форме. Он же и нарушил неловкое молчание.

– Знаете, я впервые за все существование в этом обличье выбираюсь в таком обществе за пределы университета, – его мерцающий голубоватый силуэт парил над гробом. – И вижу, будто вы чувствуете себя нелепо, но могу посоветовать вам лишь отдаться на волю чувств, – он улыбнулся, глядя на них всех со странной теплотой. – И поверьте, вдохновения в молчании не найдется.

– Мы, кажется, говорили о природе смерти? – Майрон обвел всех заблестевшими глазами. Щеки у него слегка порозовели.

Цири скорчила усталую рожицу и оперлась подбородком на руки.

– Серьезно? – фыркнула она. – Мы хотели праздника, а сейчас пришли и сели говорить о смерти?

Профессор придвинул свой гроб поближе к их столу и, к всеобщему удивлению, впервые показался в полный рост, присел на крышку, как на скамью, и уперся локтями в колени.

– О том, что смерть – всего лишь тезис, юная барышня, – голос его прозвучал слегка лукаво. – А тезисы можно опровергать. Мне эта мысль кажется весьма оптимистичной.

– Смерть – это конец, и нечего о ней говорить, – обрубила Йеннифэр.

– Вот именно! – подтвердила Цири. – Это не тезис, это… – Цири плюхнулась плашмя на свое кресло-подушку, улеглась и воздела руки к потолку. – Пф! Обычно это какая-то страшная задница, если говорить покороче! Иногда – чья-то, которой тебя накрывает!

Профессор удивленно приподнял брови и спустя мгновение утвердительно кивнул.

– Интересная аллегория, барышня. Никогда не приходилось слышать от студентов сравнения смерти и… ягодиц, – он повел рукой. – Но боюсь, такой трактат не получил бы широкого распространения. Слишком… – Ливертонд запнулся, подбирая слово, – свежо для нашего общества.

– А я бы просто заменил слово «жопа» на «проблема», – Джарлакс утащил с тарелки одну из принесенных Ан’ниви слив и откусил половину. Пожал плечами. – Звучит приличней.

– И получается скука, – Мелькор последовал примеру Джарлакса и взял из тарелки персик, после чего задрал ноги и без особого стеснения вытянул их поперек колен Майрона. – Так что если эти ваши тезисы опровергаются, это просто очередное слово для обозначения вопросов.

Майрон обхватил ноги Мелькора и уперся в них локтями. Налил себе еще стопку. Выпил. Выдохнул.

– Вы развели обычную трескотню, – угрюмо заявил он. – Смерть – это структура. Состояние любого материала. И мы так и не решили, как соединить ее с алкоголем.

Мелькор возмущенно сдвинул точеные темные брови.

– Я не понял, ты что, второй раз уже пьешь? А мы?

Выпили еще раз. Цири почувствовала, что опьянение достигло той приятной отметки, когда шатает, и море по колено. В голове начинали закипать идеи и безудержная храбрость.

«Мертвый самогон. Самогон-нежить».

Она хихикнула этой мысли и уселась с диким блеском в изумрудных глазах. От прилившей к лицу крови ее шрам заалел сильнее.

– Я знаю, что надо делать! – радостно заявила Цири. – Алкоголь нужно убить или хотя бы поверить, что мы его убили!

Джарлакс стащил с головы шляпу и повесил ее на край кресла. Дроу сидел, болтая ногой.

– Цири! – укоризненно потянул он. – Самое зверское убийство алкоголя в нашем присутствии уже было совершено им! – наемник кивнул в сторону Мелькора. – Когда в хранилище было разбито столько коньяка, что любой бы оплакал его, словно доброго друга в безвременной кончине!

Мелькор хохотнул и пожал плечами, жуя персик.

– У меня не было выбора, – весело заметил он.

– Идиоты, – уже слегка нетрезвым голосом возвестила Йеннифэр, расстегнув роскошную белую блузку ровно так, чтобы открыть прекрасное декольте. – Раз уж смерть – это концепция, то это переход в другое состояние!

Профессор заинтересованно-оценивающе посмотрел на женщину.

– Между прочим, очень верно замечено, – по его призрачному телу прошла серебристая рябь оживления. – Вы знаете, что в некоторых странах Фаэруна верят, что после смерти тело всего лишь обращается в духа-телтора?

– Да мы их видели! – раздалось наперебой сразу несколько голосов. Громче всех кричала Цири.

Она, потеряв всякое чувство дистанции, встала со своего кресла и плюхнулась на диван рядом с Майроном, откинувшись на ноги Мелькора.

– Эй! Слезь с меня! – вала возмущенно пихнул ее лодыжкой в спину, но Цири лишь поерзала и устроилась удобнее, улыбаясь до ушей. По ее щекам разлился румянец.

– А вот не хочу и не слезу! – громко заявила она. – И как мы сделаем из алкоголя дух?

– Дым! – гневно возвестила Йеннифэр.

Джарлаксу пришлось соображать всего мгновение, прежде чем он расхохотался и щелкнул пальцами, довольно щерясь.

– Да вы гений, госпожа Йеннифэр! И фигура у вас отличная, – дроу хлопнул в ладоши прежде, чем кто-то успел произнести хоть слово. – Нам нужен кальян на крепком алкоголе!

С кальяном разговор пошел веселее. Ан’ниви сохранила безукоризненное самообладание, но посмотрела на них, словно на сумасшедших, когда они потребовали кальян на чистом роме без всяких добавок.

И все-таки исполнила просьбу. А профессор Ливертонд, едва вдохнув в несуществующие легкие первый глоток дыма, расплылся в блаженной улыбке.

– О, боги планов! О, все чувства! Я словно впервые попробовал ром! После долгих бесчувственных лет это подобно поцелую первой любви! – он с наслаждением затянулся еще раз, очевидно, не испытывая никаких неудобств по поводу того, что дым проходил сквозь него и рассеивался в воздухе. – Это лучшее, что я мог почувствовать призраком!

Все уже чувствовали достаточное опьянение, чтобы в сердцах поселилась та особенная меланхолия перед моментом, как верх возьмет движущая сила алкоголя и разделит всех по своим местам, поселив в одних душах еще большую меланхолию, а в других – тягу к приключениям.

У Цири приятно звенело в голове, и практическим путем она выяснила, что развалиться в районе коленок Мелькора можно вполне удобно.

– Вечер слишком томный, – вздохнула она, и спустя секунду ее лицо приобрело настороженно-удивленное выражение, поскольку Цири осознала, что произнесла это вслух. – Ой, – она улыбнулась. – Пойду, попрошу музыки!

– Я поддерживаю! Какой праздник без музыки? – вытянул руку Мелькор, не обращая внимания на косой взгляд Майрона, которого великий разделитель начал медленно и неуклонно сталкивать на сторону глубоких раздумий.

Йеннифэр потянулась, принимая в кресле вальяжную кошачью позу.

– Какая пошлость, – промурлыкала она, блаженно жмурясь. – А, и правда! Нужна музыка!

– Подождите! – резко выкрикнул Джарлакс, обратив на себя всеобщее внимание. – Мы обязаны узнать ответ на животрепещущий вопрос!

Профессор затянулся кальяном и заинтересованно посмотрел на наемника:

– Экзистенциального толка? – в его темно-синих призрачных глазах замерцали голубые искорки.

– Совершенно верно! – кивнул дроу и уставился на Мелькора. – Куда делась твоя корона?

Майрон обернулся на Мелькора. На лице у майа было написано выражение, которое можно было поровну истолковать как желание убивать и безоблачную нежность.

– Кстати, хороший вопрос, – он улыбнулся. По-прежнему неопределенно.

Мелькор сыто улыбнулся и широко развел руки.

– О, во имя меня же! – он обвел взглядом присутствующих, особенно долго задержавшись на Майроне. – Вы что, всерьез поверили, будто я могу расстаться с ней хотя бы на минуту? Какая наивность!

Вала небрежно встряхнул головой, коснулся большого гребня, который украшал косу на затылке, и все с изумлением наблюдали, как очертания гребня поплыли, растянулись, превращаясь в огромную шляпу с павлиньим хвостом. А потом перья как будто съежились, начали втягиваться и чернеть, шляпа – истончаться, и, наконец, конструкция на голове Мелькора приняла форму хорошо знакомого Майрону железного венца Ангбанда, украшенного Сильмариллами, которые рассыпали дивной красоты перламутровое сияние.

Майрон убийственно спокойно смотрел на метаморфозу секунд пять. Кашлянул.

– Мэлко, – подозрительно нежно произнес он. – То есть, когда мы… и у тебя была заколка за ухом…

Мелькор бархатно прищурился, понизив голос до тягучих басовитых нот:

– Естественно.

Цири выбралась из комнаты со звоном в голове и легкостью в теле в поисках их Ан’ниви, ошиблась коридором, и оказалась в огромном шумном зале, переполненном флиртующей публикой. Здесь кокетливо хихикали, соблазнительно наливали игристое вино из фонтана, заказывали цветы и музыку для привлекательных одиноких дам, элегантно смотрящихся в зеркальце за своими столиками, пили за здоровье друг друга и уходили парами, поддерживая иллюзию светского разговора лишь ради игры приличий.

А за большой барной стойкой Цири мигом увидела ту, кого уж точно не ожидала.

Штурман Гонсалес с золотой серьгой в ухе, одетая в свободные штаны с высоким металлическим поясом и не менее свободную рубашку, обнажающую крепкие смуглые руки, спускала часть состояния, полученного после ограбления. Она беззастенчиво флиртовала с какой-то пепельной блондинкой, которая тонко хихикала, но на лице Гонсалес, попивающей ром, читалась оценивающая скука.

«Ах ты, зараза».

Цири сама не знала, почему почувствовала себя отвратительно оскорбленной. То ли потому что блондинка была пепельноволосой и зеленоглазой, то ли дело было в алкоголе, который мгновенно напомнил ей о неловко вспыхнувшей в дирижабле искре притяжения, но Цирилла мигом забыла о музыке. Она решительно прошествовала сквозь зал прямо к стойке и нахально уселась на высокий барный стул рядом с Гонсалес.

– Привет, – будто бы невзначай поздоровалась она со штурманом, даже не взглянув на блондинку, будто ее и не существовало. – Я не ожидала тебя здесь увидеть.

На лице тифлины мелькнуло изумление. Мгновение Гонсалес удивленно моргала, а потом бросила на Цири такой глубокий взгляд, что внизу живота скрутило.

«О, черт. Это алкоголь. Точно алкоголь».

Карамельные глаза штурмана блестели, как два темных янтарных камня. Гонсалес послала девице воздушный поцелуй.

– Прости, дорогуша. Это моя знакомая.

– Знакомая? – незнакомка смерила Цири испепеляющим взглядом и вильнула бедрами, затянутыми в фисташковое платье, больше напоминающее обмотанные вокруг тела куски ткани. – Хорошо, Гонсалес. Найду себе другую компанию на вечер.

– Вот и вали, – хрипловато промурлыкала штурман и повернулась к Цири, закинув ногу на ногу. – Что делаешь здесь, маленькая праймерша? – Гонсалес посмотрела на Цири.

На ее лице с темными пухлыми губами и слегка широким носом блуждала ленивая полуулыбка. Отвратительно раздражающая, похабная, мерзкая и дьявольски притягательная.

Цири прищурилась и жестом попросила юношу за стойкой подать ей точно такого же рома.

– Я тебе не маленькая, – фыркнула Цири, оскалив белые зубки и сверкнув изумрудными глазами. Она склонилась близко к лицу Гонсалес. – Или ищешь себе птичку, чтобы она пела голосом послаще?

Женщина перед ней вздохнула. Грудь высоко поднялась и опала под рубашкой.

– Вот поэтому ты мне и понравилась, – тихо проговорила она. – У тебя крылья из стали, как у самой прекрасной машины.

– Вот как? – Цири почувствовала удовлетворение и удивление. Уж от Гонсалес, через раз использующей ругань, такого комплимента она точно не ожидала.

А потом издала возглас неожиданности, когда чужие губы, горячие и мягкие, впились в ее собственные – нагло, бесцеремонно и чудовищно приятно. Она оттолкнула Гонсалес, но не так, чтобы оборвать поцелуй – придержала за воротник рубашки лишь для того, чтобы показать ей, что она уж точно не маленькая птичка.

– Что, вот так сразу потащишь меня в кровать, как ту девчонку? – Цири прищурила дикие изумрудные глаза. – Обойдешься. Сначала раскачаем это место.

В комнате висел плотный кумар кальянного дыма. Алкоголь на столе пополнился двумя бутылками разного цвета и ромом. Профессор глубокомысленно рассуждал о чем-то. Джарлакс очень внимательно его слушал и отчаянно пытался понять взаимосвязи в произнесенном, но делал крайне умный вид, который сходил за интерес:

– …таким образом, матриархат является важной составляющей вашего исторического и социального процесса, каким бы ужасным ты его ни описывал.

По правде говоря, попытки Джарлакса осмыслить непрошеную лекцию профессора, вытеснялись в воображении дроу разгулом пьяных метафор. Он битый час наблюдал за тем, что творил алкоголь с Мелькором и Майроном, и на ум наемнику приходило только неизящное и весьма сомнительное сравнение с двумя сношающимися слизнями. Поскольку вечер начался с того, что Майрон вполне благопристойно сел возле коленей разлегшегося на диване Мелькора, соблюдая ему одному известные правила приличия, но с каждой стопкой эти двое невыносимо медленно съеживались все ближе друг к другу в один милующийся педерастичный клубок.

«Ей-богу. Как будто медленно пытаются заползти друг на друга».

На деле не произошло ничего более неприличного, чем перемещение Майрона поближе к груди Мелькора и сползания Майрона головой на локоть валы, но для слипания от избытка нежностей Джарлаксу хватило бы и меньшего.

– О, во имя меня же, только не эта женщина! – рявкнул развалившийся на диване Мелькор, едва увидев, кто пришел вместе с Цири. Майрон переложил руку Мелькора себе на грудь и опрокинул внутрь очередную стопку алкоголя.

– Именно она, Мелькор, именно она, – поддразнила его Цири.

Гонсалес уперла руку в бок и кривовато ухмыльнулась, красноречиво обхватив Цири за бедра.

– О, трудящиеся голубого знамени. Привет.

Йеннифэр разморенно потягивалась и жмурилась в кресле. Вид у чародейки был подвыпивший и до крайности довольный, словно у сонной кошки. Ее блузка неприлично низко расстегнулась, юбка задралась почти до колен, открывая кокетливые кружевные чулки.

– Продолжайте, профессор, – промурлыкала она. – Вы умный мужчина и говорите исключительно интересные и прекрасные вещи о женщинах. А эти двое голубков всегда будут ненавидеть женщин.

– Ненавидеть?! – взвился Майрон и грохнул стопкой об стол, злобно уставившись на Йеннифэр. – Да у вас вечно так! Значит, про женщин и слова сказать нельзя, а нас только ленивый пидорами не назвал и это, по-твоему, нормально?

Гонсалес хрипловато усмехнулась и бесцеремонно плюхнулась на кресло-подушку, после чего потянула за собой Цири, которая, засмеявшись, повалилась штурману на бедра.

– Именно так, красотка, – Гонсалес опять ухмыльнулась, проводя ладонями по плечам Цири и глядя исподлобья на Майрона. – Или тебя это не устраивает?

Майрон презрительно скривил рот и налил еще себе и Мелькору. Опрокинул в себя.

– Нет, не устраивает! – возмущенно рявкнул Мелькор, ударив кулаком по подлокотнику дивана так, что тот затрещал.

Джарлакс выпил. Посмотрел на остальных. Профессор Ливертонд курил свой кальян, с искренним интересом наблюдая за дискуссией. В его темных призрачных глазах мерцал хитрый огонек.

– Кстати, раз уж у нас зашла о речь о девочках и мальчиках… – дроу развалился в кресле, отсалютовал еще одной стопкой и посмотрел на Мелькора и Майрона. – Да скажите уже, кто из вас двоих главный!

– Кстати, он вынудил нас делать ставки! – пьяно возвестила Цири и захихикала, не задумываясь о смысле сказанного. Выражения лиц великих духов Арды казались ей уморительно смешными.

– Что?! – возмущенный вой Мелькора и Майрона перекрыл всеобщий хохот. Мелькор даже сел.

– Какие еще ставки?!

– Да почему вы вообще взялись это обсуждать?!

Гонсалес заразительно звонко заржала. Йеннифэр томно улыбнулась, щуря фиалковые глаза, и ткнула в Мелькора пальчиком, понизив голос до бархатистой глубины.

– Мы единодушно решили, что принимаешь ты.

Мелькор взбешенно встряхнулся.

– Нет! Да чтоб я провалился в пустоту, если еще и это вам говорить буду! Вы тут все на ебле помешались! И Цири! Где наша музыка, а? – Мелькор недовольно притопнул каблуком сапога об пол. – Ты пошла за музыкантами, а привела ее! – он обвиняюще указал на Гонсалес. – Здесь кисло, как в морге!

Профессор Ливертонд с глубокомысленным видом выпустил в воздух очередной клуб дыма.

– Господа, ну что за разговоры, – укоризненно произнес он и повел руками в примирительном жесте. Руки у призрака слегка подрагивали, а голос звучал подозрительно вдохновенно. – Разве так ведется истинное веселье? Кто же обсуждает столь личные дела своих товарищей, когда любовь – вещь непредсказуемая, и поистине удивительная! – он мечтательно и совсем по-человечески вздохнул. – О ней написано столько трактатов, что она стала такой же движущей силой, как идея смерти, а я скажу, что она сильнее смерти. Любовь – это все, господа и дамы! Не надо так.

На мгновение повисло молчание. Частично недоуменное, частично – смущенное. Цири улыбнулась, когда Гонсалес обняла ее за плечи, и хлебнула рома из горла бутылки.

– А вы романтик, профессор, – ехидно заметил Джарлакс.

– Что наш мир без романтики? – мечтательно вздохнул старый призрачный философ.

– Что такое романтика? – угрюмо поинтересовался Майрон.

– Что такое наш мир? – развел руками Мелькор.

– Ром! – громогласно-хрипло возвестила Гонсалес, подняв в воздух початую бутылку.

– Жизнь! – довольно выкрикнула Цири. – И веселье!

Йеннифэр раздраженно вздохнула. Со словами профессора о любви в ней набирало силу отвратительное пьяное желание бунта.

Во-первых, против несправедливости того, что ее повсюду окружали пары и романтики. Даже лысый дроу, чтоб его, казался ей именно таким! Во-вторых, против того, что Геральт неведомым образом отвратительно повлиял на ее чувство свободы. Какой была эта свобода, и каким образом Геральт ухитрился его отнять, Йеннифэр не могла сформулировать, но прямо сейчас ее возмущение было жгучим. В первую очередь – на то, что глупый ведьмак заронил в ее голове жуткую доселе мысль о спокойной жизни.

«И скольких он без меня перетрахал?!»

Вслед за желанием бунта в Йеннифэр набирало силу отвратительное чувство, что она желает всего и сразу. И лучше – прекрасных смазливых мужчин, которые будут делать ей массаж, носить ей фрукты и делать в постели все, что она сегодня пожелает.

– Что загрустила, госпожа чародейка? – Джарлакс подмигнул ей. – Неужели лелеешь материнские чувства?

– Отвали! – сердито ответила Йеннифэр.

Цири расхохоталась какой-то шутке Гонсалес, которую штурман прошептала ей на ушко, а потом подскочила на месте, притопнула каблучком и покружилась.

– Я хочу плясок! – заявила она. – И чего-нибудь безумного!

Майрон устало вздохнул и хлопнул себя ладонями по коленям.

– Тебе мало безумия?!

– Ци-ири! – задушевно потянул Джарлакс. – Как мне нравится этот настрой! – дроу ощерился и шельмовски посмотрел на профессора. – Между прочим, господин Ливертонд, вы романтик – а почему вы без вашей женщины?

Призрак издал удивительно человеческий кашель, похожий на кашель живого человека, и его лицо налилось густым ярким мерцанием смущения.

– Это очень личный вопрос! – заметил он.

– Это несправедливо! – выдала Цири. – Вы хороший человек! Мы должны найти вам хотя бы компанию! – она хлопнула в ладоши. – Джарлакс! Пошли, поищем профессору даму!

Призрак неуверенно кашлянул еще раз, удивленно глядя на них, и втянул еще алкогольного дыма, отрицательно замахав руками.

– Право, не стоит! Я чудесно провожу время, и думаю, что музыка только пойдет на пользу нашему празднику.

Джарлакс встал, пьяно качнувшись, и напялил шляпу залихватским движением. Шляпа села слегка криво, но сейчас на это никто не обратил внимания.

– Стоит! – убежденно возразил он с нетрезвым наигранным героизмом в голосе. – И не смейте возражать!

Мелькор обреченно вздохнул и поднялся с дивана, пошатнувшись и придержав на голове корону.

– Раз никто не желает подумать о более важных вещах, я найду нашу женщину с копытами и попрошу у нее музыки.

В сенсориумном клубе не нашлось ни одной призрачной дамы, поэтому на улицу они вывалились пьяные, счастливые и абсолютно не думающие об угрюмых взглядах, которые проводили их внутри. Мелькор не совсем понял, как он оказался вместе с Цири и Джарлаксом на улице, собираясь в другое место, но решил об этом не думать.

Он даже не помнил, как они уговорили его отправиться сюда.

– Так что, мы ищем привидение? – радостно поинтересовалась Цири. – Ой!

Она споткнулась, хихикнула, и без всякого стеснения ухватилась за руку Мелькора.

– Тихо! – не вполне трезвым голосом одернул ее он.

– Зачем тихо?! – возмутился Джарлакс. – Этот город не спит!

Цири звонко засмеялась и затянула сильным, но чудовищно не попадающим в ноты голосом песню, за которую Йеннифэр бы надавала Геральту по ушам, если бы услышала. Песня была незатейлива и похабна, повествуя о распущенных принципах трех девиц из Виковаро, направленных на удовлетворение своих и чужих половых чувств.

– Хватит! – страдальчески рявкнул Мелькор. – Ты петь не умеешь!

– А ты меня научи! – расхохоталась Цири.

– Этому невозможно научить! – с драматической пьяной патетикой заявил ей вала. – Это состояние души!

Цири хихикнула.

Их пошатывало. Алкоголь удивительным образом поддерживал в голове то состояние, когда казалось, что кража коней, обливание стражи томатной пастой и дикие песни среди ночи на улице – самые логичные поступки на свете.

Мелькор набрал в грудь воздуха и затянул разнузданным, но неприлично хорошим голосом песню этого мира, которая предлагала самые разнообразные варианты наказания пьяного матроса – от протаскивания его под килем до скармливания крысам. Откуда Мелькор знал слова, а также, где подцепил мелодию песни – было вопросом без ответа.

С нот он не сбился ни разу. Цири и Джарлакс быстро уловили общий мотив и мгновенно принялись подпевать.

Отреагировали на их пение быстро. В домах на улице начал зажигаться свет, а из окон и с балконов – раздаваться возмущенные голоса.

– Вы там с ума посходили?!

– Боги, кто там так орет на целый квартал! Здесь приличные дома! Убирайтесь в свой Улей, пьяные нищеброды!

– Я сейчас стражу позову!

– Здесь концерт, так что не мешайте творчеству! – пьяно проорал Джарлакс. Разумеется, его голос не шел ни в какое сравнение с раскатистым бархатным басом Мелькора, который было слышно по меньшей мере в четырех кварталах в округе.

– Я тебе сейчас творчество сам устрою стрелами в жопу!

– Пойдемте! – обиженным голосом сообщил Джарлакс. – Нас здесь не любят!

– Мелькор! – Цири опять бесцеремонно вцепилась в рукав валы. – Я хочу есть!

– Здесь нет еды. Есть… цветы? – Мелькор удивленно вытаращился на желтые розы, которые выросли перед ним как будто из-под земли.

Он уже потянулся к вазе, опасно намереваясь ее свалить неуклюжим движением, когда перед ними появился весьма раздраженный дух женщины с длинными волосами.

– Не вздумайте трогать мои цветы, – сердито произнесла она.

– О! – Джарлакс ошеломленно выдохнул. – Привидение! Ребята, она такая красивая!

Майрон сердито приложился к бутылке с ромом, отпивая из горла. Бутылка шла уже вторая. Гонсалес последовала его примеру, допивая остатки в первой.

– Как-то странно вы молчите, господа, – пожурил их профессор, глядя на них с лукавым любопытством. – Как знакомы мне эти лица молодых людей, которые потеряли свою любовь.

– Любовь… – мрачно буркнул Майрон и покачал перед собой бутылку, в которой плескался темно-карамельный ром. – Да в пизду любовь, – он мрачно опрокинул в себя еще несколько глотков алкоголя.

Профессор серьезно сдвинул брови, затянулся кальяном и кивнул.

– Сентенция интересная и весьма реалистичная для большинства народов, – в его голосе тоже слышалась нетрезвость. – И отвратительно прозаичная.

Гонсалес бесцеремонно уселась рядом с Майроном и не менее бесцеремонно обхватила его поперек спины, наплевав на разницу в росте, а потом хлопнула майа по груди.

– Он хотел сказать, что его любовь поимели и растоптали, – заплетающимся языком пояснила она. – Ты не понял что ли? Как и мою!

– Да вы знакомы всего два дня! – Майрон раздраженно грохнул бутылкой об стол.

– И че? – Гонсалес мечтательно выдохнула, глядя в потолок. – Это ж искра, едрить ее! – она развела руками, как будто желая обнять кого-то очень большого. – Пожар! Огонь!

Профессор лирически вздохнул.

– Любовь – это все, юные мои, – повторил он и покачал гибкой металлической трубкой кальяна. – Что наш мир и все миры, как не движимое чьей-то любовью творение?

Йеннифэр стоило отлучиться всего на минутку, чтобы вернуться уже в окружении четырех мужчин. Мужчины были обходительны, красивы, как самая сахарная девичья мечта, без труда поддерживали светский разговор, пока их не отогнали от себя Майрон и Гонсалес, и по совместительству оказались убежденными почитателями Сунэ, богини любви.

Йеннифэр было невдомек, что наиболее преданные последователи Огневолосой Госпожи все как один могли считаться непревзойденными любовниками.

Теперь чародейка упоенно развалилась на топчане возле балкона и буквально купалась в ласке, попирая своим довольным видом угрюмую тоску Майрона и Гонсалес, а также лирический настрой профессора Ливертонда. Блондин массировал ей ноги, рыжий мужчина – плечи, кормя с рук прозрачным виноградом, а два брюнета – смуглый и светлокожий – руки. Они назвали свои имена, но их Йеннифэр не запомнила.