Текст книги "Кольцо миров (СИ)"

Автор книги: Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Цири последовала его совету мгновенно: отступила, повернулась ловким танцующим движением вполоборота, занимая широкую оборонительную стойку.

– Мама! Джарлакс! Держитесь за нами!

Айвен зарычал, взмахивая секирой. Мелькор застыл на камне, как изваяние, вглядываясь в чудовищную фигуру впереди, словно завороженный.

– Мелькор! Сюда быстро!

«Зараза!»

Мелькор его не послушал. Пошла пляска. Из тени выступил призрачный силуэт мужчины в рогатом шлеме, вооруженный копьем, и замахнулся на Цири. Девчонка вскрикнула и закружилась волчком, отбивая удары: текучая и шустрая, как вода.

«Неплохо для человеческой мелочи. Если только этих духов можно убить».

Майрон с рыком отбил игрушечным мечом девчонки – слишком, слишком коротким и легким – направленный на него удар второго духа, вышедшего из-за завесы. Уклонился, заплясал, отбивая удары, и достал одного из нападающих смертельным броском, пронзая мечом насквозь. Человеку удар пришелся бы в печень.

На успех Майрон не рассчитывал, но услышал глухой призрачный стон, когда телтор обмяк, растворяясь в туманной стене за стеной – а мгновением позже второй, означившийся радостным гиком Цири.

Воздух прорезало напевным, слегка дребезжащим пением зеленого гнома на непонятном языке. Он ухал, попрыгивал и бурно жестикулировал, покачиваясь, как сова на насесте, а потом туман рассеяло золотистой дымкой, по лицу на мгновение скользнуло что-то плотное и теплое, и Майрон с удивлением заметил, что их окружает большая золотая сеть, похожая на искрящийся светом пузырь.

Любоваться было некогда. Их обступали духи, и Майрон вступил в новый поединок – уже с двумя врагами, мужчиной и женщиной, уклоняясь от ударов призрачного копья охотницы.

Айвен с диким рыком загнал в стену тумана еще одного телтора. Человека или любого другого удар его секиры разрубил бы пополам, но туман окружал их, как круг на плясках, который каждое мгновение вбирает в себя одних танцующих в середине и выпускает на их место других.

Мелькор неподвижно смотрел на ту разозленную скотину впереди, на чьем камушке он нечаянно потоптался. Скрипя и треща, она подступала шаг за шагом, медленно и неотвратимо продвигаясь сквозь ледяную синеву бурана черной скрюченной громадой. За спиной шла драка, но к алтарю телторы не подходили.

Рогатая тварь смотрела прямо на него, как будто растягивая момент наказания и расправы.

«Но даже тот недоумок как-то выстроил щит!»

Он выдохнул, пытаясь игнорировать скользкую орущую панику где-то внутри. Тварь, возвышавшаяся над ним почти вдвое, все приближалась.

«Тени. Они везде здесь. Тени и кости, смерть и кровь, безумие и хаос».

Мир вокруг был наполнен странной пульсацией – щекочущей, яркой, липкой, как кисель, и мягкой, как глина. Словно весь воздух пропитывала цветная многогранная паутина. Что-то, похожее на искусное плетение хаотичных нитей.

«Не то. Не то! Не поможет!»

Тварь уже была опасно близко. Мелькор попятился к краю алтаря, слыша, как под пяткой хрустнули чужие кости, и чудовище утробно зарычало, встряхнув рогами. Пустые глазницы, полные огня, полыхнули бешенством. В нелепой пародии на раскрытые объятия оно потянуло к нему острые когти-сучья, каждое из которых было с его ногу от колена до щиколотки.

«Нет уж. Я тебе не дамся».

Страх внутри колко взвизгнул, порождая животное желание спрыгнуть с этого камня и сбежать, но Мелькор знал, что бегство не поможет. Ничем. Никак.

Та паутина не пускала его к себе, но за ней, за той отвратительной яркой мешаниной, пряталось что-то еще, темное и злое: знакомое до болезненности. Нити распадались и вихрились иссиня-черным облаком с мелкими мириадами огоньков, закручивались спиралями всех оттенков безумия. Изломанные фигуры, дикие пляски вокруг мертвых тел, сумасшедший надтреснутый смех, льющаяся кровь, хруст сломанных костей и жуткая, убийственная власть, высасывающая жизнь, бесформенный хаос и мщение, обида и злоба – в этой спирали-паутине было все.

«Вот оно!»

Мелькор выдохнул, ощущая, как что-то внутри балансирует на краю этой спирали. Что-то, одновременно похожее на все пять чувств и ни на одно из них. Что-то воспротивилось его чутью, встало на краю спирали темной тенью, зашипело, ударило давящей на виски до темноты и дикой рези преградой, но поток был слишком знаком и слишком ярок, чтобы отказываться от него. Он продрался сквозь чужую волю грубо, словно проламывая стекло ударом кулака, и вцепился в силу, которая текла сквозь мир. Зачерпнул ее полной горстью, разрывая порядок спирали.

Какой бы она ни была – это была материя. А значит, у материи была музыка.

Что-то кричало и бесновалось, пытаясь оторвать Мелькора от силы, как женщина, которая пытается в истерике выцарапать глаза, но он уже почувствовал ток магии, льющейся по здешнему миру, и взял первую ноту наугад. И с диким смехом увернулся от цепкой лапы, спрыгивая с камня в неглубокий снег.

«Задуши его! Убей его! Выпей его жизнь и силы!»

Тварь заскрипела древесными суставами, поворачиваясь к нему, но страх исчез. Он заплетал пойманную материю в вязь дикого гневного напева, ритмичного и жуткого, как пляска висельников, в крик и хохот, в рисунок поворотов и уклонов, больше похожих на бой, на танец вокруг залитых кровью переломанных костей на алтаре. Переплетал песню с воем перепуганных разъяренных духов.

Тени клубились вокруг облаком, и он чувствовал, как тьма добирается до сердца этой твари, которая напала на них. Как песня и бешеная пляска режут и бьют, разрывают и ломают, пьют жизнь и искажают до неузнаваемости. Как пение обращается в сумасшедший победный вопль, и метель хлещет так, что все утонуло в белом мареве на расстоянии вытянутой руки.

Цири закричала, зажимая уши, слыша, как воздух рвет дикий, похожий на визг баньши, вестницы смерти, вой десятков телторов, вой хранителя леса, безумный хохот дикой пляски.

Вой вибрировал и звенел, швыряя их на снег, заставляя прятаться за бревнами и корчиться от боли. Майрон рычал, сотрясаясь на земле мелкой дрожью, словно напуганный зверь. Джарлакс поджал колени к груди и закрыл уши ладонями. Йеннифэр шипела, в конце сорвавшись на отрывистый крик. Пайкел поскуливал. Айвен ревел благим матом, как боров.

А потом на мгновение воздух затмило вспышкой тьмы, разорвалось звенящим чернильным пятном, ударило порывом ветра, ослепило, закружило в сердце бурана.

Все стихло так резко, словно и не начиналось. Метель улеглась, туман растаял серыми клочьями, духи пропали, рассыпавшись в серебристый дым.

Стояла ошеломительная мертвая тишина. Чуть слышно поскрипывал снег. Бледное солнце сияло над трактом за высокими серыми облаками.

Кромка леса чернела искореженными деревьями, выпитыми досуха, и среди поляны застыл скелет хранителя леса – голые кости, сгнившие ягоды и грибы, иссушенное дерево и почерневшие ветви.

Они валялись на земле кто где – едва не оглохшие и чуть дышащие, но живые. Мелькор с ошалевшим взглядом плюхнулся в снег между потемневшим алтарем телтора и бревном стоянки. Обернулся через плечо на мертвый лес.

– Я сделал что-то не то, да? – голос его прозвучал тихо и потерял глубокую гладкость.

Майрон отряхнулся от снега, морщась от стреляющей боли в ушах. Потер виски, издав тихий раздраженный стон. Он хрипло выдохнул, поинтересовавшись у Мелькора:

– Ты цел?

Вопрос прозвучал одновременно как удивление, беспокойство и обреченность. Мелькор поправил съехавшую на затылок корону и ответил совсем на другой вопрос, которого Майрон не задавал:

– Я чувствую себя так, словно пил неделю, – голос Мелькора прозвучал еще более хрипло.

Джарлакс поднялся из-за бревна. Огляделся по сторонам. Бодро поправил шляпу, пьяно балансируя на ногах, и коротко заключил:

– Я смотрю, пейзаж немного изменился. Надо сваливать.

Майрон посмотрел на собственную руку, все еще сжимающую меч. Протянул его Цири, которая, морщась, растирала лоб.

– Спасибо.

– На это ты тоже не рассчитывал, Мелькор? – Йеннифэр с видимым трудом поднялась на ноги, пошатнулась, но уперла руки в бока и выпрямилась.

– Я спас твою жизнь, женщина, – Мелькор скривился. – Так что имей чувство благодарности, как бы вульгарно ни звучала для меня сама мысль о спасении кого-либо.

Цири закатила глаза и вернула клинок в ножны. Айвен почесал в затылке и мрачно огляделся.

– Заканчивайте, бабы вы базарные. Ноги уносить надо!

– О-ой, – многозначительно добавил Пайкел, похлопывая дубиной по ладони.

Йеннифэр утомленно потерла запястьем лоб и поежилась от холода, гневно глядя на Мелькора.

– Я прекрасно вижу, что ты устроил своим маленьким выступлением. И думаю, что следовало бы оставить тебя здесь, учитывая все проблемы, которые ты создал в лучшем случае за несколько минут.

Мелькор фыркнул, скрещивая в снегу вытянутые ноги, и по-птичьи склонил голову к плечу. Коса звякнула украшением об ободок короны.

– А мне кажется, что оставить здесь следует тебя, чародейка без магии.

Майрон тяжело вздохнул. Цири прищурилась, морщась от холода. Йеннифэр изящно оправила прядь, упавшую на лоб.

– Я на своем веку не видела ничего более жалкого, чем мужчина, который пытается выдать решение собственноручно созданных проблем за героизм.

Мелькор устремил взгляд к небу.

– Еще более жалко выглядит женщина, которая пытается в бедственном положении изображать гордость.

Йеннифэр сложила губы, словно для поцелуя, и промурлыкала одну-единственную фразу:

– Роза голубая.

Джарлакс звонко присвистнул. Цири захихикала в кулак. Майрон со стоном прикрыл ладонью лицо.

«Ну, все, сейчас точно вожжа под хвост попадет. Что бы это ни означало в их мире».

Он искоса посмотрел на Мелькора, замечая, как румянец злости расползается на скулы и даже на кончики острых ушей.

– Падаль истеричная, – прошипел Мелькор. Он мерзко оскалился: так, что аж верхняя губа приподнялась, обнажив зубы.

Йеннифэр издала короткий смешок и изящно повела ладонью в воздухе. Фиалковые глаза оставались ледяными, как северное море.

– Неостроумно, – пренебрежительно отчеканила она. – Я рассчитывала на большее.

Никто из них не заметил, как Пайкел покачал головой, а потом, пританцовывая сначала на одной ноге, а затем на другой, принялся что-то напевать и бубнить под нос.

В воздухе полыхнуло жизнерадостными розовыми искрами и что-то хлопнуло, как будто проткнули пустой надутый мешок. Йеннифэр издала гневный вскрик, а остальные, даже Мелькор – почти одновременный протяжный вздох умиления.

В снег, на колени, на руки и даже на головы сидящих вывалилось никак не меньше трех десятков разноцветных пищащих котят: пушистых, резвых и любвеобильных.

Цири мгновение ошеломленно хлопала глазами, а потом мелодично засмеялась и подняла на колени двоих котят, которые тут же принялись играть со шнурками ее кожаной куртки.

– Как это? – спросила она. – Они что, настоящие? – мгновением позже на ее лице появилась озабоченность. – И куда всех их теперь девать? Ай! Ха! – она сняла с ворота котенка, который пытался залезть на плечо и дернуть прядь ее волос.

Айвен угрюмо вздохнул, поднимая из снега два пушистых, как шарики, бело-рыжих комка, и пробасил Пайкелу:

– И что ты сделал? Мы ж теперь тут застрянем.

Пайкел многозначительно поднял в воздух палец, шельмовато прищурившись. И подмигнул Цири.

– Эх-хе-хе!

Цири недоуменно проморгалась.

– Что?

Джарлакс выудил из снега котенка, как нельзя лучше подходившего дроу: маленькое сморщенное создание с огромными розовыми ушами было совершенно лысым, черным, большеглазым, и подрагивало от ветра. Оно тут же уютно сгрудилось в руке дроу, а когда тот сунул котенка за пазуху, так вовсе принялось сонно мурчать.

– Я подозреваю, наш немногословный знакомый имел в виду, что эти котята… как бы сказать. Телепортируются к себе домой, когда истечет время заклинания, – Джарлакс ухмыльнулся, поглаживая котенка, забравшегося в тепло, и подмигнул Цири, добавив заговорщицким шепотом. – Кроме того, нет лучшего способа пресечь склоку, как отвлечь всех чем-нибудь.

– А! – Цири улыбнулась и сморщила нос, потершись щекой о шубку белого котенка, который все-таки залез к ней на плечо.

– Э-эх… да ну вас! – Айвен махнул рукой и с тяжелым вздохом пристроил еще двух котят на сгибе руки, почесывая толстыми неуклюжими пальцами то одного, то другого, хмуро поглядывая по сторонам.

Майрон неуклюже пытался гладить три пушистых персиковых комка, которые, попискивая, забрались к нему на колени и моментально заснули, счастливо растопырив лапы с розовыми подушечками и подставив пальцам крошечные пятнистые животы.

«Да чтоб меня, какие же они мелкие!»

Котята были теплые, мягкие, как пух, и вибрировали от мурчания. Это было в высшей степени неуместно, но в сию секунду в голове Майрона стояла идиотическая звенящая пустота, в которой все еще витали розовые звездочки. Какая-то часть его разума буквально вопила, что нельзя вестись на столь дешевые трюки, а вторая механически чесала и тискала котят и не могла от этого оторваться.

«Мягенько. Тьфу! Да что это за магия такая?!»

Мурлыкающая, пищащая, пушистая волна погребала под собой первородное зло Арды, не оставляя Мелькору ни шанса на устрашающий вид. Двое резво гонялись за звякающей подвеской-кисточкой на кончике косы. Еще один залез по волосам к Мелькору на голову, показал полосатую мордочку с крохотными кисточками на ушах из-за короны с Сильмариллами, зевнул во весь рот, и за ней же уснул, свернувшись калачиком.

– Великолепно! – сморщилась Йеннифэр, стаскивая с плеча пухового белого котенка и отсаживая его подальше в снег, а потом стащила за шкирки с бедер еще двоих, которые успели забраться по ее штанинам почти до пояса. – Теперь, кроме дерьма из сточных труб, на мне будет ещё и кошачья шерсть.

– Ты свихнулась, женщина?! – Мелькор тут же сгреб жалобно мяукающий криволапый комок пуха и пристроил у себя на коленях, где в импровизированных яслях из кольца рук уже попискивало, потягивалось и мурлыкало с полдесятка черных и трехцветных котят. – Да у тебя сердца нет!

Майрон поперхнулся и издал сдавленный смешок.

– Мелькор, ты себя со стороны слышишь?

Котята на руках Мелькора заинтересованно зашевелили ушами, поворачивая мордочки то к Майрону, то к Мелькору. Персиково-белая троица на руках Майрона проснулась и принялась возиться друг с другом, цепляя лапами пуговицы на куртке.

Вала фыркнул, расправив плечи.

– Можно подумать, я сказал, что сердце есть у меня!

Майрон с обреченным стоном покачал головой.

«Это все магия. Точно магия!»

Еще двое белых котят, отверженных чародейкой, обиженно пищали, проваливаясь в глубоком снегу. Мелькор вытянул руку через бревно и утащил на колени обоих. Черный комок меха и пуха, цепляясь коготками, прополз по рукаву дублета на плечо, ткнулся в щеку валы холодным носом, и принялся мять лапами плотную ткань, упоенно урча. Еще один котенок висел на косе, вертя полосатой головой с зелеными глазами.

– Я напомню, что здесь могут быть еще духи, – раздраженно произнесла Йеннифэр. – И, разумеется, у нас нет более важного дела, чем сидеть и гладить котят!

Ее никто не слушал. Даже Цири, хихикающая и трущаяся носом о нос белого котенка.

– Мама, ты же слышала, – произнесла она. – Они быстро исчезнут.

– И лучше, если побыстрее! – чародейка утомленно вздохнула, проворчав под нос. – Детский сад из взрослых мужиков.

– Она вас не любит, – проворковал Мелькор пищащей, мурлыкающей, топчущейся и сопящей куче на своих коленях. В куче проглядывали полосатые и пятнистые розовые пуза. – Ужасная, мерзкая, отвратительная, склочная, жестокая женщина! Почти как я, только еще хуже.

Пайкел счастливо улыбался до ушей. Два трехцветных котенка сидели у него на плечах, еще двое – на руках. Один гордо восседал на лысине дварфа, с важным видом глядя по сторонам.

Йеннифэр нетерпеливо прохаживалась взад и вперед, глядя по сторонам и дрожа от холода.

– Когда они исчезнут? – требовательно спросила она.

Мелькор оскалился, почесывая котят у себя на коленях.

– Скоро! Тебе же сказали, аданет.

Ганн-из-Грез, дитя земли ведьм и снов, шаман духов и защитник брошенных мертвых, почувствовал, как по миру телторов пробежала болезненная дрожь, похожая на судороги умирающего. Эта дрожь болезненно хлестнула по его разуму и миру духов, отдаваясь в теле глубокой колючей резью, стиснула виски, принося жестокую и небывалую в своем кощунстве весть.

Что-то убило хранителя леса Иммилмар. Кто-то посмел это сделать.

Он знал, что это было практически невозможно. Хранитель жил уже долгое время и принимал десятки обличий – то медведя, то золотого лося, то чудовища, когда на землю приходили те, кто не ценил законов мира духов и презирал их.

Но живыми преступники не выходили никогда.

Сейчас же там, где ощущался ток жизни, сердце духа старого хранителя, который издревле оберегал лес, теперь зияла черная сосущая пустота, похожая на ожог, и этот ожог Ганн ощущал почти как свой собственный, нанесенный раскаленным железом по коже. Кровоточащий, растрескавшийся струп следа чужой агонии.

Он чувствовал, что духи были в ярости. Они выли. Они рыдали, бились в скорби и кричали от страха, от гнева, от немыслимого кощунства, которое кто-то принес на землю.

«Что случилось? Кто посмел тронуть его?»

И в том была его вина. Он даже не успел почувствовать опасности, и не понимал, что могло вырваться на свободу, потому что все произошло слишком быстро. Духи знали, что он, как и многие другие шаманы, был призван защищать землю и хранить ее, заплетать цветные узоры снов и прогонять кошмары, но Ганн отличался от остальных. Кровь ведьм позволяла ему служить проводником, который не только изучил обычаи духов, но и носил в себе их часть, не принадлежа ни одному из миров в полной мере.

Он дождался плотных весенних сумерек. Когда солнце багрянцем лизнет горизонт, расплываясь кровью над снежной землей, и свет впитается струями яркой малиновой влаги в сугробы. Когда деревья превратятся в темных призраков в окрестностях Иммилмара, и настанет время разжечь костер, бросая в него шалфей и ядовитые грибы, костяную пыль и слова заклятий, которые тают призрачным лиловым дымом.

Когда мир утонет в серебристо-голубоватой дымке, вводя его в пограничное состояние звенящей легкости, родной стихии, воплотит в стража, который всегда ходит по тонкой ниточке между миром жизни и миром грез, который сейчас скорбел и плакал, и его траурная песнь печалью резала душу.

«Что вы видели?»

Он спрашивал это у всех духов. У каждого, кто мог слышать и видеть. У каждого, кто мог пролетать птицей или скакать белкой, или слышать вибрацию земли мышью-полевкой, проснувшейся в теплой норке от страшной смерти, коснувшейся их мира.

И они ответили ему – разноголосым хаосом, птичьим криком, воем ветров.

– Мы видели их!

«Кого вы видели?»

Их голоса звенели, словно яростная дробь дождевых капель и шум водопада, медвежий рев и крик выпи, уханье совы и треск дятла. Их голоса кричали от ярости, плача и муки. Рыдающим вздохом пронеслись крики.

– Мы слышали их!

– Мы коснулись их!

В общем сонме голосов Ганн услышал сильный, ведущий, похожий на медвежий рев и клекот орла – и склонился перед тем, кто им обладал. Покровитель дома берсерков-совомедведей, Оккайен, их вождь, их воин, их главный голос, пришел к нему.

Ганн видел в россыпи дымных колец и призрачных искр костра огромное существо с могучим телом бурого медведя и головой филина с желтыми глазами, с перьями, сверкающими зеленью хвои и синей густотой неба в трескучий мороз. Шерсть Оккайена была пропитана отблесками золота рассвета и кровью заката, а когти мерцали синей звонкой песней горных порогов и замерзших озер. Он сверкал и переливался, буравя Гaннa взглядом огромных глаз, диких и мудрых, полных первобытной мощи спящей земли.

– Они пришли со стороны северных дорог, – голос прозвучал гулким эхом, ударом набата.

Но были и другие голоса. Шепчущие, яростные, скорбные.

– Они пахнут чужими снами! Снами других земель и миров!

Ганн слушал и не смел прерывать их. Смотрел сквозь пламя костра и кольца дыма, впитывал каждое слово и движение мерцающих перьев. Слушал могучий голос, гонгом бивший в его сердце, заставляя дух вибрировать и содрогаться от присутствия мощи, перед которой он сам был лишь кратковременной пылинкой.

Говорили, что Оккайен существовал с тех самых дней, когда здесь начали жить люди. Он был старше богов. Старше Бхаллы, бывшей тогдa юной девой. Старше Мистры, дарующей Плетение магии каждому живому существу. Старше Шар, ее злобного двойника, поддерживающей Плетение Тени, отравляющее своих заклинателей безумием. Ярость леса Иммилмар, его хранитель, был ровесником Оккайена.

– Ищи пришлых, дитя грез. Ищи тех, кто пахнет золой и кровью, ищи тех, среди кого нет невинных. Каждый – убийца.

Духи шептали, вторя ему.

– Убей их!

Горько пах можжевеловый дым и сладкой приторностью отдавались грибы. Медвежьим рыком звучал голос, сплетаясь с танцем тающего в мире духов костра, яркого, как желтые перья фазана. С Ганном говорила вся земля Рашемена, каждый ее уголок, который знали живущие в стране духи.

– Накажи их. Говори всем хатран охотиться за ними. Пусть берсерки и шаманы, и девы-воительницы, и даже держащие лук дети – пусть мстят за нас. Пусть отдадут их в лапы нежити, что выпьет их силы, пусть отдадут нашей ярости в кругу камней, пусть уведут напасть с наших земель. Такова наша воля.

Крик срывался в отчаянный плач.

– Отомсти за нас!

– Отомсти за него!

Оккайен повел могучими крыльями, рассыпая блеск изумрудов и густой синевы.

– Отомсти и разнеси весть о наказании преступников. А не то, Ганн-из-Грез, я сам явлюсь за тобой. И ты, и каждый человек ответит за то, что впустил их к нам, шаман духов.

Комментарий к Сугробы и старые кости.

К слову, должен заметить, что волшебное заклинание, примененное Пайкелом, является в правилах мира вполне рабочим и есть в редакции правил Dungeons & Dragons 3.5. XD Это система правил, на котором выстроена ролевая составляющая мира Фаэруна.

В оригинале заклинание 4-го круга (одного из низких) называется Cat Pile (“кучка котиков”) и если противник, попавший под воздействие заклинания, обладает недостаточной силой воли к сопротивлению (или просто провалил попытку сопротивления), то он становится очарованным и залипает на игру с котятами неопределенное количество времени, не обращая внимания ни на что вокруг. XD

Если вы все еще думаете, что я накурился и придумал это, то нет, вот вам ссылочка. XD

https://dnd-wiki.org/wiki/Cat_Pile_(3.5e_Spell)

========== Маски и ведьмы. ==========

3. Маски и ведьмы.

К Иммилмару они добрались к вечеру, как и обещал Айвен. Замерзшие, злые, голодные, как черти, и грязные, потому что весенние дороги южнее города превратились в вязкое месиво, где можно утонуть по щиколотку.

Холод в этом мире исправно действовал даже на Мелькора и Майрона. От большинства сил, привычных в Арде, не осталось и следа. Майрон морщился и вздрагивал от каждого порыва ветра, Мелькор ежился и шипел ругательства сквозь зубы. Замша щегольских верховых сапог Мелькора с золотым шитьем мгновенно заляпалась коричневой жижей почти по колено. Джарлакс сохранял преувеличенную скорость рваных движений, выдававшую безудержное стремление согреться. За время дороги он был единственным, кто говорил, в красках выполняя данное дварфам обещание поделиться собственной историей. То есть, трепался без умолку и рассказывал, как буквально оказался на вершине импровизированной кучи в снегу и фигурально – на очередном дне своей жизни.

На самом деле Джарлакс врал нещадно, изменив все обстоятельства своего рассказа, кроме истории с убийцей и позорного бегства из купален. Даже город изменил. И тем более не уточнил, что рылся в бумагах одного из Лордов Уотердипа. На всякий случай.

Цири, слушая вполуха, вздыхала украдкой и вспоминала теплую скеллигскую баню с разогретыми досками и обжигающим паром над камнями, а еще – восхитительное ощущение чистоты тела после нее. Сейчас она бы все отдала за бадью горячей воды, к тому же зверски хотела есть. Йеннифэр с отвращением обдумывала положение, в котором оказалась, и находила унизительным свой оборванный вид, превращавший ее, по мнению чародейки, из элегантной женщины в мокрую черно-белую курицу.

Земли вокруг были серы и удивительно унылы: тракт вился вдоль холмов и рощиц, покрытых снегом, вдоль оврагов и святилищ телторов. Мелькор неприязненно косился на них и обходил за десяток шагов по кругу, влипая в лужи: как ему казалось, незаметно. Шелестели голые деревья. Выл пронизывающий влажный ветер. Прыгали сороки. Пару раз им попадались опушившиеся еще к зиме лисы, с разбега прыгающие в снег за мышами. Сварливо каркали серые вороны.

К сумеркам закат на мгновение блеснул алым и золотым, но солнце быстро нырнуло за сизые тучи. А когда вдали показались грубые стены из дерева и камня, далекий холодный блеск озера, очертания башен какого-то замка и рыжие огоньки деревеньки под стенами, тонущие во влажном тумане – никто, кроме Айвена и Пайкела, и не подумал, что это и есть Иммилмар, сердце Рашемена.

– Это – столица?! – Мелькор не удержался и состроил кислую мину при виде пейзажа. Голые кусты, ели, овраги в орешнике, крытые соломой дома и неразборчиво-бурый цвет Иммилмара больше всего напомнил ему деревню аданов. Неправдоподобно огромную, грязную деревню, утыканную елками и отмеченную пятном гигантского дерева.

«Да эта дыра загорится от одной искры».

Почему-то он не сомневался, что и здесь встретит смехотворные потуги людей показать себя мыслящими созданиями, способными что-то создавать.

Цири, услышав слова Мелькора, пожала плечами и поддернула теплую шкуру на плечах, в которую ее заботливо укутали дварфы, не давая замерзнуть.

– А ты чего хотел? – с ленцой поинтересовалась она. – Дворцов золотых? Может, тебе еще и шелковые полотенца?

Мелькор невозмутимо дернул черной, словно прорисованной угольком, округленной бровью.

– Обойдусь. Шелк скользкий, знаешь ли.

Цири хихикнула.

– Да ну? Знаешь ли, из шелка обычно делают белье, – поддела она Мелькора. Больше из чистого любопытства, а еще из-за того, что он вел себя так, будто хотел, чтобы от одного взгляда сверху вниз все вокруг зарывались в землю в ужасе. – И раз уж тебе так известно, насколько он скользит…

Мелькор шумно выдохнул через нос.

– Заткнись.

Цири не обратила на угрожающий вид никакого внимания, закончив мысль с довольным видом:

– …то ты его носил на себе.

Майрон сдавленно всхрипнул, подавляя смех. Мелькор яростно уставился на него.

– Еще посмейся над глупостями маленькой аданет, – прошипел он и бросил на Цири лениво-утомленный высокомерный взгляд. – Какое скучное остроумие, девочка. Если ты…

– Да, да – раздраженно встряла в разговор Йеннифэр. – Если бы мы были в твоей крепости… и что еще ты там говорил. О казнях и пытках, кажется?

Остаток пути прошел в угрюмом молчании, разбавляемом лишь разговорами Джарлакса и Айвена, которые, очевидно, пребывали на собственной волне.

– …однажды мне пришлось выбираться без штанов из гарема. Точнее, штаны-то у меня были, но я потерял их по дороге, когда драпал через розовые кусты.

Йеннифэр беззвучно назвала Джарлакса идиотом, пошевелив одними губами.

Город встретил их, утопая в густых синих сумерках, приглушенных туманом. В свете факелов и жаровен виднелись бревенчатые, будто насупившиеся от холода дома с соломенными крышами и маленькими окнами (а то и вовсе без них). Дома стояли как-то вразлад, будто город строили среди хорошо прореженного леса. Сосны, ели, можжевельник, орешник и унылые березы выглядывали то тут, то там. Кое-где расхаживали и квохтали куры. На площади толпились палатки торговцев, но все какие-то блеклые и сникшие от промозглого холода, а рынок к темноте уже опустел. Широкие улицы раскисли по весне. Их избороздили колеи тележных колес.

Грязи было по щиколотку. На нее, в попытках сохранить остатки достоинства и чистоты Мелькор и Йеннифэр брезгливо косились, Майрон пытался обходить порой самыми странными путями, а Цири и дварфы смирились, посему обреченно перли прямо по лужам. Им было не впервой.

Джарлакс куда-то испарился в момент, когда они вошли в город. Дроу пообещал найти их, вот только без уточнения, когда именно. Почему-то Йэннифэр сильно сомневалась в том, что эти слова подразумевали ближайшие несколько часов, а то и дней: она хорошо знала этот тип мужчин.

«Такие еще любят признаваться в вечной любви, обещая небо в алмазах, а потом сбегать под утро».

Но и без дроу их компания выглядела откровенно по-бандитски и походила не то на воров, не то на мародеров. Разорванный рукав Йеннифэр, корона на голове Мелькора, шлем Пайкела, подозрительно похожий на обычный котелок, угрюмый вид Майрона, клокастая шкура на плечах Цири и мечи у нее за спиной усиливали это ощущение окончательно и бесповоротно.

Дварфы привели их к огромному дому – длинному, высокому и крытому соломой, как и все здесь. Конек украшали резные медвежьи головы. Майрону это здание больше всего напомнило обыкновенный сарай для скота, причем уж слишком изукрашенный. Даже дерево над дверью вырезали и краской размалевали.

Мелькор брезгливо огляделся и покосился на жирных серых гусей, бесцеремонно шлепающих по лужам. Одна из птиц истерично загоготала, зашипела и встопорщила крылья. Еще один гусь ожесточенно вцепился в грязный сапог Майрона, очевидно, пытаясь его прокусить. Майа пытался избавиться от назойливой птицы.

– Отцепись от моего сапога, тупая тварь! – он отпихнул гуся пинком, попятился от второго, который угрожающе шипел и подошел слишком близко, и пнул третьего, который ущипнул его за голенище.

– Очарование недоразвитых народов, – едко процедил Мелькор, наблюдая за сражением Майрона с гусями. – Кусты, коровники и нищая жизнь по уши в навозе.

– Дух деревенской жизни, – не менее едко добавила Йеннифэр. – И бой подобных с подобными.

На счастье Йеннифэр, Майрон был слишком занят попытками отбиться от гусей, чтобы прокомментировать последнюю фразу.

– Жирные, – со вздохом заметила Цири. – Вкусные, наверное.

Айвен кашлянул и хмыкнул.

– Ну, пожалуй, тут-то и сможете такого гуся отведать, если деньги есть. Но здесь наши пути и расходятся – это таверна и дом для гостей, «Дерево Бхаллы», – он добродушно пожал плечами и улыбнулся. – Поспите, поешьте, погрейтесь, а завтра и разберетесь, что к чему. Никто, кроме ведьм, в этой земле не колдует, так что с ними и поговорите, уж если повезет. Мы сами пойдем к нашему знакомому, он-то кузницу тут держит давно, так что заходите с утра, может, подскажет чего.

– А в этом сарае постояльцы спят рядом с коровами? – поморщился Мелькор.

Айвен пожал плечами, но сохранил преувеличенно серьезный вид. Взгляд дварфа посмеивался.

– Да разве что сам попросишь.

Йеннифэр утомленно выдохнула.