Текст книги "Кольцо миров (СИ)"

Автор книги: Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Представляешь, а где-то в таких люди живут, – фыркнула она. – Но вряд ли у нас есть выбор. И вряд ли они принимают те монеты, что у меня сейчас с собой, – она поглядела на Айвена. – Какие деньги здесь в ходу?

Айвен неопределенно махнул рукой и сунул большие пальцы рук за пояс.

– Да какие… медяки, серебро, золото. Как везде здесь. Слышал, здесь ночлег стоит три золотых. Обычно в этом краю, – он махнул рукой. – Ну, бывайте… потеряшки.

– Мы уже есть, – проворчал Майрон и хмуро поглядел на дверь. Ему и Мелькору дверной косяк доставал примерно до груди, а их плечи в обычную дверь и вовсе влезали едва-едва.

«Ну конечно! Для аданов же сделано!»

Йеннифэр стащила с пояса кошель, заглянула в него и поморщилась, словно оттуда дурно пахло.

– Надеюсь, они примут здесь… новиградские кроны.

Она не сказала, что шансов получить хотя бы одно место для ночлега у них было маловато. Кроны не тянули на золотые, потому что золота в них не было ни грамма. Разве что по пять грамм серебра в каждой.

Внутри оказалось полутемно. Свет исходил от факелов и открытой каменной жаровни посреди зала. Над ней жарилась туша огромного кабана. Пахло деревом, мясом, пивом, потом: в спертом воздухе запахи стали тяжелыми и плотными, превратившись в неприятный застойный дух. Но Цири было нипочем: едва ее нос учуял восхитительный аромат жареного мяса, так в животе у нее заурчало даже слишком громко.

Хозяин за стойкой наливал что-то в глиняную кружку из бочки. За широкими столами на грубых лавках сидела компания бородатых мужчин и крепких женщин в медвежьих шкурах. У всех были дубины и топоры на поясах, а за спиной луки. Людей было больше полутора десятка, и вели они себя шумно, стуча кулаками и горланя песни.

С их появлением воцарилась странная тишина. Все посетители, даже двое женщин, что разносили еду – высокие, с мощными руками – в открытую пялились на них, и не без причины.

Мелькор и Майрон, ругаясь вполголоса, едва пролезли в дверь, а когда выпрямились, оказалось, что зубья короны Мелькора чуть-чуть возвышаются над центральной балкой, тянущейся по центру потолка под крышей. Майрон отставал от него в росте несущественно.

«Прекрасно».

Йеннифэр смерила кислым взглядом обитателей таверны. Не то солдаты, не то воины, больше всего напомнившие ей скеллигских берсерков, были подвыпившие и настроенные на драку, а больше никого и не было.

Она мысленно понадеялась, что хотя бы здесь они не нарвутся на неприятности. Поджав губы, чародейка невозмутимо кивнула Цири.

– Присядь и подожди меня тут. И вы двое, – она сурово посмотрела снизу вверх на Мелькора и Майрона. – Не вздумайте заговаривать с ними, – она ткнула в сторону боевитой компании. – Они ищут, с кем подраться.

Майрон слегка нахмурился. В ярких золотых глазах блеснуло легкое раздражение.

– Но…

– Никаких «но»! – прошипела Йеннифэр, указывая на него пальцем. – Вы оба смотрите так, что вам и рот открывать не надо, чтобы ввязаться в драку, особенно тебе! – она очень холодно посмотрела на Мелькора. – Я намерена спокойно поесть и отогреться. Следи за этим детским садом, Цири!

– Конечно, – девчонка улыбнулась краешком рта и хитро посмотрела на Мелькора и Майрона. – Обязательно.

Пока Йеннифэр отправилась что-то обсуждать с трактирщиком, Мелькор попытался оглядеться. Верхний этаж таверны больше напоминал куцый навес без перил, приспособленный под хранение, но стоило ему повернуть голову, так первым, что попалось на глаза, оказалась парочка, которая устроилась между бочек. От бочек он учуял гнусный кислый запах квашеной брюквы, который Мелькор не мог перепутать ни с чем и ненавидел так же искренне и глубоко, как сыр. Его ненависть к сыру брала корни в темных глубинах веков и была так же необъяснима, как и большинство всего, что он творил.

Очевидно, парочка ощутила себя весьма неловко, когда посмотрела в сторону края навеса и обнаружила две макушки, торчащие над половицами и два очень недоумевающих, но крайне пристальных взгляда. И сверкающую корону с тремя дивными бриллиантами.

Повис идиотский момент тишины. Они смотрели на девицу с задранной на бедра темно-зеленой юбкой и на парня, пристроившегося сзади. Мальчишка еще даже не начал бриться. У девицы была съехавшая на брови яркая тесьма на лбу, огромные серые глаза и русые косы. Парочку никто не слышал из-за гама, который учиняли воины внизу.

Майрон неловко кашлянул. Девица и парень мгновение таращились на них, открыв рот, а затем девка приглушенно взвизгнула, почему-то огрела парня увесистой затрещиной, оправила юбку и, покраснев до ушей, принялась спешно насыпать в туесок муку. Парень натянул штаны и принялся глубокомысленно делать вид, словно что-то забыл среди брюквы и очень упорно это ищет.

– Каждый раз что-нибудь новое с этими эдайн, – очень задумчиво произнес Майрон.

– Н-да, – еще более задумчиво потянул Мелькор.

Йеннифэр ненавидела ощущать себя бедной. И еще больше ненавидела то униженное положение, в котором оказалась. Говоря по правде, за всю жизнь ей ни разу не приходилось оказываться в подобной ситуации: уж с деньгами у чародеек обычно не было проблем. Хорошо выглядеть и не бедствовать обязывал престиж профессии.

«И что теперь?»

Она кашлянула и постучала пальцами по стойке.

– Добрый вечер, – обратилась она к трактирщику. – Мне, моей дочери и… – она покосилась на Мелькора и Майрона, которые загипнотизированно и задумчиво пялились куда-то на верхний открытый этаж, словно увидели там мешок золота. – Этим двум – понадобится еда и ночлег. И я буду признательна, если у вас есть место, где можно помыться. Мы долго путешествовали.

Хозяин заведения выглядел, как ушедший на покой воин: огромный, как бык, крепкий, седой и с выдубленной ветром кожей. Синие глаза из-под густых бровей смотрели хмуро, но не зло.

– Добрый ли вечер, покажет утро, – ответил он, бросив быстрый взгляд в сторону Мелькора и Майрона. – Ночлег стоит три золотых для одного. Для таких великанов у меня не найдется ничего, пожалуй, но что-нибудь придумаем. За еду на всех возьму пятнадцать серебряных монет. Есть каша с мясом и клюквой, рыбный суп, медовуха, соленья тоже есть. Желаете сладкого – как раз меда с орехами найдется. Двенадцать золотых и пятнадцать серебряных монет.

Йеннифэр почувствовала, как ее щеки заливаются краской отвратительного, неуместного и совершенно объяснимого стыда. Краем глаза она заметила, как двое воинов, похохатывая, косились на нее, как будто обсуждая.

«Прекрасно. Теперь мне надо пояснить, что у меня нет денег!»

Подумать только! Бывший член Ложи чародеек, Йеннифэр из Венгерберга, собирается договариваться с хозяином гостиницы, большей похожей на хлев, о ночлеге за бесплатно!

«Ладно, если уж унижаться – так сразу!»

Она глубоко вдохнула.

– Вот что. Меня и моих… спутников… телепортировало в эти земли в результате магического взрыва. Все наши вещи, деньги, снаряжение – остались за тысячи футов отсюда, – она прекрасно видела, как взгляд хозяина мгновенно стал скучающим и похолодел. – У меня есть лишь это, – она бросила на столешницу кошель с кронами. – Но я изучала травничество в академии и лечила болезни женщин, поэтому могу приготовить запас лекарств, унять боль или помочь роженице.

«Боги, как же жалко это звучит!»

Услышь она со стороны саму себя – приняла бы за бродячую шарлатанку, которая хочет получить миску супа. Еще и в грязной рваной одежде!

Трактирщик глубоко вздохнул и молча развернул кошель. Попробовал на зуб крону и слегка поморщился, оглядывая ее вновь.

Йеннифэр это бесило. Так бесило, что в запястьях зудело.

– Не знаю я таких монет, – он недоверчиво осмотрел крону и бросил ее обратно в кошель. – У меня гостиница, а не приют, – трактирщик поднял на Йеннифэр пронзительно-синие глаза. – Ни твои лекарства, ни помощь здесь никому не нужны – хвала Бхалле, целителей у нас и без таких чужаков хватает, и хатран берегут нас. Твоих денег, женщина, хватит разве что на самогон да на туесок грибов с квашеной капустой. Погрейся, выпей – и уходи. Нищие мне здесь ни к чему.

«Нищие?!»

Йеннифэр казалось, что ее гнев только и ждет того, чтобы выплеснуться на кого-нибудь. Или на что-нибудь. Она чувствовала себя униженной, злой, голодной и очень усталой.

Последней каплей стало то, что в ее мире счел бы небезопасным почти любой мужчина, зная, что перед ним чародейка. Йеннифэр не видела, как один из воинов-рашеми, сыто улыбаясь, поднялся из-за стола и подошел ближе.

Зато почувствовала, как он от души и крепко шлепнул ее по заду, слегка сжав ягодицу.

Ледяная ярость, убийственная и затмевающая все, повисла перед глазами Йеннифэр мутной пеленой.

«Нас все равно выдворяют отсюда. Так что изменится?!»

– Цири! – крикнула она ей, сохраняя преувеличенно равнодушный тон. – Забери еду, будь добра.

Цири выбралась из-за стола возле жаровни – за туеском и неожиданно большим пузырем мутной самогонки. Покосилась на воина, который улыбался Йеннифэр и рыкнул хозяину трактира:

– Налей еще медовухи, Юрий! Глотку сушит!

Йеннифэр выдохнула. Оправила изящным движением крутые черные локоны. Дождалась, когда хозяин «Дерева Бхаллы» поставит перед воином глиняную кружку, доверху наполненную плотной темно-янтарной медовухой.

А потом ловко схватила ее и с наслаждением вылила на голову бородатому рашеми, с удовольствием наблюдая за тем, как меняется от злости выражение его лица. Цири отрывисто выдохнула, воспользовавшись моментом, чтобы убрать подальше еду.

Воин в ярости замахнулся кулаком на Йеннифэр. Свистнул меч, доставаемый из ножен – Цири налетела на него, как шипящая кошка, изо всех сил ударила мыском сапога под колено, а потом огрела оголовьем клинка в висок. Воин зашатался, но не упал. Цири развернулась, плавно, быстро, переходя в оборонительную стойку. Еще несколько рашеми поднялось из-за столов, глядя на клинок разгневанно и холодно.

Драку в зачатке пресек хозяин гостиницы. Юрий грохнул тяжеленным кулаком по столешнице и рявкнул так, что стены задрожали:

– Тихо!

Повисла звенящая тишина. Только потрескивал огонь в жаровне.

– Ты и твоя шайка, – старый воин в ярости посмотрел на чародейку. – Убирайтесь из моего дома и из города! – он сжал второй кулак и проговорил очень тихо и очень весомо. – Вы обнажили меч там, где дают еду и кров. Не была б ты чужеземкой, сознавшейся в том, что не знаешь нашей страны – я бы немедля пошел к хатран. Говорю по-хорошему: и тебе, дева, и тебе, женщина, и вам обоим! – он указал на Мелькора и Майрона. – Убирайтесь из Иммилмара! Здесь не место чужим, которые не чтят наших обычаев.

Йеннифэр чуть не завопила от ярости, когда мертвую тишину прорезал единственный звук, ставший вершиной ее унижения: медленные и отчетливые аплодисменты Майрона, кисло смотревшего на нее и Цири.

Насвистывая себе под нос дурацкую мелодию, Джарлакс блуждал по ночным улицам, как дворовый кот. В отличие от людей и большинства эльфийских сородичей, он-то в темноте видел прекрасно, как любой дроу, и ночь была для его замысла истинным благом.

Замысел был прост и подозрительно напоминал то, на чем он погорел в жизни не один раз. Не от кого ждать помощи? Остался в одиночестве и без денег? Кажется, что жизнь кончена, и из нее пропал щекочущий, прекрасный дух авантюризма и динамики?

Сопри что-нибудь.

Что до тех бедолаг, которые лишились имущества – к ним сочувствия Джарлакс не питал, поскольку каждый выживал, как мог. Кроме того, в этот раз ему было нужно немного. Всего-то украсть какое-нибудь тряпье, чтобы согреться (особенно – сапоги!), и немного денег. А потом залечь в местных трущобах, отоспаться денек и слинять из этого города, пока никто не начал его искать.

Одно место он приметил: проблуждав по грязным хлюпающим улицам в ночных тенях, скрываясь от местных патрулей в медвежьих шкурах и с дубинами, Джарлакс нашел идеальное место для воплощения своих планов. А именно – торговый склад. В остатках сумерек он проследил, что товары с рынка на ночь свозили в гигантских размеров амбар с причудливой совиной головой на коньке дома. А это означало, что найти в амбаре можно было все, что угодно. Проваландавшись поблизости в самых темных углах, Джарлакс понял, что проникнуть на склад мог и ребенок. Или дело подходило для новичка-недоучки – всего-то пролезть из темного переулка в окно, что высилось футах в десяти-пятнадцати от земли. Дроу долго слушал ночную тишину, напрягая слух до предела, но голосов стражников внутри так и не услышал.

Пар вырывался из его рта мелким холодным облачком.

«Ох уж эти рашеми. Точно варвары, как о них говорят легенды».

На месте торговцев Джарлакс бы выставил стражу по всему периметру склада и на десяток шагов вокруг сделал бы открытую местность, хорошо освещаемую фонарями.

«А то украдут золото у какого-нибудь купца из Теска. Как нехорошо выйдет!»

Опасливо глядя по сторонам, он прикидывал, как забраться наверх. Веревки не было, зато с задней стороны склада навалили мусора – трухлявые бочки, треснувшие ящики и прочее барахло. Походило на то, что рашеми в вопросах охраны чужого имущества отличались вопиющей небрежностью.

«Идиоты. Проще было повесить табличку – воруйте здесь, используя вот это».

Человек, конечно, может, и не справился бы: сверзился бы с кучи трухи, проломив ее тяжестью веса. Но у легкого и жилистого дроу такой проблемы не возникло.

Джарлакс почти бесшумно водрузил друг на друга несколько шатких, готовых вот-вот рассыпаться ящиков.

Внутри оказалось тихо, пусто, светло и как в раю – он нашел себе все, что хотел. Штаны, сапоги по размеру, рубашку, теплую куртку, захватил пару горстей монет, спер три золотых кольца из разных ящиков, положив их под шляпу. Пристегнул к поясу неплохой легкий меч. Бери – не хочу!

А потом его застали врасплох, как дитя. Сначала Джарлакс услышал шум шагов и спрятался за мешками с солью, предусмотрительно проверив, чтобы его не выдали торчащие на шляпе перья. Потом громыхнул засов склада, кольнуло потоком холодного воздуха, и в щели между мешками Джарлакс с изумлением увидел не только пять вооруженных рашеми, но и женщину, о которых в других странах ходили одни легенды.

Преимущественно – жуткие.

Женщина была в зеленом платье с серебром по вороту, с множеством бус на шее из костей и ярких алых камней. Ее плечи укрывала соболиная накидка, каштановые волосы были убраны на макушку. Узкую ладную талию стягивал широкий поясок. Вот только в руках женщина держала плеть с окованной золотом рукоятью, а лица Джарлакс не увидел, потому что лицо закрывaлa деревянная маска – без лица и рта, лишь с темными провалами глаз, в которых не было видно ничего.

«Ведьма хатран! Вот я влип!»

– Выходи, вор! – резко произнесла женщина. Ее низкий грудной голос звучал зрело, звонко и сильно, но не старчески. – Я знаю, что ты здесь!

«Как?! Как, мать ее, она узнала?!»

Он решил не выдавать себя.

– Выходи, – в голосе женщины зазвенела сталь. – Я, Альдона из хатран, знаю, что ты дроу и знаю твое лицо.

Дальше скрываться не было смысла. Джарлакс покинул свое укрытие и шутливо раскланялся, окруженный дрожащим светом факелов, а также нагромождением бочек, тюков, свертков и сундуков:

«Нет, ну попробовать стоит!»

– Должен сказать, что я ничего не воровал, прекрасная госпожа, – соврал он, не моргнув глазом.

«А если она страшная, как поеденный пауками дохлый иллитид, и потому и носит маску, то что тогда?!»

Ответом ему была тишина. Никто не сказал ни слова. Злые бородатые рашеми в шкурах хмуро смотрели на него.

Джарлакс смерил опасливым взглядом плетку ведьмы и нервно облизал губы.

«Еще одна попытка. Может, женское самолюбие у нее все же есть?»

– Прекрасная госпожа… я не буду против наказания, если вы пожелаете… наказать меня лично. Я думаю, у этого кнута найдется очень интересное применение.

«Чего не сделаешь ради того, чтобы вылезти из передряги!»

Само собой разумеется, что за маской ведьмы он не увидел ее выражения лица, зато хлопок хлыста все сказал куда более красноречиво.

Джарлакс вздрогнул от мысли, понимая, что этот удар мог рассечь тело до кости.

– Стража! Взять его! – ведьма помедлила. Глаза ее полыхнули изумрудным светом в глубине маски. – А ты, чужак, должен знать, что оскорбление оружия хатран карается смертью.

«Да чтоб вас всех пауки драли в три прогиба! Почему всегда именно так?!»

Ганнаев-из-Грез, дитя снов, шаман духов, пришел к совету хатран, правящим ведьмам Рашемена, со словами духов, с их яростью и плачем, с их посланием для тех, кто оберегал землю.

Он говорил с ними и передал, что духи в ярости. Он рассказал им, стоя в зале из золота и дерева, что видел останки рощи и ее хранителя – уродливый, кощунственно высушенный труп, будто в землях Рашемена пробудилось чудовище, которое плясало по курганам и оставляло за собой выпитые души, расколотые сны и потерянные имена. Старый кошмар, древняя сказка, которая была почти позабыта, а сейчас встала перед ними во всем своем ужасе.

Ведьмы были встревожены. Даже больше – их напугали слова Ганна, потому что армия разъяренных духов могла смести Иммилмар с лица земли, и не оставить в живых никого, вернув обустроенную людьми землю призракам, лесам и дикому буйству природы. Но в помощи духи не отказывали никогда.

Они указали Ганну, кого искать, но укрыли их лица, которые назвали лицами убийц. Для того, чтобы открылись лица – был нужен не только он. Было нужно доказательство воли хатран, которые повиновались приказу духов, перепуганных появлением зла в их лесах.

Ганн сел в круг с ведьмами возле костра, жарко горящего среди золотого зала, заводя над густым дымом трав монотонный ритмичный напев. Не заклятье – рассказ. Вихрем образов, сетью воспоминаний, зыбкими миражами снов, в воздухе разливалась история об убийстве хранителя леса. О ране, нанесенной миру духов.

А после они воззвали к ним, к телторам-хранителям, обитавшим в их доме. В их холодной, дикой, любимой, прекрасной стране. Ганн скликал их мысленно, и душа его для телторов горела во мраке, как яркий маяк, взывающий о помощи и обещающий уважение и дары. Обещающий веру, которая обращала камень в плоть, а железо – в глину. Вера была дороже любого дара, потому что ею, и только ею в этом мире двигала вся жизнь.

«Духи лесов и гор, озер и рек, камня и скал, мертвых и живущих, покажите нам, кого вы видели! Помогите нам!»

Хором раздались голоса хатран. Деревянные маски блестели в полумраке. Тягучее пение и ритмичные выкрики пронзили воздух:

– Духи, духи, к нам придите, и всю правду покажите!

«Мы приносим вам дары земли в пшенице и костях, неба – в перьях и самоцветах, огня – в этом пламени, и воды – в этой крови и отваре трав. Услышьте нас!»

Ганн бросал в пламя одно за другим. Колосья и кости, перья и бриллиант, сухую ветвь, чтобы подкормить огонь, плеснул пряным отваром, и, наконец, каплями собственной крови с руки, надрезанной острым ножом. Пламя взвилось густой сочной зеленью, затем звенящим серебром, ярким жгучим багрянцем, холодной синевой озерных вод. Костер запылал так жарко, что обжигало и иссушало лица.

Ведьмы воздели руки, сцепив пальцы. Позвякивало, постукивало и поблескивало множество браслетов на их запястьях. Колыхались от ветра перышки.

– Духи, духи, вас скликаем! Вас на помощь призываем!

Телторы ответили на зов. Нетерпеливо и яростно, они явились в таком множестве, что их тени заклубились и завихрились сонмом голосов, калейдоскопическим опалесцирующим вихрем зимнего серебра звезд, лиловым блеском ночных сумерек. Силуэты проступали из мрака причудливыми формами, именами и голосами. Они затмили зал, и не осталось ничего, кроме костра и круга, окруженного этой волной.

Ганн почувствовал, как в висках звенит и давит до болезненного помутнения в глазах, но круг ведьм защищал его разум от плача и крика, от воя и стонов, которые могли довести до безумия. Стальные голоса хатран пропели просьбу:

– Кто прокрался, кто убийца? Покажите нам их лица!

В воздухе послышался протяжный волчий вой, тоскливый и рыдающий, шепот и голоса, которые требовали мести. Которые требовали справедливости.

Но духи ясно указали им – и хатран, и Ганну – пятерых. Их образы мелькнули в разумах ведьм и Ганна болью, хлестнули ударом кнута так ярко, что забыть эти лица было невозможно.

Лицо дроу в шляпе с пером – зрелое, грубоватое, насмешливое, с неприятными тонкими губами, с холодным взглядом убийцы и мошенника. Лицо мужчины в слепящей короне – властное, с точеными и резкими чертами, с диким насмешливым оскалом белых зубов и черными, как самое жуткое безумие, глазами. Лицо девочки со шрамом на лице – нежное, словно у вечного ребенка, но с гневной непримиримой сталью во взгляде изумрудных глаз. Лицо еще одного мужчины – с гривой светлых, в легкую рыжину, волос. От него веяло беспринципностью и мертвым, стылым холодом. И еще одну женщину – яростную фурию с фиалковым взглядом, упрямым ртом и надменным изгибом тонких черных бровей.

Пламя взвилось ревом почти до потолка и угасло, не оставив даже тлеющих угольков – лишь дочерна обожженное дерево. Вихрь духов исчез, истаял тенью плача и звенящей яростью рашеменских снегов, рассыпался сонмом серебряных искр.

Духи помогли им. Духи сказали, кого искать. И духи знали, что эти пятеро пришли в Иммилмар.

Они вывалились за ворота Иммилмара все такие же, как раньше, и даже более грязные, уставшие, потрепанные, голодные, замерзшие и злые. Никого не грел даже пузырь самогона, который любовно обнимала Цири, неся двумя руками. Отдавать его Мелькору или Майрону она отказалась наотрез. Йеннифэр забрала туесок с соленьями.

– Ты прекрасно устроила наш вечер, – съязвил Мелькор. – Надеюсь, у тебя есть какой-нибудь другой план, чародейка Йеннифэр.

Он процедил ее имя с таким презрением, что звучало это хуже обычного «женщина». Отвратительное унизительное положение требовало от Мелькора выхода эмоций.

«Нет, подумать только! Оказаться в этой… этой помойке ночью и на улице. А эти эдайн? Они всюду, абсолютно всюду одинаковые! Я являюсь в Хильдориэн к вершине творения, чтоб он растворился и издох, создателя. И что? Я вижу, как кто-то трахается, грязные норы, гусей и коровники. Я являюсь сюда, где живут другие эдайн – и что я вижу? Кто-то трахается, грязные норы, гусей и коровники!»

Йеннифэр прошипела сквозь зубы ругательство, но промолчала. Цири с тревогой отметила, что выглядела сейчас мама как кипящий чайник, который вот-вот взорвется. Мелькора это не останавливало. Майрон угрюмо молчал.

– Между прочим, – заметил Мелькор, и его низкий, надменно-бархатный голос даже приобрел издевательски миролюбивые нотки, – я в этот раз поступил именно так, как ты сказала. Я не произнес ни слова, а испортила все ты.

«Ненавижу людей».

Цири показалось, что Йеннифэр сейчас огреет Мелькора если не по голове, то по любому месту, до которого дотянется. Но она лишь остановилась и выдохнула, ткнув в него пальцем.

– Если будешь мериться со мной способностью устраивать проблемы, то ты выиграл в любом случае. Доволен?

– Нет! – желчно выплюнул Мелькор.

– Нам надо согреться, но я сомневаюсь, что это хорошая идея, – прервала начинающуюся склоку Цири и скептически посмотрела на пузырь, доверху переполненный мутной жидкостью. – Напиться ночью на морозе – худшая идея, которую можно придумать.

– А чем нам еще греться? – мрачно поинтересовался Майрон. Холод кусал под одеждой, слишком легкой для этого места. – Воспоминаниями? Нам нужен хотя бы огонь.

Ему никто не ответил. Поначалу они попытались остановиться у одной из жаровен, которая освещала улицу и позволяла согреться, но местная стража почти мгновенно потребовала отправиться или за ворота, или в гостиницу. Едва не встряв в очередную драку благодаря длинному языку Мелькора, который начал сеять вокруг раздражение и язвительность, им пришлось убраться за стены Иммилмара в сопровождении наконечников копий и ругательств. Место для костра нашли с грехом пополам, ругаясь и замерзая. Но, наконец, подыскали место, где стоял большой пень, и лежала выкорчеванная бурей елка.

Еще с большим трудом костер развели – все вокруг дьявольски отсырело от снега, и обломанные поленья и ветки первое время только дымили, не позволяя пробиться даже крохотному огоньку пламени. Цири зло щелкала огнивом, шипела и ругалась. Йеннифэр устало опустилась на бревно. Мелькор – на пень. Майрон, подумав, с обреченным отвращением разрыл себе в снегу пятачок земли рядом с Мелькором, уселся в ямку и хмуро уставился в огонь.

Покончив с разведением огня, Цири присела на бревно рядом с Йеннифэр и задумчиво обняла пузырь, уперев подбородок в пробку и скрестив ноги вокруг необъятной бутыли самогона.

Повисло краткое молчание, которое оборвала Цири, встряхнувшись, словно от дремоты.

– Ладно, – она хлопнула ладонью по боку бутыли. – По крайней мере, у нас есть хоть какая-то еда. От холода тоже не умрем – огонь горит, а там подберем еще веток. Пить много нельзя, но по стопке можно, чтобы согреться.

Йеннифэр приоткрыла туесок, который до этого держала в руках.

– Кажется, тут грузди, – она стащила перчатку, вытащила один гриб и отправила его в рот. – Ничего так.

Цири с чпоканьем вытащила пробку из бутылки, улыбнувшись:

– Кто первый? А, ладно, – и опрокинула в себя глоток прежде, чем кто-либо успел произнести хоть слово.

Цири прокашлялась, покраснев, и хрипло выдавила:

– Крепкий. Очень. И, кажется, на хрене… – она опять прокашлялась и продышалась, собрав губы кольцом. – Ой, мамочки.

Йеннифэр вздохнула и покачала головой, когда Цири вопросительно взглянула на нее.

– Спасибо, обойдусь, – и съела еще один гриб, а потом чистой рукой совсем по-матерински взъерошила волосы Цири. – Лучше съешь хоть что-то… утенок.

Цири передала пузырь Мелькору и утащила груздей из туеска. Мелькор взял огромную бутыль неловко – придержал за дно когтями железной перчатки, обхватил сгибом локтя, а потом принюхался к самогонке, поморщился и чихнул в сторону: как-то странно и с фырканьем.

– А… во имя меня же, какая дрянь! Определенно нет. Майрон?

Майа пожал плечами. От костра по телу разливалось обжигающее тепло. Задница и спина противно мерзли от снега.

– Да давай уж. Раз, в отличие от тебя, на меня действует не только спирт.

Цири выудила из-под грибов длинные белые полосы капусты и отправила в рот, ничего не растеряв. Глаза ее оживленно заблестели. Майрон задержал дыхание, сделал глоток одним махом, и долго кашлял. Потом выдохнул.

– Да чтоб их… как такое только получается?!

От еды он отказываться не стал. Мир этот был… странным, потому что Майрон чувствовал, как его подтачивает холод, продирая до костей, и как еще на тракте ему начало хотеться есть. Почему-то он не сомневался, что Мелькор чувствует то же самое. Как и то, что мысли в голове становятся тяжелыми и медлительными.

Это была сонливость.

Йеннифэр впервые с тенью интереса взглянула на Мелькора.

– Что значит – в отличие от тебя, он пьянеет не только от спирта?

Мелькор недоумевающе покрутил головой над туеском, скривился при виде капусты, после чего почти брезгливо выцепил когтистой перчаткой несколько грибов с таким отвращением на лице, словно собрался есть отраву. Или как будто капуста могла вытащить из туеска лапы и укусить его за нос.

– А то и значит, – ответил он, проглотив грибы. – Я могу выпить хоть весь этот пузырь и буду трезв, как стекло. Долгая история.

Вокруг шуршали кусты, и подвывал пронизывающий ветер. Спины кусал холод, но от огня разливалось потрескивающее тепло и запах дыма, и они все попытались придвинуться поближе. Цири, заметно порозовев, хитро и чуть криво улыбнулась, закинув ногу на ногу. Шрам на ее щеке поблескивал в отсветах пламени.

– Так у нас вроде достаточно времени.

Майрон задумчиво хрустел груздями и капустой. В обличье волколака он однажды жрал даже сырое мясо, так что квашеная капуста с клюквой была не худшим вариантом. Он бросил быстрый взгляд сначала на Мелькора, на чьей короне и переброшенной через плечо косе играли яркие блики костра, потом на Цири, а после передал туесок с едой Йеннифэр, которая на удивление изящно отправила в рот еще капусты.

Ему казалось, что Мелькор был подозрительно спокоен. Сам Майрон временно смирился с тем, что они застряли в этой дыре с этими бабами.

Когда Мелькор задирался со стражей, он чуть не лопнул от раздражения, а когда пришлось разводить костер и искать хворост, то вся злость сдулась, как пузырь, и голова против воли начала думать разумно.

– Кстати, об историях, – майа пошевелился и слегка переменил позу. – Тебе зачем два полуторника? Для важности что ли?

Взгляд девчонки внезапно посерьезнел. Майрон уже подумал, что она сейчас сочинит какую-нибудь историю, обязательно возвышенную и длинную, но ответ его удивил своей краткостью:

– Серебро – для чудовищ. Сталь – для людей.

Мелькор чуть слышно фыркнул.

– И много было тех и других?

Цири вздохнула, сжевала пару грибов, а потом посмотрела на носки своих сапог и ответила очень тихо:

– Людей – намного больше. Но многие из них были хуже чудовищ.

– Дай посмотреть свои мечи, – Майрон протянул руку, сопроводив слова жестом. – Они интересные.

Цири посмотрела на него хмуро, а потом качнула мыском ботинка, опять кривовато улыбнувшись.

– А ты отдай пузырь, – и сняла через голову перевязь с ножнами.

Пока Майрон разглядывал ножны, Цири одним махом выпила еще глоток самогона и опять закашлялась.

– Ты говорила, что нельзя пить много, – поддразнила ее Йеннифэр. – Вот и не пей. Хватит.

– Я и не пью! – упрямо возразила Цири.

Чародейка фыркнула.

– Конечно! Давай-ка его сюда.

Йеннифэр пристроила огромную бутыль на коленях, почему-то мрачнея с каждым мгновением. Мелькор молча жевал грибы, нагло пользуясь тем, что все увлеклись другой историей.

Майрон с тихим шелестом извлек из ножен стальной клинок, жадно разглядывая металл: гладкий, с прекрасным зеркальным блеском. Оценивающе цокнул языком.

– Отличная работа для человека и хорошая сталь. Но можно было сделать намного лучше. По-другому закалить и добавить еще кое-что в сплав. Только шлифовать пришлось бы алмазом. Я ковал такие. Что за материал на рукояти? Этому удалось меня удивить. Похоже на нолдорское плетение проволокой по слоям воловьей кожи, но это не оно.

Цири удивленно, но с явной радостью вздохнула.

– Это шкура ската. Рыба такая, в морях водится. Ты кузнец?

Майрон нехорошо усмехнулся и убрал клинок в ножны. Достал серебряный, отливавший более светлым, почти лунным блеском.

– Кузнец… можно и так сказать. А этот? Работа попроще будет, чем на первом, но здесь это серебро… сплав, по крайней мере, по поверхности, куда мягче, – он бросил на Цири короткий взгляд. – Пройдет пара лет, и тебе придется обновить покрытие. Зачем такое? И эти руны… что они означают?

Цири пожала плечами и подбросила в угасающий костер несколько больших поленьев. Взвился сноп искр.