Текст книги "The Phoenix (СИ)"
Автор книги: Gromova_Asya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
– Что, до сих пор с ним не в ладах? – спрашивает Лео.
Ненавижу его за эту прямолинейность. Вообще, мы стали здорово ладить с сыном Гефеста. Лео, прежде смешной и добрый парень, в последнее время стал слишком угрюмым и серьезным. Возможно, поэтому я, наконец, увидел в нем не только клоуна, но и живого, ранимого и храброго человека. Хотя не человека, а воина. Мой палец нервно скользит по поверхности запотевшего окна.
– Я не смог спасти Бьянку. Единственного, по сути, близкого ему человека. Он ненавидит меня, Лео.
– Кажется, он ненавидит всех вокруг, – с кривой усмешкой говорит тот. – Только ты зря так считаешь. Тебя он выделяет среди остальных.
– Да, я думал все дело в Аннабет…
Но Лео только качает головой.
– Куда более вероятно, дело тут в тебе.
– Я согласен с Лео, – фонит сиплый голос Грейса.
Джейсон устало зевает и облокачивается на спинку сиденья. Кажется, Пайпер по-прежнему спит. Он деловито поправляет кофту, наброшенную на плечи девушки. В действительности, за те полгода, что мы не виделись, никто из нас не успел кардинально измениться. Мы настолько привязались и привыкли друг другу, что какие-то несколько месяцев разлуки лишь подтверждают нашу «кровную связь». После заточения Геи это стоит воспринимать буквально.
– Зря вы так о нем, – начинает тот шепотом. – Вы не хуже меня знаете, как тяжело ему пришлось.
– Если ты не в курсе, нам всем здесь пришлось не сладко, – встревает Лео.
– Ты знаешь, о чем я. Я имею в виду… Он не желает общаться с нами, но может на то есть причины?
– Я отношусь к нему как к родному брату. Да, я готов защищать его до самой смерти, просто потому что мы … Мы – семья, Джейсон, и малоприятно, когда член твоей семьи сторонится тебя, – грубо отрезаю я.
– Я понимаю тебя, Перси. Но у всех нас есть свои мотивы и причины, – тихо произносит друг.
Я кошусь в сторону Аннабет. Она рисует на окне, точно так же, как и я. Выводит резкие, прямые линии, словно выплескивает свой гнев на несчастное, запотевшее стекло. Почему же это происходит? Почему с нами? Мы же одно целое. Мы… Мы – это мы. И я действительно считаю ее одним из самых главных членов своей семьи. Разве что, Зазнайка не разделяет моего мнения.
– Однажды мы узнаем правду.
Джейсон отворачивается. В прорезь между креслами я замечаю, как он обнимает спящую Пайпер. Он говорил не об Аннабет. Я уверен, что о наших проблемах он даже не догадывается. Тогда о ком? О Нико? В чем тогда состоит его правда? Да этот парень одна ходячая энциклопедия тайн.
Я вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Мои рисунки стали линиями стекающих капель. Когда же это кончится, отец? Разве я недостаточно сделал для вас? Для всех твоих божественных дружков? Разве не достаточно ощутил вкус потерь? Или есть какой-то лимит, который я должен пересечь, пожертвовав и потеряв все на свете, чтобы вы, наконец, оставили нас в покое? Или снова скажешь, что это судьба? Мойры предписали мне судьбу страдальца, или ты, когда встретил мою маму в Монтауке?
Стенной дождь за окном только ухудшает мое настроение. Черт, это же декабрь, Посейдон. Хватит издеваться. Внутри ощущение пустоты. Как будто внутренности заменили шариками из пенопласта, что теперь качаются на волнах моей крови, задевая мышцы и хребет. Почему же все так сложно?
Я пытаюсь вспомнить, когда все пошло наперекосяк, и оно не заставляет себя долго ждать. Воспоминание мгновенно вспыхивает в моей голове, и тогда я улыбаюсь. Когда я впервые увидел это лицо. Волнистые волосы, кривую ухмылку, сияющие глаза. Как смешно она хмурилась, вытирая капли бульона с моего подбородка. И дело тут даже не в пустозвонной романтике. Дело в сердце. Пусть я и не знал, что в недалеком будущем стану самым близким, а после далеким парнем, которого допустит к себе Аннабет, сердце тогда сердце тогда, в предвкушении, совершило сальто. В предвкушении приключений, а не смерти, но это уже другая история…
Неожиданно я вспоминаю веселое лицо МакДауелл. Пухлые щечки, блестящие, словно вздернутые пеленой хмеля, глаза, светящуюся, ликующую улыбку. У нее странные вьющиеся волосы, схожие своей растрепанностью с волосами Аннабет. Когда она предала меня? Когда отказала в помощи? А я, вот так просто, оставил ее одну без объяснений. В этот момент я замечаю лоскут светлеющего, лазурного неба. Среди черноты окружающей небосвод, он виден особенно четко. Надежда. Да, Би дарила надежду. Хотя могу ли я называться ее другом? Разве я утешал ее хоть раз? Разве подбадривал?
Я вспоминаю ее бездыханное, тощее тело, слезы и пот, стекающие по пухлым щекам, пустынный, затуманенный взгляд. Она задыхалась. Дышала словно утопленник – прерывисто, часто, глубоко, хватая ртом последние жизненно-важные глотки воздуха. Нико спас ее. Он оттолкнул меня, коснулся солнечного сплетения девушки, нащупывал пульс. Ди Анджело был собран и непоколебим. Словно перед ним не умирал близкий мне человек.
Нет. Джейсон говорил не о Зазнайке. Все дело в Нико. И я просто обязан узнать его правду.
Сатир слабо скулит, когда я сдавливаю его в своих объятиях. Вот уж кто однозначно изменился. Его рожки уже не скроешь шапкой с тонкой подкладкой, а козлиные ноги покрылись густой, еще более колючей шерстью. Гроувер по-прежнему славится своим спокойным, миролюбивым характером, но, наконец, после окончательного исчезновения Пана, на его лице играла улыбка.
– Гроувер, – ору я на ухо друга. – Как давно мы не виделись!
– Полгода назад, Перси. Пусти, задушишь же.
– С чего бы такие порывы нежности? – шутливо возмущается Талия.
Дочь Зевса, на самом деле, ничуть не лучше меня. Она прижимается к брату, обхватывая его громадную спину обеими руками. Сейчас она лишена того ужасающего очарования Охотниц Артемиды. Она в обычной лагерной футболке, с новой, еще незнакомой мне эмблемой Лагеря-Полукровок. Черный пегас на фоне плетеного лаврового венка. Кажется, позади него виднеются буквы SPQR. Рука откликается покалыванием в том месте, где чернеет моя татуировка.
– О, смотрите, кого принесло, – я оборачиваюсь на странный, хриплый голос и расплываюсь в улыбке.
– Черт подери, Кларисса, кажется, ты похорошела. А, нет. Показалось.
– Джексон, соскучился по туалету?
– А ты душ давно не принимала? – откликаюсь я.
– На поле поумничаешь, – сгребая меня в охапку, говорит она.
Не знаю, почему я соскучился больше – по этому щекочущему ощущению счастья, по слабому дымному запаху, валившему из трапезной, или утробному урчанию Мисс О’Лири. Скорее всего, это былое некое комбо вещей, в которых я нуждался больше всего последние пару недель. Когда я здесь был в последний раз? В конце ноября?
Адская гончая фыркнула, заставив остальных отпрыгнуть на несколько метров. Теперь ее глаз был расчерчен глубокой, рваной раной, а темное око превратилось в пустую, чернеющую дыру. Свою цену в победу над Геей адская гончая заплатила не жизнью, а левым глазом. Потрепав ее по жесткой, лоснящейся шерсти и получив одобрительное улюлюканье собаки, что было больше похоже на лязганье металла, я вернулся к остальным.
Аннабет в компании уже не было. Она юркнула в собственный домик со скоростью света. Я попытался атрофироваться от мысли, что она избегает меня.
– Что скажете? Есть ощущение ностальгии? – влез Лео, подталкивая плечом подошедшую Рейну.
Играться с огнем – как же это похоже на Вальдеса. Претор одарила его смертельным взглядом, и только благодаря велению богов, Лео все еще был жив. Я скучал за этим.
– Много что изменилось. Верно, Рейна? – улыбнувшись, спрашивает Джейсон.
Звучало двусмысленно. Я заметил, как Пайпер заерзала в его руках. Не одному мне так показалось.
– На самом деле, рождественского настроения в лагере нет, Джейсон, – отчеканивает она. – Советую вам поскорее разместиться в Большом доме. После обеда нас ждет собрание Совета.
– Пожалуй, навещу своих, – отнекивается Кларисса, почуяв запах горелого.
Тягаться с претором Двенадцатого Легиона не по зубам даже дочери Ареса. Рейна поправляет длинный шарф на своей шее. Кажется, она чувствует себя крайне неуютно в пуховике, предпочитая ему, наверняка, римскую тогу.
– Собрание Совета? – удивленно морщится Фрэнк.
– Хирон посчитал это неотложным делом, раз вызвал нас именно сейчас, верно? – подытожила Пайпс. – Мы должны были прибыть тридцать первого. Похоже на то, что рождественских каникул у нас действительно не будет.
Она пытается разрядить обстановку, но когда имеешь дело с Рейной, можно оставить бессмысленные попытки. Кажется, претор была в самом худшем расположении духа. Она снова одергивает шарф, теребит замок пуховика, нервно и гортанно шипит, словно дикая кошка.
– Королева красоты, мне не до смеху. Забирайте вещи. Ключи вам выдаст Гроувер, – небрежно бросает претор.
Она срывает с горла шарф и уносится прочь. У Рейны действительно сложный характер. Я оборачиваюсь к Пайпер. Она держится молодцом, разве что пугливый, затравленный взгляд, пробегающий по нам, выдает ее с потрохами. Я слабо улыбаюсь ей.
– Храбрее королевы красоты, чем ты, мне встречать не доводилось.
Девушка удивленно смотрит на меня, а после отвечает благодарной улыбкой.
– Покажу вам ваши комнаты, – направляясь к Большому Дому, говорит Гроувер. – А, совершенно забыл сказать. В честь Рождества, Мистер Д. выделил вам общие комнаты.
– То есть… – удивленно спрашивает Хейзел.
Гроувер едва не воет от радости, протягивая нам свою ладонь. Всего три пары ключей. Не шесть, а три. Неужели у меня есть шанс провести Рождество наедине с Аннабет? Я несусь впереди всех. Кажется, сердце вот-вот выпрыгнет из моей груди, противясь всяким законам биологии. Счастье. Дикое, невероятно трепетное счастье разливается по всему телу, предвкушая встречу с сероглазой.
(Ben Cocks ft. Nikisha Reyes-Pile – So cold
Kelly Clarkson – Addicted)*
Я аутсайдер. Серьезно. Неудачник. Скорее всего, тугодум и идиот. У нее-то этих синонимов оказалось намного больше.
Наблюдая за тем, как она тихо и медленно собирает распакованные вещи обратно в сумку, у меня, кажется, останавливается сердце. Больно? Дискомфортно. Странно? Необъяснимо. Раздражающе? Безысходно. Я прикидываюсь спящим, но к чему все это приведет, сказать крайне сложно. Мы пропустили обед, решив передохнуть в новой, отведенной нам двоим, комнате. Первые несколько минут все было хорошо (по крайней мере, так казалось мне самому). Она предпочла лечь одетой. В толстом, вязаном свитере с рождественским рисунком. Я не стал перечить. Хотя бы так. Она долго ворочалась, оглядывалась на меня. Мне приходило в голову, что дело может быть в кошмарах и Зазнайка просто боится отдаться им на съедение. Но раньше мы прятались от кошмаров засыпая рядом, а теперь, по какой-то странной причине, это перестало действовать.
Все стало проясняться, когда она медленно выскользнула из моих объятий и двинулась к шкафу. Мне нравился этот спектакль. Сыграно точно по нотам. Прикидываться влюбленной, чтобы усыпить мою бдительность. Она вот так просто оставит меня здесь? Без разъяснений? Словно опять отвернувшись к окну, окончив разговор?
Сбежит. И почему-то, совершенно не похоже на ответственную Чейз. Внутри все клокочет от гнева. Как мне бы хотелось знать правду. Глаза режет странная боль, когда я вспоминаю все то, что нам пришлось пройти. Как мы оберегали друг друга в Тартаре, как лезли наперерез монстрам, без разбору, бездумно, просто потому, что хотели жить. Хотели жить плечом к плечу. На острие ножа, на краю смерти. Резь невыносима, и я широко раскрываю глаза, когда Аннабет снимает с вешалки свою теплую, стеганную куртку.
– Ты никуда не идешь, – грубо отрезаю я.
Аннабет замирает. Кажется, она дрожит.
– Ты что уже проснулся? – сипло спрашивает она. – Ладно, не делай из меня дуру. Я знаю, что ты не спал.
Она оборачивается ко мне. Не знаю, что она увидела в моих глазах, но она отводит взгляд. Судя по тем ощущениям, что бушуют внутри, я могу разорвать в данную минуту любого монстра одним махом. Сколько гнева, ненависти, отчаянья. Этот ком словно перекрывает животворящий кислород.
– Скажешь что-нибудь перед тем, как сбежать?
Я никогда не говорил с ней подобным образом. Мои слова повисают на долю секунду в воздухе, и я чувствую, какой ненавистью от них веет.
– Перси… Все стало слишком сложно.
– Ты же дочь Афины. Попробуй объяснить.
Серые глаза прожигают меня. Ясно, она не в силах этого сделать.
– Тогда давай я попробую, – привставая с кровати, предлагаю я. – Мы были в Тартаре…
– Это было полтора года назад, – вмешивается ее странный, беспочвенный аргумент.
– Мы выбрались оттуда. И я не задумывался о смерти, Аннабет, и знаешь почему? Потому что у меня была цель – вытащить тебя. Вытащить тебя оттуда любым способом. Мы заточили Гею. Скажи мне, сколько раз я был на волоске от смерти, чтобы у тебя хватало смелости продолжать спасать мою жизнь?
– Это было слишком давно.
– Ох, заткнись, Чейз, – грубо выплевываю я. – Посмотри на меня. Скажи мне в лицо, что ты перестала чувствовать… тоже, что и раньше. Хватит врать.
Кожа Аннабет цвета мелованной бумаги. Я будто ударил её, и она смотрит на меня своими ошарашенными, знакомыми до каждой ресницы глазенками. Она стала на долю секунду ребенком, тем самым ребенком, которого я увидел в лагере. Только теперь в глазах горела ненависть с примесью горькой обиды. Ее губы искривились в ухмылке, она подхватила сумку.
– Врать? – ее голос надламывается, будто она вот-вот заплачет. – В самом деле, Джексон. Хватит врать.
Она разворачивается на пятках и выходит в холл. Я слышу, как подошвы ее кроссовок стучат по паркету Большого Дома. В какой-то момент я просто понимаю, что не могу остановить ее.
– в главах будут появляться названия песен, которые соответствую тому или иному отрывку глав. Я была бы безмерно вам благодарна, если бы вы находили и включали их в нужный момент.
С любовью,
благодарный Автор.
====== VI ======
Часть VI
Перси
(The Pretty Reckless – My Medicine
Elliott Smith – Between The Bars)
Сначала приходит боль. Тупая, приглушенная боль в области кисти. После она появляется в предплечье и пояснице. Когда я пытаюсь встать, противник пинком отправляет меня в нокаут. Анаклузмос вернется в карман джинсов через некоторое время, а я, лежа в грязи, переведу дыхание. Но, к несчастью, мне не дают такой поблажки. Сталь просвистела в воздухе в нескольких сантиметрах от моего лица. Превозмогая боль и усталость, сжимая зубы до противного хруста, я поднимаюсь на ноги.
– Что такое, Джексон? Расслабился? – перекрикивая шум дождя, орет Кларисса.
Ее брат, один из сыновей Ареса, издает животное урчание. Это, кажется, был смех. Он раза в два больше меня, но когда размеры противника останавливали полубога из пророчества? Я снимаю колпачок с едва вернувшейся ручки, и она издает металлический треск. Боль утихает, словно ее и не было вовсе. Внутри играет странное чувство азарта. В бою не приходится заострять внимание на том, что тебя отшила твоя девушка. Я перебрасываю меч в правую руку и передергиваю плечами, словно стараясь избавиться от усталости. К несчастью она никуда не ушла, а противник уже наносит удар.
Подсечка, пытается сбить меня с ног и повалить в грязь. Уверен, за ней последует выпад – удар в плечо, чтобы сместить корпус вбок, а затем добить меня ударом в висок. Я отражаю его атаку, и рукоять меча врезается в его челюсть. Дитя Ареса издает тупое мычание и оседает в лужу. Я и не заметил, что вокруг хлещет стенной ливень, а мои кроссовки до краев наполнились водой. Мне не сложно было бы оставаться сухим, но зачем? Есть в этом какой-то смысл? Есть ли теперь хоть в чем-то смысл?
Он встает, по-прежнему прожигая меня колючим взглядом. Кажется, всем своим видом он доказывает мне, что если я не брошу эти игры и не засверкаю пятками в сторону Лонг-Айлендского пролива, меня ждет нечто ужасающее. Парень, я смотрел в глаза Танатосу. Вот это действительно страшно. Удар за ударом, я лишаю противника его преимущества.
Спина нестерпимо ноет, а руки наливаются свинцом, что тянет к земле. Мне нужно забыть о боли. Переключится на что-нибудь. И я, наконец, освобождаюсь от боли.
Я вспоминаю её. Я вспоминаю нас.
Она смеется. Ярко, солнечно. Когда она в последний раз так смеялась? Мы несемся домой под дешевой, промокшей насквозь и совершенно не спасающей газетой. Моя толстовка была слегка великовата Воображале, но придавала ей какую-то особую, забавную воинственность. Словно она примерила мои доспехи.
– Какой же ты лузер, Джексон. Единственный раз в году мы выбрались в парк, – все еще поддевает меня Аннабет.
И никакой отдышки, будто она и не бежала два километра. Мы сворачиваем на нашу улицу, а я на ходу достаю ключи. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди, а дыхание сбивается окончательно. Чейз все смеется, кутаясь в складки моей толстовки. Минуя входные двери, мы взбегаем на третий этаж. Смех. Радость. Счастье. Смотреть на ее мокрое лицо и не видеть больше ни крови, ни отчаянья, ни страха. Все еще надрывно хохоча, мы вваливаемся в квартиру.
Вокруг серое марево, за окном бушует осенний ливень, а посреди коридора все еще валяются коробки с вещами. Да, мама говорила распаковать их сразу, но это первая неделя нашей совместной жизни. Мне семнадцать, а после «круиза» в Тартар я чувствую себя лет на сорок. Гребаные коробки с новой посудой, литературой Воображалы и прочим хламом, я думаю, могут подождать.
– Эй, я в душ первый, – задыхаясь, предупреждаю я.
– Рыбьи Мозги, не будь придурком, – счастливо отвечает Аннабет. – Я слабая, промокшая девушка. Преимущество за мной.
– Я замерз.
– Ты мог остановить дождь, если бы захотел, – стягивая мою толстовку, перечит она.
На самом деле, она права. Но честное слово, этот заразительный смех, трепещущее счастье, странное, забытое чувство легкости нельзя было портить хорошей погодой. Она снова улыбается мне, выкручивая волосы. Кажется, я и забыл, каково это быть подростком без проблем с очередным богом, титаном, одуревшим от злобы монстром. Как же сложно быть полубогом, и как легко вновь стать человеком.
– Ты переоцениваешь мои способности, Воображала. Иди сюда, – протягивая руки навстречу Аннабет, говорю я.
Девушка несколько секунд сомневается, но потом, обреченно вздохнув, неловко прижимается ко мне.
– Говорит мне тот человек, что вытащил нас с того света, – сипло отзывается она.
– Ты снова об этом, мы ведь уже говорили на этот счет, – обрываю ее я. – Я – не герой, помнишь?
– В таком случае, ты тысячу раз не герой, Перси. Просто… Сложно осознавать, что я так завишу от тебя. В том смысле, что ты тысячу раз спасал меня… Что поддерживал, не бросал умирать в одиночку…
– Просто скажи, что ты меня любишь. Этого будет достаточно, – улыбнувшись, прошу я.
Серые глаза загораются пляшущими огоньками. Аннабет всегда поражала меня своим умным, честным и решительным взглядом. Словно для этой девушки и не существовало страха. Бесстрашие – ее третье имя. Второе, по праву, занимает Мудрость.
Она вырывается из моих объятий.
– Ты действительно слишком мокрый для того, чтобы я обнимала тебя.
– Предательница!
– Лузер, – скрываясь в комнате, кричит Аннабет.
– Тебе не избежать мести. Беги, Воображала, иначе…
На одной из коробок валяется диванная подушка – мое новое оружие. Я бесшумно ступаю по паркету. Дурачится, издеваться, выводить Аннабет теперь мое повседневное, пусть и неоплачиваемое занятие. Я бы смог срубить на этом миллионы, до тех пор, пока сероглазая не пырнет меня ножом.
В комнате царит полутьма. Ее ссутулившаяся фигура замерла у одной из стены. Я подхожу ближе и замечаю, что ее ладошка скользит по корову стены, будто рисуя что-то. Она снова задумалась, снова в ее голове стучали механизмы. Наверное, я любуюсь ею в такие моменты. Серьезная, сосредоточенная, словно отключившаяся от реальности Аннабет завораживала меня. Бред.
Я отмахиваюсь от этих мыслей и заношу подушку над ее растрепанными, слипшимися волосами. Но прежде, чем я успеваю нанести сокрушительный удар, Воображала произносит:
– Фотографии. Мы могли бы увешать ими всю стену.
Подушка опускается на пол, а Аннабет медленно оборачивается ко мне. В полутьме комнаты я замечаю, что ее лицо приобрело пунцовый оттенок, словно она сказала что-нибудь неприличное. Хотя можно ли применить это словно говоря о Воображале?
– Почему бы и нет? Как в комнате Славы, верно?
– Теперь мы не часто будем бывать в лагере,– она прячет глаза, слабо улыбаясь. – Ностальгия.
– Мы выросли в этом месте, было бы странно, если мы не скучали по нему.
– Перси…
Я не сразу понял в чем дело. То есть, если бы не ее странный, смущенный тон и порозовевшие щеки, я бы и не обратил на эту деталь никакого внимания. Аннабет стояла передо мной в одном нижнем белье. Кажется, я перестал дышать. Появилось столько вариантов выхода из этой ситуации, что мозг буквально надрывался от перегруза. Я пытаюсь улыбнуться, отвести взгляд, в конце концов, вздохнуть. Главное не подавать виду. Главное превратить все в неудачную шутку.
Но это не шутка. Это Аннабет. Ее выпирающие ключицы, изгиб шеи, шрамы на солнечном сплетении. Это ее запах, ее сбивчивое дыхание, высоко вздымающаяся грудь. Черт. Я видел ее в таком виде тысячи раз, пока мы пытались выбраться из Тартара, но по какой-то странной, дикой и непонятной мне причине, я и не задумывался о том, что это может быть красиво. Что это может вызвать такую реакцию… Все тело будто прожигают сотни раскаленных игл. От боли меня должно бы свернуть пополам, но ее нет.
– Я… я… хотел поговорить о… Для начала подумал… а сейчас думаю, да ну его…
В разговорах с Воображалой я часто чувствовал себя полным идиотом. На этот раз я превзошел самого себя – это был крах.
– Для начала, – смущенно улыбается она, – попробуй вздохнуть.
Она пытается шутить. Как хорошо, что это Аннабет, а не какая-либо другая девчонка. Да и можно ли ее назвать девчонкой? Она стала слишком взрослой.
– Ты забыла надеть майку, – выдаю я.
Серые глаза смотрят на меня с испугом, недоверием.
– Нет, Перси. Не забыла.
– То есть… Ты хочешь…
– Да.
– Ты уверена? Может, ты подумаешь еще…
– Да. Я уверена.
– Неожиданно просто как-то… Ты пила, нет?
– Ох, Джексон, с каких пор ты так много болтаешь? – грубо отрезает Воображала.
Я понимаю, что сделал что-то не так, но вместо того, чтобы разозлится, Аннабет сокращает расстояние между нами и целует меня. Требовательно, жадно. Когда она прижимается ко мне все еще влажной от дождя кожей, я чувствую тот самый огонь, что захлестнул меня самого. Она накрывает ладошками мое лицо, а я… Сравнимо это только с амброзией тающей во рту. Будто съел слишком много, пылаешь заживо, но отчего-то испытываешь только...
Наслаждение. Да, так это, наверное, называется. Мой мозг мало руководил процессом, потому что как только я отхожу от оцепенения, с ужасом понимаю, что мои руки с привычной талии девушки сползли к ее бедрам. Аннабет прерывает поцелуй и снова прожигает меня недоверчивым взглядом.
– Я была достаточно убедительна? – слабо вздохнув, спрашивает она. – Рано или поздно, это должно было случится…И я подумала… Мы столько пережили, столько вынесли… Что если все снова случится? Смерть? Боль? Тартар? А я не была с тобой… По настоящему…Мне ведь никто больше и не нужен кроме тебя, Рыбьи Мозги…
Слова даются ей с огромным трудом. Она едва шевелит губами, прерывая свою речь, одиночными, сиплыми вздохами. Полутьма придает ей еще более задумчивое, виноватое лицо. Словно это все неправильно и она делает это только потому, что это логически объяснимо.
– С каких пор ты так много болтаешь, Чейз. Не заткнешься, и ни какого тебе секса, – хрипло отвечаю я.
Она снова благодарно улыбается. А я пытаюсь вернуть поцелую прежний нежный, трепетный вид. Да только куда мне, когда меня изнутри сжигает ласкающее чувство восторга, а ее рука требовательно стягивает ткань моей промокшей футболки. Аннабет уж сильно расхрабрилась, раз ее язык, словно борется с моим, если мы вообще раньше практиковали это …
Я разрываю поцелуй, чтобы вдохнуть, но, кажется, это был стон неудовольствия. Мои губы спускаются к ее шее, и я чувствую на своих губах бешенный, замирающий ритм ее сердца. Не уверен, что мое собственное вот-вот не выпрыгнет из груди. Пальцы Аннабет впиваются в волосы, и сквозь оглушающий пульс я слышу ее слабый, приглушенный стон. Что-то во мне натягивается словно струна и лопается, заставляя чувствовать себя более решительно. Терпение ли? Желание? Только знаю, что не выдержу без нее и секунды. В сознании давно сформировалась мысль: «Я хочу ее».
Почему-то я уже знаю, что до кровати идти намного дольше, чем до заваленного коробками стола. Я подхватываю ее на руки, а Аннабет замирает, и, словно соглашаясь, продолжает настойчивый поцелуй.
И это даже вызывает гордость – я веду себя как профессионал в этом деле. Усаживая девушку на край стола, попутно сбрасывая мешающие коробки, я успеваю ловить ее восторженные взгляды, чуть слышные стоны. На деле же меня бьет мелкая дрожь, внутри помимо желания леденеет страх. Я пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь важное о сексе, но кроме средства защиты на ум ничего не приходит.
Ее рука проникает под влажную ткань футболки, проводя по спине одними подушечками пальцев. Дразнит. Всегда дразнила. Я чувствую, как вслед за ее движениями по спине расходятся стайки мурашек, а тело начинает захлестывать волны желания.
Я на пределе. И когда я осознаю это, рука нашаривает дурацкие крючки на ее бюстгальтере. Аннабет мгновенно замирает, напрягается и отрывается от меня. В серых глазах плещется недоверие и растерянность. Логически она смогла объяснить то, чем собирается заниматься, но в душе… Она по-прежнему не уверена, если вообще когда-нибудь согласится на это. Я улыбаюсь и целую ее в полураскрытые губы. Однажды мы сможем это сделать, но не сегодня.
Не тогда, когда это веление механизмов в ее голове, а нее ее самой. Она решила, что я монстр, что не сможет прожить без секса?
– Что… почему ты остановился?
Я накидываю на ее плечи свой свитер, что валялся на столе. Аннабет все еще прерывисто дышит, а взгляд серых глаз затуманился пеленой желания.
– У меня болит голова, – я обнимаю ее, перебирая пальцами золотые пряди ее пахнущих пряностями волос.
Сердце запоздало ударяется о ребра, дыхание девушки у моей шеи, по-прежнему сводит с ума, а спокойные движения даются мне с трудом. Я готов снова и снова усыпать ее тело влажными поцелуями. Желание сражается с трезвым рассудком, и лишь вдыхая аромат корицы, что спутан в ее влажных волосах, я чувствую расслабление.
Может быть, я пожалею об этом, но ждать от Воображалы подачек не входило в мои планы. Пускай однажды она почувствует тоже, что и я. Если это вопрос времени, я смогу подождать еще немного. Это ведь мы. Это ведь сильнее монстров, проблем богов, ненависти титанов. Это ведь больше похоже на вечность.
Металл ударяется о металл, в ту самую секунду, когда небосвод разражается громом. Бой окончен. Брат Клариссы распластался в луже, я – едва живой, слабый и вымокший до нитки – остался стоять на ногах. Это победа.
Кларисса буквально вспыхивает яростью. Она шипит, расталкивает своих зазевавшихся собратьев, громко ругается, но меня это уже не волнует. Анаклузмос обращается ручкой за доли секунд, но прежде чем уйти прочь с арены я замечаю колючий и недовольный взгляд претора. Рейна сменила теплую зимнюю куртку стеганым плащом с капюшоном. Она кажется еще более суровой.
– Почему мы должны ждать тебя, Перси? Ты разве особенный? – подойдя ближе, спрашивает Рейна.
– Мы?
– Собрание Совета уже началось, – отчеканивает она, глядя мне прямо в глаза.
(Fallulah – Give Us A Little Love)
– Уймись, Вальдес, – нервно одергиваю я сына Гефеста.
Но он продолжает выстукивать костяшками пальцев по деревянному покрытию стола, даже не обернувшись на меня. Странно, это ведь не раздражает меня, с чего бы так заводится? Наверное, все потому, что напротив меня сидит Аннабет. Она прожигает меня взглядом, но на любые вопросы окружающих отвечает сдержано, четко, внятно.
Меня раздражает ее лживая маска безразличия. Я же не настолько слеп, чтобы не заметить ее красные, опухшие, будто ото сна, глаза. И это бесит вдвойне. Логика подвела Аннабет на этот раз. Вместо того, чтобы попросту объяснится со мной, она сбежала с поля боя. Как низко, Воображала.
Наша злосчастная семерка расположилась в Круглом Зале в ожидании Хирона, Мистера Д. и остальных заседателей Собрания. Те, кажется, не торопились, даже не смотря на то, что дочь Беллоны отправилась за ними около четверти часа назад. Обстановка за столом с ее уходом стала только хуже. Всю напускную серьезность и хамство Рейны мы не принимали к сердцу, зато полыхающую ненавистью атмосферу между мной и Воображалой заметили все. Когда Пайпер попыталась отшутиться по поводу нас двоих, Аннабет послала ей самый злорадный взгляд, на который она была только способна. Считает, что я не заметил.
Наконец, краем уха я узнаю знакомый, размеренный топот копыт своего учителя.
– С добрым вечером, полукровки, – монотонно произносит он.
Мы откликаемся слабым мычанием. То ли от усталости, то ли от напряжения. Хирон пропускает Рейну и становится во главе стола.
– Поскольку все в сборе… Думаю заседание Совета может быть открытым.
Раздражает его начальственный тон. Мы же не виделись, можно быть и повежливее. Я верчу в руках Анаклузмос, стараясь не поднимать глаз выше полировки стола.
– Предлагаю перейти сразу к сути, потому что времени у нас осталось слишком мало, – вмешивается Рейна.
– Но разве это все присутствующие? – удивленно спрашивает Фрэнк. – Раньше это было заседанием с участием Козлоного Совета, я не ошибаюсь?
Дочь Беллоны скалится и кидает в сторону Фрэнка убийственный взгляд, но прежде, чем выдать что-нибудь едкое, её перебивает спокойный голос Хейзел:
– Он поинтересовался, Рейна. Стань хоть на секунду человеком.
Претор ошарашено смотрит на дочь Плутона. Я восхищенно гляжу на решительную, а прежде смущающуюся, словно спрятавшуюся ото всех Хейзел. В тихом омуте черти водятся, верно?
– Мы хотели перейти к сути, – прокашлявшись, вмешивается Хирон. – Думаю, вы заметили, что в лагере стало малолюдно. Учитывая количество обнаруженных и опознанных богами полукровок, могу сказать, что все хуже, чем мы могли предполагать. К концу прошлого года в лагерь пожаловало двадцать четыре новобранца, что в четыре раза меньше, чем в прошлом году. Сатиры разводили руками – запах обрывался, а учуять его вновь не удавалось ни одному из них. Я списал это на ослабленное состояние богов после войны. Но Дионис опроверг мои догадки, а Олимп попросту не отвечал на мои вопросы. Боги продолжали признавать своих отпрысков, но их пропажа, выражаясь языком олимпийцев, «не в их компетенции».
